Текст книги "Идеальный (СИ)"
Автор книги: La_List
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Глава 11. «Я обещаю».
Утро было действительно паршивым. Если бы Том был менее воспитан, он бы выругался в голос, но многолетняя привычка сдерживать себя сработала и сегодня.
Хиддлстон просто заставил себя встать и, вслепую нашарив рубашку, поплелся умываться. На часах, он знал это точно, было половина шестого утра.
Последнее время он просто не мог спать. Тот отрезок времени, что остался – не располагал к тому, чтобы тратить жизнь зря. Жизнь без боли. Без ремней на запястьях, без этого кошмарного запаха больницы...
От недосыпа темнеет в глазах, и Том безвольно прислоняется к стене, пытаясь совладать с головокружением. Виски ноют, в ушах шумит... Словно болезнь вернулась. Но Хиддлстон только кривит сухие со сна губы в улыбке, делает шаг... И едва не вскрикивает от неожиданности, утыкаясь в чужое тело.
– Крис? – голос звучит непозволительно хрипло, – почему ты не спишь?
Довольно глупый вопрос, если так посудить... Кто он такой, чтобы спрашивать подобное? Крис сам может решить, когда ему вставать. Но слов не вернешь. Поэтому Тому остается только отстраниться, отойти на безопасное расстояние и вопросительно посмотреть на Хемсворта. Если тот, конечно, в темноте это видел...
– Крис? – повторяет его вопрос неясная тень, – вот значит как. Он все же у тебя?
– Я не... – начинает было Том, пятясь назад. Но не успевает ничего. Потому что его горло перехватывает сильная цепкая ладонь, сжимает так, что перед глазами вспыхивает яркая тьма.
А тихий вкрадчивый голос шепчет в самое ухо:
– Трахался с ним, да, Том? И позволил остаться тоже для этого?
Хиддлстон только хрипит, извиваясь в сильных руках. И отчаянно дергается, чувствуя, как влажные холодные пальцы скользят по пояснице, забираются под резинку штанов, отвратительно медленно проскальзывают меж ягодиц, трут напряженное отверстие...
– Я знаю, кто послал его к тебе, Том. Они думают, что он сможет привести тебя ко мне, – пальцы резко врываются внутрь, заставляя выгнуться, захрипеть от боли, – но они не знают... Не знают, что ты можешь прийти только сам. Ты ведь придешь, Том. Тебе не нужен никто, кроме меня... Ты ведь знаешь это, да, Том?
А пальцы намеренно грубо растягивают несмазанные мышцы, сухо царапают нежную поверхность...
– Ты такой узкий, Том... – липкий шепот вызывает судорогу, кончающуюся сухим рвотным позывом, – такой мягкий там... Ты только мой. Ты будешь только моей шлюхой. Я сделаю тебя бессмертным, я дам тебе все... Лишь в обмен на то, что ты ляжешь под меня. Это ведь не так уж много, за подобную цену.
Том всхлипывает, дергается, пытаясь уйти от рвущих болью отвратительных прикосновений. Но хватка на шее только усиливается. Перекрывает доступ кислорода почти полностью...
– Ведь нам было хорошо... Помнишь? Ты так бился подо мной... Когда я входил в твое тело... Твоя дырочка так сжималась...
Сильные руки опрокидывают на пол, вздергивают таз... И хватка с шеи, наконец, исчезает.
Том захватывает воздух жадно. Забыв на мгновение о том, в каком положении находится. О липких руках...
Воздух. Такой свежий, легкий...
– Ты мой, Том. Мой целиком. И твоя душа – моя. Как бы ты ни брыкался.
Треск ткани – и истертая майка разодрана надвое.
– Нет! – надорвано выдыхает Хиддлстон, – я не принадлежу тебе! Я лучше умру, чем буду твоим!
– Ты носишь мои метки – а значит ты мой. Этого не изменить, Томас.
Горячий язык проходится по шрамам на голой спине, пальцы скользят по груди. Задевают соски, шрам...
– Это – мое, – шепот проникает, кажется, в самое сердце, – я раз за разом раздирал твою кожу, слизывал кровь... И твоя боль становилась моей силой. Тем, что поможет мне восстать. Твоя боль, Том, ни с чем несравнимое наслаждение. Твое тело, твой крик... Это мое! Покричи для меня...
И умопомрачительная, выжигающая разум боль. Член буквально врывается внутрь, по бедрам течет теплое...
И Том кричит. Кричит, срывая голос, надрывая связки...
... и теплые пальцы, вцепившиеся в плечи.
Кто-то трясет его за плечи.
Шепчет успокаивающе... Почти касаясь губами уха. Почти... целуя?
– Это только сон, Том. Только сон... – голос Криса мягко устраивается где-то в груди, обволакивает теплом...
Крис? Откуда он здесь?!
Что ему нужно?
Вопросы вспышками проносятся в мозгу. Это почти больно...
– Что... ты делаешь здесь? – Хиддлстон пытается подняться, но тяжелая ладонь ложится на грудь, прижимая к кровати.
– Ты кричал, Том, – Крис поднимается с колен и присаживается на край постели, – тебя нужно было разбудить.
И, чуть помолчав, тихо спрашивает:
– Что ты видел?
Хиддлстон находит в себе силы только на то, чтобы качнуть головой, насколько это позволяет положение и попытаться уйти от прикосновений. В голове настойчиво крутится только одно:
«Нельзя подпускать Криса близко. Нельзя, чтобы он пострадал. Ни в коем случае».
– Что «нельзя», Том? – в голосе у Хемсворта испуг. Он осторожно стирает со лба Тома испарину и... прикасается губами. Нежно, так мягко...
И Хиддлстон не выдерживает. Всего этого. Напряжения, боли, одиночества...
Он обхватывает Криса обеими руками и утыкается лицом ему в живот, в тщетной попытке укрыться от реальности, подбирающейся все ближе. И чувствует, как тот мягко гладит его по спине. По его чертовой спине... По шрамам, по запятнанной чужой похотью коже... И становится хорошо. Так спокойно... Так, как Том не чувствовал себя никогда.
Крис осторожно гладит англичанина по спине, касается растрепанных мокрых от пота волос, расправляет черные завитки... И целует в затылок. Просто касается губами. Но от этого прикосновения тело сводит сладкой судорогой. Словно Том сам коснулся его...
А музыкант успокаивается. Затихает, уткнувшись ему в живот... Только худые плечи чуть подрагивают. Словно от холода.
– Тише, – зачем-то говорит Крис, запуская пальцы в мягкие прядки волос флейтиста, – это ведь был всего лишь сон. Ты знаешь это, Том.
Тот не отвечает. Просто прижимается ближе. Словно ребенок, изголодавшийся по ласке. И Крис понимает вдруг, как не хватало Тому именно этого. Ласки. Не страсти, не вожделения... А именно таких вот прикосновений. И со стыдом осознает, что... хочет иного. Он хочет Тома. Всего. С его шрамами, с выпирающими косточками, с тонкими пальцами, с вьющимися черными волосами... С тонкими, чуть шершавыми губами, которые так сладко целовать...
И вздрагивает, чувствуя, как внизу сворачивается тугой жаркий комок. Как начинает колотиться сердце...
Нельзя... Не сейчас. Не после всего. Он просто не имеет права воспользоваться сейчас слабостью этого сильного человека.
Крис осторожно отнимает англичанина от себя и, предварительно перевернув влажную от пота подушку сухой стороной, осторожно укладывает. Укрывает одеялом, неловко гладит по плечу и спрашивает:
– Ты в порядке?
И закусывает губу, злясь на себя за настолько глупый вопрос. Годы жизни в Америке все же трансформировали сознание.
– Спасибо, Крис, – тихо отвечает Хиддлстон, – прости, что заставил беспокоиться. Я не знал, что такой беспокойный сосед.
И тонкие губы трогает улыбка. Слабая, едва заметная, но от нее теплеет на сердце.
– Ты слишком долго жил один, – Крис улыбается в ответ, – нельзя привыкать к одиночеству.
– В моем случае одиночество – одно из условий беспроблемного существования и безопасности окружающих, – криво усмехается Том, – ты должен понять, Крис. Моя музыка... Знаешь, почему она так действует на тебя? Потому что я обратил на тебя внимание. Мои эмоции были сосредоточены на тебе. И видишь что вышло? Тебе было плохо от нее. Ты сделал вещи, которые никогда не совершил бы без воздействия со стороны. И теперь страдаешь. Чувством вины, считаешь себя обязанным что-то исправить...
– Ты думаешь... – перебивает его Крис, – думаешь, что я... Что мы с тобой тогда...
– Я не думаю, Крис, я знаю, – жестко выговаривает Хиддлстон, – я хотел этого. Ты находился под воздействием моих эмоций. Я сосредоточился на тебе. И ты принял мои желания за свои.
– Я... и сейчас хочу, Том, – неловко шепчет Хемсворт, – я хотел тебя и тогда, когда ты уехал... Я кончал с мыслью о тебе. Я не мог больше... И когда они заставили меня – я был рад. Это был предлог, чтобы приехать... Я не знаю, что это, Том. Я ведь никогда... Я же... – Крис нервно и коротко смеется, – гомофоб. Вроде бы... Но ты... Черт... Я ведь на тебя запал, Том. Тогда, на парковке. И ты...
Слова кончаются, и Крис замолкает, прикусывая губу. Путаный монолог отнял слишком много моральных сил.
– Знаешь... – Том вдруг садится на постели, скрещивая ноги, – мне... было хорошо тогда. Несмотря ни на что – я был счастлив. Когда ты целовал меня, я забыл о боли... Обо всем. О том, что у нас не было смазки... – Том кривит губы в некрасивой вымученной усмешке. – Но когда ты... Крис, я ведь чувствовал, как тебе противно было после! Ты хотел забыть это, как страшный сон! И теперь ты говоришь совершенно противоположное. И я... Ты лжешь, Крис? Зачем? Я ведь понимаю. Я не обвиняю тебя ни в чем, клянусь. Ты свободен от всех обязательств. Их и не было...
– Чушь! – горячо выкрикивает Хемсворт. – Том, то, как я поступил... Это было отвратительно, я знаю. Я просто... испугался. Я ведь никогда раньше... – и запинается, вспоминая слова музыканта, – тебе действительно было больно?
Хиддлстон тянет вверх уголок губы и странно нервно опускает глаза:
– Это всегда больно, – почти шепчет он, – очень. Но с тобой... Я забыл, что мне больно, – англичанин улыбается, – ты целовал мою спину, Крис. Я не знаю... – и он замолкает, глядя куда-то мимо Хемсворта.
– Если ты позволишь мне еще когда-нибудь... – Хемсворт сжимает тонкие пальцы Тома, – я обещаю, боли не будет.
– Иди спать, Крис, – Том мягко высвобождает ладонь, – еще слишком рано. Мы успеем поговорить завтра днем.
– Спокойной ночи, – Хемсворт поднимается, – если что... ты зови, ладно?
Музыкант не отвечает. Он просто улыбается Крису, скользя внимательным прозрачным взглядом. И тот, скомкано улыбнувшись в ответ, выходит в коридор.
И уже лежа в постели, тихо повторяет в пустоту:
– Я обещаю.
____________________________________________________________________
Простите, что задержала обещанную главу, но у меня возникли некоторые проблемы со временем, а выкладывать не вычитанный текст не хотелось.
Песня – Garmarna – Brun (спасибо Margot, за то, что посоветовала эту прекрасную группу). Та песня, что была указана в предыдущей главе – не так хорошо сочетается с атмосферой, которую я хотела передать.
Могут быть опечатки. Заранее прошу за них прощения.
Глава 12. «Слишком много слов».
Когда Крис открывает глаза – за окном уже светло. Серый свет пасмурного утра пробивается сквозь серые занавески, слабо освещая серую комнату. И Хемсворт ловит себя на мысли, что в доме у музыканта серое почти все. И сам Том... Похоже, он смирился с этим цветом. И уже не пытается что-то изменить.
Крис качает головой и садится в постели. Шарит глазами по комнате, соображая, куда положил штаны...
Внезапно дверь тихо отворяется и в комнату заглядывает Том. Волосы растрепаны, под покрасневшими глазами синяки... Словно он и не спал вовсе.
– Крис? – и голос у англичанина под стать внешнему виду. – Ты проснулся? Извини, что беспокою... Просто сейчас уже два, и я решил узнать, как ты.
– Два? – Хемсворт удивленно выдыхает, – надо же... Извини. Не думал, что буду дрыхнуть так долго.
Том улыбается, скользит ладонью по волосам, зачесывая пряди назад и говорит:
– Спускайся на кухню. Я сделаю нам поесть.
– Где у тебя ванная? – Крис встает и с зевком потягивается.
– Идем, я провожу, – неожиданно сухо отзывается англичанин отворачиваясь.
Хемсворт с удивлением смотрит на худую спину, в который раз удивляясь тому, насколько хорошо Том умеет мгновенно обдать холодом. Даже не словами, а интонацией. Жестом...
А Хиддлстон одергивает мешковатую рубаху и выходит в коридор. Крис подхватывает брюки, нашедшиеся на спинке стула, натягивает и выскакивает вслед за Томом.
– Ванная, – Том раздвигает тонкие пластиковые створки. – Полотенца в шкафу, одноразовые бритвы в стакане, если нужно. Зубная щетка, – он распахивает дверцы шкафа, и Крис с удивлением видит с десяток разных щеток самых веселых цветов, – выберешь любую, – англичанин прослеживает удивленный взгляд Хемсворта и дергает уголком рта в намеке на улыбку. Но никак не комментирует, а просто выходит за дверь.
А Крис еще минут пять разглядывает шкаф, набитый мылом, шампунями и прочими банными вещами.
***
Том тяжело опускается на стул и впивается пальцами в виски. Движение автоматическое. Привычное до боли.
А перед глазами сильное тело Криса. Перекатывающиеся под загорелой кожей мышцы, светлые волосы и чуть насмешливая добрая улыбка.
– Я просто не имею права, – зачем-то вслух говорит Хиддлстон. – Крис не должен быть здесь.
И сам же зло смеется над своими словами.
Конечно... «Не должен» – это правильно. Очень правильно. Только вот кто спросил бы его? Крису и самому пребывание здесь поперек горла. В этом Том уверен. Кто захочет находиться рядом с таким, как он? Тем более... после этого неприятного ночного инцидента и прочих... вещей. Только вот... теперь Крис обречен быть рядом. И по его, Тома, вине.
Как найти выход из сложившейся ситуации?
Согласиться с поставленными условиями в обмен на то, что с Крисом все будет хорошо? Пожертвовать годами противостояния и ради одного человека подставить всех?
– И что мне сделать? – раздраженно спрашивает Том у матово блестящего холодильника. – Молчишь? И правильно. Лучше молчи.
– Кто молчит? – голос Криса разрывает тишину, заставляя Хиддлстона вздрогнуть от неожиданности.
– Извини, – автоматически отвечает он, – мысли вслух. Что будешь есть?
И только теперь поднимает глаза.
Крис в халате. В этом чертовом белом махровом халате, распахнутом на груди. На плохо вытертой загорелой коже несколько капелек воды.
Хиддлстон зло трясет головой, выгоняя ненужные мысли. Пальцы снова онемели, ноют, словно он долго держал руки в ледяной воде.
– Думаешь о том, что тебе теперь делать? – Крис как-то очень по-хозяйски открывает холодильник и скользит взглядом по полупустым полкам. – А со мной ты не хочешь об этом поговорить? Это ведь теперь наша общая проблема.
– Это – моя проблема, – шипит Том, – не твоя, Крис. Ты попал в эту ситуацию из-за моей неосмотрительности. Ты здесь ни при чем. Так что не лезь в эту грязь. Это страшно.
– Мне было страшно, когда ты кричал ночью, – Хемсворт, наконец, достает с полки тарелку с вчерашним мясом и, содрав пленку, ставит в микроволновку, – ты кричал так, словно тебя на куски рвут. И ты не должен оставаться наедине с таким. Тем более... Как я могу не лезть, если я уже в этой твоей грязи по горло. Нам теперь только вместе выбираться, Том. Иначе никак.
– Что ты в этом понимаешь?! – Хиддлстон чувствует, как подбирается истерика, и сжимает кулаки, пытаясь успокоиться, – я ведь умру через год. Может, чуть больше. Смотря сколько протяну после того, как болезнь вернется. И все. Меня не станет, а вместе со мной – и тьмы, что я несу. А вот ты, Крис, не обречен. Они тебе ничего не сделают. У тебя есть жизнь. Есть хорошая, любимая работа, друзья, девушки... Все, Крис. Все, что только можно желать. И ты должен это сохранить. Тебе нужно всего лишь потерпеть меня рядом этот год, делая вид, что выполняешь их поручение. А потом исчезнуть. Когда меня не станет – ты не будешь им нужен.
А Крис вдруг смеется. Не натянуто, не фальшиво. Искренне. И Хиддлстон впивается взглядом в его лицо, пытаясь уловить издевку, насмешку... Но ничего этого нет! Крису и правда... смешно.
– Ты долго эту речь придумывал, Том? – отсмеявшись, вдруг совершенно серьезно интересуется Хемсворт, – репетировал перед зеркалом, вместо того, чтобы спать?
– Я сказал то, что думаю, – Тома передергивает, когда он слышит, насколько обиженно звучит его голос.
Крису удалось вывести его на эмоции. А этого допускать нельзя. Особенно теперь, когда осталось так мало времени.
– Маленький Томми обиделся, да? – Крис достает тарелку из пищащей микроволновки и усаживается ровно напротив Хиддлстона. – Его мирок разрушили, заставили высунуться из скорлупы. А солнце глаза режет, да? Отвык от общения? Хочешь снова быть один? Не поверю. Тебе же больно так. Я чувствую. Никто не должен быть один. Тем более в такой ситуации.
– В такой ситуации, – эти слова Том намеренно выделяет интонацией, – одиночество, как я, кажется, уже говорил – залог безопасности окружающих. И твоей в том числе. Если хочешь жить долго и счастливо, трахаться с красивыми женщинами и танцевать в клубах – тебе не стоит со мной связываться.
– Повторяешься, – равнодушно говорит Крис и буднично начинает есть, – придумай что-нибудь новое, – это он говорит уже с набитым ртом.
– Не говори с полным ртом. Подавишься, – это Хиддлстон говорит автоматически. Забывая о том, что подобное говорить невежливо. Особенно чужому человеку.
– Заботливый, – с непонятным выражением комментирует Крис.
– Извини, – Том зло дергает плечом и встает, решив, что стоит включить чайник.
Воцаряется тишина, разбавляемая только тихим шумом закипающей воды. Хиддлстон отходит к окну и отодвигает жалюзи, выглядывая во двор. Глаза и правда режет от дневного света. Поэтому Том отходит к своему стулу и садится, не зная, куда себя деть.
В собственном, черт возьми, доме.
– Ночью ты был другим, – внезапно говорит Хемсворт. – Совсем другим. Настоящим.
– Думаешь, эта ночная истерика – мое истинное лицо? – со злым интересом спрашивает Том. – Я был не в себе. И я, кажется, извинился за все то, что сказал.
– Ты не извинялся, – Крис откладывает вилку.
– Значит, мне стоило бы, – Хиддлстон буквально чувствует, как Крис сверлит его взглядом, но глаз упрямо не поднимает.
– Ты трус, Том, – безапелляционно заявляет вдруг Крис, – хочешь меня оттолкнуть, чтобы спокойно просуществовать отпущенный год и в муках умереть тоже одному?
Хиддлстон буквально давится воздухом. Хочется ударить Криса, выставить из дома... Но вместо этого он только дергает плечом и равнодушно говорит:
– Да. Хочу, чтобы все было так. И если подобная тактика сохранения чужих жизней делает меня трусом – пожалуйста. Я буду трусом.
А Крис вдруг встает из-за стола, присаживается перед Томом на корточки, словно перед обиженным ребенком и тихо говорит, глядя в глаза:
– Я понимаю, Том. Я вижу, как тебе страшно. А страх в одиночестве – это путь к безумию. Поверь мне. Я знаю.
– Что ты можешь знать о страхе и одиночестве? – Тому вдруг становится все равно. Пусть Крис, если ему так хочется, остается здесь. Пусть говорит, что хочет. Думает, как хочет. Пусть. Только бы не лез в душу. Потому что... больно. Словно гноящуюся язву расковыривают пальцем. И копни Крис еще глубже... А может, и правда стоит рассказать ему все? И то, откуда эти шрамы. Кто и при каких обстоятельствах их оставил. И тогда, может, Крису станет противно и он сам отвернется и прекратит строить из себя психолога?
– Я не дам тебе убить себя, Том, – Крис вдруг кладет ладонь на его колено и Хиддлстон вздрагивает, прикусывая губу. Даже через ткань одежды, он чувствует, какие у Криса теплые пальцы. Теплые, чуть жесткие, слегка шершавые на подушечках... И пронзает воспоминание. Как эти пальцы двигались внутри, как касались обнаженной кожи...
Господи!
А Хемсворт вдруг тоже как-то напрягается, подбирается, словно готовясь к чему-то... И Том дергается, стряхивая его руку.
Крис перехватывает его ладонь, больно сжимает и горячо выговаривает:
– Мы найдем выход. Я обещаю. У нас ведь есть время. Болезнь не вернется к тебе, слышишь?
Слова доносятся, будто через плотный слой ваты. В висках – набат.
Том резко поднимается со стула и выдыхает, чувствуя, как хрипит голос:
– Я в магазин. Нам нужны продукты.
Слишком много слов... Но реальность остается. И что бы ни значили все эти рассуждения – они пусты. Есть лишь действительность, которая все расставит по своим местам. Лучше раньше, чем позже.
Он расскажет Крису. Когда вернется. Выложит все. И тогда хваленое человеколюбие этого американца разлетится на осколки. Крису станет противно и страшно. И он пожалеет, что имел глупость дотронуться до жизни Тома.
И Том, сморгнув выступившие слезы, поворачивает ключ в зажигании.
___________________________________________________________
Попытка прояснить некоторые моменты. Я пытаюсь раскрыть все стороны отношений героев, поэтому прошу немного терпения. Ожидание оправдается в следующей же главе.
Прошу прощения за закравшиеся опечатки.
