Текст книги "Идеальный (СИ)"
Автор книги: La_List
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Том молчит, только чуть заметно напрягается, тихо выдыхая. Из чего Крис делает вывод, что ему не так уж и больно...
И чуть подождав, давая привыкнуть, вталкивает второй палец. Чуть сгибает фаланги, растягивая стенки...
Какой же он тесный! Боже... Женщины не идут ни в какое сравнение с этой жаркой пульсирующей теснотой...
Сил терпеть уже нет. Тем более... Том ведь не остановил его. Значит, все нормально.
И, вынув пальцы, Крис приставляет к чуть припухшему отверстию член. Головка блестит от смазки, и Крис уверен, что этого и слюны будет достаточно...
Фиксирует бедра Тома и вталкивается одним резким сильным движением, вскрикивая от невероятного ощущения шелковой тесноты, обжимающей со всех сторон...
И рычит от наслаждения, вдалбливаясь в податливое узкое тело.
Больно! Господи, как же это больно... Член буквально распирает изнутри, натягивает края отверстия, мучая режущей, жгущей болью.
Но Том молчит, только сильнее закусывает губу, чувствуя на языке металлический привкус крови. Крис... У него это первый раз. И Том не имеет права портить те наверняка волшебные ощущения, что тот испытывает... То, как он стонет, после каждого толчка, как прихватывает за волосы, вжимая в диван... А Том уже знает, что такое боль. И ради Криса... Ради его теплых сильных рук и губ, касающихся спины... Он вытерпит.
Толчок за толчком... У Криса сильные мышцы и проникновение глубокое, жесткое... Он не может сдерживаться. А Том не может попросить. Потому что едва он разожмет губы, из горла вырвется болезненный стон. А Крис не должен чувствовать себя виноватым.
Поэтому Том только чуть сжимает Криса в себе, надеясь, что тому будет приятно... И прикрывает глаза, с болезненным удовольствием вслушиваясь в низкий стон над самым ухом. А Крис вдруг опускает руку и обхватывает едва возбужденный член, медленно проходясь по всей длине. Том закусывает губу, надеясь, что Крис не воспримет неправильно такую слабую реакцию. Но тот лишь ускоряет скольжение, теперь двигая рукой в такт толчкам... И Том, забывшись, стонет, подаваясь назад, пытаясь прижаться еще ближе. А Крис будто понимает это. Прижимает его спину к своей груди, наверняка в ущерб удобству... Но, господи... чувствовать биение чужого сердца, ритмичные толчки-удары, задевающие внутри что-то, заставляющее забывать о боли и выкрикивать просьбу быть быстрее, глубже...
Боже, как же это хорошо...
А Крис вдруг напрягается, дергается, выдыхает сквозь зубы... Том буквально воет от пульсации внутри, от тепла, разливающегося будто бы по всему телу... И кончает сам, пачкая ласкающую ладонь.
И счастливо улыбается, чувствуя тяжесть чужого тела, придавившего к неприятно липнущему кожаному дивану...
Крис лениво целует музыканта в лопатку, проходясь губами по шраму. Прижимает хрупкое тело еще ближе и осторожно выскальзывает, чувствуя, как тянется наружу ниточка спермы.
И вдруг накатывает осознание. Оно приходит внезапно, из ниоткуда... Словно мысль, которая была в голове, но тщательно подавлялась.
Он ведь только что переспал с мужчиной!
Вот так вот просто...
Хемсворт резко поднимается и, отводя глаза от обнаженного музыканта, отходит к столику. Берет стакан с остатками виски и заливает алкоголь в себя, надеясь заглушить это мерзкое чувство ненависти к себе.
Ему было хорошо!
Натурал Крис получил удовольствие от гейского секса! От траха в зад!
А Том, видимо, понимая, что что-то не так, тоже поднимается. Натягивает болтающиеся на щиколотках штаны, подбирает с пола рубашку и тихо спрашивает:
– Я пойду?
И Крис малодушно кивает, отворачиваясь, чтобы не видеть, как Том поспешно собирается. Как неуклюже нагибается за обувью...
Хочется, чтобы это скорее закончилось.
Где-то на периферии сознания мелькает мысль, что мужчина более удобный партнер. Разве женщина, которой не платишь, ушла бы вот так просто, без скандала? А Том... Крис закусывает губу, сдерживая порыв дернуть музыканта на себя, вжаться губами... Но он давит в себе ненужное желание, молча пропуская англичанина в прихожую.
– Пока, Крис.
– Пока, Том.
И похоронный хлопок двери.
__________________________________________________________________________
Прошу прощения за задержку. На самом деле, я планировала разделить эту главу на две части. Но потом оказалось что это невозможно. Так что пришлось разбираться со всем текстом.
Глава несколько странная. В эмоциональном плане. Может, несколько выбивающаяся из канвы повествования... Но на то и расчет.
Заранее прошу прощения за ошибки. Объем получился большой, и я могла заметить не все опечатки.
Глава 7. «Напоминание».
Ночная тишина успокаивает. По крайней мере, в это хочется верить. Особенно, когда в груди нет ничего кроме чувства опустошенности и почему-то использованности. Хотя, казалось бы, прекратить происходящее было в его силах. Он мог остановить Криса, встать и спокойно уйти. И никаких проблем бы не возникло... Теперь остается надеяться, что Хемсворту не придет в голову возвращать так по-идиотски снова забытый букет.
Том никогда не думал, что с ним может произойти что-то подобное. Всю жизнь он избегал отношений именно потому, что боялся попасть в такую ситуацию. Максимум, что он себе позволял – ночь с дорогой проституткой пару раз в полгода. Просто, чтобы удовлетворить потребности организма. И вот теперь...
Хиддлстон зло прикусывает губу, чувствуя режущую боль от неловкого движения, при спуске с декоративных ступенек.
Поистине глупо.
Что могло заставить взрослого здравомыслящего человека сначала принять несколько странное приглашение, напиться в компании едва знакомого человека, а потом...
Боже...
Том прикрывает глаза, пытаясь прогнать свежие образы.
Прижимающие к дивану сильные руки, губы, касающиеся спины... так ласково, словно Крис не просто трахал его, а...
Том четко ощущал, что это было нечто большее.
Так ему казалось.
Но потом, когда Крис буквально подскочил на ноги, оставляя его вот так вот лежать... Том прекрасно понял, что произошло. Он это почувствовал. Страх, неприязнь, непонимание... Весь набор чувств, бушевавших в груди Хемсворта. И Том принял единственно правильное решение: не ставить перед выбором, а сделать его самому. Просто одеться и уйти, не усложняя и так непростую ситуацию.
Рационально? Вполне.
И теперь Крис свободен от всех проблем, которые бы мог заиметь, не будь Том умнее.
Почему-то хочется, чтобы у этого светловолосого американца все было хорошо. Хотя бы потому, что он был рядом. Хотя бы вот так...
Ночной холод прохватывает насквозь, и Том зябко запахивает пальто, пытаясь сохранить хотя бы немного тепла.
Сумка оттягивает руку, хотя в ней нет ничего, кроме флейты и папки с нотами, которые Хиддлстон непонятно для чего брал с собой всегда. Все партии он знал наизусть. Но иногда ему просто нравилось листать страницы, вглядываясь в нотный текст. Это успокаивало.
И вдруг... словно шаги. Будто кто-то идет сзади, попадая точно в шаг, но все же иногда чуть выбиваясь, отчего и возникала эта раздвоенность. Словно эхо... И холодное дуновение, заставляющее вздрогнуть и ускорить шаг.
Город Том знал на редкость отвратительно и вот так вот пойти пешком... О чем он думал, когда проигнорировал остановившееся такси?
Но теперь поздно жалеть.
И единственное, что оставалось Тому – это просто идти в предполагаемом направлении, ориентируясь на стеклянную высотку. От нее, чтобы оказаться у шоссе, следовало идти прямо – это Хиддлстон помнил точно. А там он поймает машину, доедет до отеля, соберет вещи и отправится в аэропорт. Самолет в восемь, значит, есть всего пара часов.
Где это чертово шоссе?!
– Потерялся, Том? – полузабытый, но от этого не менее пугающий голос заставляет Хиддлстона отшатнуться, закусывая губу, чтобы не вскрикнуть.
Неужели... они нашли его?! Как это вышло? Он ведь... пока свободен! У него есть еще время!
– Не думал, что эта встреча уместна, – зло выговаривает Том, осторожно скользя взглядом по ничего не выражающим маскам, обступивших его людей. – У нас была четкая договоренность, как я помню.
Высокий пожилой мужчина, единственный, на котором нет маски, наигранно виновато разводит руками и, кивнув в сторону бесшумно подъехавшего лимузина, предлагает:
– Садись. Я пришел поговорить. Вдруг ты захочешь изменить свое решение, все же условия...
– Я не откажусь от своих слов, – резко бросает Том, отступая.
– Я лишь предлагаю подумать. Садись в машину, Том, я отвезу тебя в отель. А по дороге расскажу свои соображения.
– Нет, – Хиддлстон выговаривает это тихо, но твердо.
Он не станет подчиняться. Ни при каких условиях. Тем более... Он виноват лишь в том, что умеет играть на флейте.
– Садись. В машину, – раздельно повторяет мужчина и похотливо смотрит на полурасстегнутую на груди рубашку Тома.
Хиддлстон ежится, снова запахивая пальто, и медленно идет к автомобилю.
Едва дверца захлопывается, лимузин мягко трогается с места. Через затемненные сверх всякой меры стекла практически ничего не видно и Тому становится действительно жутко.
– Может, хотя бы адрес спросите? – пытается пошутить он.
Хотя все и так понятно... Зачем называть адрес тому, кто знал его заранее?
– Не стоит задавать глупых вопросов, Том, – голос у «попутчика» тихий, с нотками угрозы, – просто молчи и слушай то, что говорят.
– А то что? Снова пригласишь меня на свою мессу?
– Как вариант, – пожимает плечами мужчина, и Том затихает, отлично представляя себе все перспективы.
– Хороший мальчик, все понимает, – морщинистая рука отвратительно по-хозяйски ложится на бедро, и Том закусывает губу, прикрывая глаза.
Как же это мерзко!
– Ты ведь знаешь, что тебе остался год нормальной жизни без таблеток и боли, Том? – голос доносится словно сквозь вату, – неужели ты не хочешь просто поработать на меня, чтобы остаться жить?
– Я не просил у вас ничего, – Тома передергивает, когда подрагивающие пальцы накрывают пах.
– Ты ведь уникален, Том! Неужели ты не понимаешь этого? Люди станут делать все, что ты пожелаешь, стоит лишь захотеть! И наша вера вознесется над миром! – отвратительно влажная рука пробирается под рубашку, скользит по коже... – тебе стоит лишь правильно построить свои чувства! А жизнь – как бонус. Не самый плохой бонус.
– Хотите заиметь бесплатный скот для своих жертвоприношений? Скот, не просто верящий, а верящий фанатично? – Том сам не замечает, как заводится, – а вас не смущает, что эта вера не будет искренней?
– Разве есть разница? – цинично спрашивает собеседник, – нашему господину это безразлично. Ему ценна вера истинных адептов, а не тех, кто отдаст ему свою кровь на жертвеннике.
– Я не хочу видеть, как мир умоется кровью по моей вине, – выговаривает Том.
Боже... мог ли он подумать хотя бы два года назад, умирая в больничной постели, что от него могут зависеть жизни стольких людей? Пожалуй, он просто посмеялся бы над такой глупой сказкой, но теперь, когда самые жуткие легенды обрели плоть... Поверить в апокалипсис становится совсем легко.
– Чем Сатана хуже Бога, скажи, Том? Тем, что именно он излечил твою болезнь? Тем, что предлагает тебе такую важную роль в грандиозном плане?
– Я не просил этого! Я никогда не хотел участвовать ни в чем подобном! – Хиддлстон сжимает зубы, чувствуя, как ладонь блуждает по телу, задевая ставшие, словно свежими шрамы, – я ведь оказался в вакууме!
– Ты просто слишком сильно уважаешь свободную волю этих людишек, отсюда и все твои мучения. Тебе стоит лишь осознать их ничтожность – и все станет совсем иначе.
– Я и сам человек, – глухо говорит Том, внезапно успокаиваясь, – и я никогда не сделаю того, что хочет от меня ваш хозяин.
– Мы приехали, – вдруг говорит хозяин авто и в подтверждение его слов машина останавливается ровно перед едва видным сквозь тонировку входом в отель, – но ты должен знать, Том, что предложение в силе еще ровно год. И ты в любой момент можешь согласиться. А потом... Опухоль головного мозга в твоей стадии не лечится, ты же знаешь. А мы вернем твою болезнь, едва время истечет.
– Это угроза? – Том безотчетно дотрагивается пальцами до виска, стирая капельки холодного пота.
– Напоминание. До встречи, Том.
Дверца мягко хлопает и Хиддлстон остается один посреди пустой ярко освещенной улицы.
_______________________________________________________________________
Black Lab – This Night
Вот... так уж вышло.
Глава 8. «Память».
Утро было обычным. Серым, дождливым и холодным. Раннее утро всегда такое. Сонное, липкое, словно грязь.
Том привычно складывает немногочисленные вещи в чемодан и захлопывает крышку. Критически оглядывает встрепанную одежду, сдергивает липкие от чужой и своей спермы штаны, со стыдом чувствуя, как холодная влага, еще не до конца подсохшая, ленивыми каплями стекает по внутренней стороне бедер.
Крис не надел презерватив, а Тому даже в голову не пришло об этом напомнить. Ему было сначала слишком хорошо, а потом слишком больно.
Но то, как Крис целовал его спину... Как шептал на ухо бессвязные непристойности... Боже!
– Идиот, – громко сообщает Хиддлстон пустоте и плетется в душевую. Горячая вода смоет следы этой безумной, не укладывающейся в голове ночи. И он просто забудет об этом. О Крисе, о его голосе, о теплых руках...
Том проводит ладонями по тут же покрывшейся мурашками коже на груди, на животе... касается бедер, на которых теперь наливаются мелкие синяки. Да уж... силы Крису не занимать. Том дергает уголком губы, пытаясь посмеяться над этой псевдошуткой. Но шути, не шути, в тот момент, когда жесткие пальцы буквально вцепились в кожу – боли не было. Только желание, чтобы Крис не отпускал его. Чтобы прижал так близко, как только возможно...
К черту! К черту все это.
Том резко выключает воду, и почти зло растирает себя полотенцем. Ему стоит просто вернуться к своей обычной жизни. По крайней мере, на оставшийся год.
Пусть все будет так, как он запланировал. Тихое, спокойное существование, небольшие местные концерты... Денег хватит с лихвой. А потом...
Том прикусывает губу, морщась от воспоминаний о боли, заставляющей едва ли не биться головой о стену, лишь бы потерять сознание. Его из-за этого, помнится, привязывали к кровати. Обезболивающее практически не помогало, сказывалась специфика заболевания, и он буквально выл, пытаясь вывернуться из прочно фиксирующих ремней.
И не было никого, кто остался бы рядом. Просто положил бы руку на пылающий лоб и молча постоял у постели. Даже не сказал бы ничего... Просто побыл рядом.
А скоро... Скоро все это начнется вновь. Если он, конечно, не согласится на это кошмарное предложение служить рупором воли этих неосатанистов. Абсурд... ставший его кошмарной реальностью.
Том тихо истерично хихикает, издеваясь над самим собой.
Вот уж поистине глупо думать обо всем этом.
Отчего-то плохо слушающиеся пальцы автоматически застегивают пуговицы на рубашке, поправляют воротник... Неужели они снова хотят поиздеваться над ним, напоминая те кошмарные ощущения потери контроля над собственным телом? Зачем? Неужели думают, что он забыл?
Как такое можно забыть?!
Забыть, как бился в припадках, как выл от беспомощности и боли...
Том грустно улыбается своему измученному отражению в зеркале при входе и открывает дверь, чтобы захлопнуть ее за собой в последний раз.
Пара слов девушке с ресепшна, такси и аэропорт. Обычный набор. Настолько опостылевший, что сводит зубы. Но с другой стороны... Ему грех жаловаться. Нет боли, нет бедности... Чего еще желать? Еще целый год он может наслаждаться тем, что может жить так, как хотел. Или... А как он хотел? Вот так вот? Один, в пустом доме, со шлюхой раз в полгода? Так? А едва он, наконец, почувствовал, испытал то, о чем мечтал всю жизнь... все оказывается ненастоящим. Подделкой. Теперь Том полностью был уверен, что Крис лишь пошел на поводу эмоций. Потому что то, что произошло – это бред. Так не бывает. Чтобы взрослые люди, мужчины... особенно мужчины! Черт! О чем он только думал?!
Том вытягивает ноги, откидываясь в мягком кресле салона бизнес класса. С тех пор, как появились деньги Хиддлстон только так и летал. Он ненавидел шум общего салона, ненавидел все эти лица, попутчиков-соседей, норовящих пристать с расспросами, что-нибудь опрокинуть, пролить на его колени... А при природной неудачливости Тома происходило это часто.
«Пожалуйста, пристегните ремни...», – равнодушный доброжелательный голос.
«Конечно, без проблем», – мысленно кивает Том, щелкая замком.
Семь часов полета – и он дома. Один, в тишине... Просто лечь в постель, и закрыть глаза. Забыть о Крисе, о болезни, о договоре, заключенном с ним без его ведома... Забыть обо всем. Хотя бы на те пять часов, на которые его заберет сон.
***
Теперь ему снятся сны. Крис никогда не думал, что ему может сниться такое. Настолько извращенное, но в то же время сладкое... То, от чего просыпаешься среди ночи, зажимая пульсирующий, буквально ноющий член. И в голове только один образ: обманчиво хрупкое гибкое тело, изуродованная шрамами спина под ладонями... То, как доверчиво Том прижимался, словно ища тепла... Его тонкие пальцы, вцепившиеся в обивку, и хриплое дыхание, прерывающееся от каждого толчка.
Том... Черноволосый музыкант из Англии. С прозрачными, какими-то нечеловечески красивыми глазами. Такие бывают у умирающих. У смертельно больных и святых, как на тех иконах, которые показывала мать.
И его улыбка. Детская, открытая... на сцене. И приподнятый уголок рта, едва исчезают чужие взгляды. Скрытая боль в каждом движении. Одиночество, пустота... Все те чувства, что привносил с собой Том, словно остались здесь.
Крис поднимается с постели и плетется на кухню выпить стакан воды. Руки трясутся, словно он вчера пил. Хотя почему «словно»? Он пил. И вчера, и позавчера... И всю эту неделю. Приходил с работы и пил. Заливал в себя алкоголь, пытаясь заглушить воспоминания. Но память подобралась с другой стороны. И теперь заснуть означало увидеть все это снова. Мало того... Ощутить каждой клеткой накачанного виски организма. И в который раз позорно, как в пятнадцать лет, спустить в штаны, шепча ставшее проклятием имя.
Ты влюбился, Крис Хемсворт?
Крис прислоняется спиной к холодильнику и глухо смеется, чувствуя, как мокрая от пота кожа липнет к металлу.
Какое-то липкое безумие. Поистине...
Это больно, черт возьми. Знал ли Том, позволяя целовать себя, чем все это закончится для Криса, главного редактора мужского журнала, а к тому же, законченного гомофоба? Хемсворт помнил его глаза... Тогда, когда Том уходил. Там не было ненависти, обиды... всего того, что бывает в случаях подобных этому. Нет. Том просто понимал. Уходил, понимая.
Осознание обрушивается неподъемным грузом. Не оформившееся чувство, вертевшееся на периферии сознания, стало вдруг осязаемым. До боли.
Этот воспитанный, до тошноты вежливый англичанин оказался сильнее Криса. Сделал то, на что у него самого не хватило бы сил.
Остались только цветы. Завядшие белые лилии. До смешного символично. И больно...
Ни телефона, ни примерного адреса... И Крис снова смеется, зажимая ладонями виски. Даже если бы хоть что-то из этого было. Что бы он мог сказать?
«Привет, Том. Прости, что трахнул тебя и выставил из дома»? Или так: «Том, я сожалею, что так вышло. Я люблю тебя»?
Бред. Безумие. Идиотизм.
Но что еще можно сказать едва знакомому человеку, разрушившему все, во что он верил?
И Крис четко осознает: именно так сходят с ума. Он ведь... Он врет, называя Тома чужим. Тогда, когда Крис в первый раз прикоснулся к полураскрытым прохладным губам англичанина, это перестало быть правдой. Словно тот невозможный, абсолютно нелогичный поцелуй что-то скрепил. Что-то такое, что скрепляют не люди...
Если бы только хватило тогда смелости. Если бы не отвернулся трусливо, пропуская Тома к двери...
***
Та неделя, что пошла с момента возвращения в Лондон, пролетела, словно один день. С Томом так всегда бывало, едва он возвращался домой. Серое небо, серые деревья, серые люди... Все было серым. Бесцветным. Для него.
Как в тот день, когда он узнал, что болен.
Вопиюще белые стены кабинета, блеск каких-то странного вида аппаратов... И внимательные бесцветные глаза врача, который называет его «Том».
Естественно. Хиддлстон, пожалуй, не знает о своем теле и половины того, что знает этот седой мужчина.
– Том, мы вынуждены сообщить результаты исследования именно вам, простите. Ваши родственники...
– У меня никого нет, я в курсе.
Он знал, что ему скажут. Знал. Но готов не был. И поэтому, когда прозвучало слово «рак» перед глазами все поплыло. Именно в этот момент зрение стало будто черно-белым. А врач все говорил... Словно хотел добить этим страшными словами.
– Злокачественная опухоль... максимум год...
Предложения поступают в сознание урывками. Пронизанный болезнью мозг, словно нарочно вычленяет самое страшное...
Но сил хватает, даже на то, чтобы нервно улыбнуться и не потерять сознание прямо здесь. Том дрожащими онемевшими пальцами вытирает из-под носа тонкую струйку крови и говорит:
– Понятно.
Словно выслушал надоедливого рекламного агента.
А других слов просто нет.
«За что»? «Почему я»? «Неужели это нельзя вылечить»?
Все это чушь. И поэтому Хиддлстон просто еще раз кивает на слова врача о том, что ему жаль и сухо интересуется о дальнейшем распорядке своей жизни.
Выслушивает рекомендации, получает длинный список препаратов, которые должен принимать...
– Думаю, через некоторое время все это перестанет действовать, – человек в белом халате смотрит равнодушно, словно с к в о з ь... И Том не винит его. Скольким людям на этой неделе он говорил подобное?
– Вам нужен будет присмотр, Том. А так как у вас никого, я мог бы предложить стационар здесь. Подумайте над этим. Я не настаиваю, но...
– Я согласен, – Том невежливо перебивает врача, – мне здесь нравится.
Еще несколько малозначащих фраз, дата следующей консультации, рукопожатие и хлопок двери.
Том медленно идет по серому коридору, глупо разглядывая серых людей. Мыслей нет, они словно искрошились в серый прах, который развеял сухой ветер.
Что теперь может иметь значение?
___________________________________________________________________
Последняя глава такого характера. Просто захотелось получше раскрыть персонажей. Да и все это довольно важно, перед лицом последующих событий.
