Текст книги "Идеальный (СИ)"
Автор книги: La_List
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 13. «Инициация».
Когда Том едва ли не бегом выходит за дверь, Крис тяжело опускается на стул и прячет лицо в ладонях. Так легче почему-то. Кажется, будто мира нет. Словно ты один в первозданной тьме. Посреди Небытия. В самом широком понимании этого слова. Хотя, в общем, именно сейчас Крису на это плевать. Плевать на все. Настолько, что, когда холодный, до тошноты официальный голос произносит приветствие, Хемсворт даже не вздрагивает. Он только глухо смеется, не отнимая рук от лица. Ему не нужно видеть, чтобы понять, кто сейчас находится вместе с ним в помещении.
– Очень рад, что вы меня узнали, – пришедший выговаривает это с издевкой, – может, и о цели визита догадаетесь?
– Том не пойдет вам навстречу, – Крис поднимает голову и встречается взглядом с высоким седым мужчиной, – он никогда не сделает того, что вы от него требуете. И я помогу ему в этом. Чего бы мне это ни стоило.
И дергается, потому что теперь смеется седой.
– Именно такого ответа мы и ожидали от вас, Крис. Очень опрометчивый поступок, надо заметить, так говорить со мной. Но что поделаешь. Вы, люди, такие наглые, пока чувствуете себя в относительной безопасности... Но это легко исправить. Том ведь поехал на машине? А знаете, сколько аварий по статистике происходит в Лондоне в день?
– Что вы хотите этим сказать? – Крис судорожно сжимает кулак, пытаясь сконцентрироваться и не поддаться панике.
– Ровным счетом ничего, – скалит гнилые зубы посетитель, – просто говорю, что сейчас на дорогах опасно. А в том состоянии, что Том сейчас... Пожалуй, риск того, что он угодит в ДТП – довольно велик.
– В каком он состоянии?! – взрывается Хемсворт, – что вы несете?!
– Мы несем зло и разрушение, – грубо острит седой. – Но речь сейчас не об этом.
– А о чем же тогда? – Крис прикрывает глаза, заставляя себя успокоиться.
– У Тома рак мозга, если вы не забыли, – улыбается мужчина, – он серьезно болен. А машину в таком состоянии водить...
– У Тома есть еще год, – перебивает его Хемсворт, – вам не запугать меня.
А в груди поднимается ледяная волна страха. Осязаемого. Обволакивающего все существо. Страха за Тома.
– Ты все понимаешь, Крис. Ты умный мальчик, – с издевательским одобрением тянет седой. – В договоре, что мы заключали, был пункт, что в любой момент наша сторона может прекратить выполнять все свои обязательства. И мы воспользовались этим пунктом. Том ведь не хочет ничего делать для нас. Не выполняет свою часть сделки. Так что все юридически верно, как принято говорить.
– Как Том пошел на такое? – Крис зло смотрит на собеседника, пытаясь скрыть под этой маской страх и отчаяние.
– Должно быть, ему было очень больно, – цинично усмехается тот, – в таком состоянии пойдешь на все, лишь бы голова перестала болеть.
– Ублюдок... – выдыхает Крис, забываясь, – грязный ублюдок!
– Сочту за комплимент, – смеется седой. И сразу же резко серьезнеет. – А теперь слушай, Хемсворт. Слушай внимательно. Если, конечно, хочешь спасти упругий зад своего флейтиста. У нас есть интересные условия. Скрывать не буду – это шантаж. Но что нам еще остается?
И Крис думает про себя, что шантаж здесь был с самого начала. Ни дня без этого мерзкого, грязного шантажа. Но вслух говорит:
– Я весь внимание.
– Мы не дадим Тому умереть только в том случае, если он согласится стать тем, кем мы хотим его видеть. Рычаг давления на него теперь есть только у тебя. Инициация должна пройти через семь дней. Если до того момента Том не примет все условия – он умрет. Потому что на тот момент, когда мы забрали его болезнь, жить ему оставалось как раз семь дней.
– Вы не дадите ему умереть, – с вызовом говорит Крис, – он вам нужен.
– Хочешь это проверить? – седой улыбается. – Вперед. Но как бы тебе не пожалеть потом... Тому ведь будет очень больно... Ты видел когда-нибудь умирающих от опухоли в мозгу? Обезболивающее не помогает, сон не приходит... Они умирают мучительно медленно и больно.
– Уходите, – Крис поднимается на ноги. – Я все понял. Нам больше не о чем разговаривать.
– Как скажете, мистер Хемсворт, – и насмешливо поклонившись, незваный гость кивает двум охранникам, застывшим в дверях, и выходит.
А Хемсворт выхватывает мобильник, судорожно давит на разблокировку... И вдруг понимает, что номера Тома у него нет. Он так и не спросил номер его мобильного...
Идиот...
И Крис тяжело опускается обратно на тот злосчастный стул, почему-то улыбаясь. Он не знает, почему эта дурацкая улыбка перекосила лицо. Наверное, чтобы слезы, катящиеся из глаз, выглядели еще более нелепыми...
И звук открывающейся двери.
Крис вскакивает с места, почти бежит в прихожую... На пороге Том, прижимающий к груди большой бумажный пакет. Бледное лицо, черные синяки под глазами, аккуратно приглаженные волосы... И тонкие струйки крови, лениво текущие из носа.
– Том... – выдыхает Хемсворт, и беспомощно смотрит на то, как англичанин осторожно ставит на пол пакет, снимает пальто, аккуратно вешает его на вешалку...
– Идем, Крис, – Хиддлстон стирает пальцами кровь из-под носа, – я принес печенье. Нужно заварить чай...
***
– Со мной все хорошо, – натянуто улыбается Том. – Правда, Крис. Тебе не стоит волноваться. Я просто устал.
А Хемсворт молча разглядывает меловое лицо музыканта и никак не может понять, как в такой ситуации Том еще может лгать. Почему не говорит о том, что симптомы вернулись? Почему так тщательно скрывает боль?
Зачем ему это?
– Не выспался, да? – Крис подцепляет с тарелки печенье и целиком кладет в рот.
– Что-то вроде того, – Том мимолетно прижимает пальцы к виску и снова одаривает Криса вымученной бледной улыбкой, – не стоило пить кофе на ночь.
Крис не выдерживает. Отставляет в сторону чашку и тихо спрашивает:
– Ничего больше сказать мне не хочешь?
Музыкант как-то нахохливается и отрицательно качает головой:
– Я не понимаю, о чем ты, Крис. Мне, наверное, просто стоит съездить к врачу. Пусть он посоветует мне хорошее успокоительное.
– Зачем ты лжешь, а? – Хемсворт устало откидывается на спинку и меряет Тома взглядом. – В этом нет смысла.
– Крис, тебе не кажется, что ты ведешь себя странно? – англичанин почти зло сжимает чашку. – В чем я могу солгать тебе?
– Это ты мне скажи.
– Я пойду, лягу. Мне нужно попробовать уснуть, – Том тяжело поднимается. И Крис видит, как побелели его пальцы, вцепившиеся в край стола.
– Он приходил ко мне, – Хемсворт нервно выцарапывает из кармана сигареты. – После того, как ты уехал. Тебе это ни о чем не говорит?
Сердце ухает куда-то в район желудка. В глазах темнеет... Том судорожно хватает ртом воздух, пытаясь не задохнуться, совладать с болью... Да хотя бы остаться на ногах!
Комната, ставшая зыбким маревом, плывет куда-то в сторону, реальность трескается... И вдруг сильные руки подхватывают под спину, не дают упасть.
– Тише... – Крис держит осторожно, словно боится сделать больно, – тише... Сейчас станет получше.
И Том смеется.
Вернее хотел бы засмеяться, но вместо этого только некрасиво хватает ртом не желающий поступать в легкие воздух.
– Что... – голос срывается, – он тебе сказал?
Хиддлстон не знает, зачем спрашивает это. И так понятно, что услышал Хемсворт. Только вот...
– Сначала сядем.
И Том понимает вдруг, что они уже в гостиной. А Крис прижимает его к себе, словно ребенка. Мягко похлопывает по плечу...
– Отпусти... – Хиддлстон отстраняется и почти падает на диван. Запрокидывает голову, пытаясь унять вновь возобновившееся кровотечение. Естественно... Внутричерепное теперь зашкаливает.
Хемсворт садится рядом, искоса смотрит...
О, да... Том знает эти взгляды. Полные жалости, сострадания... А еще страха. Потому что когда люди сталкиваются с подобным... он ведь мертв наполовину. Носит в себе эту смерть.
Черт...
– Так что он тебе сказал? – Том с усилием поднимается и отходит к окну. И, прислонившись лбом к холодному стеклу, ждет ответа.
Интересно, как Крис начнет?
Скажет, что ему жаль?
Или примется путаться в словах, пытаясь сказать все помягче? Ведь Том болен. Ему нельзя волноваться...
Но Хемсворт удивляет.
– Ты и так знаешь, – тяжело говорит он. – Все прекрасно знаешь, Том.
– Я догадываюсь, – осторожно говорит Хиддлстон, ведя пальцем по подоконнику, стирая несуществующую пыль, – только вот мне хочется подробностей.
Прозвучало глупо. И Крис за спиной нервно хмыкает. А потом говорит:
– Он настаивал на инициации.
Слово повисает в воздухе, словно токсичная взвесь. Забивает легкие, жжет кожу... А Хемсворт, похоже, не понимает значения того, что сказал. Потому что задает вопрос, разбивая тишину, ставшую для Тома последней обычной тишиной. Словно с этими словами оборвалась жизнь...
– Что такое инициация? – Крис, судя по звуку, закуривает.
Нервы?
И вот теперь... Теперь пора.
– Хочешь узнать подробней? – Хиддлстон отлепляется от окна и подходит к дивану.
– У тебя ведь уже был подобный опыт...
– Он трахал меня, – шипящим речитативом проговаривает Том, втискивая колено меж ног Криса, – снова и снова... Думаешь, мою болезнь излечили просто так, мановением пальца? Нет... – он, наверное, очень больно вцепляется пальцами в плечо буквально онемевшего Криса, – это был ритуал. Грязный, кровавый... Они позвали его. И отдали меня... В обмен на мое выздоровление. Именно он исцелил меня. И знаешь, как это было? – Хиддлстон чувствует, как начинает задыхаться от воспоминаний, обрушивающихся словно цунами. Волна за волной...
– Как? – тихо спрашивает Крис, не поднимая глаз.
– Как... – хрипло повторяет Том. – Сначала страшно... А потом больно. – Запал исчезает и Хиддлстон вдруг чувствует, насколько устал, как измотан этими видениями, ожиданием неизбежной мучительной смерти, постоянным давлением со стороны тех, кому имел глупость довериться. И теперь хочется, чтобы Крис просто ушел. Встал и ушел. Чтобы не видеть на его лице отвращения, испуга... Поэтому Том прикрывает глаза и начинает говорить. Равнодушно описывая все самые мерзкие, постыдные подробности. Сейчас его задача заставить Криса испытать отвращение. Это он знает...
А перед глазами с невероятной яркостью встают картины той кошмарной ночи, когда он дал свое согласие, еще не зная, на что идет...
Его привезли в полубессознательном состоянии. Том не помнил, как он оказался в том полутемном зале, едва освещенном свечами, стоящими на ступенях, ведущих к прямоугольному возвышению с... кроватью. Огромной кроватью, накрытой белым покрывалом.
Тело не желает слушаться, ноги словно чужие... Все существо будто сосредоточилось в пульсирующих болью висках. Том абсолютно точно знает, что из носа идет кровь. Стекает по плотно сжатым губам... Действительность воспринимается так, словно он видит себя со стороны. Как если бы смотрел в огромное панорамное окно.
И вдруг... Черная смазанная тень, мелькнувшая на периферии зрения. Или не тень? Зрение уже почти пропало, и он видит все смазанными силуэтами. Так что...
– Это он? – низкий тихий голос пробирает дрожью насквозь. Он какой-то... липкий. Похотливый. Словно руки в стельку пьяного отца, когда Тому было четырнадцать.
Воспоминание вспыхивает так ярко, что отвращение пронзает насквозь.
– Да, господин, – кажется, это говорит тот, кто держит его с левой стороны.
Да. Звук определенно слева.
– Все вон, – теперь голос резкий. Властный.
Руки, поддерживающие в вертикальном положении, исчезают, и Том безвольно оседает на пол, зажимая ладонями виски.
– Вот что бывает, когда не даешь своему таланту свободу, – почти поучительно доносится сзади. – Зачем ты так мучил себя?
– Кто вы? – хрипит Хиддлстон, силясь повернуть голову на звук шагов.
– У меня много имен, – усмехается голос. – Но тебе не обязательно знать ни одно из них. Сейчас есть только я и ты. Никаких формальностей. Никаких имен. Ничего. Согласен?
– Плевать... Мне сказали, что ты... можешь помочь, – он ненавидит себя за эти слова. За слабость... За то, что согласился на неизвестные условия... За все.
– Могу, – на плечо ложится горячая ладонь. – Скажу больше: это могу сделать только я. Никто другой на подобное не способен.
– А цена? Твоя цена... Я слышал, она особая. Что ты можешь забрать у меня?
– Особая? – ладонь перемещается на грудь, скользит по тонкой ткани, пропахшей больницей, – так они тебе сказали?
– Сказали, – на виски словно давит пресс. Такое ощущение, что еще чуть-чуть – и голова просто... взорвется. Разлетится яркими осколками... Том почему-то представляет себе именно осколки окровавленного стекла. Острые, блестящие... И красные капли, которые испачкают пол.
– Я ничего не стану забирать, – ладони вдруг проскальзывают под ткань, гладят тут же покрывшуюся мурашками кожу...
Том вздрагивает, дергается, пытаясь уйти от прикосновения. Даже делает попытку отползти... Но горячие руки держат крепко. Не дают даже сдвинуться.
– Я возьму тебя. Целиком, – шепот обжигает волной отвращения, – я возьму твое тело. Проникну в него... В тебя. Сделаю своим настолько, что Создатель не узнает твоего лица.
Дыхание перехватывает. Паника на мгновение заставляет забыть даже о боли.
Что здесь происходит?!
– Полно, сладкий... – интонация неуловимо меняется. Теперь в голосе похоть. Чистая, словно поднятая из самых смрадных глубин ада... – ты разве не знал, что я всегда получаю, что хочу? А ты пришел сам... Ко мне. И я больше не отпущу тебя.
– Ты... – шепчет Том, чувствуя, как накатывает безысходный ужас. Словно кошмар, от которого нельзя проснуться, – это ты... Ты... Тебя же нет!
– Да, – те же руки как-то садистски медленно стягивают с плеч рубашку. Пальцы проходятся по коже, гладят ключицы, спускаются ниже, касаются живота... – ты совершенен, знаешь? Твое тело... такое хрупкое. И такая сила внутри...
– Не надо... – жалко просит Том, пытаясь сжать кулаки. Но даже для этого он слишком слаб. Получается только слабо двинуть пальцами, царапнуть ногтями ладонь...
А пальцы все скользят. Словно Он пытается унизить как можно сильнее. И Том, словно завороженный эти процессом собственного падения следит, как ладонь касается сначала поясницы, потом ниже... Вздрагивает, когда Он сгибает его тело в коленно-локтевую... Ладонь с размаху опускается на ягодицы.
И Том равнодушно думает, что наверняка остался след.
– Ты такой... сладкий... – с придыханием шепчет Он, – такой чистый... У тебя ведь... никого не было... Ты словно ангел. Каким и я был когда-то...
Пальцы словно осторожно касаются ложбинки меж ягодиц, а потом... Потом Том кричит. Кричит, выгибаясь, от резкой разрывающей боли.
Господи!
Господи, как же это больно!
– Какой ты узкий! – в голосе что-то похожее на восхищение, – совсем девочка... Так сжимаешь мои пальцы...
Еще резкое движение – и из глаз потоком льются слезы. Унижения, боли... страха...
Том дергается в сторону, рвется, ощущая все нарастающее безумие... В висках набат... Боль, ужас, отвращение, оставленность... Все смешивается в жутчайший коктейль безысходности.
И когти, впивающиеся в бедра... Одновременно, с...
В глазах темнеет. Из горла рвется хрип... Потому что на крик воздуха не хватает.
Член разрывает такую беззащитную сейчас плоть... По бедрам течет теплое...
Он втискивается внутрь медленно. По миллиметру. Натягивает на себя... А потом – толчок. Резкий, жесткий... Пальцы, вцепившиеся в волосы... Оттягивают пряди, запрокидывают голову... И впивается губами в губы. Кусает до крови...
А толчки набирают силу. Пол словно ходит ходуном...
Том уже даже не кричит... То, что вырывается из груди – нельзя назвать криком.
Пальцы скребут шершавый камень, колени уже давно ссажены в кровь...
– Какая же ты шлюха... Так обжимаешь... – голос словно током, по лишенному кожи телу, – ты станешь моим... Только моим...
И жуткая боль... Все тело словно раздирают раскаленными крюками... Грудь, спину... И эти толчки... Этот хлюпающий отвратительный звук!
Все смешивается в какой-то жуткий, потусторонний калейдоскоп мерзости... И Том уже не понимает, что именно с ним происходит. Это понимание исчезает. Оставляя наедине с безумием.
В себя он приходит на кровати.
Вокруг пятна крови, спермы... Все тело словно освежевано. Словно с него заживо содрали кожу.
Том подносит к глазам трясущуюся окровавленную руку и тупо рассматривает сбитые до мяса костяшки.
– Ты исцелен, Том.
И спасительная, уносящая сознание тьма...
Когда Хиддлстон заканчивает, Крис молчит. Он так и сидит, опустив голову, сцепив пальцы в замок.
Том тоже не знает, что сказать. Все уже... решено.
Крис сейчас неловко извинится, может даже пожмет руку... что, конечно, вряд ли... И уйдет. Именно уйдет. Не просто за дверь. Из его насквозь пропитанной унижением и одиночеством жизни.
Жаль только, что они расстанутся именно так. Но Крис не должен связываться со всем этим кошмаром. С его, Тома, болезнью, с людьми, которые так легко манипулируют чужими жизнями...
– Теперь ты знаешь, – все же говорит Том. – Это все что ты хотел узнать об инициации?
– Прости, – Хемсворт говорит тихо. Даже слишком...
Это неправильно. Крис должен теперь уйти. Не говорить вот так, словно ему не противно.
– Уйдешь? – зачем-то спрашивает Том, отворачиваясь.
– Нет, – Хемсворт осторожно касается пальцами виска англичанина. Стирает выступившую испарину, заправляет за уши влажные пряди.
– Хорошо.
А потом Крис целует его.
Мягко берет за подбородок и прижимается к губам. Проводит языком, словно прося разрешения... И Том бездумно приоткрывает рот, впуская. Зарывается пальцами в светлые мягкие волосы...
Крис целует странно. Не агрессивно, не напористо... Он словно просит прощения. Нежно, осторожно... Так Тома никто не целовал. Никогда...
– Мы поедем в больницу, Том, – Хемсворт говорит это, почти не отстраняясь. – И я буду с тобой. Они больше не будут привязывать тебя к постели.
– Хорошо, – повторяет Том, прикрывая глаза.
И когда накатывает очередная волна боли, он улыбается.
____________________________________________________________________
30 Seconds To Mars – The Kill
Что-либо сказать по поводу главы мне сложно. Она съела слишком много моих нервных клеток и часов сна)
Глава 14. «Closer to the Edge».
– Я не поеду, – Том откидывается на диване и прикрывает глаза, – не хочу умереть в больнице.
Крис беспомощно присаживается рядом и прикусывает губу, пытаясь найти правильные слова.
Сказать, что Тому необходим хотя бы осмотр? Или напомнить о том, что боль станет сильней? Или что без определенных лекарств жить Том будет не семь дней, что ему отмеряли, а гораздо меньше?
Все это англичанин знает – Хемсворт в этом уверен. Но он все равно говорит Тому все, что пришло в голову в качестве аргументов.
Хиддлстон только смеется:
– Думаешь, я не знаю всего этого? – говорит он, стирая со лба испарину. – Только вот... Крис, что бы ты выбрал? Мучиться неделю? Или, если есть возможность, выбрать срок меньше?
– Том... – Крис не знает что сказать. Но здравый смысл буквально кричит о том, что Хиддлстона нужно отвезти в больницу, – пожалуйста. Тебе нужно хотя бы просто показаться врачу. Ты должен...
А Том вдруг перекидывает ногу через бедра Хемсворта, практически садясь на него. Трется, прижимается совсем близко... И шепчет в самое ухо:
– Знаешь... Когда развитие неоперабельной опухоли доходит до определенной стадии, у человека начинаются перепады настроения, происходят внезапные изменения в поведении... Ты знал об этом? А я – да. Я ведь... много читал... о своей болезни, – тонкая ладонь скользит по шее, груди, забирается под рубашку... Холодные пальцы сжимают сосок, щекочут, вызывая сладкую судорогу... – и я всегда думал, что эти симптомы... только вредят... Но ты ведь не откажешь умирающему, да, Крис?
– Том... – Хемсворт убирает руки за спину, вжимается в диван, пытаясь отстраниться, чувствуя, как возбуждение потихоньку вытесняет разум, – Том, не нужно. Ты знаешь, что это лишнее.
– Уверен? – музыкант раздвигает бедра совсем широко, давая Крису почувствовать собственное возбуждение, – ты ведь сам просил... И вот, я даю тебе возможность... Ты ведь хочешь, Крис. Я чувствую...
И вдруг касается губами щеки Хемсворта. Легко, словно осторожно... Но именно это прикосновение лишает разума.
Крис обхватывает тонкую талию музыканта, сжимает пальцами, сходя с ума от ощущения холодной кожи под тонкой тканью рубашки... И впивается в сухие губы несдержанным, каким-то похотливым поцелуем. И Том смеется, запрокидывая голову. Подставляет шею, словно нарочно демонстрируя собственную безупречность. Провоцируя... И Крис на эту провокацию поддается. Жадно покрывает поцелуями невозможно гладкую кожу. Кусает, зализывает... А Том беспорядочно скользит ладонями по его груди, животу... И вдруг – ставшая теплой ладонь нагло пробирается под ремень брюк. Сильные тонкие пальцы обхватывают член, гладят напрягшуюся головку... Том, кажется, не очень опытен в подобном, потому что пальцы двигаются с несмелой осторожностью... Но, Господи...
Крис выгибается, хватая ртом воздух. Даже сама мысль о том, что его член сейчас сжимают тонкие пальцы англичанина, заставляет забыть собственное имя...
– Том... – выстанывает Хемсворт, сжимая ягодицы музыканта, – убери руку... Я кончу в штаны...
Пальцы не исчезают. Наоборот. Том только плотней обхватывает возбужденную плоть, словно издеваясь.
Где тот вежливый Томас Хиддлстон с прозрачными пустыми глазами? Сейчас на Криса смотрел другой человек. Абсолютно больные глаза с настолько расширенными зрачками, что радужка почти исчезла, бледное лицо, покрытое испариной... И наглые пальцы, отнимающие способность мыслить.
– Убери... сам... – в такт движениям шепчет Том, – просто возьми... и убери...
Крис мягко обхватывает ладонь Хиддлстона, сжимает, заставляя остановиться. Переплетает пальцы и подносит к губам. Целует и шепчет:
– Если тебе станет совсем плохо – ты должен будешь сказать, хорошо?
– Мне уже совсем плохо, – тихо и хрипло смеется Том, – ты мне нужен сейчас... Крис...
Хемсворт обнимает англичанина, опускает спиной на диван и медленно начинает расстегивать рубашку Тома.
Он отчетливо помнит, как Хиддлстон не хотел этого в прошлый раз. Но сейчас... Сейчас Том просто тяжело дышит, внимательно смотря на Криса. А потом вдруг поднимается, самостоятельно сдергивает рубашку и тянет вверх майку Хемсворта.
– Снимай, – шепчет он, – хочу, чтобы ты снял...
Крис трясущимися от возбуждения пальцами подцепляет края футболки и стягивает, путаясь в воротнике. Из-за этого волосы, завязанные для удобства резинкой, рассыпаются по плечам... А Том тут же вцепляется в пряди, больно стягивает, дергает Хемсворта на себя, подставляет губы, искаженные то ли гримасой боли, то ли усмешкой.
Плевать...
Хемсворт скользит ладонью по обнаженному торсу музыканта, задевает напряженные твердые соски, проводит пальцем по кошмарному шраму, прикосновение к которому вызывает у Тома практически судорогу... И без предупреждения сдергивает с англичанина брюки и обхватывает его член.
Том ахает, подается вперед, вцепляясь в плечи, царапает идеально ровными ногтями, протяжно стонет...
– Ты как? – находит в себе силы спросить Крис, беспорядочно целуя лицо Хиддлстона.
– Ты знаешь... – Том приподнимается, стягивая брюки до щиколоток. И Крис заворожено тянется руками к худым, явно тренированным бедрам. Оглаживает ладонями, чувствуя, как тяжело бухает сердце... А музыкант нагибается, чтобы окончательно снять одежду, открывая Крису такой вид, что рот заполняется слюной, а тело начинает потрясывать. И, кажется, Том все прекрасно понимает. Или нет?
Без разницы.
Хемсворт хватает англичанина за талию, укладывает лицом вниз, целует спину, шрамы... Каждый по отдельности... И только теперь, после рассказа Тома вдруг понимает – их ровно пять. Как от когтей... Целует каждый, зализывает, будто свежие раны...
А Том тихо скулит, выгибаясь. Шепчет что-то невнятное... То ли благодарность, то ли просьбу... Черные волосы растрепались, торчат в стороны...
– Ты красишь волосы? – Крис целует нежную кожу за ухом, посасывает мочку, чуть прикусывает...
– Они сами... почернели... – с паузами выдыхает Хиддлстон, подаваясь на ласку, – после того, как он меня...
Но Крис не дает договорить. Он впивается в губы музыканта, кусает, отвлекая... И Том довольно стонет, приподнимаясь на локте, чтобы Хемсворту было удобней целовать.
А тот скользит ладонью по спине англичанина, спускается ниже, гладит поясницу, спускается на бедро... Локоть у Тома вдруг соскальзывает, он падает вниз, инстинктивно поднимая бедра, и происходит то же самое, что и дома у Хемсворта. Ягодицы музыканта трутся об пах Криса. Том пугается, вздрагивает...
– Я буду осторожен... – Крис мягко гладит светлую кожу, – обещаю. Том...
– Я верю, – Хиддлстон ловит его руку. Сжимает пальцы, поглаживает... И Крис снова целует тонкую ладонь. Обхватывает губами пальцы, облизывает...
– Это должен делать я, – хрипло шепчет Том, – ведь сверху – ты...
– Когда ты поправишься – я пущу тебя наверх, – Хемсворт проговаривает это в самое ухо, одновременно раздвигая пальцами ягодицы англичанина. Осторожно касается сжавшегося отверстия, поглаживает, успокаивая Тома... А тот с нервной усмешкой выдыхает:
– Хорошо устроился... Черный юмор, да?
– Ты поправишься. Я хочу верить в это – и буду, – Крис целует напряженную шею музыканта, плечо... Слизывает капельки испарины с виска и тихо спрашивает:
– У тебя есть что-нибудь? Нам нужно...
– На столе... – Хиддлстон тяжело дышит, – крем для рук...
– Я сейчас, – Крис вскакивает и почти бежит к низкому столику. Хватает едва начатый оранжевый тюбик с французским названием. Почему-то улыбается веселому цвету. В серой комнате обнаружить что-то вот такое...
Когда он возвращается, Том так и лежит лицом вниз. Тонкие пальцы судорожно сжимают виски.
Хемсворт осторожно дотрагивается до спины музыканта, гладит...
– Том...
– Я в порядке, – Хиддлстон вздрагивает, – все нормально.
– Ну, конечно...
Хемсворт осторожно переворачивает Тома на спину, подтягивает, устраивая у себя на коленях. Целует в мокрый лоб, в губы... Осторожно касается синяков под глазами, целует кончик носа...
И Том вдруг улыбается. Тянется к губам Хемсворта, целует... А тот шепчет:
– Лучше?
– Лучше, – Том обнимает его за шею, приподнимаясь, – только слабость... Поможешь?
– Я все сделаю сам, – намеренно пошло улыбается Крис. И Том смеется, с трудом переворачиваясь.
Пальцы, смазанные пахнущим чем-то сладким кремом, скользят по коже легко. Крис смазывает сжатый вход, разминает, пытаясь расслабить. Выдавливает еще крема, целует Тома в поясницу и проталкивает фалангу, стараясь сделать это как можно мягче.
Хиддлстон вздрагивает, сжимает пальцы в кулак...
– Тише, – шепчет Крис, осторожными круговыми движениями пытаясь растянуть отверстие, – тише, хороший... Все хорошо.
– Это не ты... – голос едва слышен. Похоже, Тому тяжело говорить.
Хемсворт гладит худую спину, приподнимает музыканта, просовывая руку под его бедра. И обхватывает его член, одновременно проталкивая второй палец.
Том тихо всхлипывает, толкаясь в ласкающую руку. Чуть раздвигает бедра, видимо, пытаясь облегчить Крису проникновение.
Хемсворт осторожно двигает пальцами в такт второй руке, пытается развести их на манер ножниц... Крема явно маловато. Но для этого нужно перестать ласкать Тома...
– Давай сам на минуту? – просит Крис, – нам нужен еще крем.
– Я подожду, – слегка нервно отзывается англичанин.
И Крис глупо хихикает, понимая, что...
– Ты что, стесняешься?
– Не привязывайся, – смущенно говорит Том, – тебе что, все нужно контролировать?
– Иди сюда, – шепчет Хемсворт. Обхватывает ладонь музыканта и заставляет сомкнуть пальцы на стволе. Накрывает своей рукой, чуть сжимает – и начинает движение. И улыбается, видя, как на впалых щеках англичанина вспыхивает смущенный румянец.
– Не так уж и сложно, да? – Крис целует Хиддлстона в висок и отстраняется. А тот, прикрыв глаза, чуть постанывает, резко и грубо двигая рукой.
Хемсворт улыбается, и выдавливает крем на пальцы. Чуть греет, чтобы не причинить еще большего дискомфорта и проталкивает фаланги в отверстие, с трудом преодолевая сопротивление нервно сжатого сфинктера.
– Так у нас ничего не получится... – шепчет Крис, – расслабься, Том. Пожалуйста... Просто выдохни...
– В прошлый раз тебя это не остановило, – Хиддлстон сильнее раздвигает бедра, приподнимая таз.
– Я не сделаю больно... – Хемсворт осторожно двигает пальцами, распределяя внутри смазку, – просто поверь в это. Все что я хочу – чтобы тебе было хорошо.
И проталкивает пальцы глубже, судорожно пытаясь найти точку, которая поможет Тому расслабиться и перестать испытывать хотя бы часть боли. Хиддлстон тихо хрипло выдыхает, подаваясь на пальцы. Но явно с целью просто ускорить процесс.
И вдруг вздрагивает, выгибаясь. Всхлипывает, царапает ногтями обивку... А Крис снова проходится по стенкам, уже целенаправленно задевает едва заметную выпуклость, заставляя Тома вскрикнуть.
– Видишь? – Хемсворт целует поясницу музыканта, – я же обещал.
– Да... – шепчет Том, – да...
Крис вынимает пальцы, выдавливает еще крем, растирает по уже немного расслабленному входу, наносит смазку на собственный член и, склонившись к Тому, просит:
– Повернись на бок?
– Лицом нельзя? – тихо спрашивает англичанин, выполняя просьбу.
– Тебе будет тяжело, – Крис целует тонкие губы, – а на боку – не так больно, я слышал.
– Хорошо, – неожиданно равнодушно соглашается Том и замирает.
И Крис не выдерживает. Он осторожно обнимает музыканта за талию, переворачивает на спину, раздвигает идеально гладкие худые бедра, подхватывает под колени, помогая закинуть ноги себе на плечи и шепчет:
– Так хорошо?
– Да, – чуть улыбается Хиддлстон, – так прекрасно.
– Теперь потерпи, – Крис приставляет головку к скользкому от смазки отверстию и чуть надавливает, вталкиваясь внутрь.
Том только тихо надорвано втягивает воздух, заставляя Хемсворта вздрогнуть. И тот решает попробовать иную тактику. Прижимает Тома совсем близко к себе. Так, что его член оказывается зажат между их телами, перехватывает губы в грубоватый поцелуй... И резко вталкивается целиком, заглушая губами болезненный громкий стон англичанина.
Узкие горячие стенки обхватывают так восхитительно крепко, что хочется прижать Тома к постели, закрыть глаза и вбиваться в его умопомрачительно узкое гибкое тело, не обращая внимания ни на что...
– Тихо, – Крис выдыхает это умоляюще. Слизывает слезы, целует зажмуренные глаза, – посмотри на меня, Том. Сейчас чуть привыкнешь... Медленней – хуже... Это было бы больней.
– Двигайся, Крис, – вместо ответа просит музыкант, – я в порядке.
И сам подается вперед, откидывая голову. Крис впивается губами в белоснежную кожу шеи, одновременно улыбаясь – у ключиц россыпь едва заметных веснушек. Все очарование Тома именно в этих вопиющих контрастах. Светлая, словно фарфоровая кожа, черные волосы... и веснушки. Такие детские...
