Текст книги "Идеальный (СИ)"
Автор книги: La_List
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Глава 3. «Начало».
Как доехал до дома Крис почти не запомнил. В груди клокотала такая буря эмоций, что картинка реальности смазывалась, превращаясь в непонятное цветное непотребство. И на фоне всего этого калейдоскопа кадров навязчиво мелькали потемневшие, мутные глаза флейтиста и измученное лицо, с мокрыми дорожками на щеках.
Хемсворт никогда не думал, что с ним может случиться что-то подобное.
Поцеловать мужчину...
Это определенно «клиника».
Сразу вспоминаются слова отца о том, что мужеложцы «царства небесного не наследуют». Да... религиозность в их семье выходила за рамки обычных посещений церкви по праздникам. Крис очень отчетливо помнил рассказы матери и об огненном озере, в которое попадают грешники, и про вечные муки во тьме, «где только плач и скрежет зубовный». И хоть сам он религией не увлекался, но, видимо, где-то на подсознательном уровне сохранился ирреальный страх перед миром невидимым. Хотя вроде бы доказательств его существования не было. Но вспоминая наполненные благоговейным страхом глаза матери и фанатичные речи отца, Крис иногда задумывался над различными событиями, которые вполне можно было интерпретировать, как божественное вмешательство.
С другой стороны... Где все те наказания, которые положены за разврат, в котором Крис, нужно быть честным с собой, погряз? Элитные шлюхи, дорогой алкоголь, клубы... В понятии Хемсворта, если бы Бог существовал, то давно бы покарал его и ему подобных. Ну, а поскольку никаких признаков наказания Крис не замечал...
И вот теперь... Взглянув в прозрачные глаза музыканта, Крис, сам того не осознавая до конца, что-то понял. Будто заглянул за призрачную занавеску отделяющую реальность от хаоса. Том словно сломал в груди какую-то перегородку. И от этого было страшно. Так страшно, что, даже вдавливая педаль в пол, Крису казалось, что какую бы скорость он ни развил, что-то призрачное не отстанет. Оно... Они? Словно кто-то смотрел в затылок, провожал взглядом. Вглядывался в самую душу. И звучала в голове эта жуткая, выворачивающая наизнанку мелодия. Какая-то... словно Том подслушал ее где-то там, за чертой. Там, куда не то что заходить, заглядывать опасно.
Может это... и есть наказание?
И снова полезли в голову жуткие притчи, услышанные в детстве. Пугающие тогда еще маленького мальчика настолько, что свет горел в комнате всю ночь. А едва мать пыталась выключить светильник – Крис заходился истеричным плачем. И сейчас вспоминая свои ощущения... Это ведь то же самое! Словно кто-то недобрый внимательно наблюдает. Ждет, когда свет померкнет окончательно. Чтобы...
Черт!
Крис судорожно вдавливает тормоз, останавливаясь перед въездом на подземную парковку.
Если он будет так рефлексировать, недолго и до аварии.
Хемсворт втыкает первую передачу и осторожно катится по ровному заасфальтированному пандусу.
Сейчас он поставит машину, поднимется домой, выпьет и ляжет спать. Завтра вставать черт знает во сколько – сдача номера через два дня, нужно поднапрячься. Проверить статьи, согласовать обложку... И много чего еще. Так что нужно выспаться. И не забивать голову лишними проблемами.
И вдруг... где-то на периферии зрения мелькает что-то похожее на... человеческую смазанную фигуру? Словно кто-то...
Крис резко оборачивается, впиваясь взглядом в пустоту.
Ровные ряды машин, холодный свет люминесцентных ламп... Тихо, пусто...
И Хемсворт подскакивает на сидении, чувствуя, как по спине течет холодный пот, в затылок словно впиваются сотни иголок, обжигают холодным огнем... И ощущение как в детстве – кожу словно жжет от чужого взгляда. Ощущение настолько явственное, что медленно оборачиваясь, Крис ожидает увидеть все что угодно, но только не... пустоту.
Черт знает что!
Он выдергивает из зажигания ключ и нарочито медленно вылезает из машины.
Шаги гулким эхом отскакивают от серых стен, теряются в пространстве.
Хемсворт нервно давит на кнопку вызова лифта и прислоняется к стене, вслушиваясь в тихий шум движущего механизма.
Квартира встречает темнотой и вопиющим бардаком. Домработница, приходящая два раза в неделю, явится только завтра. А с ее прошлого посещения Хемсворт успел буквально разгромить наведенный порядок. И так из раза в раз. Периодически, когда Крису становилось совсем неудобно перед этой пожилой женщиной, так напоминавшей мать, он смущенно вкладывал в сморщенную натруженную руку конверт с, как он это называл, премиальными.
Почему он это делал, Хемсворт не знал. Наверное, из суеверного убеждения в том, что даже самое маленькое доброе дело может перевесить и сотню грехов.
Хотя...
Крис усмехается, щелкая выключателем.
С его-то набором пороков, пожалуй, нужно сделать как минимум сотню таких вот... добрых дел. Да и после этого уверенности в прощении все равно не будет. А все потому что от своего образа жизни Крис бы не отказался. Как ни печально это признавать.
Странные мысли и странный день.
Нужно завязывать с практикой самокопания. Это вызывает ненужные ощущения, а потом и проблемы с совестью. А современный уклад жизни – по глубокому убеждению Криса – наличия болезненно реагирующей на беззаконие совести не предполагал. А наличие мелких добрых дел, в виде конверта со ста долларами, всученного домработнице, как раз успокаивало взбунтовавшуюся душу. Мол, не такая ты и мразь. Вот и людям помогаешь...
Хемсворт сбрасывает с постели грязную, пахнущую алкоголем рубашку и плюхается на матрас.
По-хорошему нужно сходить в душ, потом хоть немного поесть... Он, кажется, и выпить хотел... Но сил нет. Хочется просто вырубиться.
Так... какие, собственно, проблемы?
Крис закрывает глаза, вытягивается на постели... и сразу же проваливается в сон, словно в темный колодец, наполненный ватной, почти осязаемой тишиной.
***
"Sanguis bibimus, corpus edimus, tolle corpus Satani
Ave versus Christus!
Ave Satani!"*
Монотонный голос словно пропевает тягучие латинские слова. Слова наполняют пространство подземелья – а это именно подземелье, Крис абсолютно уверен – ударяются о сводчатый потолок, покрытый испариной.
Речитатив затихает и вступает хор. Похоже, они повторяют слова, произнесенные чтецом.
И вдруг крик, разрывающий благоговейную тишину. Отчаянный, безнадежный... И ничего. Ни шума голосов, ни попыток прервать нарушителя. Только тихое пение и темнота, разгоняемая, похоже, только светом свечей, который пробивается в щель меж приоткрытых дверных створок.
Хемсворт внезапно обнаруживает, что у него есть тело. Да он же стоит у этих самых дверей, напряженно вслушиваясь в происходящее в зале!
С чего бы ему здесь быть? И слова...
Крис никогда не знал латынь хорошо, но университетских знаний хватает на то, чтобы волосы на голове зашевелились. Это же... Какой-то сатанинский гимн!
И снова вопль. Словно с человека заживо сдирают кожу.
Хемсворт вздрагивает и отшатывается к стене.
Что там происходит?!
А сбоку... Крис удивленно вздрагивает и судорожно кидается к распахнутой двери, сквозь которую виден выход. Надпись «Exit» светится мягким зеленоватым светом, словно приглашая уйти из жуткого места.
И едва он Хемсворт делает шаг к лестнице, из зала доносится умоляющий голос:
– Нет! Пожалуйста! Я не стану!..
И захлебывающийся крик, полный боли и безысходности.
Это же...
Крис никогда не слышал, как Том кричит, но... Это определенно его голос!
Боже...
Как он оказывается в зале, в памяти не отпечатывается. Просто через несколько секунд после осознания Крис оказывается посреди огромного круглого помещения. Тусклый неверный свет, темные безликие фигуры... и Том, прикованный к какому-то столу. По бокам стоят люди в заляпанных кровью белых масках. В руке у одного из них длинный тонкий нож, с кончика лезвия которого капает кровь.
Криса они явно не видят. Или... делают вид?
Музыкант обнажен, кожа покрыта ссадинами, какими-то симметричными ранами... И, похоже, не только на груди, но и на спине. Потому что по камню из-под тела англичанина расползается кровавая лужа. Густая, почти черная в темноте жидкость с тихими шлепками капает на пол.
Крис судорожно подшагивает к... жертвеннику? И Том, наконец, замечает его. Блестящие от слез боли глаза распахиваются еще шире и музыкант шокировано выдыхает:
– Ты?! Что ты делаешь здесь, Крис?!
И все погружается во мрак.
Он накрывает резко, жадно, словно желая выпить весь свет, задавить, загасить его... И ощущение это настолько яркое и четкое, что Крис, вскрикивая, пытается отодрать от себя эту почти осязаемую тьму, но пальцы натыкаются только на...
И Хемсворт бездумно проводит ладонью по чужой груди, с ощутимыми неровностями шрамов, гладит прохладную нежную кожу... Зацепляет напряженный сосок... И чувствует, как вздрагивает лежащий рядом... мужчина?!
Хемсворт резко вскидывается, широко раскрывая глаза. Вокруг разреженная огнями с улицы тьма, знакомые очертания мебели.
Рука судорожно ощупывает смятую постель, сминает простынь.
– Нужно бы выпить... – собственный хриплый голос заставляет вздрогнуть.
Крис кусает себя за губу, заставляя успокоиться.
Нет. Пить он не будет. Это ни к чему сейчас.
Он просто сейчас умоется и ляжет обратно. Досыпать оставшиеся два часа.
А потом поедет в офис, отработает положенное время и... Найдет этого чертова англичанина. Приедет прямо в отель и потребует объяснений. Как бы глупо это ни выглядело.
Глупо?
Хемсворт нервно усмехается и спускает ноги на пол.
Интересная ситуация получится... Он заявится в номер к мировой знаменитости и начнет впаривать про мистическо-эротические сны с его участием. Очень интересный расклад. Насколько бы странным Том ни был, он Криса пошлет. И будет прав. Особенно после того, что произошло.
Сон улетучивается окончательно.
Крис сжимает виски пальцами, пытаясь успокоиться.
Это просто сон. Игра подсознания. Детские воспоминания, усталость и впечатление от нового знакомства, которое и знакомством-то назвать нельзя.
Ничего особенного.
Но в глубине души... Хемсворт чувствует, что должен пойти к Тому. Просто... чтобы разобраться. Лишним не будет.
И вообще... зачем приезжать в отель? Майк, кажется, говорил, что этот англичанин дает последний перед окончанием тура концерт в каком-то закрытом клубе? Вот туда-то Крис и придет. Поймает музыканта где-нибудь в тихом месте после выступления и поговорит.
Просто поговорит. Чтобы понять, что происходит. Благо журналистский опыт забалтывания собеседника с целью получения информации есть.
С такими обнадеживающими мыслями Крис неожиданно для себя засыпает. На сей раз уже без сновидений.
_________________________________________________________
*"Кровь пьем, плоть вкушаем, возродите тело Сатаны
Слава Антихристу!
Слава Сатане!" (с).
Gregorian – Ave Satani (The Omen)
Глава 4. «Попытка осознания».
Пробуждение болезненное. Виски ноют, во рту мерзкий привкус. И Том боится шевельнуться, прекрасно понимая, что одно движение – и голова взорвется болью.
Сколько же он вчера выпил?
Хиддлстон слепо шарит рукой по жесткому ковролину, пока пальцы не натыкаются на гладкое стекло пустой бутылки.
И после этого он еще не заблевал ковер?
Едва мысль посещает плохо работающий похмельный мозг, внутренности буквально скручивает. Том, забыв о головной боли, вскакивает и через секунду со стоном сгибается над идеально чистым унитазом.
***
Шум воды успокаивает. Теплые струи стекают по лицу, шее... Словно ласкают.
Интересно, сегодня ему что-то снилось? Могло, наверное... Том никогда не запоминал свои сны. И только по ощущениям мог определить был ли это кошмар, или нет. Но сейчас... Голова болит так, что определить что-то не реально. Пожалуй, к вечеру, когда будет полегче...
Том ловит капли губами, чувствуя, как немного отступает боль, становясь привычным ноющим ощущением, не отпускающим никогда.
Врачи никогда не разрешали ему пить. Тем более, в таких количествах. А он и не пил. Даже когда было совсем плохо. Но вчера... Рука машинально проходится по лицу, задевая губы.
Насколько же надо быть... неправильным, чтобы подобное не вызывало отвращения? Более того – понравилось.
Хиддлстон никому не признавался, да и сам предпочитал не думать об этом, но в его жизни никогда не было отношений. Он и сам не знал, почему так вышло. Всегда одиночество. Наполненное музыкой, страхом и пустотой. А еще вечными сомнениями в реальности происходящего. На сцене, ночью, просыпаясь в холодном поту, на улице, в машине, в самолете... Страх, который не отпустит никогда. Потому что есть знание. Смутное, обрывочное, основанное на полуреальных воспоминаниях... Но от одной мысли о нем по позвоночнику бегут капли холодного пота, и эта боль... Разрывающая виски, заставляющая забиваться в темный угол, затыкать уши, только бы ни один звук не прорвался...
И теперь этот нелепый поцелуй. О котором Крис наверняка уже и не помнит. И Том, по идее, должен отплеваться и забыть, как мерзкий сон. Но почему от воспоминания о теплых, чуть шершавых губах становится так тепло? Такое... ломкое чувство... Где-то на периферии сознания. Ускользающее, едва ощутимое...
Том кривит губы в горькой улыбке, представляя себе удивление Криса, если бы тот узнал, что не оскорбил, а наоборот...
Черт! Это все...
Нужно просто взять себя в руки, позвонить продюсеру и решить вопрос о последнем концерте.
Хиддлстон решительно выключает воду, мстительно хмыкая, когда виски простреливает боль. А потому что надо было вчера держать себя в руках. Тоже... Нашелся чувствительный. Напился, лежа на полу. В лучших традициях театральной трагедии.
В комнате полутемно – жалюзи опущены. Поднимать их нет никакого желания. Солнце раздражает.
Том с неприятным чувством обходит по кругу темное пятно разлитого виски. Почему-то вдруг думается, что пятно от крови было точно таким же.
Стоп!
Виски бы пахло.
И сжимаясь от дурного предчувствия Том наклоняется и проводит пальцами по влажному покрытию.
Подносит руку к глазам и вздрагивает.
На подушечках остался красный след.
Кровь... Ну, конечно.
Вчера были все признаки. И головная боль, и эти секундные обмороки. И этот шум внутри... Шум, который стал его проклятием и благословением одновременно. Приглушенный сейчас алкоголем он непременно вернется. Вечером. И главное в этот момент быть в одиночестве с флейтой под рукой.
Он машинально касается верхней губы и чувствует влагу.
Идиот!
Ну, надо же...
Нужно было просто потерпеть, и сейчас он бы уже отмучился. И листок с нотами уже благополучно лежал в папке. Но нет. Неудачник это на всю жизнь. Накрыть может теперь когда угодно. А ведь сегодня вечером, кажется, и должен быть этот самый последний концерт.
Есть один выход – звонить продюсеру и просить перенести выступление. Если это, конечно, еще возможно.
Том трясущимися пальцами подцепляет телефон и, не сразу попадая в виртуальные кнопки, набирает номер, попутно отмечая, что время уже почти четыре часа дня, а неотвеченных вызовов – шестнадцать. Очень символично. Вряд ли удастся что-то изменить.
Едва на другом конце снимают трубку, Том морщится от резкого звука голоса. И одновременно усмехается про себя – Михаэль явно на взводе, но выразить свое недовольство не может. Слишком много получает денег. И становится почему-то грустно. Все, кто рядом – оплачены. Все только и думают о том, как бы отхватить кусок его славы, получить деньги...
Да он бы с радостью отдал им все, только бы избавиться от всей этой боли. Выкинуть из жизни то, что ее причиняет. Забыть... Начать с чистого листа.
Но никто не может дать этого. Сколько бы он ни заплатил.
– Значит, в восемь? – голос непозволительно хрипит, и Том вежливо извиняется, ссылаясь на плохое самочувствие.
И выслушав всю информацию о вечернем мероприятии, пообещав, что приедет в семь, чтобы посмотреть зал, Том с облегчением вешает трубку, потому что больше не в силах чувствовать глухое, тщательно скрываемое недовольство собеседника.
***
Рабочий день проходит донельзя напряженно. Как, собственно, обыкновенный из последних дней перед сдачей номера.
Время пролетает незаметно и о том, что нужно бы узнать подробности о сегодняшнем концерте Хиддлстона Крис вспоминает уже часа в четыре вечера.
Секретарша послушно кивает, запоминая указания. Но когда Крис просит ее заказать билет, удивленно вскидывает брови:
– Вы же были на этом концерте вчера, мистер Хемсворт, – полувопросительно говорит она, будто невзначай поправляя глубокое декольте.
Рассчитывает на повторение позавчерашнего?
И Крис чувствует, как накатывает слепая злоба. Ненависть к этой блондинке, выставляющей напоказ свое тело.
– Вы свободны, Лиза, – выдыхает он, прикрывая глаза, – и чтобы билет был у меня на столе не позднее, чем через час.
Девушка возмущенно фыркает и чуть сильнее, чем обычно хлопает дверью.
А Хемсворт еще долго смотрит на матовое стекло створки, размышляя, увольнять девчонку, или нет.
Потом мысли плавно перетекают к музыканту.
Что сказать ему? Вот так вот сразу начать нести чушь про сны и прочие... ощущения? Сейчас, после напряженного рабочего дня, все это кажется ерундой и бредом, шалящего от недосыпа воспаленного сознания.
Зачем тогда билет? Если все это... не более чем чушь? Что Крис забыл на этом концерте? Какой-то клуб, классическая музыка, которая никогда не вызывала интереса?
«До того, как ты услышал ее в исполнении Тома», – услужливо подсказывает внутренний голос.
Ну, да... Те ощущения не сравнить ни с чем. Этот англичанин... Он будто вкладывает душу в каждую ноту. Каждый звук наполнен смыслом. И каждое произведение будто книга.
А то, что Том играл в номере...
Хемсворт вздрагивает, вспоминая подернутые мутной пленкой боли, какие-то... неживые глаза флейтиста. Словно флейта тянула из него жизнь. Выпивала с каждым серебрящимся холодным звуком. И слезы, скатывающиеся по впалым щекам.
Том в тот момент явно плохо понимал, что происходит вокруг.
А вот Крис понимал прекрасно. Ведь понимал же? Хотя... поцеловать мужчину, находясь в здравом уме...
Отговорки. Так просто удобней думать.
Хемсворт мог с уверенностью сказать, что все свои действия он в тот момент осознавал. Но вот откуда взялось желание прикоснуться к чужим губам?
Все началось с парковки! С того момента, как этот Том поднял на него свои прозрачные глаза. Словно в душу забрался...
Бред!
Крис вскакивает и подходит к окну, по пути сдергивая со стола пачку сигарет. Где-то на краю сознания проскакивает мысль, что он вроде бы бросил. Но сейчас на это плевать.
Первая затяжка и Хемсворт блаженно прикрывает глаза, выпуская дым.
– Шлюху что ли снять? – интересуется у пустоты Крис и сбивает пепел прямо на ковер.
И навязчиво проскальзывает в памяти картинка из лифта: ровная худая спина, завитки черных волос, прикрывающие шею и тонкий шрам... И то ощущение, которое прострелило с ног до головы, заставляя дыхание сбиться...
Бросает в жар.
Крис нервно дергает галстук, чуть ослабляя узел.
Размышления прерывает мелодичный звонок коммуникатора.
– Мистер Хемсворт, билет доставили, – голос официальный, жесткий.
Обиделась.
Крис усмехается и просит:
– Принесите, пожалуйста. И захватите пепельницу.
Через минуту дверь приоткрывается и в кабинет тенью проскальзывает секретарша и кладет на стол сначала конверт, а потом стеклянную пепельницу, в форме неправильной геометрической фигуры.
Крис машинально стряхивает пепел на пол и кивает девушке, отпуская.
Время уже шесть часов и Хемсворт решает, что пора собираться. Пусть с теми, кто желает видеть представителя их издательства после конца рабочего дня разбирается Майк. В конце концов, это именно он подсунул вчера злосчастные билеты. Пусть и отдувается.
Звучит это, конечно, смешно, и Крис улыбается глупым мыслям, застегивая пуговицы пиджака.
Подтянуть галстук, накинуть куртку – и он готов.
– Мистер Хемсворт! – едва Крис выходит в коридор, тут же подскакивает начальник отдела рекламы, – заказчики из «Audi» требуют разворот!
«Audi»... Крис прикрывает глаза, соображая, какую статью можно будет урезать, чтобы втиснуть рекламу.
– Дай им разворот, – он кивает, – но повысь аренду. И передай Льюису, чтобы убрал статью об ориентации. Ее не жалко.
Рекламщик понимающе ухмыляется и кивает. А Крис, махнув на прощание рукой, почти бежит к выходу, отмахиваясь от вопросов. И только у самой двери его останавливает возмущенный голос редактора раздела, в котором как раз и была эта несчастная статья о гомофобии.
– Мистер Хемсворт! – Льюис буквально шипит, – вы разве не понимаете, что своим решением вы открыто заявляете о дискриминации сексуальных меньшинств?!
– Где это я заявил? – Крис дергает дверь, и шагает к лифту, – я только что повысил бюджет журнала, что скажется и на вашей зарплате. Вы же сами прекрасно знаете, что реклама очень прибыльна. Особенно реклама автомобильных концернов в журнале, ориентированном на мужскую аудиторию.
Лифт, кажется, едет с самого первого этажа, и ждать придется долго.
– Можно ведь было урезать любой другой текст! Или из каждого понемногу! Так ведь и делали всегда! Но стоило появиться статье, раскрывающей проблему многих современных мужчин – вы так легко ее выкидываете!
– Успокойтесь, – Хемсворт зло нажимает кнопку лифта еще раз, будто он от этого приедет быстрей.
– И объясните мне, что может вызвать подобная статья, кроме раздражения читателей, которые покупают этот журнал для отдыха? Хотите, чтобы у нас продажи упали?
И тут, наконец, подъезжает лифт. Крис буквально заскакивает внутрь и с облегчением приваливается к стенке.
Надо же... Льюис. Отец троих детей и вроде бы даже католик. С чего ему так переживать за статью о паршивых педиках? И Крис вздрагивает от собственных мыслей.
Паршивые педики?
А он сам? После того, что произошло в номере...
Как там? «Один раз – не пидорас»?
Хемсворт нервно усмехается этой пошлой шутке.
Действительно, нужна шлюха. Чтобы не думать лишнего.
***
Зал полон. Клубом назвать это определенно нельзя. Скорее, концертный зал. Ряды кресел, партер, балконы и VIP-места по центру.
Крис намеренно выбрал место ближе к сцене. Так, чтобы видеть лицо англичанина. В прошлый раз разглядеть было тяжело, потому что билет был куплен далековато, но теперь Хемсворт имел все шансы понять, что же чувствует Том, перебирая пальцами клапаны. А еще... да, не важно. Просто понаблюдать. Это тоже... часть плана.
Свет гаснет, мелодичный женский голос просит отключить мобильные телефоны и по возможности не ходить по залу во время концерта, желает приятного времяпрепровождения и замолкает.
И вот тут...
Сцену заливает холодное сияние софитов и в этом призрачном свете появляется Том.
Черный костюм, подчеркивающий изящность фигуры, аккуратно зачесанные, но все равно чуть вьющиеся на концах волосы, прозрачные сосредоточенные глаза... И флейта в опущенной руке.
Хиддлстон подходит к микрофону и тихо здоровается с присутствующими. И Крис вдруг понимает, что Тому плохо. Что англичанин едва не падает. Наверное, постороннему взгляду это заметить было сложно, но... Хемсворт будто чувствует это. И черные синяки под глазами, и плотно сжатые губы...
Хиддлстон что-то говорит о названии произведения, о том, почему первую композицию он решил исполнить соло...
Крис пропускает это мимо ушей, запомнив только то, что называться произведение будет «Мелодия из оперы «Орфей и Эвридика».
А Том вдруг замолкает и, чуть помедлив, подносит флейту к губам. И Крис замирает, жадно вглядываясь в сосредоточенное лицо музыканта.
Сегодня он поймет, что произошло в номере отеля.
_________________________________________________________________
Далее события будут развиваться гораздо быстрее. Это последняя глава такого характера.
