Автор книги: Ктая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Может быть, со стороны зрелище чуть ли не выворачиваемого наизнанку Орочимару смотрелось не слишком приятно, но Джи чувствовал себя дурак дураком. Не от того, что не испытывал отвращения — ками помилуй, где шиноби и где брезгливость?
Потому что это было каким-то извращенным подтверждением, что Орочи до сих пор живой. Настоящий, несмотря на все свои техники.
— Может, воды?
Орочимару оторвался от своего увлекательного занятия и выдал четырёхэтажный загиб, посылая проклятья на голову «белобрысого тупицы, которого в детстве уронили с макушки статуи Мадары в долине завершения» сотни три заковыристых эротических пожеланий. Даже о боли на некоторое время забыл. Джирайя умиленно внимал — матерящийся, причем не какой-нибудь высоконаучной дрянью, Орочимару относился к той же категории, что и Орочимару блюющий.
— Я так понимаю, это «нет»? Или «куда мне воду, от воздуха блевать охота»?
Замолчав на секунду, Орочи уже не смог продолжить загиб и снова склонился, извергая из себя чёрную слизь. Через некоторое время он замер, обмякая на руках.
— Всё? — осторожно спросил Джи.
— Нехт… — прохрипел Змей. — Не могу больше. Совсем не могу…
Да вот только остановить змейку-технику уже не получалось, она с безжалостностью безмозглой скотины всё лопала, лопала и лопала законсервированные эмоции. И Орочимару был не в том состоянии, чтобы поймать её и показать, кто в доме хозяин.
А потом его скрутил голод. У найдёнышей это вообще повторяющаяся тема. Более частая — только страх перед самим Орочимару.
— Ах ты ж ё… — проговорил он, изворачиваясь в руках и цепляясь за Джи так, что если бы Змей нормально чакру контролировал, то всё бы ему переломал. А так только пара синяков. — Как жрать охота-а-а-а… Ав… Ещё даже не половина…
Заявление про жрать вогнало Джи в самый настоящий ступор. Потому что логичным было бы просто покормить — но в карманах он паек не носил, а выходить из лаборатории было нельзя. Да и вообще, мало ли что Орочи надумает даже за несколько минут одиночества? Призвать же какую-нибудь жабу для скармливания змеиному санину было мыслью настолько циничной, что Джи даже не стал задумываться, что более неприемлемо — скормить Орочи боевого товарища или накормить Орочи лягушатиной.
— Ну… Не надо есть меня? Я жёсткий и невкусный… — немного растерянно протянул Джи, прижимая Змея к себе покрепче.
— А не надо подавать соблазнительных идей! — ткнул его в плечо Орочи. — Вообще, ты раньше был как-то не особо против.
— Раньше ты пытался есть меня, а не котлету в виде моих мышц, — возразил Джирайя.
С растерянностью всё же удалось немного совладать, и мозги, пусть со скрипом, но заработали. Да, у призывных жаб нельзя было разжиться едой — точнее, при нужде они поделились бы рационом, но на человеческий вкус всякие насекомые были, мягко говоря, не очень. Но ведь можно было их и как гонцов использовать. Благо теперь Джирайя был не единственным, подписавшим договор с жабами.
— Ты только не нервничай, — на всякий случай предупредил он Орочимару, надкусывая палец.
Призвать именно тех жаб, с которыми был налажен контакт у Наруто, оказалось не так-то просто и потребовало немалой концентрации. Да и наткнувшись на голодный взгляд Орочимару, который ещё и облизнулся при виде такой горы мяса, Гаматацу чуть ли не ушёл обратным призывом сразу же.
— Стой! Если ты сейчас сходишь через призыв к Наруто и принесешь сюда еды, обещаю через неделю накормить тебя до отвала всем, чем ты захочешь!
Жаба-лакомка тут же приободрился:
— Призови меня через несколько минут, Джирайя-сан!
— Надеюсь, ты не имеешь ничего против рамена?
— Ам… Рамен… — сейчас Орочимару был готов сжевать даже собственное кимоно.
Джи с трудом сдержал смешок — не стоило дразнить и так находящегося на взводе Орочи. А то вдруг Наруто как раз к этому моменту подъел все свои запасы и привычно питается в Ичираку? Выждав для верности минут пять, за которые Змей почти обглодал его взглядом, Джирайя снова сложил печать призыва.
— Ого, — оценил он количество прихваченной Гаматацу еды. — За такое я тебя даже дважды до отвала накормлю.
— Спасибо, Джирайя-сан! — жаб нервно покосился на Орочимару, сгрузил принесенные пакеты и поспешил уйти, пока его самого тоже не зачислили в продовольствие.
— Странно, откуда это у Наруто столько нормальной еды…
Орочимару такими философски вопросами не задавался, раздирая пакеты в поисках чего-нибудь относительно съедобного. Первым попался огромный сырой свиной окорок.
— Э-э-э… Орочи, а тебе потом плохо не будет? — осторожно спросил Джи. Тот злобно на него посмотрел, откусил массивный кусок, прожевал. — Ну, приятного аппетита тогда.
Змей кивнул, решил, что жевать — это слишком долго и решил окорок заглотить целиком. И, как ни странно, ему это удалось. Где-то на последних движениях у него включился мозг и задал сакральный вопрос: «Ну нахуя-а-а?!» Оправдывать свою глупость Орочи не стал и заполировал трапезу бутылочкой соевого соуса.
— Фу, окорок мороженный был, — заявил, наконец, он.
— Хорошо, что вообще был, — Джирайя с некоторым удивлением отрыл в пакетах помидоры, по некоторому размышлению признал их слишком малокалорийными, протянул Орочи ещё теплый хлеб.
Задумчиво посмотрев на него, Змей покачал головой. Всё-таки, несмотря на прозвище, такие трюки с заглатыванием просто так не давались. Зато организм так охренел, что даже не пытался подкладывать ему боль.
Ай, стоило только вспомнить.
— Джи?
Жабий санин молча обхватил Орочимару руками, прижимая к себе и делясь теплом тела — в пещерах вообще было не жарко, а у Змея временами был истинно змеиный метаболизм.
— Тебе обязательно лезть обратно на эту каменюку?
— А ты удержать меня сможешь? — уточнил Орочи, чувствуя, как змейка подбирается к самому большому комку… к только его, личному. Самому-самому тяжелому и огромному.
Вместо ответа его опутало резко удлинившейся гривой волос. Орочимару ещё помнил, как такой кокон держал атаки Призывающего Саламандру Ханзо, защищая самого Джирайю или Тсунаде. Змею на себе эту технику испытывать не доводилось, но сжали его волосы никак не слабее ремней.
— Удержу.
Казалось, даже змейка засомневалась лопать ли эту громадину. Ну, так сперва почудилось Орочимару, но оказалось, что мелкая, собранная на коленке техника просто не могла прогрызть плотную оболочку. Эту хрень должен лопать он сам. Есть возможность подождать, скрыться малодушно, попытаться восстановить силы… И она же — возможность того, что Орочи никогда не хватит духу взяться за чистку снова.
— Осталась последняя, — глухо сообщил он. — И самая большая. Я выдержу?
Джирайя глубоко вздохнул, прикрыл глаза, обдумывая ответ на вопрос. Сжал руки чуть крепче.
— Да. Ты — выдержишь.
И чуть тише добавил:
— А я — помогу удержаться.
Орочимару закусил губу и чуть кивнул, обозначая, он принял ответ. А решать-то всё равно ему… А если ЭТО уничтожит саму его душу, вряд ли он сможет восстановиться даже из печатей. Остаться без рук на следующую вечность уже не казалось ему такой плохой перспективой.
«М-да… С таким настроением и правда лучше сдохнуть», — грустно подумал он, прекрасно зная, что, сбежав один раз, будешь бежать всю жизнь. Ну, не считая отступления для перегруппировки и сбора сил, это не бегство, а так, манёвр усыпления бдительности.
Поняв, что ещё чуть-чуть, и он окончательно завязнет в мыслях ни о чём, Орочимару изо всех сил ударил ком, приказывая ему распасться… Чернота хлестнула в него, заполняя до кончиков пальцев. И Змей сделал то, до чего так и не дошёл за все часы пытки.
Разрыдался.
Вина, жгучая, хорошо спрятанная, но всё равно ощутимая, хлестала и била по сознанию, снова и снова. Он никогда не жалел о своём выборе и теперь жалел о них всех разом. За каждую нанесённую рану, за каждую отнятую жизнь… За каждое разбитое сердце. Это было то, что он старательно прятал от себя, ибо мучиться муками совести — неэффективно. И это было то, что незаметно, каждым своим движением отравляло и подтачивало его, заставляя считать самого себя чудовищем… Гордиться этим… Использовать себе на пользу. Но на деле…
— Я… Не… Чудовище… — проговорил он сквозь всхлипы.
Его выворачивало наизнанку, вырывая ядро личности, выплёскивая его наружу, во внешний мир, во внешнее осознание. Он не хотел… На самом деле не хотел… Просто не нашёл другого выхода. Не захотел искать. А ещё гений… Чудовищем быть проще. У чудовища не болит душа. Ему не бывает стыдно. А также его никто не может полюбить — не за что.
А его любят. Терпеливо снося все попытки быть чудовищем, снисходительно позволяя прятаться в раковину. От самого себя. А ещё гений. Почти бессмертный. Почти бог…
Ничтожество.
Далеко не сразу Орочимару ощутил прикосновение. Да и ощутил ли? Ведь ему так отчаянно хотелось почувствовать хоть что-нибудь, кроме этой боли. Боли, перекрывшей собой все остальное — ощущения тела, покалывания в каналах чакры, сжавшую его технику Джирайи. Это было слишком незначительно в сравнении с затопившим его озером черноты. Поэтому Змей целую… Вечность? Миг? осознавал, что в его мире возникло что-то ещё, кроме этой тошнотворной вины. Что-то, совсем-совсем с ней не связанное, непохожее.
Легкое, почти трепетное прикосновение губ.
Джи мучительно нежно сцеловывал текущие по лицу слёзы и смотрел так… Не было в этом взгляде боли, сожаления или жалости. Так… Так не могут смотреть на чудовище, каким бы сильным или даже равным ками оно ни было.
И на ничтожество таким почти светящимся взглядом тоже не смотрят.
И от этого взгляда боль начала уходить. Словно хлынула наружу — не в него, не во внешний мир, а в какой-то… Сток? Слив? В правильное место для всей пережитой боли. Она начала сливаться с каждым ударом сердца, с каждым вздохом, с каждым осторожным поцелуем. Боли стало ещё больше — освободилось место для новых порций, но она, пробежав круг по крови, тоже уходила. Вдох — боль, выдох — облегчение. Вдох — боль, выдох — облегчение. Только не останавливаться, только продолжать дышать…
Какие объёмы… Впору собой гордиться.
Вдох — прочувствовать, простить, отпустить, — выдох… Вдох — почувствовать, простить, отпустить, — выдох… И не надо ни у кого просить прощения, как твердят особо шизанутые религиозные деятели**, простить надо самого себя.
Вдох… Орочимару недоумённо моргнул. Кончилось? Уже? Ась? Как это может быть? Где? Точно всё? Он мысленно обследовал себя, но ни одной законсервированной эмоции так и не нашёл. Точнее, ни одного законсервированного комка боли. Но меж тем были в «крови» гранулы… Светлые такие, жёлтые, полупрозрачные. Что за?..
Змейка, не дав ему хорошенько всё обдумать, вцепилась в ближайшую, рассыпая кипучее золото по всей душе.
Орочи тряхнуло так, как никогда до этого. Что может быть больнее самой боли?..
Любовь.
**В мире шиноби пацифистические религии будут считаться таковыми, ничего личного.
Каждое невысказанное слово. Каждый задавленный порыв нежности. Каждое умиление, сочувствие, привязанность… Вся ласка — откуда только взялась, окаянная?! — каждый задавленный порыв. Все «нельзя», «не время» и «недостоин». Каждый рассвет. Каждый цветок, независимо от полезности. Каждый неловкий пушистый детёныш млекопитающих. Каждый небезразличный человек в его жизни. Откуда их столько?
— Я не могу-у-у… — простонал Орочи, чувствуя, как грудь сжимает невидимыми тисками. — Лучше боль. Пожалуйста, пусть будет бо-о-оль…
— Ты справишься, Орочи, — Джирайя высвободил руку, провел по щеке. — Это не страшно… Жить — не страшно.
Наклонился и выдохнул почти в губы, затягивая взгляд своими сияющими серыми глазами:
— Живи, Орочи. Не смей сдаваться сейчас, когда уже почти справился.
Он глубоко вздохнул, сосредотачиваясь. Змей невыносимо устал, как морально, так и физически, но Джи прав — отступать сейчас было просто глупо. Поэтому он вздохнул ещё раз и нырнул в ощущения, которые так старательно отрицал. Любимая маска чудовища окончательно рассыпалась мелким песочком и утекла сквозь пальцы.
Каждая высвобождённая любовь зеркально рождала вину. За то, что не сделал. За то, что не проявил. За то, что был слишком слеп, глуп и сконцентрирован на одном. Как эхо, как качели, оно перекатывалось из одного в другое, пока не исчезало, выйдя в незаметный, непонятный «слив». А потом снова. И снова. И снова. Любовь и боль. Но только потому, что сам дурак. Хоть и в чём-то гений.
Смог, откопал, чистится. А сколько людей живут, так ни разу не задумавшись?
Сколько продолжалась эта пытка, Орочимару сказать не мог. Просто внезапно… Однажды… Как-то вот вдруг всё закончилось, и ток «духовной крови» стал ровным и сильным. Он моргнул, ощущая странную пустоту и ясность в голове. Словно все непрочувствованные эмоции до этого кричали, создавая шумовой фон, отвлекая, а он изо всех сил старался не обращать на это внимания.
«А я ещё травкой успокаиваться хотел, — хмыкнул про себя он. — Какая травка, тут и взбешённый биджу перед носом понервничать не заставит».
— Всё, — проговорил Орочи чуть хрипловато. — Кончилось. Можешь отпускать.
Кокон волос медленно, словно неохотно, собрался обратно в растрепанный хвост, а вот руки Джирайя так и не разжал. Его тоже здорово выбило из колеи — конечно, он не мог прочувствовать метания Орочи, как сам Змей во время проведения ритуала для него, но и того, что досталось, хватило более чем. Больше всего сейчас Джи хотелось завалиться на кровать с Орочи в обнимку и хотя бы несколько часов не шевелиться. Ну или искупаться, а потом завалиться… Такое нервное и моральное напряжение по телу било тоже нещадно, и кожу покрывала липкая пленка пота. Одежду же можно было просто выжимать.
— Не хочу, — честно признался Джирайя. — Хочу тебя на руках и в купальню тащить. Чтобы в горячую воду, да потом в чистую юкату…
— Хороший план, — оценил Орочи. — Только давай по коридору всё-таки раздельно пройдём. Вроде у моих нервы крепкие, но, боюсь, такого зрелища они не переживут. М-м-м… Горячая вода… Кровать…
Перспектива и прям была заманчивая, но сначала требовалось хоть немного подлечиться, а то зарёванный Орочимару — зрелище не менее впечатляющее, чем тот же Орочимару на руках у Джи.
Змей по привычке сформировал Шосен в руке… И с лёгким удивлением уставился на активировавшуюся технику. Чего-чего? Так быстро? Да, тот факт, что он пережил этот ритуал, даёт ему немалые бонусы, но в перспективе, а не прямо же сейчас?
Но раны от клинка шинигами затягивались прямо на глазах. Как и натёртые ремнями ссадины. И синяки. И отёки. И даже желудок согласился, что он достаточно змеиный, чтобы переварить целый окорок.
— Это ненаучно, — хмыкнул Орочимару. — Чудеса какие-то…
— Так пользуйся, Орочи. Когда ещё свалятся-то, да чтоб хорошие, — Джи все-таки расцепил объятия, с удовольствием потянулся. — Чаще почему-то выпадает жаба, отбирающая недельный запас продуктов.
Орочи хохотнул, представив, что да, кому-то сегодня не повезло. Джирайя тоже улыбнулся, вынашивая коварный план натравить на кого-нибудь из змеёнышей Орочи хенге под призывную змею с целью отбора продуктов — Гаматацу надо будет все-таки кормить. А потом представил очередную объяснительную за издевательства над учениками и всё-таки расхохотался.
========== Часть 7 ==========
Комментарий к
Экшна нет. Секса тоже нет. Только церебральный.
Орочимару лежал на животе, положив подбородок на сложенные руки. Устроился он не на матрасе, а прямо на Джи — лось здоровый, чакрой пользоваться умеет, как-нибудь потерпит. А он и терпел — сладко дрых, положив одну руку на поясницу Змею, а другую закинув за голову. Вот так прям нагло, с удовольствием дрых, что руки просто сами тянулись его потискать.
Но вместо этого Орочи наблюдал. Ток эмоций шёл ровно, мощно, спокойно и чисто, не сталкиваясь с консервированными эмоциями, не окрашиваясь от них. Если умиротворение — то чистое, ясное, до кончиков пальцев и не прерываемое ничем. Если ярость — то мощная, всепоглощающая… Но, на радость, всё ещё тренированная и готовая бежать и закапывать по первой указке разума. До этого он был словно размазан по времени, с хвостом, застрявшим в прошлом, и руками, тянущимися к будущему. Сейчас же удалось собраться воедино, чтобы, как на сжатой пружине, метнуться вперёд.
К слову о хвостах. Сейчас он использовал технику змеиного хвоста и обвивал им резной столбик кровати. Ложе было шикарным, чуть ли не трёхспальным, с мягкой периной и отсутствующим сейчас бархатным балдахином. Оно больше подобало какому-нибудь даймё… Ну, собственно, у даймё Орочимару его и отжал. А нехрен было себе подставку под тушку делать из дорогущей чакропроводящей древесины, срывая поставку змеиному санину!
