Автор книги: Ктая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Джирайя тут же воспользовался частично обретенной свободой — причем именно так, как и говорил. Поднял плохо слушающиеся руки и просто обнял... Хотя нет, не просто. Когда Орочимару в последний раз обнимали вообще, не говоря о том, чтобы делать это так... Так... Трепетно? С такой шальной улыбкой и плывущим взглядом — конечно, от наркотика, но ведь так хотелось представить, что совсем по другой причине.
— Орочи, — рука неловко запуталась в волосах, цепляясь, дергая пряди, хоть и несильно — Джирайя явно не хотел причинить боль. — О-ро-чи-ма-ру.
Пальцы добрались до затылка, мягко погладили, приласкали. Вторая рука скользила по спине, от лопаток до поясницы, гладя змеиного санина, как норовистого кота. Джи чуть нажал на затылок, побуждая наклониться, снова накрыл губы поцелуем — уже не таким нетерпеливым, но все равно очень-очень жадным. Со стоном оторвавшись, Орочимару подумал, что ему мало. Отчаянно мешалось кресло, построенное совсем не для таких целей. Даже прижаться-то толком не получалось. Так что пора было либо заканчивать этот балаган... Либо пользоваться положением на полную. Змей спросил у себя, настолько ли он жалок, чтобы действительно это сделать, и получил утвердительный ответ. Уточнил у паранойи, не против ли она, поймал шальное: «Ничего, потом воскреснем!» — и озадачился, мог ли в поцелуе хватануть немного вещества. Выходило, что маловероятно.
Но утешало это мало. Собственные заёбы иногда могли иметь эффект не менее сокрушительный.
На ремни он накинулся так, будто они были безнадёжно грязными пробирками — агрессивно, с ругательствами и шипением. Джирайя смеялся, временами срываясь на стоны, и откровенно подставлялся под прикосновения. Ловил Орочимару неловкими руками, словно напрочь позабыв, кто именно виноват в этой неловкости движений и в то и дело пронзающей боли. И, разумеется, не мог сидеть спокойно, из-за чего они навернулись на пол, стоило только щелкнуть пряжке последнего ремня. Орочимару недовольно зашипел — пусть он и притерпелся к боли, но вот так, со всего маху, плечом об пол...
— Орочи, — Джирайя, как сумасшедший, покрывал лицо поцелуями, тянул и дергал за рубашку.
Впрочем, почему как? Он и в обычном своем состоянии адекватностью похвастаться не мог, а уж под наркотиком...
— Орочи... — Джи чуть отстранился, глядя на Змея.
Губы подрагивали, глаза поблескивали от скопившейся влаги. Орочимару раздраженно подумал, что только ревущего, как малолетка, Джирайи ему и не хватало. Чтобы отвлечь, Змей дёрнул его за волосы, заставляя нагнуться, и снова завладел губами. Безумно хотелось подставляться, забывая обо всём, но если уже настала депрессивная фаза, то придётся обломаться. Опять. Джи прерывисто, почти со всхлипом выдохнул прямо в поцелуй, а потом вцепился так, будто его вот прямо сейчас собирались отдирать. Рубашка затрещала, ребра тоже. А Джи уткнулся носом в изгиб шеи и дышал часто-часто, будто вынырнул с глубины и никак не может поверить, что воздуха вдоволь. И в какой-то момент кроме выдохов кожу обожгло короткое касание языка — словно на пробу. Одно, второе... Вот вместо мимолетного касания уже полноценное вылизывание... Руки ослабили хватку и вместо того, чтобы стискивать, начали стаскивать — одежду.
До затуманенного здравым смыслом мозга наконец дошло: что бы Джирайе сейчас не глючилось, это что-то было с ним, Орочимару, в главной роли. И это его Джи хотел обнимать — нежно, словно хрустальную вазу; крепко, словно он может раствориться, как дым... И это определённо его, а не какой-то глюк в его голове, Джи так осторожно и жадно пробует на вкус.
От осознания этого стало просто страшно. Это Джи потом может списать всё на наркотик... И может даже забыть, хоть это маловероятно. А ему с этим жить и понимать, что это было реально.
А если это было реально, то начать можно было лет эдак тридцать назад.
«Нет, нельзя было», — оборвал себя Орочимару.
— Красивый, какой же ты красивый... Только прячешь себя все время...
Хриплый шепот и быстрые поцелуи. В скулу, в шею, в ключицу, в обнажившийся живот. Руки, подрагивающие от боли — а может быть, от нетерпения, но все равно так бережно, так аккуратно касающиеся кожи. Жаркое, крепкое тело рядом — не знакомое, потому что никогда они с Джи даже не обнимались, не говоря уж о большем.
— А я скучал, — вдруг сообщил Джирайя куда-то в пупок. — Ты сволочь, Орочи, самая большая сволочь, которую я встречал... Но без тебя херово.
«А со мной, можно подумать, лучше», — мысленно фыркнул заражённый здравым смыслом, прикидывая пути к отступлению.
Планированию мешало понимание, что такого может больше не повториться. И выбор состоял в том, о чём он больше хочет сожалеть всю жизнь: о том, что случилось, или о том, что НЕ случилось? Решило всё любопытство и, возможно, остатки наркотика во рту жабьего санина.
— Джи, — тихонько позвал Змей. — Сделай мне хорошо.
Джирайя замер — резко, весь, словно окаменев на полудвижении. Даже дыхания было не слышно. А потом по телу санина прокатилась волна дрожи — одна, вторая, третья. Все сильнее, почти до выламывающих мышцы судорог. Молча, страшно, жутко... Но после Джи все-таки выдохнул — протяжно, со стоном — и почти упал, лишь в последний миг успев неловко опереться на подламывающиеся руки. Глаза оказались близко-близко, позволяя разглядеть «лучики» вокруг темно-серой радужки... И чуть не захлебнуться выплескиваемым через эти глаза водопадом эмоций.
Джирайя наклонился ещё чуть-чуть, серьёзно и чуть ли не торжественно касаясь губами губ — будто давая обещание. Напрочь растрепавшиеся волосы упали вниз, скользнув по плечам невесомой лаской.
— Жаль... Что с чакрой... Плох... — прерывисто сообщил Джи между набирающими силу ласками. — Было бы легче...
Орочимару только закрыл глаза, не желая отвечать.
Потому что и так было слишком хорошо.
========== Часть 4 ==========
Джирайе было хреново. Ну, как хреново? Его одолела унылая тоска. Мир, ещё совсем недавно казавшийся таким ярким, насыщенным и невероятно понятным, сузился до безнадёжно серой комнатки. Во рту всё ещё чувствовался привкус Орочи, но Джи не мог с уверенностью сказать, был ли он настоящим или это остатки галлюцинаций.
Да и даже если привиделось... Это бабочек можно списать со счетов, хотя они наверняка что-то символизируют. Но с жарким, отзывчивым Орочи под ним всё было понятно и без всяких толкований. От одной только полумысли о нём в штанах дёргалось, а сердце судорожно сжималось.
А от мысли о том, что, возможно, это был не глюк... Орочи ведь может. Вообще всё может. Напугать до полусмерти, органично превратив такого красивого и некогда милого себя в персонажа из ночных кошмаров. Может позвать на опыты с летальным исходом — и к нему пойдут. Может экспериментировать на детях. Может подлечить раненного котёнка. Может с размаху стукнуть бывшего друга головой об стенку, а потом как ни в чём не бывало расчёсывать ему волосы.
А может невозмутимо залезть на колени и поцеловать.
Решив, что определять, реально ли это было — дело гиблое, Джирайя бережно сложил все воспоминания в глубину памяти, образ за образом. Нет, ну, радужные переливы на коже Орочи явно были глюками, как и шипастый стон, вырвавшийся из его горла... Но был ли глюком сам факт?.. Неизвестно. И без показаний единственного свидетеля не разберёшься.
Принятие решения состояние санина ничуть не облегчило. Да, нужно будет поговорить с Орочимару прямо. Да, Орочи на прямой вопрос, скорее всего, так же прямо и ответит. Но для этого разговора нужно хотя бы присутствие змеиного санина в пределах досягаемости. А его не было, и когда явится — неизвестно. Подопытным расписание экспериментов с их участием знать обычно не положено. И даже если бы Джирайя знал — толку с того? Чувство времени начало сбоить ещё в том баке со слизью, отсекающей восприятие. А уж «вторая фаза» с наркотиком и галлюцинациями ставила на попытке определить, сколько он уже здесь находится, окончательный крест.
По-хорошему, стоило бы попробовать отдохнуть — кто знает, что там у Орочи дальше припасено. Мучительная боль не могла стать такой уж сильной помехой — Джирайя все же был шиноби и умел переносить боль. Вспомнить хотя бы то ранение чакрой Кьюби, оставившее на груди разлапистый шрам — как бы даже не хуже было. По-настоящему мешали не выходящие из головы мысли. Тоска, воспоминания о прошлом, мимолетное удивление — докатился, сдался... Отступил от собственных же принципов. И, рефреном через все это — Орочимару. Как ни старался Джи о произошедшем пока не думать, образы то и дело вставали перед глазами. Орочи, кривящий губы в насмешливой улыбке, Орочимару, запрокидывающий голову и подставляющий шею под губы, Орочи, отвечающий на поцелуи и жадно требующий новые... Выкинешь такое из головы, пожалуй.
К тому же Джирайя и не хотел их выкидывать или забывать. Он просто хотел не думать об этом, хотя бы пока. Расслабиться, очистить сознание, позволить телу отдохнуть... А вместо этого ворочался с боку на бок, сбивая одеяло и тревожа больные руки. И думал, думал, думал...
В конце концов, санину это надоело, и Джи перебрался за стол. Руки, практически не слушающиеся после ранения тем странным кинжалом, карандаш держали кое-как — почерк получался ужасно корявым, а хорошим художником Джирайя никогда и не был. Карту нарисовать он мог без проблем, а вот что-то менее приземленное... Сейчас же линии, выходящие из-под карандаша, и вовсе складывались в что-то, сильно напоминающее видения под вчерашним наркотиком. Только не те, где Орочи, а те, где пляшущие стены, бабочки и кунаи с большими зубастыми пастями.
Раздался стук в дверь. Джи вскочил, схватив карандаш обратным хватом, как кунай. Орочи, конечно, может всё... Но стучать? В дверь подопытного? В его дверь?! Да не смешите его гэта!
Не дождавшись ответа, неизвестный открыл дверь, оказавшись тем самым очкариком-Кабуто, что вызвал у Джи стойкую иррациональную неприязнь.
— Доброе утро, — проговорил он. — Ваш завтрак.
И действительно, его руки были заняты подносом с едой. Джирайя молча убрал бумаги, позволяя поставить его на стол.
— Тут полная порция, но особо не налегайте, сегодня будет четвёртая фаза. Немногие её выдерживали... Без потерь, — проговорив это, Кабуто улыбнулся, явно пытаясь подражать жуткой ухмылочке Орочимару. Получалось не очень. — Даже странно, что Орочимару-сама так быстро процедуры проводит, обычно он давал дня два-три на отдых... А вы всё-таки человек немолодой, сломаетесь ещё.
Джи вполне отдавал себе отчёт, что бить ассистента Орочимару — плохая идея. Еще чётче он понимал, что это нельзя списать на собственную психическую нестабильность после экспериментов — нет, свои действия санин осознавал более чем. И движения полностью контролировал. Но все равно крутанулся на месте, подсекая Якуши ноги, заламывая в захват и с каким-то истинно мальчишечьим удовлетворением всаживая злосчастный карандаш в плечо. В умелой руке даже палочки для еды — вполне себе серьёзное оружие. Кабуто дернулся, пытаясь освободиться при помощи Нан но Каизо*, но Джирайя спарринговал с Орочимару, ещё когда тот только разрабатывал эту технику. Так что очкарик был скручен в совсем уж замысловатую фигуру и хорошенько приложен лбом о ножку кровати. Очки при этом, разумеется, разбились, что только добавило Джи удовлетворения. Подержав Якуши в скрученном состоянии несколько секунд, Джирайя поднялся, отряхивая одежду.
*Нан но Каизо — мягкая модификация тела. Та самая техника, с помощью которой Орочимару удлиняет шею и убедительно косплеит змею.
— Мелкий ты ещё на меня тявкать, — насмешливо сообщил он. — А на Орочи — тем более. Вали к учителю, деточка. Можешь пожаловаться, что его потрёпанный образец для экспериментов портит ему лабораторное оборудование.
Секунд пять Кабуто потратил на то, чтобы разработать схему развязывания самого себя из этого унизительного узла. Ещё две понадобилось на то, чтобы осознать, что лабораторным оборудованием обозвали его самого. К-как?.. Что?.. Это неправда!!!
Но высказать своё возмущение медик-шпион не успел. Раньше него поняв, что противник очухался и готов ко второму раунду, Джирайя пинком отправил мальчишку в коридор.
— Я всё сказал, — веско проговорил Джи и захлопнул дверь.
Хотел было ещё закрыться на фуин — это на открывание стояла жуткая система безопасности, а закрыть дверь мог кто угодно при минимальном знании фуин и сендзюцу, — но решил не рисковать. А то так и оставят на денёк, в воспитательных целях. Стычка порядком подняла настроение, и даже боль в растревоженных руках его не портила. Все-таки Кабуто Джи не понравился буквально с первого взгляда. А ткнуть наглого молокососа носом в то, что для шиноби возраст — гораздо чаще свидетель опасности и опыта, а никак не слабости, было приятно вдвойне.
Ну и любопытство насчет реакции Орочи играло свою роль, не без этого. Почему-то Джирайе казалось, что Змея произошедшее тоже повеселит.
Может, даже соизволит сам явиться?
Соизволил он через три листа, исписанных хокку — благо, всаженный в плечо Кабуто карандаш был не единственным. Явился. В своём отчаянно не идущем ему светло-коричневом кимоно, которое настолько диссонировало с его обликом, что навевало подозрения, что Орочи специально такое подбирал. За его спиной маячил Кабуто, а весь облик змеиного санина был таким строгим и неприступным, что Джи чуть не захихикал.
— Нельзя просто так бить моих учеников, — холодно произнёс Орочимару.
— Н-нэ?.. — удивился Джирайя. — Просто так, говоришь, нельзя? А в каких случаях можно?
Орочи быстро и чётко огласил весь список. Кабуто за его спиной медленно, но верно становился похож на сову. Кажется, он и не подозревал, что есть столько случаев, в которых его могут убить, а любимый сама даже не почешется.
— Думаю, это подходит под категорию «воспитательная мера», — с удовольствием проговорил Джи.
— Хорошо, — согласился Змей. — Тогда тебе придётся написать объяснительную.
— Объяснительную?! — жабий санин чуть не сверзился со стула.
— Да. Объяснительную. Кто, кому, как, почему и с какой целью.
— Боже, Орочи! Ты бьёшь все рекорды жестокости! — а в глазах у Джи чуть ли не прыгали влюбленные ёкаи.
— У тебя есть полчаса, — нахмурившись, проговорил учёный. — Потом пойдём в лабораторию, и тебе резко станет не до Кабуто.
Звучало как угроза, но Джи всё равно развеселился и, многообещающе поглядывая на очкарика, принялся строчить. А тот искренне не понимал ни его веселья, ни почему Орочимару-сама ведёт себя так... Скромно. Если такое слово вообще можно применить к змеиному санину. Ничего не облизывает, не угрожает, Ки не сверкает. Ну да, бывший сокомандник, но ведь бывший же! И вообще далеко не такой великий, как сам Орочимару-сама!
Якуши было как-то невдомёк, что уж кого-кого, а Джи такими штучками не испугаешь. Так зачем совершать лишние движения?
В порыве вдохновения у Джирайи даже почерк стал более разборчивым. Уж чем-чем, а формально-бюрократическим языком Джи владел ничуть не хуже, чем образно-художественным слогом. Отчёты о долгих разведывательных миссиях писать приходилось отнюдь не в виде романа. Так что выверенные формулировки лились ровно и без задержек, а на особо удачных пассажах санин еще и ухмыляться начинал. Чистый листок украсила копия официального бланка, только что со змеей вместо символа Конохи, а дальше ровными строчками легли «считает свой интеллект наиболее развитым среди присутствующих», «недостаточно адекватно оценивает уровень опасности отдельных противников», «ставит под сомнение решения сенсея касательно хода эксперимента». И с особым удовольствием Джи вывел «отвлекается во время проведения исследований на личные эмоции в отношении сенсея». «Считаю вышеперечисленное достаточным для применения воспитательных мер. Уровень данных мер определен эмпирически, исполнение было произведено немедленно по факту». Дата, роспись. Внизу Джирайя не удержался и чиркнул короткое примечание:
«А ещё он просто засранец, у которого рожа кулака просит».
Орочимару молча взял протянутый бланк, ознакомился. Ухмыльнулся. Затем приписал внизу: «Воспитательные меры одобряю», — подписал и передал отчёт Кабуто. Далее санины вдвоём смотрели, как корчит парнишку.
— Я всё понял, Орочимару-сама, — поклонился тот и бросил равнодушный взгляд на Джи.
«Палится, — с неудовольствием подумал жабий санин. — Эх, придётся еду и питьё тщательнее проверять перед употреблением. Точно чего-нибудь подмешает, засранец!»
И нельзя сказать, что неудовольствие было вызвано предстоящей партизанской войной... Скорее, стало обидно, что Орочи такой ученик достался. Впрочем, объяснительную по поводу следующей партии «воспитательных мер» Джирайя мысленно набросал. Так, чисто на всякий случай.
— Может, пойдем уже в лабораторию? — поинтересовался Джи. — Чего время тянуть. Сколько там осталось, минут пятнадцать?
Орочимару неопределенно хмыкнул: чтобы добровольно соглашались на участие в исследованиях — это бывало, но чтобы ещё и спешили на не особо приятные процедуры раньше времени... Тут Джирайя отличился.
