Автор книги: Ктая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Нынешняя лаборатория не слишком отличалась от предыдущей, разве что вместо кресла в центре стоял массивный камень. Змей приглашающее махнул рукой в его сторону, пронаблюдал, как Джи укладывается, стараясь расположить руки поудобнее. Затянул ремни, мимолетно отмечая слегка участившийся пульс.
— Я смотрю, у тебя симпатия к ремням. Ты их часом фуин не обрабатываешь? — разумеется, делать всё не только спокойно, но ещё и молча Джирайя не мог.
— Глупый вопрос, — отозвался Орочи, закрепляя ремни на лбу. — Разумеется, обрабатываю. Не хочу рисковать. Первого подопытного на этом этапе не додумался зафиксировать. И он разбил себе голову о камень. Это показалось ему менее болезненным, чем сам эксперимент. Кстати, об этом, — Змей остановился и внимательно посмотрел на бывшего друга. — Во время процедуры будет больно. Очень больно. Не знаю, насколько, но будет. Рекомендую не отгораживаться от неё: быстрее прочувствуешь, быстрее она кончится.
— Эм... — озадачился Джи. По его опыту боль по таким правилам не действовала. — Как скажешь.
— Кляп или предпочитаешь кричать? — любезно поинтересовался Орочи, сунув ему под нос знакомую резинку. Только новую.
— Пожалуй, покричу, — решил жабий санин после короткого раздумья.
Не то чтобы он считал, что на кляпе снова будет наркотик — а то Змей его каким-нибудь другим путем ввести не сможет. Но если это будет действительно настолько плохо, что ему захочется орать... Как там советует Орочи — быстрее прочувствуешь, быстрее пройдёт? А болезненной гордостью, заставляющей крошить зубы в попытке удержать вопль, Джирайя не страдал.
Тем более, что с Орочимару они друг друга во всех видах видели.
Змей кивнул, одобряя выбор.
И все-таки — привиделось вчера или действительно было? Подлючий змеюкен ни словом, ни жестом не показал, что чего-то было... С другой стороны, если бы не было, то Орочи не преминул бы подколоть насчёт попытки. Должно быть, это выглядело достаточно забавно... Ну или не стал бы. Он же у нас гений, Орочимару-сама, и подобной хернёй не занимается.
Пока Джирайя предавался весьма животрепещущим вопросам, Орочимару неторопливо зажигал вокруг него свечи. И снова техника из религиозных практик. Это — самое опасное место лечения, и учёному становилось слегка не по себе, когда он представлял, что надо будет использовать эту технику на нём самом.
Если «наркотик истины» просто увеличивал работу «моторчика жизни», выворачивая душу наизнанку как попадётся, то данный ритуал призван делать это более подконтрольно. Человеческая душа обладает свойством консервировать переживания, переводя условную жидкость «крови» души в твёрдое тело. Маленький концентрированный шарик эмоций. Чем больше задавленных, непрожитых чувств, тем сложнее ток «крови», тем тяжелее питать и регенерировать «оболочку».
А ещё такие «консервы» резали своими краями уже существующие повреждения.
Так что задача — избавиться от концентратов эмоций. Для этого в религиозных практиках есть множество ритуалов очищения... Большинство из которых дают эффект временный и ненадёжный, так как не избавляются от своих запасов, а впитывают эманации типа божества. Но нашёлся всё-таки ритуальчик, запрещённый, к слову, в том культе, из которого он взят. Ну, конечно, один раз очистишься, и помощь божества будет не нужна.
Проверив всё необходимое, Орочимару сел в изголовье ритуального камня в медитативную позу и — Джирайя не поверил своим глазам! — закурил что-то, подозрительно не напоминающее табак.
— У тебя какая-то ненормальная тяга к веществам, — заметил он.
— Поболтай мне ещё тут, — отмахнулся Орочи, глубоко затягиваясь. — Для дела нужно.
— Ну, конечно, для дела, — проворчал Джи. — Хоть бы раз просто так накурился...
Змей не ответил, погружаясь в медитацию. Конечно, можно было обойтись без травки... Но, во-первых, она помогала усилить точность «духовного зрения», чем пользовались многие молодые культы. А во-вторых, работала как обезболивающее, потому что, роясь в чужой душе, нет-нет да схватишь чужие переживания.
Орочимару расслабился, сконцентрировался и мыслью развернул первый сгусток, добавляя скрытую ранее боль в «кровоток». Потом второй. Потом третий. Очищение имело свои сложности. Нельзя действовать слишком быстро — нервная система не выдержит переживаний. Нельзя действовать слишком медленно — душа адаптируется к боли и потом будет считать страдание своим нормальным состоянием.
То есть должно быть почти невыносимо больно, но всё же выносимо.
И, к сожалению, пятидесятилетний шиноби собрал в себе гораздо больше всего, чем все его предыдущие испытуемые.
Джирайя не сразу понял, что процесс уже начался. Просто ощутил лёгкий дискомфорт, как от чужого взгляда. Затем в груди тревожно заныло, словно почуяв беду. А потом... В голове замелькали моменты прошлого: стыдные, неприятные. Мелкие ошибки, которые он совершил и о которых хотелось бы забыть. Совершеннейшая ерунда вроде того, как он в детстве случайно обидел хорошего человека, но всё равно неприятно. Джи был уверен, что давно выкинул это из головы, а поди ж ты... Вспомнилось даже то, как Хирузен-сенсей выговаривал ему за никчемность и то, что вложенные в него усилия проходят даром. Как Тсунаде высмеивала его попытки ухаживаний, почти всегда сопровождая это мощным ударом кулака. Вроде бы прошло уже давно, забыто и отпущено — право слово, стоило ли теребить душу такими мелочами? А тут всплыло, кольнув обидой — да, потом он стал сильнее и уже никто бы не назвал его никчемным. Да, Тсунаде научилась ценить их дружбу, со временем становящуюся всё более горькой... Вот только ни Хирузен, ни принцесса Сенджу так ни разу и не извинились.
И ни разу никто не сказал Джирайе, что гордится его успехами — если не считать его жаб. Наверное, поэтому он общался с ними порою охотнее, чем с людьми. Жабы его любили и приняли...
А дальше пошли ошибки посерьёзнее. Не только свои, но и чужие... Те, после которых ничего нельзя было вернуть вспять, даже если очень хотелось. Смерти, сожженные мосты, предательство, проворачивающееся в груди тонким стилетом...
— Так вот о какой боли ты говорил, — прошептал санин, сглатывая и изо всех сил стараясь не отстраняться. — За что, Орочи?
Тот помедлил. Джи уж успел подумать, что так и не ответит, как его закрыла от света свечей тёмная шторка. Подбородка коснулись тёплые, пахнущие травами пальцы, а губ — чужое дыхание. Поцелуй вышел неторопливым, успокаивающим, несмотря на все попытки Джи перехватить инициативу.
— Потерпи, — попросил Орочи, отстраняясь и открывая Джи безжалостному свету свечей.
Терпеть? Терпеть было не сложно — невыносимо. Не сейчас, когда поднималась вся муть с глубины души, все то, что Джирайя так старался забыть. То, о чем годами учился не думать. Кровь-кровь-кровь, пепел скрипящий на зубах, тянущее, словно больной зуб, чувство в груди. Усиливающее, раздирающее изнутри... Джирайя подумал, что, наверное, было бы легче, вскрой Орочи ему грудную клетку физически. Только чтобы не так... Не снова, не всё сразу!..
Нестерпимая боль пыталась выгнуть тело в дугу, но ремни у змеиного санина и впрямь были обработаны на совесть. Теперь Джирайя понимал того парня, который раскроил себе голову о камень — только сомневался, что он сделал это осознанно. Боль была настолько всепоглощающей, что тело просто било в корчах, просто ремни не давали толком шевельнуться. И от этого было еще хуже — так оставалась бы надежда заглушить эту боль физической. Джирайя снова дернулся в инстинктивной попытке разорвать путы, а потом натурально завыл.
Кричать? Нет, ему не хотелось кричать. Да и крик не смог бы передать и десятой доли, что выкручивало и мяло сейчас душу жабьего санина. Поэтому Джирайя выл — низко, почти на инфразвуке, совершенно нечеловечески и от этого только еще более жутко. Если бы не специальные шумопоглощающие печати, которыми была укомплектована лаборатория, этот вой точно бы разнесся на весь комплекс подземных коридоров, а так он только бился в стены — и словно бы с удвоенной силой обрушивался обратно, заставляя Орочимару непроизвольно передергивать плечами и сильнее наклонять голову.
Когда вой вдруг оборвался, у Змея на какой-то миг захолонуло в груди — не выдержал? Поток все же получился слишком сильным? Но Джирайя был жив. Лежал, закрыв глаза и стиснув зубы — но его трясло так, что толком сжать челюсти не получалось, и они отбивали отчетливую дробь.
— Почему, Орочи? Ну, почему всегда ты? — с мукой выдохнул он. — Я думал, отболело уже все тогда... Отмучилось, умерло... Даже Минато меня так ударить не смог, даже эти сморчки старые!
— Прости, — тихо проговорил Орочи, касаясь губами скулы. — Я действительно не хотел тебя втягивать. Ни сейчас... Ни тогда.
Джирайю затрясло сильнее:
— Не хотел? Да лучше б ты, сука, втянул! Знаешь, как больно чувствовать, что всегда был чем-то ненужным? Тем, что не стоит даже того, чтобы обернуться? Знаешь?!
Орочимару помедлил, не зная, что сказать. Всё-таки расковыривать болячки незнакомцев было проще. А ещё безумно хотелось заткнуть Джи рот поцелуем, но не факт, что тогда Орочи не останется без языка. Лишаться последней руки он не хотел.
— Я верил в тебя. Считал, что ты сильнее. И не так беспокоишься за непутёвого напарника... Который мог уничтожить саму твою суть. Но, гляжу, ты и сам неплохо справился.
— Врешь, — тяжело уронил Джирайя, натужно сглатывая. В горле что-то нехорошо булькнуло. — Нихера ты не беспокоился. Ты просто скидывал балласт. Взял всё, что заинтересовало, и просто отшвырнул все остальное.
И закончил тихо, едва слышно:
— Тебе это никогда не было нужно...
— Нужно, — так же тихо возразил Орочимару. — Ты хорошо меня знаешь. Я делаю выбор и никогда от него не отступаюсь, что бы ни пришлось терять. Но это не значит, что мне не было жаль. Или что мне понравилось видеть тебя выгоревшим изнутри. Или что мне нравится тебя так пытать. Давай я не буду делать тебе поблажек и с этой процедурой мы закончим сегодня. Ты ведь сильный?
— Хуже уже не станет, — Джирайя искривил губы и закрыл глаза. — До самого больного места ты уже достал.
После этого жабий санин замолчал и больше не издал ни звука до самого конца ритуала.
Только на вдохе временами в горле что-то булькало.
***
========== Часть 5 ==========
Комментарий к
В процессе написания мы неоднократно бегали побиться головой об стену, вот. Но эти санины!!!
Как и в какой момент каменный алтарь с ремнями сменился комнаткой с уже знакомой кроватью, Джи упустил. Впрочем, неудивительно — его так ломало, что он и собственной смерти бы не заметил. Ломало, перетряхивало, перекраивало… И очищало. Как ни странно, после безумной, почти непереносимой боли и впрямь стало легче. Не нахлынуло удовольствие от того, что она прошла, как можно было бы ожидать — но пришло спокойствие. То, чего Джирайя уже давно был лишён — потому что душа болела. Он привык, притерпелся к этой боли — как тело привыкает к старым ранам и своей покалеченности. Со временем можно натренироваться так, чтобы это не мешало в бою, стерпеться с ноющей болью — но вряд ли кто-то спутает такого калеку со здоровым. Опасным он ещё может быть, а вот цельным…
Жабий санин изогнул губы в задумчивой улыбке. Кто бы мог подумать… Нет, не то, что от него осталось так мало. Это Джирайя и сам чувствовал — да наверняка могли чувствовать и те, кто знал его раньше. Но кто бы мог подумать, что вот это, умершее давно, сгоревшее и осыпавшееся пеплом, можно воскресить. То, что когда-то толкало его без устали ходить по дорогам. То, что выплескивалось на страницы его самой первой книги — так и не ставшей популярной, но втайне все ещё самой любимой. Хотя в последние годы Джирайя даже не пытался её перечитывать — слишком сильно ныла в груди тупая боль от каждой строчки. Снова ожило и распрямилось то, что когда-то побудило его заступиться за троих сирот в стране постоянных дождей… Джирайе казалось, что любая его часть из того времени будет пропитана болью — но боль прошла, а вот эти вроде бы старые, но незнакомые части себя остались. Остались, заполняя собой лакуны старых шрамов и дыр, откуда когда-то были вырваны целые куски. Уход Орочи, смерть Минато… И многие, многие другие потери, пусть и несравнимые по масштабу. Впору было удивиться, как к этому времени от него хоть что-то осталось.
Неудивительно, что Орочимару назвал его при встрече живым мертвецом. На тот момент Змей и в самом деле выглядел как-то… Поживее.
Только «мертвец» из жабьего санина получился порядком измученный. И сейчас Джи с некоторым недоверием ещё прислушивался к окутавшему душу не умиротворению даже… Спокойной уверенности в себе. Почему-то казалось, что окажись сейчас против него Наруто с четырьмя хвостами — и получилось бы обуздать Кьюби, даже несмотря на почти неработающие руки.
Чего бы Орочимару не пытался добиться в итоге — свою гениальность он в очередной раз подтвердил. Собрать из ошметков даже не тело, а что-то куда более глубинное… Такое стоило любой боли. Нужно будет ему сказать это при следующей встрече — Орочи всегда любил, когда его усилия оценивали по достоинству.
Короткий стук в дверь — два удара, больше для того, чтобы создать видимость соблюдения приличий, чем ради предупреждения пленника. Кабуто с очередным подносом и максимально незаинтересованным выражением лица. Джирайя удостоил его лишь короткого взгляда, не посчитав нужным даже вставать, снова вернул глаза к потолку.
— Устали, Джирайя-са-а-ан? — протянул Кабуто с чётко отмеренной дозой демонстративной издёвки.
— М? — Джи снова перевел взгляд на него.
Кабуто с трудом подавил желание попятиться. В глазах санина не было боли, страха или ещё каких-либо мятущихся эмоций. Впрочем, не были они и пусты. Якуши показалось, что этот взгляд придавил его, как огромная скала, которую, сколько чакры не вкладывай, с места сдвинуть не удастся. Джирайя медленно, даже с ленцой поднялся с кровати — а потом словно исчез в одном месте и появился в другом, заставляя Кабуто всё же отступить и упереться лопатками в стену. Темно-серые глаза оказались пугающе близко — так, что шпион Орочимару мог разглядеть чуть заметные «лучики» другого оттенка, пересекающие радужку.
— Научись не дразнить шинигами, малыш, — почти нежно сказал ему Джирайя. — Однажды ведь он может и обратить внимание на мошку, которая так настойчиво зудит у него над ухом.
После чего санин, так и не коснувшись Кабуто даже пальцем, развернулся к принесенному подносу. Небрежно выплеснул прямо на камни чай, отставил в сторону тарелку с рисом. Обернулся и посмотрел на Якуши с какой-то укоризной даже:
— Для ирьёнина слишком уж небрежно. Или это в знак неуважения?
Кабуто выскочил в коридор, поспешно захлопывая за собой дверь. Сердце шпиона непривычно частило, а эмоции путались, мешая мыслить привычно четко и логично.
Потрясающе! Просто потрясающе! Из такого откровенно негодного материала всего за несколько дней создать это! Орочимару-сама поистине не имеет себе равных! Кабуто прикрыл глаза, разбирая свои чувства на составляющие, смакуя каждую их часть — в том числе и тот слишком похожий на страх порыв, заставивший его так поспешно выскочить из комнаты.
Великолепно, просто великолепно! Пожалуй, он не станет больше что-то подмешивать в еду и воду, даже несмотря на столь пренебрежительное отношение к сегодняшней попытке.
Будет действительно жаль повредить такой образец.
* * *
Орочимару был зол. По-настоящему зол, что бывало с ним редко, несмотря на любимый образ отвратного психа. Поводов для злости у него хватало. Во-первых, непозволительно открылся — держа в руках чужую душу, даже ему сложно не проникнуться сочувствием. Во-вторых... Ему хотелось повторения вчерашнего. Ну, вот знал же, знал, что не надо этого делать!.. Только, блин, не с Джи! Человеческий организм сам не дурак разных наркотиков понавырабатывать, например, затем, чтобы плодиться и размножаться. Ну, а что размножаться можно учениками, да и не со всеми, кого хочется, плодиться получится, природа ещё не учла.
И знал же, не мог не знать, что Джи окажется восхитительным! И техникой с мастерством — что Орочи, любивший профессионализм во всём, ценил — и внутренним содержанием. Что хотел именно его... Хотя, конечно, надо ещё уточнить, какого биджу знаменитый бабник на него запал. Не из-за длинных же волос перепутал? Они всё-таки друг друга слишком долго знают для этого.
Поэтому сейчас, дописав протокол и результаты эксперимента, пообедав и помедитировав, он решительно шёл к комнате Джирайи, собираясь вытащить того на спарринг и хорошенько отмудохать. Нормально, а не в качестве лечебной пытки. И что, что оба, считай, калеки? Ноги-то работают, можно попрыгать и попинаться.
Но когда зашёл в комнату, вся злость моментально испарилась. Джирайя встретил его чистым, ясным взглядом и такой неземной улыбкой, что просто дух вышибало. Казалось, глаза даже стали немного светлее, да и вообще, Джи весь был какой-то незнакомый.
