Автор книги: Ктая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
— Спасибо, Орочи, — голос вроде бы остался тем же самым, но новые обертоны меняли его почти до неузнаваемости.
— Вижу, лечение действует... — невольно облизнулся он, закрывая за собой дверь и запирая её на фуин так, чтоб только он мог открыть.
Драка обломалась точно. План Б... Неизвестно, не пошлёт ли его Джи с такими запросами, будучи в этом состоянии.
— Не знаю, что именно ты там лечил, но да, действует, — улыбка стала шире и теплее. — Иди сюда? — полувопросительно предложил Джи, приглашающе хлопнув ладонью по кровати рядом с собой.
Пластика движений тоже изменилась — глаз почти не уловил, как он перетёк? перекатился? переместился из положения лежа в положение сидя, прислонившись спиной к стене.
«Я хочу пройти эту процедуру, — подумал Орочимару. — Плевать на риски».
Сочтя, что такое предложение посидеть рядышком вовсе не напоминает разборки в духе «ах ты ж гад, воспользовался моей беспомощностью!», Змей решил, что можно наглеть, и уселся прямо на колени. Верхом.
— Как самочувствие? — светски поинтересовался он.
Широкие ладони почти деликатно легли на поясницу, погладили, поднимаясь вверх к затылку. Руки явно не подчинялись Джирайе в полной мере, но он компенсировал эту ущербность медленной плавностью движений, из-за чего обычные жесты становились завораживающе-тягучими.
— Замечательно, Орочи, просто замечательно… — Джи тронул его губы легким поцелуем.
Змея тряхануло. Не столько от поцелуя, сколько от того, как Джирайя это сделал. Как будто те тридцать лет, о которых недавно думал змеиный санин, они провели вместе, научившись понимать друг друга с полумысли и получувства. Наверное, только в таком случае этот поцелуй мог быть наполнен такой спокойной уверенностью и… Правильностью?
Тут с Орочимару случилось то, что для него было вовсе не в новинку: у него закружилась голова. Но... От счастья? От желания? От бьющейся под руками невозможной, восхитительной силы?
— С-с-скотина, — прошептал он, за волосы оттащив Джи от себя. — Я тоже так хочу. И тебя хочу. Такого. Живого...
И, склонившись, до боли укусил под шеей. Джирайя протяжно выдохнул, словно от самой лучшей ласки, запрокинул голову:
— Так бери, Орочи. Хотя бы сейчас возьми то, что тебе хочется.
От этих слов у него внутри всё сжалось. Щедрое предложение, очень щедрое... Но нельзя.
— Тебе не понравится, — сообщил Змей. — Тебе совсем не понравится то, что я хочу с тобой сделать.
Джирайя медленно качнул головой, нажал ладонью на спину, заставляя Орочи прижаться сильнее. И доверительным шепотом спросил:
— Хочешь сердце, Орочи?
— Хочу, — согласился тот охотно. — В руки. Поцеловать. И, может быть, надкусить.
Он ожидал, что Джи напряжётся, отстранится, переведёт всё в шутку, но тот...
— Тогда бери, — просто, обыденно даже, словно о чашке чая или запасном кунае, сказал Джи. — Ты ведь должен уметь правильно вскрывать грудную клетку.
— Агх... — Орочимару хватило только на этот звук. Он смотрел неверяще, а в ответ получал только абсолютное спокойствие и уверенность. Непослушные руки заскребли по груди, скрытой тонкой тканью.
Мотнув головой, он встал, опустился на корточки, сосредоточился, активируя медицинскую фуин на полу. Его гости иногда тяготели к самоубийству — ценные образцы, которые лучше брать живьём. Так что если что-то пойдёт не так — хотя что может пойти так во вскрытии живьём? — можно будет выгадать немного времени.
Встав, Орочимару посмотрел на Джи, но у того сомнений во взгляде не появилось.
— Тебе Кабуто что-то подсунул? — всё же поинтересовался Змей. Что-нибудь относительно безобидное Джи мог и пропустить. — Не могу поверить, что ты соглашаешься на такой риск добровольно...
Джирайя фыркнул:
— На такой эффект у него фантазии не хватило бы. Он пытался… Можешь потом вон в той тарелке образцы взять, если тебе интересно.
Жабий санин вдруг весело прищурился:
— Или прогонишь меня через диагностирующую печать, чтобы быть полностью уверенным, что это сатори, а не очередной наркотик?
— Далеко идти, — с сожалением проговорил Орочимару, сдирая с себя одежду. — А такими предложениями не разбрасываются. Ложись.
Джирайя тоже стряхнул рубашку, вслед за ней небрежно сбросил штаны — без всякого смущения собой или ситуацией. Лег на пол, в центр сложной вязи фуин. Улыбнулся:
— Ну же, Орочи?
Тот хмыкнул, оседлал его бёдра так, чтоб обоим было удобно, склонился, выгнулся, аки змей, прижимаясь животом к животу, и заглянул в лицо.
— Значит, всё, что захочу, да, Джи?
Джирайя приподнялся навстречу, обжег губы коротким поцелуем:
— Всё.
Орочи застонал и, вырвав губы из поцелуя, обхватил ими подбородок и сжал зубы так, как всегда хотелось. Легко проникнув сквозь слабую плоть, остренькие клыки вонзились в кость, намекая, что дальше некуда. Вот оно, самое нутро... Змей прикрыл от удовольствия глаза, чуть подвигал головой, чувствуя, как надёжно схваченный череп послушно двигается вслед за ним. Язык жадно слизывал проступающую кровь.
Это было сумасшествием — получать удовольствие от подобного. Это было полным, абсолютным сумасшествием. Это было единственно верным и правильным. Джирайя глубоко вдохнул, окончательно расслабляясь и прочувствуя собственное тело до последней мышцы и жилки. Пожалуй, выпадали из общей картины только руки, но это было сейчас так неважно… Вчерашняя встряска не так уж сильно повлияла на тело, поэтому болевая чувствительность не была притуплена — но то глубинное понимание, кэнсё, которое он обрел совсем недавно, с лихвой перекрывало любую боль.
Так было правильно. Так — было нужно.
И от того, как потряхивало сжавшего зубы Орочи — так было хорошо.
— Ам! Ам! Ам! — Змей покрывал шею и грудь вовсе не невинными укусами, лишь опытом шиноби и ирьёнина не задевая артерии и крупные вены. Но ка-а-ак же это было вкусно! Как же восхитительно было сжимать зубы на живой плоти, чувствуя, как она отзывается в ответ — и отзывается не паникой и попытками убежать, а принятием и даже счастьем.
Вскрывать грудную клетку пришлось языком. Это была нынче единственная его конечность, способная создать скальпель чакры. Конечно, такой козырь, как возможность творения техник языком, он бы предпочёл скрыть... В обычных условиях. Но ради такого...
— Больно? — поинтересовался Орочи, делая необходимые разрезы.
— Больно, — согласился Джирайя. — Но хорошо…
Он всё ещё продолжал улыбаться — и вопреки здравому смыслу эта улыбка не выглядела пугающей. Даже яркая рана на подбородке и сочащаяся из укусов кровь не делали Джи похожим на мученика. Потому что не бывает мучеников, ТАК глядящих на своих палачей. С теплом. С любовью. С поощрением.
Орочимару пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от этого взгляда. По телу Змея то и дело пробегала дрожь возбуждения — не сексуального, нет. Так потряхивает охотника, почти догнавшего опасную добычу. Так скалится гончая, идущая по горячему следу. Так дрожит ученый на пороге гениального открытия.
Что-то, недоступное раннее, даже не мыслимое никогда доступным — на расстоянии руки. Только протяни и чуть сожми ладонь. Чужая жизнь, такая яркая, полная, настоящая… Опьяняющая тем, какая она живая — и так щедро, без сомнений отдаваемая ему в руки. В полумертвые холодные ладони полумертвого санина.
Отдаваемая с радостью.
Орочимару не считал себя особо достойным, но дураком точно не был, чтобы отказываться от такого подарка. Он проник языком в один из разрезов и снял передний отдел грудной клетки, как крышку шкатулки, открывая восхитительное нутро. Живые, функционирующие прямо на его глазах внутренние органы... О-о-о...
Он зарылся в тёплое нутро лицом, бережно, сокровенно... Краем сознания он как-то понимал, что у Джи в голове должна быть только одна боль и любое его движение только увеличит её, но не мог сдержаться и не пощекотать трепетно сжимающиеся лёгкие языком.
«Руки, мне нужны руки!» — с отчаянием подумал он, глядя на судорожно сжимающееся сердце. Те, словно проникнувшись уникальностью случая, присмирели и достаточно сноровисто приподняли сердце, не отрезая его от артерий, а только беря...
— Это и правда мне? — с почти детским восторгом спросил Орочи. — Ты действительно отдашь его мне?
Джирайя судорожно булькнул кровью, но каким-то чудом все же смог достаточно внятно ответить:
— Ты же хочешь. Бери…
Глаза непроизвольно закатывались, да и тело сходило с ума от боли. Не такой, как вчера, сугубо физической — только приятнее она от этого не стала. Но… Эта боль словно доносила до каждой мышцы, до самой крохотной клетки, что он наконец-то нужен. Что это от него Орочи настолько сходит с ума, что наконец-то позволил себе скинуть маску змеиного санина. Наверное, только таким неподдельным безумием и можно было пробить толстый панцирь его паранойи. Пробить — и почувствовать в руках не сердце, но душу Орочимару. Так легко сжать пальцы, привыкшие убивать — ломая, калеча и сминая.
И так сладко вместо этого невесомо погладить, чувствуя ответные прикосновения на своем заходящемся в судорожном биении сердце.
А потом Орочимару как-то застенчиво на него посмотрел...
...и разом заглотил сердце, смыкая зубы на артериях. Рукой он крепко придержал их, чтобы не кровили, а сам прикрыл глаза, наслаждаясь движением сердца Джи внутри него...
Джирайя что-то пробулькал, возвращая Орочи с небес на землю. Ай-ай-ай, это совсем не хорошо!
Змей отрыгнул сердце, проверил его Шосеном и начал спешно его приращивать обратно. Ткани срастались быстро, безо всякого сопротивления, что иногда проскальзывает у шиноби, когда они не доверяют ирьёнину... То есть почти всегда. Орочи залатал наспех связи, завёл райтоном сердце, продиагностировал... Нормально, жить будет. Хотя с виду и не скажешь.
— Говорил же, сломаю, — с сожалением произнёс он, наклонившись к лицу Джи.
Жабий санин зашелся приступом булькающего кашля. Фуин замерцала, пытаясь привести этот организм в относительно стабильное состояние. А Джирайя — псих, как есть псих! — вдруг тихо рассмеялся:
— Ты обещал пытать нежно… Оказалось, даже убиваешь приятно. Только лечишь потом больно…
— Радость моя... — обращение сорвалось с языка совершенно естественно и правильно. — У меня так комплексы неполноценности будут. На твоём фоне я почти адекватен.
И, решив больше не смешить пациента, принялся за дело. Ничего сложного, разве что надо было сделать всё очень тщательно и почти без рук. Но, кажется, Орочимару действительно был настолько крут как медик, что мог себе позволить ненадолго сожрать сердце партнёра.
Часа через три Джи таки удалось стабилизировать и переложить на кровать. Его жизни ничего не угрожало, но вот реабилитация грозила стать тяжёлой и долгой. Орочи оделся, ненадолго вышел, пригнав Кабуто убираться, и сам умылся, благо репутация у него была такая, что никого окровавленным лицом он не удивит.
Где-то в процессе его посетила дилемма: расставаться с Джи не хотелось даже на минутку, но торчать весь день в комнате пленного ему не с руки. Тащить в свою спальню? Паранойя против, хотя Джи же совершенно никакой. Ему бы есть самостоятельно смочь, не то что сражаться... Тогда, наверное, лучше в медотсек, а не в спальню, но... Даже в таком виде, израненный, но не сломленный, Джи казался ему невероятно сексуальным. После некоторых колебаний Орочимару плюнул на здравый смысл — последние события дали понять, что от него одни проблемы — и организовал перемещение Джирайи в свою спальню. А что кровать там всего одна — так кого это смущает?
Разве что Кабуто. Но Якуши даже полезно — пусть развивает гибкость мышления. А то прямо стыдно за такого ученика перед Джи.
Джирайя умудрился нагло проспать весь процесс перетаскивания его в кровать Змея. И по завершению процесса продолжил использовать спальню по прямому назначению — спал. Спокойно, расслабленно, словно и не его несколько часов назад фактически разделали заживо. Орочи в очередной раз восхитился непостижимостью этого человека. Бывают же такие.
Восхититься-то восхитился, а вот облизать не забыл, проверяя свою работу... И как по разделыванию, так и по собиранию обратно. И ещё раз проверяя, что вот это вот всё — его. И тело, и душа.
Если так подумать, Орочимару не в первый раз отдают всё это. С охотой и радостью. Но одно дело детишки, которым больше и предложить-то нечего, и совсем другое — Джи. У которого могло бы быть всё и немножечко даже больше.
Джирайя проспал трое суток, за которые следы операции порядком подзажили. Кабуто, исправно таскающий учителю еду, лекарства и документы, косился, но так и не рискнул спросить, что делает подопытный образец в кровати Орочимару-сама. Змей с неудовольствием подумал, что самое банальное объяснение насчет секса его помощнику в голову явно не приходило. Нет, точно надо что-то с этим делать!
Джи умудрялся занимать большую часть кровати, быть настолько теплым, что под одеялом становилось невыносимо жарко, немыслимым образом сбивать в колтуны не только собственную гриву, но и волосы Орочимару. Но при всем при этом оставался такой искушающей скотиной, что Змей его не трахнул только из опасений похерить всю работу по реанимации.
Но что правда, то правда, таким живым Орочи давно себя уже не чувствовал.
А четвертый день начался с того, что Джирайя подгреб Змея под бок и крепко обнял совершенно здоровыми руками.
========== Часть 6 ==========
А четвёртый день начался с того, что Джирайя подгрёб Змея под бок и крепко обнял совершенно здоровыми руками.
...за что оказался тут же опрокинут на спину и внимательнейшим образом исследован.
— И тебе доброе утро, — рассеяно проговорил Джи, глядя на тихо матерящегося Орочи, который совершенно игнорировал его персону. Джи стало немного даже обидно — до этого он так явно себя подопытным кроликом не чувствовал.
— Сейчас вечер, — буркнул Орочимару, бессильно ударив кулаком по кровати. — Я должен был это предвидеть!
После полного очищения, во время которого был немалый такой риск сойти с ума, была не менее сложная стадия — полный покой и расслабление. Заслуженный параноик планировал это время провести где-нибудь высоко в горах, за семью печатями, в обнимку с курительными травами* и едой. А вот Джи хватило просто выспаться в компании со Змеем...
*Авторы не одобряют увлечения наркотиками, однако нужно понимать, что то, что мы называем наркотиками, имеет мало отличий от того, что называем лекарствами и ядами. Это всё — просто вещества, имеющие влияние на человеческий организм. В зависимости от того, какой эффект нужен, потребляется то или иное вещество. Орочимару, так как использует методы на стыке медицины, психологии и духовных практик, использует психотропные вещества, чтобы привести пациента в нужное состояние, точно так же, как использовал бы обезболивающее и противовоспалительное, если бы лечил исключительно физическое тело. И он не одинок в этом вопросе — многие антидепрессанты имеют те же активные вещества, что и запрещённые наркотики, но всё-таки называются лекарствами.
Джирайя перевернулся на бок, подпирая голову ладонью и внимательно разглядывая что-то лихорадочно обдумывающего Орочимару. Потом изогнул губы в грустной улыбке:
— План экспериментов полетел, да? Будешь снова ранить?
Чувствовать себя здоровым было замечательно. Просыпаться в обнимку с Орочи было и вовсе сказочно. Но Джи достаточно знал бывшего сокомандника, чтобы не сомневаться: никакие чувства не помешают тому вернуть экспериментальный образец к нужной кондиции. Не то чтобы это было критичным — в конце концов, Джирайя сам согласился, да и к боли ему было не привыкать — но… Не хотелось. Просто не хотелось.
Орочимару задумчиво посмотрел на него, досадливо цыкнул:
— Не получится уже, оболочка слишком плотная, тот дурацкий ножичек просто соскользнёт. Биджу! Последний этап проворонил! И ведь были все предпосылки, мог понять!.. С-с-с... Чего пялишься?
— Ты красивый, — с обезоруживающей искренностью заявил Джирайя.
И потянулся прикоснуться — кончиками пальцев к скуле, не будучи уверенным, что Змей позволит… Хотя позволил же спать в обнимку. Это Орочимару-то? Мысль была абсурдной, но реальность подтверждала этот абсурд. А Джи совершенно не хотелось сейчас искать двойное дно в чужих поступках и решениях. Для него самого всё было кристально ясно — и он был готов просто принять заморочки Орочи без попытки расковырять их на составляющие.
Если Змей и в самом деле собирается пройти через тот ритуал… Ничего этого будет не нужно. Он сам поймёт.
— С-с-скотина, — «дружелюбно» прошипел Орочи, проведя взглядом по всей длине здоровой руки и чисто по-змеиному дёрнул головой, кусая чужое запястье.
Джирайя тут же протянул другую руку, пропуская между пальцами прядь темных волос. Укус его не волновал совершенно.
— Красивый, Орочи, уж можешь мне поверить. Очень красивый.
