Автор книги: Ктая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Орочи был не против, ещё как не против… Сладко вздыхая и притягивая к себе нажимом пятки. Секс для него был приятным, иногда необходимым действием. Самоудовлетворяться он категорически не любил, но чтобы «вах!» и «вау!» было редко. И дело даже не в профессионализме – Змей предпочитал доверять профессионалам, предварительно, конечно, проверив их Шосеном, – а в личной заинтересованности. В Джи он был заинтересован, ещё как… И поэтому каждое прикосновение ощущалось, а не выскальзывало из внимания, как нечто незначительное.
– Ах… – Орочимару не стеснялся подбадривать одобрительными вздохами.
А Джи уже достиг пределов своего изумления и просто перестал думать. Может быть, позже, когда ощущения утратят свою остроту… А сейчас он весь был как огромный сверхчуткий камертон, улавливающий каждый трепет тела, каждый вдох, каждую, даже самую незначительную реакцию. И отвечая на них сразу, не тратя на обдумывание, как лучше и долей секунд, тем глубоким и нутряным знанием, которое и отличает хорошего любовника от плохого.
Бывает ведь — опыта достаточно, техника на высоте, а всё равно не то и не так. Эро-санин подобным чутьем обделен не был, а уж ради Орочи и вовсе собирался вывернуться наизнанку. Не для того, чтобы понравилось и «потом повторим».
Просто… Это же Орочи. Гениальный, недостижимый в каких-то вопросах… И такой непроходимо-глупый в других.
Это же надо, отдельно учиться получать удовольствие от процесса. Глупости какие.
Правильно — когда вот так, сносит голову даже от простых прикосновений, и не важны ни роли, ни конкретные движения. Чтобы вдох — один на двоих, и пульс, сходящийся к единому ритму, и так жарко-хорошо-до-боли, что хочется стиснуть зубы, расцвечивая белое плечо алым отпечатком… И сжимаешь, просто потому что удержать это в себе невозможно, и хотя бы так, и толкаешься, толкаешься — не яростно, а плавно, и кажется, что вокруг снова змеиные кольца, а белая кожа почти сияет, и с каждым толчком улетаешь в перламутровую бездну, умудряясь падать вверх… И все плывет и плавится, только Орочи по-прежнему воспринимается четко, до последней склеившейся реснички, до бисеринки пота, готовой скатиться во впадину пупка… И это так прекрасно, что ему и в самом деле хочется поклоняться — что обещанный храм ерунда по сравнению с этим…
Пульсация, идущая от ниточки джуина – как всегда, когда реципиент испытывает сильные эмоции, – манила, щекотала любопытство. Как правило, Орочимару не заглядывал в чужие головы, несмотря на техническую возможность. Просто потому, что там не было ничего интересного.
Но это же Джи… Змей просто не устоял.
Чужие эмоции влились в голову пьянящим, шипучим алкоголем, меняя восприятие и усиливая ощущения. Из горла совершенно непроизвольно вырвался стон. Затопила зависть – сам он так чувствовать просто не умеет. Обуяла гордость – всё это из-за него.
А ещё… Как же мучительно… Хорошо.
========== Часть 9 ==========
Вламываться в спальню к Орочимару его ученики не рискнули — одного урока хватило. Но так старательно фонили под дверью, что Джирайя не просто проснулся, а всё-таки встал с кровати и прошлепал босыми пятками к двери. Открыл, полюбовался двумя яростными взглядами — какое единодушие, даже собачиться между собой забыли! Молча впихнул в руки Кабуто сверток с леденцами, Гурен — сверток с кимоно. Закрыл дверь, с чувством выполненного долга вернулся обратно в кровать. Поморщился, потирая друг о друга замерзшие пятки — полы в убежище Орочи были каменными и холодными, никакая терморегуляция тела при помощи чакры не спасала. Ковёр сюда, что ли, притащить?
— Разбалуешь гадёнышей, — не отрывая головы от подушки проговорил Змей.
— Не разбалую. Привыкнут, перестанут реагировать, будет неинтересно, — зевнул Джирайя. — Слушай, Орочи, хочешь ковер? Полы холоднющие же.
— Хочу, — не стал отнекиваться тот. — Но притаскивать сам будешь. Как и перетаскивать при смене убежища. У меня тут каждый, — зевок, — килограмм на счету. Погладь меня.
— В свиток запечатаю, — пожал плечами Джи, уже привычно затаскивая Змея себе на грудь и начиная наглаживать.
Невольно вспомнилась ядовитая фразочка про пригретую на груди змею... Что ж, санин был совсем не против, чтобы Орочи шипел на него всю оставшуюся жизнь.
— Умник. Представь вес свитков, в которых запечатана вся база. И добавь ещё один, — Орочи снова зевнул и подвинулся, подставляясь. — Надо вспоминать о злодейских планах и возвращаться в штатный режим.
Джирайя тяжко вздохнул. Ему тоже надо было вспоминать о своих обязанностях, уходить в глубокую разведку — ну или хотя бы подать весточку в Коноху. Тсунаде в последнее время как-то неожиданно сильно переживала за сокомандника и каждый раз звала его остаться в Конохе. Прекратить, наконец, бродяжничать. Да только принцессу Сенджу снова захватывали бесконечные дела, а сам Джирайя уже на второй-третий день начинал чувствовать себя то ли замшелым реликтом ушедших поколений, то ли старой развалиной — и уходил. В конце концов, в своих путешествиях он хотя бы мог выпить с кем-то, кроме вечно занятой Годайме.
Но это не отменяло того, что химе Сенджу действительно беспокоилась, и дополнительно играть у нее на нервах было бы... Некрасиво.
— Помнится, ты обещал информацию об Акацки, — хмыкнул Джи, продолжая перебирать гладкие темные пряди. — И букет для Тсу. Схожу в Коноху, чтобы не отвлекать тебя от злодейских планов и запрещённых экспериментов.
Паранойя Орочи дёрнулась, зафиксировав подозрительную инициативу. Ленивый мозг собрался, провёл пересчёт всех «за» и «против». Паранойя проверила результаты, похмыкала, свернулась клубочком, мол, валяйте, действуйте, риски минимальны и оправданы.
— М-м-м... Да, мне надо собрать букет. А компроматы давно готовы, — Орочимару зевнул. — Попросил бы отпуск от всех злодейских дел... По семейным обстоятельствам, да вот просить неоткуда и враги не дремлют. Если ты перестанешь меня гладить, я, возможно, соберусь с мыслями и отползу в архив и оранжерею...
Джи задумался. Нет, Орочи говорил более чем здравые вещи, но руки от него отрываться категорически не хотели.
— М-м-м... Компромисс? Полчаса погладить перед сложным днем?
— У-у-у... У меня была сила воли. Я точно помню, что у меня была сила воли, — Орочимару застонал разочарованно и перевернулся на спину. — Гладь. Но вообще неприлично так злодеев в лужицы превращать.
Змей подозревал, что полчаса выльется как минимум в три.
И гений не ошибся.
***
В Конохе за несколько месяцев мало что изменилось. Все такие же демонстративно расхлябанные часовые на воротах, шум улиц и спешащие по крышам шиноби. Не изменился и кабинет Хокаге — тот же стол, распахнутое окно и груды бумаг.
Правда, чем ближе Джирайя продвигался к башне Хокаге, тем сильнее чувствовалась какая-то нервозность в воздухе. Санин успел забеспокоиться, что, прохлаждаясь у Орочи, упустил нечто важное. Но когда Тсунаде, раздраженно вскинувшая голову на бесцеремонное вваливание к себе в кабинет, охнула, совсем по-женски прижимая руку к губам, до Джи дошло.
Ну, конечно же. Сколько лет он являлся в Коноху совершенно неизменным. Мало уже осталось тех, кто помнил, что жабий санин — такой же человек, как все. Что он может заболеть, быть ранен или вымотаться. Для поколения Минато и его учеников он был некоей константой — всегда дурачащийся, почти не меняющийся с годами и даже с самыми серьёзными противниками сражающийся, словно слегка играя.
Не видели они по-настоящему смертельных схваток с его участием.
— Джи... — наконец, смогла говорить Тсунаде. — Что случилось? Где твое кимоно?
Глаза великого медика отмечали и следы сошедших отеков, и тени под глазами, и нездоровую желтизну кожи. Джирайя за эти несколько месяцев похудел, осунулся — даже волосы топорщились не так сильно, как обычно. И эта его тряпка, с которой он не расставался лет десять — и как только не истрепалась за все это время и не была продырявлена в каком-нибудь бою? Что должно было случиться, чтобы Джи пришел таким и даже не пытался привычно хорохориться? Да, видно, что он недавно был ранен или перенес сложную операцию — но это же Джирайя. Никакие физические нагрузки не могли погасить дурашливый огонек в его глазах. И заставить его так отрешенно улыбаться — тоже.
Эта улыбка отозвалась холодом вдоль позвоночника. Тсунаде доводилось уже видеть такие — у смертельно раненых, когда душа почти уходила в Чистый мир. Отступившая боль и ласковые касания смерти дарили ровно такие же неземные улыбки... Тсунаде прижала задрожавшие пальцы к губам, слепо нашарила край стола второй рукой. Нет! Только не Джи!
— Орочимару спалил, — легкомысленно отмахнулся жабий санин.
— Орочимару? — химе Сенджу встряхнулась, беря себя в руки. Ладони окутало зеленым светом Шосена: — Надеюсь, он не увлекся в последнее время ядами... Больше обычного.
— Тсунаде, ну что ты, в самом деле, — Джи закатил глаза, послушно позволяя себя диагностировать. — Он его даже не на мне спалил.
— То, что тебя смогли вытряхнуть из твоей любимой тряпки, меня не успокаивает, — отрезала Сенджу, сосредоточенно хмурясь.
Ирьедзюцу исправно передавало информацию о состоянии и недавних повреждениях организма. Тсу с трудом сглотнула вставший в горле комок — сейчас угрозы для жизни Джирайи не было, но совсем недавно... Техника бесстрастно отмечала следы применения других ирьедзюцу. Джи буквально выдрали сердце — и Тсунаде чувствовала, что в большом, большом долгу перед тем медиком, который прирастил его обратно. Потерять ещё и его было бы слишком... Слишком для нее.
— Ну, ну, Тсу-чан, — Джирайя снова улыбнулся жутковато-неземной улыбкой. — Меня уже подлатали. Все в порядке.
Широкая ладонь легла на макушку Годайме и ласково погладила по волосам, а Тсу поймала себя, что отчаянно хочет шмыгнуть носом, спрятать лицо у него на плече и разреветься. Или надавать Джи тумаков за то, что так напугал — не таких, как обычно, больше символических.
— Тсу-чан, — Джи чуть отстранился. — Не огорчайся так. В конце концов, я с подарком.
Толстая папка с информацией была привычной и понятной, странно только, что Джи назвал её подарком. Похоже, ему удалось разузнать что-то очень интересное — и, вопреки обыкновению, приятное.
— ...правда, подарок не от меня, но, думаю, тебе понравится.
Джирайя немного торжественно даже распечатал из того же щитка-наруча букет. Тсунаде недоуменно моргнула — не то чтобы Джирайя не мог подарить ей цветы, хотя, скорее, приволок бы бутылку хорошего саке. Просто букет действительно был мало похож на тот, который выбрал бы жабий санин.
Некрупные черные лилии с пряным ароматом. Алые гортензии, оттеняющие их, как запятые шарингана. И пиками торчащие между цветов стрелки лука — самого обычного, который хозяйки используют в кулинарии, Тсунаде даже на зуб попробовала. Почему-то именно эти перья лука вызвали у нее глупую улыбку. Это было так... Мило.
— От кого это?
В том, что Джи не принес бы что-то, таящее опасность, Тсунаде не сомневалась. Просто совершенно не могла представить, кто мог попросить Джирайю поработать посыльным — и при этом захотеть подарить ей цветы.
Это все было так... Неожиданно.
И так приятно.
Когда ей дарили цветы в последний раз?
Джи с улыбкой качнул головой:
— Там должна быть записка.
Химе Сенджу почти смущенно хмыкнула, и в самом деле обнаружив среди цветов красивую тисненную открытку — такие продавали во всех достаточно крупных цветочных магазинах, специально для пожеланий.
«Для Тсунаде», — гласила лаконичная подпись смутно знакомым почерком. Тсу нахмурилась, пытаясь вспомнить, чей он... Нет, не вышло. Слишком много бумаг приходилось просматривать в последнее время. Правда, мало было тех, кто мог бы обратиться к ней просто по имени... Химе Сенджу нетерпеливо пристукнула каблуком, разворачивая открытку.
Внутри тем же смутно знакомым почерком было аккуратно выведено:
Сила — слабости плата,
Власть не отменит праха.
Маленькая девочка в тисках.
Тсунаде до боли закусила губу. Стихи... Дело было даже не в том, что ей никогда не писали стихи — писали, особенно в молодости, когда она ещё не стала одной из санинов. Но ей никогда не писали такие стихи. Автор хокку должен был её очень хорошо знать... Даже Дан такого бы не написал — потому что погиб раньше, чем она стала такой... Такой как сейчас. Да, она одна из сильнейших куноичи, гениальный медик, Хокаге Деревни Скрытого Листа, в конце концов — но об этом ли она мечтала? Химе Сенджу никогда не хотела силы и не думала становиться вровень со своим легендарным дедом... Но у неё никогда не было выбора. Стань сильной или умри... Она становилась, пыталась быть несгибаемой... Но что стоила её сила, власть и таланты, если они не давали спасти тех, кто дорог? Боль потери одинаково горька, будь ты химе клана, хокаге или же бесклановый и безымянный боец. Её словно бы действительно зажимало в тиски — бесконечных обязательств, боли и потерь...
Тсунаде не думала, что в этих тисках ещё осталось что-то от той девочки, которую Хаширама учил играть в карты.
Пока кто-то неизвестный не нащупал это с хирургической точностью... И вместо того, чтобы ударить, показал ей самой почти осторожным прикосновением.
Рука непроизвольно сжалась, сминая открытку. С тихим хлопком из поврежденной печати выбросило записку на тонкой рисовой бумаге. Тсунаде рефлекторно поймала ее, скользнула глазами по строчкам:
«Милая Тсу.
Пожалуйста, постарайся не убить Джи — он мне ещё нужен. Хокку действительно написал я. И, думаю, ты найдёшь в нём повод для обиды и оскорбления. Но я его туда не вкладывал. Хокку по свойствам походит на объекты из реального мира — видна лишь часть, лишь то, что сейчас, а не то, зачем и почему, оставляя вольность интерпретации.
Всё, что я хотел сказать, это то, что понимаю, как ты зажата в тисках бесполезной силы: то, что дано тебе с рождения, то, что свалилось на тебя сейчас, только взваливает на твои сильные, но не всесильные плечи ещё больше ответственности, не решая проблемы, не избавляя от потерь, а всё больше и больше нагружая тебя.
Так что если понадобится помощь — можешь на меня рассчитывать.
Но Джи я у тебя отбираю. Понадобится — возможно, отдам по отдельному запросу. Но у меня ему будет лучше.
С наилучшими пожеланиями,
Белый Змей Орочимару.
P.S. Насчёт помощи — я серьёзно. Если надо кого-то запугать или убить — только свистни».
Джирайя с некоторой опаской наблюдал за отражающимися на лице Тсунаде эмоциями. Он-то привык к её вспышкам, это верно, но сейчас был не в той форме, чтобы подставляться под удары блистательной химе. А Орочимару мог довести кого угодно. Тем более пакостный Змей так и не показал, что именно написал Тсу, а Джирайя честно не ворошил букет.
— Ор-р-рочимар-р-ру! — нежная ручка Годайме саданула по столу, играючи перебивая толстую столешницу. Документы веером разлетелись по кабинету. — Да я тебе самому сердце вырррву, и скажу, что так лучше! — вслед за документами в стену бахнулись остатки стола.
Уже выпрыгивая в окно, Джи не смог удержать смешок — в Конохе и впрямь ничего не изменилось. После его визита кабинет Хокаге традиционно придется ремонтировать.
***
Просто так его, разумеется, никто не отпустил. Запирать в подвалах как предателя не стали, потому что Тсунаде никому не сообщила о его окончательном уходе... Только вот Наруто совершенно не волновало, что ему не сообщили.
— Джирайя-бака! — гневно произнёс ученик, карой небесной возникая на другом конце улицы. — А ну стоять, морда извращенская!
Санин подавил желание немедленно скрыться в неизвестном направлении. Он же взрослый человек, что ему сделает маленький крестник, не убьёт же... Ау!
Маленький крестник, горя Ки, треснул его под коленку, заставив согнуться, и отвесил смачный подзатыльник. Появившийся рядом как бы проходивший мимо Учиха с рукой на мече позитива не добавлял.
— Ты где пропадал?!! — вопил Наруто на всю улицу. — Мы же волновались!!! Спасать уже хотели идти!!!
— Я что, должен перед тобой отчитываться? — вполне справедливо возмутился Джи. — Может, ещё перечислить все места, где я искал вдохновение?
Вышло не слишком убедительно, потому что санин лихорадочно соображал, что стряслось. Наруто обычно радовался его появлению, но чтобы волноваться из-за отсутствия? Узумаки разве что устраивал очередную бурчальню насчет того, что его не тренируют.
— Гаматацу! — обвиняюще произнёс Узумаки, будто это всё объясняло.
— Подумаешь, украл немного еды...
— Он мне всё рассказал! — произнёс Наруто, взмахивая руками и едва не выпрыгивая из кожи.
— Так, — мгновенно посерьёзнел Джирайя, представив, что мог понарассказывать жаб. — Пошли-ка поговорим.
Он взял Наруто за плечо и повёл в сторону полигонов, где можно было бы спокойно поговорить. Учиха неслышной тенью следовал за ними, хотя его никто не звал.
— Ну? — требовательно спросил Узумаки, упирая руки в бока.
Джирайя наклонил голову набок. Можно было бы, конечно, привычно заговорить зубы, увести тему в сторону и ничего так толком и не сказать... Но это же Наруто. Сын его ученика, который умудрялся болеть душой даже за своих врагов. Поэтому Джи вздохнул и сказал всего одну фразу:
