Текст книги "Дом для демиурга Том 1: Поднимается ветер... (СИ)"

Автор книги: Kriptilia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

Фиор не видел младшего из принцев почти год, с прошлой весны. За это время мальчишка вытянулся на целую голову, раздался в плечах и обзавелся золотистым пушком над верхней губой. Удивительно быстро он рос и взрослел – словно за уши тянули.

Элграс сидел в кресле, поджав ноги. В комнате стоял крепкий дух конского пота, и источником его был костюм принца. То ли слуги не нашли подходящей одежды, то ли упрямый мальчишка отказался переодеваться. Впрочем, умыться он соизволил, а, судя по влажным волосам, облепившим щеки – нырнул в таз с головой. Мокрый, взъерошенный, осунувшийся ребенок, настороженно глядящий на вошедшего Фиора. Несчастный от золотистой макушки до заляпанных грязью сапог.

– Здравствуй, – строго сказал Ларэ. – Чем обязан твоему визиту?

– Я сбежал... – ответило чудовище, шмыгнув носом.

– То есть, ты, без позволения отца и не поставив в известность воспитателей, взял лошадь и приехал сюда? – уточнил Фиор.

– Ага.

– Как тебе удалось выбраться из дворца?

– Через задние ворота. Они были открыты, потому что выезжала карета, а еще там стояла чья-то лошадь...

– Тебя не догнали? Или не заметили?

– Я взял плащ гвардейца, а пароль я знал...

– Чудеса изворотливости, – кивнул Фиор. – Думаю, что не один капитан сегодня лишился должности, а, может, и головы. Впрочем, поделом...

– Головы? – еще раз шмыгнуло носом встрепанное дитя.

– А что, по-твоему, нужно сделать с гвардейцем, который позволил сбежать принцу?

Элграс глубоко задумался. Фиор прошел к столу и уселся в кресло напротив. Младшего из двух его законных братьев было почему-то жаль, но одобрять безрассудную выходку управляющий королевским поместьем не имел права. Что бы ни было ее причиной. Кстати, о причинах...

– Что тебя заставило сбежать из дворца?

– Мы поссорились... – с кем именно, можно было не уточнять. Эмиль рассказывал о том, что в последнее время отношения между братьями испортились вконец, причем с подачи старшего. – Мы подрались. На шпагах.

– И... что? – в груди захолонуло.

– Ничего. У меня была учебная, он со своей обломил наконечник, а не помогло! – Элграс улыбнулся. – Только... ну... нас застал патруль...

– Кто начал ссору?

– Я, – с ходу призналось чудовище.

– То есть, ты начал поединок, потом вас увидели, и ты предпочел сбежать от наказания сюда, – подвел итог Ларэ. – Украл лошадь и плащ гвардейца, воспользовался подслушанным паролем и без разрешения покинул дворец. Я ничего не упустил?

– Не... а вообще я хотел поехать к дяде Руи...

– И что же тебя остановило? Его дом несколько ближе, чем Энор.

– Тогда бы и герцогу тоже...

– Премного тебе благодарен за такую заботу обо мне, Элграс, – усмехнулся управляющий.

Широко распахнутые голубые глаза брызнули слезами. Количество их изумило бы постороннего, но Фиор еще помнил себя в тринадцать лет. Как он ни старался сдерживаться, смех и слезы удержать не мог никогда. Мальчишка вскочил с кресла, лихорадочно огляделся – надо понимать, собрался бежать еще куда-то. Это все тоже было прекрасно знакомо.

– Сядь, – рявкнул Ларэ, едва не сорвав горло. Кричать он не умел, но сейчас это было необходимо. Он прокашлялся и еще раз повторил, указав на кресло: – Сядь немедленно!

Дождавшись того, что мальчик вытер рукавом глаза и покорно уселся в указанное ему место, Фиор продолжил.

– Если, как ты говоришь, Араон обломил наконечник с учебной шпаги, то почему ты решил, что накажут тебя?

Брат молчал, прикусив губу. На щеках проступили красные пятна, он тяжело дышал и стискивал кулаки, пытаясь успокоиться. Ларэ терпеливо ждал, сложив руки на коленях. Что могут натворить двое мальчишек с разницей в два года? Да все, что угодно. От выходок Фиора и Эмиля стонали не только воспитатели, но и статуи в парке.

– Он поскользнулся, а я решил его напугать. Приставил шпагу к горлу. Он, наверное, подумал, что у меня тоже острие... – От рыданий в три ручья – к ухмылке до ушей, как и следовало ожидать. Интересно, доживет Элграс до совершеннолетия, после которого успокоится и образумится, как и положено юноше из династии Сеорнов, или все-таки сломает голову? – Гвардейцы перепугались, Араон тоже!

– Тогда понятно, – кивнул старший.

– Ничего тебе непонятно, – надуло губы страдающее дитя. – Они меня замучили. Совсем. Я там больше не могу! Я кислоты напьюсь!!!

– Ты лучше вино допей, – Ларэ показал пальцем на кувшин разбавленного вина с медом, стоявший на крышке жаровни с углями, и постарался не выдать страха. Кажется, Элграса действительно довели до предела. – Пей и рассказывай, чем тебя так замучили.

Рассказ затянулся часа на два, и за это время Фиор выслушал много интересного. В какой-то момент ему пришлось убрать руки со стола и спрятать их в рукава кафтана. Удерживать на лице сочувственное, но строгое выражение ему еще удавалось, но вот в пальцах поселилась злая дрожь. Даже если мальчишка преувеличивал вдвое, втрое, – да хоть впятеро! – во дворце или слишком многие одновременно сошли с ума, или планомерно решили избавиться от младшего из принцев. И предводительствовал всем этим непотребством Араон – при даже не попустительстве, а активном содействии епископа Лонгина и короля.

Элграс заснул в кресле, не закончив фразу – все-таки подействовало горячее вино с медом и травами. Фиор сначала хотел позвать слуг, потом вздохнул и сам раздел сопящего мальчишку. Тот даже не проснулся – только пробормотал что-то жалобное. Фиор уложил его в постель, поправил одеяло и собрался уже затушить свечи, потом замер.

Точеный профиль, еще не сошедший со щек неровный румянец, бледное золото волос... Спящий мальчик казался удивительно хрупким и беззащитным. Даже во сне сжатые кулаки, сдвинутые брови – словно он все пытался доспорить, договорить. Раньше оба сына короля от королевы Астрид вызывали у Фиора симпатию, порой – сочувствие, но ничего более. Они росли в столице, за ними присматривали другие люди, а брат-бастард видел мальчиков по паре девятин в год, когда отец отдыхал в Эноре и брал их с собой. И то не каждый год.

Сейчас он вдруг понял, что у него есть брат. Тринадцатилетний мальчик, отчаянно нуждающийся в защите и помощи.

Фиор дернул за шнур звонка.

– Принесите мне письменные принадлежности, – сказал он явившемуся через несколько минут слуге.

Конечно, он мог вернуться в свои покои и написать письмо там. Только – нашлись бы нужные слова, или ему вновь показалось бы невозможным хоть в чем-то возразить отцу? Здесь, рядом со спящим мальчиком, слова сами ложились на ткань. Почтительные, как и подобает королевскому бастарду, который пишет своему царственному отцу. Настойчивые, как подобает любящему брату. Лживые и скользкие, потому что прямота могла бы всерьез испортить жизнь обоим.

Фиор Ларэ приводил десяток аргументов, начиная с излишне напряженного распорядка занятий, заканчивая неподобающим влиянием окружения и просил отца на некоторое время подвергнуть принца Элграса аресту в поместье Энор, дабы тот получил возможность поразмыслить о своем поведении, а также находиться под постоянным присмотром, для чего просил выделить целый штат: гвардейцев, учителей, лекаря, священника...

– Я хочу, чтобы это письмо было доставлено во дворец ко времени пробуждения его величества, – приказал управляющий.

Слуга дернул щекой. Обычно Ларэ говорил со служащими замка тихо и вежливо, но сейчас у него не нашлось сил. Вздумай старик спорить с управляющим поместьем – еще до рассвета вылетел бы вон за ворота без пенсиона.

– Будет исполнено, господин управляющий, – поклонился старик, принимая футляр с письмом.

– Ответ я хочу получить, как только он будет доставлен. Принца Элграса не будите. На этаже должна быть полная тишина. Поставьте в комнату курильницу со снотворным сбором. Когда он проснется, проводите его ко мне. Найдите ему подобающую одежду.

Старик еще раз поклонился, произнес свое "будет исполнено", и удалился, стараясь держать спину прямо. Управляющий напомнил себе, что нужно завтра же выписать ему награду за верную службу. Если все действительно будет исполнено. Если отец получит письмо с утренней почтой, а за половину суток не успеет рассердиться настолько, чтобы порвать послание и потребовать немедленного возвращения беглеца.

Курьер привез футляр с ответом ближе к ночи. Принц еще спал, и Фиор подозревал, что он проспит не меньше суток. Оно и к лучшему. Самому Ларэ всегда помогал долгий крепкий сон. Все горести и беды, такие нестерпимые вечером, к утру казались вполне преодолимыми.

Жаль, что письмо нельзя было спрятать под подушку и проспать половину суток перед тем, как его прочесть...

Бастард сорвал печати и осторожно развернул жесткий лист бумаги. Строки, выведенные безупречным почерком одного из секретарей королевской канцелярии, золотая печать внизу и размашистая подпись короля.

– К вам его высочество принц Элграс! – раздалось за спиной.

Фиор улыбнулся. Одно к другому: меньше получаса назад прибыл курьер из дворца – опять в глухой ночи, – а тут и Элграс проснулся. Лучше бы, конечно, проспал до утра – его же теперь не угомонишь...

– Тебе повезло, – сказал Ларэ, поднимаясь и поворачиваясь к заспанному мальчишке. – Отец повелевает тебе оставаться в поместье Энор до того момента, пока он не сочтет нужным призвать тебя к себе. Тебе запрещается покидать пределы поместья и предписывается во всем подчиняться мне.

Непричесанный кошмар с диким торжествующим воплем бросился Фиору на шею и повис, не переставая орать. Мужчина с трудом расцепил страстные объятия младшего брата, поставил его на пол и зажал ладонью рот. Не помогло. Восторженное "ура!" нужно было заглушать как минимум подушкой.

Ему вдруг подумалось, что его собственные воспитатели были вполне достойны прижизненной канонизации. За то, что не утопили Фиора Ларэ в бочке во время мытья, например. Если судить по Элграсу, соблазн, который они испытывали ежедневно, был велик. Непереносимо велик. Практически непреодолим.

2. Собра – Брулен

Когда герцог Гоэллон разыскал на севере троих подростков, была осень. Прошла зима, в течение которой Саннио проводил с ними едва ли не каждый час в сутках, а теперь началась весна. Прошла почти половина года – пролетела, то птицей по небу, то неуклюжим мальчишкой, кубарем падающим с горки. К третьей седмице дороги уже почти просохли, и для воспитанников настало время отъезда.

Собранный багаж – "все необходимое в тройном размере", как пошутил герцог. Выписанные подорожные, рекомендательные письма и еще куча необходимых документов – в том числе, переводные векселя. Экипажи, лошади, отряды сопровождения... Большей частью сборов занимался, разумеется, Саннио. Он мельком удивился тому, с какой щедростью опекун тратит деньги на своих временных воспитанников, но Гоэллон только пожал плечами:

– Не волнуйтесь, дражайший мой, мы не разоримся. Доходами и расходами Эллоны займемся несколько позже, пока же можете просто поверить на слово.

– Да мне и в голову не приходило, – пробурчал Саннио, заподозренный в прижимистости.

– Вы меня не удивили. В вашу голову вообще редко что-то приходит, чаще оттуда исходят разные выдумки...

Мысль о том, что он теперь имеет некое – и даже весьма явное – отношение к расходам герцога Гоэллона, по-прежнему не укладывалась в голове. Как и многое другое, начиная от обращения "молодой господин", заканчивая необходимостью "соответственно выглядеть". Бывший секретарь вполне себе представлял, как это – "соответственно", вот только повернуть все знания на себя у него не получалось. Любимый дядюшка в этом отношении оказался не помощником, а сущим извергом.

– Нацепите на себя что-нибудь... модное, – советовал он. – Кертор вам поможет.

Говорилось все это таким тоном, что ничего модного Саннио не хотелось вовсе, зато возникал соблазн надеть рясу или отобрать у Ванно куртку со штанами, которые тот как раз собирался отдать старьевщику.

Саннио плюнул на все издевки и подначки, к своему обычному платью выбрал из хранившихся в доме драгоценностей тяжелую цепь с плетением "ромбо" и решил, что этого довольно. Старое черненое серебро само скользнуло в руки, когда юноша рылся в пятой по счету шкатулке.

– Забавно, племянник, – приподнял бровь герцог, увидев цепь. – Из всех возможных вариантов вы нашли именно ту вещь, которую когда-то носил ваш отец. В ваши же годы...

– Я... я сделал что-то не то? – Саннио покраснел. Отец так и остался для него загадочной фигурой. Один портрет, одна миниатюра. Высокий стройный светловолосый человек, похожий на герцога Руи. Незнакомец... – Я... не должен был?

– О да, – кивнул дядюшка. – Сделали что-то не то – задали целых два глупых вопроса. Драгоценнейший мой, вы в любом случае имеете больше прав на эту вещь, чем кто-то еще. А если бы мне это было неприятно, то я уж нашел бы способ позаботиться о своих чувствах.

Троица воспитанников отреагировала на некоторые изменения в статусе бывшего секретаря весьма по-разному. Бориана это вообще не заинтересовало. Он только кивнул и с первого раза запомнил, как теперь должен обращаться к воспитателю. Рыжего куда больше волновало, что представляет из себя герцогство Скора, в которую ему предстояло отправиться. "Къельская щука" на мгновение застыла, глядя на перстень на руке Саннио, потом еле слышно фыркнула и присела в реверансе.

– Поздравляю... – чего уж больше было в голосе, ехидства или изумления, юноша не разобрал.

Саннио мысленно показал ей язык и ненадолго задумался, получил бы от вредной девицы оплеуху, появись кольцо наследника на его руке до разговора, или нет. У Керо были весьма загадочные представления о достойных и недостойных ее благосклонности кавалерах.

Больше всего удивил новоиспеченного члена Старшего Рода Альдинг Литто. Вечером того же дня, когда герцог велел ученикам обращаться к Саннио так, как положено по обычаю (и, на вкус юноши, несколько поторопился – лучше бы это случилось после церемонии, а то он чувствовал себя самозванцем), Альдинг явился к наставнику в кабинет.

– Я очень рад тому, что у меня появился еще один родственник, – с непроницаемым лицом изрек северянин. Саннио удивился: об этом герцог прилюдно не говорил; должно быть, Литто спросил Гоэллона наедине.

– Я тоже... – Новоиспеченный родственник в легкой панике поднялся из кресла. Одно дело – воспитывать и учить черноволосого тихоню, и совсем другое – разговаривать с ним на равных.

– Господин Гоэллон! – Саннио вздрогнул. Среди прочих почестей на него свалилось еще и это. Фамилия герцога. Вместо радости или гордости он пока чувствовал только неловкость. – Я хотел бы, чтобы вы знали. Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали.

– Я?! – изумился без пяти минут наследник. – Это герцог...

– Я не хочу умалять своей благодарности герцогу Гоэллону, но, поверьте, я знаю, о чем говорю. Я очень благодарен вам и буду гордиться родством и знакомством с вами, – изрекло ледяное черноволосое создание. Саннио и так не верил своим ушам, но когда Литто продолжил, ему вообще показалось, что все это – сон. – И есть еще кое-что важное, что я должен вам сказать. Все, что вы сейчас услышали, я сказал бы вам, даже если не узнал бы о вашем происхождении и нашем родстве. Это не имеет ни малейшего значения.

– Барон Литто... – Надо было что-то сказать в ответ, но у Саннио язык присох к небу.

– Мне очень жаль, что я не смогу присутствовать на церемонии, но я хотел бы сделать вам подарок сейчас, – Альдинг протянул то, что держал в руке.

Саннио, не веря своим глазам, развернул тонкий платок. Охотничий кинжал он помнил еще со времен обитания на постоялом дворе в Сауре. Оружие, судя по блеску серебряной отделки, с тех пор побывало в руках ювелира; еще оно обзавелось новыми ножнами – черными с зеленым узором. Длинные чешуйчатые рыбы скользили по волнам.

– Увы, у меня слишком мало вещей, которые я могу назвать своими, – сказал Литто. – Это – одна из них.

– Я не могу принять этот подарок... – забирать у лишенного дома последнюю память? Это уж слишком...

– Господин Гоэллон, – очень казенным голосом спросил Альдинг. – Вы хотите меня оскорбить?

Саннио вскинул голову. Северянин смотрел на него в своей обычной манере, бесстрастно и чопорно – пожалуй, он здорово походил на первого министра, – вот только уголки губ кривились в усмешке. Словно юноше самому было смешно удерживать на лице подобную маску.

– Ни в коем случае, – ответил бывший секретарь. – Я... я очень вам благодарен!

Вместе с теплым и радостным чувством от неожиданного подарка на голову Саннио свалилась и забота об ответном. Пересчитав наличные и вспомнив цены в ювелирных лавках, он понял, что заказать нечто достойное и не сможет, и не успеет. Выписать ювелиру счет, который потом оплатит герцог? В принципе, так и следовало поступить. Только вот любая подобная вещь не будет правильной, настоящим подарком, да и время... оставалось только пять дней. Пришлось вновь обратиться к шкатулкам, ларцам и футлярам, хранившимся за тяжелой запертой дверью.

Может быть, это было неправильно, может быть, еще даже не принятый официально в род бывший сирота не имел права распоряжаться имуществом Гоэллонов... Саннио готов был претерпеть от дядюшки все, что угодно, хоть обвинение в воровстве и отправку в тюрьму, но найденное им кольцо должно было принадлежать Альдингу. Они предназначались друг другу – крупный изумруд в серебряной оправе, и молодой барон. Саннио первый раз видел, чтобы изумруд соединяли в одном изделии с серебром, обычно считалось, что драгоценному камню подобает золото, но, должно быть, кто-то из старых мастеров решил пренебречь обычаем. Саннио сначала решил, что это белое золото, но Кадоль сказал – серебро.

Ступенчатая огранка камня, тяжелая простая оправа, без обычной для столичных ювелиров россыпи мелких камней. Высеченные по ободку непонятные знаки. Странная, необычная вещь – и именно ее должен был получить в подарок Альдинг, Саннио это знал. Теперь настала очередь упираться для Литто; Саннио с наслаждением вернул ему вопрос про оскорбление, правда, выдержать до конца нужную позу и интонацию не вышло – губы расплывались в улыбке. Но, кажется, литский барон был удивлен сильнее, чем хотел показать.

– У вас, мой ненаглядный племянник, просто талант какой-то – выбирать правильные вещи, – констатировал герцог Гоэллон, обнаружив на руке воспитанника подарок Саннио.

– Простите?

– Разумеется, вы не знали историю этого перстня, тем не менее, вы вернули Литто ровно то, что должно принадлежать ему. При этом ухитрились опередить меня, но это простительно. А вот ваши способности уже вызывают у меня интерес...

– А что за история?

– История... какой своевременный вопрос, дорогой Саннио, – герцог глянул на часы, но, кажется, намекал вовсе не на близящееся время обеда. – Коротко говоря, этот перстень был получен в залог верности в военном союзе, когда король Аллион покорял земли алларов. Наши давние предки – князь эллонский и военный вождь литидов обменялись дарами, в том числе – знаками власти. Князь был одним из полководцев короля Аллиона и был отправлен заключить союз с северянами.

– Ой... – юноша потупился. Кажется, он размахнулся не по чину. Распоряжаться подобными реликвиями должен был бы герцог, а не... непонятно кто, если смотреть на вещи честно. Незаконный отпрыск брата... – Я...

– ...дурак, – радостно подхватил герцог. – И бестолочь в придачу. Я уже один раз дал вам понять, что у вас нет возможности добраться до того, что вам нельзя трогать. Если вы не перестанете портить мне аппетит своим покаянным видом, я оторву вам голову. Хотя это тоже зрелище не из аппетитных... в общем, подите вон!

Саннио улыбнулся. Удивительная манера герцога в шутку грозить всеми мыслимыми и немыслимыми карами и формами убийства, а всерьез распекать тихо и без единого грубого слова его сначала озадачивала, а потом он привык. Если обещают утопить или придушить, значит, все хорошо. Если негромко спрашивают "что вы себе позволяете?", значит, пора срочно хвататься за голову, пока она еще на плечах.

Керо Къела уезжала последней, на следующий день после обоих юношей. Саннио и герцог верхом проводили карету до Бруленских, западных ворот. Девица отправлялась в далекое баронство в компании двух служанок – своей Марисы и недавно нанятой сеорийки, – и четырех гвардейцев из личной охраны герцога. Распрощавшись с провожаемой и конвоем, Гоэллон повернул коня в один из проулков и спешился у ближайшего кабака. Судя по вывеске, заведение чаще посещали купцы и ремесленники, но две бутылки относительно приличного вина для богато одетых гостей там нашлись. Свободный столик, как раз у окна – тоже. То ли он пустовал еще до прихода герцога, то ли его спешно освободили.

Гоэллон молча выпил почти всю бутылку, с улыбкой разглядывая суету за окном – два приказчика выясняли, кто первый будет выезжать из ворот, ругались сразу три бродячих точильщика, одновременно нагрянувших в кабак, а вышибала пытался их унять, коли не получалось вытолкать. С наступлением весны столица ожила и теперь напоминала улей. Гудение голосов, суета, смех и ссоры, брань и приветствия... Саннио уже не чувствовал себя здесь чужим. Только все чаще шли мурашки по коже от звучавшего в доброй половине разговоров слова "война".

– По крайней мере, от нашествия женихов мы избавлены, – вдруг сказал герцог.

– Что вы имеете в виду?

– Нашу дорогую воспитанницу, – развел руками Гоэллон, – кого ж еще? Саннио, вы не перестаете меня изумлять. То вы на диво наблюдательны, то не замечаете творящегося под самым носом. Я предполагал, что общение юной девицы с Литто происходит с вашего молчаливого согласия...

– Какое общение? – Саннио удивился, потом вспомнил, как пару раз выгонял обоих из полутемной гостиной на втором этаже. Для подготовки уроков свечей было маловато. – Они вроде бы ничего такого не делали...

– Именно, но наш северный барон решил, что пара поцелуев обязывает его жениться на девице, честь которой... ну и все прочее. Вообще презабавнейшая ситуация: девица Къела вызывает матримониальные устремления едва ли не у каждого. А вот сама она ничего подобного не желает, категорически, – герцог устало покачал головой и провел тыльной стороной руки по лбу. – Это упрямство мне не удалось переломить.

– Что, она и вам отказала? – съязвил племянник.

– Она вполне недвусмысленно высказалась на эту тему, – герцог усмехнулся, глядя на дно потертого оловянного кубка. – Что, дескать, ни я, ни король, ни последний трубочист...

– Блестящее обобщение, – восхитился Саннио. – Вполне в духе этой молодой дамы.

– Да уж, вы правы, Саннио. Впрочем, теперь это ее собственная забота. Она получила право распоряжаться своей жизнью, как достигшая полного совершеннолетия. Остальные – тоже. Королевский подарок, от которого невозможно отказаться, увы.

– Почему – увы?

– Ну, подумайте ж головой, счастье мое!

– Потому что за действия не достигших совершеннолетия отвечает опекун?

– Именно, – кивнул Гоэллон. – Впрочем, довольно об этом; поговорим о вас. Я не хочу тянуть с церемонией. В седьмой день... значит, послезавтра. Завтра к вам приедет помощник настоятеля прихода храма Святой Этель Эллонской, подробно расскажет о том, что вам понадобится выучить и сделать.

Делать и учить понадобилось не так уж много. Однодневный пост. Три десятка слов, которые потребовалось запомнить наизусть. Пустяки для Саннио, привыкшего зазубривать целые свитки. Исповедь. Церемония тоже оказалась вполне простой и понятной: тут стой и слушай, там иди и говори. Смущало другое: до обряда юноша еще мог где-то в глубине души считать, что все это – шутка, игра, затеянная герцогом. Теперь же никуда не денешься. Окончательно, навсегда. Саннио привык считать себя безродным сиротой, которому дважды несказанно повезло: сначала на него обратил внимание хозяин школы секретарей, а потом он попал на службу к одному из самых знатных господ Собраны. Теперь же он сам становился одним из благородных людей, и членом Старшего Рода. Разумеется, он ни с чем не справится, подведет дядю и опозорит свой род.

Если бы герцог отправил его на север, к родственникам матери! Они владетели, а не герцоги, да и у них есть законные наследники, какой спрос с бастарда? Господин Ларэ управляет королевским поместьем, и никто не требует от него жить в столице... хорошо ему.

После исповеди, где Саннио признался во всех грехах, которые только смог припомнить – а список набрался преизрядный, от уныния, непослушания и недобросовестности до сомнения в своих силах, – на душе отчасти полегчало. Помощнику настоятеля было хорошо за шестьдесят, и был он, как говорится, обилен телом и голосом тоже не обижен, а священником оказался молодой человек, может быть, лет двадцати пяти, не старше. Приняв исповедь, он предложил юноше сесть рядом с ним на скамью и просто поговорить.

– Я был рукоположен в сан священника год назад, – сказал высокий темноглазый человек с худым жестким лицом. – До последнего дня мне казалось, что я не готов, не смогу, не найду в себе сил нести эту ношу. И за день до рукоположения я услышал от епископа то же, что хочу сказать и вам. Сомнение в своих силах – благо, пока является опорой. Пока заставляет нас думать о том, достойно ли мы выполняем свой долг. Но если оно становится не посохом, а бревном, то ломает хребет сомневающемуся. Не давайте своим сомнениям сломать вам спину. И научитесь доверять тем, кто старше и мудрее вас. Ваш господин и сюзерен знает, что делает. Ваш долг – оправдать его доверие, а не сомневаться в разумности такого доверия. Этим вы оскорбляете того, кому должны подчиняться. Идите, завтра я хотел бы увидеть вас понявшим эти мои слова...

Саннио не спал всю ночь – думал над тем, что сказал ему священник. Ему казалось, что он-то знает себя лучше, чем герцог: тот слишком хорошо думает о случайно найденном племяннике. Искренне уверен в том, что найденыш со всем справится. Да, бывший секретарь сомневается именно в разумности доверия. Но какие у него основания – сомневаться? Он действительно знает себя лучше? Ага, и именно поэтому Гоэллон видел его насквозь, со всеми желаниями, страхами и порывами, раньше, чем Саннио понимал, что у него самого на уме... значит, нужно просто подчиниться и поверить?

– Вы до сих пор не ложились? – в полуоткрытую дверь заглянул Бернар Кадоль, капитан охраны. – Это неразумно.

Юноша пожал плечами – разумно, не разумно, а все равно ведь не спалось, слишком много было мыслей. Кадоля он до сих пор побаивался. В первый день пребывания в доме герцога принял его за одного из слуг, впрочем, эту ошибку совершали все, а Гоэллон считал, что так и следует: пусть грабители и посторонние обманываются. Кадоль же оказался благородным человеком, вассалом герцога. Он десять лет прослужил в армии, потом принял на себя командование личной охраной Гоэллона. Бернар был суровым и строгим человеком, из тех, с которыми решится спорить только сумасшедший... или Бориан Саура.

– Скоро утро, – сказал Саннио. – Ложиться поздно.

– Пожалуй. Хотите поговорить? – в обращении Кадоля с бывшим секретарем почтительности не прибавилось – впрочем, ее всегда там было ровно столько, сколько и положено в разговоре с восемнадцатилетним мальчишкой. А вот предложение было неожиданным. – Не сочтите за обиду, но я знаю, что у вас на уме.

– Какие там обиды... Это все знают, кажется, – махнул рукой юноша.

– Ибо ничего нового там нет, – ухмыльнулся бывший офицер королевской армии. – Все сопляки, только что получившие чин лейтенанта, делятся на два сорта. Одни думают, как теперь лихо будут командовать, другие – как трудно отвечать за взвод. Вы из вторых.

– Из кого же получаются лучшие командиры?

– Из тех, у кого хватает ума начать думать не о себе, а о деле, – Кадоль подмигнул юноше, сидевшему в кресле с кружкой простой воды. – Не о новом мундире, не о том, как тяжело, а о том, как выполнить приказ.

С Бернаром Кадолем Саннио просидел до самого утра, пока не настала пора одеваться и ехать. Капитан охраны развлекал юношу армейскими байками и забавными историями, которых знал огромное количество. Слова священника и слова Кадоля в сумме дали смешной результат: наследник решил, что – герцогу виднее, что он делает, если решил, значит, так и надо, а о приказах и долгах Саннио будет думать, когда получит первое распоряжение. В конце концов, господин и сюзерен вдвое старше и гораздо мудрее, так и хватит сомневаться.

Просто – проделать тот трюк, на который у него никогда не хватало смелости в приюте: шагнуть спиной вперед со стола, упасть на руки однокорытников, и не думать о том, что разбегутся шутки ради или уронят. Не оглядываться через плечо, нарушая условия игры. Не бояться.

Полутемный утренний храм, освещенный пока лишь свечами: силы небесного света не хватало на то, чтобы пробиться сквозь цветные витражи. Особенная рассветная тишина. Всего-то девять человек под высоким сводом: вчерашний священник, двое служек, герцог, четыре свидетеля из благородных людей, как того требовал обычай, герцог Гоэллон и сам Саннио. Четверо свидетелей были знакомы юноше: Кадоль, Кертор, герцог Алларэ (вот уж кого Саннио предпочел бы не видеть вовсе), и, к его удивлению, тот самый светловолосый алларец, что недавно выручил его в салоне герцогини. Свидетели стояли позади, пока герцог и племянник выслушивали короткую проповедь о верном служении, угодном Воину, о взаимной верности и обо всем прочем, что надлежало помнить и принимаемому в род, и главе рода.

Саннио принес клятву верности старшему и всему роду, в чем содержалась жестокая ирония: ведь род состоял только из него самого и господина.

– Я, Руи-Энно Гоэллон, милостью Сотворивших герцог и повелитель земель Эллоны, перед свидетелями и Сотворившими признаю юношу именем Алессандр одним из своего рода и объявляю своим наследником. – Саннио едва не открыл рот, чтобы выдавить нечто протестующее: о последнем речи не шло, и в тексте церемонии этого не значилось! Только через три года... – Клянусь быть милостивым господином его жизни и платить Алессандру из рода Гоэллонов верностью за верность, но смертью – за измену.

Служки принесли пояс и меч. Старинные вещи, которых Саннио еще не видел. Узкий пояс-цепь из серебристого металла замкнулся на его талии. Звонко звякнула пряжка с пауком. Потом юноша опустился на колено и получил ритуальный удар мечом по плечу. Приняв в руки тяжелое лезвие с простой рукоятью – меч явно был боевым, а не церемониальным, – он коснулся его губами. Холод металла показался обжигающим, словно он поцеловал не сталь, но лед. Меч вернулся к Гоэллону. Саннио, помнивший церемонию назубок, поднялся и вновь получил древнее оружие в свои руки: его надлежало убрать в ножны на поясе.

– Поздравляю, наконец-то закончили, – тихо сказал герцог, когда Саннио целовал кольцо на протянутой ему руке, и юноша едва подавил хихиканье. Мрачно-торжественное настроение вмиг улетучилось, а вместе с ним – все тревоги и сомнения.