Текст книги "Дом для демиурга Том 1: Поднимается ветер... (СИ)"

Автор книги: Kriptilia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 45 страниц)

Массе икнул, сглотнул, вздохнул – и принялся рассказывать, опасливо косясь на монахов.

В последнюю зимнюю седмицу Саннио работал в личной библиотеке герцога, в которую ему обычно доступа не было. Только трижды его туда пускали, и дважды – для приватной выволочки, на третий же раз Гоэллон велел разложить свитки и книги согласно описи.

– Обычно я делаю это сам, но сегодня у меня нет времени, а вам уже, кажется, можно доверить подобную работу, – сказал герцог. – Я буду работать в кабинете, если что-то покажется неясным, сначала спросите, а потом уж делайте.

Секретарь знал, что делает герцог: пишет в Брулен, Скору и Кертору. С обучением было уже почти покончено, оставались лишь мелочи, Гоэллон собирался выставить троицу из дома вон как можно скорее. Сразу по получению ответов, то есть, не позже середины девятины Святого Окберта, тем более, что эта девятина традиционно считалась подходящей для дальних путешествий. Святой Окберт, покровитель путешественников, не позволяющий заблудиться и сбиться с дороги, должен был помочь троице почти готовых предсказателей добраться без трудностей. Святой Окберт и личная гвардия герцога...

Хотя граф Агайрон и выхлопотал для трех отпрысков мятежников королевское помилование, чем окончательно убедил Саннио в том, что граф – хороший человек, хоть и враждует с Гоэллоном, но нельзя было испытывать терпение его величества, по-прежнему позволяя подросткам жить в столице. Таково было высказанное на словах пожелание короля. Три, четыре седмицы – и с ними придется проститься; наверняка на долгие годы. Когда на трон взойдет король Араон, может быть, троим будет позволено вернуться в родные земли. Троим, но скорее – двоим, едва ли девица Къела не выйдет к тому времени замуж в Брулене, куда ее отправляют. Скорее уж, в графство вернутся ее сыновья.

Может, будет позволено, а может – и нет, неизвестно, да и король пока что был в добром здравии, а принцу Араону пятнадцать лет. Десяток, два десятка лет изгнания; но все же король позволил детям сохранить жизнь и родовые фамилии. Агайрон хоть и собственноручно привез в дом герцога королевскую грамоту с едва просохшими чернилами, но рассказа о том, как прошел разговор, Саннио не услышал: герцог выгнал секретаря вон.

Дверь была прикрыта не слишком плотно. Впрочем, слуху секретаря Васта и дубовая дверь не могла служить помехой. Он отлично слышал, как скрипит перо, как герцог шепотом бранится и срывает с доски ткань, берет другую доску, снова пишет, потом дергает за шнур, чтобы вызвать слугу. Дзинькает крышка чайника, льется в чашку струя – значит, Гоэллон пьет огандский чай, по своему обыкновению, с молоком и солью. Саннио один раз попробовал жутковатый напиток, и его едва не стошнило, а герцог объяснил, что в Брулене это пьют еще и с топленым салом, после чего впечатлительный секретарь все-таки расстался с завтраком, а герцог долго смеялся и спрашивал, как же это у юноши получалось осматривать и вскрывать трупы, но не получилось выслушать о невкусном напитке.

– Я же не ел их, – наконец сердито ответил Саннио.

– Так вы и чай не пили, а он, кстати, отменно вкусен, утоляет голод и жажду, а зимой избавляет от простуды. Кажется, ваше богатое воображение рисует кошмары, куда более страшные, чем подкидывает реальная жизнь. Наверное, вы из тех людей, которым легче вынести порку, чем ее описание в романе.

Сейчас Саннио ходил между стеллажами, сверяясь с описью, лежавшей на небольшом столе в углу тесной комнаты без окон. Убрав со столика книги и свитки, секретарь обнаружил лист дорогой бумаги, а на нем – десяток забавных шаржей на самого себя, учеников и графа Агайрона. Оказывается, вот чем занимался герцог параллельно с чтением, – а секретарь-то думал, что он делает заметки! Себя Саннио обнаружил в двух ипостасях – прячущимся под стол от герцога Алларэ и привязанным к стулу, а некая статная дама надвигалась на него с огромной дымящейся кружкой в руках. Вспомнив о разговоре, юноша хихикнул, а потом насторожил уши: в соседнюю комнату кто-то вошел.

– Вы звали меня, господин герцог? – Керо.

– Да, юная дама, садитесь в кресло, нас ждет довольно непростой разговор.

О как, подумал Саннио. Наверное, одна из тех бесед, содержание которых так и оставалось для секретаря тайной. А днем потому, что вечером герцог уедет во дворец на бал, оттуда еще вчера прислали приглашение.

– Слушаю вас, герцог.

– Керо, ваше обучение почти закончено. Вы знаете все, что может понадобиться во время пребывания при дворе баронессы Брулен. Остались лишь сущие мелочи: например, я хочу, чтобы вы прослушали углубленный курс хиромантии – в этой области вы делаете особые успехи. Я буду заниматься с вами до отъезда.

– Благодарю, герцог.

– Есть то, чего мы с вами пока не касались вовсе. Керо, вы не так уж редко берете в библиотеке романы и сборники стихов, а более всего любите романы в письмах. Вас, как всякую юную девицу, интересует область чувств, верно?

– Да, герцог.

– Пока что ваши познания в этой сфере наполовину состоят из моих уроков, наполовину из романов, то есть, страдают изрядным недостатком практики. Прежде чем вы уедете, я считаю необходимым просветить вас на этот счет более подробно.

Саннио открыл рот и на цыпочках подкрался к двери. Разговор принимал весьма странный оборот. Что герцог имеет в виду?

– Я не вполне вас понимаю, – ответила Керо, надо понимать, разделяя недоумение секретаря.

– Хорошо, я буду выражаться несколько проще. Я не считаю возможным отпустить вас в вольное плаванье, не посвятив в некоторые тайны отношений между мужчиной и женщиной. На практике. Сегодня после полуночи я жду вас в своих покоях.

Секретарь выронил свиток и едва не сполз по косяку двери. Гоэллон либо сошел с ума, либо начисто забыл о чести и своем долге опекуна. Проклятье, девочке пятнадцать лет! В Собране до семнадцати замуж не выдают, а тут... Саннио сжал кулаки и закусил губу. Это уж слишком. Оставалось надеяться, что Керо сумеет ответить достойно, а если герцог рискнет настаивать... если осмелится...

– Благодарю, герцог. Я выполню ваше пожелание, – вполне буднично ответила Керо.

Не видя выражения ее лица, Саннио не мог точно определить, что она думает и чувствует, но если судить по голосу, девица Къела не имела ничего против подобных уроков. А ведь казалось, что она влюблена в Альдинга; они так мило беседовали в гостиной перед сном, а один раз, кажется, целовались перед приходом секретаря. Все равно – это нужно остановить. Есть границы, за которые никто не смеет переходить! Девушка или слишком наивна, или слишком доверяет Гоэллону, ее согласие нельзя считать добровольным, а герцог... он не может не понимать, что делает, с него и весь спрос.

Едва Керо ушла, Саннио вылетел из библиотеки в кабинет. Герцог продолжал писать письмо, как ни в чем не бывало. Услышав шаги юноши, он поднял голову, внимательно взглянул на секретаря и кивнул на то же кресло, в котором недавно сидела северянка. Саннио едва не сел, но потом вспомнил, зачем сюда пришел, и остался стоять, только положил руку на подголовник.

– Как я понял, сцена повторяется. Вы опять услышали нечто, для вас не предназначенное, и опять собираетесь мне рассказать о том, как низко я пал, – скучным голосом сказал Гоэллон.

– Собираюсь, – зло сказал Саннио. – В доме графа Агайрона вы назвали меня своей совестью, помните? Вы, разумеется, пошутили. Но я – скажу. Можете меня после этого выгнать вон или убить.

– Даже интересно, что же такого вы собираетесь сказать, что стоит изгнания или смерти... – вздохнул герцог. – Сядьте и скажите.

– С вашего разрешения... или без него – я постою.

– Какой героический пыл... – господин пожал плечами, наверное, Саннио должен был почувствовать себя смешным и нелепым, но – не чувствовал. – Стойте, если так хотите. И говорите, если уж собрались.

– Вы не можете так поступить с Керо! Это против чести, это попросту... это подло! – вот сейчас герцог схватится за шпагу или кинжал. Обвинение в подлом поступке – то, чего не снесет ни один благородный человек. Но Гоэллон не двинулся с места, только поднял голову от письма. – Ей пятнадцать лет!

– Шестнадцать через две девятины, – уточнил герцог. – Это все, что вы хотели сказать, Саннио?

– Нет, – секретарь насупился. – То, что вы хотите сделать, низко и недостойно! Керо не рабыня, а вы не тамерский господин, чтобы... затаскивать в постель пятнадцатилетнюю девочку!..

– Можно подумать, что когда так делает тамерский господин с рабыней, это хоть чем-то лучше, – вздохнул Гоэллон. – Саннио, перестаньте бросаться эпитетами и перейдите к сути дела.

– В этом и есть суть дела.

– В том, что я совершаю недостойный поступок?

– Да, – сказал Саннио.

Теперь все вещи названы своими именами. Наверное, можно проститься как минимум с должностью, ну и пусть. В прошлый раз секретарь был неправ, а вот теперь – совсем другое дело.

– Вы меня не удивили, более того, назвали все вещи своими именами, а потому перестаньте шарить глазами в поисках орудия, которым я буду вас убивать. Я не буду этого делать. Если вы пожелаете взять расчет, я тоже не буду этому препятствовать, более того, я подыщу вам более подходящее место. Но прежде чем вы что-то решите, все же сядьте и выслушайте меня.

– Я не хочу вас слушать!

– Потому что опасаетесь услышать то, что изменит вашу точку зрения? – усмехнулся Гоэллон. – Неужели вы трус?

– Нет, герцог, я не трус, – отчеканил Саннио и уселся на краешек кресла.

– Если вы сейчас думаете про себя, что вы не трус, потому что у вас хватило дерзости ворваться сюда и наговорить мне кучу оскорбительных слов, то вы себе льстите. Крикнуть тому, с кем не согласен, что-нибудь наподобие "подлец" и получить удар шпагой гораздо проще, чем выслушать врага. Первое вредит лишь телу, второе – убеждениям. Людям свойственно бояться краха убеждений сильнее, чем ран или смерти. Это тоже трусость. И признак неуверенности в собственной правоте. Если вы правы во всем, чего вам бояться? Потерянных минут?

– Я не трус, герцог, – еще раз повторил Саннио.

– Тогда слушайте. Я собираюсь отправить почти шестнадцатилетнюю девицу в весьма удаленное баронство. Там она будет считаться взрослой и самостоятельной, и никто не будет ее опекать. Она будет сама принимать решения. Девицы в ее возрасте склонны путать все на свете – любовь со страстью, влечение тела с влечением души, ложь соблазнителя с истинным чувством влюбленного. Делают они и куда большие глупости. Собственно, мне следовало бы отправить девицу Къела в школу мэтра Тейна. Не ту, в которой вы учились, а в ту, где из привлекательных девиц делают прознатчиц, а заодно и учат использовать на дело все свои прелести. Там бы ее лишили многих иллюзий и научили бы тому, что пригодилось бы ей в жизни. И, главное, мои руки были бы чисты, а вы не устраивали бы мне сцен.

Саннио задумался и невольно уселся в кресло уже целиком. То, что сказал герцог... в этом была определенная доля истины. Вздумай, скажем, герцог Алларэ приударить за хорошенькой северянкой, ему не пришлось бы долго стараться. Может быть, потом Гоэллон, как опекун, и принудил бы того к браку – но что за жизнь в подобном браке? Жена, навязанная силой, которой муж, разумеется, будет изменять или попросту запрет в дальнем поместье... Но если девушка встретит свою настоящую любовь, а не какого-нибудь соблазнителя?

Юноша пару раз видел женщин из той школы, о которой говорил герцог. О самой школе ходили странные слухи, ее учениц никто толком не видел, знали только, что их мэтр Тейн отбирает среди сирот, так же, как и будущих секретарей. Выбирает хорошеньких девочек, которых учат и приемам слежки, и тому, как добраться до глубин сердца любого мужчины, и отнюдь не через желудок. Ученицы становились спутницами влиятельных господ, и в Собране, и за ее границами, и выведывали разнообразные тайны, даже государственные. Услуги их стоили дорого, очень дорого, а дамы весьма рисковали, но самые удачливые годам к двадцати пяти сколачивали состояния и выходили замуж по собственному выбору, и так высоко, как сиротам не снилось. Некоторые же продолжали выполнять услуги такого рода и после замужества.

Одну из подобных дам Саннио увидел довольно близко. Роскошно одетая красавица проходила по коридору, направляясь в кабинет мэтра Тейна. За ней едва поспевали двое собственных слуг и помощник мэтра. Женщина обронила перчатку, Саннио окликнул ее и с поклоном подал почти невесомую вещь, еще хранившую контур маленькой изящной ручки. Та улыбнулась и потрепала ученика по щеке. Красивая, немного надменная и очень уверенная в себе дама; сначала Саннио счел ее какой-нибудь герцогиней, явившейся, чтобы нанять секретаря, но потом узнал, что это была одна из легендарных шпионок, уже отошедших от дел. Кларисса Эйма, год назад получившая из рук короля Валерианский орден, – высшую награду для женщины, послужившей государству, – и немедленно после того вышедшая замуж за владетеля Эйма, одного из вассалов графа Къела. Дама Кларисса сорвала какой-то крайне важный для тамерцев военный план. Как именно – не уточнялось, но ходили слухи, что план этот выболтал ей в постели тамерский генерал-адъютант, впоследствии лишившийся головы за измену.

Может, и не худшая судьба для сироты, но Керо – не подкидыш и не подобранная на улице побирушка, а наследница графов Къела. Она должна выйти замуж за равного, и герцог должен найти ей достойного мужа... а не раскрывать всякие там тайны! Если уж нельзя избежать ее отъезда в Брулен, то почему бы не сделать совершенно обратное – объяснить ей, что она не должна обращать внимания на чьи-то ухаживания, а должна – ждать законного брака, который устроит герцог?

"Ну да, объяснить-то ей можно, – Саннио сам понял, что хватил лишнего. – А вот слушать она будет? Найдется свой Алларэ, – зеленоглазый герцог воплощал у секретаря все зло и коварство мира, – и прощай, все увещевания!". Что же, Гоэллон, получается, прав? Нет. Не прав, и вот почему: он собирается поступить ровно так же, как и предполагаемый соблазнитель. Ну и толку с того, что вместо красивых слов будет нечто другое? Почему герцог решил, будто девушка поймет некую разницу, научится отличать страсть от любви и прочая?

– О чем вы думаете, драгоценнейший мой? Вы уже долго сидите без единого слова, а ведь собирались со мной спорить, не так ли?

– Герцог, но чем ваш поступок лучше поступка соблазнителя? Чему вы сможете ее научить?

– Управлять своими чувствами и желаниями своего тела. Выбирать по собственной воле, а не под влиянием чужих слов и уловок. Если она захочет выйти замуж или завести любовника, то будет понимать, зачем и для чего это делает.

– Интересно, почему вы же запретили герцогу Алларэ тоже преподать мне некие уроки? Не думаете, что и это могло бы мне пригодиться? – дерзко спросил Саннио. – Я смог бы выбирать между мужчинами и женщинами...

– Если вы желаете – так разрешу и даже попрошу, – улыбнулся Гоэллон.

– Нет, благодарю, герцог, – передернулся секретарь. – Не желаю. Но и Керо, кажется, тоже не желает. Вы ее заставляете.

– Она могла бы отказаться, если бы мое распоряжение показалось бы ей столь же противоестественным. Как вы слышали, она не сделала ничего подобного.

– Отказаться? Не больше могла, чем от уловок обольстителя! Вы приказали, и она послушалась, как всегда слушается!

– Саннио, если я сейчас прикажу вам раздеться и отдаться мне прямо на столе... ну, чернильницу мы уберем, конечно... вы согласитесь?

– Разумеется, нет! – Саннио вспыхнул от возмущения.

– А если я буду настаивать?

– Я постараюсь покинуть ваш кабинет незамедлительно. А потом ваш дом.

– Обычно вы беспрекословно исполняете мои приказы, тут-то в чем дело?

– Ваши противоестественные желания я исполнять не обязан и не намерен!

– Успокойтесь, у меня нет никаких противоестественных желаний, особенно в ваш адрес. Однако ж, видите, моим приказам вполне можно сопротивляться. Если девица Къела не исполнит мой, я соглашусь с этим и не буду настаивать. А вам я разрешаю прочитать ей проповедь обо всем, чем угодно. Время до полуночи в вашем распоряжении, а меня даже не будет дома. Дерзайте, мой юный друг! – герцог принялся выбирать перья, потом вновь взглянул на Саннио. – У вас есть еще вопросы или возражения?

– Я с ней поговорю, – пообещал Саннио.

– Отлично, я как раз собирался вас об этом просить, – усмехнулся Гоэллон. – И это – один из основных уроков, которые я хочу ей преподать.

– Простите, герцог, я вас не понял.

– Прекрасно поняли. Право выбирать, право отказать кому угодно, хоть опекуну, хоть наставнику, хоть королю в том, на что он не имеет никакого права. Постарайтесь ее отговорить, Саннио, я буду вам весьма признателен, если вы преуспеете.

– А кто же тогда будет открывать ей тайны отношений на практике, герцог? – Саннио уже мало что понимал, только то, что сегодня его не будут наказывать за дерзость; по всем правилам герцог уже мог повесить его во дворе на каштане, и Саннио бы с этим смирился: заслужил. Ну так еще одна шпилька прическу не испортит.

– Тогда я сочту, что она в этом уже не нуждается. Вы свободны... – секретарь уже поднялся и собрался уходить, когда герцог остановил его. – Подойдите ко мне.

Саннио подошел к столу. Гоэллон пару минут медлил, глядя на него в упор, кажется, подбирал слова. Под тяжелым пристальным взглядом из юноши куда-то улетучивались весь пыл и дерзость, ему хотелось поклониться и просить прощения. Чего он тут наговорил, и каким тоном... что за демон в него вселился, как все это вышло?

– Драгоценнейший мой, запомните – сегодня последний раз, когда вам было позволено высказываться подобным образом и лезть в мои дела подобным манером. Я позволил вам это лишь потому, что вы вместе со мной прошли весь путь, связанный с этими людьми. – Людьми, а не детьми, отметил Саннио. Да, детьми их уже не назовешь. -Вместе и наравне. Вы принимали в них ничуть не меньшее участие, и было бы жестоко с моей стороны не выслушать вас. Но – третьего раза я не допущу. Еще одно дерзкое слово, еще одно оскорбление – и я поступлю с вами так, как положено в подобных случаях. Так, как поступил бы с зарвавшимся секретарем, например, граф Агайрон. Возможно, я даже проконсультируюсь у него, каким именно способом он наказал бы наглеца, забывшего свое место. Ясно вам?

– Да, герцог, – Саннио поклонился, и, поскольку господин вернулся к письму, тихо вышел из кабинета, удивляясь, что жив, здоров и получил такое странное распоряжение.

Беседовать с Керо на эту тему? Легче утопиться в старом колодце, который вырыт на заднем дворе. Снять жестяную крышку и сигануть вниз. Герцог – мужчина, и в разговоре с ним многие вещи можно называть своими именами, но как говорить с девицей Къела? Какими словами? Саннио подозревал, что будет заикаться и мямлить; ну да ладно: он должен и обязан, даже не потому, что герцог приказал... Если бы герцог запретил, Саннио все равно поступил бы по-своему.

К Керо он пришел уже вечером, когда герцог уехал на бал. Постучал в дверь, услышал "войдите!", осторожно приоткрыл дверь. Керо сидела перед зеркалом в своей спальне, расчесывала волосы. Пепельная волна падала почти до пола. Тяжелые густые волосы вились на концах.

– Да, сударь Васта? Чем обязана? – девушка увидела его отражение в зеркале, но не обернулась. Тонкая рука мерно проводила гребнем по волосам.

– Я хотел поговорить с вами, – Саннио всегда обращался к ученкам на "вы", а сейчас иначе и не смог бы. Он сел на обитый бархатом круглый табурет. – Герцог хотел, чтобы я сделал это, да я и сам хотел.

– О чем же? – равнодушно спросила северянка.

– О том распоряжении, которое вы сегодня получили от герцога... – Саннио покраснел, а вот Керо, как было видно в зеркале, – ничуть. Движение руки не замедлилось ни на миг.

– Вас-то каким образом это касается? – холодно бросила девица Къела. – Ах, да, приказ герцога. Выполняйте свой приказ.

– Я хотел сказать, что вам вовсе не обязательно... ну, приходить к герцогу.

Рука все же дрогнула. Едва заметно – но Саннио отметил эту заминку.

– Это велел передать мне герцог?

– Нет... он хотел, чтобы я вам сказал... то, что сам хочу сказать, а я хотел сказать... – Саннио окончательно запутался, а ведь еще и не начал. Да уж, проповедь... Мычание телка, а не проповедь получается.

– Мэтр Васта, вы явно взволнованы. Налить вам воды? Вина? Приказать подать чаю?

– Нет, спасибо. Госпожа Къела, послушайте... вы не обязаны. Понимаете? Не обязаны, и я думаю – не должны. Герцог... он не будет настаивать. Он сам так сказал. А если будет, я...

– Мэтр Васта, – Керо отложила гребень и развернулась на своем табурете. – Я весьма огорчена тем, что вы взяли на себя смелость обсуждать с герцогом мою персону и наши интимные дела. Герцог тоже огорчил меня, но я спрошу о причинах его самого. Впрочем, вам, как нашему воспитателю, наверное, и это позволено?

Саннио прикусил губу. Вот так вот – "их интимные дела". Северянка, наверное, права – неприлично обсуждать подобные вещи. Это касается только двоих; но юноше казалось, что он защищает Керо, а она вывернула все наизнанку. Будто секретарь вздумал влезть в отношения герцога и его любовницы. Интересный поворот событий. И этот лед в голосе, эта сдержанность оскорбленной благородной дамы – откуда в недавней "мышке" все это? Мэтр Васта начал подозревать, что напрасно вмешался в это дело.

– Как воспитателю, – соврал Саннио. – Госпожа Къела, вы меня точно поняли? Вы не обязаны. Вы можете отказать. И я считаю, что должны отказать. Герцог не имеет права ждать от вас покорности в подобных вопросах. Это совершенно лишнее. Вы меня понимаете?

– Я вас прекрасно понимаю, мэтр Васта. – Уже не просто лед, а целые торосы, наверное, как в Северной предельной пустыне, с которой граничит графство Къела. – На всякий случай я повторю то, что вы сказали, и вы сможете проверить меня, как на уроке. Вы считаете, что я имею право отказать герцогу Гоэллону в его желании обучить меня определенным вещам. Вы считаете, что я должна это сделать. Я все говорю правильно? – колющая льдинками насмешка. Этот вопрос Керо задавала в первые седмицы, отвечая урок.

– Да, да...

– С первым тезисом я абсолютно согласна. Да, я имею право отказаться. Я прекрасно знаю это. А вот со вторым не соглашусь. Не должна. И не буду, – оказывается, нежные розовые губы могли изрекать чеканные фразы не только на уроках риторики.

– Но почему, Керо?!..

– Для вас я не Керо, мэтр Васта, – поправила северянка. Ровно, спокойно, но лучше бы отвесила пощечину. – Тем не менее, я отвечу на ваш вопрос. Потому что таково мое желание. Вы удовлетворены? Теперь вы оставите меня в покое? Я хотела переодеться. Или я обязана делать это в вашем присутствии?

Саннио вскочил. Сходил, называется. Если герцог узнает о разговоре, будет долго смеяться. И все же на душе изрядно полегчало. Если девица Къела сама этого хочет и все прекрасно понимает, ну так пусть идет хоть в спальню к Гоэллону, хоть на Кандальную улицу! Саннио сделал все, что мог – не запирать же упрямую в комнате? Такая чего доброго в окно вылезет, хотя бы назло секретарю. Влюблена она в герцога, что ли? Или просто упирается только потому, что мэтр Васта попытался ее отговорить? Противостоящий ее побери, пусть сама решает, что ей нужно – она, кажется, в состоянии. Хотя почему бы не проверить?

– Госпожа Къела, а если вместо герцога я решу вас чему-нибудь научить?

Оплеуха, полученная Саннио, заставила его вспомнить о том, что он говорит не только с (пока еще) девицей из Старшего рода, но и с девушкой, которую учили защищаться герцог Гоэллон и Кадоль. Перед глазами закружились цветные искры.

– Вы забываетесь, Васта, – прошипела Керо. – Да и чему вы можете меня научить?

– А если прикажет герцог? – наверное, Саннио вчера забыл помолиться на ночь, и во сне в него вселилась целая куча зловредных демонов, а может, и сам Противостоящий.

Керо распахнула пеньюар и показала тонкий поясок, к которому был привешен короткий кинжал в кожаных ножнах.

– Это достаточно убедительный ответ? – спросила она. – Один из нас этого урока не переживет.

– Вы влюблены в герцога? – Интересно, а вторую пощечину, для симметрии, отвесит?

– А вы? Могу ли я считать, что ваша дерзость продиктована ревностью? – мерзавка ядовито улыбнулась – не иначе как у Гоэллона выучилась.

Саннио остолбенел. Дать бы ей пощечину в ответ, – но женщин не бьют, что бы они ни говорили, даже подобные гадости.

– Вы спятили? – выдавил он.

– А вы? Почему вы сочли, что я влюблена? Потому что принимаю его предложение, а вам отказала? Вам назвать поименно тех, кому бы я тоже не стала отказывать? И в них я влюблена?

Секретарь вновь покраснел, должно быть, до корней волос. Он глянул в зеркало – так и есть, вареный рак в панцире, в серой камизоле. Нужно было прекращать неприличный и оскорбительный для обоих разговор.

– Благодарю, госпожа Къела, вы полностью избавили меня от беспокойства за вашу судьбу, – слегка поклонился Саннио. При необходимости и он мог выражаться подобным образом, это к тому же было куда легче, чем говорить по душам со взбалмошной нахальной девицей.

– Рада за вас, – презрительно бросила северянка. – Если встретите Марису, скажите ей, что мне нужно жемчужное ожерелье.

– Вы спутали меня со своим лакеем, – Саннио еще раз поклонился и вышел.

За девицу Къела он уже ничуть не волновался, и это радовало. Нет, ну какова ведьма, а?! Что там водится в тихом омуте? Щуки? Щука она къельская после этого. Это ради нее Саннио надерзил герцогу, ради нее рисковал если не головой, то местом? Стоило это того?

Саннио спустился через кухню в погреб, взял там бутылку вина, вылез наружу за штопором, хлебнул прямо из горла и решил, что – да, стоило. Разбитая скула саднила, юноша коснулся ее пальцами и увидел кровь. И все равно – стоило!..

8. Саур – Собра – Къела

Вестовой был тяжело ранен. Тамерский иззубренный болт, пробивший ребро, нельзя было вытащить на ходу, и древко просто перерубили чуть пониже наконечника. Каким чудом солдат выдержал трое суток в седле? Почему вообще отправился именно он, почему не передал пакет с донесением другим?

Рикард понимал, что шатающийся, харкающий кровью человек сделал невозможное, но не понимал – зачем. Что такого случилось на западе, что потребовался этот подвиг?

Оглушительно орали вороны – теперь, как и по осени, везде было много ворон, наглых и разжиревших на человечине, – дул пронзительный северный ветер, по небу бежали быстрые облака, отливавшие лиловым, а разбуженный на рассвете генерал Меррес стоял напротив раненого вестового и не мог понять, что произошло.

– В лазарет его, – приказал он, и, не сдержавшись, рявкнул на солдат: – Что стоите, ослепли?!

– Нет, мой генерал, – прохрипел раненый, в очередной раз хватаясь за левый бок. – В пакете... не все...

– В лазарет, сержант! – еще раз рыкнул Рикард. – Поговорим там. Альберт, поднимай маршала.

Ординарец скорчил кислую рожу. Маршал Алессандр прибыл со своей свитой, и его ординарцы, повара и прочая мелочь мигом перессорилась с остальными: каждый думал о себе, как два генерала и три полковника в придачу. С ними старались не связываться и держаться подальше, но горластые требовательные нахлебники напоминали о себе каждый день.

– Быстро, быстро! – едва не пнул Альберта генерал Меррес.

Вестового под руки увели к лазарету ставки. На шум голосов во дворе спустился полковник Эллуа. При виде него Рикард всегда испытывал смешанные чувства: и радовался, что рядом действительно надежный офицер, чьи доклады всегда были безупречны, предложения – толковы, а дисциплина в полку – идеальна; и злился, не понимая, почему эллонский кавалерист подчиняется любому приказу, выполняет любое распоряжение и ни с кем не спорит. У него на высоком лбу с залысинами просто написано было, что он – сам себе хозяин, и Устав чтит лишь на словах, а кроткой овечкой лишь прикидывается. До поры. Когда пора пройдет, Рикард не знал, но чувствовал, что так и случится.

Эллонцу, как всегда, хватило каких-то косвенных примет – кровавых плевков на снегу, следов, обрывков услышанного, – чтобы понять большую часть происшедшего. Генерал Меррес уже привык, что общее полковник схватывает сам, а вопросы задает лишь чтобы уяснить для себя частности.

– Мой генерал, позвольте задать вопрос? – хрипловатый спросонья голос был, как обычно, невыразительным.

– Да, полковник...

– Курьер прибыл от полковника Дизье или полковника Карро?

Рикард едва не сказал "не знаю" – он до полудня вообще плохо соображал. Пакет он еще вскрыть не успел. Вестовой что-то говорил, Рикард услышал это считанные минуты назад, но вот проклятье – выветрилось из головы. А зачем Эллуа вообще это знать? Еще через минуту до генерала Мерреса дошло. Если от Карро, который теперь командует обороной перевалов, то еще ничего страшного. Не считая того, что полковник Карро, любимый дядюшкин вассал, видать, получил по голове сосулькой и отправил тяжело раненого за многие сотни миль. А вот если от Дизье, полк которого расположен на границе Саура и Къелы, то... То дела, видимо, плохи. Если повстанцы отрежут части армии друг от друга, то будет много крови. Еще больше, чем сейчас.

Все обещания маршала Мерреса, который сказал, что к Новому Году на севере будет тихо и спокойно, пошли прахом. Весна уже началась, а ни о каком покое речи не шло. Напротив, с каждым днем делалось все хуже и хуже. Казалось, что каждый северянин, который не сбежал на юг, взялся за оружие. Даже Рикард – не без коротких замечаний Эллуа, – понимал, что крестьянин, деревню которого сожгли за помощь бунтовщикам, имеет лишь два выхода: или бежать в Эллону, или идти в отряд к своему владетелю, где он, по крайней мере, будет сыт. Понимал ли это маршал Алессандр, генерал спрашивать боялся.

Рикард согнул пакет пополам, ломая печати, стряхнул сургуч. Обертка порхнула на землю запоздалым осенним листом. Внутри оказался лист ткани, на диво чумазый – понизу бурые пятна, сверху жирный отпечаток пальца, испачканного в саже. Генерал Меррес изумился: совсем в Къеле страх потеряли, отправляют в ставку такую сортирную тряпку?!

Потом он принялся читать каракули, нацарапанные, должно быть, не на столе, а на спине ближайшего солдата. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять смысл написанного. Понадобилось много сил, чтобы замереть с куском мятой ткани в руке, а не выбраниться на весь замок, не швырнуть клятое донесение в снег и не начать топтать его ногами.

Тамерские войска заняли графство Къела.

– Позвольте, мой генерал? – Эллуа протянул руку и Рикард с удовольствием вручил ему донесение, которое жгло ладонь.

– Этого стоило ожидать, – кивнул эллонец через минуту. – Еще в начале зимы в Тамере было достигнуто соглашение между кесарем и графом Къела об оказании военной помощи.