Текст книги "Дом для демиурга Том 1: Поднимается ветер... (СИ)"

Автор книги: Kriptilia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 45 страниц)

– Алессандр? Как маршал?

– К сожалению, именно так. К сожалению даже не потому, что мне придется в своем доме терпеть тезку этого бездаря от фортификации, а потому, что ни в один приют Литы, Саура, Эллоны или Алларэ в названный год не привозили ни одного младенца с подобным именем. Предполагать, что ретивая служанка увезла новорожденного куда-нибудь в Кертору, было нелепо... и я был сильно озадачен. Загадка разрешилась просто. Служанка эта ведала грамоту с пятого на десятое, да еще и была родом из Къелы, а потому ребенка называла привычным ей образом: Сайно. Приютский же писец... о, это целая драма, – оказался вообще огандцем, раскаявшимся ноэллианским еретиком... Вы улыбаетесь, да? Чем дальше, тем больше похоже на дурной роман?

– Романов я не читал, – вздохнул Саннио. – Но на представление жогларов уже похоже. Обхохочешься...

– В общем, этот раскаянный писец, вразуми его Сотворившие так больше не делать, если моего внушения не хватило, снабдил вас приятными его слуху именем и фамилией, даже не позаботившись записать, как ребенка назвала та служанка. Так и появился на свет Саннио Васта. Васта – это такой городок на юге Оганды, и на местном наречии – "счастье". Так вот, Счастье вы мое, в результате, я разыскал вас в школе мэтра Тейна. Достаточно было поглядеть на вас из окна, чтобы убедиться, что потеря обнаружена. Вы действительно похожи и на свою мать, и на моего брата. Это было уже год назад, и я не стал забирать вас из школы, решив, что законченное обучение вам не повредит...

– А моя мать... она жива? – Саннио с трудом дождался паузы.

– Да, если никому не пришло в голову разорить монастырь Милосердных сестер в Лите. Но, боюсь, вам придется общаться языком жестов. Сестра Эудрейд крайне строго соблюдает обеты... – Гоэллон криво усмехнулся. – В общем, происхождение у вас самое что ни на есть благородное: мать из Свенлингов, отец из Гоэллонов. Правда, существует некоторая заминка с легитимностью этого союза. Попросту говоря – вы бастард, пока что не признанный ни одним из родов.

– Я что, – вытаращил глаза Саннио, до которого вдруг дошло кое-что ошеломляющее. – Еще и правнук короля Лаэрта?!

– Ну, если я его внук, и ваш отец был его внук – то, надо понимать, вы именно правнук. Другого слова для обозначения сына внука еще не придумали, – развел руками герцог. – А также двоюродный племянник нынешнего короля, троюродный брат наследников и Ларэ, управляющего Энором, помните его?

– Помню, – бездумно, как заводной болванчик, кивнул Саннио. – Герцог, а вы точно не шутите? Вы... умеете.

– Вы имеете в виду, что с меня сталось бы. Ну нет, Саннио, есть пределы и моему остроумию. Все, рассказанное мной – чистая правда. Вы можете убедиться во всем лично, начиная от письма девицы Одри и заканчивая разговором с мэтром Тейном. Займитесь на досуге, если желаете.

– И что мне теперь делать?

– Ничего особенного. Всего лишь спешно изучать все то, что полагается знать единственному наследнику Старшего Рода Собраны, – подмигнул Гоэллон и усмехнулся, как недавно помянутый жоглар, играющий злодея. – Мало вам не покажется, я обещаю. У вас есть всего три года на то, чтобы вызубрить все, что в вашего отца вкладывали, а также и вколачивали розгами, с самого рождения. И, в отличие от секретарских обязанностей, все это вы будете знать назубок, опять же – я обещаю.

– Почему три?

– Когда вы достигнете полного совершеннолетия, то будете представлены королю, как мой официальный наследник. А пока – когда мы избавимся от наших дорогих учеников, вас ожидает церемония признания законным отпрыском рода. Впрочем, вот это, – герцог протянул руку и взял со стола серый бархатный футляр с серебряным гербом. – Я прошу вас носить уже с сегодняшнего дня.

Футляр без предупреждения полетел к Саннио, и тот уже привычным движением взял его из воздуха. Внутри оказалось тяжелое серебряное с чернью кольцо-печатка. Паук, обхвативший лапами свиток.

– Храним забытое, – сказал юноша, кончиками пальцев прикасаясь к кольцу.

– Да, девиз нашего рода, – без обычной иронии ответил герцог. – Даже не могу поздравить вас с тем, что это теперь и ваш девиз. В забытом слишком много того, что лучше не ворошить, да и вовсе не помнить, но наша судьба – знать это. Надевайте кольцо, не надо на него смотреть, это не натюрморт кисти Флаона, – и опять такая привычная... родная, да, конечно, именно так, насмешка. – На средний палец правой руки, вы же правша.

Саннио просунул палец в широкий ободок, поднял руку. В первый миг перстень показался очень тяжелым и неудобным, но стоило шевельнуть кистью, как он словно бы слился с рукой, прирос к коже и стал ее естественной частью. Странно было помнить, что еще час назад, и год назад, и вообще всю жизнь он обходился без увесистой серебряной штуковины на пальце и не чувствовал себя голым.

– По руке... – удивленно сказал он.

– Неужели вы думаете, что я не помню вашего размера? – усмехнулся Гоэллон. – Дорогой мой Алессандр, я все-таки не худший из хиромантов Собраны, и, хоть у Керо есть все шансы превзойти меня, но пока что этого не случилось. Носите кольцо постоянно. Надеюсь, теперь вам не будут досаждать головные боли...

– А?! – Саннио изумленно посмотрел сначала на кольцо, потом на герцога. – Простите?

– Вы когда-нибудь слышали поговорку "королевская кровь – золотая кровь"?

– Ну конечно...

– У этого золота есть много достоинств. Все, в ком есть ее толика, обычно здоровы и выносливы. Думаю, именно поэтому вы пережили свою горячку, да и у Тейна не загнулись, и в дороге держались наравне со мной... – Услышав явную лесть, Саннио покраснел. – Но есть и оборотная сторона монеты. Дети с королевской кровью должны рождаться в браке, или хотя бы быть признанными бастардами. Как Фиор Ларэ, например. Иначе они не переживают совершеннолетия. Кровь дает силы, она же и губит.

– Так если бы вы меня не нашли, я бы умер?

– Если бы да кабы – в Тамере восстали бы рабы, и был бы не Тамер, а всем соседям пример, – герцог улыбнулся. – Идите сюда, наследничек.

Саннио подошел, и Гоэллон поднялся ему навстречу. Как тогда, в первую встречу, герцог приподнял его подбородок, заставляя посмотреть в глаза, а потом с силой прижал к себе и коснулся губами лба.

– Саннио, – прошептал Руи. – Вам будет тяжело, очень тяжело. Нам обоим. Но запомните, пожалуйста... – голос его ощутимо дрогнул. – Даже если вы не выучите ничего, даже если станете самым отвратным из герцогов Эллоны... все это неважно. Вы мне очень дороги таким, какой вы есть.

Юноша зажмурился, чтобы сдержать навернувшиеся на глаза слезы, потом не выдержал и уткнулся лицом в плечо Гоэллона. Никто и никогда не говорил ему ничего подобного, никто не обнимал вот так, и защищая, и ободряя. Плакать было стыдно и больно, мужчинам плакать не положено, а уж наследникам Старших Родов – тем более, но слезы прожигали веки и стекали по щекам.

– Вы передали мою просьбу? – спрашивать, наверное, не стоило, но принц нервничал. Прекрасно понимал, что нужно дождаться ответа от Кертора, а задавать вопрос при втором учителе и вовсе не стоит, но – не мог удержаться.

Алларский наставник смотрел в сторону, всем видом показывая, что личные беседы принца и господина Кертора не имеют к нему ни малейшего отношения, и он не слушает, как и подобает благородному человеку. Слишком явно показывал – поглядев на светловолосого человека в темно-синей, почти черной, траурной одежде, Араон уверился в обратном. Слушает, да еще как, навострив уши. Пусть слушает. Либо ничего не поймет, либо Кертор ему и так все расскажет. Или уже рассказал.

– Да.

– И что же?

Кертор замялся. Думал о том, как вежливо переформулировать то, что услышал? Придумывал, что соврать? Или уже соврал, а на самом деле ничего не передавал? Может быть, просто не хотел говорить при Далорне? Араону хотелось научиться читать мысли. Это помогло бы.

Араон посмотрел за плечо учителю. Мокрые взъерошенные деревья нахохлились, как птицы. Песок на площадке для фехтования был изрыт во время занятий, и теперь углубления заполнялись водой. Слишком много было воды в столице, воды во всех видах. С весны до осени – дожди, зимой – снег, а еще туманы, морось, роса и прочая сырая мерзость, которая льется на голову, забирается под одежду, проникает даже под одеяла. Безмозглые поэты вдохновенно воспевали весенние грозы; должно быть, любовались ими, сидя под крышей. Принц был уверен, что ни одному человеку, который попал под ливень в начале девятины святого Окберта, не придет в голову славословить ледяные потоки воды, перемежающиеся градом.

– Герцог ответил, что он обдумает ваше пожелание, – выдавил, наконец, керторец.

– Вот как? А что же он сказал на самом деле? – улыбнулся принц, потом, насладившись тем, как учитель изменился в лице, добавил: – Не стоит щадить мои чувства.

Последние седмицы многому его научили. Араон понял, почему отец разговаривал со своими подданными именно так, как он это делал. Внезапно заданный вопрос сродни неожиданному выпаду. Словесная дуэль мало чем отличается от поединка на шпагах. Притворяйся неловким и беспомощным, кажись растерянным и напуганным, делай все, чтобы противник счел тебя дураком и неучем, а обманув – бей. Ложный удар, обманный прием, гибкость, выдержка – и победа на твоей стороне. Хотя бы в разговоре, если уж фехтует господин Кертор лучше (и это, кажется, навсегда).

Герцог Алларэ когда-то сказал, что в поединке человек проявляет свою истинную суть. Флэля это не касалось. Дрался он отлично, а вот во время беседы был беспомощен и доверчив, словно щенок. Он не умел лгать и притворяться.

– Он сказал, что, возможно, примет ваши извинения, если вы измените свою манеру обращения с братом, – ответил Кертор. Далорн и ухом не повел, значит, был уже полностью осведомлен обо всем. Следовательно, керторец еще и болтлив. Замечательное сочетание...

– Весьма изящно со стороны моего уважаемого родственника ставить мне условия...

– Я полагаю перерыв законченным, – повернул голову Далорн. – Ваше высочество, прошу продолжать упражнение.

– Мне не нравится, когда меня перебивают, – ответил принц.

– Вам следовало бы сказать это в манере кесаря тамерского: нам не нравится, когда нас перебивают, – если бы алларец улыбался, принц посмеялся бы над его шуткой. Далорн же попросту дерзил в лицо наследнику престола. Должно быть, считал, что следующим королем станет Элграс? – Ваше высочество, если за время моего отсутствия вы решили, что не нуждаетесь в уроках, то извольте распорядиться об отмене занятий. Если же вас по-прежнему привлекает фехтование, то будьте любезны не нарушать ритм урока посторонними беседами.

– Да, я больше не нуждаюсь в услугах соглядатаев и наглецов! – выпалил Араон.

Он мгновенно пожалел о сказанном. Нужно было оставить обоих при себе, наблюдать за ними в то время, как оба следили за принцем. Ошибка, конечно. Серьезная ошибка. Двое преданных слуг герцогов Эллонского и Алларского, с которыми дважды в седмицу проводишь пару часов – роскошь в положении Араона, и теперь он этой роскоши лишился из-за несдержанности, из-за сиюминутной вспышки гнева... Но что сделано, то сделано, теперь остается только распрощаться.

– Благодарю, ваше высочество, – алларец убрал шпагу в ножны, резко и глубоко поклонился. – Не забудьте сообщить епископу Лонгину об изменениях в вашем расписании.

Араон стоял так, что уходящий был виден ему в профиль. Широкий размашистый шаг, расправленные плечи, плотно сжатые губы. Ни тени раскаяния на лице. "Этот господин много себе позволяет, – подумал принц. – Скоро он об этом пожалеет...".

Второй учитель стоял, нелепо приоткрыв рот, словно пятилетний малыш. Араона за подобное выражение лица шпыняли и стыдили, а благородный человек из Старшего Рода, оказывается, мог себе подобное позволить. Темные глаза под пышной пепельной челкой уставились на принца так, словно тот обзавелся пламенным ореолом вокруг головы или отрастил вторую пару ушей. Шпага уткнулась острием в мокрый песок. Учитель делал ровно то, за что стыдил ученика.

– Знаете что, ваше высочество... – заявил вдруг шпион герцога Гоэллона. – Передавать ваши извинения Эмилю я не буду!

Керторец развернулся и отправился восвояси – без поклона, без единого слова прощания.

Принц остался во дворе в одиночестве. Вдалеке звучали голоса: сменялся караул. С края узорчатого водостока стекали последние капли недавнего ливня, пряно пахло молодой хвоей. Сутулый подросток уныло поежился, пошел к высокой стене темно-зеленых ветвей, сорвал веточку и растер между пальцами. Смолистый сок на ощупь оказался противным и липким, но запах действовал лучше нюхательной соли.

Глупость, ошибка, очень большая ошибка. Епископ обязательно спросит, почему принц отказался от уроков. Новые учителя его преосвященству, разумеется, не нравились, но едва ли он поверит, что Араон внял назиданиям главного воспитателя и решил пренебречь фехтованием ради других наук. Хоть последнюю пару девятин они и прожили душа в душу, все равно столь резкая перемена вызовет любопытство и целую кучу вопросов.

Сказать, что оба были слишком дерзки и распущенны? Тогда епископ, разумеется, пожалуется отцу, и начнется долгое, нудное выяснение. Король захочет наказать нерадивых наставников, которым было доверено обучение наследника, а те изложат свою версию событий и, разумеется, подробно расскажут о последнем разговоре. Всплывет обвинение, брошенное в лицо Далорну – и как объяснить, почему принц назвал их соглядатаями? Наглецами – ладно, это еще можно как-то подтвердить. Алларец был весьма строгим наставником и часто разговаривал с принцем так, словно считал его нерадивым слугой из числа простолюдинов. Соглядатай – другое дело. Отец или Лонгин спросят: чей же? И что ответить? Правду? О да, король будет в полном восторге, узнав, что у наследника есть собственное мнение о двух советниках, и мнение весьма нелестное...

И, разумеется, поинтересуется, откуда оно взялось.

Если отец допытается о визитах ночного гостя... лучше, пожалуй, пойти и повеситься.

Одно неосторожное слово было брошено в лицо герцогу Гоэллону, и последствия оказались печальными. Араон обязан был сделать выводы и научиться держать язык за зубами, в каком положении ни оказался бы, – но вновь сделал все то же самое...

Рука, испачканная в липком соке, сама собой поднялась и хлестнула по щеке. Одна, другая, третья пощечина.

Стало легче.

– Тебе помочь?

Элграс? Откуда он тут взялся? Ему полагалось корпеть над математикой в классах, оттуда до фехтовальной площадки очень далеко: почти половина дворца. Как давно он пришел? Что успел услышать и увидеть? Сидел в кустах и подглядывал? Отлично, просто отлично...

Братец вылез из-за туи, стряхнул с плеч капли дождя и засунул большие пальцы за пояс. Слегка раскосые голубые глаза ехидно созерцали пятна на щеках Араона. Младший брат удивительно неприятно улыбался – словно скалился. Чем дальше, тем больше Элграс походил на какую-то хищную тварь: не то на рысь, не то на дикого кота. Не хватало только кисточек на ушах.

– Нам не нра-авится, когда нас перебива-ают, – пропел Элграс. – А хорошо тебя умыли, Араон, правда? И хорошо, что тебя больше не будут учить эти господа.

Значит, он слышал весь разговор, с самого начала... час от часу не легче! Три свидетеля, и не докажешь, что учителя сговорились не только между собой, но и с Элграсом, которого и в глаза ни разу не видали. А если братцу придет в голову самому обо всем рассказать епископу или отцу? И что он мог понять из беседы?

– Думаешь, теперь они будут учить тебя?

– Почему бы и нет? – до ушей улыбнулся Элграс. – Тебя два лучших фехтовальщика столицы не устраивают, а мне, как младшему, – в самый раз. Не все ж им возиться со всякой бездарью, а?

– Не испытывай мое терпение, – посоветовал Араон.

– Бездарью, – с удовольствием повторил брат. – И трусом.

– Еще слово...

– Благородный человек уже взялся бы за шпагу, Араон. Но тебя же никто не слышит, да? Помнишь, что нашего деда называли Мышиным Королем? А ты будешь даже не мышиным, а королем-грозой-мокриц!

– За шпагу? Изволь!

Оказалось, что отломить с острия шпаги защитный наконечник в виде бутона легко, очень легко. Удивительно даже, что он продержался там все время последнего занятия. Мелькнула мысль: может быть, нарочно был подпилен? Потом Араон сообразил, что – нет, просто сам он слишком зол, и все получается само собой. Неровный излом казался достаточно острым, чтобы пустить наглецу кровь. Пара шрамов – хорошее напоминание для вконец одичавшего брата...

Выпад – мимо, и – ответный удар клинком о клинок, от которого рука Араона мгновенно онемела, а шпага отлетела прочь на несколько шагов. Принц стиснул зубы. Он не чувствовал правой руки, словно ее и вовсе не было...

Пинок в колено. Песок под ногой оказался удивительно скользким. Падение навзничь. Острие шпаги Элграса упирается в расшитый золотой нитью воротник, шитье колет, но как определить, на месте ли защитный "бутон"? Кажется, у брата была учебная шпага, но – почему памяти об этом не осталось? Араон же мгновение назад видел острие...

Нелепый день, нелепая ссора с учителями, нелепый поединок с братом! Кто его выучил? Гоэллон?

Штаны и куртка промокли насквозь: он плюхнулся прямо в лужу. Ледяная вода под лопатками, давящий на горло клинок, оскал на лице брата, смеющиеся рысьи глаза...

– Ваше высочество! Немедленно прекратите!

– Остановитесь!

Гвардейцы из патруля. Почти вовремя.

– Тебе повезло, – шепотом сказал Элграс, убирая шпагу от горла Араона и поднимая ее так, чтобы лежащий увидел острие.

Наконечник в виде бутона тюльпана оказался на месте.

Потом шпага полетела под ноги приближающимся гвардейцам, а брат резво помчался в противоположную сторону.

Через две седмицы от начала вторжения тамерцев Рикард Меррес пришел к выводу, что полковник Эллуа, при всей его деланной невозмутимости, – трус и обычнейший паникер, которому нечего делать в армии. Хладнокровного труса Рикард видел впервые в жизни, логика подсказывала, что такого и вовсе быть не может, однако ж, иначе расценить поведение кавалериста он не мог.

Все складывалось на редкость удачно для Собраны. Даже погода встала на сторону армии, ведущей справедливую оборонительную войну. В Къеле и на западе графства Саур непрестанно шли холодные весенние дожди, порой сменявшиеся мокрым снегом. Разведчики доносили, что солдаты тамерской армии страдают от болезней, теряют боевой дух, а командование проявляет нерешительность. Три седмицы прошли в маневрировании на западе графства. При этом погода на востоке стояла отличная: тепло, сухо. Дороги быстро высыхали, теплевшее с каждым днем небо молча улыбалось собранцам.

Даже усиленная примкнувшими владетелями армия Тамера оказалась не столь многочисленной, как можно было предположить по первым паническим донесениям: не более пятнадцати тысяч. Они бессмысленно топтались между западной границей и краем равнины, на которой располагалась столица графства. Вопреки мнению полковника Эллуа о необходимости отступить к реке, маршал Меррес принял решение выдвинуть войска к западу от Саура, навстречу тамерской армии, и занять позицию, мешавшую тамерцам продвинуться вглубь страны.

Они и не стали продвигаться – вместо того принялись играть в "кошки-мышки", то приближаясь к равнине, то отдаляясь, если маршал выдвигал вперед несколько отрядов. Тамерцы упорно уклонялись от прямого противостояния. Подобные трусость и нерешительность играли на руку армии Собраны: простуды, кишечные болезни и сырость делали свое дело. К тому же тамерцы быстро столкнулись с той же проблемой, что и раньше – собранцы: дефицитом фуража и продовольствия. Практически все, что можно было собрать, уже вывезли в Саур еще в последнюю зимнюю девятину. Размокшие дороги препятствовали своевременному подходу обозов.

Маршал Меррес выжидал удачного момента, чтобы дать генеральное сражение. Одним ударом покончить с армией Тамера и мятежных владетелей. Каждый день ожидания играл ему на руку: чем дольше тянулась игра, тем слабее делались войска противника, а настроение в изначально испуганной и начисто утратившей боевой дух армии Собраны улучшалось. Орда, пришедшая из Тамера, оказалась и не так велика, и не так опасна, как показалась сначала. "Кесарята" проявили себя трусами, избегавшими серьезных столкновений.

Предложения, которые на советах ставки вносил полковник Эллуа, встретили одобрение лишь у нескольких офицеров, которых маршал Алессандр обозвал "зайцами". Прозвище к кучке трусов приклеилось прочно. Теперь, как только один из них пытался открыть рот, кто-нибудь поднимал правую руку, сгибая указательный и средний пальцы: "заячьи уши", обидный жест, знакомый любому мальчишке.

Во вторую седмицу девятины святого Окберта командующий тамерской армией князь Долав допустил ошибку, которую маршал Меррес с торжествующей ухмылкой назвал "славным подарочком". Его армия заметно уступала собранской в численности: четырнадцать тысяч против двадцать одной, и это считая отряды саурских и къельских владетелей. С такими силами он не мог рассчитывать на победу в сражении и решил отойти к границе, отгородившись грядой холмов: должно быть, ожидал подхода подкрепления.

Армии маршала Мерреса удалось опередить противника, и холмы Смофьял были заняты – всего за половину дня до подхода тамерцев. Теперь они оказались отрезаны от резервов, оставшихся в Къеле, да еще и были вынуждены занять самую невыгодную позицию. Отступить они могли, только предприняв марш на север, но и это было на руку Собране: догнать, оттеснить к реке Бломме и там ударить, прижав тамерцев к берегу. Передовой отряд уничтожил бы переправы...

Можно было не опасаться, что Долав отважится на нападение. Атаковать с его позиции мог бы только отчаянный храбрец или безумец, но тамерский князь уже проявил себя трусом и осторожничающим себе же в ущерб полководцем. Маршал Меррес собирался покончить с ним в одном сражении, назначенном на завтрашнее утро.

В полдень состоялся последний военный совет перед боем.

Сперва заслушали разведчиков, чтобы внести последние уточнения в план сражения. Ничего нового они не сказали. Армия Тамера стояла лагерем за небольшим ручьем со смешным названием Кошачий. Говорили, что летом через него кошка перейдет по камушкам, не замочив лап. Весной же это была, пожалуй, маленькая речка глубиной где по пояс, где по колено, но с бурлящей ледяной водой.

– Мой маршал, наше позиционное преимущество позволяет нам выжидать, – сказал полковник Эллуа. – Я еще раз предлагаю отменить назначенное сражение.

Рикард с интересом посмотрел на дядюшку, но тот не удостоил трусливого эллонца ответом, только небрежно сделал "заячьи уши". Генерал Меррес уже знал, что маршал планирует отправить Эллуа и его полк на передовую позицию, "дабы дать господину полковнику восстановить свою репутацию". Доблестная смерть в бою – лучший способ смыть бесчестье. Рикард подозревал, что маршал решил избавиться от трусливой занозы раз и навсегда, но так, чтобы у его высокопоставленного покровителя не возникло и тени подозрений в том, что полковника погубили свои же.

– Мы будем атаковать! – подвел итог маршал Меррес. – Начинайте спускать отряды и выстраивать их на равнине, согласно плану.

– Мой маршал, вы сами отдаете наши войска в руки тамерцев! – вскочил с места Эллуа.

Это было попросту смешно. Все обстояло как раз наоборот: сам Воин отдал "кесарят" в руки маршала Мерреса. Они наделали слишком много ошибок; настала пора расплатиться и за глупость, и за трусость, и за дерзость. Дерзкий может быть глуп, глупец – труслив, но обладать тремя качествами сразу – напрашиваться на скорые похороны...

– Полковник Эллуа, – прищурился Алессандр, щелкая пальцем по расстеленной на столе карте. – Ваше место – вот здесь, и вам уже пора. Не хотите же вы замедлить выдвижение войск?

– Слушаюсь, мой маршал! – кавалерист поджал губы и вышел вон.

По уже окончательно утвержденному плану Рикард должен был командовать собранской пехотой, расположенной у подножия Смофьяла в центре, но в последний момент дядюшка приказал ему оставаться в лагере на вершине холма.

– Но маршал... – попытался протестовать Рикард, однако ж, спорить с дядей было бесполезно.

– Ты останешься здесь. Командовать будет старший Дизье.

Бывший полковник, за проявленную доблесть в сражениях на территории Къелы сделанный генералом, конечно, был старше и опытнее Мерреса-младшего, Рикард умом это понимал, но обидно было донельзя. Маршал ему не доверял. Считал, что место Рикарда – на вершине холма, откуда можно будет следить за ходом сражения. Следить и учиться... а победа будет принадлежать очередному эллонцу. Пусть он храбрец и герой, но ведь маршал обещал, что генерал Меррес тоже получит свой шанс и свою победу!..

Когда первые рассветные сумерки сменились ярким дневным светом, Рикард уже смотрел на вещи иначе: дядюшка дал ему шанс сохранить жизнь. Сохранить жизнь и обзавестись клеймом самого позорного поражения за многие сотни лет.

Чтобы восстановить все подробности бесславного разгрома, потребовалось несколько дней. Опрашивали разведчиков, пехотинцев, и рядовых солдат, и полковников. Заниматься этим пришлось Рикарду Мерресу: если уж маршал не смог преподать ему урок "как побеждать", то решил, видимо, преподать урок "как не нужно проигрывать". Угрюмый и злой дядюшка заперся в бывших графских покоях замка Саура и выходил оттуда раз в сутки, на полуденный совет.

Своими глазами увидеть сражение Рикарду не довелось: оно началось за два часа до рассвета, а с холма было плохо видно, что именно творится внизу. Слышно – отлично: крики, ржание лошадей, боевые кличи, стоны, гундосые вопли рожков, гудение множества тетив, спускаемых одновременно, свист тысяч стрел... но, кроме мелькания факелов во тьме и редких вспышек от стрел с горящей паклей, генерал ничего не разглядел. Зато, допросив две сотни солдат и офицеров, он словно бы увидел все произошедшее воочию.

В темноте армия Тамера перешла через Кошачий ручей. Холодная вода не оказалась помехой: надо понимать, ледяное купание взбодрило трусов-"кесарят" так, как не смогли ни дожди, ни голод. Едва перейдя ручей, они перестроились. Теперь основные силы пехоты – семь тысяч, – были помещены в центр, а с флангов их прикрывала кавалерия, двумя отрядами по две с половиной тысячи в каждом.

Тамерцы пошли в атаку на самом излете ночи. Для армии Собраны это стало отвратительным сюрпризом: маршал Меррес назначил сражение на полдень, и никто не ожидал, что противник вообще отважится атаковать. Поначалу нападение было принято за разведку боем, и навстречу отряду выступил только один полк кавалерии, но оказалось, что князь Долав решил нанести удар всеми силами.

Кавалерия Собраны была разгромлена почти сразу. Пехота, расположенная в центре, сопротивлялась, но один из тамерских командиров с крупным отрядом тяжелой конницы обошел пехоту с фланга, развернул войска в тыл и ударил от подножья холма по резервному отряду кавалеристов Собраны. Те были вынуждены отступить в гущу собственной пехоты.

Прекрасно спланированное сражение, разумное и рассчитанное боевое построение... все это пошло прахом за пару часов. В ночном кровавом хаосе, получая слишком противоречивые донесения снизу, маршал Меррес пытался разобраться в происходящем и принять решение, которое смогло бы переломить ход боя, но через полтора часа ему стало ясно, что на победу надеяться не стоит. Все, что можно было сделать – немедленно отступить, оставив на поле боя раненых, забыв про окруженную пехоту и часть обозов. Пробиваться назад к столице графства. Туда, откуда недавно пришли в расчете на быструю и легкую победу.

Тамерцы могли бы завершить ночной разгром, бросившись за остатками армии Собраны, которые даже не успели перестроиться для отступления, но они предпочли закончить сражение у подножия Смофьяла. Пленных взяли не менее девяти тысяч. Выше всего потери оказались в пехоте Собраны: когда в тыл ей ударила собственная конница, с обоих флангов – конница Тамера, а с фронта продолжили натиск пехотинцы противника, солдаты начали бросать оружие и прятаться за трупами убитых товарищей, чтобы избежать смерти под копытами лошадей...

Лихорадочное отступление, едва не превратившееся в паническое бегство. Забытые на вершине холма карты с планами несостоявшегося триумфа, которые должны были изрядно повеселить тамерцев. Насмешливые птичьи стаи, с язвительными криками кружившиеся над остатками войска. Хмурое торжество на лицах жителей столицы графства Саур, которые уже предвкушали, как уцелевшая половина армии уберется на юг, за Эллау... все это походило на дурной сон с перепоя, но, увы, Рикард был безукоризненно трезв уже вторую седмицу.

По итогам сражения армия Собраны потеряла почти половину своих солдат: семь тысяч пехотинцев, четыре тысячи кавалеристов и тысячу арбалетчиков. По донесениям разведки, потери Тамера составили от пятисот до полутора тысяч человек, и то большинство погибших принадлежало к отрядам мятежных владетелей.

Самым большим оскорблением для маршала Мерреса оказалось, что полковник Эллуа не только сумел выжить, но и сохранил больше половины своего полка. Именно они прикрывали отступление офицеров ставки и уцелевших собранских арбалетчиков.

Проклятая эллонская ворона, накаркавшая армии Собраны поражение, даже не унизилась до высказываний типа "я же предупреждал!".

– Господин управляющий, прибыл принц Элграс! – доложил слуга.

– Кто?! – может быть, не самый разумный вопрос, но спросонья и такой сгодится.

– Его высочество принц Элграс, – тем же тоном повторил пожилой человек в белой ливрее. Должно быть, он на своем веку пережил и более удивительные прибытия гостей в Энор.

Фиор Ларэ сел на постели и посмотрел за окно. Почти середина ночи. На редкость своевременное появление. Без предупреждения, ночью. Если его отправил сюда отец, то с какой стати понадобилось выезжать в середине дня, даже не выслав перед собой курьера?

– С кем он прибыл?

– Его высочество прибыл один, верхом.

– Изумительно, – пробормотал Фиор, потом встряхнул головой. Слугам не нужно слышать ничего подобного. – Позаботьтесь об его высочестве, как подобает. Разместите его в королевских покоях. Через час я буду говорить с ним в гостиной. Подайте мне воду для умывания, парадный костюм и заварите мяты с анисом. Для меня, – на всякий случай уточнил управляющий.

Остро пахнущий настой помог взбодриться, но Фиору все равно казалось, что он спит. Проснулся во сне и теперь действует, как наяву, иногда такое бывает. Он нарочито медленно одевался, хлебал почти кипящий отвар, причесывал волосы, потом прошелся по комнате – ждал, что сон оборвется, и окажется, что нежданное явление младшего брата ему только пригрезилось. Увы, сон прерываться не спешил, и пришлось подниматься на третий этаж.