Текст книги "Дом для демиурга Том 1: Поднимается ветер... (СИ)"

Автор книги: Kriptilia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

Король махнул рукой и полковник Дизье удалился. Граф решил, что пригласит его к себе сразу же после совета. Его и Тиссо.

– Ошибкой было назначать командующим армией двадцатипятилетнего генерала, проявившего себя лишь во время учений. В Сауре он показал себя жестоким, недальновидным и неумным полководцем, – сказал архиепископ. – Однако же вызывает удивление, что и весьма опытный маршал Меррес не сумел исправить ошибки своего племянника. Возникают сомнения в его верности королю и Собране.

– Маршал Меррес много раз доказал свою преданность, – равнодушно проговорил казначей. – Однако, ему нужна помощь, это очевидно. Если северная кампания затянется хотя бы до середины лета, возникнет слишком большой недостаток в казне. На восстановление разрушенного тамерской армией уйдет не менее полутора миллионов сеоринов, даже если ее изгонят сегодня. Для этого придется увеличить подати и налоги вдвое. Каждая седмица войны добавляет к расходам не менее трехсот тысяч.

– Даже полуторное повышение податей вызовет серьезное недовольство, – сказал граф Агайрон. – Учитывая цены на зерно, уже повысившиеся вдвое и обещающие повыситься четырехкратно от осенних, подати поднимать вообще нельзя. Начнется голод.

– Я назначу королевскую цену, – ответил Ивеллион.

– Ваше величество, это безумие! – опешил первый министр. – Мы можем поднять налоги на сделки по зерну, это даст не меньше восьмисот тысяч дохода к осени, а королевская цена вовсе лишит нас зерна! Крестьяне не будут продавать зерно, или они будут продавать его перекупщикам без торговых патентов, или вовсе сгноят. Владетелям придется изымать его силой, и начнутся бунты. Хлеба будет гораздо меньше, чем сейчас. Пока что он есть, хоть и по двойной цене. Когда его не станет, столица взбунтуется через три дня.

– Наши подданные не должны голодать, – изрек король.

– Владетели не смогут выплатить даже те налоги, которые платят сейчас. Слишком много средств уйдет на насильственное изъятие зерна и поддержание порядка, – продолжил Агайрон, не сообразивший, как следует понимать реплику короля: как согласие с его аргументами или совсем наоборот. – Герцог Скоринг, что вы думаете?

– Я поддерживаю решение его величества, – казначей провел рукой по короткой седой бороде.

– Какое именно?

– Назначение королевской цены на хлеб.

Под левую лопатку загнали острый кол. Агайрон осторожно вздохнул. Губы онемели, в плечо вонзились тысячи невидимых иголочек. Змея-цепь казалась нестерпимо тяжелой, но в Золотом кабинете, в отличие от собственного, ее нельзя было сорвать с шеи и швырнуть на стол перед его величеством. "А может быть, можно? – подумал вдруг граф Агайрон. – Может быть, как раз пора?".

Пока первый министр пытался прийти в себя, заговорил король.

– Дабы решить ситуацию в мятежных землях и как можно скорее покончить с войной, я считаю необходимым передать командование над Северной Армией моему советнику и брату герцогу Гоэллону.

Начальник королевской канцелярии Тиарон рассыпал по полу свои свитки.

– У герцога Гоэллона нет опыта командования даже полком! – поднялся со своего места архиепископ.

– Ваше величество, но почему именно герцог Гоэллон? – придушенно пискнул верховный судья.

– Ваше величество, умоляю вас изменить свое решение! – возопил первый министр, подозревая, что ему недолго оставаться в своей должности, но это уже мало его печалило. Удержать бы Агайрэ от хлебного бунта, а здесь теперь хоть трава не расти... – Генерал Эннинг куда более достоин этой должности, у него огромный опыт!

– Генерал Эннинг был вызван в свое владение две седмицы назад, по семейным делам. Потребуется не меньше девятины, чтобы он вернулся и добрался до границы с Сауром, – сказал казначей. – Если положение позволяет дождаться его возвращения...

– Не позволяет, – отрезал король. – Я принял решение и не изменю его. Господин Тиарон, завтра с утра я ожидаю герцога у себя. Счастливо оставаться, господа! Вы глубоко разочаровали меня своим упрямством и недальновидностью.

Может быть, его величество ждал, что его последние слова вызовут хор покаянных извинений, но в Золотом кабинете воцарилась полная тишина. Ивеллион II, милостью Сотворивших король Собраны, проследовал к выходу. Гвардейцы распахнули перед ним тяжелые деревянные двери с золотыми гербами и королевским девизом "Верен себе!".

Придворные расходились молча, не глядя друг на друга.

3. Собра – Беспечальность – Саур

Саннио уже видел герцога и мрачным, и рассерженным, и обеспокоенным; ему казалось, что он уже привык и научился вести себя в каждой ситуации так, чтобы приносить побольше пользы и поменьше вреда. Однако, когда он обернулся и увидел за плечом высокий серый призрак с неописуемым и непостижимым выражением лица – с таким, наверное, собираются прыгнуть со скалы в воду, – юноша все же выронил свиток, который читал, и опрокинул чашку.

С утра дядя уехал во дворец и вернулся только после обеда. Саннио знал, что Гоэллон не слишком любит посещать своего родственника-короля, и чем дальше, тем меньше ему нравятся эти визиты. По некоторым обмолвкам слуг племянник знал, что раньше король хотел видеть своего первого советника и предсказателя каждый день, но в последнее время ситуация изменилась. С весны между родичами будто черная змея проползла. Однако ж до сих пор с подобным видом герцог из дворца не возвращался.

Гоэллон прошел к столу, за которым сидел Саннио, небрежно сдвинул ворох свитков с края и уселся боком. Провел пальцем по лужице молока, начертил некий вензель, потом уставился на племянника. Юноша поднял голову и тоже посмотрел в лицо, мрачное, как небо перед грозой. Будь кожа у герцога посмуглее, он вполне сошел бы за изображение Противостоящего, как его рисовали на старых фресках: длинные светлые волосы, серебряный блеск в глазах, сардоническая усмешка. Не хватало только багряно-алого одеяния и пламенного ореола.

– Что случилось? – спросил, наконец, Саннио. – Что-то плохое?

"Король умер? – подумал он. – Или еще что-то... хуже?".

Герцог тряхнул головой, словно разбуженный не вовремя, потом зажмурился и провел руками по волосам от висков к затылку – привычный жест. Открыл глаза – в них больше не плескалось расплавленное серебро, а остывал обычный серый дым. Губы неловко дрогнули, чуть смягчаясь.

– Вероятно, плохое, мой дорогой племянник, – Гоэллон дернул плечом. – Я вынужден уехать на север. На пару девятин, не меньше.

– Вы? – Саннио понял, что его в компанию не возьмут, и огорчился донельзя. – Опять?

– Да, действительно... опять, – дядя усмехнулся. – Это превращается в обычай. Увы, на этот раз мне придется заниматься совсем иными вещами. Его величество король, да продлятся его дни, в бесконечной мудрости своей велел мне принять командование армией.

– Чем? – опешил юноша.

– Армией, Саннио, ар-ми-ей, – герцог потянулся. – Поверите ли, я задал ровно тот же вопрос. Правда, в более подобающей форме. "Простите, ваше величество, возможно, я ослышался? Что я должен сделать?" – Тон был весьма издевательский, да и выражение лица соответственное. – И король мне терпеливо ответил: вы, возлюбленный брат мой Руи, возглавите командование Северной армией Собраны. Хорошо вам, драгоценнейший: вы пока можете себе позволить упасть со стула или открыть рот, как сейчас... А я и этой последней отрады был лишен.

Саннио прикрыл рот и принялся лихорадочно обдумывать услышанное. Северная кампания провалилась с таким треском, что, должно быть, все короли династии Сеорнов, а с ними и все прославленные полководцы сейчас проклинали бездарных потомков, наблюдая за происходящим из Мира Вознаграждения. Юноша предполагал, что отец герцога, Ролан Победоносный, уже собирается явиться в виде призрака своему царственному племяннику и устроить тому хорошенькую взбучку, а генерала и маршала Мерресов запугать до паралича. Но почему – герцог Гоэллон?.. В Собране полным-полно генералов, которых и нужно ставить на место опозорившегося маршала.

– Вы даже не военный... – Саннио вспомнил, как сам герцог говорил о своем военном таланте. Может быть, он и шутил, но к армии никогда не имел ни малейшего отношения, это точно.

– Вы-то об этом помните, – вздохнул герцог. – А вот его величество – увы...

– И что же теперь будет? – Юноша вспомнил давешний разговор, и не без ехидства добавил: – Помимо питья чернил и ужина?

– Теперь я буду выполнять приказ короля и выгонять тамерцев с севера, а вы останетесь здесь, – пожал плечами Гоэллон. – Что же еще?

– А вы можете? Ну... выполнить такой приказ? – Саннио почувствовал, что на щеки наползает румянец. Вопрос не из подобающих даже родственнику и наследнику...

– Вы думаете, у меня есть выбор? Вы всерьез предполагаете, что мои возможности и способности имеют какое-то значение? Саннио, с повелениями короля не спорят, даже с подобными. Их просто исполняют. Король приказал мне очистить север от вражеской армии – значит, это должно быть сделано, и это будет сделано.

– Король уже приказал казнить мятежников... – шепотом сказал юноша.

– Так-так-так, – расхохотался герцог. – Дайте-ка, я угадаю, что вы читали в последние дни. Историю Оганды – верно, дорогой мой малолетний вольнодумец?

– Угу... – Именно это Саннио и читал, и то, что он успел прочесть, ему нравилось.

Государство, расположенное на юго-западе от Собраны, казалось ему устроенным куда разумнее родного. Власть монарха там была ограничена не только сводом законов, но и волей парламента, члены которого выбирались народом Оганды. Королева Стефания назначала министров и прочих придворных, но ни одно поистине серьезное решение не могло быть принято без одобрения парламента, который заседал непрерывно. Парламент утверждал и новые законы, а конституция – основной свод законов – оставалась неизменной уже несколько сотен лет.

Собранская Ассамблея, которую созывали раз в три года, в сравнении с парламентом Оганды была лишь театром. Король знакомился с пожеланиями подданных, которые зачитывали члены Ассамблеи, а потом издавал указы и эдикты по собственному разумению. Считалось, что король прислушивается к тому, что доносят до него члены Ассамблеи, но, если он не хотел прислушиваться, то никто не мог его к этому принудить. В Оганде все было иначе. Если король или королева хотели принять решение, противоречившее воле парламента, то генералы и чиновники подчинялись парламенту, а не королеве. Правящая династия не навязывала свою волю силой, а находила разумный компромисс с желаниями членов парламента. Порой коса находила на камень, но побеждала воля выборных представителей народа. Это называлось "народоправством", и даже королева Стефания, которая порой ссорилась с парламентом, гордилась государственным устройством и тем, что жители Оганды принимают в управлении страной самое живейшее участие.

Саннио вчера прочел ее речь при вступлении на трон. Королева говорила о том, что гордится своим народом, что обещает исполнять его волю, что во всем мире нет столь свободного, гордого и разумного народа, как жители Оганды, мудрость которых равняется, а порой и превосходит мудрость королей... Юноша плохо представлял себе, какая мудрость в вопросах государственного управления может быть у кузнеца или шорника, но люди в Оганде жили лучше, сытнее и свободнее. И еще – любой житель страны, нарушивший закон, имел право предстать перед судом, где защитник и обвинитель спорили перед присяжными о том, виновен ли он. Это касалось даже принцев крови. Королева не могла просто приказать казнить какого-то человека, будь он крестьянин или аристократ.

Будь в Собране все устроено именно так, Альдинг, Бориан и Керо не остались бы сиротами, а войны на севере и вовсе не случилось бы...

– Саннио, хотите жить как в Оганде – переезжайте в Оганду, но пока что мы с вами в Собране. Я – вассал короля, я принес ему личную клятву верности, и не нарушу ее, даже если это будет стоить мне жизни. Так же в свое время поступите и вы, когда займете мое место. Кстати, если вы так заинтересовались историей, то знаете, как установился нынешний образ жизни Оганды. Ну-ка, слушаю вас...

– Было большое народное восстание. Революция. Король Лоренцо был казнен за преступления перед народом, а власть захватил Джулио Финни, бывший лавочник, и парламент. Финни называл себя протектором. После его смерти на престол вернулся сын короля Лоренцо, но перед тем парламент принял конституцию, ограничивающую права монарха, – без запинки отбарабанил Саннио. Все это он учил еще в школе, а теперь узнал много интересных подробностей. – Это было триста лет назад.

– Все верно, – кивнул герцог. – На досуге почитайте рассказы современников Финни. По сравнению с тем морем крови, в котором протектор утопил страну, все наши беды и потери – сущие мелочи, Саннио. Да и между династиями Монтанаро и Сеорнов есть, знаете ли, некоторая существенная разница. Это-то вы должны знать...

– То есть?

– Мир жив, покуда золотая кровь не пролита невинно, слышали об этом откровении святого Андре? До сих пор никто не осмеливался проверять, верно ли это.

– Ничего себе невинно... – буркнул Саннио, вдруг вспомнивший рассказ Альдинга.

Через мгновение он уже кубарем летел на пол вместе со стулом. Больно ударился плечом и затылком. Комната пошла кувырком. Вся правая половина лица онемела, но страшнее было другое: герцог оказался над ним, без труда поднял племянника с пола за плечи и встряхнул, как соломенную куклу. В шее что-то хрустнуло. Сузившиеся серебряно-серые глаза впились в его лицо. Саннио не мог даже зажмуриться, он просто обвис без сил. Первый раз он испытал подобный ужас, почувствовав на себе гнев герцога Гоэллона. Оказалось, что все прежнее было сущим пустяком и незначительными мелочами. Когда он спорил о судьбе детей, когда дерзил по поводу Керо и дрожал, как осиновый лист – все это было несерьезно... а вот сейчас...

– Следующий раз, услышав нечто подобное, я вас убью, – неживым голосом сказал Гоэллон. – Как этого требует от меня долг главы рода и верность королю. Вы говорили о короле Собраны, юноша. И говорили, как изменник.

– Простите! – герцог разжал хватку, и Саннио рухнул на колени. Просто подкосились ноги, но это было единственное, что можно было сделать. О чем он думал, когда говорил так?..

Саннио закрыл лицо руками и еще раз простонал – "Простите!". Ему хотелось умереть на месте.

– Проклятье, – услышал он раздосадованный голос. Потом его вновь подняли за плечи и поставили на ноги. Юноша боялся открыть глаза. – Саннио, простите меня...

Что?! Герцог Гоэллон просит прощения у зарвавшегося мальчишки, который позволил себе невесть что – то, за что благородные люди отправляются на плаху, а остальные – на виселицу? Наверное, Саннио ослышался или сошел с ума...

Уже вовсе не жесткие руки легли на его запястья и осторожно отвели ладони от лица. Гоэллон, закусив губу, смотрел на племянника, потом поправил ему волосы и воротник. Саннио, окончательно потерявший дар речи, не знал даже, что делать с этой столь редкой лаской. Побои или удар кинжала принять и понять было бы куда легче.

– Вы не сильно ушиблись?

Юноша отрицательно качнул головой. Голова болела, плечо тоже – но разве это важно?

– Врете, – кивнул дядя. – Еще раз прошу простить мою несдержанность. Хороший урок для нас обоих. Недолжно срывать гнев на тех, кто младше и слабее. К тому же я за вас испугался.

Говорить Саннио еще не мог, но, надо понимать, на лице отразилось все, что он ощутил, услышав оба признания. Какое потрясло его больше, он не мог бы сказать. Срывать гнев? Испугался? За него?

– Вы не ослышались. Я представил себе, что вы ляпнете нечто подобное при свидетелях, а также все, что за этим последует... Племянник, как вы думаете, мне приятно будет увидеть вас на эшафоте? Сядьте в кресло – вы же на ногах еле стоите... – Герцог сделал пару шагов, дернул за шнур.

Пока в комнату не сунулся Ванно, получивший приказ принести вина, Гоэллон пальцами пробежался по ушибленным местам на теле племянника, удовлетворенно кивнул и уселся на поручень кресла рядом с Саннио. Вернувшийся с подносом слуга едва заметно поджал губы, разливая по кружкам вино: должно быть, от оплеухи остался весьма явный след. Герцог резко махнул рукой, и обычно солидного эллонца как ветром сдуло.

– Пейте, – герцог сам подал кружку Саннио. – Знаете, племянник... Наверное, я вам завидую.

– Мне?

– Вам, вам. Вы с легкостью говорите о том, что для меня является очевидным, но верность требует от меня молчать и не видеть. Не видеть, не слышать, не обдумывать... И самое досадное, что правы-то вы. Но и вам придется делать то же, что и я. Молчать, подчиняться и служить.

Вино чуть горчило на губах, кажется, Ванно переборщил с корицей и ванилью. Пряности только казались сладкими, но Саннио как-то попробовал чистую, не смешанную с сахаром, ваниль и долго плевался. Порошок, запах которого наводил на мысли о пирогах и булочках, оказался весьма отвратным на вкус. То, что герцог говорил, а наследник слышал, напоминало поедание пряности, причем столовыми ложками. Чистая правда была удивительно схожа с чистой ванилью: пахнет соблазнительно, да только поди проглоти, не подавившись.

Верность? Человеку, который сидит на троне и делает все, что придет ему в голову? До поездки на север Саннио считал, что иначе и не бывает. Собраной правит король из династии Сеорнов, потомок Сотворивших, несущий в себе толику божественной крови, а все подданные обязаны служить ему верой и правдой. Те, кто поступает иначе – бунтовщики против порядка человеческого и порядка высшего. Посмевший восстать против короля – не только преступник, но и святотатец. Так учила Церковь, так думали все, абсолютно все. Король не мог быть несправедливым, жестоким или неправым. Он – мерило справедливости, милосердия и правоты.

Правота – раздувшиеся вонючие трупы? Милосердие – казненные дети верных вассалов? Справедливость – ложные обвинения?

– Герцог, – сказал Саннио. – Хотите – убейте меня, но я не понимаю... почему честь и верность не являются обоюдными? Я еще не забыл проповедь. Как вассал верен сюзерену, так и сюзерен должен быть верен вассалу...

– Гоэллоны были верны Сеорнам с первого дня. Это основа нашего бытия, смысл жизни. И это ноша, которая не всегда была легкой. Не все короли были мудры или хотя бы разумны. Но наш долг – не роптать на ошибки королей, а по мере сил исправлять их, оставаясь верными. Понимаете? Короли сменяют друг друга, как сменяют друг друга герцоги. Мы прощаем друг другу заблуждения. Посох, который согласен служить опорой путнику на твердой дороге, но отказывается следовать за ним в болото – дурной посох, вы не находите? И достоин он лишь одного: быть сломанным о колено.

– А если путник не один заходит в болото, а заводит туда еще многих?

– Вы считаете, что взбрыкнувший посох поможет ему и всем остальным выбраться на твердое место? Не лучше ли оставаться в руках и помогать нащупать надежный путь?

Саннио долго молчал. Он вертел в руках кружку, наблюдая, как мельтешат на дне кусочки пряностей. Щека болела все сильнее, распухшая скула подпирала веко и заставляла глаз слезиться. Останется синяк, даже если приложить примочку со свинцовой водой. Впрочем, это неважно. Вот уложить бы в голове все услышанное... Герцогу было трудно сформулировать то, что для него являлось само собой разумеющимся, юноша это понял. Понял, и что со своими дотошными вопросами наступил старшему родичу на больную мозоль. Служить королю Ивеллиону, будучи при этом в здравом уме, и служить верно – испытание не из легких. А тут приходит бестолковый племянник и задает такие красивые, хоть на публичный диспут выноси, вопросы.

Что бы он сам сделал, спроси его кто-то, зачем он служил человеку, некоторые поступки которого вызывали у него несогласие, даже желание сбежать? А если этот кто-то задал бы не один вопрос, а целую кучу, и каждый был бы логичным и метким, и бил по больному? Накричал бы, ударил, выгнал вон... Дядя же – объяснял. Всегда – объяснял.

Это – тоже верность? Объяснять до понимания, до упора, подбирать слова и примеры, как это всегда делал Гоэллон. Наверное, так...

– Я ведь просто-напросто собирался отдать вам распоряжения, поскольку вы останетесь в столице, – задумчиво сказал герцог. – И что получилось вместо этого? Саннио, никогда не начинайте разговоров, если не уверены, что полностью владеете собой. Иначе вы рискуете потом долго стыдиться последствий таких бесед.

– Дядя, ну о чем вы? Я же сам виноват! – лучше бы и вправду голову отвернул, чем так говорить.

Вот уж действительно урок – трижды думать, а потом говорить. Ладно еще, когда сам получаешь пощечину, синяк – дело преходящее, но ведь твое нелепое слово может задеть того, кому ни в коем случае не хочешь причинить ни малейшей боли...

– Хватит. Когда б мы были ровесниками, я сказал бы, что оба мы равно виноваты, но это не так. Закончим с этим. Я сожалею, что поднял на вас руку, но и здесь тоже есть нечто полезное: созерцая по утрам свою физиономию, вы будете помнить, что о некоторых вещах лучше помолчать, особенно – в мое отсутствие. Правда, синяк сойдет раньше, чем я вернусь, но я попрошу Кадоля поставить вам новый, – усмехнулся Гоэллон. – Итак, меня не будет в столице, в лучшем случае, до конца весны. Управляющие получат нужные распоряжения, так что на сей счет вам беспокоиться не придется. Я хотел бы отправить вас на остров Грив, но не могу: со всем, что касается наших бывших воспитанников, разбираться придется вам. Если что-то случится, принимать решения будете вы. Разумеется, вам поможет Кадоль; советуйтесь с ним. Если возникнут какие-то сложности, то вы можете обращаться к герцогу Алларэ.

Саннио сглотнул. Оставалось надеяться, что никаких сложностей не возникнет. Вообще. Потому что обратиться к Реми...

– Не делайте такое лицо, драгоценнейший мой! – прикрикнул Гоэллон. – Я не шучу. Ему вы действительно можете полностью доверять и сообщить о любой беде. Да, его юмор порой утомителен, но если вы сумели поставить на место Лебелфа, то уж и с герцогом Алларэ как-нибудь договоритесь. Тем более, что он вас дразнит, а не пытается оскорбить. Других друзей в столице у вас не будет. Ни Эмиль Далорн, ни, тем более, молодой Кертор вам не помогут. На последнего рассчитывать вообще не советую: хоть он и старше, но кто из вас наивнее и доверчивее, я определить не возьмусь.

– Я понял, – кивнул юноша. – А господин Ларэ?

е– Управляющий королевским поместьем? Не смешите меня, племянник, да и о самом Ларэ подумайте. Впрочем, я надеюсь, что вы просто отдохнете и развлечетесь. Постарайтесь не сжечь дом, не проиграть все состояние и не вызывайте никого на дуэль, все остальное поправимо. Слушайтесь Кадоля и Магду, у нее мудрости побольше, чем у всех нас, – герцог легко потрепал Саннио по плечу. – Я оставлю вам несколько писем с инструкциями на разные случаи, но не лезьте в них заранее, а не то испугаетесь...

Наутро герцог уехал. С ним отправились четверо слуг и рота невесть откуда взявшихся солдат в серо-черных мундирах с золотой каймой. Саннио долго стоял у ворот и смотрел вслед всадникам. Тугие струи весеннего дождя лупили по плечам, по лицу, и юноша уговаривал себя, что в стекающей по щекам влаге нет ни грана соли. Что, если они увиделись в последний раз? Война... на ней погибают не только солдаты, но и полководцы. Перстень оттягивал руку, а на душе скребли злые голодные кошки. Кадоль осторожно взял юношу под локоть и завел во двор.

– Все будет хорошо, молодой господин, – сказал Бернар. – Герцог вернется. Он всегда возвращается...

Принимая приглашение верховного судьи Форна, на вкус Кертора – весьма скучного человека, Флэль не надеялся хорошо провести вечер. У господина Форна собирались в основном чиновники министерств и суда, говорили о своих делах даже за ужином и во время десерта, а дамы сплошь были их женами, даже на общество хорошеньких дочек рассчитывать не приходилось. Но, во-первых, молодому человеку было решительно нечем развлечь себя в этот вечер – Лорина лежала в постели якобы с простудой, того сорта, которые случаются с женщинами регулярно, и их прекращение печалит куда больше, чем возникновение. Во-вторых, он был весьма заинтригован тем, что верховный судья, встретив Кертора в Белой приемной, завел с ним длинную беседу и закончил приглашением навестить его нынче же вечером.

Флэль так удивился, что немедленно согласился.

Жалеть об этом он перестал еще до ужина, когда увидел спускающегося с лестницы третьего этажа верховного судью в обществе герцога Гоэллона. В самом факте визита одного члена королевского совета к другому ничего удивительного не было, но керторский щеголь потянул носом и уловил аромат некой тайны, манящей и интригующей. Не без ехидства подумав про себя, что тайной могли быть всего-навсего новые духи герцога, он жизнерадостно раскланялся с обоими.

– Вы останетесь на ужин? – спросил судья Гоэллона.

– Я выезжаю завтра на рассвете... а, впрочем, благодарю за приглашение и с удовольствием его принимаю. Будет о чем вспомнить на севере, господин Форн.

– Вы слишком любезны, герцог, мой скромный дом едва ли достоин подобной чести.

Кертор улыбнулся. Скромным назвать роскошный особняк можно было только в шутку или напрашиваясь на комплимент. По правде говоря, дом был слишком роскошен, слишком богато обставлен – новизна обстановки бросалась в глаза. Лепнина, отполированные до золотого блеска перила, канделябры, люстры, статуи из сахарно-белого литского мрамора, диваны, обитые хрустящей новехонькой парчой... Обстановке недоставало того вкуса, которым отличались дома Гоэллона, Алларэ, Скоринга, а также многих рядовых владетелей, веками живших в столице. В жизни часто так случалось: в одном месте избыток, а в другом – недостаток.

Скромным можно было бы назвать разве что тщедушного редковолосого хозяина с его суетливыми заискивающими манерами, совершенно не годными для верховного судьи Собраны. Впрочем, и тут все портила "отделка". Красный с синим кафтан Форна, вассала Скорингов, не осмелился надеть бы и Кертор, считавший себя красивым – побоялся бы, что тафта затмит его внешность. Вообще двуцветные кафтаны вышли из моды лет сто назад, войти в нее вновь пока что не успели, да и не похожему на голодную крыску судье было числить себя в законодателях моды.

А вот ярко-салатовую камизолу с разрезами на рукавах, в которых просвечивала нежно-кремовая шелковая рубаха, к красно-синему кафтану не надел бы и Реми Алларэ, а если бы и надел, то распрощался бы с репутацией эталона вкуса на несколько лет.

Третьей ошибкой судьи было соседство с герцогом Гоэллоном. Серо-стальной кафтан, иссиня-серая камизола с рядом мелких пуговиц из черненого серебра, от запястья до локтя и от горла до середины бедра, – вот и готовы для Форна веревка с мылом. Под руку с Гоэллоном судья смотрелся, как огандская птица павлин рядом с коршуном.

Флэль Кертор предпочитал павлинам, цесаркам и петухам коршунов и орлов.

– Вы уезжаете, герцог? – запоздало удивился молодой человек, решив, что довольно ворчать на нелепого хозяина: настроения от этого не прибавляется, только наоборот. Возможно, потом можно будет повеселить Мио Алларэ... а можно и пожалеть смешного, но радушного господина Форна. Хотя, если Флэль его и пощадит, не пощадят другие. – Это неожиданность...

– Да, для меня это тоже стало неожиданностью, – коротко хохотнул герцог. – Представьте себе, Кертор: я отправляюсь в Саур, чтобы возглавить северную кампанию.

– Вас можно поздравить с чином маршала? – ляпнул Флэль первое, что пришло в голову. Может быть, Руи пошутил? Он известный острослов, причем порою высказывается с настолько серьезным видом, что многие попадаются...

– Поздравить можно его величество – с созданием потрясающего прецедента. Меррес – маршал, а я – главнокомандующий без офицерского чина. Прелестно, верно, Кертор?

– У его величества – необычайно тонкое чувство юмора, – принужденно улыбнулся керторец. – И необыкновенная забота о своих подданных. Маршал похудеет от огорчения, узнав, что ему придется подчиняться штатскому.

– О! Об этом я не подумал, когда возражал против вашего назначения! – сообщил Форн. – Признаю свою недальновидность.

– Так-так-так, – рассмеялся Руи. – Я начинаю понимать, что обречен стать заложником маршальского чрева. Неожиданный поворот событий, господа!

– Касательно чрев, точнее, чревоугодия – прошу к столу! – повел рукой Форн, и у керторца вновь запестрело в глазах. Шевелиться в столь ярком наряде было противопоказано.

Ужин, как и ожидал Кертор, оказался весьма вкусен, но на редкость скучен. Флэля усадили напротив герцога, разговаривать через супницы и подносы было неудобно, а остальных гостей он едва знал в лицо и по фамилиям. Герцог вопреки обыкновению не веселил окружающих забавными историями и шутками, он мало ел, и еще меньше пил – не отпил и трети второго бокала вина, хотя оно и было на редкость славным. Трофейное тамерское, как объяснил хозяин дома. Среди захваченных в Четверном море кораблей оказался и торговый, нагруженный бочками с вином. Должно быть, он не собирался участвовать в морском сражении, а мирно шел в Оганду со своим грузом, но вот беда – угодил в плен. Груз был продан наряду с другими трофеями, и управляющий владения Форнов через своих бруленских родственников купил две бочки. Ради его дегустации гостей и позвали.

– Типичный случай наказания непричастных, – улыбнулся, услышав историю напитка, герцог Гоэллон.

Особого веселья эта шутка не вызвала – скорее уж, прозвучала мрачноватым намеком на текущие дела Собраны. После ужина, когда гости расселись в креслах гостиной, Кертор с бокалом все того же вина, настоянного на вишневой и сливовой косточках, подошел к герцогу и сходу выпалил:

– Я отправляюсь с вами!

– Не пейте больше, Кертор, – с ядовитой улыбкой посоветовал Гоэллон. – А то, неровен час, проснетесь на корабле, идущем в Хоагер...

– Я не пьян, – качнул головой Флэль. – Хотите, произнесу скороговорку?

– Хочу! – обрадовался герцог. – Ну-ка, повторите: цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла...

– Цапля чахла, сапла чохла, чапля... тьфу!

– Ну вот, а говорите – не пьяны. Сапла чохла, м-да... Хорошее вино делают в Тамере, легко пьется, но кружит голову.

– Герцог, я не шучу. Я действительно поеду с вами!

– Еще одна реплика на ту же тему – и вы поедете в Кертору к отцу и барону. Под конвоем, – дернул щекой герцог.

– Почему вы позволяете себе разговаривать со мной, как с ребенком?! – возмутился Флэль. Наверное, вино и впрямь обладало неким коварством, но Гоэллон-то не пил, и терпеть публично нанесенную им обиду молодой человек не собирался.

– Потому что вы и есть ребенок, – холодно ответил Руи.