Текст книги "Поцелуй на прощание (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Вы лжете, – цепляясь за последнюю надежду, прошептала девушка.

– Мне сообщил об этом Латвия, – Ельцин все еще был растерян. – Он был свидетелем смерти.

И – ничего.

Только больно, больно, больно…

Слишком поздно.

– Я… – Беларусь задыхалась, ей хотелось закричать, но сил на это не было, – …этого не может быть… они же…

– Кто «они»? – подозрительно спросил мужчина. – Преступники из ГКЧП?

Уже не надо было возражать, что они не преступники. Уже не надо было хвататься за оружие.

– Да…

– Они послали вас убить меня?

Девушка смотрела ему в глаза.

– Вы убили его.

– Они бы лишь продлили его мучения.

Боль не могла оставаться безысходной – за ней должны были последовать либо слезы, либо вспышка ярости. Про себя Беларусь оставила рыдания старшей сестре. Сама выбрала второе.

– Ты… ты, чертова мразь, – подлетев к Ельцину, девушка схватила его за отвороты пиджака и приперла к стене. О пистолете она уже не думала – только о том, как задушит эту мерзкую рожу собственными руками. – Ненавижу, ненавижу…

И тут сзади нее раздался знакомый, слишком знакомый голос, об обладателе которого она вспоминала сегодня с горечью, идя к Белому Дому.

– Наташа!

Беларусь сама не заметила, как разжала руки и выпустила мужчину – тот в шоке сполз по стене на пол. Медленно, преодолевая разлившуюся по телу свинцовую тяжесть, девушка обернулась. Перед глазами все плыло, и она смогла различить лишь смутный силуэт, возникший на пороге кабинета. Она не смогла разглядеть лица, видела лишь неизменный зеленый костюм и длинные темные волосы, чувствовала на себе пронзительный взгляд сверкающих зеленых глаз.

– Наташа! – повторил Торис еще раз, и это стало для девушки последней каплей. Обжигающий шар в груди разорвался на тысячи искр, и по щекам хлынули горячие слезы. Не помня себя, девушка в два прыжка преодолела расстояние, разделявшее их с Литвой, и рухнула ему в объятия, как в пропасть, сотрясаясь всем телом.

– Ты… ты…

– Наташа, – бормотал Торис, прижимая девушку к себе и прикасаясь губами к ее волосам, – я так скучал…

– Ты… – больше ничего девушка выговорить не могла, язык не слушался ее. Вдруг за ее спиной раздалось покашливание пришедшего в себя Ельцина.

– Так это и есть то мимолетное видение, о котором вы мне все уши прожужжали, Лоринайтис? Она меня чуть не убила.

– И поделом, – выдавила из себя Наташа, сглатывая слезы и отстраняясь от Литвы. – Торис, Ваня умер.

Лицо парня дрогнуло, по нему скользнула непонятная гримаса – то ли презрения, то ли скрытой радости. Беларусь не хотела задумываться об этом и повернулась к Ельцину.

– Вы его убили.

– Я еще раз повторю, – мужчина на удивление быстро оправился от шока, – ваши приятели из ГКЧП сделали бы то же самое, только промучился бы он лет на двадцать дольше. А сейчас…

– Неужели то, о чем вы говорили, теперь произойдет? – тихо спросил Торис.

– А для чего я, мать вашу, здесь сижу? – раздраженно бросил Ельцин. – Слушайте, Лоринайтис, забирайте свою нимфу отсюда и проваливайте. Ваша помощь нам больше не понадобится.

– О чем это вы? – Наташа окончательно перестала что-либо понимать. Литва со вздохом тронул ее за руку.

– Пойдем. Я тебе все объясню.

Былая злоба ушла, отступило даже морозное безумие. Беларусь ограничилась лишь короткой угрозой, которой, она знала, никогда не суждено исполниться.

– Я до вас еще доберусь.

– Посмотрим, – ответил Ельцин, и дверь кабинета закрылась.

Прыгающий свет костра бросал мелкие отблески на лица собравшихся вокруг огня мужчин. Всем им было слегка за тридцать, и похожи они были, словно близнецы – смуглые, с похожими на клювы носами, лица украшены густыми бородами. Только на лице одного из них, по виду самого младшего, бороды не было. Он сидел молча, тяжелым взглядом черных глаз глядя на огонь.

– Гроза будет, – вдруг высказался кто-то из мужчин.

– Ага, – подтвердил еще кто-то, и на этом разговор окончился. В тишине застывших гор треск костра казался ударами громовых разрядов. Внезапно молчание разорвал шум мотора, донесшийся от тропинки, ведущей в низину. Мужчины тут же подскочили на ноги, похватали лежащие рядом автоматы и непроизвольно сгрудились вокруг младшего, будто стремясь закрыть его своими телами. Кто-то залил костер, и над поляной сомкнулась темнота.

Показавшаяся на дороге машина пронзительно засигналила – сначала два раза, потом один, потом еще два.

– Наши! – облегченно вздохнул младший, опуская оружие. То же самое сделали и остальные. Автомобиль остановился невдалеке от мужчин, и из него выскочил молодой парень в камуфляжном костюме, побежал к ним, размахивая белеющим во мгле листком.

– Телеграмма! Телеграмма! – кричал он почти с восторгом.

– Да не вопи ты! – прикрикнул на него младший, который, несмотря на возраст, был явно главным в этой странной компании. – Что случилось?

– Вот… – переводя дыхание, парень протянул ему телеграмму. – Я как получил – сразу сюда…

Младший сделал короткое движение головой, и кто-то тут же зажег спичку, поднес ее ближе к листку, чтобы возможно было читать. Скользнув глазами по строчкам, читавший расхохотался, скаля острые белые зубы, листок отшвырнул в сторону.

– Что такое? – беспокойно спросил один из мужчин. – Что такое, Лейла?

Младшая, которая была вовсе не младшим, довольно улыбнулась.

– Брагинский сдох.

– И чего теперь? – не понял мужчина.

– Чего теперь… – передразнила его Лейла. – Поеду в Москву.

– Это еще зачем?

– Закончилось его время, – девушка возвела глаза к небу. – Теперь мы сами по себе будем. Эй, ты, – обратилась она к парнише, который стоял, ничего не понимая и хлопая глазами, – довези меня до Грозного. Поеду.

– Да, – глядя на девушку с восхищением, отозвался тот. – Пойдемте…

Спустя пять минут, оглушительно гремя двигателем, полуразваленный УАЗ сорвался с места и повез Чечню в сторону столицы.

Наташа не хотела идти домой, боялась, что не выдержит и снова позорно расплачется, а показывать свою слабость перед домашними ей вовсе не хотелось. Торис отвел ее в пустующее кафе на Новом Арбате и, когда им принесли две рюмки коньяка, наконец заговорил:

– Ты знаешь, что мы все перерождаемся?

Наташа начала что-то понимать. Впрочем, мысль эта была какой-то отрешенной и совершенно не затронула сердце, которое будто сжал холодный обруч.

– Знаю. Священная Римская Империя стал Германией… Российская империя – СССР.

– Когда ты переродилась последний раз? – с внезапным волнением спросил Литва. Наташа на миг задумалась.

– Кажется, в начале двадцатых. Я не помню. Ты думаешь, с Ваней может случиться так же?

– Если Россия возродится после того, что сейчас происходит, у него есть шанс.

Наташа прислушалась к себе. Ничего, даже радости от поданной надежды. Девушка моргнула, изображая кивок.

– Надеюсь на это.

– Советского Союза все равно больше не будет, – вдруг торопливо и быстро заговорил Торис. – Что ты будешь делать теперь?

Беларусь это не волновало. Ее не волновало на тот момент вообще ничто.

– Не знаю, – просто ответила она. – Я не хочу сейчас думать об этом.

– Выйдешь за меня?

Слабый отголосок удивления трепыхнулся в ее душе и быстро угас, придавленный ледяной глыбой. Наташа медленно подняла глаза и столкнулась со сверкающим решимостью взглядом Ториса. Затем еще раз прислушалась к себе. Пусто. Почему-то это не пугало.

«Наверное, у меня эмоциональное истощение после всего этого», – подумала она, делая маленький глоток коньяка. Литва терпеливо ждал, нервно потирая руки.

– Торис, – ответила девушка, – давай поговорим об этом завтра, ладно? Я очень, очень устала.

Он не скрыл своего разочарования.

– Ну хорошо…

То ли он ревновал к кому-то неизвестному, кто мог встать на его пути, то ли просто злился – Наташа не размышляла об этом. Ей хотелось рухнуть на постель и проспать несколько дней подряд. Допив коньяк залпом, она встала со стула.

– Пойдем домой…

Бросив деньги на стол, он тоже поднялся.

========== Глава 20 ==========

Всем, кто ждал и надеялся, посвящается =)

Наташа, все еще не в силах стряхнуть с себя оцепенение, давила на кнопку звонка до упора, пока дверь не открылась, и на пороге не возникла заплаканная Оля. Разразившись новой порцией слез, Украина бросилась обнимать сестру.

– Наташенька… – шептала она сквозь всхлипы, – Ванечка умер… что ж теперь будет-то…

– Я знаю, – глухо ответила Беларусь, даже не пытаясь обнять сестру в ответ. Торис, тершийся за ее спиной, тихо покашлял, и Ольга выпустила ее, удивленно воззрилась на литовца.

– Ты вернулся?

– Как видишь, – Беларусь не знала, стоило ли Литве придать своему лицу сочувствующее выражение. – Соболезную.

Спрятав лицо в ладонях, Украина посторонилась, пропуская сестру и ее спутника в квартиру. Только оказавшись в знакомой, пропахшей пылью прихожей, Наташа сразу поняла – все рушится. Это чувство подстегивал и взволнованный гомон, доносившийся из комнат, и треск распахиваемых дверей шкафов, и, самое жуткое, несколько собранных чемоданов, стоящих у выхода. Наташа ощутила, как у нее сжимаются кулаки, а в груди поднимается знакомая ледяная волна слепой ярости.

– Торис! – выскочивший откуда-то Латвия радостно бросился другу на шею. – Представляешь, мы свободны! Мы уходим! Он нас больше не удержит! Уходим!

На лице Ториса не было написано ни радости, ни горечи. Молча он отстранил от себя мальчишку и направился в прибалтийскую комнату – очевидно, тоже собираться. Украина тихо всхлипнула в углу, и это оказалось последней каплей. Беларусь не дала Латвии последовать за литовцем – перехватила за локоть и отвесила оплеуху, настолько сильную, что Райвиса отнесло к стене.

– Ты что?! – возмущенно завопил он, хватаясь за покрасневшую щеку. – С ума сбрендила?

– Мог бы проявить хоть немного уважения, – не своим, чужим голосом произнесла Наташа, надвигаясь на него. – Ты пятьдесят лет жил под его крышей! За его счет! Он спас тебя от Людвига! Помог поднять промышленность! Дал тебе все, что есть у тебя сейчас! И вот чем ты ему платишь?!

Дрожа от ужаса, Райвис сжался и вытянул руки, будто пытаясь выстроить перед собой невидимую стену. Почему-то Наташа не сомневалась – в ее глазах латыш увидел отражение ужасающей тени Брагинского.

– Наташа, – Оля подошла к сестре, ласково обняла за плечи, – хватит, Наташ, оставь его, пусть уходит, это его дело…

Беларусь резким движением сбросила ее руки, но желание убить наглого мальчишку на месте поутихло. Приступ безумия отступал.

– Мараться не буду, – произнесла Наташа с презрением, но все таки рявкнула напоследок. – Пошел вон! И чтоб духу твоего здесь не было через минуту!

Райвису не надо было повторять дважды. Спустя несколько секунд он вместе со своим чемоданом покинул квартиру навсегда. Устало вздохнув, Наташа обратилась к сестре:

– Кто еще ушел?

– Пока никто, – ответила Оля, тревожно заглядывая ей в лицо. – Все собираются.

Кивнув, Беларусь проследовала в комнату прибалтов. С каждой минутой вера в слова Ториса, что у России есть еще шанс выкарабкаться, таяла, как снежинка под лучами весеннего солнца. Получается, теперь надо будет уходить? Наташа ощутила, как к горлу подступает горький комок. Что бы ни происходило за последние годы, Союз был ее домом, и она не представляла уже самостоятельной жизни. Вернуться в Минск? Выживать самой? Но как? Как жить в мире, где не к кому даже обратиться за помощью? Не к Америке же на поклон идти – сама мысль об этом вызывала у девушки отвращение. Утомленная вопросами, на которые у нее не было ответов, Наташа толкнула дверь.

Торис, швырявший без разбору вещи в видавшую виды спортивную сумку, посмотрел на нее так, будто она застала его за чем-то непристойным. Эстонии в комнате не было.

– Уходишь? – спросила Беларусь, привалившись к косяку.

– Ухожу, – подтвердил Торис. – Вернусь в Вильнюс. Буду обустраиваться по-новому. А ты?

Затянувшееся молчание он понял правильно.

– Ты не можешь?

– Не могу, – тихо сказала Наташа. – Пока не могу. Я чуть позже. Я…

– Все еще надеешься, что Россия возродится? – Торис приблизился к ней, осторожно взял за запястья. – Хочешь, чтобы все было по-прежнему?

– Никогда и ничего не может быть по-прежнему. Но я… я все еще останусь на несколько дней, вдруг…

– Ты любишь его? – неожиданно спросил Литва с болью в голосе.

– Да, – Наташа не сомневалась в правоте сказанного лишь секунду, затем на место привычной неколебимой уверенности пришли сомнения. Но показывать их Торису было невозможно.

– А… а меня? – нерешительно спросил он.

«Ну что», – прозвучал в голове Наташи насмешливый голос, почему-то напомнивший о Пруссии, – «Ну что, мелкая? Сейчас или никогда?»

– И тебя. Тебя люблю… тоже, – выдавила Беларусь, отводя глаза. Все это было донельзя странно. Ване она признавалась в любви сотни раз, и слова слетали с губ легко, будто отпущенные на волю птицы. Для этого признания ей пришлось копить силы несоизмеримо дольше. Возможно, всю жизнь?

– Тогда почему…

Наташа мягко отстранила его руки.

– Я не могу бросить здесь все и уйти с тобой. Я должна поддержать Олю, ей сейчас очень плохо. Без меня, одна, она сойдет с ума. Я приведу здесь все в порядок, займусь… – она нервно сглотнула, – похоронами. И вернусь.

Бледное и усталое лицо литовца осветила улыбка.

– Вернешься?

– Вернусь к тебе. Обязательно. Но сейчас… сейчас иди один.

– Ты знаешь, где сможешь найти меня, – прошептал Торис, наклоняясь совсем близко к ее лицу. – Помнишь тот домик у моря?

– Помню. Но теперь, умоляю тебя, уходи.

Вместо ответа он прикрыл глаза и коснулся губами ее губ. Вздрогнув, Наташа прижалась к Торису всем телом, отвечая на поцелуй, чувствуя, как угрожающе трещит натянувшаяся внутри ледяная сеть. Кажется, в соседней комнате кто-то вскрикнул, но разве это было так важно? На короткую секунду Беларусь действительно готова была бросить все к черту и уйти сейчас, немедленно – только бы никогда не остывало тепло, затопившее ее тело под ласковыми прикосновениями, только бы замереть так и не расставаться больше никогда, никогда…

«Я скучала, Торис».

«Я знаю… я тоже скучал» – он не мог ничего сказать, но Наташа была готова поклясться, что слышит его нежный голос над самым своим ухом.

И тут от порога послышался кашель. Слишком знакомый кашель. До боли знакомый кашель.

– Простите, я, наверное, помешал…

«Нет!»

Еще секунду Наташа со слепым отчаянием цеплялась за заволокшую ее пелену, но уступить голосу, прорезавшему ее как ножом, было невозможно. Она не уловила момента, в который поцелуй оборвался, и Торис невесть как оказался перед ней, загораживая от того, кто зашел в комнату, своим телом.

– Velnias, – прошептал он исступленно и сжал кулаки, но на большее его не хватило. Воздух дрожал от натянувшегося в воздухе напряжения. Наташа приготовилась ко всему – возможно, даже к тому, что Россия и Литва вновь схватятся насмерть. Но чью сторону она тогда примет?

– М… с вами все в порядке? – голос России был слишком вежлив, чтобы можно было поверить, что он издевается. – Я хотел увидеть Наташу…

И тут Беларусь поняла все. Но понимание не принесло облегчения – наоборот, будто взвалило на сердце дополнительный груз. Торис явно еще не осознал до конца, что происходит, но отступил, предостерегающе глянув на девушку. Вкладывая неимоверные усилия в каждое движение, Беларусь сделала шаг к России.

– Здравствуй… Ванечка.

– Ты Наташа, верно? – взгляд лиловых глаз по-детски лучился доброжелательностью.

– Д-да, – чуть склонила голову Беларусь. – Я рада, что ты проснулся.

– Я тоже рад, – брат улыбнулся ей, но улыбка тут же пропала с его лица. – Но, кажется, здесь происходит что-то нехорошее…

Он и был сейчас ребенком. Лишенной памяти, только что переродившейся страной. Наташа знала уже по опыту, что совсем скоро черты его характера восстановятся во всей своей полноте, пережив необходимые изменения, связанные с установлением нового режима, но сейчас перед ней стоял истинный младенец, волею судеб оказавшийся в центре одной из величайших политических катастроф века.

– Вань, – спросила она скорее для того, чтобы увериться полностью, – ты помнишь хоть что-нибудь? Помнишь, как заснул?

– Нет, – покачал головой брат. – Я не помню.

– Тогда я напомню, – вдруг заговорил решительно Торис, оттесняя Наташу и делая шаг вперед. – Вы, товарищ Брагинский, удерживали меня, моих друзей и всех обитателей этого дома силой. Сейчас же мы все уходим. Вы должны признать наш суверенитет немедленно.

Его стальной тон словно резанул Россию в самое сердце. Пожалуй, Литва с лихвой отыграл по крайней мере несколько лет своего пребывания в составе СССР – сейчас он видел Ваню поистине растерянным.

– Силой? – переспросил Россия. – Я должен поговорить на этот счет со своим начальством.

– Ваше начальство сейчас в Доме Правительства, – отозвался Литва. – Позвоните туда.

– Наглый ты, – вдруг выдал Ваня, широко и жутковато улыбнувшись. – Как зовут-то хоть?

Во взгляде его отчетливо промелькнул призрак былой одержимости, и теперь уже литовец был выбит из колеи. Голос его отчетливо дрогнул:

– Т-торис. Торис Лоринайтис. Литва.

– Литва, значит, – повторил Ваня, будто пробуя имя на вкус. – Торис. Ну что ж, позвоню.

Круто развернувшись и шаркая тапочками, он вышел из комнаты. Литва посмотрел на Наташу, переводя дыхание. Кажется, он сам не ожидал от себя такой решимости.

– Ну как?

Если он надеялся встретить в ней поддержку, то Наташа разрушила его надежду.

– Ну и что с того? Раньше ты таким не был, когда это действительно было нужно. Все вы одного поля ягоды. Можете над ним издеваться, только когда он слабый. И ты не лучше. Собирайся и уходи. Я напишу тебе.

Она двинулась прочь из комнаты следом за братом, гордо вскинув голову. Торис схватил ее за рукав.

– Наташа…

– Прекрати, – она стряхнула его руку.

– Я правда хотел как лучше…

– Пинать мертвого льва вы все горазды, – ответила Наташа. – Я пойду к нему. Ему сейчас будет много хуже, чем нам.

Она сделала еще шаг к двери, но ее остановил отчаянный окрик литовца:

– Почему ты все время его жалеешь? Дай тебе волю – ты бы устроила все, как прежде!

– Никогда и ничего не может быть как прежде, – повторила Наташа, не оборачиваясь, и хлопнула дверью комнаты.

Все это действительно было больно, и еще больнее от невозможности сделать выбор. «Да оба они хороши», – неожиданно подумала Наташа с каким-то веселым ожесточением, – «И тот, и другой». Пожалуй, сегодня она увидела и Россию, и Литву в непривычном для нее виде, и из увиденного стоило сделать соответствующие выводы.

В доме было тихо – очевидно, перепугавшиеся республики попрятались по углам. Слышно было только, как Ваня говорит по телефону в коридоре, облокотившись на полку для ключей и сосредоточенно водя ручкой по бумаге:

– Ага… да, записал… их всех? Больше никого не забыли? Точно?.. Да, как только смогу… Хорошо… До встречи, Борис Николаевич.

Положив трубку, он вздохнул, потер виски и посмотрел на исписанный лист перед собой, будто это был его смертный приговор.

– Что тебе сказали? – спросила Наташа, заглядывая в бумагу через его плечо. Логика схем и списков, покрывавших лист, была, как всегда, понятна только одному Ване.

– Этот парниша, Литва, все сказал правильно, – ответил Ваня. – Я действительно должен всех отпустить. Слушай, извини, что я тебя удерживал…

«Только этого еще не хватало», – подумала Наташа. Если у России появится теперь комплекс вины – пиши пропало, все станут такими, как Райвис.

И Торис.

– Меня ты не удерживал, – сказала она, накрывая ладонь брата своей. – Я сама хотела быть с тобой. И не я одна. Украина вот тоже, да и азиаты… Торис немного преувеличил.

Немного ли? «Как все сложно…»

– Как все сложно, – эхом откликнулся Ваня на ее мысли и тут же уверенно улыбнулся. – Я разберусь.

– Конечно, разберешься, – заверила Беларусь, обнимая брата.

Одно точно не изменилось – в его объятиях Наташа вновь почувствовала себя от всего на свете защищенной. Наверное, за эту спокойную, уверенную силу и полюбила она его когда-то, только-только вернувшись из Речи Посполитой, где провела детство и юность.

В прихожую вышел Торис с сумкой в руках. Наташа поспешно отошла от России, будто ее кто-то оттолкнул. Хотя, казалось бы, что было предосудительного в том, что увидел Литва?

– Уже уходишь? – осведомился Россия.

– Ухожу. Приеду на оформление независимости, – ответил Торис, стараясь не встречаться с ним глазами. – После этого, надеюсь, мы с вами распрощаемся.

– Как же распрощаемся? Мы же соседи, – невозможно было определить, искренне он спрашивает, или издевается. Литва предпочел ответить молчанием и, повернувшись к входной двери, щелкнул замком.

– До свидания.

– Я провожу, – сдавленно сказала Беларусь.

– Не буду мешать, – усмехнулся Ваня и, напевая, направился в ванную. Кажется, к нему вновь возвращалось хорошее настроение и уверенность в себе. Россия не успел скрыться за дверью, как Торис обнимал уже Наташу, прижимая к себе так сильно, будто хотел слиться с ней в одно целое.

– Мне кажется, – бормотал он взволнованно, – мне кажется, что я сейчас совершаю ошибку. Мне кажется, мне не надо сейчас уходить.

– Не беспокойся, Торис, – отстранившись, Наташа коснулась кончиками пальцев его щеки. – Не беспокойся ни о чем.

– Мне кажется, я теряю тебя.

– Не волнуйся. Иди. Это твоя свобода, о которой ты мечтал.

«Мы теряли друг друга уже столько раз, но всякий раз обретали вновь», – невесело подумала Наташа, выпроваживая литовца за дверь и коротко, смазано целуя в щеку. Как завороженная, она смотрела, как Торис нажимает кнопку вызова лифта, машет ей рукой на прощание и заходит в кабину. Затем двери лифта с шумом закрылись, и в подъезде стало совсем тихо.

========== Глава 21 ==========

Глава НЕ вычитана. У меня банально нет времени. Поэтому, если замечаете тавтологию или прочие ошибки – не стесняйтесь мне об этом сообщить.

Наташа захлопнула чемодан и окинула взглядом осиротевшую комнату. Открытые шкафы и ящики, в беспорядке разбросанные по полу вещи, которые было решено не брать с собой, создавали впечатление, что по городу прокатилась невиданная катастрофа, и люди покидали его в спешке, взяв только самое необходимое. Но аккуратно собирать оставленное у Беларуси не было никаких сил. У Украины, судя по всему, тоже.

– Наташа! – раздался из коридора окрик сестры.

– Сейчас! – дрогнувшим голосом отозвалась Наташа. Сделала напоследок глубокий вдох, сказав себе «пора», подхватила чемодан и вышла из комнаты.

Квартира была уже полупуста – большинство, разобравшись с необходимыми бумагами, уже разбежались по своим столицам. Кое-кто, например, Азербайджан, все еще собирался. Бросив чемодан в коридоре, Наташа приблизилась к Ольге, нерешительно мнущейся возле двери кабинета России.

– Ну что, – заглядывая сестре в лицо, несмело проговорила Украина, – пошли?

– Пошли.

Перед тем, как толкнуть дверь, Наташа взяла сестру за руку и сжала так, что та охнула от боли. Как в далеком детстве – чтобы не потеряться, не отстать и не попасть в беду. Когда-то давно за Олей можно было спрятаться, как за стеной, от всех неприятностей, но Беларусь не помнила уже эти времена. Да и сейчас был не лучший момент, чтобы вспоминать о прошлом.

Они вместе шагнули в кабинет и подошли к письменному столу, за которым сидел Ваня. Как и думала Беларусь, всего за несколько дней он обрел себя прежнего и сейчас деловито разгребал ворох проблем, свалившихся на него после распада Союза. Дома он почти не бывал, ночевал прямо в Кремле, и в квартиру заходил, только чтобы отпустить очередного желающего уйти.

Заслышав шаги девушек, Ваня поднял глаза, и на секунду в его взгляде сверкнула такая прогорклая печаль, что Беларусь на секунду даже подумала остаться.

«Нет», – удержала она себя. – «Так нельзя. Ничего уже не будет по-прежнему. Мне надо уходить».

– Вань, – тихо заговорила Украина, – мы уходим.

– Я вижу, – глухо ответил он, доставая из ящика стола два листа бумаги. – Подпишите.

У Наташи тряслись руки, но она заставила себя взять авторучку и склонилась над поданной ей бумагой. Буквы прыгали перед глазами, о том, чтобы уловить смысл написанного, и речи не могло идти. Поэтому девушка просто потянула руку и поставила внизу свою подпись – угловатый росчерк, до которого на одно мгновение сжался весь мир, все, что произошло за последние семьдесят лет. Это было… странно. Странно и необычно, как если бы весь мир встал вверх дном.

Самостоятельна. Независима. Суверенна.

Одна.

Забрав у сестер подписанные листы, Ваня сам расписался на них, звонко шлепнул гербовую печать и протянул обратно.

– Удачи, сестренки. Думаю, мы еще скоро увидимся.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Оля.

– Когда я закончу со всеми первостепенными делами, соберемся снова. Думаю, ближе к зиме. Тогда и решим, что делать. Как вы?

Сестры переглянулись.

– Я не против.

– Я тоже, – кивнула Беларусь. Ваня ободряюще улыбнулся им.

– Не бойтесь, я вас не брошу. Если что-то понадобится – сразу звоните. Постараюсь помочь. Договорились?

– Конечно, – Украина вымученно улыбнулась и смахнула со щеки слезу. Беларуси плакать не хотелось. Хотелось только побыстрее уехать из этого дома, вернуться в старую квартиру в Минске, выпить крепчайшего чаю и постараться все осмыслить. А затем… открывающиеся перспективы и возможности были столь широки, что ослепляли чувством растерянности. Беларусь некстати вспомнила, что совсем не привыкла жить одна. Юность она провела в обществе Ториса и Феликса, большую часть молодости – в доме Российской империи, затем… затем провал и перерождение в облике советской республики. Когда именно и при каких обстоятельствах оно произошло, Беларусь даже не пыталась вспоминать.

Из воспоминаний ее выдернул резкий скрип отодвигающегося стула. Поднявшись из-за стола, Ваня приблизился к сестрам и, не говоря ни слова, заключил их в объятия.

– Эх, девчонки, девчонки… – услышала Наташа голос брата где-то над своей головой. – Вы уж не забывайте меня. А?

– Не забуду, – всхлипнула Украина куда-то Ване в плечо. Беларусь молчала, только прижалась к брату так крепко, насколько хватило сил, и замерла так, слушая, как ровно и гулко стучит его сердце.

Они не стали говорить, что вернутся. К чему загадывать?

Подняв голову, девушка увидела, что брат тоже плачет. Не бурно всхлипывая, конечно, как Оля – просто по щеке его катится одна единственная маленькая слезинка. Встав на цыпочки, Наташа осторожно сцеловала эту слезинку и ощутила, как Россия вздрогнул.

– Наташ?

В мире не было в тот момент никого, кроме них двоих. Решив, что терять уже нечего, Беларусь коротко коснулась губами губ брата, и от этого смазанного, какого-то неловкого поцелуя ее как разрядом тока прошило осознание, что все кончено. Есть вещи, которые, разбиваясь, не могут быть более собраны. Конец есть конец.

И тут из коридора раздался писк дверного звонка.

– Кто… кто… – Ваня судорожно облизнул губы и, выпустив сестер, пошел открывать. – Кому еще неймется…

Едва они остались одни, Оля глянула на младшую сестру с осуждением.

– Ну что ты, Наташ. А если бы Торис…

– Закрыли тему, – отрезала Наташа, утирая губы – от мимолетного прикосновения те как огнем горели. – Пойдем отсюда…

В коридоре их застала весьма странная картина. Россия сосредоточенно разглядывал невысокую, почти на полторы головы ниже него, похожую на парня девушку восточного вида, которая стояла перед ним, уперев руки в бока.

– А мне-то говорили, ты откинулся, – произнесла она, улыбаясь и проводя кончиком языка меж белых зубов. – Врали, что ли?

– Я проснулся, – коротко и без всякого намека на дружелюбие ответил Ваня. – Кто ты и что тебе нужно?

Девушка улыбнулась еще шире.

– Забыл, что ли? Я Лейла.

Лейла? Последний раз Наташа слышала это имя столетия два назад, когда Ваня приезжал с Кавказа. Тогда в результате долгой и кровопролитной войны ему удалось присоединить несколько мелких республик, одной из которых и была явившаяся в Москву девушка. И Беларусь, кажется, знала причину ее появления.

– Чечня, – хмуро произнес Ваня. – Зачем приехала?

– Ты меня будешь в прихожей держать? – нахально осведомилась девушка, выразительно поправляя кобуру с пистолетом, висящую на поясе. Взгляд России потемнел.

– Я тебя сейчас с лестницы спущу, – пообещал он, и ясно было, что это не пустая угроза. – Говори, зачем явилась.

Пожевав губу и решив, по видимости, лишний раз не нарываться, Лейла достала из кармана камуфляжных штанов сложенную вчетверо, замызганную бумажку и протянула ее Ване.

– Подписывай, и я сама свалю. Мне тут находиться удовольствия нет.

Взгляд Вани, все более стекленеющий с каждой секундой, скользнул по строчкам. Пусть его безумие не вселяло в душу Беларуси прежнего полуживотного ужаса, но по спине девушки все равно пробежал холодок. От души Наташа посочувствовала Чечне, понимая, что сейчас ей придется несладко.

Ничего не сказав, Ваня выразительно разорвал надвое поданную бумажку и бросил беспомощно порхнувшие половинки к ногам Чечни. Тонкие черты лица девушки исказила яростная гримаса.

– Что?! Не подпишешь? Им, – Лейла обвинительно указала пальцем на Наташу и Ольгу, – им подписал, а мне – нет? Ну и пошел ты, Брагинский! Усрался ты мне!

Выразительно плюнув России под ноги, девушка развернулась, чтобы уходить, и тут Ваня, лицо которого совершенно ничего не выражало, схватил ее за плечо и с силой прижал к дверному косяку.

– Пока ты не научишься себя вести, – совсем тихо, но так, что даже у Наташи дрогнули коленки, проговорил он в лицо Чечне, – без меня шагу сделать не сможешь. Возвращайся в Грозный и сиди там тише воды. Поняла?

– Пусти, – ответила Лейла яростно, пытаясь дотянуться до кобуры, – пусти, урод.

– Ты меня поняла?

И тут девушка, извернувшись, с силой ударила Ваню под коленку носком кирзового сапога. Тот, не ожидавший удара, охнул и на миг ослабил хватку. Этого хватило Лейле, чтобы распахнуть дверь и исчезнуть.

– Ты все равно дашь мне независимость, Брагинский! – слышался с лестницы ее голос. – Даже если тебе придется подписать ее кровью из твоей же перерезанной поганой глотки!

Наташа ощутила, как разум начинает погребать под собой волна ярости. С этим невозможно было справиться. Да она и не хотела справляться. Наоборот, единственным ее желанием было прокатить наглую девчонку лицом по ступенькам лестницы.

– Стой! – Ольга схватила рванувшуюся к выходу сестру за руку. – Не надо!

Беларусь столкнулась взглядом с сестрой, и тут же приступ безумия потух, как тухнет огонь под натиском ледяной воды.

Теперь они с Россией – разные государства. К чему ей оказывать военную помощь соседу, не требуя ничего взамен? Большая политика – так это называется?

Наташа спрятала обратно за пояс нож, который успел уже оказаться у нее в руке, и подступилась к растирающему место, куда пришелся удар Чечни, Ване.

– Все в порядке?