Текст книги "Поцелуй на прощание (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

К ней приблизился Литва. Глаза его были печальны, а улыбка – явно вымученной.

– Феликс очень плох, – сообщил он. – Иван предложил ему помощь. Не знаю уж, чем это кончится.

– Мне тоже только что предложили помощь, – про себя Наташа решила, что Литве-то рассказать можно, он ничего не сделает. – Канада. Знаешь его?

– Да. Я же видел его в госпитале. Что значит – «предложил помощь»?

– Ну вообще, – Наташа понизила голос, – сначала, еще в больнице, он хотел, чтобы я оста…

– О чем секретничаете?

При звуке этого голоса Торис тут же задрожал всем телом, да и сама Наташа мелко вздрогнула. Россия стоял за ее спиной, рядом с ним возвышался Гилберт. Руки Пруссии были скованы, а конец цепи терялся в сжатом кулаке Ивана.

– Ни о чем, – ответила Наташа и покосилась на Байльшмидта опасливо. – Слушай, а зачем ты его забрал?

– Помнишь, что я говорил, когда мы только собирались вместе? – спросил Ваня и тут же ответил сам себе. – Все страны станут едины с нами. Теперь я говорю, что это произойдет совсем скоро. А это – первый шаг.

– Да пошел ты, – процедил Гилберт сквозь зубы и скорее для проформы, нежели действительно желая вырваться, подергал цепь. – Все равно твоя бездарная коммунистическая идея никогда не…

Коротко развернувшись, Ваня двинул ему в челюсть – не сильно, скорее чтобы приструнить. Гилберт перенес удар стоически, ухмыльнулся, но все-таки замолк. Проходивший мимо Америка звонко расхохотался, глядя на эту сцену:

– Эй, Брагинский! Твои методы устарели! Запомни, что я тебе говорил! Атомная бомба-а!

Лицо Вани побледнело и исказилось, но глаза остались ясными, и во взгляде не прорезалось жестокости. Наташа, не понимавшая, о чем говорил Альфред, осторожно осведомилась:

– О чем это он?

– А, неважно, – махнул рукой Россия и улыбнулся сестре. – Очередная американская финтифлюшка. Ничего, меня они не испугают.

Говорил он так уверенно, что нельзя было ему не верить.

– Знаешь, Вань, – несмело пробормотала Беларусь, делая шаг ближе к брату, – может, кому-то и кажется, что твои идеи – бред, и ничего не получится… но я тебе верю. И верю, что ты поступаешь правильно. Я всегда буду на твоей стороне. Всегда.

Они стояли так, глядя друг другу в глаза, еще несколько секунд, а потом Россия свободной рукой обнял младшую сестру, притянул к себе и вдруг коснулся губами ее лба.

– Я в тебе и не сомневался, – шепнул он на ухо обмякающей в его объятиях девушке. – Спасибо.

Гилберт, как ни странно, не отпустил ядовитых комментариев, глядя на эту сцену, только смотрел молча, с горькой печалью в помутневших алых глазах.

– Эх, гуляй, Союз! – воскликнул Ваня, поднимая наполненную до краев стопку водки. – За Победу!

– За Победу! – дружным хором отозвались остальные и залпом осушили свои бокалы. Девушки – Украина, Беларусь и Азербайджан, – пили вино, парни в основном налегали на водку и уже основательно опьянели, и за Победу пили уже третий или седьмой раз. Впрочем, повод был того достоин.

Торис, сохранявший еще ясность мысли, завел старый патефон, и по просторной гостиной в новой московской квартире, полученной лично от самого Хозяина, разнеслись веселые аккорды. Республики тут же пустились в безудержный пляс, стихийно разбившись на пары. К Беларуси неожиданно подскочил совершенно пьяный Латвия и потянул ее за руку.

– Потанцуй со мной?

– Нет, – с вежливой улыбкой отказалась Наташа, отыскивая глазами Литву. Встретившись с девушкой взглядом, Торис просиял и, преодолев препятствия в виде танцующих, протянул ей руку.

– Пойдем танцевать?

– Пойдем! – залихватски мотнула головой Беларусь и сама увлекла литовца в центр гостиной. Музыка подхватила ее и закружила над полом, и тут же обрушилась девятым валом, поглотив с головой. Забывшись совершенно в радостном угаре, девушка кружилась в танце, который, к ее сожалению, оборвался так же внезапно, как и начался. Россия обратился к скромно стоящей у столе старшей сестре:

– Спой нам что-нибудь, Оль.

– Ой, нет, – засмеялась Украина со смущением. – Ты же знаешь, Вань, Наташка лучше поет.

– А действительно, – брат повернулся к младшей сестре. – Спой, Наташ.

– Я…

Девушка сама не знала, что с ней происходит. Казалось бы, спеть для любимого брата она была готова всегда, но в тот момент в горле будто встала невидимая преграда, мешающая словам выйти наружу. Голос предательски сел.

– Я…

– Ты не стесняйся, – Ваня подтолкнул обмирающую сестру к новенькому пианино. – Давай… давай нашу любимую.

– «Полюшко-поле»? – спросила Наташа обреченно, открывая крышку и садясь на узенькую табуретку. – Вань, я боюсь, у меня не получится…

– Что значит «не получится»? – засмеялся Россия. – Я очень люблю, как ты поешь.

– Я тоже хочу послушать, – несмело сказал Торис.

– Вот, видишь? Не только я хочу, чтобы ты спела. Давай, не стесняйся.

Как играть, если леденеют пальцы? Как петь, если горло сжимают невидимые тиски? Наташа вздохнула глубоко, пытаясь привести себя в чувство. Нельзя было списать это на опьянение – напротив, после вина такого ощущения не бывает. Причина этого сидела гораздо глубже, где-то на дне сердца, где боль войны оставила незаживающую, кровоточащую рану.

Все ждали. Тишина сгущалась.

– Наташа, – обеспокоенно спросил Ваня, наклоняясь ближе к сестре, – что-то не так?

Беларусь крепко зажмурилась. Ее будто швырнуло в ледяную воду, которая заливалась в легкие, зажимала, будто подушкой, нос и уши. Распирающая грудь боль требовала выхода, и на тот момент девушке представлялся единственно верным только один.

– Наташа…

Ваня тревожно заглянул Беларуси в лицо, и тут девушка, порывисто обвив руками шею брата, поцеловала его.

========== Глава 8 ==========

Сжавшийся в напряжении кулак Наташи задел одну из клавиш, и вырвавшаяся из пианино высокая нота замерла на миг под потолком и рухнула в тишину, будто подбитая птица. Казалось, все вокруг девушки заледенело, а сама она угодила в эпицентр бушующего пожара. Но ощущение это продолжалось лишь мгновение, а на смену ему пришел холодный, сосущий страх. Ваня не ответил на поцелуй, но и не отстранился – Беларуси показалось, что она поцеловала гранитную глыбу. Она отодвинулась сама и, заглянув в любимые фиолетовые глаза, с ужасом увидела, что их радужка стремительно темнеет и подергивается мутной пеленой. «Я ошиблась» – осознание свалилось на нее, как топор. – «Я ошиблась».

Наташа смотрела неотрывно в глаза брату, не смея вздохнуть, и отчаянно пыталась угадать, что последует следом. Поднимет он ее на смех? Ударит? Когда на Россию накатывали приступы безумия, от него можно было ожидать чего угодно, даже самого худшего. Неизвестно, сколько бы длилась эта жуткая тишина, если б ее не оборвал громкий треск закрывшейся двери в прихожей. Этот звук вывел девушку из оцепенения, она смогла повернуть голову и, пробежав взглядом по изумленным лицам празднующих, не досчиталась одного.

– Торис, – выдохнула она и в следующий миг поняла, что произнесла это имя одновременно с Ваней. Они вновь внимательно посмотрели друг на друга. Теперь во взгляде России читалось невысказанное подозрение, что только больше привело Беларусь в замешательство. Но брат не стал ничего говорить, выпрямился и стремительно вышел в коридор.

– О черт, – прошептала Наташа и ринулась за ним, опрокинув по пути бокал с красным вином. Ярко-алая жидкость залила белоснежное платье Украины, та пронзительно вскрикнула, но Беларусь даже не обернулась, чтобы извиниться. На лестничной клетке она схватила Ваню за плечо.

– Подожди!

– Что? – он обернулся, и вновь ледяная волна жути захлестнула ее. Еле выговаривая слова, девушка пробормотала:

– Проверь внизу… я пойду наверх.

– Хорошо, – медленно кивнул брат и вразвалочку принялся спускаться. Наташа, перепрыгивая через три ступеньки, взлетела на этаж выше. Потом еще на один.

– Торис!

Литва сидел на лестнице, обхватив руками колени. Завидев Наташу, он не без видимых усилий поднял голову и вновь ее опустил.

– А.

– Торис, – девушка присела на корточки рядом с ним, осторожно коснулась локтя, но Литва резким движением сбросил ее руку, – да ты что? Что с тобой такое?

– Ничего, – глухо ответил Торис, отодвигаясь. – Я сейчас приду.

– Да не в том дело, – терпеливо и торопливо говорила Беларусь. – У Вани опять… приступ, он тебя ищет, надо…

– Ваня, – с горечью произнес Литва, тяжело взглянув на Наташу. – Все время Ваня. Я думать не хотел об этом. Мне все говорили – а я не хотел. А ты…

– Ты что такое несешь? – нахмурилась Беларусь. Все яснее становилось теснившееся в груди предчувствие беды.

– Что я несу? – эта насмешливая улыбка подошла бы больше Пруссии или Польше, но никак не Литве. – Что я несу? Ничего. Ничего…

Хоть разумом девушка понимала, что времени у них мало, но в тот момент ее будто оставили все силы. Она уселась на ступеньку рядом с другом и уставилась в пол.

– Ну, а что я могу сделать? – вопрос был чисто риторический. – Люблю я его.

– Любишь, – повторил Литва с каким-то особенным выражением и вдруг выпалил, будто выстрелил. – А я тебя люблю.

Наташа чуть не покатилась со ступенек кубарем. Дыхание у нее перехватило, а в висках застучал гигантский колокол в такт лихорадочно заколотившемуся сердцу. В первый момент она даже решила, что ослышалась.

– Что?..

– Люблю, – повторил Литва упрямо и отвернулся. На языке у Беларуси крутилось множество слов, но выдавить из себя девушка смогла только одно:

– Давно?

– Давно, – коротко ответил Торис, не глядя на нее. – Уже лет… пятьсот.

Девочка скептически разглядывает розовое в кружевах платье, в которое ее вырядили, и недовольно хмурит точеный носик. Зато развалившийся в кресле Польша пребывает в крайней степени восторга.

– Тотально, шикарная шмотка. Это я тебе как спец говорю.

– Мне не нравится, – отрезает девочка, одергивая юбку. Феликс цокает языком.

– Да ты на себя погляди. Ты же, натурально, красавица.

Девочка смотрится в гигантское, во всю стену зеркало, но видит там только разряженную куклу, которая на нее саму не похожа ничуть.

– Мне не нравится.

– А я говорю – красавица. Вот подрастешь немного, – со знающим видом говорит Польша, – и Лит на тебе женится. Он мне уже говорил…

– Не женится он на мне, – отрезает девочка и отворачивается. – На мне Ваня женится, вот.

Беларусь схватилась за виски, чтобы успокоить разыгравшуюся ноющую боль, потерла. Мысли путались, и выделить среди них хоть сколько-нибудь связную казалось невозможным. А капающая где-то в трубах вода бесстрастно отсчитывала неумолимо утекающее время.

– Послушай, – наконец выговорила девушка, глядя в лицо Торису, – ты хороший друг. Я тебе говорила, что ты хороший друг. Но я тебя не люблю, понимаешь? Я люблю Ваню.

– Понимаю, – совсем тихо сказал Литва и уткнулся лбом в колени. Наташа подумала, что можно сказать еще, чтобы приободрить его.

– Ну… хм… я все равно к тебе очень хорошо отношусь.

Приободрить не вышло, он только неопределенно пожал плечами и остался сидеть неподвижно. И тут случилось самое страшное – снизу загрохотали тяжелые шаги.

– Торис, – опасливо оглянувшись на нижний пролет, прошептала Беларусь, – я была бы рада, если бы мы просто были друзьями. Как раньше.

Повисшая за этим пауза была мучительно долгой. Наконец Литва поднял голову, вновь посмотрел на Наташу и вдруг, вымученно улыбнувшись, протянул ей руку.

– Хорошо. Как раньше.

– Отлично, – радостная, что это недоразумение разрешилось, Беларусь ответила на рукопожатие, и в этот момент перед ними возник Ваня. Если бы сумасшествие можно было увидеть, то, несомненно, оно исходило бы от него волнами в тот момент. Но, даже будучи невидимым, оно затопило маленькую лестничную клетку и удушливой волной нахлынуло на сидящих на лестнице стран.

– Торис, – мерно произнес Россия, не глядя на сестру, – мне нужно с тобой поговорить.

Беларусь перевела взгляд на Литву. Тот, дрожа всем телом, попытался встать, споткнулся и снова оказался на ступеньках. Думая помочь ему встать, девушка подскочила на ноги, и тут только Ваня заметил ее.

– Наташа, – позвал он, не меняя голоса, – иди домой.

– Но, Ваня…

Литва тем временем поднимался, пошатываясь от ужаса и цепляясь за перила. Сила духа явно изменила ему.

– Наташа, – повторил Россия, – иди домой. Мы скоро придем.

– Иди, иди, – шепнул Литва, делая энергичный жест рукой. Переводя взгляд с одного на другого, Наташа сошла со ступенек, осторожно прошла мимо брата, бросила последний взгляд на Ториса и, почти плача от безысходности и невозможности что-то изменись, побежала вниз, будто за ней гналась стая демонов.

– Они скоро придут, – ровно сказала Наташа, заходя в гостиную. Она старалась упорно игнорировать обращенные на нее взгляды – кто-то смотрел с нескрываемым интересом, кто-то с ужасом, кто-то почти с отвращением. Только в красных глазах Гилберта, демонстративно не притрагивавшегося к выпивке, сверкала ядовитая насмешка. Против воли девушка ощутила, как у нее сжимаются кулаки. Да кто он такой…

– Беларусь, – ее тронул за плечо успевший неведомо как протрезветь Латвия, – с Торисом все в порядке?

– Пока что, – подрагивающими руками Наташа налила себе стопку водки, поднесла ко рту, но в последнюю секунду пить передумала и поставила обратно с такой силой, что расплескала половину себе на запястье. Латвия тут же прикончил то, что оставалось на дне. Видимо, он понял суть ответа.

Напряженное молчание висело в гостиной, пока из коридора не послышался хлопок двери. Подобно ветру, в гостиную внесся Торис, едва не снес на своем пути стол, схватил бутылку водки и присосался к горлышку.

– Торис! – воскликнула Наташа под всеобщее аханье. – Ты что?

– Я? – Литва на секунду отвлекся от бутылки, и видно стало, что у него смертельно бледное лицо, осатаневший взгляд и то ли синяк, то ли след от удара на шее, ближе к плечу. Одна из пуговиц на рубашке была оторвана. По гостиной пробежала рябь перешептывания.

– О, Господи, – прошептала Наташа, чуть ли не силой отнимая у друга бутылку. – Что он с тобой сделал?

Литва тут же забрал водку обратно и сделал еще один глоток.

– Можно, я не буду рассказывать?..

Бегло девушка осмотрела его. Следов крови не было видно, но такой взгляд и такое поведение было вызвано явно не милым разговором по душам.

– У тебя… синяк, – тихо сказала Наташа, указывая на собственную шею. – Вот тут.

– Синяк?.. – Литва судорожно поправил воротник рубашки и вдруг, странное дело, покраснел. – А, да, спасибо.

– Больно, наверное…

Тут же все шепотки смолкли. В гостиную зашел Россия. Вид у него был совершенно довольный, как у кота, объевшегося сметаны, но во взгляде не было и тени безумия. Окинув всех лучезарной улыбкой, он громко спросил:

– Что молчите, а? Продолжим праздновать!

Все облегченно вздохнули и, как ни в чем не бывало, вернулись к своим разговорам. Только Наташу томило невнятное ощущение чего-то неправильного, что ее ум пока не мог постичь. Но поразмышлять ей не дала Оля, возникшая рядом словно из ниоткуда и сунувшая в руки пустую салатницу.

– Сходи на кухню, положи еще, ладно? Вмиг все расхватали, не наготовишься…

– Ага, – кивнула девушка и поплелась по коридору, преодолевая искушение хватить треклятую салатницу о пол и, уткнувшись носом в стену, позорно разрыдаться. Вечер получился излишне богатым на переживания, а к такому Беларусь не привыкла. Ее могли бы, пожалуй, спасти несколько минут покоя, но даже на кухне ее не пожелали оставить в одиночестве.

– А, младшенькая, – возникший у девушки за спиной Пруссия с хрустом поедал яблоко. – Я-то думал, у меня самый трудный младший брат. Но теперь вижу, что ошибался.

Беларусь подавила желания надеть ему на голову кастрюлю с оливье и молча продолжила поиски подходящей ложки. Гилберт откусил еще кусок.

– Не, Запад, конечно, падок на всякие заморочки. Но такого он никогда не делал.

Наташа, найдя наконец-то ложку, начала накладывать салат в тарелку.

– Ну и я, конечно, так не палился, как водочник. Только полный придурок не поймет, что они с этим щупленьким вытворяли.

– Да? – Пруссия умел вызвать интерес. – И что?

– Тебе сколько лет? – вдруг ни к селу ни к городу осведомился Гилберт. Наташа закончила перекладывать салат и теперь утрамбовывала его ровной горочкой.

– Думаешь, я точно помню?

– Я не то имел в виду. Ты, когда людям представляешься, что говоришь?

– Ну… шестнадцать, – Беларусь не могла понять, куда он клонит. – Семнадцать. По-разному.

– Ну тогда фиг тебе с маслом, – отвратительно засмеялся Пруссия. – Рано тебе еще знать про такие вещи.

«Главное, не сорваться», – стучало в голове. Но это было бесполезно, нервы и так были напряжены, словно струны.

– Гилберт, – медленно проговорила Наташа, взглядом отыскивая на столе подходящее орудие, – тебе когда-нибудь разбивали морду сковородкой?

Смех Пруссии стал еще громче.

– И не раз, поверь.

– А… – схватив попавшийся под руку нож для резки колбасы, девушка подлетела к пруссаку и приперла к дверце холодильника, приставила острие к бледной тонкой шее, – а глотку тебе перерезали, сволочь фашистская? А?!

– Эй, эй, полегче, – вытаращил глаза Пруссия, стараясь вывернуться. – С ножиком-то полегче…

– А теперь слушай меня, тварь тупая, – шипела Наташа, будто озверевшая кошка, ему в лицо. – Еще раз попробуешь надо мной поиздеваться, я выпущу тебе все кишки. Если мой брат спас тебя от петли, это не значит, что тут все будут терпеть твои выкрутасы. Понял?

– Понял, понял, – торопливо проговорил Гилберт, косясь на нож. – Только убери эту штуку. Я пошутил вообще-то…

– Шутки оставь для своих немецких шлюх, – отрезала Наташа и, выпустив рубашку Пруссии, вернулась к салатнице. Когда она обернулась, чтобы нести салат в гостиную, откуда доносились уже развеселые звуки патефона, пруссак уже испарился.

Польша удивленно таращит глаза на последнее заявление.

– То есть… я тотально не врубился – как это «Ваня женится»? Он же, типа, брат твой.

– Да, брат, – гордо произносит Наташа, с чувством превосходства глядя на него. – Зато он самый сильный и будет меня защищать.

– Да защищать он тебя, типа, всегда будет, – Польша задумчиво почесывает макушку. – Только… это… а детишки-то будут у вас?

– Конечно. Трое. Или четверо.

– Ага, круто. Слушай, ну я про такое, типа, разное слышал, но вроде нельзя так – чтоб брат с сестрой…

– Всем нельзя, а нам можно! – топает ногой девочка. – Что ты мне тут втолковываешь? Позови лучше служанку, чтобы мне платье помогла снять!

========== Глава 9 ==========

Утром на кухне обнаружился только Ваня, погруженный с головой в чтение свежего выпуска «Правды». Наташа быстро налила себе чай и, улыбаясь, села рядом с братом.

– Как спалось? – осторожно спросила она. Стоило понять, что он думает по поводу вчерашнего. Но Россия, казалось, вовсе ничего не помнил.

– Замечательно, – лучезарно глядя на сестру, ответил он. – Сегодня еду к Хозяину. Будут награждать.

– Награждать? – стараясь скрыть нервозность в голосе, переспросила Беларусь. – Это же здорово. Не меньше, чем Героя, дадут, я уверена.

– Я тоже так думаю, – ответил Ваня и вновь углубился в газету. Наташа торопливо выпила чай и пытливо воззрилась на брата.

– Хорошо вчера отпраздновали, а?

– Да, – с какой-то странной интонацией ответил тот. – Очень хорошо.

Поняв, что сейчас выяснять что-то бесполезно и, возможно, не нужно, Наташа поднялась со стула. Тут же в кухню ввалились кавказцы и, сталкиваясь головами, полезли в холодильник. Беларусь вышла в коридор и столкнулась с Украиной, вытаскивающей из ванной таз с постиранным бельем.

– Доброе утро, – улыбнулась сестра.

– Доброе, – отозвалась Наташа. – Не видела Ториса?

– Они все во дворе, – охотно сообщила Оля. – С утра чистят машину. Ване сегодня в Кремль.

– Знаю, знаю, он мне сказал, – быстро проговорила Беларусь и, не особенно желая продолжать разговор, дернула с вешалки куртку.

Автомобиль обнаружился перед подъездом, а вокруг него суетливо копошилась троица прибалтов. Эстония копался в капоте, Латвия тщательно протирал то одно, то другое стекло, а Литва сидел за рулем, тщетно пытаясь завестись. Завидев Наташу, он заулыбался, но в улыбке его сквозила неловкость. Ему явно было стыдно за вчерашнее, но Беларусь про себя решила как можно быстрее загладить всю эту историю.

– Привет.

– Да, привет, – вопросительно Торис заглянул ей в лицо, явно пытаясь отыскать там следы неприязни или, наоборот, симпатии. – Как ты?

– В порядке. Что, не заводится?

– Да с зажиганием что-то, – выразительно Литва повернул ключ, на что машина отреагировала сдавленным скрежетом и затихла. – Давно не использовали. Ничего, сейчас починим.

– Может, помочь?

– Да нет, мы и сами справимся, – влез в их разговор Латвия. Девушка метнула на него обжигающий взгляд, и мальчик тут же поспешил скрыться за багажником. Эстония поднял голову от капота.

– Попробуй еще раз?

Но и следующая попытка завестись успехом не увенчалась. Сдавленно выругавшись, Торис одним движением сорвал из-под руля кусок металла, обнажив оголенные провода. Наташа следила за ним расширенными от удивления глазами.

– Ты что это?

– Сейчас… – Литва покопался немного в ворохе проволоки, и вдруг между его ладонями проскочила искра. Автомобиль довольно заурчал, словно сытый кот.

– Как… как ты это сделал? – изумленно спросила Наташа, глядя, как Эстония отходит от капота и Торис, вернув металлическую пластину на место, осторожно выжимает сцепление.

– Научился, – улыбнулся парень и крикнул Латвии, высунувшись в окно. – Скажи Ивану, что все готово!

Райвис помчался в дом, вслед за ним, утирая руки куском полотенца, пошел Эстония. Литва и Беларусь остались одни. Долго они глядели друг на друга, словно пытаясь угадать чужие мысли, а затем Торис несмело пробормотал:

– Слушай, вчера…

– Забудь об этом, – отрезала Наташа. Парень подавленно поник, но ничего не сказал и молча подождал, пока из подъезда не спустится сияющий Ваня.

– Поехали?

– Ага, – Торис с треском захлопнул дверь. На лице его появилось мученическое обреченное выражение, когда Россия опустился на переднее сиденье рядом с ним. Наташа, наклонившись к открытому окну, с улыбкой попрощалась с братом:

– Пока. Возвращайся скорее.

– Скоро буду, – отрешенно ответил Россия, явно думая о другом. Машина мягко взяла с места и вскоре скрылась за углом. Не в силах отделаться от ощущения, что упускает что-то невыразимо важное, Наташа пошла обратно к подъезду.

Тем же вечером устроили новую гульбу – всем Союзом отмечали присуждение Ване звания Героя. Наташа не могла оправиться от восторга, раз за разом щупая гордо блестящую на груди брата золотую звезду, а сам Россия довольно щурился, то и дело подливая себе водки. Всеобщей радости не поддерживали только двое – мрачно улыбающийся Гилберт и почему-то Торис, забившийся в угол с тарелкой в руках. Наташа подошла к нему, присела рядом.

– Что это с тобой?

– Со мной? – Литва сглотнул, нервным движением поправил галстук. – Н-ничего.

Наташа нахмурилась.

– Слушай, хватит переживать. Смотри, всем весело.

– Ага, – неопределенно кивнул Торис и низко склонил голову. Ощущая, как сердце червячком подтачивает острая неприязнь, Наташа фыркнула и вышла в коридор. Остановившись у вешалки, девушка прислонилась спиной к стене и прерывисто вздохнула, пытаясь обдумать свои чувства. Нельзя было сказать, что она не хотела сохранить Литву своим другом, но поведение его переходило любые рамки. «Если у него случается истерика даже от разговора со мной», – недовольно думала Беларусь, – «тогда лучше с ним вообще не разговаривать. Пусть успокоится».

Решив так, девушка сонно зевнула и хотела уже вернуться обратно в гостиную, как вдруг дверь комнаты распахнулась, и в коридор шагнул ни кто иной, как Ваня. За ним покорно плелся поникший Литва. Нутром своим почуяв, что сейчас случится нечто, не предназначенное для чужих глаз, Наташа спряталась за куртками и затаила дыхание.

Она ожидала чего угодно – спора, звука ударов, крика Ториса. Но ни один звук не доносился до ее ушей, и со всей осторожностью девушка выглянула из своего убежища.

В следующий момент ноги ее подкосились, и Наташа едва не рухнула на пол. Перед глазами запрыгали черные точки, сознание помутилось, а где-то в груди начала стремительно расти жаркая волна ненависти. В первый миг она даже не смогла осмыслить, что происходит. Только спустя секунду, когда разум чуть оправился от потрясения, девушка смогла описать увиденное словами.

Это казалось таким же невозможным, как и то, если бы земля и небо вдруг поменялись местами. Ваня и Торис стояли у стены, обнимая друг друга, и… целовались.

Будь на месте Наташи Украина или Венгрия, идиллию влюбленной парочки явно нарушил бы крик или оглушительный плач. Но Беларусь поступила иначе – еще крепче вжалась в стену и судорожно сцепила руки, стараясь погасить вспышку ярости, которая могла бы закончиться для Ториса куда более худшими увечьями, чем иные побои России.

Наконец казавшийся бесконечным поцелуй оборвался. Тепло улыбаясь, Ваня отстранился от Литвы, погладил его по щеке и, наклонившись, шепнул что-то на ухо. Побледнев, Торис кивнул, и напевающий Россия скрылся в комнате.

Обхватив руками голову, Торис медленно осел на пол, и тут перед ним возникла Наташа. Если можно было побелеть еще больше, то парень с успехом это проделал.

– Торис, – Наташа изо всех сил старалась говорить спокойно, – я все видела.

– На… Наташа, – прошептал Литва, с усилием стараясь подняться, – ты все не так поняла.

– Да-а-а? – с интересом протянула девушка.

– Я могу все объяснить…

– Хорошо. Объясняй все.

Торис замялся и замолчал, Наташа решила ответить за него:

– Значит, ты решил мне таким образом отомстить. А я-то думала, ты хороший друг.

– Нет! – вскричал Литва с ужасом. – Нет! Ты же знаешь – я тебя люблю…

– Ага, меня. Перепутал немного, ну с кем не бывает, – ядовито произнесла Беларусь. Подскочив на ноги, Торис порывисто схватил ее за руку и крепко сжал.

– Слушай, я не виноват. Я просто не могу… против. Он меня убьет… а-а-а-а!

Пальцы парнишки в ладони Наташи пронзительно хрустнули и, выдернув руку, Торис схватился за искалеченную ладонь. Не дав ему опомниться, девушка схватила друга (теперь уже бывшего друга) за горло стальной хваткой и приперла к стене.

– Не знаю, убьет ли тебя он, – прошипела она в лицо Торису, – но только попробуй еще раз приблизиться ко мне – и я убью тебя гораздо быстрее. Понял?

В глазах Литвы влажно подрагивала мутная боль.

– Наташа… пожалуйста.

– Тварь, – резюмировала девушка и, выпустив парня, вернулась в гостиную. Дверь за собой она захлопнула с такой силой, что та чуть с петель не слетела, но благодаря шуму патефона никто этого не заметил.

Дни слились во что-то черное и беспросветное. Наташа потеряла счет времени – раньше каждый день, каждый час казался драгоценностью и нес в себе что-то новое, теперь же девушке, напротив, хотелось, чтобы они текли побыстрее и растворялись бесследно, не оставляя воспоминаний. С братом она почти не разговаривала, только наблюдала, цепко подмечая все мимолетные движения и многозначительные взгляды, направленные в сторону Литвы, и раз за разом давила в себе бессильную обжигающую злость. Торис, наученный горьким опытом, к Беларуси боялся даже подойти и стал совсем незаметным, как…

– Наташа, – однажды за ужином бросил Ваня как бы невзначай, – с чего это тебе вдруг из-за рубежа пишут?

Беларусь вздрогнула. Совсем недавно начался новый виток противостояния с Альфредом и его приспешниками, всего пару лет назад Россия жестоко расправился с поднявшей бунт Венгрией (Гилберт носился как ошпаренный еще несколько месяцев, рвался к девушке и угрожал ухлопать Брагинского к чертям). Поэтому за таким, казалось бы, невинным вопросом могла таиться нешуточная опасность.

– Из-за рубежа? – Наташа не показала своего волнения. – Кто?

– Некто Мэтью Уильямс, – взгляд Вани скользил по ее лицу, словно ища, за что бы зацепиться. – Целую поэму накатал. Спрашивает, как поживаешь и все ли у тебя в порядке.

– Можно почитать? – бессильно спросила Наташа. Россия, чуть улыбнувшись, кивнул и вытащил из кармана сложенный вдвое конверт. Беларусь осторожно развернула его, на пол высыпались несколько листов, которые она торопливо подобрала и засунула обратно, ощущая, как ни с того ни с чего начинает позорно краснеть.

– А еще он деньги прислал, – будто между прочим заявил Ваня. – Четыреста долларов. Я их забрал, если ты не возражаешь.

Еще бы Наташа возражала – сердце ее от страха и без того колотилось, как бешеное. Торис со звоном отодвинул от себя тарелку и вышел из кухни. Из коридора послышался звук чего-то упавшего и недовольный голос Казахстана – видимо, они столкнулись в узком проходе. Затем все стихло, и над столом повисла звенящая тишина.

– Мэтью Уильямс, – тщательно подбирая слова, заговорила Наташа, – это Канада. Он лечил меня в госпитале, когда была война. Но я не думала, что ему взбредет в голову мне написать.

Ваня улыбнулся еще шире.

– Ну что ты, – проговорил он добродушно, возвращаясь к еде. – Это было очень мило с его стороны. Хочешь – напиши ему тоже.

– Не буду, – прищурилась Беларусь. – Ненавижу этих капиталистов.

На последней фразе она изрядно покривила душой. Ненавидеть можно было Альфреда, Артура, Франциска или Людвига. Но испытывать какие-то отрицательные эмоции к Канаде казалось девушке совершенно невозможным.

Письмо она, впрочем, ради собственной безопасности изорвала на глазах у брата.

Начавшийся столь паршиво вечер мог закончиться только еще более паршиво, что и произошло после ужина, когда все, кроме разве что Гилберта, по обычаю собрались в гостиной слушать ежедневный выпуск новостей. Теперь уже, правда, внимание стран было обращено не к радиоприемнику, а к маленькому черно-белому телевизору, уютно устроившемуся на тумбочке у стены. Беларусь опустилась на свое законное место рядом с Ваней и якобы невзначай склонила голову ему на плечо, как вдруг над ней прозвучал спокойный голос брата:

– Наташа, ты не могла бы пересесть?

Сердце Беларуси совершило головокружительный скачок.

– Ч-что? – переспросила она позорно срывающимся голосом.

– Пересесть, – безмятежно улыбнулся Россия. – Поменяйся местами с Литвой, ладно? Торис, иди сюда.

Торис, до сих пор сидевший спокойно в обществе Латвии и Эстонии, вжал голову в плечи.

– Россия, мне и здесь хоро…

– Но я хочу, чтобы ты сел рядом, – в голосе Вани послышались угрожающие клокочущие нотки. – Ведь тебе это ничего стоить не будет. Да?

Дрожа всем телом, Торис поднялся с места. Наташу от того, чтобы разрыдаться, удерживало только то, что на них смотрели все. Но, встав на ноги, она не смогла сделать и шага в указанную ей сторону. Грудь раздирала на части не знавшая пределов обида, и больше всего хотелось исчезнуть из гостиной и никого больше не видеть. Особенно Ваню. Особенно Ториса.