Текст книги "Поцелуй на прощание (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Я думал, страны обычно не вмешиваются в подобные дела, – негромко произнес Канада. Наташа дерзко посмотрела на него.

– А ты бы не сделал так, если б от этого зависела жизнь твоего брата?

Несколько мгновений звенела тишина. Все замерло.

– Сделал бы, – со вздохом признал Мэтью и вернулся к своему занятию. – Конечно, сделал бы. Рассказывай дальше.

– Было уже слишком поздно. Советский Союз погиб. Ваня умер.

Канада выпустил из руки ложку, и железная ручка со звоном ударилась о край миски.

– Умер? Но как же…

– Он переродился. Теперь он – Российская Федерация. Я видела его после перерождения. Он быстро восстановился. И сейчас восстанавливается…

– И тогда ты ушла?

Наташе неожиданно стало больно. До того, что хотелось заплакать.

– Ушла, – пробормотала она, наклоняя голову. – Наш дом был разрушен, у меня не было иного выхода.

Она ожидала новых вопросов и собирала силы для ответов. Но ничего подобного не последовало. Только прошуршали к ней почти бесшумные шаги Мэтью, и теплая, ласковая ладонь осторожно коснулась ее сцепленных рук.

– Тебе неприятно об этом говорить? – Канада присел рядом с ней на корточки, так что их лица находились рядом. – Прости.

– Ничего, – Наташа хотела убрать руку, но от прикосновения – вот чудо, – тягучая боль перестала мучить ее. И это было странное ощущение, будто она одновременно подписала себе смертный приговор, а затем указ о помиловании: сбросила с сердца мертвый груз, и после кто-то залечил оставленные им раны.

– Мэтью…

Он будто бы хотел еще что-то сказать, но вдруг передумал и, мотнув головой, вернулся к тесту.

После сытного ужина (блинчики, к слову сказать, оказались восхитительными, и Беларусь не преминула выразить смутившемуся от похвал Канаде свой восторг) они сидели в упомянутой уже большой гостиной, глядя на пляшущий в камине огонь. На журнальном столике стояла бутылка кубинского рома и два бокала.

– Этот ром, – говорил Мэтью, и от его голоса становилось тепло и спокойно, – мне прислал мой друг Куба. Мы с ним в очень хороших отношениях, он сам часто прилетает сюда. А когда не может – присылает мне ром и сигары. Сигары я не курю, а ром постепенно выпиваю. Будешь?

– Буду, – Наташа последний раз пила ром в конце пятидесятых: воспоминания о приснопамятной гулянке с Гилбертом в московском ресторане все еще были живы в ее памяти. Но вкус самого напитка она помнила плохо и поэтому не отказалась попробовать его вторично. – Стаканчик…

За первым стаканчиком последовал второй. И третий.

– Может быть, – Канада не показывал признаков опьянения, только глаза его заблестели ярче, хотя Беларусь не исключала, что ей это просто кажется, – ты расскажешь мне, что произошло?

– Долго. Это очень долго рассказывать.

– Ты не хочешь?

Наташа покосилась в сторону бутылки, потом посмотрела на окно, за которым сгустилась уже ночь и сыпал меж паутины веток густой снег.

– Понимаешь… – она не знала, как толком объяснить свое состояние. – Мне очень трудно и больно вспоминать об этом.

– Тогда не говори, – легко согласился Мэтью.

– Но с другой стороны… когда я говорю, мне становится легче. Будто все выплескивается куда-то.

– Понимаю, – кивнул он и чуть склонил голову, давая понять Наташе, что выбор ей придется делать самой.

А снег за окном все сыпал и сыпал, и в сознании девушки промелькнула глупая мысль, что, если так будет продолжаться всю ночь, дом, того и гляди, засыплет до самой крыши. И останутся они с Мэтью вдвоем в снежном плену, и единственным источником тепла друг для друга будут они сами.

– Ладно, – вздохнула она. – Слушай. Когда я была совсем маленькая, меня забрал в свой дом Великое Княжество Литовское…

На миг у нее сбилось дыхание. Первый шаг – всегда самый трудный, но, сделав его, чувствуешь, что преодолел Рубикон. Грань, за которой прошлой жизни уже не существует.

«Все?» – спросила Наташа у себя почти безнадежно. – «Все. Раз и навсегда. Имя».

– Торис, – почти прошептала она и тут же сказала громче, как подводя черту. – Торис Лоринайтис.

С Канадой весело. Он неистощимый выдумщик на всякие затеи и обладает замечательным чувством юмора. А еще у него живет ручной медведь Кума, полное имя которого Мэтью не помнит. За медведем забавно наблюдать – как он движется вразвалочку, как жадно поедает предложенную рыбу и охотится за едой со стола. А Мэтью только смеется, глядя, как Наташа пытается уговорить мишку взять угощение из ее рук.

– Я знал, что вы поладите, – говорит он с улыбкой, когда Кума все-таки съедает кусок рыбы с протянутой ладони.

Канада не болтун, но с ним всегда есть о чем поговорить. Он всегда в курсе последних новостей, новинок литературы и техники, интересуется жизнью в других странах и особенно в России. Голова его, к удивлению Наташи, не забита стереотипами вроде балалаек, ушанок и медведей на улицах.

– В моей стране живут много приезжих из вашей страны, – поясняет он. Он не очень различает Белоруссию и Россию, но Наташа за это на него не обижается. В конце концов, она и сама себя до сих пор плохо представляет отдельно от Вани.

А еще он знает, когда лучше не задавать лишних вопросов, а просто молча посочувствовать, без громких слов. В тот вечер, когда Наташа решила рассказать ему все, что произошло, свое повествование она закончила, уткнувшись Мэтью в плечо и давя рвущийся из груди плач – не выдержала все-таки, дала слабину. И тут он обнял ее, прижал к себе чуть сильнее и провел кончиками пальцев по волосам, почти невесомо, – тогда она не выдержала, и многолетняя усталость от переживаний, страха и страданий, давящая на сердце, вырвалась-таки наружу в потоке слез.

С Канадой время летит незаметно. С Канадой хорошо. Просто хорошо, и этим все сказано.

Наташа недоверчиво смотрела на монотонно урчащий снегоход и сомневалась – садиться или нет. Мэтью успел уже навернуть пару кругов вокруг дома и уверял ее, что машина в отличном состоянии.

– Садись! – он махнул рукой, призывая девушку подойти ближе. – Не бойся!

И все-таки это было странно и необычно. Но не доверять Канаде было невозможно, поэтому Наташа отбросила все опасения прочь и села на агрегат сзади Мэтью, как-то неловко обняла его, чтобы не упасть на старте, и ощутила, что он вздрогнул.

– Ты… – голос его на миг сорвался. – Ты держись крепче. Ладно?

– Хорошо, – ответила она и закрыла глаза.

Послышался звук открывающихся ворот, и спустя несколько секунд снегоход сорвался с места, помчался на ошеломляющей скорости в снежные дали.

Любопытство очень быстро пересилило страх, и Наташа открыла глаза, попыталась разглядеть хоть что-то вокруг себя, щурясь от бьющего в глаза ветра. Мэтью везло больше – на нем были очки, похожие на авиационные, защищающие глаза. Наташе оставалось полагаться лишь на остальные четыре чувства, и главным из них было сумасшедшее ощущение скорости, когда небо и земля меняются в сознании так стремительно, что ты не успеваешь сообразить, где именно между ними закончился. В лицо Наташе били снежинки, вздымаемые нахрапистым снегоходом, но девушка не решалась даже на миг отпустить Мэтью, чтобы смахнуть их со своего лица. Ей казалось, разожми она одну руку, ее просто-напросто снесет. Но от этого не было страшно, напротив, пьяняще-весело.

– Быстрее! Давай еще быстрее! – воскликнула Наташа в восторге, не обращая внимания на кольнувшее в сердце ощущение дежавю. Канада крикнул что-то, что она не разобрала, и снегоход помчался с какой-то совсем немыслимой быстротой.

Но главным было не это. Главным было то, что сквозь скользящее ощущение нахождения между жизнью и смертью, сквозь ледяной ветер, кусающий лицо, сквозь все и вся, даже сквозь время Наташа крепче обняла своего спутника и прижалась совсем тесно к его спине, потерлась щекой о его куртку – шершавую и почему-то теплую.

Если он и ощутил это, то скорость решил не сбавлять. Так они и доехали до засыпанного снегом кургана, с которого открывался потрясающий вид на заснеженный ельник у подножия холмистых гор. Только тогда Наташа разомкнула объятия и, будто ничего не произошло, сделала несколько шагов к самому краю.

– Осторожно, – Мэтью перехватил ее за плечо и развернул к себе. – Может случиться обрушение.

– Обрушение, – как зачарованная, подхватила Наташа и замолчала. Уж слишком ярко блестели глаза Канады в сгущающихся сумерках, и от этого взгляда по телу будто разливался раскаленный свинец. Ощущение нереальности происходящего только усилилось, когда Мэтью, словно в замедленной съемке, стянул с руки перчатку и ничтоже сумняшеся бросил ее в снег – жест, перечеркнувший целые прошедшие века.

Ощутив прикосновение к своей щеке, Наташа вздрогнула, но не отстранилась, только повернула голову и коротко коснулась губами ласкающей ее ладони.

– Natalie… – голос Мэтью был прерывист от волнения. – Я…

– Тихо, – попросила Наташа, прижимая пальцы к его губам. – Не надо ничего говорить.

Она действительно не думала, что этим все закончится, когда брала в Минске билет до канадской столицы. Она действительно не думала, что все этим закончится. Но когда до дрожи теплые губы Мэтью, на которых только что растаяла упавшая снежинка, прижались к ее собственным, обветренным и холодным, Беларусь утратила всякую способность дальше размышлять на эту тему.

Когда они вернулись в дом, Наташа ощутила, что растеряна. Она действительно не представляла, что делать дальше. Вести себя так, будто ничего не произошло, глупо. Затащить Мэтью в спальню и, так сказать, продолжить, еще более глупо.

Она до сих пор не понимала, почему сделала это.

Ее тревога, наверное, каким-то образом передалась и Мэтью. Но он не стал делать или спрашивать ничего лишнего, своим обычным тоном предложил чай и заявил, что принесет его прямо в гостиную. Наташа не знала, намеренно ли, но он давал ей несколько минут на размышления.

Беларусь осознавала, что для себя все решила уже в тот момент, когда рассказала Канаде все. Но на подобное она тогда не подписывалась. Хотя этого стоило ожидать, так?

– Мэтью, – тихо проговорила она, будто пытаясь услышать в знакомом имени новые нотки.

Она ожидала, что внутри что-то отзовется – тем же именем или другим, например, именем Вани. Но ответом было молчание. Бесконечная душевная пустота.

– Твой чай, – возникший рядом Мэтью протянул ей чашку. Стараясь не дотрагиваться до его пальцев, Наташа взяла дымящийся напиток, сдавленно поблагодарила и сделала глоток. Холод, прихвативший все тело после поездки на снегоходе, начал отступать под натиском благословенного жара.

– Хорошо прокатились, – улыбнулся Мэтью уголками губ. – Тебе понравилось?

Наташа не хотела размышлять, есть ли в его вопросе двойное дно.

– Понравилось, – кивнула она, ставя чашку на столик.

– Я рад. Разжечь камин?

– Ага…

И все-таки у Наташи был один способ избавиться от высасывающей душу пустоты – лежать, доверчиво устроив голову на коленях у Мэтью, пока он неторопливо гладит ее по волосам и плечу, напевая вполголоса какую-то похожую на колыбельную песню. Слушая ее, Беларусь закрыла глаза на секунду и тут же провалилась в сладкую дрему, в которой не было войн, разрухи, предательства, отчаяния и несчастий. Была лишь она и мягкий, удивленный голос Канады:

– Ты поешь.

– Ч… что? – выпадая из полусна, Наташа преодолела усталую истому и приподнялась на локте. – Что я делаю?

– Поешь, – с лица Мэтью не сходила нежная улыбка. – Что-то такое…

Он напел, ничуть не фальшивя, и Беларусь мгновенно узнала мелодию.

– «Полюшко-поле», – рассмеялась она. – Это была моя любимая песня… и Ванина. Я не пела ее пятьдесят лет.

– Ты хорошо поешь, – сказал Мэтью, наблюдая за тем, как девушка вновь устраивается у него на коленях. – Меня даже немного… как лучше сказать… за душу взяло.

Наташа только издала сонный смешок и вдруг, сама от себя того не ожидая, тихо попросила:

– Мэтью… отнеси меня в спальню…

Если он и удивился, то ничем это не показал.

Она вновь поцеловала его, едва он бережно опустил ее на пропахшую чем-то пряным постель. Но на этот раз он отстранился первым.

– Natalie, – проговорил Канада с явным усилием, крепко, но не причиняя боли, сжимая плечи девушки, – я не хочу, чтобы ты думала, что должна мне что-то или…

– Нет, конечно нет, – Беларусь не удержалась от смешка. – Это не отдача долгов. Это не попытка влиять на тебя. Это…

– Это жест отчаяния?

Его глаза за стеклами очков были необычайно серьезными, и Наташа видела в них очертания собственного размытого отражения. Наверное, никого она так не хотела, как Канаду в тот момент. Обнять его, прижаться, стать с ним одним целым, полностью отдаться в его власть и позволить делать с собой что угодно… забыть, просто забыть обо всем хотя бы на одну ночь.

Беларусь устала быть сильной.

– Последней надежды, – шепнула она на ухо Мэтью, приподнимаясь. А затем вновь опустилась на подушки и закрыла глаза.

Она не открывала их, отвечая на его поцелуи, позволяя снять с себя одежду, дрожа и выгибаясь всем телом под его ласками, исступленно вцепляясь в его плечи, когда он толкнулся в нее. Не открыла она глаз, и когда он, шепча что-то на смеси английского и французского, навалился на нее всем телом, обжигающе горячий, и коротко, как-то смазано поцеловал в шею, в подбородок, в губы. Только шепнула что-то в ответ на его бессвязную речь, когда он лег на кровать рядом с ней и, нашарив одеяло, укрыл их обоих, а затем провалилась в сон, как в омут. Беларусь не открывала глаз вплоть до того момента, как яркие лучи утреннего солнца прорвались в щель между плотно задернутыми шторами и упали на ее лицо, а с нижнего этажа послышался громкий и назойливый стук в дверь.

========== Глава 24 ==========

Беларусь рывком поднялась от постели, так, что закружилась голова. Канады рядом не было, а стук все не утихал.

– Мэтью! – крикнула Наташа на весь дом. – Кто-то пришел!

Молчание было ей ответом, даже стук на секунду стих, чтобы возобновиться потом с утроенной силой. Решив, что Мэтью, должно быть, куда-то отлучился, Наташа замоталась в простыню, как в римскую тогу, и спустилась по винтовой деревянной лестнице на первый этаж, к самой входной двери. Когда она преодолевала последнюю ступеньку, в голову ей пришла гениальная в своей простоте мысль: «Должно быть, это почтальон принес утренние газеты». Поэтому она приоткрыла дверь совсем чуть-чуть, надеясь, что стоящий на пороге человек ее не увидит.

Но, стоило только двери отойти от косяка, незваный гость с силой толкнул ее, разве что не вышиб с ноги. Наташа, не ожидавшая ничего подобного, по инерции отступила на несколько шагов, едва не роняя простынь, и изумленно уставилась на того, кто бесцеремонно распахнул дверь и зашел в дом.

– Э… – Америка, кажется, был удивлен не меньше девушки. – Ты кто?

– Меня зовут Наталья, – Беларусь судорожно вцепилась в край простыни, боясь даже представить, что будет, если та свалится. – А ты… ты Альфред.

При звуке собственного имени Америка оживился. В его глазах мелькнула еле заметная искра узнавания.

– Наталья, Наталья… – забормотал он, напряженно щурясь, и вдруг торжествующе воскликнул. – А! Так ты младшая сестра России? Я помню тебя! И ты меня тоже, так?

«Тебя забудешь», – подумала Наташа.

– Мое имя Беларусь.

– Круто, – восхитился Альфред, швыряя в угол прихожей тяжелые ботинки и бросая прямо на пол мокрую от растаявших снежинок куртку. – А где Мэтт?

Девушка замялась.

– Я не зна…

– Я здесь, – послышался у нее за спиной голос Канады.

Вспыхнув то ли от радости, то ли от чего-то еще, чему она затруднялась дать название, Наташа обернулась. Мэтью стоял посреди коридора в одних трусах, и с его мокрых волос капала вода. Мысленно Беларусь обругала себя за недогадливость. «Ну конечно, он никуда не уходил, а просто был в душе, поэтому и не слышал стук».

– Альфред, – устало проговорил Канада, отбрасывая со лба слипшиеся от воды пряди, – я так давно просил тебя предупреждать, если ты собираешься прийти.

– Я же не знал, что ты тут с девчонкой! – возмутился Америка. – Хотел сделать сюрприз…

Он обиженно надулся, совсем как ребенок, у которого отобрали конфету, и Беларусь невольно усмехнулась. Сложно было представить, что этого большого ребенка, по недоразумению оказавшегося одной из сильнейших держав мира, она сама, Ваня и весь Союз считали опаснейшим и злейшим из своих врагов.

Канада только вздохнул, взглянув на брата, и обратил свое внимание к Наташе.

– Может быть, ты оденешься?

– Да… – она некстати вспомнила, что стоит посреди коридора в одной простыне, которая вот-вот соскользнет с груди. – Я сейчас…

Чувствуя, как начинают гореть щеки, девушка стремглав помчалась наверх.

Когда она, умытая, причесанная и полностью одетая, появилась на кухне, где пил кофе, поминутно дуя на кружку, Альфред под пристальным наблюдением обрядившегося в домашние шорты и майку Мэтью, братья тут же прервали свой негромкий разговор и одновременно посмотрели на нее.

– Я помешала? – ощущение, что от нее что-то скрывают, было неприятным.

Мэтью посмотрел на Альфреда и чуть приподнял бровь. Американец кашлянул.

– Ну… вообще-то, нет…

– Не знаю, почему ты делаешь из этого тайну, – в голосе Канады были слышны нотки недовольства. – В этом нет ничего особенного.

– Ну…

– Что случилось? – прямо спросила Беларусь, переводя взгляд с одного близнеца на другого. Странно, как они раньше казались ей похожими? Теперь она могла отличить одного от другого с первого взгляда. Это было так же очевидно, как отличить рупор от камина.

Пока Беларусь раздумывала, с чего бы ей пришли в голову такие ассоциации, Альфред отставил в сторону чашку и с многозначительным выражением на лице поднялся.

– В общем, – начал он, выпятив грудь вперед, – я завтра устраиваю для всех вечеринку… ну и, ты тоже можешь прийти…

Наташа глянула на Мэтью. Тот с неопределенным выражением пожал плечами: мол, решай сама.

– Я поставила тебя в неловкое положение? – спросила Наташа, глядя в искристо-голубые глаза Альфреда. – Ты не знал, что я тут буду, и хотел позвать только Мэтью?

Все больше смущаясь, Америка почесал затылок.

– Ну… вообще-то да… – Мэтью метнул на него обжигающий взгляд, и тот тут же добавил. – Но это не значит, что я не хотел бы тебя видеть! Просто… ну…

– Можешь не говорить, – отмахнулась Наташа. По сердцу ей как наждачкой резануло. «Потому что мы совсем недавно перестали быть врагами, и я не отреклась с шумом и помпой от тех лет своей жизни, что была социалистической страной. Как сделали это Райвис, Феликс и…»

– В общем, приходи, – оборвал ее мысли Америка. – Повеселимся вместе, а? Ты как раз со всеми познакомишься…

– Спасибо за приглашение, – кивнула Наташа, но больше ничего не добавила. Предстояло все обдумать.

Мягко, но настойчиво выпроводив брата за порог, Мэтью вернулся в кухню, где Наташа сидела неподвижно, устремив невидящий взгляд в собственную чашку с чаем. Ощутив прикосновение к своему плечу, она будто выпала из сна и подняла голову. Канада, тихо опустившийся на соседний стул, смотрел на нее с беспокойством.

– Ты не хочешь идти? И я тогда не пойду. Я не оставлю тебя одну.

– Я… – Наташа не могла правильно подобрать слов, чтобы выразить свои чувства. – Просто я никогда так… ну, не ходила на такие мероприятия. За меня всегда все решали. Немногие знали, что я вообще существую.

На лице Канады мелькнула слабая улыбка.

– Про мое существование тоже часто забывают. Помнят только Альфред и Франциск. Ну, Англия пару раз в год пришлет открытку…

– Я даже не знаю, как себя вести, – призналась Наташа. – Мой босс бы…

– Ну что ты. Это же обычная вечеринка, а не официальный саммит. Если ты спросишь меня…

У Наташи внутри все дрогнуло, когда она столкнулась с внимательным взглядом Мэтью. «Кто ты для меня теперь?».

– …так вот, если ты спросишь меня, – Канада то ли не замечал, то ли искусно делал вид, что не замечает ее состояния, – я бы сказал, что тебе стоит пойти. Тебя так тяготят воспоминания о прошлом, что, может быть, это помогло бы тебе забыть о них.

Беларусь призадумалась. С такой стороны на проблему она еще не смотрела.

– Наверное, ты прав, – нарушила она наступившую тягостную тишину.

Когда за окном – снег и непроглядная темнота, и только редкие тени от неожиданно яркой луны дрожат на потолке, больше всего хочется зарыться под одеяло и закрыть глаза, чтобы ощутить, что от огромного и холодного мира снаружи есть спасение в тепле и уюте.

– Мэтью?

– М-м-м… – полусонно отозвался он, поворачиваясь на бок, лицом к девушке.

– Обними меня…

Наверное, в этом и было мимолетное, как взмах крыла птицы, счастье для Наташи – лежать так и кутаться в мысль о том, что даже самый лютый холод не проникнет через стены этого дома и никогда не развеет тепло от руки Канады на ее обнаженной спине.

Для своей вечеринки Альфред снял целый банкетный зал. У стены располагались столы, ломившиеся от еды и выпивки. Здесь действительно можно было найти все, от простецкого жареного мяса до каких-то изысканных пряных блюд явно восточного происхождения. Напитки тоже поражали своим разнообразием: рядом с пакетами сока стояли бутылки дорогого вина и элитного коньяка, а на каждую бутыль кока-колы приходилась по крайней мере одна бутылка виски. Все говорило о том, что хозяин явно не нуждается в деньгах и уж тем более не отличается скупостью.

– Мэтт! Наталья! – завидев новоприбывших гостей, Альфред сразу бросился к ним. – Вы почти вовремя…

По мнению Натальи, опаздывать на званый ужин было в высшей степени неприлично, но по настоянию Мэтью они приехали почти на час позже назначенного времени. И, как оказалось, не зря, ибо они оказались в числе первых прибывших.

Обменявшись приветственным рукопожатием с Альфредом, Наташа с интересом оглядела гостей. Кто-то из них бродил возле столов, накладывая куски на пластиковые тарелки, кто-то стоял чуть в отдалении и негромко о чем-то говорил. Слышался чей-то смех.

Решив не поддаваться новому приступу волнения, скрутившему желудок в ледяной узел, Наташа церемонно, как ей казалось, взяла Мэтью под руку.

– Познакомишь меня с кем-нибудь?

– Да без проблем! – ответил за брата Альфред и, буквально оторвав Беларусь от Канады, потащил ее через весь зал. Протесты Мэтью он, кажется, не услышал.

– Альфред, – вдруг раздался рядом с ними низкий, чуть с хрипотцой мужской голос, из тех, от одного звука которых по спине начинают бегать мурашки, – кто учил тебя обращаться с дамами? Разве можно так тащить?

Запястье Наташи оказалось на свободе, и тут же к нему коротко прикоснулись губами.

– Нас еще не представили друг другу, верно? – Франция оглядывал девушку почти оценивающе, и ей от этого взгляда было колюче-неприятно. И даже немного неловко. – Франциск Бонфуа к вашим услугам.

Она, не замечая, что мужчина продолжает держать ее за руку, постаралась сделать свой голос твердым.

– Я…

– Добрый вечер, papa, – рядом с ними (наконец-то!) оказался Канада. Видимо, оценив обстановку, он выразительно приобнял ошеломленную девушку за талию и чуть привлек к себе. – Это Наташа.

Во взгляде Франции на миг мелькнуло разочарование, но ладонь Беларуси он все-таки отпустил.

– Да, я помню вас. Кажется, вы были на том судебном процессе.

– Все там были, – коротко ответила девушка. Франциск обворожительно улыбнулся ей.

– Ну что ж, я рад, что вы сбежали из своего социалистического лагеря и присоединились к нашей теплой компании. Желаю приятно провести вечер, а теперь, простите…

Кивнув ей и выразительно подмигнув Мэтью, он удалился. Альфред, наблюдавший за всей этой сценой с открытым ртом, вдруг развернулся и понесся к входу с приветственным воплем – прибыл еще кто-то из приглашенных. Переводя дух, Наташа глянула на Канаду.

– Мой бывший опекун, – пояснил тот, усмехаясь. – Не обращай внимания, он всегда такой.

– Почему-то я не удивлена, – хмыкнула Наташа, давя искушение поправить прическу: залитые лаком волосы создавали ощущение, что она пришла на вечеринку в шлеме. И если бы только они доставляли неудобство, так еще эти туфли на непомерно высоком каблуке, купленные только вчера в каком-то дорогом модном магазине, нещадно натирали ноги, хоть и сидели, как влитые.

И тут рыжеволосое нечто, подобное порыву знойного южного ветра, подлетело к ней.

– Наташа!

– Ты… – Беларуси хватило одной секунды, чтобы вспомнить имя. – Феличиано.

– Я очень-очень рад тебя видеть, – затараторил итальянец, тряся ее руку так, будто старался оторвать. – У тебя все хорошо?

У Наташи сложилось стойкое впечатление, что стоящего рядом с ней Мэтью просто-напросто не замечают. Впрочем, Канада не показывал ни малейшего беспокойства по этому поводу.

– Да, превосходно, – улыбнулась Беларусь.

– У меня тоже все замечательно, – приподнятое настроение от Феличиано исходило просто волнами. – Познакомься с моими братьями…

Спустя несколько секунд Наташе представили Ловино Варгаса. Старший Италия был бы удивительно похож на младшего, если б покрасил волосы в рыжий цвет из темно-каштанового и согнал с лица хмурое выражение, будто кто-то наступил ему на ногу. С девушкой он поздоровался сухо и сразу же направился к столам с выпивкой.

– Извини, он всегда так себя ведет, – виновато проговорил Феличиано и тут же, вернув своему лицу обычное радостное выражение, замахал рукой кому-то за спиной Наташи. – Алессандро! Иди сюда, я тебя познакомлю!

Наташа обернулась. Перед Альфредом стоял, сжимая в руке конверт, невысокий тонкий юноша во всем черном, чья бледная кожа выдавала человека, много времени проводящего в помещении. Не было никаких сомнений, что юноша – тоже Варгас; черты лица и выбившаяся из темных волос шальная прядка не оставляли в этом никаких сомнений.

– Я даже не думал, что ты решишь прийти, – бормотал Америка. – Тебя уже столько лет не дождешься…

Юноша в черном спокойно улыбался, но в его темных, странно печальных глазах застыло выражение «Какой же ты идиот».

– Фернандо, – он выразительно помахал перед носом Америки конвертом, – ты сам прислал мне приглашение.

Наташа несказанно удивилась, но Альфреда, кажется, мало заботило, что его назвали чужим именем.

– Я ж не знал, что ты придешь.

– Предлагаешь мне уйти? – вежливо, без всякой угрозы осведомился юноша в черном.

– Ты что? – пришла очередь Америки смотреть на него, как на сумасшедшего. – Оставайся, конечно! Только учти, будет громкая музыка и все такое…

– Ну что ж, – тонкие губы юноши растянулись в стеклянной улыбке, – вспомню старые времена.

Окончательно стушевавшись, Альфред отошел в сторону, и тут же Феличиано бесцеремонно схватил брата за руку и притянул его к Наташе.

– Алессандро, познакомься, это…

– Нас уже представляли друг другу, – отозвался тот, лишь мимолетно скользнув взглядом по лицу девушки. – Наталья Арловская, если меня не подводит память?

– Э… да… – Наташа судорожно вспоминала, где она могла встречать этого бледного юношу. – А вы…

– Алессандро Варгас, – он чуть поклонился ей, но руки не протянул. – Ватикан. Впрочем, когда мы были представлены друг другу, меня еще называли Папской Областью. А вы были совсем малы, поэтому я не удивлен, что вы не помните меня.

Его мягкий голос обволакивал, как паутина, дурманил, как густой аромат ладана, и мешал связно мыслить.

– Это было так давно, – задумчиво произнесла Наташа. – И вы все помните?

– Я никогда не испытывал того, что называют перерождением, – ровно откликнулся Ватикан. – Хотя несколько раз был близок к этому.

Наташа подняла голову и посмотрела на Мэтью, который молча слушал их с Алессандро разговор.

– Я могу поговорить с ним наедине?

– Конечно, – после недолгого раздумья кивнул Канада. – А я поговорю с братом… Пойдем, Феличиано?

Судя по тому, как вздрогнул Северный Италия, он только сейчас заметил присутствие Мэтью. Недоуменно Феличиано посмотрел на Алессандро, и тот сделал короткий жест рукой, похожий на тот, каким отгоняют назойливую муху. Венециано поспешил испариться. Отошел и Мэтью.

– Итак? – темные глаза сверкнули интересом.

– Не будем стоять в самом центре, отойдем…

Беларусь и Ватикан приблизились к столам, и Алессандро протянул девушке бокал красного вина.

– Иногда мне доставляет удовольствие вспоминать прошлое, – произнес он внезапно. – В былые времена ни одно такое сборище не обходилось без парочки отравленных.

Наташа покашляла.

– Как вы помните это все и не сходите с ума?

Ватикан сделал маленький глоток из своего бокала.

– Проясните, что вы имеете в виду.

– Вы столько всего помните, – попыталась Наташа яснее выразить мучившую ее мысль. – Как можно нести такой груз?

– Груз прошлого тяжел лишь для тех, кто не извлекает из него уроков, – после недолгой паузы произнес Алессандро. – Ведь память дана нам Богом для того, чтобы мы учились на своих и чужих ошибках.

Он улыбался, но взгляд его оставался отчужденным, а на дне темных глаз плескалась давно упрятанная туда тоска. От этого мертвого взгляда Беларусь поежилась.

– Наверное, вы правы…

– Вас что-то беспокоит? – проявил проницательность Алессандро. – Хотите об этом рассказать?

«Ну уж нет», – подумала Беларусь, в которой ни на йоту не прибавилось доверия к этому юноше: уж слишком лицо его напоминало бесстрастную маску, за которой могли быть скрыты любые пороки. – «Хватит с меня задушевных бесед».

– Не хочу, – ответила она, пожалуй, слишком резко. Но Ватикан не стал допытываться дальше. Да и не смог бы при всем желании – Америка, исполнявший на вечеринке еще и роль диджея, объявил о начале танцев, и со всех сторон на Беларусь обрушилась оглушительно громкая музыка.

Праздник потек своим чередом, и картины его отпечатались в памяти Наташи яркими, но короткими вспышками: она танцует с Испанией какую-то смесь современного танца и фламенко; она демонстрирует заинтересованному Италии, как правильно пить водку; на пару с Францией она вытаскивает из зала «проветриться» вусмерть упившегося виски Англию; медленный танец она танцует с Мэтью, и под особенно высокую ноту они целуются. После этого Наташа бросила Канаде: «Я на секунду» и направилась в сторону туалетной комнаты, как вдруг ее перехватил под руку Альфред.

– Слушай, – многозначительно понизив голос, зашептал он, – надо серьезно поговорить.

– Что-то произошло? – Наташей мигом завладело беспокойство. – Это связано с Мэтью?

– Нет, – отмахнулся Америка. – Это про тебя.

Беларусь всеми силами старалась не начать нервничать раньше времени. Получалось плохо.

– А что со мной?

– Ну… твоя экономика, – сбивчиво, пряча взгляд, забормотал Альфред. – Ты ведь теперь одна из наших, так? Я могу оказать тебе финансовую помощь… хочешь кредит?

Чего в последнюю очередь ждала от него девушка, так это экономического вопроса.

– Только не говори Мэтью, – совсем тихо попросил Америка, – а то он еще подумает что-то не то…

– Мне надо поговорить про это с боссом… – попыталась отбиться Наталья. Действительно, думать о финансовых вопросах в тот момент она не могла вовсе.