Текст книги "Одиннадцать камней (СИ)"

Автор книги: Кэтрин Бат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Глава 15. Кровь дуан-расо

В полдень была битва, а на закате – казнь. Голова предателя отсечена, кровь заливает землю Лойрана. Земля, захваченная когда-то Лойраном, получила кровь его потомка. Много и другой крови, среди которой нашлось место и людям Аквилегии. Королева не могла не пожертвовать ими, хотя и надеялась до последнего, что битвы удастся избежать.

Винсент сам хотел бороться до последнего, хотя не знал за что. Горделивый граф, который положился на свое мнение, и отстаивал его до последнего. Это даже можно было бы сложить в поучительную историю – граф возомнил себя самым умным, повел на гибель людей, упустил наследие предков, и все ради чего? Из-за мысли, которая вплелась в его горделивый ум. Это могла бы быть поучительная история, но из-за того, что Винсент был прав, мораль выходила не такой, как хотелось бы королеве. Граф боролся до последнего с самой королевой, хоть и знал, что силы не равны, проигрыша не миновать. Но он защищал мир от несправедливости, от силы, которая могла попасть не в те руки. Получалось, что в этой истории именно она, Аквилегия, выходила злодейкой.

Королева вздохнула. Ну, не высока цена. Если ей суждено быть антагонистом, она это переживет. Главное – победить. Вернуть величие династии Каны, обмануть смерть и стать вечным правителем. Страны, а может мира… с этими камнями это все будет возможно.

Поэтому, можно побыть злодеем в глазах Винсента и его прихвостней. В конце концов, историю пишут победители.

Но она еще не победила. Да, все камни были у нее, но оставались живы враги, которые могли испортить ее планы. Эта парочка под куполом, который не удается разбить ни ей, ни лучшим королевским магам. Она не могла недооценивать их, ведь им удалось вернуться из мира мертвых прямо на ее глазах. Одна из них вообще была воспитанница Нералиды, хоть, к счастью, подопечная не переняла и половину того, что имела наставница.

Тем не менее, они оставались ее врагами, знали правду и представляли угрозу. Слишком мелкую, чтобы о ней так беспокоится, но от сорняков принято избавляться раньше, чем они заполонили весь сад. Но, к сожалению, над ними этот купол, который не удается снять до сих пор!

Женщина прикрыла глаза и откинулась на спинку сидения. В шатре царил полумрак, догорающие свечи отбрасывали тени на палатку. Ее взгляд снова наткнулся на письмо на столе. Его доставил гонец короля через некоторое время, как битва окончилась.

Король просил – нет, требовал! – после битвы привезти предателей в столицу, он лично хотел побеседовать с ними. И, не смотря на официальный тон, сквозь строки явно читалось, что он крайне недоволен действиями Аквилегии, за то, что она учиняет без его ведома. Словно и нет никакого короля, словно он стал тенью собственной жены.

Королева уж не знала, кто с государем поговорил. Советник? Один из членов семьи? Или все-таки до его венценосной головы наконец-то дошло, что у него есть иные обязанности, кроме охоты и пиров?

В любом случае, она не может возразить. Пока что не может. Нужно установить камни и разобраться в их работе, а на этой уйдет время, и желательно разбираться без палок в колесах. А именно палки в колеса будет вставлять король, если вдруг посадит ее под домашний арест, или, чего лучше, сразу бросит в темницу. А он имеет на это право, потому что только глухой, заблудившийся в лесу, не знает, что королева начала войну с вассалом. Хорошо, что брачный контракт ей позволял это, потому что она последний представитель династии Каны, после брака с которой к королевству отошли новые земли. Но король Сайбл на то и король, то его слова – закон, а не какие-то контракты.

Поэтому, долгожданная пора, когда она сможет поставить этого королька на место, и в открытую править королевством, настанет совсем скоро, недели не пройдет, но, чтобы она наступила, нужно потерпеть еще чуть-чуть. Последнее унижение перед этим идиотом. Преподнести на блюдце парочку предателей. Да, без Винсента, но так нужно было раньше реагировать на то, что твориться в твоем королевстве, а не ждать подсказок от совета. Зато у него в руках будет двое придворных магов Винсента, которые после непродолжительных пыток выложат то, что ей нужно будет. Может, и ситуацию с Винсентом загладит. Например, убедить их признаться, что они околдовали графа. В общем, она что-нибудь придумает.

Нужно только достать этих двоих из-под купола. И королева с ее лучшими умами никак не могли расшифровать формулу их заклинания. А время, между тем, уходило. И это очень сильно нервировало Аквилегию. Поэтому она смотрела на любого, кто осмелился войти в шатер, и при этом не принести радостные новости, с такой злостью во взгляде, что человек тут же убегал составлять завещание.

В очередной раз к ней кто-то зашел. Об этом дали знать огоньки свечей, чуть шелохнувшиеся от сквозняка, который бывает, когда приоткрывают вход в шатер. И только это дало понять Аквилегии, что кто-то вошел.

Она подняла голову и увидела Ануира. На его шее была повязка, выглядел он бледновато, но твердо стоял на ногах. Желтые глаза горели в темноте. Или это игра свечей?

– Мне не врали, когда хвалили таланты наемников из гильдии убийц, – усмехнулась королева, – я бы не заметила тебя, Ануир, если не свечи и сквозняк…

– Если бы я хотел, – он лукаво улыбнулся, – то вы и не заметили. А я не хотел испугать вас.

– Вот как?! – вскинула брови Аквилегия. Ануир ее забавлял. Было что-то в этом полукровке, чего она не замечала у других подчиненных. Она не могла понять, что именно, но ей эта черта нравилась. – Испугать меня? Ты слишком смел для человека, который провалил свое задание, тебе не кажется?

Улыбка пропала с губ Ануира, он машинально прикоснулся к шее, к тому месту, в котором у него были недоразвитые жабры, а теперь, должно быть, останется шрам.

– Я смел для человека, который обманул смерть. Девчонка думала, что убила меня, но не удосужилась проверить дыхание…

– Ты мог бы этим гордиться, если бы подкрался к ней, когда она потеряла бдительность, и вонзил нож в спину, – вскинула подбородок женщина. – Но ты упустил ее. И других людей. Детей графа. Но, хуже всего, что ты опоздал. Мне не нужны были смерти слуг и какой-то уродливой древней. Мне нужно было, чтобы ты засыпал тайный ход.

– Однако, я нашел его, – не смутился Ануир. Аквилегия возмутилась, он еще смеет с ней спорить, что-то доказывать? – Не сердитесь на меня, ваше величество. Я знаю, никто не может поспорить с вашим умом, разве что ваша красота.

Аквилегия почувствовала, что вспыхнула. И даже не знала от чего – от злости? От неожиданности?

– Не нужно ослепительной лести, Ануир! – пробормотала она, не глядя на полукровку.

– О, это не лесть, я просто подчеркнул факт, – склонил голову Ануир. – Я все еще хочу служить вам, прекрасная королева, и сделаю все, что угодно, лишь бы вернуть ваше расположение. Что будет приятно вашему сердцу, Аквилегия?

Женщина внимательно посмотрела на сияющее лицо Ануира. Обольстительная улыбка, игривый огонек в глазах. Неужели он с ней флиртует? Слишком давно она не получала нормального внимания от мужчин, со дня свадьбы на этом корольке. Сайбл воспринимал ее только в качестве матери его наследника. Даже когда они оставались вдвоем в спальне, в супруге не вспыхивало никакой страсти, хотя, Титания тому свидетельница, она старалась по началу, пока дело окончательно не дошло до церемониальных встреч раз в месяц, когда, по расчетам докторов и астрологов, приходится лучший момент для зачатия идеального наследника. Аквилегия надумывала завести любовника, пока не заметила, что в этом королевстве, кажется, все мужчины такие. Потому что до свадьбы ее окружало столько мужчин, которым она действительно нравилась. Что с ней случилось? Может возраст? Так нет же, у нее по-прежнему густые черные волосы, отдающие лунным блеском. Черные глаза, похожие на беззвездную ночь. Даже фигура и кожа не изменились, спасибо магии и эликсирам.

Аквилегия встряхнула головой, прогоняя эти мысли прочь. Ей некогда заводить любовников. Голова забита другими мыслями.

– Ваше величество, – напомнил о своем присутствии Ануир и улыбнулся. У него действительно была красивая улыбка. Не острые зубы амфибий, а белые, как жемчуг, зубы обычного человека.

– Ануир, – она надменно посмотрела на него, но на лице появилась улыбка. А что, если он действительно флиртует? Почему бы ей не ответить? Этот мужчина красив и неглуп. – Это тебя нужно спросить. Что ты сможешь сделать, чтобы заслужить мое расположение?

Он улыбнулся еще шире, и сказал прямо, оставив блуждание вокруг да около на тех, кому действительно нечего предложить.

– Я могу снять купол. Точнее, я думаю, что смогу.

Аквилегия внимательным взглядом осмотрела Ануира с ног до головы. В ее глазах блеснул интерес.

– Ты знаешь, что играешь с огнем? Я действительно очень хочу, чтобы кто-то снял этот купол и пленил тех, кто нашел под ним защиту. Но ни у кого это не получалось, а у меня при дворе лучшие маги. А ты? Не замечала у тебя способностей мага. В вашей гильдии разве не используют иные способы?

– Используют, – согласился Ануир, с его губ не сходила улыбка.

– Я сильно разочаровалась в своих людях сегодня. И в тебе, а ты еще не подходил к этому куполу. Знаешь, к чему я клоню? Если у тебя не выйдет, я отправлю тебя назад в гильдию с парой нелестных комментариев. Ты точно уверен?

– Ваше величество, – склонил голову Ануир, пряча лицо, но во мраке шатра Аквилегия разглядела под светлыми волосами все ту же улыбку. Ничто не могло выбить его из колеи, – обещаю, я сделаю все, чтобы выполнить это задание. Потому что иначе мне придется оставить вас, а это было бы ужасно не по-джентльменски с моей стороны – оставлять вас одну в компании, как вы говорите, недотеп, которые окружают вас.

Королева была готова к подобному выпаду, поэтому не дала Ануиру повода видеть на своем лице растерянность. А королева действительно чувствовала растерянность. Такая дерзость, но почему-то она заводит?

– Итак, – улыбнулась уголком рта королева, – у тебя есть какой-то план. Что есть у тебя, чего нет у множества моих магов?

– Моей крови, – серьезно посмотрел Ануир в глаза королевы. Женщина нахмурилась.

– Это какой-то ритуал? Магия крови?

– Не совсем, – покачал головой Ануир. – Я изучил купол, и заметил следы знакомой магии. Мне доводилось с ней сталкиваться.

– Ну, что ж, – поднялась с места королева. – Если это сработает, я выслушаю твой рассказ. В этом шатре. И даже разделю с тобой графин вина.

Айрин и Эшер дремали в объятьях друг друга, словно и не замечали вокруг множество людей, которые следили за ними, не смыкая глаз. На небе загорались первые звезды.

Люди расступались перед идущей королевой, рядом с ней шел Ануир, уверено смотрящий на купол.

Все затаили дыхание, когда амфибия-полукровка, о котором никто ничего не знал, остановился прямо перед щитом. Аквилегия повела рукой, и все отошли на несколько шагов назад. Сама она стояла чуть позади Ануира, но могла видеть его лицо.

Воцарилась звенящие тишина. Десятки глаз были обращены на светловолосого полукровку. Как он разгадает формулу, ответ на которую никто до сих пор не мог подобрать?

Когда Аквилегия почувствовала, что тишина затянулась, и Ануир мог просто посмеяться над ней, полукровка вытащил из куртки нож. Рядом стоящие телохранители шелохнулись, но Аквилегия остановила их коротким жестом.

...Это произошло, когда Ануир был еще совсем "зеленым" новичком в рядах наемников. Его с командой отправили в особняк на краю города, который принадлежал магу. Нужно было выкрасть из дома магический артефакт, который так интересовал заказчика. И это, казалось бы, простое задание чуть не стало последним для Ануира.

Дома мага не было, но вместо него на наемников напали каменные стражи, и убили половину отряда, прежде чем остальные поняли, что нужно бежать. Но вот беда – ни дверей, ни окон вокруг не оказалось а единственный выход – портал. Увы, проход к нему был закрыт магическим щитом.

Ануир с другими наемниками пытались уничтожить каменных существ, но все было тщетно. Их теснили прямо к порталу, словно в насмешку о том, что вот оно, спасение. До него рукой подать.

Твердый каменный кулак ударил Ануира по голове. Одна из наемниц успела возникнуть между полукровкой и слугой до того, как страж успел нанести новый удар.

Ануир чувствовал головокружение и тошноту. Он приложил руку к голове, потом взглянул на нее. Кровь.

Я не собираюсь здесь умирать, – сквозь стиснутые зубы сказал мужчина, и ударил окровавленным кулаком по магическому щиту. И случилось чудо – заклинание было разрушено, и проход оказался открыт. Ануир с удивлением взглянул на свой кулак, на котором блестела алая кровь.

Кто-то схватил его за рукав и потянул в портал. Так он выбрался оттуда живым. Так он понял, что в его крови есть особая сила, способная разрушать магию.

Ануир качнул головой, возвращаясь в реальность. Он вытянул руку и сделал надрез на ладони. Багровые капли крови сверкнули в темноте агатами, и упали на купол. Тот не был большим, лишь накрывал сидящих под ним людей, как ложка. Или как банка, накрывающая мух.

Девушка открыла глаза и испугано толкнула в бок парня. Оба проснулись, но ничего не делали. Да и что они могли? Только наблюдать.

Сначала кровь просто покатилась вниз по иллюзорным стенам купола. Но затем повалил тонкий дым, послышалось шипение. А затем чары пропали, будто их и не было.

В этот миг сон словно покинул поляну, началось движение. Стражники окружили двух магов, Айрин и Эшер стали быстро создавать заклинания. А далее началось то, что было не уследить человеческим взглядом. Одно было ясно, что это было очень быстро.

Айрин и Эшер схлестнулись в дуэли с другими магами, но они были в меньшинстве, и быстро оказались в плену. Связанные магическими цепями, они сидели на поляне. Побежденные.

Аквилегия подошла к ним, но ни слова не сказала. На ее лице все думали, что увидят торжество, ждали речи, полной яда. Но она лишь коротко усмехнулась и кивнула Ануира.

– Жду тебя в шатре. Хочу послушать твою историю.

Так окончилась битва в Лойране, под стенами замка, потерявшего своего хозяина. Долго будут жители города смотреть на пустующую крепость, и шептаться, делясь сплетнями о том, кто займет эти стены, кто станет их господином. Кто-то был уверен, что появится новый граф, и вернется все на свои места. Другие надеялись, что место отца займет сын, Мервин. Ведь он же не виноват в преступлениях отца?

Многие древние и полукровки исчезли из города. Для кого-то это было прямым доказательством их заговора, другие подумали, что те решили сбежать, пока еще могут уйти, потому что иначе их ждала неспокойная жизнь.

Лойран был полон тревог, и еще долго отходил от произошедшей здесь истории.

Но история не кончалась в Лойране. Ранним утром следующего дня телеги с конями потянулись в сторону столицы. Солдаты возвращались домой. В конце, окруженные кортежем, ехали «предатели» – Айрин и Эшер. Они не знали, что уготовила им судьба, но чувствовали – это еще не финал. А значит, что еще есть надежда переписать итог.

Конец 2 части

Конец 1 книги

Продолжение – «Одиннадцать Сердец»

Интерлюдия. О камнях и ярких красках

1.

Детские воспоминания Алана очень сумбурны. Он вряд ли сможет оживить черты лица матери в своей памяти, но зато он хорошо вспоминает тот день, когда она схватила его за плечо сильнее, чем следовало бы, и крикнула.

– Я только вчера подшила эту рубашку! И вот, смотри, – она указала пальцем на его плечо, на темно-серой рубахе появилась дыра, ее окружали белые нитки, – шов снова разошелся!

Алан не был виноват, что рос намного быстрее других детей. Из одежды он вырастал стремительно, а денег у них было очень мало. Землянка на краю деревни служила их домом, а из украшений внутри их хижины были только искусно разрисованные яркими красками бивни мамонта.

Это другое воспоминание, которое улеглось в памяти мальчика о доме. Как он пытается обхватить руками огромные бивни, висевшие высоко над стеной. Не так уж и высоко, на самом деле, ведь стены землянки едва были выше маминого роста, а Алан уже успел порядочно подрасти, чтобы достать до этого кусочка яркости в сером доме. К сожалению, их знакомство продлилось не долго. Мать схватила его за спину, сняла с опасно качающегося стула и как следует отшлепала. Сначала Алан очень расстроился и даже разозлился, но вдруг услышал, что мама плачет. С тех пор он старался обходить стороной это украшение, потому что понял, что эти бивни для нее очень много значат.

Конечно, у матери бывало и хорошее настроение. В эти моменты они сидели у теплого костра, а от нее пахло медом. Женщина любила рассказывать о своих путешествиях. Разумеется, Алан не мог не верить во все эти схватки с медведями и с жуткими существами, живущих в пещерах. Женщина демонстрировала сыну шрамы на руках и животе с такой гордостью, с какой никогда не относилась к Алану.

– Эти бивни я добыла в землях мифов, далеко на западе. Это был мой первый мамонт, которого я убила, – подняв голову на единственное украшение в их доме, пробормотала женщина. – Конечно, это не только моя заслуга. Остальным из нашей группы досталась шерсть или вкусное мясо. Но своим трофеем я тоже горжусь. Жаль, что рано или поздно придется его продать, как и броню и мой меч.

Его матушка была необычной женщиной, Алан твердо знал это. Наверное, поэтому на рынке в деревне все сторонились их, когда они приходили закупиться едой.

– Вали назад в свои горы, или где живут эти мерзкие существа. И сына своего забирай, – шепнул кто-то злобно однажды им в спину.

Алан втянул голову в шею и зажмурил глаза, потому что он почувствовал, какой гнев в этот момент обуял маму. Женщина резко развернулась на месте, и метнулась к человеку, который обронил эти слова. Несмотря на то, что говорящим оказался мужчина почти на голову выше матери Алана, она схватила его за грудки и приподняла над землей.

– Возьми свои слова назад, деревенщина, иначе я вырежу твой язык!

Люди начали окружать их, и Алан в панике стал искать место, где можно спрятаться. Его мать была сильной, но он прекрасно знал, что в гневе она может ударить и его, если он попадется под руку.

Мальчик как раз юркнул под какой-то прилавок с мясом, когда толпа начала выкрикивать разные нелицеприятные слова, каждое из которых больно врезалось в грудь. Он боялся маму, и все-таки любил, не смотря на то, какой она иногда бывала злой и ломала мебель.

– Дикарка!

– Уходи! Мы тебя нанимали, чтобы ты убила местную стаю волков, а не жила в нашей деревне!

– Твое чрево отравлено, как и твой рассудок!

Женщина толкнула первого обидчика на землю, затем развернулась и молча ушла прочь от деревенских жителей, будто слова ничуть не ранили ее. Алан невольно вспомнил шрамы на ее теле, но сейчас ему казалось, что ей в тот миг на рынке было куда больнее, чем когда она получила шрамы.

Она резко выдернула сына из-под прилавка и, бросив короткое «Идем», увела его прочь с рынка.

А вечером того же дня она собрала все свои скромные пожитки, сняла со стены бивни. На молчаливый вопрос сына она бросила:

– Я рождена не для того, чтобы стать деревенщиной и перебираться с каши на хлеб. Мое призвание – путешествия и охота.

Затем она села перед ним на колени, но Алан не смог разглядеть ее лица из-за пелены слез перед глазами.

– Я бы отвела тебя к твоему отцу, но я поклялась, что при следующей нашей встрече убью его. А великаны ценят клятвы. И у тебя слишком большое сердце Алан, но сам ты еще мал. Я не возьму тебя собой. Не хватало еще, чтобы ты увидел, как твою мать растерзает медведь.

Она засмеялась, но Алан чувствовал в ее голосе слезы.

2.

Листва пожелтела, затем пришел снег, а после мир наполнился звонкими ручьями воды. И все это время Алана не покидала надежда, что мать вернется за ним. Но пока он коротал время у окна приюта, вглядываясь в серую даль.

Алан был самым высоким ребенком в приюте, и у него были огромные кулаки, но мальчик ни разу не использовал их для того, чтобы кому-то сделать больно. А шансов выпадало много – другие дети окружали его и смеялись над ним, а когда поняли, что тот не может защищаться, стали бить палками для игры в камушки.

Воспитатели никогда не защищали его и смотрели с отвращением. «Дуан-расо» пренебрежительно сказала самая старшая с седой косой и плюнула ему под ноги.

Для детей такое прозвище было слишком сложное, поэтому его обзывали просто «Камнем», хотя, казалось бы, почему это должно быть обидным? Наверное, потому что этот камень было очень легко побить палками и оставить лежать на холодном полу, трясущимся от страха.

Когда его били, Алан закрывал глаза, и представлял, как его мать дерется с медведем или стаей волков, и ему становилось чуточку легче. Когда-нибудь она вернется за ним и накажет всех его обидчиков.

Но зима сменилась весной, а мама все не возвращалась, а ее образ стирался из памяти, как следы на снегу после бури. Он помнил только разукрашенные бивни мамонта, одиноко висевшие в их нехитром жилище на краю недружелюбной деревеньки.

А затем Алан понял, что мать уже никогда не вернется за ним, а значит ее больше не стоит ждать. И мальчик сбежал из приюта, принеся облегчение и для себя, и для всех. Как он думал, и, возможно, не был далек от истины.

Конечно, он не стал бы сбегать, если бы не знал, куда ему пойти. К счастью, отличную идею ему подала книжка, которую читала им воспитательница на ночь. Это была сказка о мальчике, сбежавшего из дома с цирком. Правда, в этой истории все кончалось плохо, даже страшно для неподготовленного ума ребенка – все актеры цирка оказались чудовищами, в конце и сам мальчик им стал, когда у него на лице вырос слоновый хобот. Все дети после этой сказки еще несколько дней с ужасом ощупывали свое лицо, боясь, что и у них вырастет хобот. Только Алану нравилась эта сказка, и у него появилась мечта.

Он был не против, если у него вырастет хобот, или шерсть покроет все его тело. Над ним и так смеялись, так что это изменит? Зато у него могла бы появится семья из таких же чудаков, как и он.

Подходящий цирк как раз пришел в их деревеньку поздней весной. Это был бродячий цирк, который вызвал восторг у всех ребят. Забавные клоуны, эластичные акробаты, удивительный мужчина, дышащий огнем и глотающий мечи. Но больше всего Алану в сердце запала девушка, в которую он сразу же влюбился.

Ее лицо было сильно разукрашено голубыми красками, и вблизи это особенно бросалось в глаза. Она была худенькой, бледной, но ее черные глаза были полны тепла и солнечного света. А когда она распустила свои великолепные кудрявые рыжие волосы, Алан впервые почувствовал в душе непередаваемое странное чувство, которому еще несколько лет не сможет найти объяснение.

Итак, она распустила волосы стоя в своей гримерке, а он наблюдал за ней из-за приоткрытой шторки шатра. Проникнуть в цирк поздним вечером после спектакля было несложно, даже с его ростом, который явно делал его старше лет на пять. С другой стороны, Алан уже хорошо научился прятаться, поэтому это не было проблемой.

Возможно, Алан как-то выдал себя. Девочка резко обернулась и с недоумением посмотрела на него.

– Мелкий, что ты тут делаешь?

Впервые его кто-то назвал «мелким». В действительности, он был примерно одного с ней роста. Но девочка сразу раскусила, что она старше незваного гостя на года три.

– Эй, – она окликнула его, когда он уже собирался сбежать. – Стой, ты кто такой?

Алан остановился и даже дыхание задержал, когда девочка подошла ближе. На ее лице после смытой косметики еще оставались следы, а еще виднелся град веснушек на коже. Свой ярко-голубой костюм она еще не сняла, и ее и без того яркие рыжие волосы казались еще красивее.

– Говорить не умеешь что ли? – хмыкнула девчонка, когда молчание затянулось. Интерес в ее глазах стал быстро угасать, и Алан поспешил ответить.

– Нет! Меня зовут Алан, – и глядя в ее черные глаза он добавил с надеждой. – Возьмите меня в цирк!

Девочка округлила глаза, а затем громко рассмеялась.

– Серьезно? Хочешь стать бродячим циркачом?

– Да. И пускай у меня вырастит хобот, я не боюсь, – твердо сказал Алан, и даже сжал кулаки для убедительности. Девочка засмеялась еще громче, схватившись за живот. Алан смутился. Он привык, что над ним все смеются, но неужели и она такая же, как и все?

Но, отсмеявшись, девочка ему улыбнулась.

– А ты забавный. Так тебя Аланом звать? Я слышала, что на древнем наречии это обозначает «камень».

Не успел Алан ответить, как кто-то крикнул снаружи шатра.

– Розамунд, что случилось?

Внутрь шатра заглянул мальчик примерно одного возраста с гимнасткой. Он был широк в плечах, едва уступая Алану телосложением, на нем был полосатый комбинезон. Алан вспомнил, что это был один из группы трех акробатов, которые играючи перекидывались тяжелыми гантелями.

– Ничего, Маркус, – широко улыбнулась Розамунд, затем кивнула головой в сторону Алана. – Кажется, еще один потеряшка хочет присоединиться к нашему цирку.

Если Розамунд от этого было весело, то на лице Маркуса ничего не отобразилось, кроме холода.

– Еще чего. Если потерялся, пускай валит в приют, – и скрестил руки на груди. Алан почувствовал неприязнь, исходящую от него.

– Ну ладно, тебе, Маркус, – девочка закатила глаза и подошла к нему поближе. – Может, на что-то сгодится. Эй, – она кивнула ему, не теряя на лице задорной улыбки. – Ты что-нибудь умеешь, кроме как проникать ночью в чужие шатры?

Ей было весело, но Алан чувствовал, что это было не издевательское веселье, которым его одаривали в приюте. Ей действительно было интересно. Но вот только Алан не знал, какой у него может быть талант.

Маркус быстро терял терпение, и он прыснул.

– Он что, немой? Или ему язык отрезали?

Розамунд легонько ткнула локтем его в бок, и вдруг подошла к Алану и взяла его руку. От этого прикосновения Алан почувствовал что-то новое. Кажется, его уже давно никто не трогал, если это не подразумевало тычки от обидчиков. А ее рука была мягкой и теплой.

– Вот, смотри какие у него большие кулаки. Наверное, сильный. Может, он подойдет труппе силачей?

– Еще чего! – возмутился Маркус. – Нас и так трое, и больше нам никто не нужен!

– Действительно, – кивнула Розамунд и обошла Алана кругом, внимательно рассматривая. Он застыл, боясь пошевельнуться. – А с животными ты ладишь?

Алан пожал плечами. Единственное животное, с которому ему доводилось общаться, была приютская собака, и она к себе никого не подпускала.

– А это идея, пускай убирает за животными, – усмехнулся Маркус. Розамунд осуждающе глянула на него, и он тут же поник.

– Я думаю, пускай Босс посмотрит на него. В конце концов, последнее слово всегда за ним.

Маркус хотел было переубедить Розамунд, но та была непоколебима. И уже через десять минут Алан стоял под цепким взглядом мужчины средних лет с выразительно подведенными глазами, странной прической, одет он был в броский блестящий костюм. И когда Алан уже ни на что не надеялся, тот кивнул.

– Посмотрим, может и будешь полезным. Кажется, ты нефелим, верно?

Алан сжался, не зная, что лучше ответить. Он глянул на Розамунд, та удивленно переглянулась с Маркусом.

– Нефелим? – переспросила девочка.

– Полукровка, – поправил себя мужчина, которого все в цирке звали не иначе, как Босс. – На этом можно сделать программу. Если людям понравится, ты останешься с нами, – он внимательно посмотрел на Алана, тот кивнул, еще не зная, на что соглашается.

Так Алан в пять лет сбежал из приюта и стал цирковым актером.

3.

Алан не жалел, что сбежал из приюта. В цирке у него началась новая жизнь, хотя многое оставалось прежним. Над ним смеялись зрители, когда он играл свою клоунскую роль. Всегда в его выступлении все сводилось к одному – актеры на сцене шутили и издевались над ним, а Алан делал вид, что не понимает их шуточек, улыбался обидчикам и никак не мог им ответить. Зрителей очень веселило, как глупый великан с добротой относился к тем, кто откровенно насмехался над ними.

За кулисами обстояло дело несколько иначе. Циркачи не очень любили Алана, но Розамунд не давала им как-то обижать гиганта. Все сводилось к редким колким шуточкам и холодным взглядам, а также с ним никто не хотел сидеть за столом. Никто, кроме Розамунд.

Она была его единственным другом. После спектаклей она всегда подходила к Алану и говорила:

– Сегодня ты отлично выступил. Зрители были от тебя в восторге. И Босс на тебя не нарадуется. Вот увидишь, придет день, когда зрители будут приходить к нам только ради тебя!

– Да, верно, – хмыкнул Маркус, который, к раздражению Алана, редко оставлял их с Розамунд вдвоем. – То-то я вижу, все в нашей труппе радуются такой перспективе…

Розамунд глядела на него своими черными глазами из-под нахмуренных бровей и отвечала.

– Не говори ерунды, Маркус. Каждый в нашем цирке талантлив и заслуживает свою минуту славы.

– Верно, – говорил парень, оглядывал Алана с ног до головы и с неохотой уходил, чувствуя на спине обжигающий взгляд Розамунд. Ему явно не хотелось спорить с циркачкой. И все-таки он бросал в воздух слова: – Минуту славы заслуживают акробаты, жонглеры… те, у кого действительно есть талант. А его достижение только в том, что он родился… великаном.

– Не слушай его, – вздыхала Розамунд, отворачиваясь от удаляющейся фигуры. Затем улыбаясь, глядя Алану в глаза. – Ты молодец!

Ее похвала была дороже всего, что было в жизни Алана. По началу он не понимал, чем заслужил ее расположения. Пытался искать подвох и ожидал удара в спину или насмешек. Но проходили месяцы, мальчик все лучше узнавал ее и понимал, что Розамунд простая и добрая. Она могла найти язык со всеми, и никого не было в цирке, кто не любил бы маленькую акробатку. Вот и Алан очень быстро полюбил ее.

Шли годы, роль Алана в цирке не менялась. Он все играл того же дурочка, но далеко не был им и в жизни. Сын великана прекрасно видел, что труппа цирка была разделена на две половины. Первая его тихо ненавидела, считала, что ему в цирке не место. Это было связано как с предрассудками, связанными с его кровью дуан-расо, но, в основном, труппа действительно считала, что его роль незначительна, и что он не должен быть равен акробатам, силачам и дрессировщикам, которые прилагают много усилий на тренировках. Вторая половина вообще не замечала Алана, или предпочитала не замечать, и о них беспокоиться не приходилось, в отличие от первой половины, которая нет-нет, да могла его как-то подставить. Сильнее всех старался Маркус, который всячески пытался поссорить его с Розамунд, единственным светлым пятном в жизни великана.

Но Алан терпел, всячески показывая Розамунд, что никогда не опустится до мести. Однако тайно великан со сценическим прозвищем «Камень» мечтал однажды проучить Маркуса. Вот только неискушенный цирковыми интригами Алан не мог придумать способа, чтобы отомстить недругу. А когда появлялись идеи, которые могут по-настоящему повредить здоровью соперника, он отбрасывал их, считая, что никогда не должен переступать эту черту. Не должен, ведь тогда Розамунд может возненавидеть его, и тогда Алан потеряет единственный лучик света в его жизни.