Текст книги "Не без греха (СИ)"

Автор книги: -Канамуля-

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Не смей так говорить о матери, – яростно добавил он.

Она засмеялась трескучим дрожащим смехом, похожим на истеричный плач, подняла заплаканные глаза, выпрямилась и стала надвигаться на него медленно и фатально.

– Конечно же, она прекрасная мать. Сколько её заботы ты помнишь, её, а не моей?

Ретируясь, Хосок мотал головой.

Мать. Мать. Сколько вообще её было в его жизни?

– Ты всегда всё мог исправить, – зашипела Сонхи, надуваясь от злости, которую так долго сдерживала. – ТЫ МОГ! Ты не хочешь ничего менять, не хочешь и не станешь, даже не задаёшься нужными вопросами. Ты слабак, Хосок, тебе проще сдаться и притвориться дурачком. Ты такой же хренов слабак, как и твой чокнутый отец. Почти копия. Разве что, любишь меня по-хорошему!

На этот раз он не смог парировать: отца он не помнил. Или? Почти копия?

«Хосоки, Хосоки, какой ты хорошенький, жаль, ты не девочка».

В туманной реальности Сонхи продолжала кричать, изрыгая гнев, накинулась в припадке, а он молча принимал удары в грудь, по щекам, и в случившейся суматохе нечаянно отмахнулся от неё сильнее, чем ожидал. Сонхи качнулась назад, но Хосок в последний момент протянул ей руки, она рухнула на него и плакала, плакала, плакала… Пока у него не отсырело плечо.

Затем отползла и прислонилась к стене, завязала растрепавшиеся волосы. Кажется, ей стало спокойнее.

– Хосоки… Неужели ты правда ничего не помнишь?

Ей так хотелось уберечь его, вывести его в свет невинным и радостным.

Одуревший от склоки, он сел и ответил нескоро.

– Я не понимаю, Сонхи. Вообще не понимаю, что ты хочешь услышать, о чём спрашиваешь. Это сумасшествие какое-то.

– Да, сумасшествие… В принципе, он так и говорил. А я не буду влезать со своими истинами, не хочу, чтобы тебе было плохо, – продолжала бормотать Сонхи. – Кстати, знаешь, что?

И она раскрыла полы халата, погладила живот.

– Я беременна. Но я не буду его рожать. Не хочу. Четвёртая неделя пошла, пора прощаться.

Словно в бреду, заваленный лавиной, перекрывающей кислород, Хосок пытался осмыслить её слова, соотнести с картинками, взрывающимися в памяти. Вот с чего эти бушующие гормоны, всполохи. Ладно. Но если у Сонхи никого не было, кроме…. Тогда…

– Неужели… Этот Сокджин – отец ребёнка?

– Да. Я должна была сразу сказать. Но мы и так здорово друг другу потрепали нервы, – она спрятала лицо в ладонях. – Ложь во спасение такое дерьмо, такое дерьмо-о…

Отерев лицо рукой, Хосок на минуту прикрыл глаза. У него болело абсолютно всё, он не заслуживал этих пыток и насилия мозговых и мышечных тканей. Его затошнило. Токсикоз, который не должен ему принадлежать.

– А он что сказал?

– Что я могу действовать на своё усмотрение, – Сонхи страдальчески скривила рот. – Он женат. Ты только не вскипай. Я это знала. Я просто люблю его и не хочу навязываться. Ребёнок он… чёрт, я не знаю, как это вышло, я вроде принимала таблетки.

«Ребёнок. В моём животе? Здесь?».

«Почему ты не принимала таблетки, Сонхи?»

«Я не хочу. Мама. Мамочка!».

Опять. Рубашка приклеилась к спине. Хосок задрожал, понимая, что реальность не в состоянии опрокинуть его на самое дно, ему это казалось, пустоты заполняло пятнами галлюцинаций. Потому что он переутомился от работы, прожёг нервы, недоспал. Пойти бы и отдохнуть. Поговорить бы с Чимином, затихнуть, обняв его.

– Хосок, ты в порядке?

Сонхи с трудом поднялась и помогла ему встать, хотя должно быть наоборот. Но он её младшенький. И он ни в чём не виноват. Она устала злиться.

– Прости меня.

Ему казалось, что он застрял в её объятиях, как в заржавелых тисках, из которых не вырваться.

– Пообещай мне кое-что, – бессильно выдохнул Хосок. – Повремени пока что с абортом.

– Долго не смогу, ты же понимаешь. Максимум – неделю, – отстранившись, Сонхи пожала плечами. – Да и что ты хочешь-то? За меня ты его не выносишь, братишка.

– Недели мне хватит.

– На что?

– На всё, – выпалил он.

– Хорошо, если тебе от этого легче.

– Я зайду, как смогу. Или позвоню, – бросил он на ходу и вышел.

В тот миг, когда он собирался размозжить Сокджину череп, вытащив его хоть из-под земли, в кармане, к великому счастью, зазвонил телефон. Так долго разыскиваемый Чимин дал о себе знать невероятно вовремя.

– Хён, ты где?

– Я… я у Сонхи. А что? – он всё ещё подумывал пойти в другую от метро сторону, туда, где сможет купить оружие.

Голос Чимина растапливал, шаги замедлялись.

– Я соскучился. Пожалуйста, давай встретимся? Прямо сейчас. Я хочу тебя увидеть.

С неба посыпалась белая крошка, не то первый снег, не то кокаин. Хосок поднял вверх щипавшие от слёз глаза, сморгнул снежинки и улыбнулся. В динамике дышал Чимин, не совсем ровно, взволнованно, того и гляди сорвётся на новые вопросы.

– А ты правда соскучился? – Хосок развернулся к указателю. – Убегать не будешь?

– Я даже готов тебе в глаза посмотреть, – пошутил Чимин и рассмеялся.

На фоне калейдоскопа из дурных событий, его смех звучал, как мелодия ангельской флейты. Если бы он не стал тем, кто наблюдает за Хосоком, если бы однажды он прошёл мимо и не проявил любопытства… Если бы они не были знакомы, возможно, в одном из других зеркальных миров, Хосок уже открывал бы дверь в пропасть.

***

–flashback-

В нём всё кричало о том, как ему дурно, но он не признавал и не стал бы. И даже вытянул губы беззаботной улыбкой, встретив Чонгука, которого просил прислать, провожая Тэхёна. Им нужно поговорить. Юнги до последнего не знал, как. Встав в пороге, Чонгук дождался приглашения сесть.

– Ты извини, что я тебя так пинаю в последнее время, – он хотел закурить, но Чонгук подоспел с зажигалкой настолько быстро, что от воздушной волны у Юнги колыхнулась чёлка. – Спасибо…

Чонгук кивнул и остался стоять. Каждую секунду рядом с ним – проглатывает с лихвой, как дозу. Юнги от этого ещё хуже.

– В ногах правды нет, – Юнги сочно затянулся и придвинул ногой табурет, Чонгук расстегнул куртку и опустился, приготовившись слушать. – Дела у меня ни к чёрту. Я бы даже сказал, что совсем. Думаешь, отдавая один долг, ты на клеточку ближе к финишу игры? Нет.

Шорох.

– Оставь телефон в покое. Раньше, когда этой херни не было, я тебя и так прекрасно понимал. Сомневаешься в моих способностях, что ли? – Юнги состроил смешную гримасу.

Его встретила та же детская радостная полуулыбка, лёгкое сияние больших глаз, в которых тут же – избыток тревоги, почти испуга.

«Мам, это мой братик?… Какой хорошенький. Чонгуки? Гуки? Я – Юнги».

Вспомнил, как трепал его по волосам, тогда ещё совсем мальчишки, вспомнил, как Чонгук впервые взял его за руку, согласившись погулять, как хватался за него, когда к ним подскочили другие дети.

– Ты в детстве такой тихоня был, пугливый до чёртиков. Помнишь, как мама нас на Рождество позвала ночью под ёлку заглянуть, а ты в шкаф засвистел? Потом искали тебя всем скопом, ещё бабушка с дедом ночевали…

Чонгук улыбнулся и отвёл глаза. Помнит. Всё на свете.

– А ещё, как в старших классах, я как-то забивал на уроки, а ты дома болел… Мама с работы вернулась, зонтик забыла вроде, а ты так перепугался, что сонного меня под кроватью прятал, пихал, пихал, а я не помещаюсь, матерюсь на тебя, – Юнги расхохотался. – В итоге она так и не заглянула, а я так и не выспался. Зря я на тебя накричал. Всё, что ты делаешь, Чонгук, всегда ради моего блага. Мне кажется, не каждый родственник способен на такие жертвы ради другого.

Поднявшись, Юнги навернул пару кругов по комнатушке, поигрался с жалюзи на окне, там и остался, впервые пробуя набраться храбрости обернуться и не показаться жалким. За ним следовал безотрывный грустный взгляд. Вспомнить есть что. Те дни детства и ранней юности – пожалуй, самые светлые. Кто бы знал, к чему всё придёт. Наверное, в этом великая вселенская ирония: не знать, что будет, но помнить, что было.

Чонгук настиг его, обнимая сзади за плечи, накрыл собою и горячо задышал в макушку, он чувствовал нутром, что у хёна на душе копоть.

– От тебя что-нибудь утаить реально? – глухо спросил Юнги. Ходить вокруг да около бессмысленно. – Чонгук, если со мной что-нибудь случится, я прошу тебя только об одном – позаботься о Тэхёне так же, как ты заботишься обо мне.

Разволновавшись, Чонгук удивленно вскинул брови, осторожно развернул Юнги к себе. Руки его задрожали.

– Ты не должен задавать лишних вопросов, просто делай, что говорю. Мне виднее, я старший.

Но Чонгук продолжал сверлить его взглядом, требующим маломальских объяснений.

Тогда Юнги сделал глубокий вдох и успокоил его иначе, приблизился вплотную и притянул за шею, зажёг татуировку и позволил себя обнимать. Солёный, вязкий поцелуй, длительный и трепетный, когда проба губ и вдруг – отрыв, садистски жестокий и пьяняще мягкий одновременно. Всё, что мог отдать ему Юнги, всё, что мог для него сберечь. Но ему не очень хотелось, а Чонгук жаждал, стеснительно поглаживая напряженную спину, наливаясь возбуждением. Как же он тосковал по его нежности, грезил по улыбающимся глазам и привычно язвительным ухмылкам. Он бы расцеловал его от макушки до пят, если бы получил разрешение. Юнги заалел, разгорячился и оторвался, обрывая остаточные причмокивания тишиной вздоха.

– Иди, Чонгук, – он облизывал губы и прятал глаза, упёрся в него ладонями. – Пожалуйста, иди.

Столько недоумения, всполохов в глотке, надломленных словесных конструкций, увязших в связках. Зачем накормил надеждой, зачем снова поманил и бросил?

Не способный смириться, Чонгук съехал на колени и прижался к нему, горячо дыша в живот, он замотал головой, замычал, выражая протест и желание остаться рядом, в качестве ли брата, сына, друга или пса – не так уж и важно. У Юнги не хватало сил отпихивать его, и глупые попытки избавиться от хватки привели к подрыву комьев в глотке, голос его предательски дрогнул, пальцы впились в братские плечи. Он упал к нему, сев на колени наравне, обхватил голову.

– Чонгук, – и быстрый читающий взгляд, – Чонгук, послушай… Гуки… Я не говорю, что мне угрожает большая опасность. Но, понимаешь, иногда лучше оставаться начеку.

Какой Тэхён? Какая опасность? Чонгук не согласен, отмахивается, тянет к себе Юнги, не допуская и мысли, что им предстоит расстаться. Другой бы взывал, кричал, плакал, а Чонгук молча и нежно призывал к разуму. По-другому не умел. Пока не перегорело. Он пытался поймать губы Юнги ещё и ещё, а тот отталкивал и напоролся на сопротивление. Чонгук применил силу, повалил его на пол и вписался в губы, прикусил шею и рванул с него рубашку, полыхнул ладонью по бедру… Поднявшись, понял, что обезумел: брат, побелев, зажался, зажмурился.

Ему неприятно, ему нехорошо.

Объятый страхом, Чонгук откатился. Юнги ощутил его поцелуй в запястье, открыл глаза. Чонгук замер в низком поклоне. Так он обычно просил прощения, если творил что-то запредельное.

– Я не злюсь, Гуки, – присев, Юнги погладил его по макушке. – Как бы я хотел, чтобы ты не был моим братом, как бы я хотел наплевать на эти блядские принципы, а потом встретить тебя раньше, чем его.

Тэхёна.

– Я люблю его, – коротко выдохнул Юнги, как приговор.

И он бы не позволил сантиментам разрывать себе пасть, если бы не знал, какой они имеют ядовитый привкус. Наверное, Чонгук научился собираться из разбитых кусочков в целое за считанные секунды ещё там, на ринге. Этот бой ему никогда не выиграть.

Вышел он быстрее, чем решился войти.

Юнги завалился на бок и скрутился в жалкий зародыш, подумав, что было бы неплохо повидаться и с родителями.

–end of flashback-

***

Юнги отверг встречу сегодня вечером, написав, что будет занят.

Плюнув на предостережения, Тэхён выбрался из офиса на улицу чёрным ходом и живо направился к Юнги, держа перед носом навигатор. Вот увидит его и перестанет переживать попусту, засунет все эти глупые кошмары и предчувствия куда подальше, найдёт утешение.

На подходе к дому Тэхён замедлил шаг, глянул в сторону парковки, вздрогнул, ступив на заледенелую корку лужицы. Эти несносно долгие минуты, когда абсолютно всё стихает, уступая место одной радиоволне со стуком собственного сердца.

Посреди тишины бахнул выстрел. Тэхён, будто сослепу, закрутился. Наконец, повернулся на звук, заметил мелькающие тени за окном.

Стекло в тот мир, где Тэхён нашёл приют.

Он пошатнулся.

Ещё несколько хлопков и вспышек, точно взлетевших под колпаком бенгальских огней. С крыши рванули перепуганные птахи. У Тэхёна в груди рвануло вниз, так больно, что он едва устоял на ногах. Налитые свинцом, те всё равно пытались сдвинуться и взбежать по лестнице. Тэхён совершенно не думал, что делает, опрометью бросаясь в пекло.

Неожиданно резко его перехватило кольцо тренированных рук, его оттащили и пихнули за угол, прижали к стене, зажав рот ладонью. Чонгук. Точно такое же встревоженно-опечаленное лицо и мокрые веки подсказали Тэхёну, что они в одной лодке, накрытые одним колючим покрывалом.

Он кусал Чонгука, отпихивал, закричал и заплакал навзрыд, истерически и гневно, испуганно и отчаянно, порываясь к Юнги, защитить его, спасти, помиловать… Чонгук боролся с ним и одерживал верх, желая успокоить, и даже намеревался ударить, но вместо этого скрутил запястья и болезненно выдавил:

– Тэ…ён…

Голос Чонгука.

Голос.

Настороженный и дрожащий, пропускающий согласные, мычание только что родившегося ягнёнка. Тэхён ошалело уставился на него, затаив застрявший в глотке вой.

– Тэ..ён… – слова давались ему трудно. – Ос..у..шай.. ме-ня…

– Что? Что?… – по щекам его катились слёзы, щипали глаза, вынуждая щуриться.

– Ты мне… о..ещал….юбое же-ла-ние.

– Что ты такое говоришь?! – Тэхён указал в сторону, попробовал оттолкнуться, но не смог. – Нам нужно туда, нужно вызвать полицию! Там Юнги, понимаешь?! В него стреляли, чёрт возьми! Отпусти меня! Мы должны ему помочь! МЫ ДОЛЖНЫ!

Чонгук стиснул зубы и, вкатив пощёчину, мощно встряхнул его, вынуждая сосредоточиться.

– Опасно! Поздно! Ос-та-вайся… со мной… Пожа-алуйста. Хён… хён про-сил. По-за-бо…иться о…

Заметив движение нападавших, он прижал к себе доверенное любимым братом тепло, начавшее дрожать, обмер. Растерявшись, Тэхён смял капюшон его куртки и услышал, как хлопают двери чужой машины, а затем она уезжает прочь со двора. С места преступления?

Размыто и отдалённо, словно чужими глазами, Тэ видел, как Чонгук наскоро взбежал наверх. Тэхён остался, скованный ужасом. Чонгук же звонил в спецслужбы и пихал Тэхёну трубку, веля говорить. Что он говорил, каким образом – неизвестно. Потом он слышал вой полицейской сирены и душещипательный крик Скорой помощи, находил обрывочные кадры: перелив света мигалок, звенящие ступеньки лестницы, проехавшая каталка, накрытая чёрной плёнкой, его крики (или не его), чьи-то незнакомые физиономии, мокрые щёки Чонгука, натягивающийся ремень в их машине, несколько минут или вечностей, пока он сидел, прижавшись лбом к рулю и страшно беззвучно страдая.

– Не домой, Чонгук. Едем в участок. Нас вызывали, в конце концов.

Он посмотрел почти спокойно, но горько. Повиновался.

Тронулись. Тэхён окаменел, глядя на плывущие ночные огни. Что-то завязывалось под грудью, кроме неверия в происходящее. Покрывало становилось саваном. И он видел белое тело, белее, чем оно есть на самом деле, видел кровоподтёки, палёные рваные края огнестрельных ран… Он всё-таки видел или выдумал? Скоро узнает.

Ему было всё равно, что там – завтра. Такой сосущей пустоты в желудке, под кожей, под каждой пластиной кости, он никогда не испытывал. Несуразной и бестолковой казалась прожитая жизнь, заполученные блага, сотворённые деяния. Тэхён поверить не мог, что Юнги до того погряз в долгах, что поплатился собой… Что эти его срывы и мрачное настроение, долгие объятия и жалеющие взгляды: предсмертная агония. А ведь как следует они так и не попрощались.

Всхлипнув, Тэхён словно подтянул на удочке страх, засевший в глубине глотки, согнулся в три погибели, ковыряя пальцами ноющее сердце. Пришлось останавливаться и вычищать желудок.

Пока его выворачивало, Чонгук стоически переносил боль и находился рядом, а потом помог отереть рот, достал сигареты и щёлкнул зажигалкой. Полыхнуло далеко не с первого раза.

Пребывая в полном безмолвии, они курили и смотрели, как размазываются красно-белые пятна наверху эстакады. Откинув бычок, Тэхён уронил голову Чонгуку на плечо. Так хотелось умереть. Не просто как-то, а вслед за Юнги, просто закрыв глаза.

Тэхён был уверен, что Юнги у него отняли. Кто-то и зачем-то, вероломно и внезапно. И первым, попадавшим в список заинтересованных, становился отец. Ему никогда не нравилось окружение сына. Тэхён чувствовал, что теперь только ненависть может стать поводом для пробуждения по утрам.

Чонгук не чувствовал ничего. Он всё ещё не верил.

========== Глава 14. Холода. ==========

Односложные вопросы. Тэхён устал на них отвечать, опьяневшим от горечи взглядом уставившись в остроконечную тень-колпак от подставки для ручек. Кто, откуда, что делал на районе, что связывало с жертвой. В глазах следователя мгновенно повысился приоритет вежливости, когда он услышал, с кем имеет дело. Однако, сути не меняло. Детектив достал бумажку и просунул Тэхёну под дрожащие руки.

– В таком случае, вы будете выступать в качестве засекреченного свидетеля, данные о вас не будут разглашены. Также вы освобождаетесь от дачи показаний непосредственно в суде. Форму заполните письменно, мы будем на связи.

Засекреченный. Важная шишка с зашитым вживую ртом. А Тэхёну хотелось обратного: прокричать на весь мир о том, что он падаль, проебавшая и честь, и совесть, а потом и бесценное, что он не умел оберегать, только измываться и рисковать, растрачивать понапрасну. Показания он записал корявым скорым почерком, заталкивая новый приступ подступающей тошноты или слёз, чего-то необъятно тяжёлого.

Его отвели в подвал, где располагался морг. В стерильном коридоре, у двойных дверей, сгорбившись, сидел Чонгук, бестолково разглядывая плиточные швы белого мрамора. Кажется, их с Юнги родители уже должны быть на опознании. Чонгук либо уже вышел, либо не заходил. Чувствовалось второе.

Присев рядом, Тэхён бесцельно уставился в стену, испытал онемение тела и ощущение, как будто нервы смотали в клубок и подвесили к гортани. Вот-вот треснет, но держится. Ему внутрь нельзя. Не родственник. И никому нет дела, что ближе, чем он, в последний год – у Юнги не было. Сначала чисто физически, потом с осложнением, но настолько близко, что Тэхён угадал бы его с полувздоха в кромешной темноте.

Сколько-то минут прошло впустую, появились разбитые взрослые. Тэхён как-то сразу узнал отца Юнги, может быть потому, что они так чертовски похожи. Сердце у него закололо и заныло, он сдержанно поздоровался и выдохнул:

– Мои соболезнования.

Голоса своего совсем не узнал, какое-то надтреснутое нытьё. Они кивнули, но посмотрели безразлично. Мир для них рухнул, оборвавшись ниточкой загубленного чада. Тэхён остался на фоне, глядя за тем, как в объятия сгребают Чонгука, вдвое их выше, прячутся за ним, разделяя вес одной невосполнимой потери.

Тэхёну хотелось к ним, втиснуться и рассказать, какой Юнги замечательный, потрясающий, какой… Он одёрнул себя, подумав, что нескоро привыкнет к упоминанию о нём в прошедшем времени. Чонгук извинился своими словами, чем вверг родителей в состояние минутного шока, извинился за то, что у него ещё есть работа – кивнул на Тэхёна – и сын министра должен быть доставлен домой. Похороны отсрочили на три дня, но…

– Я при-еду, мам.

– Обязательно, сынок… – она уткнулась в его плечо, но плакала по неясному поводу, одно потеряла, другое обрела.

– Тебе выходной обязаны дать по семейным обстоятельствам, – отец прикусил губу, набрался мужества не раскисать. – Так что, ты уж приезжай. И вообще, почаще бывай дома.

Они ушли, держась друг за друга. Чонгук постоял немного и обернулся. Тэхён показался ему сжавшимся втрое, каким-то хилым бледным подростком. Его нужно защитить.

– Ты так и не зайдёшь? – Тэхён тоскливо взглянул на мутное прямоугольное стекло последних дверей.

– Его ли-цо… – Чонгук попробовал вспомнить, что там, на месте развороченного пулями черепа и содрогнулся. – Нет, нет.

Быстрым шагом направился к лестнице, наверняка стремясь убежать отсюда, как можно скорее. Тэхён провёл ладонью по двери, коснулся ручки и тут же отдёрнул. Неужели есть что-то холоднее холода?

***

Последующие дни Тэхёна резали больнее, чем когда-либо. Он ощущал себя ни живым, ни мёртвым, немощным и хилым, лишённым органов или конечностей. За трапезами огрызался с отцом, тая на него немыслимую обиду, мучаясь бесплотными подозрениями. Мог ли он быть замешан? Скольким людям он заткнул рот? Неудивительно, если добрался и до Юнги. Но это родной отец, обвинять его неправильно. И сколько раз он приходил на выручку из благих побуждений? Борьба уничтожающих аргументов не прекращалась.

В очередной раз Тэхён тупо уставился в тарелку, ни есть, ни пить ему не хотелось. Мама поинтересовалась его самочувствием, но без явно выраженного интереса. Родители заговорили о рабочих делах, разговор поддерживался сугубо светский. Успехи Тэхёна или его печали, а то и трудности никогда не считались темой, достойной обсуждений за сытным ужином.

Как выяснилось, отец уже был осведомлён о том, в какую историю «вляпался» его сын, пообещал всё уладить, не затрагивая его личное пространство, а напоследок выразил сочувствие.

– Судя по всему, ты потерял значимого друга, Тэхён. Соболезную, – Минги посмотрел прямо.

Поймать его на насмешке или лжи Тэхёну не удалось, но это не значило, что он собирался проникнуться и безоговорочно поверить в его непричастность. Он окинул роскошь вокруг презрительным взглядом и внезапно закипел, резко смахнул ближайшие блюда со стола. Посуда вдребезги, а он стремглав и без объяснений рванул на выход, сорвал с вешалки куртку. Ему требовался свежий воздух, подальше от этих гниющих стен.

На подъездной дорожке он налетел на Чонгука, попытался обойти. Тот схватил его за руку и заставил развернуться.

– Пусти!

– Перестань.

– Что перестать?!

– Злиться на себя.

Тэхён дёрнулся и замер, проглатывая его простые, но правдивые слова.

– Ты не ви-но-ват, – Чонгук покачал головой и медленно ослабил хватку. – Никто не виноват. И есть ещё кое-что.

– Что?

Помимо боли, страха и скорби, этих страданий по ночам и трясущихся рук. Что?

С той минуты, как Чонгук заговорил, его лексикон пополняется с катастрофической скоростью, увеличивается длина предложений, обрастает интонациями. И Тэхёну немного неловко слышать его нравоучительно-скорбный тон, прислушиваться к нему в принципе.

– Не знаю точно, но здесь что-то не так.

Хотел бы Тэхён, чтобы его чутьё наткнулось на подобную истину.

– Не выдумывай. Тебе сложно смириться, вот и всё.

– Но и тебе тоже. Поэтому ты срываешься на родителях.

– Дохуя умный? – Тэхён всплеснул руками. – Ты понятия не имеешь, кто мой отец и что он за человек! Какая он гнида, – Тэхён снова начал шипеть. – Ты не знаешь меня. Бля, да ничего ты не знаешь, Чонгук!… Поэтому оставь своё мнение при себе.

А Чонгук в чёрном, как густое чернильное пятно, глаза потухшие. И Тэхён со своими претензиями вмиг заткнулся, припомнив, какой сегодня день. Похороны. Он не смог даже с кровати подняться, чтобы пойти туда, ему не хватило смелости, а Чонгук впитывал чужие слёзы, он пахнет благовониями и принёс траур с собой, возвращался к нему, Тэхёну, чтобы разделить или хотя бы не отсыреть в стенах родительского дома.

– Прости, я… – Тэхён осёкся и вздрогнул, мягко притянул его в объятия. – Прости, боже, прости, Чонгук.

Тот медленно сомкнул руки на его лопатках и невольно, на один краткий миг, они прикрыли глаза, представляя каждый своё, уютное, знакомое и пахнущее никотином. Больше от него ничего не осталось, кроме двоих, помнящих детально, вдоль и поперёк. Утрата Юнги сбивала с толку.

После Чонгук посерьёзнел и, отпустив Тэхёна, составил ему компанию в прогулке неподалёку от дома. Он вслух и не очень умело размышлял над тем, не бросить ли всю эту чушь и не взяться ли за ум, найдя человеческую работу. Однако, ни в чём другом себя не представлял. Тэхён не торопил его вязкую речь, поправлял, заметив несуразицу, и доверчиво слушал о важном, а потом заговорил вполголоса.

– Когда это случилось, ты сказал, что Юнги просил тебя позаботиться обо мне. Ты ведь волновался. А мне ни слова.

– Тогда мне было плохо.

Ещё вчера Тэхён отчаянно цеплялся за версию другого виноватого. Чонгук просёк его тайный отход с работы, отправился следом, перехватил. Если бы Тэхён хотя бы успел забежать, спугнуть преступников, может быть, оставалась бы хоть слабенькая вероятность другого исхода. Пуля в его высокий умный лоб, скажем, разделение настоящего в горе и радости. О том, как должно быть больно и горько Чонгуку Тэхён представлял с трудом.

– Так что именно тебя волнует, что не так?

– Когда хотел уволиться… Был кое-где,– Чонгук задумался. – Короче, я не могу связаться со своим шефом. Обычно он… предупреждает об отъездах.

– Всего лишь? Мало ли этому кенту было не до тебя, – хмыкнул Тэ, но Чонгук отрицательно помотал головой, они остановились. – Что, ни разу такого не случалось?

– Ни разу. Потому что с тех пор, как работаю на него, сопровождал во всех поездках.

– Ну, теперь-то ты мой телохранитель, – многозначительно подчеркнул Тэхён, однако, не убедил.

Несколько минут шли в тишине, Тэхён напряжённо думал, затем недоверчиво спросил:

– Так ты думаешь, это как-то связано с Юнги?

Да, когда они тусовались в клубе, о главном ходили слухи, но вживую Тэхён с ним не виделся. Он также в курсе тамошних встрясок, но что-то ему подсказывало: Юнги прикрывал от него завесы куда большей туманности. Чонгук обязан был знать больше.

Чонгук закивал.

– Говори, иначе опять забудешь, как это делается, – настоятельно порекомендовал Тэхён.

– Ладно…

Тэхён никогда раньше не думал об этом. О том, что ему тоже хотелось бы иметь младшего брата. И если бы Чонгук был таковым, Тэхёну стоило похвалить его за усердие и стойкость.

– Не знаю, связано или нет, но мне что-то не даёт покоя. Поэтому я завтра поеду к Намджуну. Не пробовал писать ему или звонить. На похоронах его тоже не застал.

– Ясно. Но только мы поедем к Намджуну, – Тэхён положил руку ему на плечо. – Есть резон покопаться в этой отстойной яме, верно? Тем паче, раз твой шеф знает моего отца, это может оказаться вдвойне полезной встречей.

По пути обратно Чонгук украдкой взглянул на Тэхёна и подумал, что по-настоящему в него верит. И откуда эта вера взялась – он не знал.

***

Обнимать Хосока оказалось самым простым и желаемым из всего, что Чимин делал в последнее время. Они долго простояли, кутаясь друг в друге под первым снегом, медленно превращающимся в колючую морось. Хосок прижался к тёплому виску, вдохнул душистый шампунь с рыжих волос. Чимин великолепно выглядел, но не поэтому Хосоку хотелось целовать его, ласкать и носить на руках. Чимину можно доверять, он стал особенным, и чем дольше он рядом, тем сильнее Хосок испытывает нужду в нём. Иными словами, он бесповоротно влюблялся. Чимин вытеснял всё то мерзкое, что шло за Хосоком неотступно на протяжении многих лет.

Отстранившись, Хосок взял аккуратный подбородок Чимина и осторожно наклонил голову, опустив влажный взгляд. Чим сглотнул, напрягся и затаил дыхание, забавно поджимая кулачки к груди.

– Можно? – прохрипел Хосок.

Чимин попробовал ответить глазами. Не согласие, не отказ. И даже не смирение. Чимин как будто давал установку: «Если ты хочешь». И Хосок захотел, но поцеловал невесомо, едва ощутимо. Чимина тронуло то, как он обнял его за талию и проявил сдержанность, какой пренебрегли в тот раз.

– Уже хорошо, – съязвил он чертовски мило и пожаловался на холод.

Они зашли в кафе, чтобы согреться.

Спросив про Сонхи, Чимин заметил, что Хосок не особенно рад слышать о ней, что в целом-то выглядит взбудораженным и потрясённым. Поссорились? И куда теперь сунешься со своей правдой, застрявшей костью в глотке?

– Ну а ты чем занимался? – добродушно поинтересовался Хосок.– Я тебя где только не искал…

Заминка тут же зачлась, как нечто подозрительное. Юлить и обманывать Чимин не любит. Да и Хосок наверняка его слишком хорошо изучил, чтобы не уловить странных перемен.

– Что-то тебя тяготит, да? Чимин, я знаю, что поступил дурно, не надо мне было набрасываться. Начало не показательное, виноват. Ты извини…

Если его беспокоило только это, то Чимин имел право отдышаться. Насчёт отношений с Хосоком он всё решил априори, но теперь мешала стена, выстроенная Сокджином. Рассказать – предательство (какого бы чёрта связывался с тем человеком), но не рассказывать – ещё большее (какого чёрта молчал).

– Ничего. Я и сам хорош… – Чимин пожал плечами. – Не захотел бы, кричал бы и звал на помощь, так что не парься. Мне просто нужен был тайм-аут, чтобы разобраться в чувствах. Это слишком неожиданно.

– Честно говоря, мне тоже требовался перерыв, – признался Хосок.

Больше к теме не возвращались. Хосок провожал Чимина домой, держа его при себе, так становилось спокойнее. Мыслями он был где-то далеко, куда Чимин доступа не имел, поэтому решил, что лучше не донимать его беспочвенными расспросами и не показывать, что знает больше положенного, а то и желает выведать.

Раньше Чимин действительно тянулся к тому, что называется сокровенной истиной, он стремился понять, откуда берут своё начало чувства и эмоции, куда исчезают после. У него было достаточно досуга для отвлечённых рассуждений. Теперь бы он предпочёл ничего не знать, вырвать из памяти, разом отупеть. Правда давила на него уродливой пресс-машиной, крутящейся острыми лопастями в желудке. Кто он такой, чтобы распоряжаться прошлым Хосока? Может ли использовать намёки или предпочтёт остаться в стороне? Нет никакой гарантии, что Хосок вспомнит самостоятельно, но нет и гарантии, что не вернётся Сокджин, преподнеся благую весть о том, что Чимин был в курсе и тоже стал участником эксперимента, пусть и невольно.

Глаза снова печальные, задумчивые. Чимин почуял неладное и попросил Хосока остаться на ночь. Тот не отказался, хотя и порывался уйти. В его планах состоял разговор с матерью, но прижавшийся рыжий комочек выветрил колебания напрочь.

Они не спали, каждый по-своему, не соприкасаясь. Хосок не спал о случившейся стычке с сестрой и непонятных обрезках галлюцинаций, Чимин не спал за них двоих, мучаясь вопросами добродетели.

Обезображенный, толстый, невзрачный, затем красивый, стройный и эффектный. Он прошёл этот путь с Хосоком, но ожидания не оправдались. В конце концов, ты можешь хоть перекроить себя внешне заново, но суть не меняется. Чимин по-прежнему сторонился масс, стеснялся, краснел, ему хотелось знакомиться и расширять круг общения, а потом вдруг не хотелось совсем ничего, прочь под одеяло, оградиться книжной заставой. Не пройдёт и недели, как все привыкнут к нему новому и будут клеиться в фальшивые друзья, сюжет прописанный, пойдёт по накатанной. А будет выворачиваться – посчитают за гордеца с раздутым самомнением.