Текст книги "Не без греха (СИ)"

Автор книги: -Канамуля-

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Чонгук такой же дикий, как и тогда. Он цербер. Он хотел служить одному господину и заговорить с ним однажды. Взгляд немого опасен. У Юнги закружилась голова, но добраться он обязан без посторонней помощи.

– Возвращайся туда, куда тебя послали, – Юнги погладил его по голове. – И защищай того, кого вверили.

Чонгук прижался к нему теснее. Вот и первый этаж. Когда нужна была вечность и полёт за пределы земной коры.

– Мне пора. Будь умницей.

Тот случай, когда один говорил за двоих.

========== Глава 10. По тёмной воде. ==========

Зачем мы дерёмся? Следуя инстинктам, нападаем или защищаемся, охраняем территорию или пытаемся завоевать. Мы пытаемся выжить. Отбросив животное и оставив истинно человеческое, мы хотим сохранить свою целостность.

Тренируясь, в каждый из ударов Чонгук вкладывал ровно столько, сколько хотел высказать миру, ничего не должному ему взамен. Поддержание мышц в тонусе, отработка приёмов – ничего больше. С тех пор, как ринг остался позади. В те времена Чонгук готов был рвать противников зубами и строгать из их костей зубочистки.

Хлопнув по груше ладонью, он снял полотенце с крючка и вытер взмокшую голову, нечаянно коснулся шеи сзади и пощупал клеймо. Каждый «хозяин» в «Хель» может использовать любое, какое пожелает. Юнги когда-то не стал выдумывать ничего нового и попросил сделать татуировку, чтобы соблюсти формальность. Крест «Анх», как символ жизни (почти второй), как символ вечности, которую Чонгуку не получить.

Прошлое ходило с ним под ручку и не поддавалось забвению.

Апрельский день, один из городских банков. Стоя между родителями в очереди за получением кредита на новую машину, Чонгук крутился у их ног, воображая себя самолётом, когда в момент его «приземления», неожиданно раздались выстрелы… Люди в панике бросились в стороны, захрустело стекло, раздались крики. Вооружённого нападения никто не ждал, сумасшедшие палили очередями. Мать толкнула Чонгука назад, отец прикрыл её, но спастись – ни шанса. Их застрелили прямо на его глазах. Маленький Чонгук потерял сознание. Через несколько часов он очнулся под мёртвыми пустыми взглядами. Весь ужас, какой он когда-либо испытывал в жизни, не сравнился бы с теми минутами, когда он ощутил последние остывшие объятия.

Итак, он остался сиротой. За неимением родственников, его усыновили близкие друзья матери. В неполные шесть лет мальчик понимал только то, что маму и папу он больше не увидит. И он негласно принял обет молчания, проглотив утрату, слёзы и крики. Попытки специалистов помочь в устранении мутизма оказывали эффект противоположный, и приёмные родители, пожалев и без того потрясённую психику, полюбили Чонгука таким, какой он есть, тихим и вдумчивым ребёнком, живущим в своём мире.

Новая семья не заменила родную, но там у Чонгука, к счастью или сожалению, появился старший брат, научившийся понимать его безоговорочно. Разгильдяй, хитрец и проныра, семь пядей во лбу, а тратился на хулиганство и поиски волшебных ключей к обеспеченной жизни.

Они вместе ходили в самую обычную школу, потому что Чонгук не мог проявить себя лишь устно и держал статус хорошиста, посещали секцию бокса и готовились к экзаменам, спали на расстоянии вытянутой руки друг от друга, а иногда и на одной кровати – в обнимку. Чонгуку известна цена дыхания, жарких запястий и призраков обладания.

Чонгук переживал за Юнги, как ни за кого другого и годам к пятнадцати осознал, что причиной тому служит вовсе не братская любовь. Он углублялся во всё, что касалось хёна, его одного он мог слушать часами, за ним одним мог наблюдать во время сна и бодрствования, теряя по миллисекунде на моргание. Он растворялся в обожании к его дерзости и очаровывался тем, что знаком с другой стороной, наполненной нежностью и смущением.

Так часто бывало по юности, когда Чонгук вдруг обрёл мужественные черты и засветил рано сформировавшимся телом. Хён опускал глаза, стремился уйти, вывернуться и не попадаться. Почти в то же время он вляпался в очередную переделку и однажды в спешке собирал вещи, чтобы съехать в отдельную квартиру. Объяснялся скороговоркой, штормом скидывал вещи в сумку. Чонгук перехватил его за плечи и, резко заломив руки, прижался к губам, углубил поцелуй и повалил на кровать. Под палящими солнцами кожи плавился воздух. Надувшиеся вены, всклоченные волосы, ошалевшие глаза. Дрожь. Юнги не успел задохнуться именем, как между бёдер прокатилась твёрдость.

То, что случилось у них единожды, так и осталось таинством одной спальни. Сначала Юнги взял поспевшую девственность, подав Чонгуку пример, а затем отдался, испытывая острое желание разорвать плоть от плоти, избавиться от иллюзий и забыться. Чонгук же запомнил всё от начала до конца, от первого горячего вздоха в шею до скрюченных пальцев, сжимающих простынь, и розовых губ, кормящих надеждой. Юнги-наставник, первый мужчина, терпеливый и выносливый, страстный. Немой не говорил, но стонал, и Юнги, возможно, слышал его трогательное и воспалённое галлюцинацией «хён».

Тот пропитанный мускусными запахами и играющий светотенью мираж верно хранился в памяти Чонгука. И если бы то стало фильмом, Чонгук сжёг бы запись лишь затем, чтобы никто не увидел и не смог повторить.

Несколько дней прошли мимо, в тягость. Чонгуку удалось разыскать брата. Его отношение не изменилось. Однако, младший хотел больше, а старшему не требовалось ничего, кроме поддержки, как раньше. Чонгук предложил помощь, и Юнги не отказывался: положение складывалось нешуточное.

Состоялось первое вхождение в клуб, знакомство с боями без правил, тренировки и набивка тату. Но вместо встречи с владельцем, предстояла встреча с его заместителем. Последний своим появлением вызвал у Чонгука нервный тик. Они были знакомы и бегали по одной детской площадке.

В одной с братьями компании всегда состоял некий Ким Намджун, с коим у Юнги были странные отношения. Чонгук обжигался подозрительной ревностью, когда видел, с каким благоговением его хён смотрит в сторону важного и рассудительного одноклассника. Намджун оказывал влияние на него, Юнги, в свою очередь, на Чонгука. Те неприятности, в которых оказывался Юнги, вели корнями к их разговорам по душам. Догадываться приходилось наверняка, что они много спорили и даже ставили деньги на предполагаемый исход того или иного события. Ещё проще говоря – увлекались играми в людей, что в своё время привело их к нужному человеку, маскирующему нечто подобное под насильственными разборками. Как они познакомились и нашлись, Чонгуку не рассказывали.

Намджун блестяще учился в университете, что не мешало ему одновременно заниматься подработкой в «красном квартале» и расширением необходимых связей. Насколько знал Чонгук, Намджун, играя роль обычного гражданского, также занял и приглядное место в криминальной иерархии. А потому с удовольствием помогал старому доброму другу заработать, выпросив у босса золотую карточку.

Юнги преподнёс родителям сладкую ложь о том, что Чонгук будет жить в общежитии при университете, будто он поступил и всё в порядке (с липовым дипломом обещал похлопотать Намджун).

Таким образом, Чонгука поселили на второй уровень подвала, в комнату с такими же приговоренными. Нижний подвальный этаж, именующийся «жилым» вообще напоминал Чонгуку некое подобие цивилизованной тюрьмы. Имелись свои надзиратели-тренеры, столовая, больничное крыло. Соблюдался комендантский час. В «камерах» по несколько человек, соседи либо на голову пришибленные, либо лишённые крова несчастные, либо отпетые уроды и изверги. Некоторые из них всё же светили интеллектом, некоторых можно было застать за чтением книг в отдельном кабинете. В большом зале часто проходили тренировки, спарринги и выяснения отношений. Так, ещё до официальных боёв часто происходили эксцессы в виде драк и головомоек в сортирах. Но те, кто имел влиятельных «хозяев» предпочитали за долги и крышу над головой вести себя тише воды, ниже травы, чтобы не портить карму.

Чонгук насмотрелся, пережил не одно унижение и склоку, но никому не позволил дать себя в обиду или поставить раком. Чтобы не быть съеденным, он стал тем, кто ест и вскоре заимел репутацию самого молодого и успешного бойца. Немота послужила хорошим плюсом, Чонгука считали грозным и безжалостным. Он славился силой, скоростью и умением безошибочно находить слабые места. Слухи, которые приходили от свидетелей схваток, раздувались втрое. Чонгук закалялся жестокостью, хотя никогда не стоял на стороне беззакония. Он стремился быть замеченным и вознаграждённым.

Юнги всегда в него верил, поддерживал, приносил ему радостные вести, обнимал его и целовал аккурат в щёки. Всё, что угодно. Но Юнги не любил его, как мужчину. Чонгуку требовалось. Не деньги, не уважение и слава. Любовь. Какой бы она ни была, пусть под соусом ненависти. Чонгук следовал за ним и выигрывал ради него, но и тогда Юнги не склонил головы и не ответил на чувства, которые угадывались проще простого. Юнги – тип проницательный, к тому же, изучил Чонгука за столько лет от и до. Но «ты мой младший брат, пойми наконец» – и дальше, казалось, Чонгуку не пробиться.

Зато он пробился выше. Спустя пару лет Юнги вышел из числа постоянных участников, ушёл с ринга и Чонгук, став личным телохранителем самого Босса, заработав на собственные апартаменты и обеспечив себе, в общем-то, безбедное существование. К деньгам он, по сути, оставался равнодушным. Холодная постель и отсутствие того, кого хотелось бы защищать, беспокоили его куда больше.

И тут Боссу угодно дать ему новое задание -позаботиться о сыне своего близкого друга. Мистер Зет, философ и отчасти харизматичный безумец, конечно, не вызывал невероятной симпатии, но Чонгук уважал его зрелую личность, трезвые умозаключения и необычные методы. Он увлекался человеком и открыто говорил о том, что нет в природе животного более интересного. Скрепив сердце, Чонгук отправился исполнять приказ.

Ему не то чтобы и нравилось, как им распоряжаются. С первых же минут он невзлюбил Тэхёна, не находя тому весомых причин. Капризный, испорченный и до противного эгоистичный. Красивое и притягательное дьявольское отродье, поджигающее и свой котёл, и котлы с другими страдальцами.

Не проходило и десяти минут, как его величество Ким Тэхён начинал нудить о своём великом и загубленном «Я», и Чонгук, закатывая глаза, с удовольствием вспоминал, как сокрушал черепа неприятелей. Следовать за ним и следить за его расписанием – худшее испытание. Поэтому в один из вечеров Чонгук решил прогуляться вон из роскошной квартиры министра и заехать к Намджуну, первому после Юнги, знавшему язык жестов. В коем Чонгук на деле не нуждался, но какой-то упорный механизм по-прежнему мешал его языку сдвинуться с места, а потому жесты всё еще оставались удобнее всего остального. Так или иначе, жестом быстрее, нежели набором в телефоне.

Как назло, он застал Юнги. И то ли его соблазнительно хмельной вид, то ли накопившаяся обида за то, что даже выпивать теперь стало интереснее с Намджуном, дало Чонгуку повод преломить надоевшую гордость. Поцелуй горчил во рту. Чонгук пригубил виски, Намджун отнесся критично, но ничего не сказал по поводу езды за рулём после.

– А, так тебя бесит Тэхён? Оно и понятно.

«Почему?».

– О, как же он ещё сам не проболтался? – Намджун чуть наигранно удивился, а затем сказал кое-что, что любую дремоту способно превратить в смерть. – Он с Юнги. И я вполне предполагаю, что между ними что-то большее, чем типичный теплообмен.

Пожалуй, Чонгук держался лучше, чем ожидал Намджун. Почти беспристрастно, как будто надеялся на озвучивание коробящей причины и, выяснив диагноз, готовился бороться с симптомами.

Ровно со следующего дня он возненавидел Тэхёна, которому запросто досталось то, за чем он охотился годами. Досталось, как по щелчку пальцев, даром. Он начал предвзято относиться к нему, как к очередной помехе или человеку, угрожающему безопасности хёна, способному причинить ему боль или же оставить в дураках. И та притязательность и строгость, с которыми Чонгук иной раз смотрел на Тэхёна, вызывали у того мурашки, но не из страха.

Тэхёна разъедало любопытство. Как эта статная фигура в чёрно-белых тонах могла сохранять долгий покой и каменную неприступность, как он не лелеет ни малейшего желания прикоснуться к нему, имеющему влияние. Или не лелеет надежды придушить во сне. В сущности, ничто не мешало ему быть плохим мальчиком. Юнги не запрещал. Правда, с того утра они так и не виделись и не потратили ни символа на лишнее сообщение.

Чонгук же утешался другой мыслью, заброшенной Намджуном, как поплавок, в том же разговоре. Чонгук игрался с ней, как с козырем в рукаве и форой. Интересно, что бы подумал Тэхён, узнай он о том, что Юнги делал на него ставку?…

Отец Тэхёна состоял в клубе и не один месяц наблюдал за поведением сына, вёл тесную дружбу с Боссом: Чонгук часто видел министра на званых ужинах, куда не всякому заказано, лишь членам избранного сообщества, в какое вхожи люди проверенные. Помимо содержания бойцовского «загона», мистер Зет приветствовал игры в более крупных масштабах, в частности, в судьбы заинтересованных лиц. К нему частенько обращались за помощью. Он тщательно анализировал ситуацию, а затем рисовал необходимые петли, давая людям невидимые спицы в руки. Свяжут ли они себе новый шарфик к сезону, как выражался Босс, или же повесятся, зависело от них и только.

Как-то зашёл разговор о Тэхёне, его беспутстве и распущенности. И вопрос встал таков: восстанет ли Тэхён против отца, заслонив парнишку-одногруппника или же поступит, как прежде, довольствуясь статусом?

Юнги включился в игру. Ставка в абсолютном меньшинстве давала обещание огромного выигрыша. Тем более, что рискнуть стоило. Юнги был уверен, что знает Тэхёна лучше, чем кто-либо из присутствующих. Ему открывался тот рвущийся к свету мальчишка, чьи плечи дрожали от страха, а глаза наполнялись слезами. Юнги не имел права распространяться, хотя мог бы аккуратно намекнуть, подговорить и подстелить себе соломки. Выдавил какое-то: «Осторожнее там», словно это смогло бы послужить подсказкой.

Для Тэхёна, жившего в одномерном измерении без подлогов, театральных постановок и перетасованных персонажей, предать идею ради собственного комфорта и выгоды труда не составляло ровным счётом никакого. Что и позволяло ему жить и фактически – радоваться, не испытывая угрызений совести. Хотя, он старался не попадаться на глаза Чимину и поблизости от него чувствовал непонятное жжение.

А Юнги немного впал в ступор, когда пришлось откладывать деньги в рюкзак и везти по требованию Намджуну. Проиграл. У Тэхёна настолько тонкая кишка, что он мало того – согласился на подобный исход в ущерб другому, так ещё и не подумал принести личных извинений. Бедняга тот Чимин.

– Какое право мы имеем глумиться над теми, кто о нас не догадывается? – мистер Зет оглядывал участников собрания, начиная воскресный ужин. – Откуда мы знаем, не глумятся ли сейчас над нами какие-то неведомые боги? Ничего нельзя знать наверняка, друзья мои.

Сидя в полусонном состоянии, Юнги обычно прибавлял к этим словам «Ничто не истинно, всё дозволено». Впрочем, здешнее братство никак не напоминало ассасинов, а распитие напитков в дорогом зале походило, скорее, на усовершенствованный под взрослых вариант кружка кройки и шитья. Шили, правда, мысли и чувства людей, но для Юнги чужие случаи, по крайней мере, не вставали комом в глотке. Не так больно и не в такой степени. Первое – ему хотелось увидеться с Тэхёном, второе – поговорить с ним, но так, чтобы он не вздумал заподозрить неладное. Единственное, что ему удалось выяснить, так это то, что Тэхёна прижали надзором и не выпускают из рамок индивидуального графика. О том, кто является его наблюдателем мистер Зет, как и Намджун, предпочли не распространяться.

«И чёрт с вами, сам разберусь», – обозлился Юнги и впал в анабиоз человека-робота, неуклонно следующего схеме дом-работа. В конце концов, кто-то играет, а кому-то ещё и тащить заботу на своём горбу.

***

Вычищенные полы цвета карамели в зале всё ещё пахли каким-то специальным раствором, бьющим в нос прежде запаха талька, лежащего в пакетах на столике. Балетные станки тянулись у больших зеркал, на стыке двух таких бесконечных гладей пролегла полоска зимнего солнца, скользящего длинными лапами по паркету и ломающегося о подоконники. Да, пришлось немало скинуться в деньгах, чтобы арендовать в свободные часы зал для занятий, но так как у Хосока здесь оставались связи, им даже сделали скидку.

Чимин, скромно устроившись в углу на скамейке, нервно стучал пальцами по коленкам. Он трясся, предвосхищая ужасный момент знакомства с друзьями Хосока и представил кучу диалогов и вариантов развития общения, но все обрывались тупиками. Что бы он ни придумывал, будет всяко иначе.

Однако, учитель появился в назначенный час без сопровождения, соскучившимся взглядом окинул прохладные просторы. В отличие от Чимина, прибывшего на полчаса раньше назначенного часа, Хосок объявился тютелька в тютельку, махнув ему рукой, он подключил плеер к аудиосистеме.

– Ты думал, мы будем всей толпой заниматься? – отреагировал на недоумевающую моську Хосок и слабо улыбнулся. – Сначала только ты и я.

Покраснев, Чимин согласно кивнул и выдохнул в сторону: «Слава богу». Хосоку, как профессионалу виднее, но и Чимин молился на то, чтобы толпа новых идеальных парней не вломилась в его размеренную жизнь. Повезло.

Мысли о новом увлечении и возможности поучиться у Хосока, как-то выветрили из головы Чимина обиды и пожелания мести Тэхёну. Ходили слухи, что о них в узких кругах слагают не что иное, как фанфики. Проверив один из таких, Чимин зарделся и живо закрыл вкладку. Он чувствовал, что горит. В чужих фантазиях он представал стройным рыжеволосым няшкой и, если не считать, чем они с Тэхёном занимались потом, они Чимину как-то невероятно льстили. Грешно, но Чимин подменял имя Тэхёна на имя Хосока, и те же самые фанфики просто начинали сводить с ума…

– Мы ещё не начали, а ты уже весь красный, – заметил Хосок и хохотнул. – В чём дело-то?

– М? – Чимин поднял пьяные глаза, и Хосоку пришлось срочно указать ему на развязанные шнурки. Чим живо опустился. – Блин, так и забыл завязать! Да ни в чём, я просто представил, как это всё… стыдно.

– Что стыдно? Танцевать?

– С моим весом – да.

Хосок подал ему руку, помогая встать. Несколько секунд, что он держал его маленькую ладошку, показались Чимину столетием беспрерывных землетрясений.

– Во-первых, что естественно, то не безобразно, а во-вторых, ты стараешься изо всех сил, чтобы измениться. Так что с этой минуты я не хочу слышать никакого нытья.

Чимин воспрянул духом, он верил каждому его слову, как библейской заповеди верит блаженный святой. Они потихонечку размялись, попробовали растяжку. И Хосок вдруг похвалил Чимина, заметив, что за грузными доспехами плоти кроется гибкость: Чим прекрасно бы достал до колен лбом, не помешай ему живот, а также мог бы усесться на шпагат через пару недель последовательных упражнений, будь он уже в форме.

– Даже я поначалу так не умел, – восхитился Хосок.

– У тебя просто не было волшебной силы, – Чимин похлопал себя по животу и растянулся на полу, часто дыша. – Можно перерывчик? Я умру сейчас.

– Пожалеешь себя в другой раз, поднимайся, поработаем над дыханием.

Хосок предстал суровым сонбэ, и где-то в середине занятия (а прошло едва ли больше получаса), Чимин начинал его даже недолюбливать за строгость и несговорчивость, крутой нрав и безжалостность, только кое-где смягчённую интонацией. Хосок бросал ему вызов. А будь он иным, мягким и податливым, то как бы вынес всё то, что свалилось на его плечи?… Задумавшись, Чимин и не заметил, как втянулся в процесс, начав повторять простые с виду па – вроде вытягивания стопы или осторожного перехода с правой ноги на левую. Чимин мотал руками, точно они пришиты на плохие нитки. Хосок коснулся его плеч и наставил держать осанку.

– Каким бы видом танца ты ни занимался, помни, что руки и ноги всё-таки твоё продолжение, Чимин. Ты слишком много думаешь о том, как их правильно поставить и куда вообще деть, – Хосок показал сценку, передразнивая ученика, и тот расслабился.

– Я что, реально так двигаюсь? – он рассмеялся до колик в животе.

– Точь-в-точь, – посерьёзнел Хосок. – Управление телом скоро станет таким же простым процессом, как и дыхание, ну а сейчас ты должен убрать мозг из своих запястий и щиколоток. Я включаю музыку, а ты двигаешься так, как тебе того хочется. Я же посмотрю со стороны.

– Ты будешь смеяться, – насторожился Чимин.

– Обещаю, что не буду, – успокоил Хосок и мягко возмутился. – Эй, мы что, пришли сюда клоунадой заниматься? А ну-ка быстро слушайся хёна. Никаких тебе тут шуточек. Подыши, как я учил, расслабься… чувствуй ритм, прислушайся к себе и тому, что ты хочешь выразить…

Заиграла фортепианная «Грёза» Дебюсси. Чимин прикрыл глаза, а голос Хосока то отдалялся, то приближался вновь. Наконец, Чимина окутала необъяснимая нежность, он подстроился в мерное течение нот. И будто бы шагал по тёмной воде, мимо лотосов и кувшинок, а впереди сиял ярко-синий огонёк, убегающий и исчезающий вдали. Чимину тревожно. Если не сумеет догнать и поймать, то к чему весь путь? Он переходил из одного состояния в иное, из воды в воздух, переживал целый круговорот.

Поначалу он не очень понимал, почему они начинают с классики, но когда ощутил, какой лёгкостью наливается тело, и как чудесно повторять за веянием души, понял, что наилучшей музыки для вчувствования не найти.

Покачиваясь из стороны в сторону, вскоре Чимин выбрался к расцветшим садам, и огонёк затрепетал у него в груди. Когда он открыл глаза, на него смотрел сонбэ, увидевший, что Чимин чрезвычайно хорош для новичка, но нахваливать он его ни в коем случае не планировал.

Обтираясь и выравнивая дыхание, Чим спросил:

– Ну, как?

– Неплохо. Со временем станет лучше.

В раздевалке Чимин привалился к шкафчику и, приложив бутылку холодной воды ко лбу, выдохнул:

– Ты знаешь, что из тебя бы вышел офигенный хореограф?…

Копаясь в шкафчике, Хосок смущенно пожал плечами.

– Да ладно. Просто тебе ещё не с кем сравнивать, вот я и кажусь танцором от бога.

– Но так и есть.

– Хорошо, танцую я отлично, но хореограф… Образования-то нет.

– Есть же курсы, пару месяцев и ты можешь быть инструктором.

– Я подумаю над этим, окей? Пошли в душ.

Хосок впервые предстал без майки, отсвечивая восхитительно подтянутым телом. Чимин не успел спрятать взгляд, приложил ладони к горящим щекам. Если бы он посмел раздеться при таком парне, то предпочёл бы самоуничтожиться сию же минуту.

– Ты первый иди, пожалуй… я ещё посижу, отдышусь.

– Как хочешь, – не стал настаивать Хосок.

Но когда он вышел оттуда с влажными волосами и полотенцем на бёдрах, Чимин возжелал провалиться сквозь землю. В раздевалке для старших, кажется, робких не бывало.

– Стесняешься, что ли? – Хосок продолжал вытираться. – Перестань, Чимин. Что у тебя есть такого, чего нет у ме…

Жир.

Хосок укололся о мысль, что тоже не хочет видеть то, что прячется под свободной футболкой. Безусловно, Чимин его друг, и Хосок принимал его от макушки до пят. Но помимо нежелания натыкаться визуально на его несовершенства, Хосока мучало что-то ещё.

– Я не буду смотреть, обещаю, – он отвернулся. – Иди. А я высушу волосы и буду ждать в коридоре.

Неловкость быстро испарилась и не возникала ещё долго: оба держали дистанцию. Чимин преображался и таял на глазах. До Дня Рождения Хосока оставались считанные дни, Чимин выбрал для него подарок в виде новёхоньких кроссовок, на которые копил не один месяц.

Отмечали не то чтобы слишком празднично, слишком уж давила усталость от работы: посидели в вегетарианском ресторанчике, а на ночь глядя отправились на прогулку у реки Хан, где так людно, а разноцветные фонтаны рисуют в воздухе яркие дуги. Они купили по стаканчику кофе и сели на скамейку.

– Хотелось бы мне почаще так выбираться, – Хосок погрустнел.

– Я не очень люблю выходить из дома без надобности, – поморщился Чимин и немного отодвинулся, избегая тесного соприкосновения плечами.

Во всём он стремился быть честным.

– Мы могли бы гулять ночами.

– Ты серьёзно?

– А что?

– Ничего…

– Не надо меня жалеть, Чимин, – вспылил Хосок и нахмурился. – Да, у меня мама, за которой нужен уход, но она со многим справляется самостоятельно, а Сонхи под присмотром докторов. Она сама решила продлить срок пребывания в центре, и я верю, что у неё всё наладится… И мы. Мы же только начинаем, понимаешь?

– Что начинаем? – у Чимина дрогнул голос.

– Жить. Ну, я надеюсь. Хотя в чудеса давно не верю.

– Я это… не думал тебя жалеть, не обижайся.

Но Хосок обижался и злился до изнеможения вовсе не на него. Ему хотелось обнять Чимина, но он не мог перебороть себя. Он хотел довести его до идеала и ненавидел это стремление сумасшедшего перфекциониста или… обычного труса. Тот Чимин готовился для него и должен был быть особенным. Но перемены обещали прийти нескоро. Этот Чимин скромно допивал кофе, шмыгал носом и… Хосок так устал ему лгать. Что да, бывали времена, когда он стеснялся его компании, что они и по сей день занимались вдвоём потому, что Хосок не смог объяснить друзьям, что танцевать всем вместе – ой, как здорово. Они не понимали, что за дружбу Хосок водил с неудачником, шарахались от него, начитавшись ещё и о «голубой начинке». И хотя Хосоку стало дико плевать на то, что о них думают, его точила та часть, о которой он умолчал. Часть о Хосоке, похожем на большинство.

И он не обязан был исповедаться, но сделал это.

Чимин чувствовал, что не могло быть иначе. Если бы они росли вместе, их бы не связывали понятия о внешности, их бы не могло раздавить мнение третьих лиц. Но они узнали друг друга тогда, когда глаза теряют особенное зрение и не видят за плотью ничего человеческого. А потому его реакция не произвела взрыва, взлетела искоркой и сгорела в темноте запоздавшей и натянутой улыбкой.

– Спасибо, что рассказал, – он похлопал Хосока по плечу.

– Ты не злишься? – ахнул Хосок.

– Ну, если бы я злился, то сейчас убежал бы в слезах, а ты кричал бы мне вслед…

Он процитировал фразу из известной дорамы, Хосок напел песню, и оба рассмеялись.

– Холодина… – заметил Чимин и потёр плечи.

– Да. Пора домой, – и Хосок замялся. – Пойдём ко мне?

– А можно? – глаза Чимина увеличились вдвое.

– Конечно. Только предупреди родителей.

– Кла-асс!

Первая ночёвка у друга – грандиозное событие. Чимин уже придумал уйму занятий, но растерял настрой, познакомившись с мамой Хосока и побывав в комнате Сонхи. Дома у Хосока не хотелось веселиться или смеяться до упада, здесь царила атмосфера великой скорби по сущему, и Чимин не решился её нарушить.

Они улеглись на одной кровати, долго болтали, глядя в потолок. Замерли. Послышалось сопение. Хосок придвинулся и прижался к Чимину, кажущемуся невозможно маленьким, вдохнул запах с макушки. Чимин пах, словно ребёнок, почти сладко. И так же быстро и сладко заснул, потому что умаялся на прогулке. Хосоку захотелось узнать, насколько у него мягкие губы. Это любопытство поедало его не одну неделю. И чем ждать, он предпочёл осторожно попробовать, сделав себе наилучший подарок.

И не смог. Поцеловал подушечки собственных пальцев и невесомо коснулся приоткрытых губ Чимина. Хосок хотел видеть его и чувствовать в тот момент, когда подарок всё же даст своё согласие.

========== Глава 11. Эталоны. ==========

Не так-то просто было объяснять маме, что Сонхи всерьёз взялась за устройство своей жизни и ни при каких условиях не хотела возвращаться домой. Честно говоря, Хосока это устраивало. В качестве ведущей тренингов в центре она выглядела для него той же потрясающей старшей сестрой, примеру которой он хотел бы следовать.

Он ждал её в комнате общежития, предоставленного специально для сотрудников. А дождавшись, обнял покрепче. Никаких синяков, посвежевший взгляд, снова выбеленные волосы, чуть грубоватые для девушки манеры. Белый халатик поверх голубого свитера. Она поблагодарила за посещение её скромных чертогов и села за столик, уронив голову на руки.

– За-до-л-ба-ла-сь, – пробубнила Сонхи и, взглянув на брата, озорно улыбнулась. – Но я очень рада, что ты пришёл.

– Ещё бы. Всё же ты такая молодец, я горжусь тобой, – похвалил Хосок.

– Да фигня вопрос, – подмигнула Сонхи и после длительной паузы уже не сияла прежним настроением, задумчиво засмотрелась на слетающий с ограды снег за окном. – Просто я знаю, чем закончится мой очередной выход отсюда. Мы оба знаем. Должны быть места-ловушки, из которых нельзя выбраться. В графиках и при соблюдении режима, чтобы с утра до самого вечера зашивался и как можно меньше думал. У тебя есть такое место…?

Она склонила голову и, кажется, нащупала в Хосоке слабость. Он же мгновенно подумал о клубе и опустил глаза. Почему он продолжал ждать смс от анонима, тренировался и не искал встречи с тем человеком, хотя вполне заслуживал на получение обещанной награды? Хотел ли он слышать искомую правду или дожидался каких-то неизвестных перемен?

– Возможно, что и есть, – Хосок пожал плечами и вытащил из рюкзака коробку с песочными пирожными.

– Мои любимые! – Сонхи похлопала в ладоши и подхватилась поставить чайник, закрутилась у шкафчика с разными сортами чая. – Ну, рассказывай, как там поживает твой замечательный друг?

– Чимин? Он в порядке, – ответил он и подпёр кулаком щёку.

– Надо же, какой исчерпывающий ответ, – недовольно отметила Сонхи. – Мне казалось, ты с ним в хороших отношениях, и лишь стоит тебя о нём спросить, как выльется роман тома на три.

Хосок натянул беспомощную улыбку. Чимин нравился и не нравился. Вызывал влечение и внезапный приступ брезгливости. Хосок метался от верхнего значения шкалы симпатии к нижнему. Иногда даже в течение одного часа. Чимин невольно затрагивал то, с чем Хосок не планировал иметь дел. В какой-то мере это даже злило.

– Мы начали заниматься танцами.

– Да ладно?! – девушка показала «класс». – Так держать, братишка. Если уж ты не собираешься танцевать, то научи его всему, что умеешь. У него больше шансов выбраться в люди, чем у нас.

– Как-то пессимистично, – наигранно всплакнул Хосок.

– Зато сущая правда. Разве мы благополучные ребята? Отнюдь. А Чимин, кажется, путный парень. Из него выйдет хороший танцор, если вы оба постараетесь.

Проглотив вспыхнувшую обиду, Хосок показал фотографии с репетиции. Они с Чимином дурачились на камеру, но сестра имела право видеть всё, что угодно.

– А этот милаха катит на настоящего друга… Поэтому не вздумай обижать его, уяснил? – она пихнула брата в бок и отправилась разливать кипяток по чашкам.