Текст книги "Не без греха (СИ)"

Автор книги: -Канамуля-

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Усевшись на парапет и прижавшись к тёплой стенке, он достал сигарету и с наслаждением затянулся. Боковым зрением заметил мельтешение поодаль: копошилась небольшая точка, обычный рабочий человек. Нет, необычный.

Тэхён разглядывал его ленные движения, наблюдал за тем, как он справляется с мусором, а затем поливает площадку со шланга и выметает жёсткой метлой грязь, чистит бордюры. Ему явно было на что пожаловаться, но как расслышать? Всё, что Тэхён знал о нём – имя и тело. Тело, которого он сторонился и лавировал по коридорам и лестницам, не желая попадаться, но неизбежно наткнуться на него в кабинках туалета или под лестницей, в подвале или открытой поздним вечером аудитории. Такое не впервой, и Тэхён ставил целью изучить омут. А какой в том толк, когда уже прилёг на дно?

Оглядев вскипающий под солнцем город, затенённую площадку сада, пустующую после прогремевшего звонка, Тэхён позволил себе вздремнуть. Остаток первого семестра слишком жаркий для учёбы, повседневности и даже для грядущих каникул.

…Он проснулся, почувствовав сомкнувшиеся на щиколотке чужие пальцы. Под униформой землистого цвета скопилось много бледного, и Тэхён смотрел на оголившуюся грудь по вине двух расстёгнутых сверху пуговиц.

Напротив него затаился подуставший зверь. Последовал обмен пытливыми взглядами. Тэхёну не стало яснее, что с ними не так. Почему всё развивалось так быстро, и стоило ли пытаться затормозить падающую гильотину.

А Юнги безразлично, он вёл пальцы выше, спотыкаясь о коленную чашечку, оставляя на ткани штанины белые царапинки, раскрытой ладонью упёрся в ширинку и придвинулся теснее. С губ Тэхёна слетел стон, он зацепился за воротник и, задрав подбородок, поинтересовался:

– Что ты делаешь?

Спросил не потому, что не знал или боялся, ему хотелось послушать иную версию.

– Понятия не имею, – нараспев ответил ему Юнги и лизнул родинку на нижней губе.

Они целовались изнурительно долго, волнующе, похабно. Юнги обхватил член Тэхёна, разрешил толкаться и вскоре поймал его прогиб, губами – стон, довёл до оргазма, искусав шею, велел слизать сперму с пальцев. Тэхён исполнил. Отстраняясь, он поймал страшную истину: в жестокости Юнги его превосходит.

Тэхён выяснил, что вечера Юнги проводил в другом месте. Из любопытства он как-то зашёл в его мастерскую, вдохнул запах плавленых проводов и прокашлялся, а затем деловито уселся на табурет. Юнги вник в его присутствие, когда закончил менять видеокарту, поднял рабочие очки на лоб и, присвистнув, спросил:

– Ого, какие люди. Что-нибудь сломалось? Кроме тебя, конечно.

Меткий выстрел. Тэхёна подкупала эта уверенность. Такому, как Юнги, вроде бы плевать, что между ними что-то бывает. Двойственная взаимность не давала им схлестнуться снова, но дразнила постоянно.

– Не знаешь, что у нас общего? – Тэхён согнул пальцами подхваченную со стола леску.

– Знаю. Ничего.

Как-то странно не сообразить, о чём завести разговор, не знать его корней, нолей в кошельке, не интересоваться происхождением, предпочтениями. Им приятнее оставаться в ролях виртуальных партнёров.

– Согласен. Как бы то ни было, что-то вынуждает тебя иметь несколько источников дохода. Судя по тому, как ты вёл себя в казино, могу предположить, что тебя круто колбасит от карт…

– Не только от них, – Юнги не поленился встать и включить кофеварку. – Всё, что даёт мне чувство, будто это я вертел мир на херу, а не он меня.

– Это не всегда оправдывается, верно? – заметил Тэхён. – Фортуна не очень-то любит твою компанию.

– Возможно. Но любит твою, – улыбнулся Юнги, холодно и почти ядовито. – Думаю, мы можем проверить.

– О, ну конечно. Поедем в Вегас и сорвём большой куш. Какими ещё банальностями ты меня накормишь?

Юнги подошёл и, взяв Тэхёна за руку, приложил к низу живота, захрипел:

– Мне бы хотелось кормить тебя чем-то другим, понимаешь?

Тэхён поднял томный взгляд и сглотнул. Кофеварка на фоне издала недовольный писк.

– Извини, техника меня ревнует.

За кофе Юнги неохотно поделился тем, как его мотало и вертело, и Тэхён слушал внимательнее обычного. Не проникся, но удивился тому, насколько Юнги отчаянный пёс.

– Выходит, вся суть твоей работы заключается в стремлении выжить. А сам ты не шибко исправился. Прискорбно.

– Эй, я и не собирался отказываться от своего образа жизни, – прищурился Юнги. – Но да, ты прав, сволотой был, сволотой и остался.

– Вот почему ты мне нравишься.

– Нравлюсь ли? – Юнги осмотрел Тэхёна, погладил его по коленке и выдержал паузу. – Ты должен знать: мы просто трахаемся.

Тэхён прыснул и тут же схватился за грудь, патетично выдыхая:

– Боже, моё маленькое девичье сердечко! Как мне это пережить?… – он успокоился и сухо добавил: – Брось, Юнги, я знаю, что между нами и на чём оно держится. Я сам на это согласился. Я люблю, когда твой член во мне, ты кайфуешь не меньше. По-моему, справедливый расклад.

– Почему меня это так заводит? – задался вопросом Юнги и, подтянувшись к Тэхёну, ностальгически заныл на ушко: – Давай на этот раз твой член во мне, м? Как ты на это смотришь?

Тэхён предпочёл не рассматривать, а соглашаться, используя предоставленную возможность. Он захлопнул дверь и перевернул табличку на «Закрыто», а затем смёл со стола всё лишнее и, подсадив Юнги, чуть не сожрал его поцелуем, оттянул нижнюю губу клыком и толкнулся в пах, добился открывшейся жилки на шее, впился и зарычал.

Торопливо избавляясь от одежды, они стукались зубами, царапались и в конце концов добились соприкосновения обнажённой плоти.

Актив? Пассив? Юнги делал ставки повсюду. Тэхён развернул его раком и опустился на колени, развёл половинки пальцами. Юнги выпятил зад и громко задышал, хватаясь за край стола, зажевал губу и дождался, пока Тэхён сломит его, впаяв пальцы в поясницу. Он толкнулся, Юнги запрокинул голову, сжимая его внутри.

Обидно от мысли, что какой-то мальчик с розовыми волосами может вот так его нагнуть и заставить кричать. Тэхён не слишком старается, не задвигает с надлежащим рвением, но его размера хватает, чтобы Юнги испытывал грязный кайф с примесью боли и стонал, в мольбе выпрашивая ещё.

Отодрал. Тэхён отодрал его, как не делали с Юнги уже давным-давно. Кончив, он сполз на пол, чтобы поймать брызги на лицо, облизнулся, сытый и довольный. Тэхён смазал каплю с острой скулы и улыбнулся.

Они вдвоём что-то значили.

***

На самом деле, на пользу Чимину не пошло.

Он не смог. Не смог досмотреть раунд, потому что на дух не переносит насилия (или ему было стыдно смешиваться с толпой орущих приматов). Так или иначе, он с великим усердием протиснулся между Юнги и Чонгуком и, извиняясь на ходу, без оглядки покинул какой-то безумный клуб, переходя на лёгкий бег. По дороге его стошнило.

Домой он вернулся около одиннадцати, в гостиной ожидали родители, держащие в руках по телефону. Заплаканные глаза матери стали стеклянными, отец готов был порвать его, как грелку. Выглядел Чимин хуже, чем просто неважно – потрёпанным, всклоченным и замыленным. Ему влетело так, как не влетало со времён младшей школы, за тот случай, когда он бродил по городу, обидевшись на то, что ему не купят собаку.

На этот раз все нотации были пропущены мимо ушей: Чимин обалдело смотрел перед собой и не слышал ни слова, словно накрытый медным тазом, за которым гремели тревожные сентенции. Всё его внимание, осознанность и чувства – зажались в клубок, а части от него так сбросили шкуру в том подвале, и Чимин чувствовал, как шепчутся между собой бывшие заключенные-почти психи, наркоманы и прочая шушера. Впечатлительность – не всегда праздник.

Он охотно согласился на все условия, на то, что каникулы проведёт дома и ни в какие поездки не отправится – наказан. О, ему так наплевать! Не дослушав последних предложений, Чимин дал отпор, затем рванул в комнату, закрылся и плашмя рухнул на кровать. Хотелось биться в истерике и кричать, лишь бы нависший ужас хоть немного ослаб. Раздробленное голодом и бегом тело ничего не просило. Чимин заглянул за пределы известной размеренной жизни, надышался тамошним амбре и отказывался верить в увиденное.

Как страшно. Нет, правда, может это сон? Опять? Нарочно ущипнув себя за бок, Чимин ойкнул и выругался. Отодвинув дурные мысли, он вернулся к Хосоку. Наверное, обознался. Мало ли Хосоков в городе? И вообще – не было никакого преследования. После того, как они с Хосоком попрощались, Чимин пошёл домой, заснул, вот так бросившись на живот, и не просыпался до самого утра.

…Он бы точно продержался на самовнушении о несбывшемся вечере, но родительские лица за завтраком говорили с точностью до наоборот: отец читал новости на планшете, сдвинув брови и иногда покусывая онигири, мама пыталась разглядеть в утренней передаче новый рецепт и попивала зелёный чай. Царило колючее молчание. Вчера Чимин в пылу наговорил всяких глупостей. Есть он не стал, извинился с низким поклоном и отправился на зачёт. Его не задерживали и не окликали.

«Оно и к лучшему», – решил Чимин, пусть его и больно резала бессмысленная конфронтация со старшими. У Чимина тоже есть причины на них обижаться.

Настроения, конечно, не завалялось ни на грамм. Взяв кофе в автомате у супермаркета, Чимин пешком отправился до университета по теневой стороне: на улице парило. Прогнозы обещали последний душный день и прохладные недели дождей. Тогда Чимин надеялся, что это снова будет беззаботное и любимое время.

С зачётом Чимин разобрался не на все сто, но мелкие недочёты преподавателя не волновали, он поставил подписи двум студентам и отпустил их с миром. Обрадованный результатом, Тэхён шёл за Чимином и пробовал понять, что с тем происходит. Обычно он отвечает на насмешки, нападки, убегает, извиняется, краснеет. Сегодня от него не дождёшься ровно никакой реакции, что ни сделай – одни безучастные глаза. Причина крылась в чём-то колоссальном, и Тэхёну не нравилось чувство, будто его это как-то волнует.

– Тушка, слышь…

Чимин упрямо двигался вперёд. Вероятно, он вообще забыл, что вышел с Тэхёном. Поэтому, оглянувшись, даже удивился.

– А?

– Не хочешь перекусить мороженым? Я угощаю.

– Нет, спасибо, – без промедления ответил Чимин и снова погрузился в свои мысли.

Тэхён оторопел, подбоченился и поджал губу. Чимин же решался на то, чтобы снова пойти и дождаться Хосока, а если тот не появится – выяснить у главного его адрес, притворившись, скажем, двоюродным братом. Когда котелок у Чимина варит с удвоенной силой, он отталкивается от реальных забот.

– Ты что, на диете? – прикрикнул Тэ и рассмеялся. – Неужели?

Чимин не ответил. Он игнорировал Тэхёна, его важность, статус… Всё это затмилось в один щелчок. Если бы кто-нибудь взял их фото – стремящегося разобраться с проблемами Чимина и оставшегося в одиночестве Тэхёна, то фото вышло бы чёрно-белым, а то и сепией, такое старое, как мир. Впервые Тэхён заметил, что под слоями жира и кожи у таких, как Чимин, находится не только скелет, но ещё и неоднозначный характер.

***

Глядя на это первые секунды, чувствуешь, как сохнет во рту. Ты уже глотал эту гадость, знаешь её на вкус, пережил достаточно, и вот опять. Гнал булыжник в гору, изодрал стопы, а тот возьми и рухни.

В раковине снова шприц. Потемневшая ложка с опаленной карамельной каймой. Хосок надел перчатку и быстро пихнул мусор в пакет, который тут же отправился в урну. За грязным зеркалом оставался всё тот же парень. Исхудавший, но с глазами, полными решимости, близкой к безысходности.

– Сонхи?… – голос мамы совсем рядом. – Ты дома?

Хосок успел схватиться за губку и порошок, сделал вид, что усердно чистит ванную. Впрочем, на деле не помешало провернуть это всерьёз. Чем он и занялся.

– Ох, сынок, оставь. Ты не знаешь, куда Сонхи ушла?

Хосок постарался не оборачиваться. Беспокоить её ни к чему.

– Когда она вернётся, передай, что я хотела с ней поговорить.

– Конечно, мам.

Послышался привычный скрип резины о паркет. Хосок глубоко вздохнул и продолжил уборку.

В доме тихо: мама вяжет, расположившись у окна. Не осталось техники и ценных вещей. В одиночку семейный бюджет обеспечивать сложно. Мамино пособие по инвалидности – не золотые горы, и на него Хосок закупает всё исключительно для неё. Волей-неволей ему пришлось бросить школу и найти работу, когда начались проблемы похлеще, а именно посадка старшей сестры на героин.

После долгой реабилитации прошло два сравнительно неплохих года, но она внезапно сорвалась. Хосока встряхнуло, он не был готов, ему казалось, что возвращение к танцам, также оставленным в прошлом, делает его счастливым. Теперь замкнутый круг обещал уложить повсюду противопехотные мины, на поле, уже развороченном в кашу.

Перед уходом на работу Хосок заглянул в комнату сестры, осмотрел тамошний беспорядок, застелил кровать и пинком задвинул под неё коробку из-под обуви, где раньше хранились дозы.

Он любил её, он ненавидел её, хотел, чтобы она исправилась и одновременно желал ей смерти. Самые страшные часы, часы ломки, когда её приходилось связывать ремнями и закрывать руками уши, чтобы не слышать криков. Мольбы полушёпотом: «Не выдавай меня, братик, слышишь? Не выдавай». Хосок не мог гарантировать ей безопасность, но видел понимание в глазах напуганной матери, которой тоже претила перспектива лечить её девочку, ведь она могла справиться сама.

Хосок всё ещё помнил, что пятнадцать лет назад жил в нормальной семье. Его отец – второй муж матери, занимался индивидуальным предпринимательством, но память о нём поблекла. С нуной Хосок никогда не ссорился, напротив, разница в шесть лет позволила им быстро поладить. Сонхи заботилась о нём всё то время, что работали родители, отводила в детский сад по пути в школу и забирала после. Сонхи пришлось рано повзрослеть.

Когда Хосоку стукнуло семь лет отроду, их всех постигло несчастье: отец вышиб себе мозги в этой самой комнате, и вернувшийся со школы Хосок стал тем первым, кто его нашёл. События смешались в кучу, и Хосок уверен, что не помнит деталей достоверно. Позже причиной самоубийства главы семейства Чон выдвинули версию о непогашенных долгах, но их оказалось не много, бизнес не хворал, никто так и не понял, что вынудило вполне успешного мужчину свести счёты с жизнью. Стоически пережив утрату кормильца, госпожа Чон бралась за работу с удвоенной силой.

Спустя пять лет она серьёзно пострадала при несчастном случае. Будучи инженером, совершала выезд на стройплощадку высотного здания, где оказалась невовремя и попала под сорвавшийся бетонный блок, нижняя часть туловища оказалась раздавленной напрочь, ей ампутировали остатки ног и не пророчили долгих лет, но она чудом выкарабкалась.

Денежная компенсация и помощь государства Хосока и Сонхи не интересовали, следующие полгода им пришлось несладко во всех смыслах: Хосок ходил, точно контуженный, Сонхи пропадала на подработках и стремилась за ним присматривать, контакты с внешним миром ослабли. Единственная родственница – мамина сестра, живущая в соседнем городе, отказалась оказывать племянникам поддержку, потому что страдала от хронического алкоголизма. Дети справлялись самостоятельно. Хосок ни за что не хотел бы прожить это время заново. Ног вроде бы не стало у матери, а едва ходили они с сестрой.

…В прихожей осталось висеть их общее семейное фото, которое мама снимать не разрешила. Каждый раз, покидая квартиру, Хосок задерживал взгляд на пластмассовой рамке и надтреснутом в уголке стекле, каждый раз лица на фотографии из улыбчивых и нежных превращались в обезображенные и подтёкшие. Были ли они когда-нибудь по-настоящему счастливы?…

Хосок верил, что их беда не настолько страшная, выдержать её можно: сестру поместить в наркологический диспансер, с матерью снова побыть с неделю рядом, взяв отпуск, чтобы легче перенесла отсутствие дочери. На словах звучало проще, на деле напоминало игру в дженгу, и той самой башней становилось терпение Хосока.

Всего несколько тренировок в неделю, остальные часы отдавались посменной работе, тяжёлой, изнурительной физически и морально. Хосок вкалывал в столовой фастфуд-ресторана, механически отправляя жареные котлеты на прогретые кунжутные булочки, засыпая бумажные конверты картошкой фри. Иногда ему приходилось подменять коллег или стоять за кассой, выползать в выходной за бесплатно, брать дополнительные часы в качестве уборщика или вести учёт пропавшим граммам продуктов. В общем, работы и скотского отношения хватало. Поначалу Хосок часто плакал, но вскоре свыкся. Запах жжёного масла и жира настолько въелся в его мозг, что вызывал рвотные позывы, поэтому сам Хосок никогда не питался в местах подобного типа.

Очередная двенадцатичасовая смена закончилась, он захлопнул шкафчик и поставил отметку в графике, тщательно умылся и засобирался на выход. Те парни, с которыми он подружился на танцах (возобновил хобби со школы и потому, что рутина сводила с ума) часто звали его погулять вместе, расслабиться. Как ни пытался Хосок влиться в компанию, выходило из рук вон плохо, ему мешало то, что он растерял беззаботность, не поддерживал мнений о смыве денег на безумства, его полюбовно прозвали «старичком», но своим среди чужих Хосок себя так и не почувствовал. В который раз коротким сообщением отказавшись от предложения прошвырнуться, он сунул телефон в карман.

На подходе к дому услышал голос Сонхи, бросился вперёд и замедлил шаг. Сестра на эмоциях выясняла отношения с каким-то мужчиной, скорее всего, новым дилером. Вряд ли их дела ладились. Возможно, она уже успела насобирать долгов, слетев с неплохой работы и не имея заработка. Хосок оставался хладнокровным наблюдателем до тех пор, пока нуна не вылетела на клумбу с цветами: собеседник врезал ей в челюсть и потёр кулак, громыхая басом.

– Ты, сука, своего места не знаешь!

– В чём дело? – Хосок немного жалел, что вмешался.

– А ты ещё кто? Иди, парень, тебя это не касается.

– Я её брат.

– О, как интересно, – дилер смягчил тон, позволил Хосоку поднять сестру, закурил. – Значит, тебе не надо объяснять, как у нас дела делаются, да? Твоя поганая сестричка объебала моего босса и слила с его счёта кучу бабла. Я всего лишь контролирую, чтобы она возвращала денежки, а за хорошее поведение даю ей лекарство. В общем, примите к сведению, молокососы.

Мужчина спокойно докурил и уехал. Сонхи отвернулась, чтобы не смотреть брату в глаза, пряди крашеных белых волос залепили взмокшее лицо, её бил озноб, на ногах она держалась едва.

– Как давно ты кололась? – сквозь зубы процедил Хосок.

– Два… Два дня назад.

Конечно, её уже ломает, потом начнёт рвать и разрывать. Колеблясь, Хосок нервно жевал губы. Он хотел позвонить, куда следует, осознав, что момент подходящий. Но Сонхи вдруг набросилась на него, озверев, вцепилась зубами в плечо и выбила телефон из рук, повалив на землю. Несколько минут они катались по асфальту, Хосок вынужден был применить силу, иначе бы Сонхи попросту выколола ему глаза. Максимально осторожно приложив её кулаком, он стянул ремень с джинсов и быстро обвязал запястья, сел на ноги, чтобы не брыкалась, дотянулся до телефона. Она ведь могла и себя покалечить.

Сонхи заплакала. Губы, покрытые кровавыми трещинками, зашевелились.

– Братик… Пожалуйста. Не надо. Они делают мне плохо, Хосок, эти твари меня сожрут! – она бредила, внезапно завизжала: – Да я лучше сдохну, чем отправлюсь туда снова! – и слёзно протянула: – Прошу-у.

Её чистые большие глаза. Дни, что он провёл с ней, ночи, которые он выплакал, обняв её и жалуясь на то, как скучает по маме… Сестра всегда успокаивала его, жалела, она работала, чтобы он мог учиться, и даже успевала помогать с уроками. Когда Хосок подрос, однажды она сказала ему (уже на волне прихода): «Мы оба отбитые, прикинь? Какая ещё семейка настолько весёлая? Папик-жмурик и безногая мама, а у нас, наверное, когда-нибудь поедет крыша!».

Без наркотиков Сонхи всегда была сильной, улыбчивой и умеющей поддержать младшего брата, именно она подсказала, что танцы – его стихия. Он мечтал быть похожим на неё.

Но не хотел увидеть, как она разлагается.

– Сонхи, я люблю тебя.

– Я тебя тоже, – она посмотрела с надеждой.

– И поэтому позвоню им.

Надежда рассыпалась. Плач навзрыд, рёв, стенания. Хосок сдержал слёзы, проговаривая в микрофон фамилию и адрес. Сонхи забилась в припадке, и Хосок зажал ей рот рукой. К моменту, когда прибывшие врачи делали ей инъекцию успокоительного, Хосока тошнило. Ему предстояло заполнить необходимые бумаги и снова взять на себя ответственность.

Он не мог выразить того, насколько устал.

Отпуск Хосок всё же взял, объяснил маме, что у Сонхи небольшой срыв и продержат её недолго. Лгал убедительно, как мог. Тем же вечером его на задний дворик работы вызвал особый гость (менеджер в трясучке передал, что Хосок может вести разговор столько, сколько потребуется).

Насторожившись, Хосок вышел. Накрапывал дождик. Перед блестящей от воды машиной стоял высокий джентльмен в тёмно-синем костюме, по обе стороны от него замерли двое телохранителей. Один из них – крупный, как Голиаф (именно он недавно угрожал Сонхи), второй выглядел стройнее и моложе – держал зонт, его Хосок прежде не встречал.

– Чон Хосок, значит, – заговорил приятный мужчина в центре.

– Д-да…? А вы кто?

– Зови меня мистер Зет, – он представился так искренне, будто это его настоящее имя, каким мама могла ласково называть его в призыве к объятиям. – Вышло кое-какое недоразумение.

У Хосока застучала челюсть. Он спал и видел, как к его глазам приближается дуло пистолета. Но мистер Зет продолжил обходительно излагать мысли:

– Мне не очень нравится, когда мои счета пустуют, Хосок. Я человек честный и здравомыслящий. Понимаю, что ты не можешь оплатить долг своей сестры так сразу. Кстати, Кён вёл себя с Сонхи неподобающим образом, и он приносит свои извинения, – Зет сурово посмотрел на него. – Да, Кён?

– Приношу свои извинения, – буркнул тот.

– Манер у этой скалы не хватает, что поделать, – пожал плечами мистер. – Короче говоря, Хосок, я хочу предложить тебе способ уладить денежный вопрос между нами быстрее и проще. Бонусом ко всему – я смогу приоткрыть тайну смерти твоего отца, тайну несчастного случая с твоей матерью.

Он незаметно достал золочёную визитку и протянул Хосоку. Тот сжал её пальцами, зрачки его сузились, он не такой уж идиот, чтобы вестись на блеф какого-то расфуфыренного авторитета.

– Вы имеете к этому отношение?

– Может да, – задумчиво произнёс Зет и игриво подмигнул, – а может и нет. В любом случае, если тебя заинтересует, свяжись со мной в ближайшие двадцать четыре часа. А если нет, Кён будет приезжать за двумя сотнями тысяч вон каждое воскресенье, и мне будет категорически всё равно, как ты их достанешь, – он аккуратно поправил Хосоку воротник и смахнул влагу с плеч. – Я знаю, где твоя мать, я знаю, где твоя сестра.

Гости тихо удалились без прощаний.

Хосок немного продрог, взглянул на заплаканную дождём визитку, на исчезающие вдали красные фары авто. Как бы он ни крутился, такой суммы каждую неделю ему ни за что не достать.

Совсем скоро он позвонил.

========== Глава 7. Консервные банки. ==========

Каникулы созданы для развлечений. Или хотя бы для отдыха. А если удаётся совместить и то, и другое, то можно смело заявить – время тратится не впустую.

Тэхён спускал деньги, кутил, встречался с Юнги, но не состоял с ним в отношениях, это здорово облегчало им жизнь: можно было спать, с кем захочется и не выносить друг другу мозги. Не пара. Если у одного нет времени даже на быстрый перепихон, второй обязательно находит альтернативу. Пожалуй, они подходили к вопросу о сексе рационально и часто замечали, что сходятся по многим вопросам вообще. Юнги шутил, что они могли бы стать братьями. Тэхёна не пугало даже это: он смог бы лечь и с родственником. Сумасшедшинка оставалась одной из его приятнейших черт, которая билась искажением в Юнги, никогда не бывшего пай-мальчиком. Их туго стягивало.

Юнги бросил одну из работ, аргументировав просто: «Гребанные ваши каникулы». Он часто созванивался с неким Намджуном и спрашивал, когда тот уже подыщет маломальски годное занятие, поскольку день уплаты долгов приближался неминуемо, а денег не хватало. Тэхён не предлагал помощь лишь потому, что Юнги запретил и пытаться.

– Я не буду доить тебя, как золотую корову. Такое не по мне, я должен чувствовать, что вкладываюсь.

– Могу платить за секс, – подмигнул Тэ.

– Ни воны от тебя не возьму, – Юнги ухватил его за воротник и сердито прошипел по слогам, – ни во-ны. Усёк?

И виной тому не гордость. Ещё один долг, ещё одна жила. Юнги попросту не потянет, если начнёт, чует, где провалится в зыбучие пески.

Тэхёну дико нравилось время, когда они гуляли только вдвоём, закидываясь дешёвыми лекарствами, а потом ловили огоньки на автостраде, бежали наперегонки по обочине моста, смеялись и держались за руки. Прочь из дому допоздна, телефон отключен, мозги выпущены на свободу. Мир становился прекрасным, нет – лучшим, он превращался в человека и обнимал, обнимал, обнимал. Вместе они выглядели уместными и нужными, не то, что остальные, скучные и забитые правилами двуногие монолиты.

Как-то они взобрались на фуру, уснувшую на автостоянке, и Юнги закурил. Искрящееся оранжевое огниво при затяжке напоминало кровь. Тэхён смотрел, приоткрыв рот, точно на седьмое чудо света.

– Держи, – Юнги закашлялся и передал бычок.

– Что это?

– Гашиш. Параша, правда. Не пробовал ни разу?

– Обижаешь.

Тэхёна разморило, он затянулся и закатил глаза. Под дурью реальность воспринималась грандиозной галлюцинацией, прогулкой по калейдоскопу и мягким коридорам. Тэхён больше не зависим от мнений и рейтингов, он эфемерный никто и мнения ему не указ.

– Так уныло, – выдохнул он и заулыбался, роняя голову на подставленное плечо.

– Что именно? – Юнги перенял бычок.

– Я не хочу жить так, как живу, но в других условиях не очень-то себя представляю.

Под фонарём скопились клубы мошкары, Тэхён видел в тех кругах маленькие волны, наплывающие друг на друга, почти Инь-Ян.

– Не, Тэхён, в других ты не протянешь долго. Поверь, я видел похожих, которые загонялись от скуки, скажем, метадоном, а потом.. – он помотал головой. – Бля, нет. Даже вспоминать не хочу. Помойные крысы и то заслуживают больше уважения, чем опустившиеся звёздочки.

– Так я, по-твоему, «звёздочка»? – Тэхёна насмешило слово, он залился беззвучным ненормальным смехом, его тут же подцепил Юнги.

Несколько минут они смеялись, как угорелые, а люди, изредка проходящие по тротуару вдали, озирались на них и прибавляли шагу. Боялись напороться на отпетых маньяков.

– Блин, сейчас так хорошо, всегда бы так… – блаженно протянул Юнги, откидывая убитый косяк.

Он повалил Тэхёна на спину, нашёл его губы и долго обсасывал язык, наслаждаясь его пальцами, ковыряющими макушку и шею.

Под ними стыл ребристый холодный металл контейнера, ниже асфальт, а свысока, за миллионы световых лет, умирали звёзды. Юнги отпускал замедленно, течение времени шло вспять. Проводя языком по шее Тэхёна, спускаясь к ключице, он уходил в прошлое, в годы, где бегал по улицам сухощавым подростком, в месяцы, где плакал и минуты, где кричал младенцем. Тэхён напоминал ему о чём-то очень важном, что Юнги упустил по невнимательности. Ладонь легла на грудь. Сердце Тэхёна колотилось быстро-быстро. Горячий, как все, как и предыдущие, кого приходилось ласкать, но его дыхание другое.

Все эти нелепые обострившиеся чувства ни к чему. В изменённом состоянии сознания они разве могут быть и частично правдивы?

Гашиш и впрямь попался неважный.

***

Однажды Юнги присмотрелся к Тэхёну внимательнее и пригласил его в особое местечко, рассчитывая, что тот созрел.

– Что ещё за местечко? Я там везде побывал.

Они лежали на кровати голова к голове и наблюдали за тем, как лениво вращаются лопасти вентилятора на потолке. После секса мучила жажда, и Юнги взял из холодильника по пиву, кинул Тэхёну банку.

– Вряд ли ты туда попал бы. Это закрытый клуб, веселуха происходит там только по пятничным вечерам.

– От такого заведения должны быть одни убытки.

После щелчка пена потекла Тэхёну по пальцам, Юнги покачал головой, улыбнулся неумёхе и слизал лишнее.

– Чем реже человеку давать дозу, тем больше он её хочет, разве нет? – мягко возразил он.

– Да, наверное. Не туда ли меня однажды не пустили, потребовав какую-то крутую карточку? – припомнил Тэхён, лишь единожды его вышвырнули, не приняв и толстенной пачки баксов.

– Подвал между ресторанчиком «Зеро» и пабом «Мьюз».

– Да, точно! – закивал Тэхён и поморщился. Он не особенно любил пиво и всё то горькое, что нравилось Юнги, но пил из солидарности. – Так расскажи, что там.

– Лучше по ходу дела, такое видеть надо.

– У тебя, выходит, есть карта? – Тэ придвинулся и заискивающе посмотрел. – И по какому критерию их раздают?

– Выбор тамошнего хозяина, один чёрт знает его критерии. Короче, карта, которую надо заслужить, – Юнги допил залпом и смял жестянку пальцами.

Он подсел к Тэхёну со спины и обнял. Всё же лучше там, где тепло или жарко, с человеком, телом и его сосудами-венами. Тэхён не являл собой абсолюта мечтаний, Юнги не считал его глянцевой моделью или недостижимым идеалом, он мог пренебрегать Тэхёном и его красотой, и Тэ чувствовал себя с ним на равных, всего лишь крохотной точкой, расползающейся по однотонному пульсу. А потому спокойно. Но не так, как старики, сидящие в креслах-качалках на верандах в летний вечер, а так, как двое сумасшедших, севших на краю пропасти и ждущих, пока начнётся шторм.

Раскачивало.

Всего лишь руки, сползшие с груди Тэхёна на живот. Он громко вздохнул, сжимая пронырливые пальцы Юнги.

– Что будешь делать, когда расплатишься с долгами?

Относительно него – вопрос почти риторический, а потому ответ они выдохнули синхронно.

– Ничего?

– Ничего.

Тэхён рассмеялся.

– Именно, – Юнги прижался губами к сухожилию на чужой шее, голос поплыл ниже. – Я никогда не смогу расплатиться.

– И тебя убьют.

– Тем лучше. Значит, не зря жил.

Идиот. Он не стремился, не сожалел и совсем не испытывал к себе жалости.

– Хорошо, я пойду с тобой, – Тэхён ощутил, как на копчик давит стояк, слова приходилось толкать из глотки. – Не в смысле, на тот свет, а в этот, как его там…

– Клуб «Хель», – промурлыкал Юнги. – Договорились, только сначала я хочу послушать, как ты стонешь…

Юнги обхватил его член и медленно задвигал рукой. Тэхён наркотически зависимый, когда возбуждён, он прикусил губу, уронил макушку на плечо Юнги и отчего-то улыбнулся. Им не хотелось выбираться из кровати. Она – самое безопасное место на планете, когда есть крыша над головой. Гипотетически, убить могли и Тэхёна, если бы вдруг застали их вместе. Тэхён представлял, как их пристрелят из пистолета с глушителем, и на простынях расплывутся огромные алые пятна, перекроют пятна спермы, а они останутся остывать вдвоём и, возможно, друг в друге. Полицейские и репортёры будут безмерно счастливы застать двух педиков на пороге преступности и разорвут эту новость, как гиены.