Текст книги "Маска (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

  Он прикрыл глаза и мягко подался мне навстречу. Наши губы слились, и я затрепетал, охваченный сладостным чувством. Это был почти невинный поцелуй, но радость, омывшая мою душу, была огромной. Он отстранился – удивленно и почти испуганно, и я вдруг понял, что он никогда раньше не делал этого с мужчиной.

  – Тебе лучше уйти, – сказал он, учащенно дыша и неотрывно глядя на меня.

  – Хорошо, я уйду. Просто обещайте мне, что не будете появляться на улицах Рима без надежной охраны. Есть люди, которые ненавидят вас, а я успел убедиться, что даже высокое положение не может защитить от их ненависти...

  – О ком ты говоришь?

  – Полагаю, вы и сами сможете догадаться. – Я встал, собрал свою одежду, набросил на плечи плащ и снова повернулся к нему. – Вы вполне уверены в людях, охраняющих вас?

  – Это преданные люди моего отца и испанские гвардейцы, которых я привез с собой. – Он хотел еще что-то добавить, но колебался. Я терпеливо ждал. – Знаешь, будь моя воля, я вернулся бы в Испанию, но отец связывает со мной надежды на возвращение Церкви ее владений, поэтому я пока не могу уехать.

  – Тогда не доверяйте безоглядно тем, кто вас окружает, – сказал я. – Спокойной ночи, ваше сиятельство.

  – Андреа... – Он нерешительно улыбнулся. – Спасибо за совет, и... Ты ведь еще вернешься?

  – Если вы захотите меня видеть – непременно.

  – Я должен обдумать то, что ты сказал. Хорошо, ступай.

  Я вышел за дверь, поймал на себе хмурый и подозрительный взгляд дежурившего в приемной гвардейца и пожал плечами, надеясь, что меня можно принять за обычного слугу знатной особы. До своей комнаты я добрался почти бегом. Раздевшись, я повесил еще не высохшую одежду на каминную решетку и, наскоро ополоснув лицо и руки в тазу с остывшей водой, бросился в постель.

  Визит к Джованни наполнил мою душу новыми переживаниями. Я по-прежнему испытывал извращенную, мучительную страсть к Чезаре, но то, что я чувствовал по отношению к его брату, было намного более тревожащим. Скорее, это были зачатки пугающе глубокого чувства, хрупкая странная связь, не сознаваемая еще ни им, ни мной самим. Робкое прикосновение к его губам – ничего не обещающее, просто внезапный порыв душевной близости, желание защитить его и самому укрыться в его спокойствии... Я волновался за него, убеждая себя, что это лишь простая симпатия и стремление оградить герцога от возможной опасности, но когда я думал о нем, мое сердце невольно замирало.

  Завернувшись в одеяло, я томился без сна, почти бессознательно шепча имя Джованни, пока не услышал в коридоре шаги моего господина. Чезаре заглянул ко мне в комнату, и я притворился спящим, молясь, чтобы ему не вздумалось будить меня. Он прикрыл за собой дверь и направился в свою спальню.

  Утром мы вдвоем завтракали в его гостиной, и Никколо молча прислуживал за столом. Чезаре держался невозмутимо и был почти весел, развлекая меня разными невинными шутками. Трудно было поверить, что этот человек накануне вечером предавался самым гнусным порокам. Он старательно обходил любые намеки на то, что произошло в замке Ангела, и на свои дальнейшие приключения прошлой ночью. Я чувствовал, что неведение в данном случае для меня предпочтительнее знания.

  Как бы между прочим Чезаре заметил, что через два дня, в среду, святейший папа назначил очередное заседание консистории, на котором будет избран легат для участия в захвате замков Вирджинио Орсини и его сына. Он был почти уверен, что легатом выберут именно его.

  – Вам и так приходится часто рисковать своей жизнью, монсеньор, – заметил я. – Если Орсини окажут сопротивление, не хотел бы я, чтобы вы оказались в опасности.

  – Успокойся, Андреа. Это будет увеселительная прогулка. Мужчина должен хотя бы изредка участвовать в сражениях, иначе он не мужчина. Несомненно, армию поведет мой бестолковый брат Джованни, а с ним его друзья вроде Гвидо де Монтефельтро и Фабрицио Колонна, в таком случае им понадобится человек, умеющий командовать войсками, даже если это будет кардинал-легат.

  Чезаре не угадал: папа назначил легатом престарелого миланского кардинала Лунати, и в тот же день торжественно передал герцогу Гандии командование армией Святого престола. После торжественной литургии его святейшество благословил знамена Церкви и предводителей войска, и Джованни Борджиа, преклонив колена, произнес торжественную клятву знаменосца и главного капитана Римской церкви.

  Я стоял у дверей в толпе придворных и видел, как исказилось ненавистью бледное лицо Чезаре. Меня снова охватил страх, и когда после церемонии мой господин велел мне сопровождать его в поездке по городу, я воспротивился. Он некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова, затем презрительно усмехнулся и приказал использовать выпавшее мне свободное время с пользой. Отыскав на полке в своем кабинете склянку с белым порошком, он высыпал в маленький флакон несколько тонких кристалликов и протянул мне.

  – Попытайся добраться до сиятельного герцога Гандии, – проговорил он. – Этот порошок можно всыпать в вино или незаметно подмешать в пищу... Все зависит от твоей ловкости и везения, мой ангел.

  Он наклонился, прижал меня к себе и поцеловал долгим страстным поцелуем. Его рука скользнула мне под рубашку. Я застонал, подумав, что он возьмет меня прямо тут же, на столе, но он оттолкнул меня.

  – Сначала дело, Андреа.

  – Ты же знаешь, твоего брата хорошо охраняют, – прошептал я, – а сегодня он весь день будет занят осмотром войск и орудий... К тому же я не вхож в окружение герцога Джованни.

  – Придумай что-нибудь. Но если ты не сумеешь выполнить задание, я не стану винить тебя. Просто подожду еще немного, и тогда справлюсь с этим сам.

  – Джованни уезжает на войну, – напомнил я. – Может быть, его убьют там, и тебе не придется брать на душу грех братоубийства.

  – Неплохая мысль. – Он зло усмехнулся. – Эта никчемная жизнь не должна продолжаться, и провидению давно пора было об этом позаботиться. В любом случае, тебе стоит попробовать.

  Взяв маску и завернувшись в плащ, он покинул меня, и я без сил упал в кресло. Мое сердце стучало так, что грозило выпрыгнуть из груди, в ушах шумело. Поднеся к глазам страшный флакон, я некоторое время тупо разглядывал его, затем спрятал в карман и отправился к комнатам герцога Гандии.

  Конечно, я его не застал. Вместе с Гвидо де Монтефельтро он отправился готовить войска к выступлению, и мне сказали, что до вечера он, скорее всего, не появится. Некоторое время покрутившись в приемной, я спустился во двор, где разместились орудия артиллерии. Пушки весьма занимали меня; до этого я видел их только издали у французов, а теперь представилась возможность не только посмотреть, но и расспросить, как они действуют. Жаль, не удастся посмотреть их в деле... Я быстро нашел герцога Джованни, окруженного толпой вооруженных дворян в доспехах, и старался не упускать его из виду, пока один из артиллеристов объяснял мне принцип работы пушки.

  Неожиданно для себя самого я обнаружил, что Джованни не слишком интересует меня как объект слежки. Мне просто нравилось смотреть на него. Он переходил от одного отряда к другому, осматривал лошадей и оружие, но чувствовалось, что он не большой знаток военного дела. Пушки заинтересовали его почти так же сильно, как меня. Подойдя к стоящему на лафете орудию, он склонился, проверяя, хорошо ли вычищено дуло, и герцог де Монтефельтро стал что-то говорить ему. Я неотрывно смотрел на его склоненную голову, на каштановые кудри, падающие на лицо, на тонкую руку, лежащую на бронзовом стволе пушки, и мне не нужно было ничего, кроме одного его взгляда.

  Джованни выпрямился, кивнул своим спутникам и вдруг, словно что-то почувствовав, обернулся и посмотрел прямо на меня. Я вздрогнул, словно пронзенный молнией, встретившись с ним глазами. Он узнал меня и улыбнулся – так просто и открыто, что у меня защемило сердце. Спохватившись, я поклонился, не в силах отвести взгляда от его лица, и ощутил, как к моим щекам приливает кровь. Все это заняло не больше мгновения, но это мгновение сделало меня счастливым.

  Если бы я только мог подойти к нему, дотронуться до его пальцев, сказать ему... Что сказать? Что его брат дал мне яд, чтобы я отравил его? Что Чезаре надеется, что его могут убить во время похода? Что я боюсь, смертельно боюсь за него? Что я готов принять на себя гнев Чезаре, лишь бы ни единый волос не упал с его головы? Я не знал, но все это были не те слова, что я должен был бы сказать...

  Осмотрев войско, Джованни распустил солдат и отправился ужинать, предупредив Гвидо и остальных дворян, что завтра утром армия должна выступить из Рима. Я крутился поблизости и слышал его слова. Выходит, он собирается рано лечь спать, решил я и направился прямиком в его покои. В приемной уже толпились люди, в основном дворяне при оружии, но я уселся в кресло и стал ждать, не обращая внимания на недовольные взгляды дежурных гвардейцев. В конце концов, у всех посетителей были равные права.

  Герцог вернулся поздно; я почти задремал, усыпленный тихим гулом голосов и теплом, когда шум стал сильнее, а затем прекратился. Джованни вошел в приемную, поговорил с несколькими ожидавшими его людьми, потом огляделся, и я догадался, что он заметил и узнал меня, однако ничего мне не сказал. Он пригласил одного из посетителей к себе в кабинет, велев остальным дожидаться своей очереди. Наконец последний из его визитеров вышел из кабинета, но я все еще ждал. Герцог вышел и недоуменно посмотрел на меня.

  – Андреа, я думал, ты уже ушел.

  – Но я ведь так и не успел поговорить с вами, ваше сиятельство.

  – Вообще-то я уже собирался ложиться спать, но можешь пойти со мной, я выслушаю тебя по дороге.

  Он направился в спальню, я последовал за ним, не уверенный, что смогу сказать все, что нужно.

  – Ваше сиятельство, – начал я, – я хотел пожелать вам успешной кампании...

  – Хорошо, спасибо. Сомневаюсь, что Орсини выстоят против пушек. Кстати, как они тебе понравились – я имею в виду пушки, а не Орсини?

  Я улыбнулся.

  – Говорят, это мощное оружие, способное пробить брешь в стене крепости.

  – Именно на это я и рассчитываю. Из меня командующий никудышный, а вот Гвидо де Монтефельтро – бывалый вояка, но ведь ты не расскажешь ему, что именно на него я возлагаю главные свои надежды? Для всех я – главнокомандующий войском папы.

  – Вы доверяете герцогу Гвидо?

  – Почему бы нет. – Он пожал плечами, снял камзол и рубашку и велел лакею принести теплой воды. Пока он умывался, я нерешительно переминался с ноги на ногу, не желая говорить при слуге. Джованни между тем продолжал:

  – Отец говорит, никому доверять нельзя. Он рассказывал мне, как те же Орсини предали его, когда французы подошли к Риму. Политика – это игра, а я, к несчастью, не понимаю ее правил.

  Он завернулся в протянутое слугой полотенце и, надев ночную рубашку, нырнул в кровать.

  – Черт возьми, холодно, – пожаловался он, стуча зубами и натянув одеяло до самых глаз. – Я же просил хорошо согреть постель, раз уж на сегодня пришлось отказаться от женского общества!

  Последняя фраза относилась к лакею. Тот подбросил в камин еще дров и сказал:

  – Ваше сиятельство, перед самым вашим приходом я вытащил из вашей постели камни, потому что они уже начали остывать.

  – Болван, ты, должно быть, положил их туда еще днем? Ладно, ступай. И не смей больше тревожить меня, я устал.

  Слуга вышел, и Джованни обратился ко мне.

  – Сегодня ты ходил за мной почти целый день.

  – Вы наблюдательны, ваше сиятельство.

  – Сядь сюда, я не могу смотреть, как ты расхаживаешь перед камином. Ты шпионишь за мной? Кто поручил тебе это делать?

  Я подошел и хотел сесть в кресло, но он указал на свою кровать.

  – Знаешь, я подумал... ты можешь сесть прямо сюда. Пожалуй, так будет теплее.

  – Ваше сиятельство, я лучше постою...

  Он решительно взял меня за руку и дернул к себе, заставив опуститься на край постели рядом с ним.

  – Вот так. А теперь говори.

  – Я не шпион, – сказал я. – Просто мне известно кое-что, и я беспокоюсь за вас. Вы отправляетесь на войну, и я не знаю, что будет для вас лучше – вернуться с победой или с поражением. Главное, чтобы вы просто вернулись...

  – В чем дело, Андреа? Вот уже второй день ты пугаешь меня, не открывая причины, по которой я должен остерегаться. Между тем, мне кажется, что дело серьезное. Я не люблю тревожиться по пустякам.

  Я протянул руку и мягко коснулся его пальцев.

  – Я знаю, что должен рассказать все. Но вы не поверите мне.

  Он внимательно посмотрел мне в глаза, его пальцы переплелись с моими.

  – Если у вас нет собаки, заведите ее, – сказал я. – Пусть она пробует все блюда, которые вам предстоит есть. Будет даже лучше, если ваш повар будет готовить еду при вас, потому что есть яды, убивающие медленно – в течение недель, а то и месяцев. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Человек, желающий вам смерти, прекрасно разбирается в ядах.

  – Неужели Лукреция? – изумленно спросил Джованни, подавшись вперед. – Но я считал, что она не держит на меня зла, даже напротив... О, женское коварство!

  – Успокойтесь. Хотя вам лучше будет не навещать больше вашу сестру.

  – Какая глупость! Она любит меня, а я люблю ее.

  – Беда в том, что и ваш брат ее любит.

  – Чезаре!

  – Вы правы. У вас есть опасный враг, ваше сиятельство.

  Он медленно покачал головой.

  – Чезаре никогда не питал ко мне теплых чувств. Особенно он невзлюбил меня после того, как умер наш сводный брат Педро, и мне перешли его титул и невеста... Но откуда ты знаешь так много?

  – Позвольте мне не говорить этого. Я должен был всего лишь предупредить вас.

  – Чего ты хочешь за свою услугу?

  У меня перехватило дыхание.

  – Это не услуга, ваше сиятельство. Я делаю это потому, что вы мне нравитесь, потому, что вы не такой, как другие. Потому что я... – Я в ужасе и смятении осознал, что едва не признался ему в своих чувствах, и проговорил, краснея. – Хотя это неважно.

  – Ну... – Он замялся, сжав мои пальцы. – Какая разница, как ты это назовешь. Чего ты хочешь?

  – Я хочу назвать вас по имени.

  Его длинные ресницы дрогнули, скрывая выражение глаз, он молча кивнул.

  – Джованни, – прошептал я, чувствуя, как к глазам подступают слезы, – Джованни...

  Он продолжал смотреть на меня, потом поднял руку и коснулся моей щеки.

  – Почему ты плачешь? – с удивлением спросил он. – Я еще жив и умирать не собираюсь.

  Что я мог ему ответить? Мне так хотелось его близости, его тепла, его объятий... но это было невозможно.

  – Закройте глаза, – тихо попросил я. Он смущенно улыбнулся, но выполнил мою просьбу.

  Наклонившись, я замер в дюйме от его лица, ловя губами его быстрое и взволнованное дыхание, а затем припал к его рту поцелуем. Он изумленно вскрикнул, затем его крик перешел в тихий стон, и он вцепился в мою руку. Мой язык проник к нему в рот. Задыхаясь, он отвечал мне, почти не сознавая, что делает. Я видел, что ему было хорошо, и это заставляло меня дрожать от страсти. Наконец он отпустил меня и отстранился, тяжело дыша. Его темные глаза были огромными, блестящими и почти испуганными.

  – Нет, – еле слышным шепотом произнес он. – Я не могу... Я не такой... Господи, что это на тебя нашло? Оставь меня, я хочу побыть один.

  Я встал, сгорая от стыда, ужаса и любви. Он не должен был видеть моих мучений, и все же его быстрый взгляд скользнул по низу моего живота, оценив твердую выпуклость в штанах.

  – Простите меня, ваше сиятельство, – сказал я.

  – Можешь звать меня просто по имени. Считай, что мне это понравилось.

  – Спасибо... Джованни.

  Сжавшись на постели, он смотрел, как я ухожу. Открыв дверь, я испытал отчаянное желание оглянуться, но сдержал этот порыв. Гвардеец в приемной с подозрением посмотрел на меня, но ничего не сказал.

  Было уже поздно, и я подозревал, что Чезаре вернулся. Так оно и оказалось: Никколо сказал мне, что монсеньор только что принял ванну и ждет меня в спальне. Я поспешил к нему, ощупывая флакон с ядом в кармане и трепеща от страха.

  Чезаре лежал в постели и перебирал письма, нетерпеливо отбрасывая в сторону те, что его не интересовали. При моем появлении он улыбнулся.

  – Андреа, мой дорогой... Мне так тебя недоставало.

  Я осторожно присел на край постели, но он нетерпеливо потянул меня к себе, заставив лечь.

  – Как ты провел день?

  – Я не выполнил ваше поручение.

  Его взгляд с интересом скользнул по моему лицу.

  – А я и не ожидал, что ты сможешь. Во-первых, тебе еще не доводилось убивать испанских грандов и сыновей папы, а во-вторых, его действительно хорошо охраняют. Забудь об этом.

  Я протянул ему на ладони флакон, но он отвел мою руку.

  – Считай это моим маленьким подарком. Спрячь подальше, возможно, он еще пригодится.

  – Как... он действует? – запнувшись, спросил я.

  – Не сразу. Недомогание быстро проходит. Потом начинается кашель, ломота в костях, слабость. Выпадают волосы, затем крошатся зубы... Того количества, что в этом флаконе, хватит на месяц мучений. Никто не догадается искать отравителя.

  Я содрогнулся.

  – Значит, вы намерены дождаться возвращения Джованни...

  – Тсс. – Он прижал мне палец к губам. – Не будем торопиться. В конце концов, пусть все идет как идет. Джованни должен учиться командовать армией, потому что папа может смениться, и тогда Церкви понадобится опытный и верный главный капитан.

  – Вы слишком молоды, чтобы быть папой, – возразил я. – Кардинал делла Ровере может вернуться, подкупить конклав и занять престол.

  – Делла Ровере смертен. Я еще не задумывался, кто мог бы поддержать меня в случае смерти отца, но у меня хватит золота и замков, чтобы купить голоса кардиналов. Что касается моей молодости, это не препятствие. Мне рассказывали о папах, которые были еще моложе.

  – Вздор, – фыркнул я, и Чезаре, рассмеявшись, опрокинул меня навзничь и стал целовать, навалившись сверху. Я слабо протестовал, но уже чувствовал разгорающееся желание.

  – К черту Джованни. – Он погладил мою грудь. – Я не хочу говорить о нем.

  – Чего же ты хочешь? – улыбаясь, спросил я, и он ответил:

  – Тебя, мой прелестный ангел.

  Я засмеялся.

  Он стащил с меня рубашку и принялся горячо и нетерпеливо ласкать меня, наслаждаясь моей ответной страстью. Как всегда, он все делал потрясающе, отлично зная, что доставляет мне наибольшее удовольствие; мне нравилось покорно отдаваться во власть его рук и губ, подчиняясь изощренным ласкам, гладить его крепкие плечи, перебирать густые пряди темных волос. Мое тело пылало в огне неудержимого желания.

  – Возьми меня, – выдохнул я ему в ухо, когда он целовал меня в шею, и обхватил пальцами его стоящий член. Приподняв мои бедра, он заставил меня высоко вскинуть ноги и овладел мной, войдя медленно и глубоко. Я чувственно вскрикнул, он склонился и поцеловал меня в рот, а затем размеренно задвигался, все ускоряя плавный ритм. Я извивался под ним, беспомощно приближаясь к сладостному концу, и он принялся быстро ласкать рукой мою напряженную плоть. Еще немного – и я вздрогнул, утопая в слепящих волнах наслаждения. Чезаре застонал, потом его тело сотрясла неистовая судорога, он оставил меня и лег рядом. Я благодарно поцеловал его в губы, и он, глубоко дыша, прошептал мое имя. Все было как прежде... и в то же время я чувствовал, что неизбежно потеряю его. Джованни уже незримо стоял между нами. Джованни был не таким, его доверие нужно было завоевывать, осторожно и не спеша, потому что он никогда не был близок с мужчиной, и эта странная, острая, пугающая нежность, которую я чувствовал к нему, не имела ничего общего с испепеляющей страстью любовника. Он не знал, что с этим делать, и я тоже... В своем смятении я снова возвращался к Чезаре, чтобы забыться в его объятиях и получить то, чего так жаждало мое тело. Что же касается моей души – тут я был бессилен изменить что-либо.

  Войско выступило из Рима на следующий день и направилось в Ангиллару отвоевывать замки папы, захваченные Вирджинио Орсини. Его святейшество, кардиналы и дворяне провожали армию из Ватикана; я смотрел, как герцог Джованни целует руку папы, получает высочайшее благословение и садится в седло, и думал, что буду тосковать по нему. Лицо Чезаре Борджиа было насмешливым, но он тепло простился с братом.

  До самого Рождества в Рим прибывали вестовые с новостями о ходе кампании. Несмотря на ожидания Чезаре, отряды папы продвигались с успехом, захватывая замки Орсини. Вскоре почти все замки оказались в руках папы, но удача отвернулась от Джованни и его генералов. В конце января к Орсини на подмогу неожиданно явились отряды тосканских наемников, урбинский герцог Гвидо де Монтефельтро был взят в плен в упорном сражении при Сориано, и случилось то, чего так опасался Джованни: лишившись опытного командира, армия потерпела полное поражение. Орсини захватили все артиллерийские орудия, разбили войско и изгнали его остатки со своих земель. Говорили, что герцог Гандии был ранен в лицо, но я знал, что его душевные раны были не в пример тяжелее. Ему пришлось отступить в Ангиллару и укрепиться там с остатками войска. Его святейшество папа был в ярости; посланцы, прибывавшие из захваченных замков, почти не скрывали своего презрения к Джованни Борджиа и обвиняли его в полной несостоятельности как главного капитана Церкви. Впрочем, оставалась еще поддержка Неаполя и испанцев, и папа срочно стал стягивать в Рим подкрепления.

  Чезаре злорадствовал, называя своего брата ничтожеством и трусом, и со смехом спрашивал Лукрецию, достоин ли Джованни снисхождения по причине своего недалекого ума, или папа сразу отошлет его в Испанию, чтобы он не позорил апостольский трон своим присутствием на его ступенях. Похоже, кроме меня, в Риме не осталось никого, кто не насмехался бы над герцогом Гандии и не винил его одного в бесславном поражении.

  Он вернулся в середине февраля, с небольшим отрядом сопровождения. Хмурые солдаты отводили глаза, а кое-кто при встрече отказывался отдавать ему честь. Из окна своей комнаты я увидел, как он въезжает в ворота, и мое сердце рванулось из груди. Едва сдерживая радость, я выбежал ему навстречу и едва не натолкнулся прямо на него на ступенях парадной лестницы. Забрызганный грязью тяжелый плащ, наброшенный на плечи, полностью скрывал его фигуру; он посмотрел на меня быстрым, затравленным, полным отчаяния взглядом.

  – Ваше сиятельство... – прошептал я, немея от ужаса и жалости. Его лицо было бледным, бровь и щеку справа рассекал багровый рубец, темные глаза потухли. Одно его прикосновение могло бы сделать меня счастливым... но он даже не остановился и опустил взгляд, проходя мимо.

  Неожиданно я заметил, что все, кто находился поблизости, смотрят на Джованни – кто с презрением, кто с ненавистью, а иные с откровенной насмешкой. Люди перешептывались за его спиной, и только страх перед гневом папы мешал им высказаться вслух. Я пошел следом за ним к его покоям, испытывая огромное облегчение хотя бы от того, что он вернулся живым, и желая лишь одного – видеть его как можно дольше. Если бы он только оглянулся и окликнул меня...

  Он заперся у себя в кабинете, и вышедший слуга объявил, что герцог никого не принимает до завтрашнего дня. Кто-то из дворян поинтересовался, можно ли будет увидеться с герцогом в соборе, на что слуга ответил, что его сиятельство не собирается посещать собор. Посетители понемногу разошлись, но я остался, несмотря на грозные взгляды дежурившего в приемной гвардейца. Наконец Джованни появился на пороге кабинета; он был уже без плаща и шпор, но в том же дорожном костюме. Его взгляд остановился на мне, и я поспешно встал.

  – Ваше сиятельство, мне очень нужно поговорить с вами, – сказал я умоляюще, и он кивнул.

  – Зайди. – Впустив меня в свой кабинет, он затворил дверь, и прежде, чем он успел хоть что-то сказать, я упал на колени, схватил его руку и покрыл поцелуями.

  – Перестань, – смущенно и устало проговорил герцог Гандии.

  – Я так ждал вас... – Я почувствовал, как слезы подступают к глазам. – Как мне рассказать вам обо всех этих долгих днях и ночах, что я провел, думая о вас! Не прогоняйте меня. В ваших силах дать мне покой, и это ничего не будет вам стоить... Позвольте мне только прикасаться к вам.

  – Андреа. – Он тихо вздохнул и осторожно положил ладонь мне на голову. – Почему ты делаешь это? Или это просто очередная насмешка? Я потерял уважение своих солдат, я плохой командир и никчемный воин.

  – Не повторяйте то, что твердят завистники и глупцы. – Я посмотрел на него снизу вверх, не выпуская его руки из своих пальцев. – Для меня все не так.

  – Может быть, только для одного тебя. Встань, ты не должен преклонять колени передо мной.

  Я поднялся; его лицо оказалось так близко, что я чувствовал его дыхание на своих губах, и меня охватил озноб.

  – Джованни.

  Он молча и недвижно стоял передо мной, и я решился. Подняв руку, я легонько коснулся его припухшей брови и провел пальцем вдоль шрама на щеке. Он едва заметно усмехнулся, а потом вдруг перехватил мою ладонь и прижался губами к моему рту. Судорожно вздохнув, я стал целовать его – глубоко, трепетно и страстно, плача от счастья и безумной нежности.

  – Не было дня, чтобы я не вспоминал о тебе, – прошептал он, задыхаясь. – Я надеялся, что ты будешь ждать моего возвращения...

  Я обнял его и попытался снять с него камзол, но он напрягся и отстранился, посмотрев на меня почти испуганно.

  – Нет, я не могу... Я не такой, как ты.

  – Простите меня. Вы не знаете, что я чувствую, и не хотел бы я, чтобы вам самому довелось испытать такую муку... Джованни, я сделал много такого, в чем горько раскаиваюсь, но рядом с вами мне хочется быть другим. Таким, каким я был прежде и каким я остался бы, не будь судьбе угодно распорядиться иначе. Я не стану говорить больше, это может напугать или разгневать вас, и вы прогоните меня, а я этого не перенесу.

  Герцог положил руку мне на плечо и слегка сжал пальцы.

  – Странное чувство... Я почти готов ему отдаться, но рассудок запрещает мне. С некоторых пор мне стало недоставать тебя, Андреа. У меня никогда не было настоящих друзей, но ты для меня больше чем друг. Я не знаю, что мне делать.

  – Я не буду торопить вас, – сказал я. – Когда вы позовете меня, я буду рядом.

  – Да, хорошо...

  Не удержавшись, я снова легко поцеловал его в губы.

  – Вы больше не уедете?

  – Надеюсь, что отец больше не станет возлагать на меня ложных надежд, – усмехнулся он. – Мне могут разрешить вернуться в Испанию... Ты поедешь со мной?

  Я улыбнулся. Он не хотел принять мою любовь, но не мог без меня обходиться.

  – Мы еще поговорим об этом.

  – Разумеется. Завтра утром я собираюсь пойти к отцу. Он помирился с Орсини, вернув им почти все захваченные замки за хорошую плату, так что никто ничего не потерял, кроме меня, – ведь эти замки в случае нашей победы должны были перейти под мое управление.

  – Но если папа заключил мир с Орсини, для чего в Риме собираются войска?

  – В Остии еще остались французы. – Джованни пожал плечами. – Мой отец не упустит случая, чтобы припугнуть врагов. Чезаре такой же, ему постоянно нужна война.

  Я хорошо знал это. Чезаре любил все, что было связано с насилием, он, подобно хищному зверю, требовал крови.

  – Ему следовало бы быть воином, а мне – кардиналом, – сказал Джованни. – Я знаю, что и он так думает, да только отец не хочет этого понять... Если завтра его святейшество позволит мне уехать, я отправлюсь в путь так быстро, как только смогу.

  Я хотел остаться с ним еще, но он попросил меня уйти. Когда я поцеловал его на прощание, то, как бы случайно прижавшись к нему, явственно почувствовал его возбуждение, и он смущенно отодвинулся, догадавшись об этом. Он был так близок – и так недосягаем...

  Чезаре надеялся, что его брат немедленно уедет и никогда больше не вернется в страну, где покрыл себя позором. Приезд Джованни в Рим встревожил его; он уже написал прощальное письмо, которое, по его замыслу, должно было догнать герцога Гандии по дороге на Сицилию, и даже прочитал его мне, смакуя каждое слово. Письмо это, несомненно, было бы подходящим напутствием ничтожному трусу и выскочке, каковым Чезаре считал своего младшего брата, и призвано было усугубить его мучения. Однако надежды кардинала не оправдались: наутро святейший папа вызвал Джованни к себе и долго говорил с ним, а затем было объявлено, что главный капитан Церкви отправляется отвоевывать у французов замки Остии.

  Возмущению Чезаре не было предела. Он немедленно отправился к папе и узнал, что герцогу Гандии будет выплачена контрибуция, которую внесли Орсини за свои замки при заключении перемирия. Его святейшество смог урезонить разъяренного Чезаре, пригрозив ссылкой в отдаленное от Рима аббатство и лишением всех привилегий. Папа был жестким человеком и отлично знал нрав своего сына, так что легко заставлял его подчиняться. Иногда я восхищался его святейшеством, хотя и понимал, что он намного опаснее и коварнее всех своих детей. Я подозревал, что папа приставил соглядатаев и к Чезаре, и к Лукреции, опасаясь, чтобы брат и сестра не учинили что-нибудь против Джованни; яд, кинжал, стрела или пуля могли внезапно оборвать жизнь герцога Гандии, а в планы Александра VI это не входило.

  Уже через два дня отряды должны были выступить из Рима. Накануне вечером я снова пришел к Джованни, чтобы проститься. Он сидел у себя в спальне, рассматривая начищенные до блеска доспехи и оружие, и казался растерянным и задумчивым. То, что я принял поначалу за растерянность, оказалось глубоким отчаянием.

  – Я хочу умереть, – сказал он, едва я вошел. – Возможно ли большее унижение, чем то, которому подвергает меня отец? Чего он добивается?

  – Он любит вас и надеется, что вы сумеете вернуть себе потерянную славу полководца. – Я присел на кровать рядом с ним.

  – Да была ли эта слава? Все, чего нам удалось достичь, мы достигли благодаря таланту герцога де Монтефельтро...

  – Вы не должны так думать. – Я помолчал, потом сказал то, что так часто слышал от Чезаре. – Сражайтесь или умрите. Слабые умирают, сильные властвуют, достойные борются. Докажите, что вы достойны.

  Он невесело улыбнулся.

  – Эта война не за мои интересы. Я чувствую себя бараном, которого ведут на бойню...

  Он надолго замолчал, потом пристально посмотрел на меня, и под его взглядом я поник.

  – Андреа, я могу не вернуться. – Его лицо напряглось, между бровями пролегла горькая складка. – Но прежде, чем мы расстанемся, я должен узнать то, что для меня очень важно. Скажи мне...

  Все, что угодно, подумал я, взяв его за руку.