Текст книги "Маска (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

  Наконец, герцог, в камзоле из зеленого бархата и длинном плаще, вышел из своих покоев и направился к выходу из дворца. Я последовал за ним на некотором расстоянии, проследил, как он садится в седло, и некоторое время колебался, не взять ли тоже лошадь, но передумал: пешком было удобнее, а ходить я умел довольно быстро. К тому же я знал город гораздо лучше Джованни и всегда мог найти укрытие, откуда мог наблюдать, оставаясь незамеченным.

  На этот раз герцог отказался от большого эскорта, взяв с собой только вестового и еще одного слугу. Из Ватикана он направился к Эсквилину, не спеша проезжая по улицам. Надо сказать, что скромно одетый всадник с двумя слугами – в Риме вещь довольно обычная, а в лицо герцога Гандии мало кто знал, так что без приветственных криков и внимания толпы Джованни доехал до большого каменного дома с садом, видимо, бывшего конечной целью его путешествия. Спешившись, он постучал в дверь, и я успел увидеть женщину средних лет, радостно бросившуюся ему на шею. У дамы было красивое жизнерадостное лицо, обрамленное светлыми вьющимися волосами, полная грудь и тонкая талия. Я не поручился бы, что она не была любовницей Джованни, но поцелуй, которым они обменялись, был вполне невинным.

  Женщина провела герцога в дом, и я несколько часов ожидал его, томясь вопросами, на которые не знал ответа. Уже начало темнеть, когда Джованни вышел на улицу. Слуга поддержал ему стремя, и герцог, сев в седло, помахал рукой женщине, стоявшей у окна со свечой в руке. Она улыбнулась и махнула в ответ.

  Я гадал, куда теперь направится Джованни, но все оказалось просто – он поехал назад, в Ватикан. Он не торопился, и я без труда следовал за ним. По дороге он что-то говорил слуге, но тот отвечал почтительно и односложно, так что я решил, что это был скорее монолог. Возле конюшен апостольского дворца он спешился, бросил поводья конюху и быстро зашагал к лестнице, ведущей в апартаменты.

  Скрываясь в тенях, я направился за ним. Он поднялся на второй этаж и пошел по коридору к своим покоям; я шел в десяти шагах позади. Следить за ним было так легко, что я почти совершенно не прятался, тем больше были мои удивление и испуг, когда герцог, мгновение назад завернувший за угол, вдруг выскочил обратно прямо мне навстречу. Не успев отступить, я налетел на него и едва не упал, больше от неожиданности, чем от силы удара. Что касается Джованни, то он споткнулся и все же рухнул на колени, негромко вскрикнув.

  – Черт побери, – пробормотал он. Я протянул ему руку и помог встать на ноги.

  Он неловко улыбнулся, потирая ушибленное колено. На меня весело глянули темные сияющие глаза.

  – Мой брат говорит, что я редко удосуживаюсь смотреть себе под ноги.

  – Простите, ваше сиятельство...

  – Пустяки. Мне кажется, я обронил кошелек, когда шел со двора, вот и решил вернуться.

  – Вы, должно быть, были в городе? – спросил я.

  Он кивнул, не понимая, в чем смысл вопроса.

  – У вас могли срезать кошелек прямо на улице, но скорее всего, это произошло в районе рынка.

  – Проклятье, ведь вокруг меня никого не было. – Покачав головой, он вздохнул. – Ладно, там было-то всего два десятка дукатов или около того.

  – Вам следует быть осторожнее, когда едете по улицам Рима.

  – Учту. – Он одернул камзол и вопросительно посмотрел на меня. – Я тебя не ушиб?

  – Нет, я в порядке.

  – Хорошо. – Помолчав, он снова улыбнулся. – Чей ты слуга?

  А вот этого я ему говорить не собирался.

  – Я не слуга, ваше сиятельство.

  – Ну, ты не слишком похож на монаха, для архиепископа молод, для послушника староват... Я бы сказал, что ты дьякон или младший секретарь канцелярии.

  – Меня зовут Андреа, – поспешно сказал я.

  – Ладно, это уже кое-что. – Он рассмеялся. – Меня мало интересуют твои секреты, Андреа. А меня зовут Джованни. Знаешь, я уже почти отвык от этого имени. В Испании меня называют Хуаном Арагонским, но мне больше нравится Джованни. Я люблю Италию, здесь я родился и вырос. В Риме самые красивые девушки... Как ты думаешь?

  – Мне трудно об этом судить, ваше сиятельство.

  Он опять улыбнулся своей обворожительной улыбкой и хлопнул меня по плечу.

  – Наверное, ты еще маловат для девушек, хотя, глядя на тебя, трудно в это поверить.

  Я поклонился, избегая смотреть ему в глаза.

  – Вижу, я тебя смутил, – сказал он. – Как это необычно. Вот уж не думал, что во дворце моего отца кто-то еще способен смущаться!

  Его пальцы коснулись моей щеки, и я весь затрепетал. Это не было лаской, но, несомненно, это было больше, чем просто прикосновение. Я вдруг представил себе вместо пальцев его мягкие губы... и внезапное желание вспыхнуло в моем теле.

  – Джованни... – я прошептал его имя, не смея поднять глаз. Он был так близко, что я мог чувствовать его дыхание на своем лице.

  – О, прости. – Он отстранился, почти удивленно глядя на меня. – У меня и в мыслях не было...

  Зато у меня было, подумал я, надеясь, что он не заметит моего возбуждения.

  – К чертям кошелек, – сказал он нарочито громко. – Раз мы оба в порядке, на том и разойдемся.

  Я не смог скрыть улыбку и снова легко поклонился. Он пошел к себе, а я, проследив за ним до дверей, направился в апартаменты Чезаре.

  Кардинал сидел за столом и писал при свете свечи в серебряном подсвечнике. В камине уютно потрескивали дрова, временами шипя и рассыпая алые искры. С кровати под пологом доносился тихий девичий смех, и я понял, что Чезаре не один.

  Он жестом указал мне на кресло напротив и продолжал писать. Наконец, отложив перо, он вполголоса спросил:

  – Ты следил за Джованни?

  Я кивнул.

  – Ну и в каком борделе ты его оставил на ночь?

  – Он вернулся во дворец, монсеньор.

  Чезаре хмыкнул.

  – Должно быть, мой братец обессилел от распутства и вина.

  – Мне трудно об этом судить, но он не выглядел особенно пьяным. Он ездил к какой-то знатной даме на Эсквилине и провел у нее почти весь день... – Я подробно описал ему дом, где был Джованни, и заметил, что дама была, несомненно, старше его. Чезаре рассмеялся.

  – Не гадай, что Джованни нашел в богатой стареющей куртизанке. Я удивлен, почему ты не поинтересовался у любого прохожего, как ее зовут. Тебе ответили бы сразу, ведь монну Ваноццу знает весь Рим. Как всякий почтительный сын, Джованни всего лишь навестил свою горячо любимую матушку. У нас действительно чудесная мать, Андреа, мне тоже нравится ее общество. Должно быть, и Джованни еще вспоминает, как мы были детьми и играли у ее ног...

  Я был раздосадован собственным промахом, но в глубине души радовался, что герцог оказался заботливым сыном, а не любовником почтенной римской матроны. Чезаре внимательно посмотрел на меня.

  – У тебя такой вид, словно ты нашел ценную пропажу.

  – Наверное, я устал. Мне уйти к себе, или...

  Он с улыбкой потянулся ко мне и положил руку на мое колено.

  – Не уходи. Моя постель занята, но и для нас с тобой там найдется местечко.

  – У тебя Лукреция?

  – Да, и Теодорина. Думаю, они вполне обошлись бы без меня.

  Я вздохнул, и Чезаре, поднявшись, потянул меня за собой к ложу. Он обнял меня за талию и поцеловал в висок, и я бесстыдно накрыл рукой его пах. Мне хотелось близости, потому что мысли о Джованни все еще волновали меня; я надеялся забыться в объятиях моего господина.

  Лукреция лежала на спине, закрыв глаза, и темноволосая красавица Теодорина нежно сосала ее грудь, лаская пальцами собственное лоно. Я замер, наблюдая за этим зрелищем, не в силах вымолвить ни слова. Девушки были так прекрасны, что я почувствовал острое желание и смущенно отступил назад, натолкнувшись на Чезаре.

  – Тебе нравится? – прошептал он, слегка укусив меня за ухо. – Это завораживает...

  Лукреция выгнулась и тихо застонала, когда рука Теодорины мягко скользнула между ее бедер.

  Чезаре стал раздевать меня, потом поцеловал в губы и подтолкнул к ложу.

  – Монна Лукреция, – пробормотал я. Девушка открыла синие влажные глаза и улыбнулась.

  – Андреа, иди ко мне.

  Ее пальчики коснулись моего напряженного члена, и я, склонившись, начал целовать ее, задыхаясь от возбуждения.

  – Ты предпочитаешь мне моего брата, – с упреком сказала она. – Все, что ты делаешь со мной, только игра, перед тем как ты отдаешься ему.

  – Нет, Лукреция... Если бы ты позволила мне...

  – Хорошо. Теодорина, – она зарылась пальцами в волосы своей подруги, – я хочу, чтобы Андреа сменил тебя.

  – Что ж, я посмотрю, сумеет ли этот мальчик доставить тебе удовольствие, моя дорогая.

  Я опустился на Лукрецию сверху, чувствуя жар ее плоти, раскрывающейся мне навстречу, и коснулся языком ее соска. Мой член вошел в нее медленно и глубоко, и она застонала, обвивая ногами мою поясницу.

  – О, Андреа...

  Она была восхитительна; ее шелковистый животик и мягкие груди с алыми маленькими сосками, ее сладострастные вздохи и ритмичные движения сильных бедер, заставлявшие меня вздрагивать от подступающего наслаждения... Я пронзал ее все быстрее, не желая сдаваться, пока она не кончит подо мной, потому что Теодорина наблюдала за нами с ленивым интересом, и я не хотел, чтобы она подняла меня на смех.

  Чезаре, обнаженный, опустился на ложе рядом с темноволосой любовницей Лукреции.

  – Приласкай меня, малышка, – попросил он, взяв ее руку, но она только рассмеялась с оттенком презрения:

  – Может быть, ты сделаешь это сам?

  Он опрокинул ее на спину и навалился сверху, яростно накрыв ее губы своими. Теодорина попыталась отбиваться, но Чезаре с легкостью схватил ее за руки, прижимая к постели, и она вскрикнула.

  – Не смотри, – прошептала Лукреция, извиваясь подо мной. Я стал целовать ее, приближая миг последней агонии и еще пытаясь сдерживаться. Ее тело напрягалось и расслаблялось, бедра вздрагивали, с каждым стоном влажное кольцо мышц внутри нее туже охватывало мой член. Она была уже близка к концу, насаживаясь на меня все яростнее, сильнее и глубже, и когда я закричал, охваченный непереносимым экстазом, она замерла, выгибаясь напряженным телом с такой силой, что приподнялась над ложем вместе со мной, а затем забилась в отчаянной судороге наслаждения, принимая в себя мое семя.

  Я растерянно смотрел на ее запрокинутое пылающее лицо, на полуоткрытые губы, с которых еще слетали тихие вскрики, и клял себя за то, что утратил контроль над собственными чувствами, позволив себе кончить в ее лоно. Оглянувшись на Чезаре, я увидел, что он все еще борется с Теодориной, покусывая ее грудь. Девушка извивалась, сжимая бедра, но он настойчиво вталкивал между ее ног колено, пытаясь овладеть ею.

  – Оставь ее, Чезаре, – сказала Лукреция, приподнявшись на локте. – Бедная девочка не выносит мужчин.

  – У нее все точно так же, как у любой другой девушки. – Он засмеялся, захватив в кулак густые локоны Теодорины и намотав их на руку. – Я хочу получить ее.

  – Нет! – Теодорина разрыдалась, и он, отогнув назад ее голову, принялся целовать ее шею, грудь и живот, а потом, нажав коленом, бесцеремонно раздвинул ей ноги и быстро овладел ею. Девушка закричала, все еще сопротивляясь, но я видел, что Чезаре лишь больше распаляется от ее криков. Он задвигался мощными толчками, вонзаясь с такой силой, что она содрогалась под ним, уже не отбиваясь, а только стараясь не показать своей боли и унижения. Наконец он вцепился в ее бедра с диким рычанием, по его телу прошла сладострастная судорога, и Теодорина вскинулась, пытаясь освободиться. Задыхаясь, он выскользнул из нее, и я заметил беловатую струйку, стекающую из ее лона на простыни.

  – Ты просто огонь, – прошептал он. – Самая неукротимая из амазонок, самая упрямая из римских шлюх... Тебе действительно не нравятся мужчины?

  Она вытерла слезы.

  – Ты сын сатаны, Чезаре. Не смей больше прикасаться ко мне.

  Лукреция обняла ее и поцеловала в губы.

  – Моя девочка... Приляг, я сделаю так, чтобы ты забыла о грубости моего брата.

  – Лукреция, твоя подружка оскорбила и меня, и нашего святейшего отца, – заметил Чезаре. – Конечно, он далеко не ангел, но сатана в тиаре...?

  – Заткнись, Чезаре. Ты получил удовольствие, почему бы тебе не быть просто благодарным?

  Она легла рядом с Теодориной и, заботливо стерев следы слез с ее лица, стала с нежностью целовать девушку в шею и ласкать ее грудь. Затем она опустилась ниже, проводя языком по гладкому животу и осторожно раздвигая ей ноги. Я завороженно смотрел, как Лукреция дарит своей подруге ласки, которые я считал неуместными между двумя женщинами... Теодорина уже стонала, поглаживая ее плечи и зарываясь пальцами в золотистые волосы. Чезаре обнял меня, его пальцы слегка сжали мой мужской орган, заставив меня затрепетать от вновь пробуждающегося желания. Я повернулся и поцеловал его. Теодорина с усмешкой посмотрела на нас, а затем откинулась назад, широко разведя ноги, между которыми устроилась Лукреция. По ее телу волнами пробегала крупная дрожь, она вскрикивала, изгибаясь, и вдруг экстаз сотряс ее мощной агонией. С протяжным стоном она забилась в сладостных конвульсиях, и Лукреция, приподнявшись, сплелась с ней в тесном объятии. Я застонал, повинуясь быстрым ласкам Чезаре, а затем он рывком поставил меня на четвереньки и нетерпеливо стал тереться головкой члена о мои ягодицы. Подавшись ему навстречу, я почувствовал, как он вошел в меня, и вскрикнул, прикусив губу от смеси боли и удовольствия.

  – Черт возьми, – прорычал он, – я думал, что уже насытился... Но ты, твое тело... О боже, Андреа!

  Он задвигался, яростно пронзая меня и возбуждаясь все больше. Я повторял его имя, торопливо теребя собственный член, не в силах противиться подступающему восторгу, и наконец почувствовал, что дольше не выдержу. С долгим мучительным стоном я излился, и почти тотчас же кончил Чезаре. Упав на постель, он притянул меня к себе и стал целовать, взяв в ладони мое пылающее лицо.

  – Твой брат настоящее животное, – презрительно сказала Теодорина, откинув со лба прядь влажных от пота волос. – Ему, кажется, безразлично, мужчина перед ним или женщина...

  – Это Андреа, его мальчик, – пожала плечами Лукреция. – Насколько мне известно, он не питает пристрастия к другим мужчинам. Мне нравится смотреть, как они занимаются любовью... Обними меня, дорогая, я хочу спать.

  – Может быть, нам лучше пойти ко мне? – Я вопросительно посмотрел на Чезаре. – В твоей постели вчетвером будет тесновато.

  – Вот уж не думал, что воспользуюсь твоим гостеприимством, – усмехнулся он. – Что ж, порадуем малютку Теодорину, не то утром я мог бы повторить то, что сделал сейчас.

  Девушка метнула на него гневный взгляд, и он засмеялся, а затем встал, оделся и последовал за мной в мою комнату.

  В последующие дни я пытался следить за герцогом Джованни Борджиа. Я делал это по поручению Чезаре, но замечал, что имею к нему собственный интерес. Слухи о том, что Джованни ведет разгульную жизнь в Риме, оказались преувеличены. Конечно, несколько раз я видел, как к нему в покои приводят девушек в прозрачных накидках с завязанными глазами; он не был монахом и хорошо знал, что делать с женщиной. Однако он никогда не участвовал в оргиях и не посещал бордели, вопреки словам Чезаре. Его забавляли игры, танцы и пиры, при этом он был покладистым и внимательным сыном и редко впадал в гнев, за что святейший папа, должно быть, и любил его.

  Как-то раз под вечер я увидел, как Джованни, разодетый и благоухающий, спустился во двор, где слуги подвели к нему лошадь, и сел в седло. Он явно собирался прогуляться и, взяв с собой лишь двух сопровождающих, выехал за ворота. Я, почти не раздумывая, нашел оседланного коня и последовал за ним. Возможно, Джованни снова собирался навестить свою мать, а может быть, мне предстояло стать свидетелем его ночных похождений...

  Я проводил его до знакомого дворца на улице дель Пеллегрино, где он был встречен привратником и с почестями препровожден в парадную дверь. Выходит, брат приехал к сестре! Спешившись, я разглядывал освещенные окна, полускрытые листвой деревьев, и размышлял, что предпринять. Можно было дождаться его возвращения, прячась в тени, и позже попытаться проверить свои догадки насчет отношений Джованни и Лукреции, не тревожа Чезаре напрасными подозрениями. Некоторое время я постоял в нерешительности, но терзавшие меня любопытство и невольная ревность толкали меня на отчаянный поступок.

  Наконец, я вскочил в седло и направился к воротам дворца Лукреции.

  – Мне нужно видеть монну Лукрецию, – окликнул я привратника. Тот поднял факел и вгляделся в мое лицо, затем кивнул:

  – Ты, должно быть, привез послание от кардинала Валенсийского? Можешь отдать мне его, я передам госпоже.

  – У меня послание от его святейшества, и я передам его только лично монне Лукреции, – заявил я, стараясь говорить уверенно.

  – Она не велела никого впускать, однако я думаю, что для тебя будет сделано исключение.

  Так мне удалось проникнуть во дворец, однако это было ничто по сравнению с тем, что еще предстояло сделать. Стоя в отделанном мрамором вестибюле, я ждал, пока вернется слуга, ушедший с докладом, внимательно осматриваясь и прислушиваясь. Сверху, из комнат, доносились звуки цитры, затем приятный мужской голос запел эклогу, послышался смех, аплодисменты и одобрительные возгласы. Снова зазвучала музыка, но внезапно оборвалась, и через несколько мгновений на лестнице раздались торопливые легкие шаги. Лукреция, с блестящими глазами и раскрасневшимися щеками, одетая в открытое на груди платье из легкого муслина, сбежала вниз и с удивлением посмотрела на меня.

  – Андреа, в чем дело? Мне сказали, что мой отец прислал с тобой какое-то сообщение?

  Я поклонился, метнув быстрый взгляд на разглядывающего меня слугу, подошел ближе к девушке и тихо проговорил:

  – Я солгал вашему человеку, чтобы только увидеть вас, сиятельная мадонна...

  – Льстец. – Она улыбнулась, коснувшись моей руки. – К сожалению, я не могу предложить тебе остаться.

  – Почему? – спросил я, задержав ее пальцы в своих. – Я уже знаю, что у вас в гостях не Чезаре и не его святейшество папа, но я видел во дворе оседланную лошадь с богатой сбруей...

  – Тише, Андреа. Не будь таким любопытным. Есть секреты, которых я тебе не открою. Если ты придешь завтра, я дам тебе то, в чем отказала сегодня... Ты смелый, и мне это нравится.

  Как видно, она решила, что я пришел втайне от Чезаре, чтобы насладиться ее обществом.

  – Мне нет никакого дела до вашего очередного любовника, – обиженно проговорил я. – Или любовницы.

  – Вот и отлично. Тогда можешь уходить.

  – Вы намерены развлекаться с ним до утра?

  – Не переходи границ, Андреа. – Ее тон стал ледяным. – Ступай, наш разговор окончен.

  Что ж, мне хватило и этого, чтобы убедиться, что Джованни останется у сестры на всю ночь. Лукреция не желала говорить о нем со мной, боясь, что я расскажу обо всем Чезаре. Я вышел во двор, принял у конюха поводья и, взглянув на освещенные окна второго этажа, спросил:

  – Должно быть, тебе не приходится спать ни днем, ни ночью?

  – Это уж точно, – осклабился он. – Госпожа отличается завидным жизнелюбием, а мужчин у нее бывает – просто не счесть!

  – Должно быть, все знатные особы?

  – А ты как думаешь. Ну, я не говорю о поэтах и художниках, которые вечно толкутся в ее покоях и время от времени развлекают ее... А вот по вечерам приезжают и графы, и кардиналы, и даже герцоги. – Он доверительно понизил голос. – Она шлюха, и притом шлюха дорогая. Может, самая дорогая в Риме.

  – Ты давно у нее служишь?

  – Да почитай уж три года.

  – Тогда ты всех ее любовников должен знать.

  – Ну, кое-кого знаю. – Он поскреб в затылке, затем шепотом сказал. – Говорят, она спит с собственным отцом. Не знаю, правда это или нет, но вот с братьями спит точно.

  – Неужели?

  – Да это всей прислуге известно, они от лакеев не прячутся. Что кардинал, что герцог, оба не раз у нее ночевали. Кстати, сегодня как раз приехал один из них. Давненько уже не появлялся, вроде в Испании был. Зато все это время кардинал приезжал чуть не каждый день...

  – Ты болтун, – заметил я строго, садясь в седло. – Если не научишься держать язык за зубами, то рано или поздно пострадаешь из-за сплетен. Между прочим, ведь у монны Лукреции есть муж.

  – Какое ему дело до ее шашней? Он в Пезаро, а она в Риме и может делать что захочет. Ладно, поезжай.

  Покинув дворец, я вернулся к себе, мучаясь от ревности и желания рассказать обо всем Чезаре. С другой стороны, я понимал, что подобные новости вряд ли пойдут кому-нибудь на пользу, и решил молчать.

  Уже на следующий день Лукреция, как ни в чем не бывало, приехала в апостольский дворец с большой свитой, чтобы присутствовать на обеде его святейшества, и, сидя напротив Джованни, строила ему глазки тайком от Чезаре, сидевшего справа от нее. За обедом папа объявил, что имеет намерение отвоевать у Орсини незаконно захваченные ими замки, и для этой цели в Чита Кастеллана будут посланы войска под командованием нового главнокомандующего Церкви Джованни Борджиа и урбинского герцога Гвидо де Монтефельтро. Я заметил, как побледнело от гнева лицо Чезаре. Его святейшество собирался присвоить любимому сыну очередной титул! Даже многие кардиналы удивленно приподняли брови, а Лукреция недоверчиво улыбнулась, тепло взглянув на Джованни. После обеда состоялось открытое заседание консистории, после которого Чезаре вернулся мрачнее тучи и сказал, что хочет выехать в город. Я должен был сопровождать его; таково было его желание, и мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

  Мы направились в замок Святого Ангела, где в сопровождении коменданта спустились в подземелье. Надев маски, мы некоторое время ждали, когда охранники приведут пленников: французского кардинала Перро, арестованного почти год назад за измену, его личного секретаря, протонотария Далмацио и епископа Вандомского.

  Приказав привязать узников к столбам, Чезаре дал волю своим звериным инстинктам. Схватив плеть, он избивал заключенных, пока их одежда не превратилась в кровавые лохмотья, а затем, задыхаясь от усталости и возбуждения, отвязал молодого протонотария и, швырнув его перед собой на колени, грубо овладел почти бесчувственным телом. Яростно пронзая его, он схватил свою жертву за горло и стал душить, приходя во все больший экстаз. Наконец, сотрясаемый агонией наслаждения, он резко наклонился и одним рывком свернул мужчине шею. Протонотарий обмяк, безжизненно осев к ногам своего убийцы. Я отвернулся, не в силах выносить кошмарное зрелище, и меня вырвало.

  Чезаре оглянулся на меня. Под маской я не видел выражения его лица и знал, что он тоже не может видеть мои страх и отвращение под моей собственной маской. Был лишь взгляд, которым мы обменялись... Я ненавидел Чезаре, но чувствовал, что если он подойдет и обнимет меня, как прежде, я не смогу устоять перед ним.

  Коротко приказав палачам отвязать остальных пленников, он направился к двери и жестом велел мне следовать за собой. У меня кружилась голова, ноги отказывались повиноваться. В коридоре он остановился, повернулся ко мне и, взяв за подбородок, заглянул в глаза. Я дернул головой и отвернулся.

  – Поезжай домой, – тихо сказал он, и его голос показался мне похожим на шелест ветра в заледеневших ветвях. – Ложись спать и забудь обо всем, что видел.

  Мои руки дрожали, когда он взял их в свои, и он жестко усмехнулся, а затем повернулся и пошел прочь. Я смотрел, как он уходит, и не знал, что предпринять. Смятение и ужас, царившие в моей душе, были поистине беспредельны. Сырое, пропахшее тленом и страданием подземелье вызывало во мне панику, мне все еще виделось окровавленное мертвое тело на залитом кровью полу и три привязанных истерзанных узника, у которых не оставалось сил даже на крики. Как безумный, я вышел во двор замка и, почти не осознавая окружающего, сел в седло. Один из гвардейцев спросил, не нужно ли меня проводить, и я отрицательно покачал головой.

  Мир кружился, стылая октябрьская ночь была бесприютна и темна; моросящий дождь вскоре промочил меня до костей, маска намокла, прилипая к замерзшему лицу, но я не спешил снимать ее: мне казалось, что весь Рим знает, кто я и чему я был свидетелем в замке Ангела... На какое-то мгновение у меня возникла мысль отправиться к Лукреции, воспользовавшись предложением, сделанным ею накануне, но я тут же подумал, что могу встретить там Чезаре, и меня охватило отчаяние. Оставалось только вернуться в папский дворец и ждать, когда вернется мой господин, терзаясь стыдом, тревогой и отвращением к самому себе.

  Оставив лошадь на конюшне, я поднялся по лестнице и направился к покоям Чезаре Борджиа, но мой шаг невольно замедлился на полпути, и вскоре я совсем остановился. В галерее, ведущей от зала заседаний к комнатам его светлости герцога Гандии, были широкие окна, выходившие на двор. Я уселся на подоконник, подвернул под себя ноги и стал смотреть вниз, на кружение факельных огней и суету слуг и охранников. Можно было бы всю жизнь оставаться незаметным, горько подумал я, пусть даже простым водовозом или портным в бедном квартале, тогда меня не мучили бы кошмары, которые – я хорошо знал – будут преследовать меня до конца моих дней. Но я уже не мог жить иначе. Шпион и убийца, любовник дьявола в человеческом обличье – вот кем я стал теперь, и возврата к прошлому не было...

  Мне нужен был человек, с которым я мог бы поговорить. Никколо обычно подходил для бесед лучше всего, но сейчас я не готов был выложить ему все, что меня беспокоило, да он, должно быть, уже ушел спать. Я слез с подоконника и, не находя покоя, стал бесцельно слоняться по коридору.

  – Эй, парень, – негромко окликнул гвардеец, стоявший на часах, – что это ты тут разгуливаешь в маске среди ночи?

  Я смущенно пожал плечами.

  – Если ты заблудился, я могу показать тебе дорогу.

  – Я служу у герцога Хуана Арагонского, – внезапно сказал я, – и как раз шел к нему.

  – Плохо же ты служишь, – заметил гвардеец. – Видел я, как ты сидел и смотрел в окно чуть ли не полчаса. К тому же в грязных башмаках и весь мокрый. Иди и больше здесь не появляйся, если не хочешь, чтобы тебе намяли бока.

  Я поспешил ретироваться и, поскольку он наблюдал за мной, направился прямиком к покоям герцога Джованни. В приемной дежурил еще один охранник, которому я сказал, что пришел к герцогу с поручением от дамы. Тот хмыкнул:

  – Можешь подождать до утра. Герцог уже лег спать, так что располагайся здесь или иди, откуда явился.

  Я сел в кресло и закрыл глаза, сам не понимая, что буду делать дальше. Вдруг из-за двери комнаты послышался недовольный голос герцога:

  – Эй, Рикардо!

  Охранник подбежал к двери и заглянул внутрь.

  – Да, ваше сиятельство?

  – Ночь такая холодная... Попроси, чтобы растопили камин пожарче.

  Охранник не успел ответить, как я подскочил к нему и дернул за рукав:

  – Может быть, ты позволишь мне увидеть герцога?

  – Отстань, невежа. Герцог отдыхает, не смей его беспокоить.

  Быстро поднырнув под его рукой, я очутился в спальне герцога Джованни, среди ковров, гобеленов и дорогой мебели. Камин уже догорал, озаряя комнату красноватыми отблесками, и я проворно метнулся вперед, чтобы положить в него пару сухих поленьев. Пламя лизнуло светлое дерево, разгораясь, я остановился, завороженно глядя на поднимающиеся все выше трепещущие алые язычки.

  Гвардеец из-за полуоткрытой двери делал мне знаки, но я видел его лишь краем глаза. У огня было так тепло и уютно, что я твердо решил не уходить, пока охранники герцога не вытолкают меня силой.

  – Постой-ка, – раздался удивленный голос Джованни. – А ведь я тебя знаю! Ты Андреа, верно?

  Я повернулся; он сидел в кровати, глядя на меня.

  – Вот уж никогда бы не подумал, что ты истопник. – Он махнул рукой охраннику. – Все в порядке, Рикардо, я хочу поговорить с ним.

  Гвардеец свирепо посмотрел на меня и скрылся за дверью.

  – Иди сюда и садись, – велел Джованни, указывая на кресло возле кровати. Я повиновался. – Выходит, это твоя оплошность, что в моей спальне такой холод?

  – Нет, ваше сиятельство. Я просто пришел, чтобы поговорить с вами.

  – Со мной? – Он насторожился, подобравшись и натянув одеяло до подбородка. – О чем?

  – Вы однажды были добры ко мне...

  – Только потому, что я не приказал схватить тебя и высечь за непочтительность? Ты в тот раз едва не покалечил меня.

  – Вы не такой, как другие вельможи.

  Он засмеялся – легко и беспечно, как ребенок, и у меня отлегло от сердца.

  – Но ведь твоей вины в случившемся не было, я сам должен был смотреть, куда иду. Ладно, что там у тебя?

  Я замялся, не зная, с чего начать.

  – Кстати, ты весь мокрый, – заметил Джованни. – Не хочешь снять плащ и посушиться у камина?

  Я благодарно кивнул, разделся до пояса, сбросил башмаки и, разложив одежду для просушки, сел перед камином на ковер спиной к огню. Герцог выжидающе смотрел на меня.

  – Простите меня, ваше сиятельство, – сказал я. – Мне не к кому больше обратиться, но не подумайте, что я пришел просить милости или помощи. Воспринимайте мои слова как предупреждение, а не хотите – просто как желание выговориться... Я знаю, что папа – святой и безгрешный человек, но никто не станет отрицать, что в его дворце происходят страшные дела.

  – О чем ты говоришь? – спросил Джованни.

  – Об убийствах, скрываемых и явных, о разврате, о кровосмешении, о жестокости и продажности всех и каждого. Всего лишь за год я видел столько, что хватило бы на несколько жизней...

  – Почему ты пришел рассказать об этом именно ко мне?

  – Не знаю... Я не могу доверять никому. Ваше сиятельство, я лишился всего, что имел, и причиной тому стал человек, которого я до сих пор люблю.

  – Любовь – это сказки, – отрывисто бросил он, не глядя на меня.

  – Значит, вы никогда не любили, – сказал я. – Я ненавижу себя, но вновь и вновь делаю все, что он попросит... Я убиваю ради него, погружаясь в ад уже при жизни, и сознаю, что возврата не будет. Вы знаете, что случилось с кардиналом Перро?

  В его глазах промелькнул страх.

  – Иди сюда. Негоже говорить об этом так громко.

  Я снова уселся в кресло рядом с ним.

  – Да, вот так, – одобрил он. – Мне говорили, что двух французских кардиналов арестовали и заточили в замке Ангела, а дом Перро в Риме разграбили простолюдины...

  – Сегодня я видел, что сталось с кардиналом, и поверьте, этот кошмар будет сниться мне еще очень долго. Я видел слишком много убийств, ваше сиятельство. – Я наклонился ближе к нему, и он замер, неотрывно глядя мне в глаза. Его зрачки расширились, губы приоткрылись.

  – Будьте осторожны, – прошептал я. – Я боюсь, что с вами может что-нибудь случиться, а мне бы этого не хотелось... Джованни.