Текст книги "Маска (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Маска

  Случалось ли вам оказаться на римских улицах в разгар лета, когда беспощадное солнце накаляет мостовую так, что босым ногам больно ступать по камням, которые не успевают остынуть даже за ночь? После полудня в июльскую жару даже самые отчаянные непоседы спешат укрыться в тени, а домохозяйки вешают на окна мокрые простыни, что, впрочем, мало помогает – холстина под палящими лучами высыхает за считанные минуты. Вот в такое-то пекло для меня и начинается самая работа.

   Мое имя Андреа Сагарелли, я продавец воды. Это несложное ремесло мне пришлось освоить лет с восьми, как только я набрался достаточно силенок, чтобы таскать за собой на тележке бочку, которую по утрам наполняли мои старшие братья. Понятное дело, много на этом не заработаешь, но отец всегда говорил, что не потерпит дома белоручку и дармоеда, а денежки даром не достаются.

   Семейство у нас большое, так что отца понять можно: сам он допоздна орудует молотом в кузнице, а братья ему помогают, и старший, Джанни, когда-нибудь займет его место. А мои сестрички-близнецы Беатриса и Нани делают всю работу по дому, потому что мать совсем больна и не встает с постели. Отец ругает их, говоря, что в их возрасте пора бы уже заниматься серьезной работой, но не слишком настаивает, потому что знает, что без их неустанной заботы мать долго не проживет. Я самый младший в семье, на меня все смотрят как на ребенка, хотя мне уже исполнилось четырнадцать лет. Может быть, причиной тому моя неуклюжесть, за которую отец и братья постоянно меня корят и не пускают в кузницу. "Еще, чего доброго, уронишь молот себе на ногу, – со смехом говорит отец, – от доходяги вроде тебя мне и так проку никакого, а если и ног лишишься, так и вовсе беда".

   Иногда я завидую своим братьям – мускулистые, сильные, статные, им по плечу любая работа. Я видел, как Джанни шутя гнет толстые железные прутья, заготовленные для шпаг, а Марко с легкостью может поднять маму с постели и держать на руках, пока Нани и Беатриса меняют ей простыни. Да, отец по праву гордится своими старшими сыновьями, а меня называет неженкой и задохликом. Наверное, он прав: я не отличаюсь крепким сложением и давно уяснил себе, что никогда не смогу сравняться силой со своими братьями. Зато мама меня любит больше и говорит, что я красивый. Слабое утешение! Что проку мастеровому от красоты? Будь я священником или артистом, приятная наружность мне бы еще пригодилась, но люди моего происхождения зарабатывают на жизнь тяжелым трудом, так что для них гораздо полезнее сила и ловкость, а меня, увы, природа обделила и тем, и другим.

   Так что мой удел – быть римским водовозом, должно быть, до конца дней своих. Таскать за собой тележку с бочкой не так уж тяжело, но унизительно сознавать, что больше ты ни на что не годен. Что ж, в конце концов, это ремесло тоже приносит деньги. Зарабатывая несколько монет в день, я могу экономить и купить себе ослика и бочку побольше, а к старости обо мне позаботятся мои собственные дети и внуки.

   Впрочем, у моей работы есть и хорошие стороны. К примеру, можно узнать все городские сплетни, поглазеть на странствующих артистов, получить бесплатно пирожок у знакомой булочницы и сыграть в свайку с уличными мальчишками. Порой я забираюсь в район вилл и дворцов и имею возможность полюбоваться на знатных вельмож, военных и сановников церкви, а также на их жен, разодетых в разноцветные шелка и атлас. Там живут самые красивые женщины во всем Риме, а может быть, и во всей Италии. Получить пару монет из рук камердинера или кухарки – для меня большая удача, выпадающая не так уж часто: воду во дворцы доставляют собственные поставщики, так что я могу рассчитывать там лишь на случайный заработок.

   Жара в тот памятный день стояла беспощадная, а значит, товар мой должен был пользоваться спросом. Сунув ноги в деревянные сандалии, я деловито заспешил вниз по улице, направляясь к району рынка.

   – Вода! Холодная чистая вода! – время от времени выкрикивал я, останавливаясь у домов побогаче в надежде привлечь покупателей. – Три сольдо за большую кружку, десять сольдо за кувшин!

   Через некоторое время моя бочка стала полегче, и я рассчитывал еще успеть до вечера вернуться домой, чтобы наполнить ее снова. К рынку я подходил в отличном настроении: в кармане звенели монеты, а прохладный бок бочки, в которой плескалась колодезная вода, делал жару не такой нестерпимой.

   Разомлевшие от дневного пекла торговцы с охотой покупали воду и делились последними новостями: из Тибра опять выловили какие-то трупы, в нижнем городе люди болеют чумой, и по распоряжению Папы жителей заколачивают в домах. Французы собираются идти войной на Неаполь, а Папа вроде бы им не препятствует.

   – Они так же ненавидят Рим, как и Неаполь, – качая головой, авторитетно заметил толстый торговец рыбой. – Ох, чует мое сердце, жди беды, когда французы появятся здесь! Налей-ка мне еще кружечку воды, Андреа. Хороша... В Тибре вода уже давно не та.

   – Правду ли говорят, что в Тибре вода ядовитая? – спросила сухонькая старушка-зеленщица. – Я слыхала, испанские вельможи часто избавляются от своих врагов при помощи яда, а потом топят тела в реке...

   – Бог с вами, матушка. Ну, покойники в сети попадаются теперь едва ли не чаще, чем рыба, но их отправляют на тот свет по-простому: ножиком в живот – и готово! Вот мой сосед Джакомо частенько ночует у причалов, он бы вам порассказал. Послушать его, так едва ли не каждый день разбойники швыряют в реку тела.

   Старушка перекрестилась и внимательно посмотрела на меня, а затем укоризненно сказала:

  – Экие ты страсти говоришь, Энрико, да еще при мальчонке. Видишь, он побелел весь. Ну, Андреа, ступай, с тобой-то все будет в порядке. Вот возьми эту травку для твоей матушки, пусть заварит и выпьет, ей станет полегче.

  – Спасибо, синьора Санча, – вежливо сказал я. Зеленщица мне нравилась, она неизменно была со мной добра, хотя злые языки называли ее ведьмой. Синьора Санча жила одна в маленьком домике с огородом, где и выращивала свой товар. Я искренне считал, что ей не меньше полутора сотен лет, хотя на самом деле было, должно быть, около семидесяти.

  Я медленно двигался по рынку, время от времени останавливаясь, чтобы поприветствовать знакомых или продать кружку-другую воды, когда сзади послышался звонкий топот копыт. Я замешкался, пряча в карман мелочь, и не успел вовремя отреагировать, когда огромный белый жеребец почти налетел на меня. Мне показалось, что на мою бочку обрушился дом, и я в ужасе шарахнулся в сторону.

  – Проклятье! – услышал я откуда-то сверху.

  Подняв голову, я увидел всадника, сжимающего сильной рукой поводья. Ему было на вид лет восемнадцать. Статный, широкоплечий, в распахнутом на груди черном камзоле, из-под которого виднелась безукоризненно белая рубашка из тонкого полотна, у пояса – тяжелая испанская шпага в ножнах, украшенных резьбой и самоцветами. Его лицо, благородное и привлекательное, было озабоченным и раздосадованным.

  – Черт возьми, мальчик, еще немного – и ты угодил бы прямиком под копыта.

  – Простите, ваша светлость, – выдавил я, найдя в себе силы не отвести взгляд.

  – Ладно, может быть, мне самому не следовало так быстро ехать. – Он обернулся к своим спутникам, троим молодым людям, тоже одетым как знатные господа. – Угораздило же нас забраться в рыбный ряд! Я обещал сестре, что вернусь еще до обеда, но вот уже полчаса мы впустую тратим время.

  – Ты же сам хотел ехать коротким путем, – заметил один из его спутников, худощавый юноша с недовольным лицом. – А теперь мы, кажется, заблудились.

  – Мальчик, – обратился ко мне предводитель, его карие глаза тепло сверкнули, – не проводишь ли ты нас до оружейной лавки?

  – Конечно, ваша светлость. – Я с готовностью кивнул и вцепился в ручку тележки.

  – Да ты, я смотрю, тоже тут приторговываешь? – рассмеялся хозяин белого коня.

  – Это вода, господин.

  – Вижу, что не вино. – Он улыбнулся, у него была обаятельная улыбка, заставившая меня почувствовать к нему симпатию. – Налей мне кружечку, а то я уже совсем выдохся.

  Он с наслаждением осушил протянутую мной кружку и удовлетворенно вздохнул.

  – Ну, а теперь можно ехать.

  Я подумал, что нехорошо было бы грязному водовозу требовать денег за кружку воды с такого благородного вельможи, и зашагал вперед, показывая всадникам дорогу к лавке самого известного оружейника. Про себя я рассудил, что вряд ли для этих людей сгодятся товары, выставленные на прилавках рядовых поставщиков армии, и удивлялся лишь, почему они не заказали себе оружие своему личному мастеру.

  Когда мы достигли цели нашего путешествия и вельможи, спешившись, зашли в лавку, их предводитель повернулся ко мне.

  – Я тебе обязан, – улыбнулся он. – Если бы не ты, мы проплутали бы по рынку до ночи.

  – Не стоит... – начал было я, и тут в мою руку легла тяжелая монета. Округлившимися глазами я смотрел на настоящий золотой дукат.

  – У меня нет сдачи, – глупо пролепетал я, но он нетерпеливо отмахнулся.

  – Пустяки. Как твое имя, мальчик?

  – Андреа.

  Он усмехнулся.

  – А меня зовут Чезаре. Рад был познакомиться.

  Оставив меня стоять с изумленно раскрытым ртом, он зашел в оружейную лавку, чтобы присоединиться к своим товарищам.

  Я почти позабыл и про свою бочку, и про то, что хотел вернуться домой пораньше, чтобы набрать еще воды. Еще бы! Не каждый день за кружку воды расплачиваются золотыми монетами. Впрочем, мой интерес подогревался и делом, которое привело таких господ в оружейную лавку на рынке. Оттащив бочку за угол, я осторожно прислонился к стене возле двери лавки и, делая вид, что скучаю, начал прислушиваться.

  Какое-то время посетители лавки тихо переговаривались между собой, а потом я услышал голос хозяина, нахваливающего кинжалы. Вельможи купили то, что им было нужно, почти не торгуясь, и я едва успел юркнуть за угол к своей бочке, как они вышли из лавки и, вскочив в седла, направились вверх по улице.

  – Зря ты отпустил мальчишку, Чезаре, – услышал я. – Он мог бы нам еще пригодиться.

  – Обойдемся как-нибудь, Паоло. Поехали, я найду дорогу.

  Пожалуй, за еще один дукат я мог бы их хоть до самого дома проводить, усмехнулся я, да еще и стремя придержать... хотя нет, вряд ли с моей-то неуклюжестью мне это удастся без нареканий с их стороны. Еще раз полюбовавшись, как сверкает на солнце золото, я спрятал монету за отворот штанов и зашагал к дому.

  Отец, как обычно, выгреб из моего кошелька мелочь, пересчитал, одобрительно похлопал меня по плечу своей широкой и тяжелой, как лопата, ладонью.

  – В такие дни я готов признать тебя почти настоящим мужчиной, – прогудел он. – Не расстраивайся, Андреа, не всех Бог наградил силой, но расторопность и смекалка могут восполнить этот недостаток.

  Марко, появившись из дверей кузницы, засмеялся.

  – Знаешь, братишка, я тебе даже завидую. Хорошо, наверное, гулять по городу с бочкой, вместо того чтобы махать молотом, а?

  – Может, заткнешься? – спросил я, нимало не задетый обычной колкостью. – А где Джанни?

  – Ну... Он собирается провести вечер с Лючией, так что отец отпустил его пораньше.

  Я знал, что Джанни вскорости собирается жениться, и Марко завидовал и ему тоже. Бедняга Марко, как тяжело ему, должно быть, живется на свете – ведь у каждого найдется что-нибудь такое, чему можно позавидовать!

  После ужина, пока сестры убирали со стола и мыли посуду, я заварил маме травку, которую дала синьора Санча, и поил ее отваром, попутно рассказывая о событиях дня. О происшествии на рынке я тоже рассказал, до того самого момента, когда я проводил знатных господ до дверей оружейной лавки. Про дукат ей лучше ничего не говорить, решил я. В конце концов, у меня должны быть собственные секреты...

  Лег спать я рано, но среди ночи проснулся, измученный невыносимой жарой. Мы с братьями спали в одной из комнат второго этажа, отец с матерью – в другой, а Нани и Беатриса – внизу, рядом со столовой. Джанни так и не вернулся домой, его место пустовало. Тихонько поднявшись, чтобы не разбудить Марко, сопевшего на соседней кровати, я спустился вниз по лестнице, напился воды и с наслаждением обтер лицо и плечи сырым полотенцем. Разумеется, надолго это меня бы не спасло, но я надеялся, что благодаря такой процедуре смогу снова уснуть. Я уже подумывал, не пойти ли спать во двор, когда услышал шепот и смех из спальни сестер.

  Черт побери, они тоже не спят. Похоже, жара мучает не только меня. Я направился к двери их комнаты, чтобы, войдя, напугать их, а потом повеселить какой-нибудь шуткой, но решил, что бесцеремонное вторжение мужчины в женскую спальню не может считаться достойным поступком, и остановился.

  – Боже, я вся горю, – послышался тихий голос Нани. Она всегда говорила чуть быстрее, чем Беатриса, хотя голоса у них были так же похожи, как они сами. – Твои руки могут зажечь даже кусок льда...

  При чем тут руки, удивленно подумал я, с любопытством подходя ближе и едва не касаясь ухом двери.

  – Но ты-то никак не похожа на кусок льда, моя сладенькая, – засмеялась Беатриса. – В такую жару мне не хочется ничего большего. Просто поцелуй меня... да, вот так.

  Мое удивление все росло. Чего это они вздумали целоваться? Я не понимал смысла происходящего и не хотел уходить, пока не смогу понять.

  – Как хорошо... – выдохнула Нани после долгой паузы. – Ты довела меня почти до конца, а теперь хочешь только поцелуев?

  – Ладно, сдаюсь. Просто постарайся не слишком прижиматься ко мне. Ласкай меня, еще, еще...

  Из-за двери послышалась возня, стоны, вскрики и странные влажные звуки. Испуганный больше, чем озадаченный, я взбежал вверх по лестнице и забрался в постель, обхватив плечи руками. Неясные чувства мешались в моей душе, я не знал, что думать. Разумеется, мне было известно, чем занимаются в постели мужчина и женщина, но Нани и Беатриса были моими сестрами, и в их комнате, кроме них самих, никого не было. Глупо было бы предполагать, что они делали это друг с дружкой... Но как? Наконец, я решил, что все это было не больше чем игрой, а все эти вздохи и крики – сплошное притворство. Мои великовозрастные сестрицы, похоже, еще не наигрались, только очень уж у них странные игры. Презрительно усмехнувшись, я растянулся на простынях и закрыл глаза. Да, совсем скоро сестренкам придется выйти замуж, и тогда уж у них все будет по-настоящему...

  Наутро я посматривал на Беатрису и Нани с гораздо большим интересом, чем обычно, так что заработал от Марко тычок под ребра:

  – Сегодня ты выглядишь настоящим дурачком, Андреа. Должно быть, все-таки тяжело дается работа на воздухе в такое пекло...

  – Каждый работает, как умеет, Марко, – сказала Беатриса, раскладывая по плошкам пшеничную кашу. – Оставь Андреа в покое, он лучше тебя хотя бы тем, что не издевается над другими людьми.

  Марко расхохотался, но я знал, что маленькое одолжение, сделанное им для меня по просьбе Беатрисы, нисколько не изменит его гадкого характера. Я терпел его выходки только потому, что он был моим братом, хотя он был намного глупее и мелочнее Джанни. На самом же деле, на свете для меня не было более ненавистного человека, чем Марко. По возможности я старался избегать его, а на его злые шутки не отвечал, надеясь, что когда-нибудь ему надоест безрезультатно меня изводить. Он просто бесился, когда мать или сестры хвалили меня в его присутствии.

  – Уф, ну и жара. – Гулкий бас отца наполнил комнату, когда он появился в дверях голый по пояс, вытирая бегущие по плечам струйки воды полотенцем. – Так бы и не отходил от колодца весь день! В такую погоду в кузнице просто невыносимо, так что мы с Джанни и Марко отдохнем сегодня, а вот Андреа придется потрудиться. Что скажешь, сынок? – Он подмигнул мне и засмеялся, увидев мое кислое лицо. – Понимаю, тебе неохота, но сейчас ты можешь зарабатывать больше, чем обычно. Кстати, можешь купить себе что-нибудь на рынке – что захочешь, четверть того, что ты сегодня наторгуешь – твоя.

  Я сдержанно поблагодарил, потихоньку ощупав лежащий в кармане дукат. Целое состояние! Но за щедрость отцу, конечно, тоже спасибо: лишними деньги никогда не бывают, он сам всегда так говорит. Марко состроил ехидную мину и развалился на стуле, всем своим видом показывая, как хорошо намерен провести сегодняшний день. Ну и скотина, подумал я. Ничего, когда-нибудь я тоже повеселюсь, а ты побесишься, и мы посмотрим, каково тебе самому тогда будет...

  Наскоро проглотив кашу и сыр, я помог отцу и Джанни наполнить бочку и вывез ее со двора. День предстоял длинный и изматывающий, так что следовало запастись терпением. Солнце уже успело накалить мостовые, и я благословил имя человека, придумавшего деревянные сандалии, не дававшие моим ногам покрыться волдырями. Местные кумушки, покупавшие у меня воду, охотно судачили о последних новостях, и я с интересом прислушивался.

  – Бенито сказал, что вчера на рынке видели самого папского сына!

  – Это которого же? Герцога Гандии?

  – Нет, ведь он же в Испании! Кардинала.

  – Не может быть! Как можно верить твоему Бенито? Он дурак и пьяница, небось, опять нализался, вот и померещилось невесть чего!

  – Бенито говорил с охранниками на рынке, один из них узнал кардинала, когда тот проезжал мимо.

  – Забудь об этом. Охранник обознался, а Бенито уж и рад пустить слух...

  Я покатил бочку дальше, размышляя, действительно ли встреченный мной вельможа был знаменитым кардиналом Борджиа. Про кардинала болтали много всякого. Я привык к мысли, что все поголовно кардиналы – набожные богатые старикашки, цель жизни которых – когда-нибудь выбрать папу. Разумеется, для того, чтобы получить кардинальскую шляпу, им надо было долго учиться, потом вести праведную жизнь, молиться по десять раз на день и соблюдать посты. Но это окупалось, потому что за все эти лишения им доставался высокий сан и к нему немалые деньги, а также почетное право проголосовать за очередного папу.

  Среди тех людей, которых я вчера провожал к оружейнику, не было ни одного старика. Ну, если честно, даже средних лет был только один, но он-то никак не тянул на кардинала – этакий бородач с жутким шрамом. Остальные были молоды, а предводитель на белом коне – так и вовсе почти мальчишка, ну лет на пять старше меня самого, вроде Марко. Видимо, речь шла все же не о тех, кого мне пришлось сопровождать. Скорее всего, охранник действительно видел настоящего кардинала Борджиа на рынке и признал его. Я тут же представил себе старичка в алой шляпе, роющегося в груде овощей, и мне стало смешно. Потом я с сомнением подумал: если кардинал Борджиа – сын папы, тогда сколько же лет должно быть самому папе? Черт их разберет, этих церковников, может, они по сто лет живут, с их-то праведностью...

  На рынке я распродал почти всю воду и направился домой другой дорогой, так что по пути моя бочка совсем опустела. Солнце стояло еще высоко, когда я вкатил свою тележку в двери дома.

  – Ого, – похвалил отец, когда я небрежно ссыпал груду мелочи в его широкую ладонь. – Иди-ка, поешь немного и отдохни.

  – Я мог бы развезти еще одну бочку до вечера, – предложил я, но он отмахнулся.

  – Отдохни, Андреа. Грешно было бы заставлять тебя бродить по городу, когда у всех выходной. Что скажешь, Марко?

  – Я думаю, братишке не повредила бы дополнительная работа, – с готовностью вставил Марко, прохлаждавшийся в тени навеса с миской жареных каштанов. – Пусть пообедает, а я пока помогу наполнить его бочку.

  – Может, сам и развезешь? – предложил я. – А денежки можешь забрать себе...

  – У меня мало опыта в этом ремесле, – нагло ответствовал он. – Чего доброго, привезу бочку назад полную воды, как тогда покажусь на глаза семье?

  – Заткнись, – посоветовал я и, отвернувшись, направился в дом.

  До вечера я просидел с Джанни, помогая ему мастерить скамью и расспрашивая о Лючии. Джанни любит поговорить, и характер у него, не в пример Марко, не злобный. Его рассказы мне всегда нравилось послушать, тем более что он всегда завершал их каким-нибудь поучительным выводом. От него я узнал, что девушкам надо говорить приятные вещи, вести себя с ними как со знатными дамами и быть покорным их желаниям, и тогда можно точно рассчитывать на их благосклонность. Самое удивительное, что эта мудрость сработала, когда я попытался очаровать одну из цветочниц на рынке: девушка мне нравилась, а мое галантное поведение произвело на нее самое благоприятное впечатление. Парень понаглее, несомненно, воспользовался бы успехом, но я запаниковал и поспешил уйти, чем, похоже, смутил и расстроил свою даму.

  Поэтому, что бы ни говорил Джанни, я неизменно мотал на ус, зная, что рано или поздно его наставления могут пригодиться. Старший брат был моим лучшим другом. Немного медлительный, он нравился мне своей основательностью и уверенностью, каждое дело, за которое он брался, он доводил до конца и стремился сделать на совесть. Вот и теперь он не торопился идти спать, пока не закончил работу. Наконец, скамья была готова. Джанни проверил ее устойчивость, еще немного поправил и удовлетворенно потянулся.

  – Ну, вот и все. Пойдем спать, Андреа, поздно уже. Сейчас я отнесу инструменты, а ты пока беги умойся, да на боковую.

  Выйдя во двор, я пошел к колодцу, начерпал воды и принялся с наслаждением обливаться из большого кувшина. Вода была ледяной, так что вскоре мои зубы застучали от холода. В поисках чистого полотенца я зашел за дом, где сестры обычно вывешивали для просушки белье. Так и есть, на веревках белели рубашки и полотенца, а на земле под ними стояла корзина – видимо, Нани или Беатриса уже снимали высохшие вещи, чтобы унести в дом.

  Потянувшись за полотенцем, я услышал какую-то возню и сдавленные вскрики совсем рядом. Я отступил к стене дома, вгляделся в сумерки за светлыми пятнами развешанного белья и увидел две неясные тени.

  – Тише, Нани, – услышал я шипение Марко. – Я не хочу ничего плохого.

  – Пусти меня, не то я закричу!

  – Не так быстро, сестренка... Ты ведь любопытна, правда? Я тоже чертовски любопытен. Я умею быть нежным, тебе нечего бояться...

  – Нет, Марко...

  Нани попыталась кричать, но Марко, видимо, закрыл ей рот ладонью. Я видел, как он повалил ее на землю и стал нетерпеливо мять одной рукой ее грудь, одновременно пытаясь коленом раздвинуть ее ноги. Нани извивалась под ним, силясь закричать, но он убрал руку с ее рта лишь затем, чтобы тут же впиться в ее губы поцелуем. Задрав на ней юбку, Марко сдернул штаны и завозился, устраиваясь удобнее между ее ногами.

  Я, остолбенев, смотрел, как он приподнимается и опускается, по-прежнему не давая Нани вырваться. Шок, в который меня повергло это зрелище, никак не проходил, и только через какое-то время мучительный стон моей сестры вывел меня из оцепенения.

  Дернувшись, я бросился вперед и, вцепившись в плечи Марко, попытался оттащить его от Нани. Он вскрикнул от неожиданности и выпустил ее. Нани тут же вскочила и, рыдая, побежала прочь, не оглядываясь на нас. Я остался один на один с Марко, с недоумением и ужасом глядя на огромный влажный орган внизу его живота, возбужденно торчащий вверх подобно рукояти меча.

  – Ах ты щенок! – прорычал Марко, пытаясь схватить меня за руки. – Я тебя уничтожу...

  – Я все расскажу отцу, – пообещал я. – Он выгонит тебя из дома, грязная свинья. А если ты еще хоть раз посмеешь дотронуться до Нани или Беатрисы, я...

  – Что же ты мне сделаешь? Ты, ничтожество? – Марко быстро откатился в сторону, вскочил на ноги и натянул штаны. – Беатриса уже была моей, и ей понравилось, между прочим. А сегодня я просто принял за нее Нани. Черт побери, Нани была еще девственна, а ты не дал мне получить все сполна! Я уверен, что у тебя самого никогда не будет женщины, потому что ты бессилен! Скажи, ведь у тебя никогда не встает, а?

  Кровь бросилась мне в лицо. Почти не владея собой, я набросился на него с кулаками, молотя без разбора в лицо, в грудь, в живот, надеясь причинить как можно больше боли. Он засмеялся и одним могучим ударом отшвырнул меня прочь. Отлетев на несколько шагов и больно ободрав плечо о торчащий из земли корень, я помотал головой, чтобы придти в себя, и с ненавистью посмотрел на Марко.

  – Я тебя убью, – процедил я сквозь зубы, чувствуя вкус крови на разбитой губе.

  – Давай, попробуй. – В его руке алым росчерком блеснуло в закатном свете лезвие кинжала. – Я вырежу тебе яйца, малыш, а заодно и глаза, чтоб неповадно было шпионить за старшими. Ну, что же ты остановился? Иди сюда.

  Он сошел с ума, ошеломленно подумал я. Если я позову на помощь Джанни или отца, Марко бросится на меня прежде, чем они подоспеют. А там, чего доброго, действительно выполнит свои угрозы...

  Я попятился, отступая, и он пошел на меня, поигрывая кинжалом и улыбаясь. Во дворе никого не было; Джанни, должно быть, уже успел убрать инструменты, умыться и отправиться спать. Жаль, что он не хватился меня и Марко, но Джанни и правда был тугодумом, так что к тому времени, как он забеспокоится, Марко успеет разделать меня как свиную тушу. Я не мог позволить себе закричать, поэтому просто молча пятился к калитке, а там, споткнувшись и едва устояв на ногах, стрелой вылетел на улицу и дал стрекача, слишком испуганный, чтобы раздумывать, как Марко воспримет мое бегство.

  Я несся к рынку, не чуя под собой ног. Мне казалось, что мой брат преследует меня с кинжалом в руке, и я никак не мог заставить себя остановиться. Меня приводила в ужас мысль, что я не смогу больше вернуться домой и вести прежнюю жизнь, потому что Марко все равно убьет меня. Я сознавал, что веду себя как трус, но Марко был сильнее меня, да и отец, как я думал, любил его гораздо больше, чем меня. Вздумай я сказать, что Марко изнасиловал Нани и Беатрису, отец бы только посмеялся, а Марко заявил бы, что я выдумал все это, чтобы досадить ему. К тому же я не был уверен, что сестры не вступятся за Марко, чтобы скрыть собственный позор.

  Добравшись до рыночной площади, я рассудил, что смогу переночевать где-нибудь у собора, а лучше – там, где есть люди, ну, скажем, ближе к району дворцов: там всегда полно стражников, а жизнь не замирает чуть ли не до рассвета. К тому же вряд ли Марко придет в голову искать меня там.

  Устроившись под забором какой-то богатой виллы, я наскоро помолился, прося Бога устроить мою судьбу лучшим образом, и постарался уснуть, однако это оказалось совершенно невозможно: мысли о Марко и сестрах не давали мне покоя, а жесткая земля, едва прикрытая выгоревшей травой, была не самой удобной постелью. До самого утра я промаялся без сна, с тревогой гадая, что буду делать дальше.

  Солнце еще не взошло, когда меня заприметил один из проезжавших мимо стражников.

  – Что это ты тут делаешь, парень? – спросил он, осветив меня факелом. У него было добродушное лицо с густыми усами и бородой, но сейчас он казался мне грозным и величественным, так что я испугался.

  – Я не вор, – быстро сказал я, стараясь не дрожать. – Вам самому когда-нибудь случалось убегать из дома?

  Он пристально всмотрелся в мое лицо и усмехнулся.

  – Вижу, ты не врешь. Ладно, я понимаю. Только к утру чтобы духу твоего здесь не было!

  – Да, синьор.

  – Я говорю это для твоей же безопасности, паренек. Возвращайся домой. Если твой отец еще жив, он простит тебя и примет обратно, что бы ты ни сделал.

  – Спасибо, синьор.

  Он тронул поводья и поехал прочь, а я облегченно вздохнул. Перспективы жизни на улице вдруг предстали передо мной в новом свете. Как оказалось, в обязанности городской стражи не входила забота о бездомных оборванцах, ночующих под оградами вилл. Я с запоздалым страхом вспомнил, что за бродяжничество могут посадить в тюрьму. Ну, пару ночей я еще могу здесь провести, но дальше я примелькаюсь, и меня швырнут в казематы для бедноты, а оттуда путь один – на виселицу. Поежившись, я решил, что буду перебираться с место на место, пока не устроюсь подмастерьем к какому-нибудь доброму ремесленнику или торговцу. Портной Риноцци неплохо ко мне относился, так что можно попроситься к нему в помощники, хотя бы на время. Шить – это тебе не молотом махать, как-нибудь управлюсь, только бы не прогнали...

  Небо уже алело, и из-за крыш показался слепящий край солнца, обещая такую же жару, как накануне. Я поднялся и медленно побрел в сторону ремесленного квартала. В животе яростно урчало, я с сожалением представлял себе свежий и пухлый, еще исходящий душистым паром пирог и холодное молоко. Должно быть, сестренки уже поднялись и хлопочут у очага, готовя завтрак. Мысли о Нани и Беатрисе сжали мое сердце новой болью. Может быть, действительно вернуться? Ведь кроме меня, никто не сможет защитить девочек от Марко, и никто не знает о них правды. Если рассказать отцу и Джанни... Я вдруг представил себе, как буду говорить отцу о том, что видел, а Нани и Беатриса дружно будут все отрицать, и Марко станет смеяться надо мной, называя крикливым задохликом, а потом поймает где-нибудь во дворе и разрисует меня своим кинжалом. Ну уж нет. Пока я чувствовал себя в состоянии прожить самостоятельно еще несколько дней.

  Я шел, рассеянно пиная попадавшиеся на дороге камешки, и размышлял о том, что буду делать сегодня. Разумеется, идти к Риноцци было еще рано, так что можно было дождаться открытия булочной, купить себе горячий крендель и немного молока у крестьян из деревни, позавтракать и там уже спокойно отправляться на поиски работы.

  Заслышав позади стук копыт, я отступил в сторону, твердо решив не попадаться больше на пути стражникам, но, обернувшись, заметил, что конь был слишком хорош, да и дорогая сбруя явно не могла принадлежать обычному солдату. Коня я узнал сразу: это под его копытами два дня назад на рынке едва не разлетелась моя бочка. Я удивленно ахнул, невольно шагнув вперед, чтобы разглядеть всадника, закутанного в плащ.

  Должно быть, мой потрясенный вид привлек его внимание. Поравнявшись со мной, он осадил коня.

  – Стража плохо следит за порядком, – тихо сказал он, глядя на меня сверху вниз. – Я приказывал очистить район от бродяг. Как случилось, что ты не в тюрьме? Я накажу капитана охраны.

  – Он не виноват, ваша светлость, – холодея от страха, сказал я. – Если вам будет угодно, я тотчас проследую за ним в тюрьму.

  – Постой-ка. – Он наклонился и всмотрелся в мое лицо. – Андреа? Так, кажется, тебя зовут?

  – Да, ваша светлость.

  – К черту светлость, – нетерпеливо бросил он. – Я уже говорил, меня зовут Чезаре. Что ты тут делаешь, во имя мадонны? Воду сейчас не покупают. И где ты забыл свою бочку?

  – У меня больше нет бочки.

  Он озадаченно нахмурился, разглядывая меня.