Текст книги "Маска (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

  – Как же мне называть вас?

  – Когда мы занимаемся любовью, мы равны. Зови меня по имени, мне будет приятно... Разумеется, при посторонних я остаюсь твоим господином. Пусть даже монсеньором.

  – Хорошо... Чезаре.

  Он потрепал меня по щеке и поцеловал.

  – Да, вот так. Прости, мой ангел, но я не могу провести с тобой весь день.

  Одевшись в штаны и камзол бордового цвета с золотым шитьем, он пригладил волосы перед зеркалом, потом весело взглянул на меня.

  – У меня нет никаких особых поручений для тебя сегодня. Если хочешь, я готов взять тебя с собой.

  – Я с удовольствием буду сопровождать вас, – сказал я, выбираясь из постели.

  – Отлично. Ты даже не спрашиваешь, куда мы пойдем. Ну что же, надеюсь, тебе не будет скучно.

  Мы выбрались из покоев Чезаре и направились через бесконечные коридоры и анфилады комнат в дальнюю часть дворца, где я не бывал прежде. Дворец папы был огромен, так что можно было никогда не встретиться с теми, кто жил на другой его половине. Я с интересом смотрел на гвардейцев, которые несли службу в галереях, и украдкой разглядывал росписи на стенах, гадая, куда мы идем. Постепенно я начал думать, что мы направляемся на аудиенцию к его святейшеству, но вскоре мы прошли наиболее оживленную часть дворца и свернули в южное крыло. У дверей одной из комнат Чезаре остановился и подозвал находившегося рядом слугу.

  – Я хочу видеть твоего господина. Он у себя?

  – Разумеется, ваше сиятельство. Вы же знаете, что ему запрещено покидать свои покои без позволения его святейшества папы.

  Слуга открыл перед нами дверь, и мы очутились в богато обставленной комнате с роскошными пестрыми коврами на полу. По коврам были разбросаны многочисленные подушки, что показалось мне необычным. Сундуки с затейливой резьбой стояли вдоль стен, украшенных необычными орнаментами. На низкой кушетке полулежал мужчина лет тридцати с небольшим, одетый в шелковый халат. Его надменное смуглое лицо, обрамленное кудрявой бородой, выглядело скучающим.

  – А, Чезаре, – оживился он, увидев моего господина. – Проходи, садись. Наконец-то мне будет с кем поговорить.

  – Вижу, тебе не помешает развлечься, Джемаль. – Кардинал опустился на подушки подле кушетки. Я поколебался, но он небрежным жестом приказал мне сесть рядом с собой.

  – Ты угадал. Жизнь пленника однообразна и тяжела, я каждый раз думаю, с каким удовольствием вернулся бы в родные края...

  – И отомстил бы тому, по чьей вине разлучен с родиной?

  – О, ты прав. – Черные глаза Джемаля опасно сверкнули. – Надеюсь, когда-нибудь этот день настанет. Я понимаю, что святой папа не готов расстаться с доходом, который я ему приношу, и не виню его, но, может быть, однажды все переменится...

  – Непременно, мой друг. Но тебе грех жаловаться на судьбу, ведь тебя развлекают сыновья самого папы. Вот и теперь я пришел, чтобы немного скрасить твое одиночество.

  – Для этого ты привел с собой этого очаровательного мальчика? – Джемаль посмотрел на меня с любопытством.

  – Нет, это всего лишь мой юный камердинер.

  – У тебя неплохой вкус, Чезаре. Я думал, что ты отдаешь предпочтение девушкам...

  – Лишь одной из них, ты же знаешь. Что до остальных – это только увлечения.

  – Помнится, твой брат Джованни хвастался, что опередил тебя...

  Чезаре нахмурился, его глаза потемнели от плохо скрываемой ярости.

  – Джемаль, я не желаю обсуждать это. Джованни дурак и мот, а половина того, что он говорит – ложь. Его хвастовство унижает его, не меня.

  – Мне кажется, этого мальчика я где-то видел прежде, – сказал Джемаль, приглядываясь ко мне. – У меня хорошая память на лица. Несомненно, мы уже встречались.

  – Ты угадал, – усмехнулся Чезаре. – Помнишь, мы покупали в городе кинжалы для Микелотто? То маленькое дельце, после которого он уехал в Непи? Этот мальчик провожал нас до лавки оружейника.

  – А, ведь верно. Но тогда он вез с собой большую бочку, да и одет был как нищий.

  Кардинал пожал плечами.

  – Кое-что изменилось... Ну, Джемаль, может быть, прогуляемся по городу? Не хочешь посмотреть лошадей на торгах?

  – Нет, пожалуй. – Бородач беззастенчиво рассматривал меня, задерживаясь взглядом на моем лице, губах, шее. Я почувствовал, что краснею. Я уже знал смысл таких взглядов, но надеялся, что Чезаре не даст меня в обиду.

  Джемаль поднялся и достал квадратную клетчатую доску, затем высыпал из мешка маленькие фигурки, похожие на странных кукол, выточенные из светлого дуба и черного дерева.

  – Давай лучше сыграем в шахматы, – сказал он. – Если я выиграю, то твой мальчик сделает то, что я от него потребую.

  – Ну, а если выиграю я, – холодно отозвался мой господин, – то ты сделаешь то, что я попрошу.

  – Договорились. – Джемаль принялся ловко расставлять фигурки в четыре ряда по разным сторонам доски. Усевшись на полу друг против друга, мужчины принялись по очереди переставлять фигурки на доске с одной клетки на другую. Я не мог понять смысла игры и лишь следил за выражением их лиц, пытаясь разобраться, на чьей стороне удача. Чезаре играл быстро, почти не раздумывая над своими действиями, Джемаль, напротив, долго размышлял, прежде чем передвинуть ту или другую фигурку. На лице кардинала отражалось нетерпение всякий раз, когда Джемаль задумывался над очередным ходом. Вскоре я заметил, что решимость окончательно покинула бородача; он кусал губы, рассматривая частокол белых фигурок, внедрившихся в оборону его черной армии, и поминутно сжимал кулаки. Постепенно фигурок на доске становилось меньше, и я стал, как мне казалось, понимать правила: порой, делая ход, противники снимали вражеские фигурки с доски, ставя собственные на их место, и скоро ряды черных поредели, тогда как белые почти не сдавали позиций. Чезаре улыбался, его спокойная улыбка становилась определеннее с каждым ходом. Наконец, он выпрямился и победно посмотрел на расстроенного Джемаля.

  – Тебе мат, дружище.

  – Я проклинаю тот день, когда вздумал научить тебя играть в шахматы, – улыбнулся Джемаль, стараясь скрыть досаду. Ну, чего же ты пожелаешь?

  – Не надейся, что я предложу тебе испить нектара моих чресл, хотя уверен, ты был бы не против.

  Я содрогнулся, потрясенный грубостью его тона, но Джемаль сдержанно усмехнулся.

  – Дорогой Чезаре, ты староват для меня. Мне милее юные мальчики, вроде твоего брата Хофре или твоего очаровательного камердинера... Да и это все не то. Если бы я жил в Стамбуле, то завел бы себе гарем из красивых девушек, но здесь я вынужден довольствоваться лишь проститутками, которых мне приводят по распоряжению святейшего отца. Кстати, он хорошо знает потребности мужчин, потому что сам любит женщин. Передай ему при случае мою благодарность...

  – Непременно, Джемаль. А пока я хочу, чтобы ты поехал со мной в город. Мне нужно присмотреть себе новую лошадь, а ты ведь разбираешься в лошадях, и мне понадобится твоя помощь.

  – Хорошо, дай мне переодеться.

  Пока слуга помогал ему облачиться в костюм и рубашку, я придвинулся к кардиналу и тихо спросил:

  – Кто он?

  – Младший брат турецкого султана Баязета. Он живет в Риме уже давно, со времен прежнего папы, и его брат платит неплохие деньги, чтобы его пребывание здесь продолжалось как можно дольше. Он под надежной охраной, несмотря на видимость свободы, а в мои обязанности входит присматривать за ним и время от времени выводить в город... Будь поосторожнее с ним, он похотлив как кобель, и то, что он делает с мальчиками, может тебя шокировать.

  Я кивнул, стараясь, чтобы на моем лице не отразилось отвращение.

  В компании Джемаля мы покинули дворец и выехали в город. Я держался рядом с кардиналом, упорно стараясь не замечать красноречивых взглядов турка, направленных в мою сторону. Мы побывали на рынке, потом посмотрели лошадиный торг, и Джемаль выбрал для себя тонконогого гнедого жеребца, восторгаясь его изяществом и статью, но Чезаре не одобрил его выбор, сказав, что этот конь не годится для походов и битв, его красота бесполезна. Я втайне был согласен с моим господином, полагая, что воин должен иметь выносливого и крепкого коня, а не дорогую игрушку. Тем не менее, жеребца Джемаль купил. Довольный, он тут же нацепил на животное уздечку и велел мне вести его в поводу. Я вопросительно посмотрел на Чезаре, и тот спокойно кивнул, а затем развернул коня и поехал прочь.

  Во дворце он приказал мне вернуться к себе и ждать его возвращения, а сам простился с Джемалем и направился в покои святейшего папы. Несомненно, у него была тайная жизнь, о которой я не имел понятия. Частью этой жизни были угрюмый испанец Микелотто, монна Лукреция, папа Александр, незнакомые мне люди, иногда появлявшиеся в его покоях, и те, кому мне доводилось носить письма.

  Я уже успел понять, что все кардиналы, несмотря на свою власть и богатство, поголовно боялись молодого Чезаре Борджиа. Когда я приносил им послания от него, они напряженно всматривались в строчки, и порой на их лицах читалось что-то вроде обреченности. Понимал я и то, что передо мной Чезаре не открывал свою истинную сущность, а она была страшна. Сегодня утром я на мгновение заглянул за темный полог его души, когда он беседовал с кардиналом Колонна, и потом, когда он рассказал мне о Лукреции... Я не мог решить, что чувствую по отношению к нему. Его близость лишала меня рассудка, но я хорошо сознавал, что оставшись с ним, потеряю навсегда собственную душу. Мне хотелось его расположения, его доверия, а более всего на свете – его любви.

  Взяв книгу, я забрался на кресло в библиотеке и начал читать, не слишком вдаваясь в смысл прочитанного. Рассуждения какого-то философа о природе зла казались мне нелепыми: как можно было всерьез утверждать, что злые люди злы, потому что прокляты Богом, а не прокляты, потому что злы? Взять, например, Марко. Что же, он проклят Богом? Не сказал бы я, скорее уж, Бог его просто не замечает...

  В коридоре, ведущем в личные покои Чезаре, послышались быстрые шаги, и звонкий девичий голос позвал:

  – Никколо!

  – Да, ваше сиятельство, – отозвался камердинер.

  – Мой брат у себя?

  – Нет, но я передам ему, что вы приходили.

  – Не нужно, я дождусь его здесь.

  Я быстро захлопнул книгу, поднялся из-за стола и выглянул из библиотеки. Монна Лукреция стояла в дверях спальни Чезаре, а перед ней в почтительном полупоклоне застыл Никколо.

  – Монсеньор ушел к его святейшеству, – сказал я, восторженно глядя на девушку. Лукреция улыбнулась, ласково взглянув на меня.

  – Ты новый слуга Чезаре, верно?

  – Андреа Сагарелли, к вашим услугам, госпожа. – Я поклонился.

  – Ты расторопный и толковый юноша, Андреа. – Ее голос лился подобно меду. – Мой брат ценит именно таких, как ты. Никколо, принеси мне холодного вина и фруктов, а ты, Андреа, можешь почитать что-нибудь. Ты ведь умеешь читать?

  – Ну... – я замялся. – Только на латыни, на греческом плохо.

  – Может быть, ты знаешь испанский или французский?

  – Нет. – Мои щеки вспыхнули. – Позвольте мне почитать вам стихи, ваше сиятельство.

  – Что ж, стихи так стихи. – Она сбросила туфельки и прилегла на кровать.

  Смущенный, я отправился назад в библиотеку и вернулся с томиком "Канцоньере" Петрарки. Мне нравились эти стихи, потрясающе глубокие и нежные, и мне казалось, что именно такое чтение достойно божественной красоты Лукреции.

  Она указала мне на кресло возле кровати и кивком дала понять, что готова слушать. Вскоре я увлекся настолько, что мне стало казаться, будто я сам обращаюсь к прекрасной даме со словами любви. Мой голос окреп и наполнился чувством. Лукреция молчала. Перевернув очередную страницу, я украдкой взглянул на нее и обомлел: платье случайно (или, может быть, намеренно?) соскользнуло с ее белоснежного плечика, бесстыдно обнажив округлую грудь с маленьким алым соском. Я судорожно вздохнул, вцепившись в подлокотник кресла одной рукой. Шаловливо накручивая на пальчик золотистый локон, Лукреция медленно улыбнулась мне:

  – Ты хорошо читаешь стихи, Андреа. Не хочешь сесть поближе?

  Я почти испуганно помотал головой и откинулся на спинку кресла.

  – Жаль. Может быть, ты боишься меня? Или Чезаре?

  Быстро облизнув губы, я уткнулся глазами в книгу, но успел заметить, как она стягивает платье и с другого плеча.

  – Здесь душно... Ты не мог бы помочь мне раздеться?

  Непослушными пальцами я ослабил шнурки корсажа, и она, сбросив платье, с наслаждением вытянулась на постели, как кошка. На ней было лишь тончайшее батистовое белье, совсем не скрывавшее ее юных прелестей.

  Я попятился назад и рухнул в кресло, едва не промахнувшись мимо сиденья.

  – Почитай еще, Андреа, – попросила она, и ее пальцы накрыли собственную обнаженную грудь.

  Я повиновался, хотя язык почти не слушался меня. Вскоре мое чтение стало прерываться тихими вздохами, легким постаныванием и влажными мягкими звуками. Подняв голову, я увидел, что Лукреция, полностью раздетая, лежит с широко разведенными ногами, показывая мне свое естество, и ее пальчики ритмично двигаются, пронзая сокровенную щель. Она ласкала себя с упоительным бесстыдством, наблюдая за мной страстными блестящими глазами из-под полуопущенных длинных ресниц. Я не мог этого вынести. Вскочив, я выронил книгу и опрометью вылетел из спальни. Уже в соседней комнате, сгорая от желания и стыда, я упал на колени, торопливо вытащил из штанов напряженный член и всего несколькими судорожными движениями довел себя до конца, а затем разрыдался, уткнувшись лицом в стену.

  Что со мной стряслось? Я не имел прав на Лукрецию, но она сама хотела меня... Она давала мне понять, что в ее игру могут играть двое. Если бы я лег рядом с ней, я не смог бы удержаться. А кто бы смог? Это восхитительное создание с белой кожей, тонкой талией, нежной грудью и золотыми кудрями было подобно ангелу. Я вдруг представил себе Чезаре, занимающегося с ней любовью: его сильные руки, крепкие бедра, могучий торс. Арес и Афродита, брат и сестра. Ну конечно, он тоже не смог устоять перед ней, и я не винил его.

  По возрасту Лукреция была едва ли старше меня самого, но она была уже расцветшей юной женщиной, а не ребенком. Я гадал, сколько любовников у нее уже было. Пополнив их ряды, я предал бы своего господина, а на предательство я пойти не мог, ведь тогда я навсегда потерял бы его доверие.

  – Андреа! – услышал я голос Лукреции из спальни.

  Приведя себя в порядок, я нерешительно остановился в дверях, глядя на нее. Она, как ни в чем не бывало, улыбалась, раскинувшись на постели.

  – Ты не мог бы зажечь свечи?

  – Я позову Никколо, – с усилием сказал я.

  – Но я прошу тебя самого сделать это.

  Только сейчас я заметил, как темно в спальне, и зажег свечи на столе и в высоких шандалах у стен. Лукреция задумчиво смотрела на меня, отчего я чувствовал себя неловко. Один раз я едва не уронил свечу, тихо выругался и непроизвольно оглянулся на девушку. Ее кожа мягко светилась, кудри отливали сияющим золотом, в зеленых глазах пряталась чувственность. Я быстро зажег оставшиеся свечи и поднял с пола брошенную мной книгу.

  – Мне недоставало тебя, – пожаловалась Лукреция. – Я могу получить наслаждение сама, но ты мог бы сделать его куда большим.

  – Прошу простить меня, госпожа...

  – Тебя не привлекают девушки? Может быть, я не нравлюсь тебе?

  – Вы сестра моего господина, а я всего лишь бедный мальчишка.

  – Вот как? Значит, ты боишься гнева Чезаре? Я знаю, он очень ревнив, но ему вовсе не обязательно знать обо всем. Кстати, он все еще может подумать, что между нами что-то произошло.

  Я невольно признавал, что она права: ее обнаженное тело свидетельствовало об этом красноречивее любых слов, и я был здесь же, в спальне моего хозяина.

  – Монна Лукреция, я должен уйти.

  – Не спеши, Андреа. В моей власти приказать тебе остаться.

  – Мне приказывает только мой господин.

  Она рассмеялась.

  – Чезаре хорошо обучил тебя. Ты красив и недоступен более чем любой аристократ. Мало найдется принцев крови, способных отказаться от моих ласк. Страх перед Чезаре сильнее желания, которое томит тебя?

  Я промолчал. Без сомнения, она была самой роскошной и дорогой из всех куртизанок Рима, но это ничего для меня не значило.

  – Ты давно служишь моему брату? – помолчав, спросила она.

  – Почти два месяца, госпожа.

  – За это время ты должен был уже хорошо узнать его.

  – Ваш брат остается для меня загадкой, – проговорил я. – Он редко позволяет мне находиться при нем.

  – Только в постели? – Она засмеялась, игриво глядя на меня, и я почувствовал, как кровь прилила к моим щекам. – Ну вот, ты покраснел, выходит, я права!

  – Нет! – вырвалось у меня, и я тут же отвел глаза.

  – Ты не умеешь врать, Андреа. Как тебе нравится Чезаре? Вот уж не думала, что он заведет себе мальчика.

  Я решительно направился к двери, и тут в коридоре послышались уверенные шаги, звук которых я уже научился безошибочно узнавать: мой господин вернулся. Мы столкнулись на пороге, и он придержал меня, взяв за локоть. Затем его взгляд уперся в лежащую на кровати Лукрецию, и он нахмурился.

  – Сестра? Что ты тут делаешь?

  – Жду тебя, дорогой, – отозвалась она, потягиваясь. – Ты заставил меня скучать, знаешь ли.

  Чезаре оглянулся на меня, гнев на его лице быстро сменялся сомнением, любопытством и изумлением.

  – Андреа, разве тебе не удалось развлечь монну Лукрецию?

  – Боюсь, моих умений и воображения недостаточно для этого, монсеньор, – ответил я, выдержав его взгляд. – К тому же я не посмел бы даже думать...

  – Напрасно. – Он усмехнулся, сбросил камзол и сапоги и прилег на кровать рядом с сестрой. Она обвила его шею руками и попыталась поцеловать, но он отстранил ее. – Андреа, я устал и хочу отдохнуть. Запри двери.

  Я направился к выходу и хотел уже закрыть за собой дверь, когда Чезаре окликнул меня.

  – Я не говорил, чтобы ты уходил. Просто запри двери.

  Ничего не понимая, я выполнил его приказание и уселся в кресло возле столика у выхода, стараясь не мешать своим присутствием хозяину и его сестре, расположившимся на ложе. Они шептались о чем-то, чего я не мог слышать, потом Чезаре поцеловал Лукрецию в губы и стал поглаживать ее грудь. Я опустил глаза и стал думать о своих родных, оставшихся в бедном квартале. О Джанни, собирающемся жениться на Лючии, о Нани и Беатрисе, о моей доброй больной матери, даже о ненавистном Марко... Та жизнь была совсем другой. Если бы я мог вернуться! Но и я уже стал другим. Простой босоногий мальчишка-водовоз превратился в хорошо одетого подростка, научившегося наблюдать и немного владеть кинжалом, узнавшего цену деньгам и удовольствиям плоти. Возвращение к прежней жизни означало отказаться навсегда от всего этого... а отказаться я уже не мог.

  – Андреа, иди сюда, – негромко позвал Чезаре, и я поднял голову.

  Брат и сестра, оба полностью обнаженные, лежали в объятиях друг друга. Они были прекрасны; безупречно красивые юные тела мужчины и женщины, достойные кисти живописца, чувственно переплелись среди простыней. Я подошел и робко остановился у кровати, не зная, что делать.

  – Разденься и ложись. – Чезаре повернулся и, взяв меня за руку, потянул к себе. Его губы нашли мои. – Ничего не бойся и не смущайся.

  Он помог мне снять одежду, затем с восхищением пробежал пальцами по моим плечам, груди и животу. Лукреция, опираясь на согнутую руку, смотрела на меня с легким интересом. Ее раскрытые бедра притягивали мой взор, и жгучее желание поднималось во мне. Чезаре усмехнулся.

  – Ты никогда не был с женщиной, Андреа?

  Я смущенно опустил голову, и он провел языком по моему восставшему члену, заставив меня затрепетать.

  – Очаровательный ангел, сегодня я предоставлю тебе возможность овладеть самой дорогой шлюхой в Риме... Что скажешь, Лукреция? Ведь ты хотела его?

  – Да, Чезаре. Признаюсь, твой мальчик просто сводит меня с ума.

  – Он напоминает тебе Марчелло, твоего первого воздыхателя, правда?

  – Которого ты убил?

  – Я убил его потому, что ревновал. К Андреа я не ревную, потому что люблю его и хочу увидеть, как он сделает это с тобой.

  Продолжая ласкать меня, Чезаре подвинулся, давая мне место рядом с Лукрецией, и она тут же нетерпеливо обвила ногами мою талию. Я стал целовать ее груди, наслаждаясь шелковистостью ее упругой кожи, и ее соски твердели под моим языком. Она застонала, дергая бедрами, когда мой напрягшийся орган скользнул в ее влажное горячее лоно. Я услышал тихий смех Чезаре, повернулся и поцеловал его долгим, страстным поцелуем. Лукреция раскачивалась подо мной, изгибаясь всем телом, заставляя меня ритмично двигаться на ней.

  – Давай, мой мальчик, – прошептал Чезаре, поглаживая меня по спине и ягодицам. Его пальцы скользнули ниже, на мгновение я почувствовал легкую боль, но удовольствие было сильнее.

  – Не останавливайся, прошу тебя... – выдохнула Лукреция, прижимая меня к себе. Ее вздохи становились все глубже, все сладострастнее, и я двигался все быстрее, приближаясь к упоительному концу. Чезаре ласкал меня так, как никогда прежде, осторожно проникая в мое тело сзади одним пальцем; это доставляло мне новое невероятное удовольствие. Задыхаясь, я пронзал извивающуюся Лукрецию так глубоко, что она вскрикивала, и, наконец, почувствовал, что больше не выдержу. Закрыв глаза, я содрогнулся в приступе неистового наслаждения, изливаясь в ее лоно, и она зарычала, как тигрица, с силой стиснув меня бедрами. Судорога прошла по ее телу, она напряженно вскинулась подо мной несколько раз, а затем забилась в конвульсиях последнего обессиливающего восторга и оттолкнула меня. Изнемогающий и беспомощный, я упал в объятия Чезаре, он тут же подхватил меня, прижал к себе и стал целовать – яростно, взасос, не давая мне ни мгновения передышки. Я ласкал его, водя пальцами по подрагивающему твердому стержню, пока он не отстранил меня мягко, но уверенно. Разведя в стороны бедра Лукреции, он овладел ею, давая мне возможность видеть все. Поддерживая сестру за талию, он с властной силой всаживал в нее свой член. Лукреция билась в его объятиях, а я, приподнявшись, целовал его в губы, доводя до экстаза. Вдруг он замер, выгибаясь всем телом, и содрогнулся, вцепившись в стонущую под ним девушку, а потом упал на постель и потянул меня за собой. Лукреция вскрикнула, ее пальцы вонзились в собственное лоно, продолжая то, что не завершил Чезаре, и мгновение спустя она кончила со сладострастным стоном.

  Я не мог смотреть на нее. Чезаре гладил мои плечи, спрашивая, понравилось ли мне, и я не в силах был ответить, охваченный пугающими чувствами. То, в чем мне только что довелось участвовать, было омерзительно в глазах Бога, и я не сомневался, что буду наказан за такое чудовищное распутство. Неотрывно глядя в темные сверкающие глаза кардинала, я только молча обнимал его, в надежде успокоиться под его защитой.

  – Ты восхитителен, – прошептал он. – Мы можем повторить это, когда захочешь...

  – Чезаре... – взмолился я, не находя слов, и из моих глаз хлынули слезы.

  – Божественный мальчик, – улыбнулась Лукреция, склоняясь надо мной. – Мне достаточно просто посмотреть на тебя, чтобы ощутить похоть. Чезаре, ты не ревнуешь?

  – Скорее его, чем тебя.

  – Мерзавец... – Она потянулась к нему, и они стали целоваться прямо над моим лицом. Какое-то время я рассеянно наблюдал за ними снизу, а затем утомленно закрыл глаза. Они продолжали ласкать друг друга и меня, но я не отзывался на эти порочные ласки, и вскоре почувствовал, что проваливаюсь в сон. Для меня это было слишком тяжело...

  Проснулся я поздно утром, когда солнце уже вовсю било в высокие окна, и пылинки лениво танцевали в лучах белого света. Чезаре и Лукреции не было, события прошлой ночи казались бы дурным сном, если бы не мое обнаженное тело среди разбросанной постели, хранящей запах греха, и не синяки на моих боках, там, где их в порыве страсти неистово сжимали бедра прекрасной Лукреции. Я застонал от боли, откинувшись на спину, потом сел и принялся одеваться, проклиная себя за малодушие. Разумеется, мне не следовало подчиняться желаниям Лукреции, что бы там ни приказывал мне мой господин. Я шел на поводу собственных низких желаний, и теперь оставалось лишь надеяться, что Бог простит меня.

  На столе лежала записка, адресованная мне, и запечатанное письмо.

  "Андреа, сегодня ты должен будешь отнести письмо в особняк Орсини и передать его графу Вирджинио. Сделать это нужно как можно быстрее, вести важные и требуют незамедлительного прибытия графа к его святейшеству. После этого вместе с графом Орсини явишься в большую приемную к папе, и я дам тебе дальнейшие инструкции".

  Я собрался, наскоро перекусил холодным мясом, хлебом и сыром, и отправился выполнять поручение. Говорили, что Вирджинио Орсини командует всей обороной Рима и пользуется доверием папы Александра. Если Чезаре просил срочно известить его, значит, случилось что-то серьезное.

  Сентябрьское утро было прохладным, но солнце уже начинало пригревать, и к полудню должно было стать по-летнему тепло. Я хотел взять коня, но по-прежнему чувствовал себя увереннее на своих двоих, поэтому просто постарался идти как можно скорее. В итоге, снедаемый любопытством и тревогой, я почти бежал, и в приемную дворца Орсини влетел совершенно запыхавшийся.

  Граф Вирджинио даже не взглянул на меня. Пробежав глазами письмо, он нахмурился, потом подозвал слугу и велел седлать лошадь, а сам нацепил шпагу и, завернувшись в плащ, вышел во двор.

  Я последовал за ним, но не стал дожидаться, пока ему подведут коня, а прямиком направился в Ватикан. Граф обогнал меня у Санта Мария Маджоре, едва не сбив меня с ног. Я снова пустился бегом, боясь упустить что-нибудь важное.

  В приемной папы я никогда прежде не бывал и потому немного оробел, увидев многочисленных вельмож, кардиналов, секретарей, чиновников и даже военных. Я сказал охраннику, что явился по распоряжению кардинала Борджиа, и тот не стал выгонять меня, просто велев сесть в углу и не мозолить глаза важным особам.

  – Здесь всегда так много посетителей? – шепотом поинтересовался я, и охранник пожал плечами.

  – Сегодня почему-то больше обычного. Флорентийцы, венецианский посол, вот эти господа вроде бы из Сиены, а утром из Неаполя прибыл младший сын папы с целой армией слуг...

  – Младший сын? – удивился я. – Герцог Гандийский?

  – Нет, маленький Хофре, которого весной обвенчали с дочерью неаполитанского короля. Видать, что-то произошло... А вот и кардинал Борджиа.

  Чезаре вышел из покоев папы. Лицо его было хмурым, глаза потемнели, руки нервно сжимались в кулаки. Пробравшись через толпу посетителей, он подошел и отозвал меня в коридор.

  – Ваше сиятельство, я...

  – Да, знаю. Граф Орсини уже здесь. – Он окинул мое лицо внимательным взглядом. – Нас ждут непростые времена, Андреа. Кардинал Колонна не внял предупреждениям, и я жалею, что не был более убедителен.

  – Что случилось, Чезаре? – тихо спросил я, холодея.

  – Я все расскажу тебе позже, мой мальчик, – прошептал он, легко касаясь пальцами моей щеки.

  – Почему столько военных?

  – Боюсь, от них не будет толку. А теперь я хочу, чтобы ты отправился в дом синьора Вителлески и узнал, дома ли хозяин. Найди слугу поболтливее, который сможет с удовольствием выложить тебе все, что знает сам. Если Вителлески дома, отдай ему приглашение на обед к его святейшеству.

  Усмехнувшись, он передал мне сложенную записку и тут же вернулся в приемную, давая понять, что теперь ждет исполнения поручения.

  Я хорошо знал особняк графа Вителлески с вычурной лепниной на фасаде – когда граф приказал украсить свое жилище подобным образом, горожане неодобрительно качали головами, а кое-кто откровенно смеялся. Синьор Вителлески не был знатным вельможей, но всячески старался обратить на себя внимание сильных мира сего. Впрочем, милостью папы он вроде бы не пользовался, так что мне оставалось лишь удивляться, с чего вдруг его святейшеству вздумалось пригласить его на обед.

  Первый же попавшийся мне слуга сказал, что граф отдыхает в своих покоях и не велел его беспокоить. Покрутившись во дворе, я завел разговор с парнишкой, сидевшим у конюшни и чинившим сбрую. Прежде всего я поинтересовался его работой, потом похвалил богатую сбрую и с сомнением заявил, что у графа Вителлески вряд ли найдется столько денег, чтобы позволить себе такую.

  – Ну разумеется, – ухмыльнулся парень. – Это подарок племянника кардинала Колонна. Граф Пьетро страшно гордится дружбой с ним. Слыхал, небось, про Колонна? У них деньжищ прорва, а еще говорят, что им сам папа не указ! Когда кардинал уехал в свой замок в Остии, он обещал взять синьора графа с собой, но не взял, так вот теперь граф ждет, когда его вызовут из Рима. – Он покачал головой, потом весело посмотрел на меня. – Неделю назад мой хозяин вернулся из Милана, у него был такой вид, как будто скоро ему предстоит стать сенатором... Подержи-ка этот шнурок... Знаешь, я его терпеть не могу. Ну ладно Колонна, Орсини или Савелли, это знатные люди, а он – просто выскочка, готовый за сотню-другую дукатов лизать им пятки.

  – Должно быть, эта тактика вполне успешная, – сказал я. – Вот сегодня папа приглашает его на обед.

  – Ты шутишь? Сам папа?

  Я молча вытащил сложенную записку и показал ему.

  – Ух ты... – пробормотал он, разглядывая крест на печати. – Думаю, он обрадуется. Наконец-то его интриги увенчались успехом, на который он рассчитывал. Покажи это камердинеру, он тут же отведет тебя к графу Пьетро.

  Я последовал его совету, радуясь, что принес хорошую весть, пусть даже такому недостойному человеку, как граф Вителлески. Граф оказался худощавым стариком с беспокойно бегающим взглядом; мне он не понравился. Не удостоив меня внимания, он пробежал глазами записку Чезаре и на мгновение задумался. Затем лицо его стало встревоженным, мне даже показалось, что он с трудом сдерживает панику. Его реакция мне совсем не понравилась. Было похоже, что он лихорадочно пытается найти отговорку, чтобы не принимать приглашение.

  – Мне поручено проводить вас, ваша светлость, – сказал я, проявив неожиданную для себя самого находчивость.

  – Да, хорошо... – На лице графа промелькнул страх. – Я прикажу запрячь карету.

  Я уселся в кресло в приемной и стал от нечего делать разглядывать портреты на стенах и дешевые безделушки, украшавшие камин. Обстановка казалась богатой, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что мебель довольно простая, а ткани вытерты и потрепаны. Здесь не было изысканной роскоши, которой так любил окружать себя мой господин, и я проникся к графу Вителлески еще большим презрением.

  Наконец, мы отбыли в Ватикан, причем я ехал на заднике кареты графа, рядом с молчаливым широкоплечим слугой, которого Вителлески захватил с собой. Я проводил графа в приемную папы и оставил его там, втайне радуясь, что наше с ним общение на сегодня закончилось.