Текст книги "Маска (СИ)"

Автор книги: Jeddy N.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

  Когда я вошел, он сам поднялся мне навстречу и прежде, чем я успел хоть что-то сказать, извинился перед Хофре и Санчией:

  – Этот человек принес важные новости, я должен поговорить с ним наедине.

  Мы вышли в соседнюю комнату, и я тут же прижал его к стене и сорвал с себя маску, ища губами его губы.

  – Черт возьми, – прошептал он, задыхаясь. – Андреа...

  – Я болен вами, – горячо простонал я. – Я не в силах не думать о вас. Могу ли я надеяться увидеться с вами сегодня вечером?

  Его рука скользнула вниз по моей груди, к паху, пальцы погладили мой твердеющий член.

  – Джованни...

  – Тише. Если ты согласен подождать, я выпровожу Санчию сразу после обеда вместе с братишкой Хофре, и тогда...

  – Что она значит для вас?

  – Я сплю с ней, разумеется. Ничего личного, просто она слишком хороша, чтобы принадлежать одному лишь малышу Хофре. Чезаре тоже так думает. Он ничего не говорил тебе о ней?

  Я потрясенно посмотрел на него. Ревность была бы неуместна, и все же слова Джованни не могли меня не задеть. Разумеется, мне было известно, что Чезаре не ангел, что у меня не было на него никаких прав, и думать о его верности было бы смешно. Но смириться с мыслью о том, что он скрывал от меня отношения с женой своего младшего брата, было нелегко.

  – Вижу, ты ничего не знаешь, и мне уже жаль, что я тебе сказал. – Он снова прижал меня к себе, поцеловал и отстранился. – Останься здесь, я скоро приду.

  Он сдержал слово, хотя мне пришлось ждать довольно долго. Тени удлинились, свет предвечернего солнца стал золотым. Я рассеянно листал какую-то книгу на испанском языке, не слишком вникая в смысл написанного, а просто любуясь красивыми миниатюрами и титулами. Шаги Джованни были легкими, но я услышал их и поспешно встал ему навстречу.

  Он выглядел потрясающе. Стройный, изящный, в безупречно сидящем костюме из тонкой расшитой золотом парчи с виднеющейся из-под него белоснежной кружевной рубашкой, он заставил меня затрепетать от восхищения.

  – Ты, должно быть, устал ждать, мой мальчик, – улыбнулся он, подавая мне руку. Я прижал ее к губам, целуя пальцы, середину ладони, запястье под пеной кружев.

  – Вас не было так долго...

  – Мы болтали с Хофре. Он сказал, что наша матушка хотела бы повидаться со мной, прежде чем я уеду.

  – Мне сказали, что вы уезжаете, – кивнул я.

  – Да, и притом скоро. Для начала мне хотелось посмотреть Террачину, но задерживаться там надолго я не намерен. До Понтекорво и тем более до Беневенто далеко, а я уже порядком устал от Италии. В Террачине или в Гаэте сяду на корабль, а через неделю буду уже в Валенсии.

  – Вы скучаете по жене? – спросил я, не выпуская его руки.

  – Ну, в Риме девушки не хуже. – Он улыбнулся и привлек меня к себе. – И мальчики, между прочим, тоже хороши. Поцелуй меня.

  Задыхаясь от страсти, я начал целовать его, и он отвечал мне, все больше воспламеняясь. Его бедра прижались к моим, дыхание участилось, руки легли на мою талию и стали гладить ее, забираясь под рубашку.

  – Сними плащ и камзол, я хочу чувствовать тебя... – прошептал он. Пока я выпутывался из рукавов рубашки, он приник губами к моей обнаженной груди и стал ласкать языком сосок. Я засмеялся:

  – Вы ласкаете меня, как девушку.

  – Тебе не нравится?

  – Нет, продолжайте.

  – Скажи мне, ты уже решил, с кем из нас останешься? – спросил он.

  Я опустился на колени у его ног и с благоговением коснулся отчетливой выпуклости на его штанах.

  – Я совсем запутался, Джованни.

  Он застонал, невольно подаваясь мне навстречу.

  – Я люблю Чезаре и многим ему обязан. Это долг, который я должен оплатить, но не только. Вы поймете... Он подобрал меня на улице два года назад и сделал меня тем, кого вы теперь видите перед собой. Я был простым уличным мальчишкой, моя судьба неизбежно привела бы меня или в бордель, или на виселицу. Чезаре дал мне все, что я имею, и я забыл, чего лишился. Но вы... Вы иной. Я не могу думать о вас без смущения. Глупость и стыд, но я действительно влюблен в вас. Если бы вы позволили мне, я отдался бы вам, как девушка, я показал бы, как сильна и великолепна может быть истинная страсть. Я умею очень много...

  – О, в этом я не сомневаюсь. – Он попытался отстраниться, когда я вытащил из штанов его член, но сдался, положив ладони на мои плечи, когда я стал ласкать его языком. – Чезаре обучил тебя многому. Мне нравится то, что ты делаешь, и все же нам придется расстаться. Здесь, в Италии, к любви между мужчинами относятся свободнее, чем в Валенсии. Там это – один из самых позорных грехов.

  Я упорно продолжал ласкать его, не поднимая глаз, чтобы он не увидел слез, катившихся по моим щекам.

  – Боже, как хорошо... – выдохнул он, перебирая пальцами мои волосы. – О, как это чудесно...

  Он надолго замолчал, поддаваясь настойчивым движениям моих рук и губ, я слышал лишь его прерывистое дыхание и тихие вскрики. Наконец он замер, изливаясь с мучительным стоном, и опустился на пол рядом со мной.

  – Ты демон, Андреа, – прошептал он, обнимая меня и прижимая к себе. – Каким колдовством тебе удается заставить меня чувствовать такое блаженство? Я никогда тебя не забуду и вряд ли смогу найти другого мужчину, к которому буду испытывать такие же чувства.

  – Я мечтаю принадлежать вам.

  Он коснулся губами влажной дорожки на моей щеке.

  – Ты плачешь? Неужели ты действительно так меня любишь?

  – Вы не верите мне. Для вас это только игра, а для меня – боль и проклятие. Позвольте мне побыть с вами хотя бы до вечера, а потом я уйду, но лишь затем, чтобы увидеться с вами завтра вновь. Я не могу без вас...

  Джованни улыбнулся своей очаровательной, немного смущенной улыбкой.

  – Оставайся. И еще... – Он коснулся моего напряженного члена. – Что ты намерен делать с этим?

  Я усмехнулся и уверенно накрыл его руку своей.

  – Это не большая проблема. Я все сделаю сам. Просто поцелуйте меня...

  Он слегка сжал пальцы и под моим руководством стал ритмично двигать рукой, проникая языком мне в рот. Это было великолепно. Я вдыхал запах его кожи, терпкий аромат легкого пота и семени, переплетающийся с теплыми нотками благовоний, и отдавался сладостному чувству, волнами пробегающему по моему телу. Еще немного – и я понял, что больше не могу. Наслаждение ослепило меня, лишая рассудка, пронеслось испепеляющим ураганом, и я беспомощно закричал, умирая от невозможного, запредельного счастья. Моя голова склонилась на грудь Джованни, продолжавшего обнимать меня с нежностью и удивлением.

  Потом мы перебрались на диван и тихонько ласкали друг друга, утомленные любовью, в спокойном желании простой близости. Он рассказывал мне о жизни в Испании, о блистательной Валенсии, о воинственных маврах и доблестных идальго, о дамах в строгих платьях и странных жестоких играх, устраиваемых по праздникам для народа. Та жизнь была совсем иной, она казалась мне непривычно суровой, лишенной развлечений и радостей. Я не мог понять, чем она нравилась Джованни. Он говорил, что чувствует себя в Гандии гораздо лучше, чем в Риме. Он спешил уехать, говоря, что в Италии у него накопилось слишком много явных, а еще больше тайных врагов. Я знал, что он прав. Разумом я торопил его отъезд, но сердцем просил остаться. В конце концов, пара дней ничего не решит, а я буду видеть его и говорить с ним еще хоть какое-то время.

  Я ушел от него уже под утро; мы просто разговаривали, хотя он обнимал меня, а я поглаживал его грудь и плечи, чувствуя, что ему приходится делать над собой усилие, чтобы не поддаться моим осторожным ласкам. Мне не хотелось ни к чему принуждать его, я ждал, что он сам попросит меня о большем, – но он лишь слегка прижимал меня к себе.

  О скором отъезде Чезаре в Неаполь стало известно на следующий день. Мой господин явился лишь к вечеру, но весь Ватикан уже обсуждал новость: распутный папский сын едет легатом короновать нового неаполитанского государя, в обход достойнейших и влиятельных кардиналов, только потому, что папа решил снова возвысить его!

  – Почему тебя не было так долго? – спросил я, забравшись к нему в постель, когда он позвал меня спать.

  – У меня были дела, – неопределенно отозвался он и взъерошил мне волосы. – Знаешь, у моего брата потрясающая жена!

  – У Джованни?

  Он засмеялся.

  – Жена Джованни осталась в Испании, я почти ничего о ней не знаю. Нет, я говорю о Санчии, жене Хофре.

  – Ты... спал с ней?

  – Она сама предложила мне, так мог ли я отказать столь прелестной особе?

  – Но что об этом думает Хофре? Он не может не знать...

  – Даже если он догадывается, то не посмеет вмешаться. Ему отлично известно, на что я способен, да к тому же он по природе слаб и труслив. Надеюсь, до своего отъезда я еще успею насладиться этой страстной малюткой...

  Он улыбнулся, закрыл глаза и вскоре уснул. Я долго лежал неподвижно, размышляя о других секретах, которые Чезаре скрывал от меня. Его тело еще хранило запах Санчии, я представил, как он занимается с ней любовью, и мысленно проклял себя за ревность. Я решил, что поездка в Неаполь равно пойдет на пользу и ему, и мне.

  Подготовка к отъезду заняла целую неделю. Было решено, что из Рима Чезаре и Джованни отправятся вместе. Слуги суетились, готовя поклажу и дары, апостольская канцелярия работала круглые сутки; неаполитанские послы обсуждали с его святейшеством условия и церемониал вручения инвеституры. Мне приходилось сбиваться с ног, доставляя письма Чезаре и принося ему ответы – иной раз по десятку за день. Я не виделся с Джованни, хотя искушение было слишком сильным. Оставалось лишь надеяться, что я успею встретиться с ним до того, как он покинет Рим, но время шло, а с ним таяла и надежда. Наконец однажды после обеда Чезаре подозвал меня и вручил три письма.

  – Отнеси это моим братьям и кузену, – сказал он. – Ответа можешь не ждать, это только небольшое личное дело, они вольны поступить так, как сочтут нужным.

  Я отправился выполнять поручение, чувствуя невольное любопытство. Чего хотел Чезаре от своих братьев? Для начала я отнес письмо кардиналу Хуану Лансоль, племяннику его святейшества, высокомерному человеку средних лет, который жил в небольшом дворце в Трастевере. Он был единственным из всех родственников папы, не любившим роскоши и суеты; в Риме он так и остался строгим испанцем, предпочитавшим книги увеселениям, а размышления праздникам. Пробежав глазами послание Чезаре, он спокойно кивнул и сказал:

  – Передай кардиналу Валенсийскому, что я принимаю приглашение.

  По его лицу невозможно было догадаться о содержании письма, но я решил, что речь действительно не идет о каком-нибудь важном деле. Кардинал Лансоль был не слишком эмоциональным человеком, но если бы предложение Чезаре возмутило или расстроило его, я бы это заметил. Следующее письмо я отнес Хофре. Князь Сквилачче развлекался, швыряя камешки в воду бассейна в саду. Письмо Чезаре не удивило его. Небрежно сунув сложенный листок за пазуху, он отвернулся от меня и продолжил свое занятие, так и не проронив ни звука. Я внутренне усмехнулся: Хофре в душе оставался ребенком, капризным и избалованным, и сейчас вид у него был такой, словно записка старшего брата была досадной помехой, оторвавшей его от интересного дела.

  Оставался еще Джованни. К его покоям я почти бежал, надеясь получить у него объяснения по поводу писем моего господина. Он был в своем кабинете, беседуя с префектом Беневенто и двумя сенаторами, так что мне пришлось подождать в приемной, пока они не закончили и мне не позволили войти. Развернув письмо Чезаре, герцог улыбнулся.

  – Всегда приятно получить такое приглашение.

  Я вопросительно смотрел на него, и он пояснил:

  – Завтра вечером наша матушка приглашает меня, Чезаре, Хофре и Хуана Лансоль на ужин в своем доме. Чезаре пишет, что она просила его собрать нас всех.

  – Вы поедете?

  – Разумеется! Я очень ее люблю, а разлука предстоит, быть может, долгая. Если бы я мог, то забрал бы ее с собой в Испанию, но она не захочет туда ехать. – Он развел руками и весело посмотрел на меня. – Ну вот, прощальный ужин, а потом...

  Я поцеловал его руку.

  – Что потом?

  – Я вернусь. – Он обнял меня за талию и притянул к себе. – Еще до ночи. И ты будешь ждать меня.

  Я застонал, когда он поцеловал меня в губы.

  – Я обещаю, – прошептал я. – Мне хотелось бы проститься с вами...

  – Да, мой мальчик. Я уже решил для себя все.

  – Вы могли бы сделать меня счастливым...

  Он легко отстранился. Его глаза лихорадочно блестели, дыхание участилось, щеки пылали.

  – Нет, не теперь. Иди, Чезаре ждет. Я обещал тебе, и сдержу слово.

  Я почтительно склонил голову, сдерживая слезы радости, и направился к двери.

  – Завтра вечером жди меня в моей спальне, – сказал он негромко. – Тебя впустят беспрепятственно.

  Мое сердце рвалось от счастья. То, что сказал мне Джованни, было для меня равнозначно признанию в том, что он хотел меня, что его борьба с самим собой закончилась поражением. Я представил себе его несмелые ласки, его восторженные вскрики, его самозабвенную страсть, и желание захлестнуло меня. Завтра, подумал я. Завтра...

  Все было готово к отъезду. Следующий день прошел как во сне. Чезаре рано поднялся, лично проверил обозы, поговорил с папским секретарем и церемониймейстером, встретился с его святейшеством. Вернувшись, он приказал мне собрать личные вещи.

  – Я хочу проститься с матерью, – сказал он. – Сегодня она ждет меня и братьев на ужин.

  – Мне не нужно ехать с тобой?

  – Нет, оставайся. Я возьму Никколо и двух охранников.

  Я помог ему надеть плащ и подал тяжелую шпагу в ножнах, украшенных серебром.

  – Когда ты вернешься?

  – Не беспокойся, после полуночи я буду уже здесь. – Он быстро поцеловал меня и вышел в приемную.

  Я подошел к окну, выходившему во двор. Слуга как раз выводил оседланного белого жеребца Чезаре; рядом стоял еще один человек, которого я узнал безошибочно. Это был Микелотто.

  В плаще, несмотря на теплый день, и при шпаге, убийца небрежно разбрасывал носком сапога камешки, но его взгляд цепко следил за всем вокруг. Когда во дворе появился Чезаре, Микелотто, несомненно, заметил его, однако не подал виду до тех пор, пока кардинал не подошел к нему, и лишь тогда почтительно поклонился. Чезаре тихо сказал ему несколько слов, и он кивнул, затем что-то спросил. На минуту Чезаре задумался, потом сделал красноречивый жест, проведя рукой у шеи, – и меня охватила дрожь. Еще не понимая, в чем дело, я набросил плащ, схватил маску, в которой ходил к Джованни, и помчался во двор. Скрываясь в тени колоннады, я смотрел, как Чезаре уезжает в сопровождении камергера и двух охранников, и ни на мгновение не упускал из виду Микелотто, все еще стоявшего на том же месте, где говорил с кардиналом. Во что бы то ни стало нужно выяснить, что поручил Чезаре своему псу, решил я.

  Микелотто неторопливо прошелся по двору, затем направился прямо к тому месту, где я прятался, – во всяком случае, мне так показалось. Я попятился, чтобы он случайно не заметил меня. С этим человеком нельзя было полагаться на защиту маски – он был внимателен к мельчайшим деталям и легко мог узнать меня по осанке, походке, нечаянному жесту. Он прошел в тень портика и остановился в нескольких шагах от меня.

  Я нервно облизнул губы: поблизости не было никого, лишь двое слуг в ливреях без гербов разговаривали, стоя у стены. Внезапно они умолкли и исчезли из поля моего зрения. Я прислушался. Шорох шагов эхом отдавался под крышей портика.

  – ...на улице, ведущей к мосту у замка Ангела от Новой площади, – услышал я. – Будьте на месте после заката и ждите сигнала. Все должно быть сделано тихо и быстро. Об остальном я позабочусь сам.

  – Его сиятельство...

  – Тише. Никаких имен. – Микелотто говорил вполголоса, но мне казалось, что каждое слово впечатывается в мою голову ударом молота. – Вам заплатили половину, остальное вы получите, когда работа будет закончена.

  Я вжался в колонну.

  – У него гнедая лошадь, при нем будут двое или трое слуг. Свидетелей остаться не должно, вам придется об этом позаботиться.

  – Но...

  – Дело не сложное, так что не набивайте себе цену.

  Снова послышались шаги, на этот раз они удалялись. Когда я отнял ладони от камня колонны, на нем остались влажные следы. Стараясь не шуметь и держась на расстоянии, я последовал за Микелотто. Оставалось лишь гадать, какое дело замыслил Чезаре. Слуги не могли называть его "сиятельством", потому что для всех он был "монсеньор". Следовательно, кто-то попросил Чезаре послать убийц, чтобы отомстить собственным врагам. Кто же? И почему Чезаре согласился?

  Гнедая лошадь... Я рассеянно огляделся, мой взгляд скользнул по двору, привычно отмечая детали. Собеседники Микелотто направились к конюшням, и я увидел конюшего, выводящего оседланную лошадь гнедой масти, а чуть погодя на ступенях дворца появился герцог Гандии, сопровождаемый четырьмя слугами. Он был одет в легкую белую рубашку, зеленые бархатные камзол и штаны, у пояса в ножнах висела шпага. Взяв у конюшего поводья, он вскочил в седло, блеснув на солнце золотыми шпорами, и не дожидаясь своей свиты, направился к воротам.

  У меня сжалось сердце. Разумеется, в Риме десятки гнедых лошадей... Но может ли это быть простым совпадением? Я стал вспоминать, что говорил Микелотто своим подручным, но в уме назойливо вертелись слова "его сиятельство". О ком шла речь – о заказчике или о жертве? Я должен был что-то сделать, чтобы расстроить планы убийц.

  В канцелярии я попросил перо и бумагу и написал:

  "Джованни! Я должен сказать вам нечто очень важное наедине. Прошу вас не возвращаться во дворец после ужина. Останьтесь в доме вашей матери, если будет возможно. Если же нет – я буду ждать вас у палаццо кардинала Асканио за час до полуночи. Во имя моей любви к вам, во имя вашей жизни, будьте осторожны".

  Монна Ваноцца жила неподалеку от церкви Святого Петра в Оковах, на Эсквилине. Я не слишком хорошо знал этот район, лишь однажды, выслеживая Джованни, пробыл у дома его матери довольно долгое время, которого хватило, чтобы запомнить его расположение. В конце концов, можно было спросить дорогу, но я полагался на свою память.

  Как обычно, я предпочел отправиться пешком, хотя и спешил. Всадники, как правило, привлекают к себе больше внимания, к тому же мне следовало подумать, что делать. От палаццо вице-канцлера Асканио Сфорца можно было уйти в центр квартала дворцов, где даже среди ночи полно стражников, а потом тихо перебраться в Трастевере и вернуться в Ватикан кружным путем. Только порой стражники не торопятся помогать жертвам убийц, напомнил я себе, или почему-то вдруг их не оказывается рядом в самый нужный момент... В конце концов, может быть, я просто иду по ложному следу, и "дело" Микелотто никак не связано с герцогом Гандии. В таком случае, мы посмеемся вместе над моими беспочвенными страхами, вернувшись в апостольский дворец.

  Когда я добрался до особняка монны Ваноццы, солнце уже клонилось к западу, путаясь в листве персиковых и вишневых садов. Надев маску, я представился дворецкому, как посланец одной знатной особы, доставивший письмо его сиятельству герцогу Джованни. Меня провели через крытый атриум в сад, где за накрытым столом ужинали гости. Я знал, что все это родственники папы Александра – трое его сыновей, племянники-кардиналы, двоюродный брат, комендант замка Святого Ангела. Я сразу же увидел Джованни: его глаза блестели, а лицо раскраснелось от выпитого вина, и это мне не понравилось. Заметив меня, он слегка вздрогнул, но не перестал улыбаться Ваноцце, которая в это время что-то говорила. Чезаре, сидевший рядом с ним, тоже обратил на меня внимание; холодея под его взглядом, я подошел к Джованни, склонил голову в поклоне и подал ему записку.

  – Извините, матушка, – проговорил он, развернув листок. Пока он читал, я с тревогой смотрел на него из-под полуопущенных ресниц. К моему облегчению, он все с той же улыбкой кивнул мне и коротко сказал вполголоса:

  – Я не заставлю себя ждать.

  Снова поклонившись, я пошел обратно, стараясь не выдать себя походкой или осанкой и чувствуя спиной пристальный ледяной взгляд Чезаре.

  Я порадовался, что выбрал для встречи место возле особняка кардинала-канцлера. Прежде этот дворец принадлежал кардиналу Родриго Борджиа, еще до того, как он стал папой. Теперь же он был подарен Асканио Сфорца, новому кардиналу-канцлеру, но в его облике еще чувствовались вкусы прежнего хозяина: испанская строгость постройки соседствовала с росписями в простенках и лепными украшениями. Как мне было известно, ворота охранялись круглосуточно. Сфорца, разумеется, не слишком жаловал семейство папы Александра, но никогда не позволил бы, чтобы под окнами его дома кого-то убили.

  Темнело; на Рим опускалась короткая и душная летняя ночь. С реки тянуло нечистотами, рыбой и сыростью, дым от зажженных факелов стелился в неподвижном воздухе. Время от времени мимо проезжали всадники, и я каждый раз напрягался, проверяя, легко ли кинжалы вынимаются из ножен, но это оказывались просто какие-нибудь солдаты, охранники или незнакомые мне состоятельные горожане. Я старался не привлекать к себе внимания, держась в стороне от дороги в тени дома напротив дворца. Тут же был небольшой навес, под которым днем мелкие торговцы раскладывали свои товары, и он представлял собой хорошее укрытие.

  Вытащив из кармана кусок хлеба с сыром, я быстро съел его, почти не чувствуя вкуса, и запил водой из фляжки, затем поправил маску и снова стал ждать. Понемногу вечерняя жизнь затихала: в палаццо гасли окна, запоздалые прохожие торопились поскорее попасть домой. Где-то вдалеке пели и смеялись; мимо меня проскрипела телега старьевщика, возвращавшегося к себе после работы, пробежал мальчишка-слуга, и вскоре на улице стало совсем пусто, лишь молчаливые охранники прохаживались у дверей дворца Асканио.

  Я переступил с ноги на ногу, чувствуя, как затекают мышцы, и вдруг услышал приближающийся перестук копыт. Всадники ехали неторопливо, их было семеро, и я понял, что это те, кого я ждал. Они остановились, не доехав до меня десятка шагов.

  – Надеюсь, ты извинишь меня, Чезаре, – услышал я, – но здесь я хотел бы тебя оставить.

  – В чем дело, Джованни?

  – Я не могу открыть тебе имени той особы, которую собираюсь навестить. Надеюсь, ты понимаешь...

  Чезаре Борджиа тихо засмеялся.

  – Это связано с посыльным, что принес тебе письмо за ужином?

  – Да, и...

  Я выступил из темноты и поклонился.

  – Ах, он уже ждет. – Джованни соскочил с седла. – Поезжай дальше без меня, брат.

  – Надеюсь, ты оставишь при себе слуг?

  – Разумеется.

  – Что же, счастливо повеселиться, братишка. – Чезаре слегка пришпорил коня и вместе с Никколо и двумя гвардейцами продолжил путь. Звук подков гулко разносился в темноте, отражаясь от стен, пока всадники не завернули за угол.

  Джованни повернулся к сопровождавшим его слугам.

  – Антонио, поезжай во дворец, ты мне не понадобишься. Я не слишком задержусь. А ты, Бенито, подожди в стороне.

  Он повернулся ко мне и шепотом спросил:

  – В чем дело? Что такого важного ты хочешь мне сообщить?

  – Вы напрасно отпустили Антонио, ваше сиятельство.

  – Почему? Что ты знаешь?

  – Я не пришел бы просто так. Вам грозит серьезная опасность.

  Он вздрогнул, сжав мое запястье.

  – Мы должны уходить отсюда, – продолжал я. – Скажите вашему слуге, что мы возвращаемся на площадь Джудекки. Вы доверяете ему?

  – Да, пожалуй. Он не храбрец, но сделает все, что я прикажу. Садись впереди меня и расскажи, что знаешь.

  Он вскочил в седло и помог мне взобраться на лошадь. Его руки обняли мою талию, и страх немного отступил, вытесненный нахлынувшим желанием.

  – Бенито, езжай впереди нас до площади Джудекки и смотри по сторонам. Итак, – проговорил он мне в ухо, когда слуга обогнал нас, – почему мы возвращаемся?

  – Потому что впереди нас ждала засада. Мы вернемся другой дорогой.

  – У тебя дрожит голос.

  – Да. Я почти уверен, что теперь все будет в порядке, и все же никак не могу избавиться от чувства тревоги. Я тревожусь за вас, Джованни.

  Он легонько прижал меня к себе и скользнул губами по моей щеке под черным шелком маски.

  – Знаешь, я думал о тебе... Наверное, иногда Бог испытывает нас, искушая запретными радостями. Я держался так долго, как мог, но провалил испытание. Я хочу тебя... Это грех, который никогда не будет прощен, но я не могу уехать, оставив все как есть.

  Он приподнял край маски и поцеловал меня в губы с такой страстью, что я почувствовал, что слабею.

  – Ты будешь принадлежать мне нынешней ночью, Андреа, а я – тебе.

  – Джованни, но я думал... Уже поздно, и...

  – Проклятье, я это знаю. Но послушай, если нам действительно удалось избежать опасности, о которой ты говорил, мы можем немного задержаться в городе, правда? Бенито подождет на площади Джудекки, а мы с тобой... Я знаю одно место, где нас не побеспокоят.

  Я улыбнулся, отыскав пальцами его твердый член, упирающийся мне в спину.

  – Вы хотите уподобиться бездомным бродягам?

  – С тобой – да. Понимаю, что в постели нам было бы уютнее... но я не в силах терпеть, к тому же мне всегда хотелось заняться любовью в грязной подворотне.

  Теперь уже я засмеялся в открытую, и он стал обнимать меня, прижимая к себе с силой разгорающегося желания. Когда мы выехали на площадь Джудекки, я уже завладел его членом и ласкал его, почти не стесняясь.

  – Бенито, – стараясь сдерживаться, проговорил Джованни, – жди здесь, я вернусь через полчаса.

  Слуга кивнул, и мы свернули в одну из боковых улочек. Я первым спрыгнул с лошади, Джованни последовал за мной. Прижав меня к грязной стене дома, он сорвал с меня маску и, задыхаясь, стал целовать меня взасос, несмело забираясь руками мне под рубашку. Я отвечал ему с неутолимой страстью, желая лишь одного – отдаться ему, принадлежать без остатка, шепча о своей любви к нему, о том, что эта ночь останется в моей памяти до самой смерти... Его губы были прохладными, но я чувствовал огонь, полыхавший в его теле. Опустившись на колени, он ослабил пояс моих штанов и начал осторожно, но требовательно ласкать мой мужской орган. Я застонал от невыносимого удовольствия, растворяясь в его удивлении, в его нежности, в его силе... и вдруг услышал приближающиеся шаги.

  – Джованни... – умоляюще прошептал я. – Пожалуйста, подожди...

  Он остановился и вопросительно посмотрел на меня снизу вверх.

  – Здесь кто-то есть, – сказал я, оглядывая улицу.

  Джованни поднялся, с тревогой обнял меня и положил ладонь на рукоять шпаги. Мы напряженно замерли, всматриваясь в ночную тьму, но все было тихо. Возможно, мне действительно просто померещилось.

  – Успокойся, – прошептал он, покусывая мое ухо. – Это, наверное, собака, крысы или просто ветер...

  Я приник губами к его губам, убеждая себя, что он прав. Он со стоном прижался ко мне бедрами, ища рукой мой член. У меня закружилась голова, колени готовы были подогнуться...

  Внезапно Джованни замер, с его губ слетел хриплый мучительный крик. Его пальцы вцепились в меня, я тоже вскрикнул, от неожиданности, запоздалого осознания и потрясения – а затем отлетел в сторону, отброшенный сильным ударом в челюсть. Ослепнув от ужаса и боли, я лежал на земле, чувствуя холод зловонной лужи, в которую упала моя несчастная голова, и отчаянно пытался придти в себя.

  – Быстрее, – услышал я. Раздались шум короткой борьбы, лязг стали и отвратительные звуки, от которых у меня внутри все сжалось. Мне показалось, что мое сердце вот-вот разорвется, – но я все еще был жив и даже не мог потерять сознание.

  – Нет, – горько прошептал я одними губами, и слезы неудержимо хлынули из моих глаз. – Нет... Джованни...

  – Берите его, – тихо скомандовал голос. – Следов остаться не должно.

  Сквозь застилающий глаза туман я увидел перед собой чьи-то ноги, обутые в грубые сапоги.

  – А что делать с этим?

  Моей щеки коснулась жесткая рука, влажная и пахнущая кровью. Его кровью... Я уже не мог ничего сделать – ни для него, ни для самого себя, да теперь это было уже и не нужно.

  – Увези его в бордель Стефанетти, что за церковью Тринити дей Монти. – Убийца говорил с легким акцентом. – Жаль, я, кажется, сломал ему челюсть.

  – Ничего, заживет. Некоторым даже нравится... А может, его тоже прикончить?

  – Хватит болтать. У меня есть приказ. Берите того, за кого вам заплатили, и положите его поперек седла. А ты останься, смой всю эту кровь и увези мальчишку к Стефанетти.

  Я почти не сознавал боли, когда меня грубо схватили и вздернули на ноги. То, что я чувствовал, не имело ничего общего со страданием тела.

  Джованни. Все произошло так быстро и так непоправимо... Твоя кровь на моем лице, на моей одежде, на руках того, кто толкает меня в спину. Кровь, за каждую драгоценную каплю которой я готов был отдать свою жизнь. Она уже высыхает... Могут ли вернуть тебя теперь молитвы и слезы? Почему я не подумал о том, что убийц может быть гораздо больше? Почему убедил себя, что Микелотто работает лишь с двумя наемниками в одежде слуг? Их было больше, о, конечно, гораздо больше, и они следили за тобой, куда бы я ни пытался увезти тебя. Твоя судьба была предрешена уже задолго до этого страшного часа...

  Я безутешно рыдал, терзаемый невыносимой душевной мукой, и мой конвоир, скрутив мне запястья за спиной веревкой, подтолкнул меня сзади:

  – Пошевеливайся. Черт, не питай мой господин непонятного уважения к приказам, уж я бы с тобой поразвлекся. У тебя крепкая попка, небось, в ней побывал не один гость...

  Он еще что-то бормотал, и острие его кинжала упиралось мне между лопатками. Я подумал – как было бы просто сделать шаг назад, и лезвие погрузилось бы в мое тело... может быть, так же глубоко, как в тело Джованни.

  – Убей меня, – прохрипел я, не глядя на головореза. – Дай мне умереть.

  – Пошел! – крикнул он, снова толкнув меня, и я поплелся вперед.

  Мы шли долго, казалось, целую вечность. Я видел лишь темноту и черные силуэты собственных ног, машинально передвигающихся по мостовой. Мир померк, утратив краски, звуки и запахи, над ним воцарились ночь – и смерть.

  Улица пошла вверх, желтый свет качающегося фонаря обрисовал бледный круг возле порога какого-то дома. Несмотря на поздний час, в доме горел свет и раздавались голоса, пение и смех.

  Мой провожатый открыл дверь и втолкнул меня внутрь, в пахнущее потом, вином и благовониями помещение. Я увидел мужчин и женщин, полуобнаженных, лежащих на кушетках, пьющих и совокупляющихся. К нам тут же подошел высокий седоватый человек с гладко выбритым лицом и спросил:

  – В чем дело? Здесь не место для подобных развлечений...