Текст книги "Я тебе изменил. Прости (СИ)"

Автор книги: Инна Инфинити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 32. Одноразовая акция

Давид

Командировка подошла к концу, а значит, пора возвращаться в мою серую реальность. Вера подала на развод и рассказала обо всем Майе. Происходящее до сих пор кажется страшным сном. Я жду, когда проснусь, открою глаза, а рядом на кровати будет лежать любимая Вера. Но этого, к сожалению, не происходит. И уже никогда не произойдет.

Я звонил Майе из командировки. Дочка разговаривала со мной сухо и бесцветно. Только по одному ее голосу было понятно, что все плохо. Так что нельзя откладывать разговор с ней дальше. Я потерял жену. Потерять еще и дочь я не хочу.

Я сказал Майе, что хочу увидеть ее. Она предложила мне приехать домой в следующую пятницу вечером. В другие дни она не может. Слишком занята. Дожил. Уже договариваюсь о встрече с родной дочкой – как на прием к президенту записываюсь.

С Верой общаемся только по рабочим вопросам. Вот и пролетели без малого два месяца с того дня, как я признался жене в измене. Наверное, со дня на день придет повестка в суд, или как этот документ называется, который присылают ответчику по иску. Я не силен в юридических терминах.

Мой лучший друг Сергей Арбатов завершил дела в Москве продолжительностью два месяца и уезжает обратно в Штаты. Вечером после работы еду к нему. Весна в этом году выдалась холодная. А впрочем, когда в Москве тепло? Тут и летом иногда бывает плюс пятнадцать.

Автоматические ворота дачи Арбатова открываются, и я заезжаю в красивый двор. Сергей не живет в России семнадцать лет. Но свою отечественную недвижимость держит в идеальной красоте и порядке.

– Привет.

– Привет.

Жмем друг другу руки.

На траве у беседки потрескивает мангал. Мила – жена Сергея – крутится вокруг троих детей. Арбатов был одним из первых на нашем курсе, кто женился. Мила – его не то соседка, не то одноклассница. Или все вместе, не помню. Детей они родили в США, все имеют американское гражданство и по-русски говорят, только когда заставляют родители.

Машу им в знак приветствия. От детей получаю «здравствуйте» на ломаном русском, а от Милы широкую добрую улыбку.

– Ты один? Без Веры?

Болезненный укол в самое сердце.

– Да. Вера не смогла.

Мила разочарованно хмурится.

– Мила с детьми давно приехала? – интересуюсь у Сергея, когда заходим в беседку.

Здесь уже накрыт стол салатами и закусками. Тепло. По бокам стоят специальные обогреватели по типу тех, что ставят в московских ресторанах на верандах холодными весенними и летними вечерами. Снимаю куртку.

– Четыре дня назад, а послезавтра мы все уезжаем. Нельзя долго пропускать школу.

– И стоило тащить детей на неделю через океан и континенты? Акклиматизация дольше длится.

– Ну, бабушек и дедушек повидать.

– А вы летом не приедете?

– Мила с детьми приедет. Я нет. И так слишком задержался. А почему Вера не смогла приехать? Мила хотела увидеться с ней.

Арбатов знает, какой вопрос задать, чтобы надавить на больную мозоль. Смотрю куда-то в сторону.

– Мы сейчас не живем вместе.

Можно было бы что-то сочинить и не говорить правду, но не вижу смысла. Мы с Сергеем лучшие друзья с первого курса. К тому же если мы с Верой действительно разведемся, то и так об этом все узнают.

Арбатов аж присвистывает.

– Ну ничего себе. А что случилось? – тянется к бутылке виски на столе. – Будешь?

Я ехал с намерением не пить. Ночевать предпочел бы у себя на даче, она тут не далеко. Мы с Арбатовыми в свое время специально купили дома в соседних поселках.

– Да, наливай.

Ладно, все равно завтра суббота.

– Так, а что у вас с Верой произошло? Что-то прям серьезное?

– Да, я ей изменил.

Серега таращит на меня глаза.

– Изменил и спалился?

– Нет, сам признался.

Глаза друга становятся еще шире.

– Зачем признался? Или ты собирался от нее уйти?

– Нет, я не собирался уходить. Это произошло на нашей встрече выпускников с Зоей. Ты уже спал пьяный на столе.

Сергей проливает виски мимо стакана.

– С Зойкой!? – восклицает, понизив голос, чтобы не услышала Мила с детьми. Хотя они в противоположном конце двора. – Ты трахнул Зойку?

– Да, – нехотя отвечаю.

Кстати, Зоя наконец-то перестала донимать меня своими звонками. Хоть что-то хорошее.

– Ну ни хрена себе.

– Так случайно получилось, – говорю с раздражением. – Выпил лишнего, она ко мне полезла. Ну и дальше как-то все само собой.

– Ну трахнул и ладно. А Вере зачем сказал?

– Что значит – зачем? Если уважаешь и любишь человека, не будешь так подло его обманывать.

Арбатов поворачивается к своей жене. Смотрит на нее пару секунд. Мила застегивает куртку младшему четырехлетнему сыну. Двое старших гоняют мяч. Затем Сергей снова возвращает внимание ко мне.

Что-то в том, как Арбатов посмотрел на свою жену, мне не понравилось. И в голову закралась догадка.

– Подожди. Ты изменял Миле?

– Потише говори, – произносит почти шепотом.

Теперь моя очередь округлять глаза. Он это серьезно? По раскрасневшейся физиономии вижу – серьезно.

Друг читает на моем лице вопросы.

– Ну, несколько раз за двадцать лет брака было. Но ничего серьезного.

– Ты никогда не говорил.

– Да, а что об этом говорить? Ну было несколько раз. Это ничего не значило.

– Расскажи, – требую. Арбатов мнется. Не хочет. – Выпей для храбрости.

Но интерес к алкоголю теперь мы оба потеряли.

– Да нечего рассказывать, – снова с опаской поглядывает на Милу, будто она может услышать его шепот через весь двор. – Это были одноразовые акции без продолжения.

– И много таких одноразовых акций у тебя было?

– Ну, раза четыре за двадцать лет брака.

– До хрена, – искренне изумляюсь.

Я в шоке. Сергей и Мила всегда были образцовой семьей. А уж каким влюбленным соплежуем Серега был в институте, когда женился на Миле на втором или третьем курсе, я никогда не забуду. Мы ржали над ним всей группой. Он не ходил с нами тусоваться, а с букетом в зубах бежал встречать свою Милочку после занятий в университете.

– Да ну брось. Это же не постоянные любовницы и не вторая семья, как у твоего бати.

– И все-таки, – не унимаюсь. – Как и при каких обстоятельствах произошли твои одноразовые акции?

– Ой, да я не помню особо, – отмахивается. – Первый раз, по-моему, когда я в Америку переехал, а Мила еще нет. Я же там первые полгода один был, Мила не могла сразу со мной уехать. Несколько месяцев воздержания дали о себе знать. Выпил в баре пива, ко мне подсела какая-то девушка. Не помню уже ни имени, ни внешности. Так и произошло. Больше я ту девушку никогда не видел.

– А следующие акции?

– Да примерно такие же. Один раз был в командировке. Потом еще раз был во время второй беременности Милы, когда врачи запретили половую жизнь. И последний раз в Москве несколько лет назад, когда приезжал сюда без семьи. Итого за двадцать лет брака всего четыре раза. Это не много. И это не постоянные любовницы, которых я содержал и которые рожали от меня детей. Я даже имен тех баб не помню.

Я, блядь, аж не знаю, как реагировать. Если очень-очень честно, то хочется заехать лучшему другу по морде. Потому что его жену Милу я очень уважаю. И она точно не заслуживает такого дерьма.

Смотрю на жену друга. Молодая счастливая женщина. Муж – компьютерный гений, трое сыновей, сытая жизнь в Америке в собственном большом доме. Можно позавидовать. Но, оказывается, это лишь красивый внешний фасад. А Мила и не знает, что двадцать лет брака с Сергеем едет не в карете, а в тыкве.

– И у тебя ни разу не возникало желания признаться Миле? – поворачиваю голову обратно к Сергею.

– Я че, дебил, что ли. Если б я захотел уйти от Милы, то рассказал бы. Но я же не хочу уходить.

– Ну я вот рассказал Вере о своей одноразовой акции.

– И чего ты этим добился? Щас еще разведетесь. А если б промолчал, так бы дальше и жили. Она бы не узнала. Все было бы хорошо. Ты сам себе медвежью услугу сделал.

Шумно выдохнув, откидываюсь на спинку плетеного кресла. Я и сам много раз думал, что, может, не следовало рассказывать Вере. Зоя ей не донесла. А если бы донесла, то все равно доказательств у Зои нет. А так да, я сам себе оказал медвежью услугу. Просто потому, что патологически ненавижу такого рода ложь в отношениях. Потому что мой отец годами лгал моей матери, унес свою ложь в могилу, а она все равно потом узнала правду, и это убило ее.

– Не расстраивайся, может, помиритесь еще.

– Вера выгнала меня из дома и подала на развод.

– А ты не соглашайся. У вас несовершеннолетний ребенок, если ты будешь против, то не разведут.

– Предлагаешь приковать Веру к себе наручниками? Так она еще больше возненавидит меня. Ладно, посмотрим... Мы еще будем разговаривать на эту тему. А если бы тебе изменила Мила, ты бы как к этому отнесся?

Серега очень не вовремя решил сделать глоток виски из стакана, и от моего вопроса резко закашлял.

– Блядь, Давид, – говорит сквозь кашель. – Сплюнь и постучи три раза.

– А если серьезно?

– Да не дай Бог.

– А если она тоже тебе изменяла, просто ты об этом не знаешь? Вдруг у нее тоже были одноразовые акции?

Арбатов резко меняется в лице.

– Блядь, Давид, иди на хер. Не было у нее никаких акций.

– Откуда ты знаешь?

– От верблюда.

– Мила тоже думает, что у тебя не было акций. А они были.

– Слушай, хватит, – строго.

– Просто одна ничего не значащая акция. Вот ты сейчас два месяца в Москве был, а она там с детьми. Допустим, пошла куда-то с подругами, выпила. К ним подошли познакомиться...

– Заткнись‚ а, – повышает голос.

– И все же, как бы ты отреагировал, если бы узнал, что у твоей жены была одноразовая акция?

– Иди на хер, – с громким скрежетом отодвигает плетеное кресло. – Пойду мясо на угли положу.

Злой Арбатов уходит к мангалу. Раскладывает на нем куски курицы. К Сергею подходит Мила, обнимает за пояс и кладет голову на плечо. Счастливо улыбается. И ведь даже не подозревает ни о чем. А скажи ей сейчас, что Сергей изменил четыре раза, и не будет больше такого безграничного счастья. Но вряд ли Мила уйдет от Сергея: она нигде не работает, к тому же трое непослушных детей, младшему четыре года. Вера в этом плане крепче на ногах стоит и более независима от меня, чем Мила от Сергея.

И вот что же лучше: жить в неведении словно слепой котенок, но зато счастливо, и любить человека, который этого давно не заслуживает, или узнать горькую правду и разбить свои розовые очки стеклами внутрь?

Глава 33. Сестра

Давид

«Ты на работе? Я недалеко от вашего офиса»

«Заезжай»

Маргарита, моя сестра по отцу, работает дизайнером интерьеров. Она делает премиальные ремонты, и у нее куча клиентов по всей Москве. Если Марго бывает неподалеку, то заезжает на чашечку кофе. Просто поболтать ни о чем.

Это было странно – внезапно в восемнадцать лет обрести взрослую сестру. Рите тогда было четырнадцать. Когда я впервые увидел Риту, сразу понял, что мы подружимся. Она смерила меня презрительным взглядом и процедила:

– Ненавижу нашего папашу.

Я на тот момент тоже ненавидел отца лютой ненавистью, так что почувствовал себя с Ритой на одной волне.

Возникает логичный вопрос, а зачем я вообще стал общаться с дочкой отца от любовницы? Восемнадцать лет не видел ее, не знал о ней. Ну и зачем она была мне нужна? Ответа у меня нет до сих пор. Но тем не менее мы с Ритой дружны. И... как бы странно ни звучало, я рад, что она у меня есть.

Через полчаса дверь в мой кабинет распахивается, и заходит Марго.

– Привет! – лучезарно улыбается.

– Привет.

Я встаю обнять сестру и поцеловать в щеку. На ней кроссовки, черные спортивные штаны с белыми пятнами пыли и черная кофта.

– Лазила по стройке? – догадываюсь.

– Да, у меня новые клиенты в новостройке недалеко от вас. Делала замер квартиры.

– Значит, будешь часто заезжать в гости?

– Надеюсь, да.

Засовываю капсулу в кофемашину и подставляю кружку.

– Как дела? Что нового? – спрашиваю.

– А, да ничего. Все так же. Ездила на выходных к маме.

– Как она? – я даже иногда справляюсь о здоровье папиной любовницы.

– Ну, старческий маразм крепчает, – Рита села в кресло и закинула ногу на ногу. Берет из моих рук кружку с кофе. Я опускаюсь в соседнее кресло. – Прикинь, мама до сих пор, спустя столько лет, убеждена, что если бы наш отец не умер, то ушел бы от твоей матери к ней. Я уже не могу с ней спорить, просто сил моих нет.

Я громко смеюсь на весь кабинет.

– Давид, это не смешно! – Рита предельно серьезна. – Я не понимаю, что у нее в голове. Ты представляешь, она на протяжении пятнадцати лет была его любовницей и свято верила, что он вот-вот разведется с твоей матерью. Он умер почти двадцать пять лет назад, а она до сих пор думает, что он бы женился на ней, если бы не внезапная смерть! Она из-за него не устроила свою жизнь, хотя много кто ухаживал за ней и звал замуж. Я не могуууу, – Рита обреченно падает затылком на спинку кресла и смотрит в потолок.

– Зачем ты принимаешь так близко к сердцу?

– За тем, что из-за этого с ней стало невозможно общаться. Я приезжаю навестить маму, а у нее всюду стоят его фотографии. Как-то раз она была у меня и ужаснулась, почему нет ни одной фотографии папы. Я сказала, что его фото мне на фиг не сдались, и мы поругались. Она неделю не поднимала трубку на мои звонки. Все мои попытки донести до нее, что он просто тупо использовал ее как любовницу и не собирался разводиться с твоей мамой – как об стенку горох. Мне интересно, все любовницы такие наивные или только моя мама?

– Я думаю, тебе нужно перестать спорить с ней на эту тему.

– Я перестала. Сейчас я молча ее слушаю и ничего не говорю. Но, понимаешь, чем дальше, тем хуже. Если это не старческий маразм, то я не знаю, что. Хотя ей и шестидесяти еще нет. К ней сосед по даче клинья подбивает. Нормальный приличный мужчина, вдовец. Она его в упор не видит, все на фотографии отца молится и лелеет мысль, что если бы он не умер, то обязательно бы ушел от твоей мамы к ней. Ладно, давай сменим тему, а то я не могу. Как у тебя дела? Как Вера? Майя? Я сейчас встретила ее в коридоре.

– Кого? Майю?

– Да, мы поздоровались, перекинулись парой фраз, и она зашла в айти-отдел.

– Зачем Майя пошла в айти-отдел? – искренне изумляюсь.

– Не знаю, она не сказала.

Странно. Смотрю на часы. Время близится к трем. Уроки в школе закончились. Бывает, дочка приезжает к нам на работу. Очень-очень редко и всегда по какому-то делу. Но в таком случае она сидит или у Веры в кабинете, или у меня. Чаще у меня, потому что Вера делит кабинет со своими сотрудниками. Но айти-отдел? Зачем он ей? При этом со мной до пятницы разговаривать отказывается.

Подхожу к рабочему столу, поднимаю телефонную трубку и набираю короткий номер начальника айти-службы.

– Алло, Давид.

– Привет. Моя дочка сейчас у вас?

– Да, она зашла к Тимуру. О чем-то говорят. Передать ей трубку?

Медлю пару секунд.

– Нет, не надо. Пока. – Кладу трубку на место.

Кажется, на корпоративе по случаю дня рождения компании Вера говорила, что Майя хочет поехать учиться в США и расспрашивает об этом Тимура. Что ж, я не против, если Майя всерьез соберется ехать за границу. Вот только ее интерес к Тимуру все равно кажется немного странным.

Набираю номер отдела кадров.

– Да, Давид Сергеевич, – поднимает трубку начальница. – Слушаю.

– Какое семейное положение у Тимура?

– У Тимура? Я не знаю. Могу посмотреть в его личном деле.

– Посмотрите.

– Сейчас, секундочку, – на том конце провода раздается клацание мышки и звуки клавиатуры. – Так, Тимур Шахов, семейное положение: не женат, есть ребенок.

– Не женат – в смысле разведен?

– Не знаю, он указал в анкете просто «не женат». Могу уточнить у него.

– Ладно, не надо. Спасибо.

– Что-нибудь еще, Давид Сергеевич?

– А сколько ему лет? – спрашиваю вдогонку.

– Двадцать восемь.

Для Майи слишком много.

– Спасибо, – кладу трубку.

Оба моих телефонных разговора Марго наблюдала с огромным любопытством.

– Что-то не так, братишка?

Возвращаюсь в кресло.

– Кажется, у моей дочки появился интерес к одному из сотрудников айти-отдела.

– И что, он не проходит твой отцовский фейс-контроль?

Задумываюсь.

– Я еще не решил.

Тимур, безусловно, лучший в своей области. Я приложил огромные усилия, чтобы заполучить его в компанию. Впервые я увидел Тимура два года назад, когда мы с Верой ездили в гости к Арбатовым в США. Это было небольшое камерное мероприятие, на котором собрались лучшие специалисты Кремниевой долины. Половина из них были русскими. Вера тогда осталась дома с Милой, а мы с Сергеем пошли на это мероприятие. Я сразу понял, что Тимур тот, кто мне нужен. Но тогда было невозможно уговорить его на переезд в Россию. Потом он сам решил вернуться на Родину, но еще выбирал между нами и нашими конкурентами. Мне пришлось выложить Тимуру почти свою зарплату, чтобы он согласился прийти к нам.

– А моей первой любовью был преподаватель в университете, – мечтательно вспоминает Рита. – Правда, мою любовь как рукой сняло, когда я узнала, что помимо меня он клеит еще несколько моих однокурсниц. И кстати, он был женат, но скрывал это и не носил кольцо.

Я быстро отвлекаюсь от мыслей о Тимуре на рассказ сестры.

– И что было дальше?

– Я накатала на него заяву в приемную ректора. Его уволили.

Смеюсь.

– Узнаю твой боевой дух.

– У меня психологическая травма из детства, поэтому я никогда не буду чьей-то любовницей и если узнаю, что Миша мне изменяет, разведусь с ним моментально.

Мое хорошее настроение резко как рукой снимает. Рита уже лет десять замужем. У них с Мишей семилетняя дочь. Я не знаю подробностей их семейной жизни, но вроде бы все хорошо. Несколько раз Рита заикалась о желании родить второго ребенка.

– А если он изменит тебе один раз случайно? – и настороженно выжидаю ответ.

– Случайно – это как? – удивленно выгибает бровь. – Ехал в поезде, упал с верхней полки на девушку и оказался в ней?

– Нет, ну, допустим, выпил лишнего, не соображал...

– Я даже слышать не хочу эти глупые отговорки, – выставляет ладонь вперед, давая знак, чтобы я замолчал.

– Ну хорошо. А если Миша будет искренне раскаиваться? Просить прощения? Жалеть об измене? Посыпать голову пеплом?

Маргарита демонстративно зевает.

– Да-да-да. Я случайно, я не хотел, это ничего не значило, я только тебя люблю, – кривляет тон.

– Ну... Да.

Кивает с ироничным видом.

– Заводик по производству лапши на уши.

– Нет, я серьезно. Ну представь, так вышло, что Миша тебе изменил, а после сильно пожалел об этом. Неужели не простишь? Вы ведь столько лет женаты, у вас семья, ребенок, дом, уют. Разрушишь это все из-за одной ошибки Миши?

Рита внимательно приглядывается ко мне. Щурит глаза. Конечно, догадалась, что я неспроста спрашиваю.

– Только не говори, пожалуйста, что в тебе взыграли гены нашего папашки и ты изменил Вере.

Я бы хотел соврать, что нет, что я интересуюсь чисто из любопытства. Но молчу. И по моему затянувшемуся молчанию Рита все понимает.

– Ууууу, – разочарованно тянет. – Я была о тебе лучшего мнения.

– Это вышло случайно, – признаюсь с грустью.

– Ехал в поезде на верхней полке, упал во сне и оказался внутри пассажирки снизу?

– Рит, мне не до шуток.

Сестра грустно вздыхает и отводит взгляд в сторону.

– Вера знает?

– Да, я сам признался. Как раз потому, что не хотел быть, как наш отец, и обманывать свою жену.

– А она что?

– Выгнала меня из дома и подала на развод.

– Давно?

– Два месяца назад.

– Пробовал поговорить с ней?

– Конечно! Я уже сто раз объяснял ей, что это единственная измена за всю жизнь, и я раскаиваюсь.

– А она?

– Да ничего. Одно и то же говорит: ты меня предал, ты разрушил нашу семью.

– Правильно говорит.

Из горла вырывается стон человека, находящегося в тупике.

– Ну а что ты хотел? Думал, извинишься, и Вера все забудет? Скажет: «Ну, милый, раз ты правда раскаиваешься, то давай жить дальше, как будто ничего не было?». Так не бывает, Давид.

– Да почему не бывает? – злюсь. – Разве любимому человеку не все простишь?

– Начнем с того, что любимому человеку не изменяют.

– Но есть же женщины, которые прощают измены.

– Я тебя умоляю! – восклицает, хохотнув. – Женщинам просто уходить некуда и жить не на что. Уверяю: имея собственную хату, хороший доход и возможность самостоятельно поднять на ноги детей, девяноста процентов женщин не просто измену бы не простили, а даже косой взгляд в свою сторону. Ты если хотел гулять от жены, то тебе надо было посадить ее дома возле плиты и заделать ей троих детей. А лучше четверых. Тогда бы Вера простила тебе измену. А так она слишком хорошо стоит на собственных ногах, чтобы молча жрать такое дерьмо. И тебе еще повезет, если при разводе Вера тебя раком не нагнет и последние трусы не оттяпает. Плюс Вера достаточно молода. Сколько ей? Тридцать пять есть хоть?

– Тридцать четыре.

– Пф! Тридцать четыре! А выглядит хорошо, если на двадцать восемь. Да она еще и замуж выйдет. И поверь: в легкую найдет ровесника или парня на пару лет младше, без бывшей жены, детей и алиментов.

Я чувствую, как после слов сестры в венах медленно-медленно по одному градусу закипает кровь.

– Так что, братишка, – Рита поднимается с кресла и накидывает на плечо сумочку, – когда в следующий раз в тебе взыграют гены нашего папашки, десять раз подумай, а стоит ли оно того. Я, конечно, искренне желаю, чтобы Вера молча схавала это дерьмо и приняла тебя обратно, но, зная Веру... – сестра замолкает и качает головой, мол, не будет такого.

Глава 34. Дочка

Давид

В пятницу после работы я еду домой. Домой – в смысле в нашу с Верой квартиру. Меня не было в ней два месяца. Даже чуть больше. Где-то два месяца и одну неделю. За это время я научился обходиться без вещей, без которых раньше, казалось, не выживу. Без кофе, который по утрам варила Вера. Почему-то только у нее он получался таким вкусным. Ни я, ни Майя не могли повторить рецепт. Без утренней деловой газеты. Да, я старомоден и читаю по утрам бумажные газеты, приходящие по подписке. Каждый день я спускался к почтовым ящикам и доставал свежий номер. На дачу газеты не приходят. Без наших ежедневных ужинов всей семьей. Без новых картин Майи. Без разговоров по душам с Верой. Без секса. Без тепла ее тела в кровати под соседним одеялом. Так я с ужасом понял, что человек привыкает ко всему. Даже к своему личному концу света. И заметить не успел, как покупные пельмени из супермаркета стали моей привычной едой вместо кулинарных изысков Веры.

Я открываю дверь своим ключом и вхожу в темную квартиру. Под комнатой Майи горит полоска света. Дверь в нашу с Верой спальню распахнута на распашку, и там темнота. Жены нет дома, и это удивляет меня. Она ушла с работы раньше меня, я сам видел в окно, как Вера вышла из офиса. Куда же она отправилась, если не домой?

Я зажигаю в коридоре свет, с ностальгией и болью в сердце оглядываю квартиру. Решив не поддаваться сентиментальности, сразу шагаю к комнате Майи. Стучу несколько раз в дверь.

– Да?

Опускаю ручку и захожу. Майя лежит на кровати с альбомом и карандашом в руках. Рисует. Смотрит на меня отстраненно, закрывает альбом и убирает его на тумбочку.

– Привет. Я приехал в пятницу, как ты просила.

Вообще, я не сторонник того, чтобы идти на поводу у детских капризов. В свое время мне часто приходилось одергивать Веру, чтобы не позволяла ребенку лишнее. И в любом другом случае я бы вызвал дочь на разговор, когда это удобно мне, а не ей. Но сейчас все слишком тонко и чувствительно. Поэтому я, как Майя и велела, приехал в пятницу.

Дочка садится на кровати удобнее, подтягивает под себя ноги.

– Ну проходи. Я только не очень понимаю, что именно ты хочешь мне сказать.

Я шагаю вглубь комнаты и сажусь на стул.

– Ну во-первых, что бы у нас ни происходило с твоей мамой, мы остаемся твоими родителями и любим тебя.

– Пап, мне не семь лет, и мы не в американском фильме. Не надо всех этих красивых слов. Вы разводитесь? Я знаю, мама мне уже сказала.

– Это еще не точно.

– Что не точно?

– Развод. Мама подала заявление, но это пока ни о чем не говорит.

И, клянусь, я вижу, как в глазах дочки загорается искра надежды.

– Почему мама это сделала?

– Потому что я совершил очень плохой поступок по отношению к ней.

Я не знаю, известно ли Майе, что такое измена. Наверное, ей ведь уже пятнадцать. Я узнал о второй семье своего отца в восемнадцать. Не такая уж большая разница с текущим возрастом Майи.

– Ты любишь другую женщину?

– Нет.

– Тогда почему ты это сделал?

«Это». Она не произносит слово «изменил».

– Если я буду пытаться объяснить, почему так поступил с мамой, то это будет звучать как оправдание. А я не хочу себя оправдывать. Это был плохой поступок. Иногда люди совершают плохие поступки. Что делать дальше? Нести за них ответственность.

Майя опускает глаза и рассматривает свои ногти. Она грустна, и ее грусть передается мне.

– Я не хочу, чтобы вы разводились, – тихо говорит, и у меня ком в горле вырастает. – Но если вы все же разведетесь, то я хочу остаться жить с мамой.

Что ж, этого следовало ожидать.

– Да, конечно. Но мы же будем видеться?

Майя медлит с ответом. Поднимает на меня робкий взгляд. Она еще совсем ребенок, и у меня сердце сжимается, когда гляжу на нее такую грустную и, можно даже сказать, несчастную. А от осознания того, что это я причина ее грусти, – вдвойне больно.

– Да, конечно, – отвечает бесцветно и снова берет с тумбочки альбом и карандаш.

– Что ты сейчас рисуешь?

– Не важно, – отвечает, не отрываясь от альбома.

Обычно Майя всегда с гордостью показывает свои рисунки и картины. Непривычно, что она отказывает. Должно быть, я больше не вхожу в круг ее доверия.

– А где мама?

– Не знаю.

На часах половина девятого вечера. Куда Вера могла отправиться в пятницу после работы? На встречу с подругами? У нее их не так много, и все замужем. Нет особо времени ходить по кафе.

– Она не говорила во сколько вернётся?

– Нет.

Майя продолжает быстро водить карандашом по альбомному листу. Этот звук рассекает тишину комнаты и как бы говорит мне: уходи, ты здесь лишний. Майя глубоко обижена, и ни мои слова, ни мои поступки сейчас не помогут. Ей нужно время.

Я тихо встаю со стула и покидаю комнату дочки. Но не ухожу из квартиры. Захожу в спальню, зажигаю свет. Наша с Верой кровать аккуратно заправлена. На стуле висит блузка, в которой Вера вчера приходила на работу. Вроде бы ничего не изменилось. Кроме одного. Главного.

Больше нигде нет моих вещей. Ничего, ни единой мелочи. Ни домашних тапочек в коридоре у входной двери, ни книги на прикроватной тумбе, которую я читал и не забрал с собой на дачу. Иду на кухню и не нахожу там свою кружку. В гардеробе нет моих вещей. В ванной нет моего шампуня и геля для душа. Вера убрала меня из своей жизни.

Ровно в 22:00, как по часам, во входной двери поворачивается ключ. После разговора с Майей я просидел в квартире полтора часа, ожидая Веру. Она заходит и резко замирает на пороге, увидев меня.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает враждебно.

– Я приезжал к Майе.

– Понятно, – снимает туфли и кожаную куртку. – Раз уж ты здесь, забери мешки со своими вещами. Они в кладовке.

– Вер, давай поговорим?

– О чем?

– О нас.

– О нас больше нечего говорить. Но мы можем обсудить, как поделим бизнес и имущество после развода. Кстати, вот, два дня ношу в сумке и забываю тебе отдать, – Вера достает белый конверт и протягивает мне. – Это из суда тебе как ответчику по иску. Назначена дата заседания. Надеюсь, разведемся быстро и без проблем.

Я молча смотрю на белый конверт, на котором напечатано мое имя и адрес. Нет ни малейшего желания открывать его. Сворачиваю вдвое и засовываю в задний карман брюк.

– Давид, я не хочу войны. Мы остаемся родителями Майи. Она и так переживает, а если мы будем скандалить, то ей станет только хуже. Поэтому давай договоримся: квартира мне, дача тебе, деньги пополам. Что касается компании, то я хочу половину акций и, соответственно, половину дивидендов. Я думаю, мы сможем продолжить работу на своих должностях. Эти два месяца у нас вроде не плохо получалось.

Я пропускаю слова Веры мимо ушей. Меня сейчас другое беспокоит.

– Где ты была?

Кажется, Вера ожидала услышать от меня какой угодно вопрос, кроме этого.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто интересно.

Вера издает смешок.

– Ну, у тебя больше нет прав задавать мне такие вопросы. Где мне надо было, там я и была. Такой ответ тебя устроит?

Вера включает свет в ванной и проходит мыть руки. Я становлюсь в дверном проеме и наблюдаю за ней со спины. Она в той же одежде, в которой была на работе. Вера поднимает лицо и смотрит на меня в зеркало.

– Ты что-то хотел?

– Да, я спросил, где ты была, – повторяю свой вопрос чуть жестче.

Вера выключает воду и вытирает руки полотенцем.

– Моя личная жизнь тебя не касается, но если тебе так интересно, то я была на свидании.

Примерно что-то такое я и подозревал. Но все равно признание Веры звучит как гром среди ясного летнего неба. Я чувствую удар под дых. Он вышибает из легких весь воздух и не дает вдохнуть снова. В венах медленно закипает кровь. Тем временем Вера безмятежно обходит меня и шагает в сторону спальни. Иду за ней. Прилагаю максимум усилий, чтобы подавить ярость.

– Вот, значит, как, – цежу сквозь плотно сжатые зубы.

– А зачем ты спрашивал? Никогда не задавай вопрос, если ответ на него может не понравиться.

– Не долго же ты горевала.

– Действительно, какая досада, что я не лью ночами слезы в подушку! – саркастично замечает. – А чего ты ждал? Что я слягу, как твоя мама? Нет, Давид. Моя жизнь продолжается.

– И давно у тебя новые отношения?

– Нет, недавно.

И все-таки я не понимаю, Вера правду говорит или сочиняет. В груди теплится надежда, что это враньё, чтобы меня позлить. Хотя я как никто другой знаю: Вера не склонна ко лжи. И глаза у нее ясные-ясные. Не как у человека, который врет.

– Давид, я очень устала от всего этого, – в ее голосе действительно слышится усталость. – Забирай свои вещи из кладовки и уезжай. Увидимся завтра на работе.

Пальцы подрагивают от злости, я борюсь с желание расхерачить дверь в комнату, возле которой стою. От поднявшейся в груди неконтролируемой бури аж в ушах звенит. По башке как будто дятел долбит: «У нее другой, у нее другой». Сквозь пелену ярости отчетливо понимаю: вот теперь точно всё рухнуло. Она хочет развод? Она его получит.

Глава 35. Фильм ужасов

Вера

Давид забирает из кладовки свои вещи и уходит. Наконец-то все закончилось. Осталась последняя формальность с заседанием суда – и вот она свобода. Но я почему-то не чувствую облегчения.

В вазе на столе стоит последний завядший букет от Давида. Он много их присылал в течение последних двух месяцев. Каждые три дня курьер приносил новые цветы с вложенной в них запиской с извинениями и признаниями в любви. Я их сразу выкидывала, но этот оставила, потому что курьер принес его, когда меня не было, и цветы приняла Майя. Она сильно переживает из-за нашего с Давидом развода, замкнулась в себе. Из-за дочки я оставила букет. Не хотела причинять ей дополнительную боль.