Текст книги "Я тебе изменил. Прости (СИ)"

Автор книги: Инна Инфинити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

В ресторане еще продолжается веселье, часть гостей там и спать, по всей видимости, не собирается. Я не хочу никого видеть, поэтому иду к озеру. В лицо дует холодный ветер, но я не чувствую озноба. Наоборот, я киплю и взрываюсь.

Давид и ранее, когда извинялся за измену, говорил, что был пьян, тот секс ничего не значил, это ошибка и так далее. И я вроде как понимала, что это была одноразовая измена. Но сейчас, в полной мере осознав, что Давид похерил всю нашу жизнь из-за банальной животной похоти, просто потому что встал член, а он не смог этому сопротивляться, я хочу кричать и рвать на себе волосы. И ведь член встал не просто на кого-то, а именно на нее. На Зою. От этого боль усиливается в геометрической прогрессии.

Я приваливаюсь спиной к дереву и зажимаю ладонью рот, чтобы в тишине природы не было слышно моего плача. Из ресторана доносятся отголоски громкой музыки, на веранде заведения слышится пьяный смех. Сейчас это походит на веселье во время похорон.

Всё кончено. Жизнь кончена. В понедельник я пойду подавать на развод. Хватит тянуть эту лямку.

– И снова ты портишь свое красивое лицо слезами, – звучит сбоку.

Глава 20. Голая правда

Быстро смахиваю с лица слезы, хотя понимаю: поздно, Тимур уже все увидел и понял.

– Ты следишь за мной?

– Нет.

– Тогда что это за странная случайная встреча?

Он издает смешок.

– Я стоял на веранде ресторана, когда увидел, как ты выскочила из дома и бегом побежала к озеру. Решил подойти, поинтересоваться, не требуется ли тебе помощь.

– Не требуется. Можешь уходить.

Но Тимур никуда уходить не собирается. Он подходит ко мне ближе и опускается одной рукой на дерево возле моей головы.

– А все еще хуже, чем я думал.

– Ты про что?

– Про твою семейную жизнь. Не хочешь рассказать?

Я уже устала пребывать в шоке от бесцеремонности и наглости пацана. Пора воспринимать его поведение как что-то нормальное и само собой разумеющееся.

– Про свою семейную жизнь ничего рассказывать не хочу. Но хочу сказать кое-что другое.

– Что?

– Чтобы ты перестал вешать моей дочке лапшу на уши про свою Америку, – мой голос приобретает воинственные нотки. – Нечего пудрить ребенку мозги и подбивать на отъезд в другую страну. Если ты хочешь сделать для меня что-то хорошее, то лучше расскажи Майе, как в Америке плохо и ужасно.

В ответ на мою резкую бескомпромиссную речь Тимур звонко смеётся.

– Что смешного?

– Ты не сможешь удерживать ребенка возле себя вечно. Однажды настанет день, когда она захочет жить своей жизнью, а не твоей.

– Тебя это не касается. Я требую, чтобы ты перестал пудрить моей дочери мозги своей Америкой. Я понятно изъяснилась?

– Твоя дочь задала мне вопросы, а я честно на них ответил.

– Что именно – честно?

– Что учеба и жизнь в США – это прекрасный опыт.

– Не всегда следует говорить правду.

Эта фраза вырывается быстрее, чем я успеваю осознать ее смысл и роль в моей жизни. Что я бы предпочла: узнать об измене Давида или не узнать и жить счастливо дальше? Сложных вопрос. Ответа нет.

– Я не увидел причин лгать Майе.

– Короче, ты меня понял. Хватит петь моей дочке песни про Америку.

Тимур безразлично пожимает плечами.

– Как скажешь.

Проходит несколько мгновений прежде, чем Тимур абсолютно спокойно и буднично предлагает:

– Пойдём ко мне в дом?

Отрываю взгляд от озера и перевожу на пацана.

– Не поняла.

– Холодно, ты без шапки, вся дрожишь. Пойдем в гостевой дом, который мне выделен.

Я все еще в замешательстве от такого предложения. Хотя давно пора перестать теряться от поведения и фраз Тимура.

– Ты в своем уме!? Можешь не отвечать, я знаю, что нет. Но просто представь на секунду, как это будет выглядеть в глазах других сотрудников, которых поселили с тобой в один дом.

– А их нет. Я в доме один.

– Что значит один? – хмурюсь. – Сотрудников расселили по несколько человек в дом.

– Да, мои соседи – Вова и Андрей. Но они решили уехать. У Вовы недавно родился ребенок, а Андрею позвонила жена и срочно вызвала домой.

Я недовольно вздыхаю. Спрашивала же заранее, кто останется ночевать, а кто нет.

Кому оплачивать проживание, а кому нет. Эти сначала согласились, мы оплатили им номера, а теперь они решили уехать. Прекрасно.

– Хватит делать вид, что тебе не холодно. Ты от своей гордости сляжешь завтра с температурой.

Если отбросить, что пацан меня раздражает, то он прав. На улице промозгло и холодно. А у меня ни шапки, ни шарфа, ни перчаток. Есть два варианта, куда податься: в ресторан к пьяным гостям или в дом к Давиду. Ни туда, ни туда я не хочу. Правда, я и к Тимуру не хочу. Но он – наименьшее из зол.

– Я бы выпила чаю.

– Пойдем.

Парень ведет меня к своему гостевому дому не по асфальтированной дорожке, освещенной фонарями, а по темному газону. Чтобы нас никто не увидел вместе, догадываюсь. Это правильно. Но я начинаю переживать за его белоснежные кроссовки. Как бы он их не испачкал.

Тимура поселили в домике за рестораном, в прямо противоположной стороне от нашего с Давидом. Оказавшись в тепле, меня начинает потряхивать еще больше. Тимур снимает кроссовки (он их не испачкал! Это определенно талант – не пачкать белую обувь), шагает к кухонной зоне и нажимает кнопку на чайнике. Достает из шкафчика кружки, бросает в них пакетики. Я нахожу в обувнице еще одну пару гостевых одноразовых тапок, вешаю куртку в шкаф. Потом подхожу к кухонному острову и сажусь на высокий стул.

Я чувствую себя растерянно. Потому что ситуация максимально странная. Вдруг понимаю, что никогда прежде не оставалась наедине с чужим и посторонним мужчиной, который не скрывает свою симпатию ко мне. Вернее, оставалась, но один раз и давно. А именно – семнадцать лет назад с Давидом, когда мы только познакомились.

– Не бойся меня, – Тимур мягко улыбается. – Я не кусаюсь.

– Я не боюсь. Просто... – замолкаю.

– Просто это все очень ново для тебя, – читает мои мысли.

– Да.

Тимур ставит на остров две кружки чая и садится на стул напротив.

– Предлагаю поиграть в голую правду.

Делаю маленький глоток горячего напитка.

– Что такое голая правда?

– Это очень-очень большое откровение. Из той серии, которое обычно не говорят.

Признание Давида в измене – это голая правда. Я на секунду задумываюсь. Хотелось бы мне слышать всегда от людей голую правду? В теории кажется, что да. А на самом деле? Не уверена.

– Ну давай.

В данный миг меня охватывает азарт, что ли. С Тимуром все воспринимается как игра.

– Для меня все это тоже ново. Раньше я никогда не западал на замужних женщин ощутимо старше меня, да ещё с детьми-подростками.

Ухмыляюсь. Хочется спросить: а на кого ты западал раньше? У меня вдруг появляется любопытство узнать о Тимуре побольше. Надеюсь, игра в голую правду поможет в этом.

– Твоя очередь.

– Ко мне никогда не клеились сопляки.

Тимур громко смеется, и постепенно я тоже заражаюсь его смехом. Делаю еще один маленький глоток чая и наконец-то чувствую, что согрелась. А вместе с теплом приходит и расслабление. Шею и лопатки больше не сводит от напряжения. Мне комфортно наедине с Тимуром.

– Теперь твоя очередь говорить голую правду, – поторапливаю. Он задумывается. – Я хочу услышать по-настоящему голую правду, – меня реально охватил нешуточный азарт.

Тимур выгибает бровь.

– Ты же понимаешь, что это дорога с двусторонним движением. Тогда и тебе

придется говорить по-настоящему голую правду. Я уже молчу о том, что моя голая правда может тебе не понравиться.

Киваю. Я готова.

– На прошлой неделе я занимался сексом с девушкой и представлял на ее месте тебя. Особенно, когда она делала мне минет.

Меня обжигает краской. Опешив, я смотрю на невозмутимого Тимура. Блин, а это реально голая правда. Такая, которую не каждому скажешь. И которую не каждый захочет услышать.

– Ну хорошо хоть не когда дрочишь, – выпаливаю после очень долгой паузы.

– Когда дрочу, тоже тебя представляю. Это должно было стать моей следующей голой правдой. Считай, ты услышала две голые правды подряд, так что я тоже жду от тебя две. А почему ты так покраснела?

Я, наверное, похожа на помидор, потому что чувствую, как у меня горят даже кончики ушей. Это... это...

Мне никто никогда не говорил ничего подобного.

– Кхм... – растерянно провожу рукой по волосам.

– Твоя очередь говорить две голые правды.

Я смущенно опускаю глаза в кружку.

– Мне нравится твое внимание ко мне.

Может, мое признание не такое откровенное, как минуту назад у Тимура‚ но для меня важный шаг – сказать это вслух. И сказать об этом не только себе, но и ему.

Тимур нисколько не удивляется.

– Вторая голая правда?

Я приподнимаю уголки губ в горькой печальной улыбке.

– Мой муж изменил мне.

Тимур спокойно делает глоток чая.

– Примерно что-то такое я и подозревал.

Я снова опустила глаза в кружку. Против моей воли из них закапали слезы. Они

скатываются по лицу крупными градинами и падают в чай. Черный чай со вкусом слез разочарованной женщины «за тридцать». Интересно, если в ресторанах сделать напиток с таким названием, он будет популярен?

Тимур спрыгивает со стула, обходит остров и останавливается вплотную. Поднимаю на него лицо.

– Ты антисексуальна, когда плачешь.

– Это твоя голая правда?

– Да.

Почему-то признание вызывает во мне смех. И эта голая правда имеет действие: я вытираю щеки.

– Когда сегодня ты поцеловал меня в шею, я испытала сексуальное возбуждение.

Это был первый раз в моей жизни, когда я испытала сексуальное возбуждение к кому-то помимо своего мужа.

Знаю: я говорю неподобающие вещи для взрослой замужней женщины. Но мне наплевать. Наверное, я дошла до той степени отчаяния, когда реально наплевать на все.

– Твоя голая правда, – тороплю Тимура.

– У меня стоит на тебя член.

Он выпаливает это, ни секунды не задумываясь. Его признание пронизывает меня с головы до ног. Я замираю на миг. Несколько раз моргаю. А затем машинально опускаю глаза на ширинку и реально вижу выпирающий под джинсами член.

Эрекция Тимура в совокупности с его голой правдой провоцируют ответную реакцию моего тела. Дыхание сбивается, между ног заныло, а под кашемировым свитером напряглись соски.

Мне вдруг становится страшно. Страшно от того, как мое тело отреагировало на Тимура. Второй раз за этот вечер.

– Жду твою голую правду, – пацан склоняется ко мне ниже. Его дыхание колышет волосы на макушке. Поднимаю на айтишника лицо. Сердце затарахтело, в ушах зашумело.

Моя очередь говорить голую правду. И я говорю:

– Я хочу заняться с тобой сексом прямо сейчас.

Глава 21. Белое пальто

Когда я произносила свою голую правду, я не думала, что Тимур отреагирует на нее так быстро. Я полагала, наша игра продолжится. Но вместо того, чтобы сказать признание в ответ, Тимур накрывает мои губы своими. Это настолько неожиданно, что я каменею. Тимур обхватывает мое лицо руками, усиливает поцелуй, скользит своим языком по моему. Я не могу шелохнуться. Ни ответить на его поцелуй, ни оттолкнуть.

Его губы мягкие, несмотря на то, что очень настойчивые. И у Тимура есть свой вкус. Совсем не такой, как у Давида. Это странно – целоваться с кем-то, кроме мужа. Я прислушиваюсь к своим ощущениям, но совсем не могу понять их. С одной стороны, я желаю Тимура. А с другой, я нервничаю и боюсь. Из-за этого не могу насладиться происходящим. Но решаю дать Тимуру и себе шанс.

Я соскальзываю с барного стула на ноги. Айтишник вжимает меня в кухонный остров, почти ложится сверху. Ощущать на себе его тело – приятно, и я постепенно начинаю отвечать на поцелуй. Сначала вяло и несмело, затем активнее. Я кладу ладони Тимуру на плечи, слегка поглаживаю.

Если отбросить нервозность, страх и бесконечно пульсирующую в висках мысль: «Господи Боже мой, что я творю, я же мать», то мне нравится. Это голая правда для самой себя. Мне нравится, как Тимур целует меня. Пацан определенно умеет это делать. Должно быть, у него большой опыт с большим количеством девушек. Я даже начинаю комплексовать. Я-то кроме Давида никогда ни с кем не целовалась.

Тимур просовывает одну ладонь под мой кашемировый свитер. На миг я снова натягиваюсь струной. Он слегка щекочет пальцами кожу на животе, отчего она покрывается мурашками. Они бегут вверх и полностью покрывают грудь, заставляя соски заостриться сильнее. Поглаживающими движениями Тимур медленно пробирается наверх. Я сильнее хватаюсь за его плечи.

В груди трепещет волнение. Может, глупо так волноваться в тридцать четыре года, но я правда ощущаю себя так, словно второй раз девственности лишаюсь. Ладонь Тимура накрывает полушарие моей правой груди. Он постанывает мне в рот и трётся о меня эрекцией. Большим пальцем обводит твердый заостренный сосок. Томление внизу живота становится сильнее. Это правда происходит со мной? Я не верю. Сейчас в моей голове такой сумбур, что не получается связно мыслить. Но самое главное я понимаю – я поступаю плохо и неправильно. Приличные женщины в белом пальто не ведут себя так даже после измены мужа. Они с достоинством выдерживают известие об измене, с гордо поднятой головой подают на развод, выжидают после него какой-то положенный обществом и приличиями срок и только после этого подпускают к себе нового мужчину. Приличные женщины в белом пальто не отвечают на флирт молоденького мальчика, не играют с ним в голую правду и не позволяют ему трахать языком свой рот. А это именно то, что в данный момент делаю я.

Так почему я не останавливаюсь? Почему не отталкиваю от себя Тимура? Где мое белое пальто?

Мы целуемся, наверное, несколько минут. Губы горят. Тимур мнёт мою грудь уже обеими руками. Не передать словами, какой микс чувств я ощущаю. Это и никуда не ушедшая боль от измены мужа. Я все еще каждой клеткой тела ощущаю предательство Давида. Это не просто разовая измена по пьяни. Это именно предательство. Давид, который клялся мне в вечной любви и верности, предал меня, нашу любовь, нашу семью и семнадцать лет нашей жизни. Я не могу вытравить из себя эту боль. Я ощущаю ее даже в данную секунду, когда целуюсь с Тимуром и позволяю ему себя трогать. Помимо боли я ощущаю азарт, предвкушение, желание и отчаяние. Наверное, только женщина в отчаянии может позволить какому-то сопляку такое с собой делать.

Тимур отрывает меня от кухонного острова и куда-то ведет, не разрывая губ. Я машинально следую за ним, хотя мне лучше бы вырваться из его рук и убежать, пока не совершила глупость, о которой потом буду жалеть. Или не буду?

Мы оказываемся в комнате. Я понимаю это по темноте помещения, прохладе воздуха и закрывшейся за нами двери. Ее хлопок словно отрезал меня от всего. И только в этот момент мы впервые разрываем поцелуй. Я жадно глотаю кислород и гляжу в блестящие глаза Тимура.

– Ты крышесносная, – шепчет.

– Это твоя голая правда?

– Да. Теперь твоя очередь.

– Ты хорошо целуешься.

Сейчас отличный момент для того, чтобы выпутаться из рук Тимура и уйти. Кажется, он даже дает мне для этого время. Просто смотрит на меня, будто выжидает. Но я не двигаюсь с места. Ноги налились свинцом и приросли к полу, хотя в висках все еще пульсирует: «Вера, что ты делаешь, ты же приличная женщина и мать». Так проходят несколько бесконечно долгих мгновений. Видимо, посчитав, что я даю зеленый свет, Тимур снова меня целует и валит на кровать.

Прохлада от покрывала ощущается особенно остро. Тимур целует жадно и нетерпеливо. Он тянет вверх мой кашемировый свитер и отбрасывает его в сторону. Голая грудь снова покрывается мурашками. Тимур припадает губами сначала к одному соску, затем к другому.

Я испытываю смешанные чувства. Мне вроде как нравится, но я не могу полностью расслабиться и отдаться моменту, насладиться им. Тимур торопится. Теперь стягивает вниз мои джинсы. Сам он полностью в одежде. Я набираюсь смелости и расстегиваю одну пуговицу на его рубашке.

Дальше Тимур раздевается сам. У меня слишком сильно дрожат пальцы. Он избавляется от своей одежды, продолжая целовать меня. Не знаю, чувствует ли Тимур мою нервозность. У меня между ног ноет и горит, я определённо возбуждена. Но при этом мое тело сковано.

Айтишник отрывается от моих губ и тянется к рюкзаку на полу. Шарит в нем рукой и достает пачку презервативов. Как предусмотрительно он взял их с собой. Тимур снимает боксеры, и я смотрю на его эрегированный член. Он в меру большой и ровный. Красивый.

Волнение разыгрывается в крови еще сильнее. Я понимаю: вот он момент Х. Я в постели с другим мужчиной. Считается ли, что я изменяю Давиду? Наш штамп в паспорте еще имеет силу? Или раз я выгнала Давида из дома и не хочу больше быть с ним, то я свободна?

Мы ведь можем вообще никогда не развестись, чтобы не дербанить компанию. Номинально оставаться мужем и женой, а сами каждый своей жизнью жить. Это слишком сложные вопросы, я подумаю о них в другой раз.

Тимур раскатывает презерватив по члену. Я поворачиваю голову к потолку, шумно выдыхаю. Он стягивает с меня трусики и отбрасывает их в сторону.

– Ты одна из самых сексуальных девушек в моей жизни, – нависает сверху. – Это голая правда.

– У меня никогда не было секса ни с кем, кроме моего мужа. Это голая правда.

Издав смешок, Тимур ложится на меня. Снова целует губы и раздвигает мои ноги. Он входит сразу. Я достаточно мокрая и возбужденная, чтобы он быстро в меня проскользнул. Он начинает двигаться быстро. Внизу живота очень тепло и приятно. Это, оказывается, не страшно – заниматься сексом с другим мужчиной. Ужасно непривычно, странно, нервно, но не страшно. И приятные ощущения тоже есть.

Тимур садится на колени, придерживает меня за талию и начинает снова двигаться. Он смотрит на меня, любуется, гладит ладонью тело. Я не могу выдержать его взгляд, поэтому прикрываю глаза и чуть поворачиваю голову в бок. Мне нравится, мне хорошо. Но я не могу расслабиться и до конца отдаться моменту. Закрываю глаза и стараюсь сосредоточиться на ощущениях, больше ни о чем не думая.

Мы сменяем несколько поз. Не знаю времени, но по ощущениям занимаемся сексом долго. Тимур хороший любовник и много делает для удовольствия девушки. Я думаю, другая на моем месте, по-настоящему влюбленная в него, получила бы пару оргазмов точно. Тимур действительно молодец. Но мне так и не удается до конца расслабиться и насладиться сексом с Тимуром.

Глава 22. Нет чувств

Я лежу на кровати в темной комнате рядом с Тимуром. О чем я думаю? Да ни о чем, если честно. Как ни странно, нет никаких мыслей и сожалений, не хочется посыпать голову пеплом. Но в то же время и радости нет.

– Ты не кончила, – это не вопрос, а констатация факта.

– Да, – голая правда.

– Тебя что-то беспокоило?

– Нет, просто ты плохо старался.

Это ложь. Пацан старался хорошо. Тимур поворачивает на меня голову. Я не смотрю в ответ, но щекой чувствую его возмущенный взгляд. Кажется, он ни разу не слышал от девушек ничего подобного. Меня разбирает смех. Я начинаю хохотать. Тихо, но в гробовой тишине комнаты кажется, что громко.

– Нервный смех, – выносит вердикт. – Значит, тебя все же что-то беспокоило.

Отсмеявшись, сажусь на постели. Пора возвращаться назад, пока Давид не начал искать меня с поисковым отрядом и собаками. Я выскочила из домика, не взяв с собой телефон.

Я нахожу на полу свою одежду и принимаюсь одеваться. Затылком чувствую внимание Тимура. Когда я застегиваю джинсы, он подскакивает с кровати и натягивает трусы. Идет проводить меня до двери.

– Я приглашаю тебя на свидание, – заявляет. – Как насчет понедельника после работы?

Я задумчиво гляжу на пацана. Почему-то его предложение о свидании меня немного удивляет. Меньше всего я сейчас думаю о повторной встрече с ним. И уж тем более об отношениях, если он имеет в виду их.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем ты приглашаешь меня на свидание?

– Во-первых, ты мне нравишься. Во-вторых, я хочу, чтобы ты со мной кончила.

Ухмыляюсь.

– Я еще не знаю, какое у меня планы на понедельник. Пока.

Я выхожу из дома быстрее, чем Тимур успевает сказать что-то еще. Оглянувшись по сторонам и никого не увидев, шагаю по неосвещенному газону в прямо противоположную сторону, где находится мой домик. В ресторане еще горит свет, а за панорамными окнами виднеются люди. Когда я вхожу в дом, сразу натыкаюсь на встревоженного Давида.

– Господи, Вера! Я тебя обыскался! Где ты была?

Давид в джинсах и куртке. Даже не разулся. Выглядит испуганным и встревоженным. Я гляжу на мужа и... ничего не чувствую. Специально долго гляжу, прислушиваясь к собственным ощущениям. Нет ничего. Ни чувства вины, ни угрызений совести. Но в то же время нет радости и ликования от того, что отомстила. Хотя секс с Тимуром не был намеренной местью Давиду. Я отдалась айтишнику не потому, что хотела досадить и причинить боль мужу, а потому что сама захотела близости с Тимуром и не увидела ни единой причины сдерживать себя.

– Что ты молчишь, Вера? Это просто кошмар какой-то. Я везде тебя искал, в лес ходил. Где ты была?

Должна ли я сказать Давиду голую правду?

«Я тебе изменила. Прости».

Признание крутится на кончике языка, но вслух не вырывается. Я пытаюсь призвать себя к совести, к чувству вины. Однако ничего нет. Вообще ничего. Как будто мое сердце превратилось в камень и больше не способно испытывать чувства. Как будто я стала роботом.

– Я гуляла, а теперь иду спать.

Я обхожу все еще перепуганного Давида и скрываюсь в спальне. Под дверью Майи не видно света, значит, дочка тоже спит. Раздеваюсь и ложусь в холодную постель. Муж заходит через несколько минут. Тоже раздевается. Наблюдаю за этим в темноте. Ловлю себя на том, что во мне больше не поднимается возмущение от того, что мы будем спать в одной кровати. Мне по фиг.

Давид ложится рядом со мной. Под одно одеяло. Здесь оно большое. Но не прикасается ко мне, хотя я на сто процентов уверена, что хочет.

– В понедельник я подам на развод, – тихо говорю.

Давид шумно вздыхает, я жду еще какой-нибудь реакции, но ее не следует. Он, наверное, думает, что я не серьезно. Но я серьезно.

Глава 23. Развод

В понедельник утром я еду не на работу, а в суд подавать на развод. Долго смотрю на здание, стоя у входа, пока не замерзаю настолько, что перестаю чувствовать пальцы ног. В помещении тепло, но меня бросает в озноб еще сильнее. По позвоночнику гуляют ледяные мурашки.

Мне не верится, что это правда. Не верится, что это действительно происходит со мной. Я еще помню наши счастливые будни и вечера втроем: я, Давид и наша дочка. Майя до сих пор пребывает в счастливом неведении. Но вернуть счастливое прошлое невозможно. Наша жизнь больше не будет, как прежде. Я не могу простить Давида. А сможет ли он простить меня? Думаю, нет, хоть и сказал, что разрешает изменить ему в отместку.

– Я хочу подать иск о расторжении брака, – говорю сотруднице суда. – Есть несовершеннолетний ребенок и совместно нажитое имущество.

Девушку ничуть не удивляет мое желание. Она просит меня немного подождать, а потом помогает с подачей иска. Основной камень преткновения – компания. Я хочу предложить Давиду поделить акции поровну, но при этом остаться на своих должностях. Он – генеральный директор. Я – руководитель юридической службы.

Да, после развода нам придется каждый день видеться и общаться по производственным вопросам. Ну что ж, надеюсь, мы достаточно взрослые и цивилизованные люди, чтобы справиться с этим испытанием. Сотрудники наверняка будут шептаться у нас за спиной. Пускай. Почешут языками и привыкнут.

Я приезжаю в офис ровно к планерке в двенадцать часов. Давид без настроения, разговаривает резковато, отчитывает начальницу отдела по работе с гостендерами за то, что при подаче заявки на конкурс допустили ошибку, и мы из-за этого не выиграли. Я нервно барабаню пальцами по столу и не поднимаю лица, чтобы не столкнуться взглядами с Тимуром. Он же, наоборот не сводит с меня глаз.

«Что насчет свидания сегодня?», падает от него сообщение на телефон.

Тимур от меня не отстанет, это уже понятно. Я могу либо безуспешно отбиваться от его внимания, либо ответить взаимностью. Первое – очень утомительно. Второе – не несет для меня каких-либо потерь. Впервые с начала планерки поднимаю взгляд на него. Тимур смотрит на меня с видом хозяина жизни.

А что, собственно, останавливает меня от интрижки с ним? Какие у меня риски? Что я теряю?

«Я согласна, но не сегодня».

Сегодня тяжелый день, я подала на развод. Я хочу провести вечер дома. Возможно, поговорить с Майей. когда-то же нужно сказать ей правду про нас с Давидом.

«А когда?».

«Может быть, завтра».

«От чего зависит твое решение?».

«Я еще не знаю, какие у меня планы на завтра. Если вечер будет свободен, я дам тебе знать».

После планерки я прямиком иду в кабинет Давида. Немного мешкаю у двери, но все же захожу, предварительно пару раз постучав по дереву.

– У тебя есть минута?

Увидев меня, Давид чуть смягчается. Взгляд уже не такой злой, как на планерке.

– Да, слушаю.

И я понимаю, что у меня нет сил сказать вслух: «Я подала на развод». Казалось бы, простая фраза. Но слова застряли в горле. Я смотрю на мужа – пока еще мужа – и в груди больно царапает. Я до сих пор не свыклась с мыслью, что нашей семье пришел конец. Кажется, это все сон, и я скоро проснусь. Тоска по прошлой счастливой жизни душит меня, боль разрывает изнутри.

– Что-то случилось, Вера?

Секс с Тимуром не помог прийти к прощению Давида. Вроде бы я встала с Давидом на одну ступень. Мы квиты. Но я все равно не могу простить мужа. Обида ноет тупой болью в сердце. Я чувствую себя преданной.

– Я сегодня подала на развод, – срывается с губ. – Тебе должно прийти письмо из суда. Оно придет по нашему домашнему адресу, я принесу тебе его на работу.

Давид меняется в лице. Встает с кресла, обходит стол.

– Я не знаю, сколько еще раз сказать тебе, что я раскаиваюсь, Вера.

– А я не знаю, сколько раз сказать, что не могу простить тебя. Я больше не вижу нас вместе.

Он отрицательно качает головой.

– Меня поражает, как легко ты перечеркиваешь всю нашу жизнь.

– Нашу жизнь перечеркнул ты. Но давай не будем из пустого в порожнее? Я устала спорить об одном и том же. Майе я скажу сегодня вечером, а что касается компании, то мне полагается половина бизнеса.

Я думала, Давид оживится при упоминании дочери и компании, но нет. Глаза его уставшие и потухшие.

– Такое ощущение, что ты давно хотела развестись, но ждала удобного повода.

Слова Давида поражают меня.

– Что за бред?

– А как я должен воспринимать твое желание развестись? Я накосячил один раз за семнадцать лет. Сам сознался. Прошу у тебя прощения и говорю, что не хочу тебя терять. Я не изменял тебе годами. У меня нет и никогда не было любовниц. У меня нет второй семьи. Это было, блядь, по пьяни один-единственный раз за семнадцать лет. И сразу развод.

Тяжесть ситуации давит на меня, и я ссутуливаю плечи. Слезы скопились комком в горле, но я изо всех сил стараюсь не дать им волю.

– Если ты думаешь, что решение далось мне легко, то это не так, – произношу глухим севшим голосом. – Но я не могу больше быть с тобой, Давид. Не могу.

А мысленно добавляю: «Если ты узнаешь про меня и Тимура, то и ты тоже не сможешь больше со мной быть».

Давид обреченно вздыхает:

– Я понимаю, что такое нелегко простить. Но ты даже не попыталась.

– Пожалуйста, не мучай меня еще сильнее. Ты и так причинил мне слишком много боли.

Я хочу, чтобы это поскорее закончилось. Эти препирательства с Давидом, эта неопределённость. Хочу поскорее развод и жизнь без Давида. Но в то же время в глубине души понимаю: я боюсь конца. Это как проработать на одном месте и на одной должности двадцать лет, а потом уволиться, чтобы пойти в другое место и на другую должность. Разве не будет страшно? Разве не будешь скучать по любимому, родному? Даже если это любимое и родное в конце причинило сильную непростительную боль. А секс с Тимуром – это как сходить в новое место на пробный рабочий день. Вроде нормально, а все равно не то.

Я чувствую себя так, будто живьем вырывают из груди сердце. И я бы рада простить Давида и вернуть все, как было, а не могу. Память не сотрешь. Боль не вытравишь. Но и любовь к Давиду, как оказалось, быстро не загасишь.

– Я подала на развод, – шепчу. – Мое решение не изменится.

Глава 24. Неизбежный разговор

Майя приходит домой поздно. Я почти заканчиваю готовить ужин для нас двоих. После школы у нее было занятие в художке, потом она гуляла с подругами. Дочь проходит на кухню, садится за стол на свое место. Я спрашиваю, как дела в школе, она рассказывает. Но я почти не слушаю Майю. Мои мысли заняты тем, что я должна рассказать дочери о разводе. С Давидом у него в кабинете я так ни о чем и не договорилась. Поэтому решила рассказать Майе правду сама. Нервничаю. Ума не приложу, как дочь отреагирует. Вдруг она встанет на сторону Давида? О таком даже думать страшно.

– Интересно, в том вузе, в который я пойду учиться, есть обмен студентами с другими странами? – Майя задаёт вслух риторический вопрос.

Опять она за свое.

– Я подумала, – продолжает, – можно поехать за границу не сразу после школы, а курсе так на третьем. Как Тимур из вашей компании.

Упоминание Тимура цепляет слух. Мое внимание с желания дочери уехать в другую страну смещается к нему.

– А он по обмену ездил? – стараюсь спросить максимально безразличным голосом.

Вдруг понимаю: я же ничего не знаю о нём. Кто он и откуда? Не то что бы мне прям важно знать всю его биографию, но все же интересно: а с кем я вообще сексом занималась?

– Не совсем по обмену. Ему на третьем курсе института как лучшему студенту на потоке предложили поехать на учебу в США. Ему предоставили бесплатно место в общежитии и стипендию. А когда едешь по обмену, стипендию не дают. Проживание тоже не всегда предоставляют.

Хмыкаю.

– Как же ему тогда удалось получить и стипендию, и бесплатное проживание?

– Его российский институт заключил какое-то партнёрство с американским вузом, и Тимура как лучшего студента отправили туда по специальной программе.

Надо же. Лучший студент. Ну, наверное, это неудивительно. Тимур действительно гениален в своей области.

– И сколько он там учился?

– До конца. А потом остался работать в Америке. Он проходил стажировку в крупной компании, и ему предложили работу.

Как интересно.

– Откуда ты столько о нем знаешь? – бросаю на Майю подозрительный взгляд.

– Он рассказал мне в ресторане на дне рождения компании.

– А зачем он вернулся в Россию?

– Сказал, надоела Америка и захотел домой. Ну и вы его сильно заманивали.

– Видишь, – выключаю плиту и поворачиваюсь к дочке, – как бы прекрасно там ни было, а он захотел домой. Так что нечего вообще уезжать.

Майя закатывает глаза.

– Так я и знала, что ты скажешь нечто подобное. Мама, я еще никуда не уезжаю. Это только мысли, планы.

Я накладываю ужин по тарелкам и сажусь напротив дочки. Поесть нормально не получается, на меня давит предстоящий разговор с Майей о разводе. Не понимаю, откуда такое волнение, как будто это я виновата. Хотя Давид считает именно так: я рушу нашу семью. Что, если Майя тоже так подумает?