Текст книги "Звездочет (СИ)"

Автор книги: inatami

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Я все проверю!

Лестрейд набирает номер Майкрофта, и тот мгновенно понимает, что от него требуется.

Сбросив вызов, Грег, нервно покручивая телефон в руках, спрашивает:

– Что теперь?

Шерлок садится на стул и закрывает глаза.

Ему тяжело, ему нужна поддержка.

В бога он никогда не верил, и было бы странно обращаться сейчас к этой несуществующей инстанции. Поэтому он обращается к тому знанию, которое никогда его не подводило, к единственному человеку на земле, на которого всегда можно положиться.

Мысленно он зовет Джона.

Пожалуйста, просит Шерлок, пожалуйста, Джон, осталось немного. Не оставь меня, Джон, продержись еще чуть-чуть. Позволь мне найти тебя, Джон, пока не станет слишком поздно. Умоляю, Джон, не покинь меня сейчас, когда я только обрел тебя.

Когда-то в одной книге юный Холмс прочел:

“У человека есть жизненно важная потребность, отвечающая не за биологическое выживание, но за сохранение непосредственно человеческого облика, – потребность доверять”.

Прочитал и отмахнулся. Но почему-то не удалил.

Фраза неожиданно всплывает в памяти, обжигая внезапным пониманием. Шерлок никогда никому не доверял полностью – ни Майкрофту в их лучшие годы, ни родителям. Джону же он, сам не заметив, доверился до последней клетки тела, последней струны души, последнего импульса мозга.

Доверился – и стал человеком.

Но если не станет Джона – Шерлок снова будет неполноценным.

Распахнув глаза, Шерлок судорожно втягивает воздух, а после укоризненно говорит Грегу:

– Я не могу его потерять.

Лестрейд не может предположить, что происходило в последние несколько секунд в голове гения, поэтому осторожно кивает и снова спрашивает:

– Так что дальше?

– Как только мы получаем первое подтверждение – из любого источника – ты запрашиваешь ордер на обыск жилища Далтона, его рабочего места, его автомобиля, если у него есть. Нам надо найти Джона, поэтому допрашиваем Далтона и ищем любые намеки на то, где он может быть. Затем…

– А ты уверен… – деликатно перебивает Грег, но Шерлок решительно отмахивается.

– Уверен, и мы не будем это обсуждать. Джон жив. Затем, когда мы выясняем, где Джон, и спасаем его, ты в свое удовольствие ищешь доказательства того, что Далтон убил всех этих людей, что он и есть Джекс.

В этот момент без стука отворяется дверь в кабинет и вплывает Майкрофт. За ним следует безмолвная Антея, уткнувшаяся в смартфон. Третьей влетает Салли и выпаливает:

– Это был Бартс, сэр!

Майкрофт приподнимает бровь, Антея еще яростнее терзает экран, Шерлок смотрит на Грега.

Лестрейд кратко взрыкивает и встает:

– Так, я за ордером.

Майкрофт достает из пиджака визитку и протягивает любовнику:

– Вот, позвони этому судье, скажи, что от меня, – ордер будет у тебя на руках в течение двадцати минут.

Инспектор коротко кивает и выходит. Салли выходит за ним.

Майкрофт ставит на стол элегантный портфель, который стоит как все офисное оборудование в кабинете детектива Скотланд-Ярда, и достает оттуда пачку крупноформатных фото:

– Это все, что удалось получить с дорожных камер в том районе, где живет мисс Морстен. Мисс Морстен, кстати, далеко не уехала – мы на всякий случай вернули ее в город и вежливо попросили задержаться.

Шерлок уверен, что Мэри ни при чем, но сейчас ее удобство волнует его в последнюю очередь.

Он выхватывает фотографии и пристально рассматривает их, подвинув поближе к настольной лампе. На трех из нескольких десятков фото снята машина с умело испачканными номерами, за рулем которой смутно виднеется крупный человек в темных очках и черной кепке. Но теперь, когда он в курсе, что искать, Шерлок безошибочно опознает в водителе Далтона.

– Это Брюс Далтон, он увез Джона, я уверен. Ты можешь отследить, куда поехала эта машина?

Майкрофт кивает и вопросительно смотрит на Антею. Та, не глядя, показывает ему растопыренные пальцы левой руки.

Майкрофт переводит:

– Через пять минут информация будет. Как ты?

Шерлок запускает руки в волосы, энергично их взлохмачивает и кивает:

– Я отлично, Майкрофт, просто отлично.

В собственный кабинет Лестрейд врывается так, будто берет торговое судно на абордаж:

– Далтона нет ни дома, ни на работе. Думаю, больше он возвращаться не намерен.

Шерлок ловит себя на мысли, что до последней секунды иррационально надеялся, что Далтон еще поиграет для публики, еще побудет на виду, чтобы убедить всех в собственной непричастности. А теперь, возможно, у них немного меньше времени.

– Ордер? – спрашивает он.

– Я послал за ним офицера в приемную судьи, будет доставлен прямо к дому Далтона.

Шерлок кивает и делает шаг.

Его прерывает низкий бархатистый голос. Некоторые из присутствующих не сразу понимают, что заговорила Антея:

– Сэр, по марке, модели, году выпуска и некоторым сопутствующим обстоятельствам удалось установить владельца машины – это один из бухгалтеров Бартса, который сегодня в полдень заявил об угоне своего авто. Машина провела на парковке госпиталя последние четыре дня, а владелец был в отъезде, так что взять ее могли в любой момент. В данную минуту машина обнаружена брошенной в пустынном месте на трассе двадцать три. Видимо, преступник пересел в другой автомобиль.

Шерлок проглатывает информацию за секунду, гасит подступающий гнев и продолжает прерванное движение к двери. К дому Далтона он едет в одной машине с Грегом и Салли.

По пути Шерлок делится кое-какими идеями, которые еще вчера, при чтении досье Джекса, пришли ему в голову:

– У Трентона Джекса была очень агрессивная мать, но сын, по-видимому, был для нее всем. Во время следствия у них было три свидания в тюрьме, но в клинику она приехать не успела – скончалась, рак в терминальной стадии. И что любопытно – миссис Джекс была довольно состоятельна: имела неплохой дом, некоторое количество ценных бумаг и драгоценностей. Но вот она умирает, а ее поверенный обнаруживает, что дом и акции проданы, а драгоценности исчезли. Трентон был ее единственным наследником, но он находился в клинике. Если бы он оттуда когда-нибудь вышел, то мог бы вступить в права наследования, но это при условии официального освобождения. Но если ты сбегаешь из заключения, ты не можешь вступать в наследство и заявлять о своих правах.

Шерлок делает многозначительную паузу, слушатели внимают. Шерлок раздраженно трясет головой – Джона не хватает в любых мелочах!

– Ну же, шевелите мозгами! Мамаша обращает в наличку или драгоценные камни все, что у нее есть, и прячет где-то в условленном месте для сыночка! Самой ей уже ничего не нужно, она знает, что умирает. Сыночек же запланировал вероятность побега еще будучи под следствием. Скорее всего, попытки суицида были именно для того, чтобы убедить суд отправить его на лечение, а не в тюрьму. Из клиники сбежать намного проще. После побега Джексу нужно только добраться до тайника, где его ждет вполне приличная сумма. Уверен, ее хватает и на новое удостоверение личности, и на медицинский диплом, позволяющий начать “карьеру”. Наверняка в Бартс Джекс-Далтон попал с рекомендациями, уже успев поработать где-то в других больницах. Боже, да он мог даже потратиться на пластику лица, если у него были серьезные планы на будущее!

– Потрясающе, – говорит Салли, и Шерлок смотрит на нее возмущенно:

– Нет, Салли, нет, слишком много для одного дня, пощади.

Краем рта Донован улыбается и отворачивается к окну.

***

У квартиры Далтона ждет молодой констебль с документами от судьи. Дверь, недолго думая, выбивают.

Разумеется, Далтона в квартире нет.

Зато есть Джон.

Много, много фотографий Джона на всех стенах и горизонтальных поверхностях. Тут и газетные вырезки, и какие-то фотографии из социальных сетей, но больше всего таких фотографий, на которых Джон о съемке и не подозревает.

Далтон следил за Джоном.

Выискивая на снимках подсказки – одежда, прическа Джона, его редко попадающие в кадр спутники – Шерлок понимает, что слежке не менее трех лет. Вряд ли она была тотальной и регулярной, но очень секретной – однозначно. Подавляющая часть этих фото относится к периоду, когда Шерлок в жизни Уотсона не присутствовал.

– Шерлок, подойди! – кричит Грег откуда-то, что, скорее всего, является спальней.

В спальне ужасный бардак: грязное смятое белье на кровати, упаковки еды из ресторанов, горы одежды на полу и стульях. Пахнет гнильем. Гостиная выглядит как операционная в сравнении с этой свалкой.

На условно чистом столе расстелен огромный постер с изображением Большой Медведицы. Две звезды ковша закрыты фотографиями Миллса и Эймоса, закрепленными канцелярскими булавками. Последняя звезда ручки – Бенетнаш, вспоминает Шерлок, она называется Бенетнаш – закрыта фотографией самого Холмса. Андерсона на карте созвездия нет.

– Андерсона уже не успел закрепить, очень торопился. Видимо, он не спал всю ночь, готовил последний акт. Он на взводе, да еще и не спал – Далтон нестабилен, у нас не слишком много времени на поиски, – Шерлок поднимает встревоженный взгляд и оглядывается более нервно. – Надо торопиться!

– Это поможет? – спрашивает Майкрофт, протягивая какую-то бумагу. По тону на вопрос не похоже, поэтому Шерлок заранее уверен – да, это поможет, чем бы это ни было.

Это оказывается договором на годовую аренду загородного дома, оформлен две недели назад. Шерлоку знакома упомянутая местность – расстояния между домами огромные.

– Где ты это взял? – раздраженно огрызается Холмс-младший, в самой глубине души задетый, что Майкрофт так легко добывает любые документы.

– Был прикреплен магнитом к холодильнику, – успокаивающе отвечает старший брат.

Шерлок недоуменно морщит брови:

– Просто к холодильнику? Но это же… Аааа. Ублюдок ждет нас. Он предугадал, что мы его вычислим, и он не прячется. Возможно, он хочет… выдвинуть условия, – тяжело заканчивает Шерлок, но люди в комнате поняли и то, что он не произнес.

Или убить Джона у меня на глазах.

Или убить наконец нас обоих.

***

Когда процессия из полицейских машин и грузовика с отрядом особого назначения добирается до места, уже начинает смеркаться.

Невысоко в небе кружит вертолет службы спасения, готовый к экстренным ситуациям, ищущий место для приземления.

Неизбежный шум сопровождает их появление, но все стараются выглядеть спокойными. Грег заставляет Шерлока надеть жилет, а Майкрофту категорически запрещает покидать бронированный автомобиль. Холмс-старший почему-то слушается, едва заметно сжав ладонь Лестрейда.

По периметру бесшумно рассредотачиваются снайперы, однако мишеней не видно – все окна одноэтажного домика закрыты металлическими ставнями.

Грег быстро переговаривается с руководителем группы бойцов, потом объясняет Шерлоку:

– Решили штурмом. Риск велик, но непохоже, чтобы нас тут для переговоров ждали.

Холмс кивает и уточняет:

– Мы заходим тоже?

– Да, но только после них – они нас прикроют.

Они подходят ближе к простой двери, которая, в отличие от окон, выглядит беззащитной.

Шерлок и Грег стоят за черными фигурами, похожими на каменных черепах.

Шерлок чувствует, как возбуждение опаляет его нутро, но это не то возбуждение, которое он испытывает рядом с Джоном. Это иссушающее, деструктивное начало, грозящее сжечь его дотла, если не найдет выхода.

Джон, только будь сильным еще минуту, я уже рядом.

В этот момент в глубине дома раздается одиночный выстрел.

Шерлок распахивает глаза и беспомощно смотрит на Лестрейда, делая слабое движение в сторону двери. Инспектор крепко ухватывает Холмса за плечи.

– Нет, Шерлок, нет, дай им, они первые, они профессионалы, – голос Грега звучит мягко, но паника, написанная на лице, противоречит тону.

Дверь отлетает от первого удара.

Бойцы в тяжелом обмундировании стремительно и почти бесшумно занимают дом, куда через несколько мгновений вбегают Холмс и Лестрейд. Короткий темный холл ведет к единственной освещенной в доме комнате.

Шерлок стремительно оказывается у двери и застывает, не в силах поверить сюрреалистичности открывшейся картины.

В центре комнаты, на светлом грязном ковре, в позе ложек лежат Джекс-Далтон и Джон. Его любимый, необходимый, единственный в мире Джон – с безнадежно закрытыми глазами и синим шарфом на шее. Далтон лежит сзади, зарывшись лицом в волосы своей безумной любви, перекинув руку через грудь Джона, притягивая того к себе собственническим жестом в последнем, смертельном объятьи.

Невыносимая в своей тошнотворной реальности, из-под двух светловолосых голов растекается кровавая лужа.

Шерлок падает на колени, впиваясь пальцами в короткий ворс ковра. Он так до самого конца и не осознает, что раздавшийся нечеловеческий крик вырывается из его человеческого горла.

____________________________

* Даже если вы не поклонник Нины Симон, то вы знаете эту песню – она звучит в начале последней серии второго сезона “Шерлока”, когда Джон и Шерлок собираются в суд.

========== Глава одиннадцатая ==========

Джон.

На ровном месте спотыкались кони,

Несчастными подковами звеня.

В ночи не слышно криков и погони,

Но прошлое преследует меня.

Василий Матонин

Джон Уотсон приходит в себя медленно, но глаза открывать не торопится. Он пытается с помощью слуха, обоняния и осязания понять, где и в каком положении находится. Первые выводы бесспорны и неутешительны – Джон очевидно привязан к стулу.

Мозг капитана Уотсона получает и обрабатывает ответы от нервных окончаний рук и ног, догадываясь, что ноги – каждая в отдельности – привязаны к ножкам стула, скорее всего, деревянного. Руки – каждая в отдельности – привязаны к вертикальным планкам спинки того же деревянного стула. Это плохо – руки далеко друг от друга, что лишает их возможности действовать сообща. Руки и ноги привязаны крепко, но не веревкой, а чем-то более мягким и широким, чтобы не причинять боли.

Это любопытно, но не слишком – Джон знает одного человека, который, возможно, хотел бы привязать его к стулу, проявляя заботу в ее извращенной форме. И пусть он не может вспомнить лица этого мужчины, Уотсон помнит его имя и лица всех его жертв.

Зато, с удивлением понимает Джон, его глаза и рот ничем не завязаны. Кричать бесполезно, догадывается Уотсон, это или звукоизолированное помещение, или дом на отшибе. А глаза не завязаны, потому что убийца уверен, что Джон уже никому ничего об увиденном не поведает. Это грустно, считает Джон. Он не планировал сегодня умирать. Сегодня он планировал заняться любовью с Шерлоком.

Джон пробует вспомнить, как очутился на этом стуле.

Было утро… и был важный разговор с Мэри. Но разговор почему-то не состоялся. Ах да, Мэри не оказалось дома. Джон пытался ей позвонить, но ее телефон оказался выключен. Около получаса Уотсон прождал ее, сидя на скамейке в сквере напротив, не выпуская из виду подъезда. Людей воскресным утром было мало, но один прохожий вроде как заинтересовался сидящим Джоном.

– Доктор Уотсон, как я рад вас видеть! – приветливо воскликнул Брюс Далтон, распахивая объятья.

И вот после этого момента память отказывает Джону окончательно.

Где бы ни находился Уотсон сейчас, в комнате слишком тихо, чтобы здесь присутствовал кто-то еще. Запах в помещении вполне домашний, хоть и немного затхлый, воздух вокруг теплый – это дом, а не заброшенный склад или подвал.

Джон рискует приоткрыть глаза. Веки поднимаются с трудом, видимо, накачали его здорово.

Прямоугольная комната средних размеров, похоже, чья-то гостиная – голубые стены, синий диван, белые стулья, на камине коллекция керамических дельфинов. Одна стена – узкая – полностью завешена маленькими картинками с пасторальными сюжетами: поля, овечки, домики. Это женская гостиная, отстраненно догадывается Уотсон. Это не то, что он ожидал увидеть, но, в общем и целом, это не имеет значения.

Следил за мной, паскуда, ожесточенно думает Джон.

Господи, Джон, ну в кого ж ты такой идиот! Надо же так отлично вляпаться, зная, что убийца на свободе.

Уотсон не помнит, что было после встречи с Брюсом на улице, но подозревает, что хваленые солдатские инстинкты, подорванные кошмарами, напряжением и неопределенностью в отношениях с Мэри, дали грандиозный сбой. Подпустить к себе старого коллегу, с которым несколько раз пили кофе в больничном кафетерии, который всегда трогательно интересовался самочувствием Джона, был деликатен и ненавязчив, – что может быть невиннее?..

Да, Джон, ты в полной заднице.

Доктор снова закрыл глаза и представил Далтона, каким его всегда знал.

Впервые они встретились в морге, когда Джон только начал работать и жить с Шерлоком. Далтон зашел к Молли передать какие-то документы по телу. Молли представила их.

Уотсон пытался вспомнить, как Брюс вел себя тогда. Если Далтон – это Джекс, в чем Джон уже не сомневался, то Трентон не мог не узнать его. И вот так, после роковой случайной встречи, завертелось. Но могла ли та встреча быть такой уж случайной?..

Нет, качает головой Джон сам себе, не могла. С Далтоном вообще не могло быть случайностей. Уотсон вспоминает, каким приветливым и спокойным был Брюс тогда. Он уже знал, что увидит Джона в лаборатории, он готовился встретиться с ним лицом к лицу. Значит, Брюс заметил Джона раньше, наверняка удивляясь этому невероятному, немыслимому совпадению.

Хотя… и совпадение не такое уж немыслимое. Джекс мог знать, где Джон проходил интернатуру в Лондоне. Он не мог предугадать, что через несколько лет Уотсон туда вернется в качестве помощника консультирующего детектива, но все же выбрал Бартс для работы отнюдь не случайно. Он знал, что в Бартсе остались люди, которые помнят Уотсона, могут поддерживать с ним связь.

Джекс уже тогда блестяще планировал.

Ждал.

***

Джон слышит размеренные шаги за дверью. Голова все еще тяжелая, а веки поднимаются неохотно, но Уотсон желает встретить своего убийцу лицом к лицу.

Дверь аккуратно открывается. Брюс Далтон собственной персоной возвышается на пороге и с восхищением разглядывает пленника.

Джон не отводит взгляда от безумных, сияющих зеленью глаз.

Далтон-Джекс медленно подходит к стулу, останавливается на расстоянии ярда, и вдруг мягкую полуулыбку сменяет гримаса ненависти. Он слегка наклоняется к Джону и орет:

– План был совсем не такой!

Джон пытается держать себя в руках, но от этого яростного окрика неуловимо вздрагивает.

Уотсону вовсе не хочется злить своего потенциального палача.

Максимально нежно он спрашивает:

– А какой был план… Трентон?

Джекс хищно улыбается и качает головой:

– Я знаю, что ты до сих пор не помнишь меня. Ты не помнишь ту ночь, правда же? Ты знаешь, что я Трентон Джекс, но ты знаешь это, потому что видел мое дело. Но сердцем не чуешь, нет. Ты не понимаешь, как Трейси и Брюс могут быть одной личностью. Но я тебе скажу, Джон, кое-что, чего не говорил никому – никакого Трентона больше нет! Трентон Джекс умер тогда. Когда на следующий день я встретил тебя в коридоре этого вонючего общежития, ты не узнал меня! Ни капли понимания на твоем лице! Ты посмотрел сквозь меня!

Трентон-Брюс закрывает глаза, пытаясь вернуть самообладание.

– Столько лет я пытался тебя забыть, Джон, но так и не смог. Не знаешь почему?

Джон осторожно качает головой. Он понятия не имеет, почему серийный убийца из всех возможных мужчин выбрал именно его. Как бы высоко Джон ни оценивал свои способности в постели, он отдает себе отчет, что в ту давнюю ночь вряд ли был ласковым и нежным любовником. Что-то Шерлок говорил об исходящем от Уотсона тепле? Так себе причина, уверен Джон.

Джекс с интересом оглядывает Уотсона, затем берет второй стул и садится напротив, закинув ногу на ногу.

– По моим подсчетам, у нас не слишком много времени. Полицейские – идиоты, и твой дружок ненамного умнее их, но надо быть слепцами, чтобы не вычислить меня и этот дом. Как жаль, что у нас не будет времени для более… тесного взаимодействия. Как это глупо, Джон, умереть из-за одной ночи, правда? Печально, что у нас нет шанса на вторую – ты бы любил меня так сильно, так страстно, ты бы никогда больше не захотел оставить меня!

Думать о возможном сексе с этим мужчиной Джону крайне неприятно, поэтому он делает еще одну попытку:

– Трентон – или Брюс, как тебе угодно – ты сказал, что план был не такой. Расскажи мне про первоначальный вариант.

Далтон резко отрывается от мечтательного созерцания собственных грез и с воодушевлением смотрит на связанную жертву:

– О, план был отличный. Мой идеальный план венчала смерть твоего кудрявого любовника. Не морщись, Джон, ты же понимаешь, что за измену надо платить. Мне пришлось наказать тебя – я не хотел, правда, но мне пришлось! Ты был омерзительно счастлив, когда этот предатель вернулся. Ты хоть понимаешь, Джонни, что он тебя предал, бросил в одиночестве на полтора года, заставил страдать? Как ты мог простить его?!

Далтон снова повышает голос – и снова одергивает себя.

– Пить хочешь? – вдруг буднично и почти нормально спрашивает он.

– Чай с клофелином? Нет, спасибо, – отказывается Уотсон.

– У меня тут есть чистая вода, но как знаешь.

– Я не понимаю, Брюс, объясни мне, – опять просит Джон. – Почему сначала только проститутки, а потом – весь этот цирк с переодеваниями?

Говорить об убитых геях Джексу не слишком интересно:

– Джон, не будь таким мелочным. Жалкие шлюхи, только и всего. Тебе правда хочется тратить на них время?

Джон кивает.

– Иногда их просто надо убивать, Джонни, вот и все. Я был очень добр – я разрешал им трахать себя перед смертью. Они становились такими мягкими, такими… податливыми… каким ты, Джон, никогда не был!

Эти внезапные переходы от спокойного тона к истерическим выкрикам выглядят знакомо и ничем хорошим Уотсону не грозят. Убийца и впрямь теряет контроль, неимоверными усилиями стараясь держать себя в руках. Приглядевшись, Джон видит все признаки нервного перевозбуждения – мелкую дрожь пальцев, темные набрякшие веки, лихорадочный блеск глаз, осунувшиеся щеки.

– А зачем ты убил Миллса и Эймоса? Они ведь не были шлюхами.

– Джон, я не замечал раньше, что ты бываешь занудой. Ты не понимаешь? Ты должен был получить достойное наказание. С каждым кудрявым трупом ты должен был ненавидеть своего сыщика еще сильнее, ведь это из-за него ты прошел через ад. Я мечтал подарить тебе несколько мертвых шерлоков… Например, семь.

– Но почему же геи? Если это должны были быть мертвые шерлоки, – Джону трудно это произнести даже в качестве теоретической выкладки, – зачем обязательно геи?

Джекс вглядывается в Джона с подозрением:

– Джон, ты что, защищаешь педиков?!

– Брюс, ты тоже гей, ты это понимаешь?!

Далтон ласково улыбается пленнику:

– Ну что ты, Джон, ай-яй-яй, нехорошо так говорить, я могу обидеться. Педики должны умирать, и если нужно убить шерлоков – они должны быть геями! Это же так очевидно! – от этого слова Джона корежит. – А я не такой, Джон, я совсем не такой – у меня любовь. К тебе.

Голова Уотсона идет кругом, потому что извращенную логику убийцы он постичь не в состоянии.

Голос Брюса становится слащавым, как у ребенка, который укладывает спать плюшевую собачку:

– Семь – хорошее число, правда? Как звезд в Медведице, – глаза Далтона затуманиваются воспоминаниями. – Джон, ты даже не представляешь, каким особенным был для меня. И еще эти звезды на твоей коже – словно сигнал из другого мира, словно знак свыше.

Брюс вдруг смотрит на Джона с грустью:

– Правда, я рассчитывал, что этот знак ты покажешь только мне.

Уотсон понимает, что идея дурная, но ничего поделать не может – он начинает хохотать, запрокинув голову.

Джекс выглядит растерянным.

– Джон? – неуверенно тянет он.

Доктор, с удовольствием выпустив часть изнурительного напряжения вместе со смехом, потихоньку успокаивается.

– Трентон, Трентон, почему же ты такой ненаблюдательный, а? Как ты мог рассчитывать на мою верность, если я в колледже трахал все, что движется?! – Джон утрирует, конечно, но видеть искаженное болью лицо неожиданно приятно. Далтон с силой зажмуривается, пытаясь зажать ладони между коленями, но потом не выдерживает, вскакивает и наотмашь бьет Уотсона по лицу.

Щека горит, но удовлетворение не ушло.

Брюс выглядит искренне расстроенным:

– Джон, прости меня, – тихо говорит он, накрывая ледяной влажноватой ладонью покрасневшую щеку. Уотсон пытается отстраниться, но он ограничен в движениях, и далеко отклониться не получается.

Далтон, поглаживая горячую кожу, вдруг начинает плакать.

– Это все… все потеряло смысл, Джон, – шепчет он. – После вашего разговора с Холмсом, когда он притащил тебя смотреть на чей-то грязный труп и клялся, что больше не покинет тебя… После того разговора я понял, что ты не станешь моим, даже если этот придурок снова умрет – на этот раз взаправду. Джон, ты так смотрел на него! Твой голос так дрожал! Я понял, что ждал слишком долго, ты больше не мой…

Далтон медленно, ссутулившись, отходит к столу, стоящему у стены, и тяжело опирается на пыльную поверхность ладонями. Если можно изобразить страдание, то у Брюса это прекрасно получается. Он выглядит абсолютно сломленным.

– Я еще пытался следовать плану… Шесть прекрасных черных тел, шесть ублюдочных педиков, которым все равно нечего делать в этом мире… А седьмой – Холмс. Но это было уже слишком тяжело, Джон… Вы чересчур быстро откопали дела про этих шлюх, пришлось спешить. Когда вы поехали на север, я понял, что не успеваю даже с шестью… Вы виноваты в том, что мне пришлось убить Андерсона, а он ведь был неплохим парнем. Совсем не гей. Впрочем, план уже изменился.

Далтон говорит так тихо, что Джону приходится напрячь слух изо всех сил:

– Мне уже не к чему было стремиться, если моя любовь не могла быть со мной… Знаешь, искать геев, делать им прически, наряжать как кукол – это все могло бы быть отличным весельем, если бы только ты дал мне шанс.

Далтон оборачивается к Уотсону, смотрит на возлюбленного с укоризной в зеленых глазах и с нажимом повторяет:

– План изменился.

Брюс медленно приближается и устало опускается перед Джоном на колени, кладет руки ему на бедра, чем вызывает у пленника смутные воспоминания о другом похожем моменте и гримасу отвращения на лице.

– Из-за тебя моя жизнь кончена. Она была кончена еще тогда, когда ты ушел из моей постели, но все эти годы я на что-то надеялся. Какая ирония – мечты о тебе помогали мне жить, хотя я уже не был жив. Я умер в ту ночь, Джон. А ты умрешь в эту.

Внезапно в руке Брюса появляется небольшой, но очень острый на вид нож, отчего у Уотсона возникает немедленное ощущение неправильности происходящего. Почему нож? Никто из предыдущих жертв не был убит ножом! Джона, конечно, не устраивает и удушение, и проломленная голова не привлекает, но неожиданно перспектива умереть от холодного лезвия становится просто непереносимой. И даже более унизительной, чем любая другая смерть.

Все эти соображения проносятся в голове врача за секунду – и еще через две становятся ясны намерения убийцы.

Трентон неторопливо проводит ножом по шву правой штанины Уотсона, по шву, который на внутренней стороне бедра. Проводит нежно, не надавливая, но Джону все равно страшно.

– Пожалуйста, не дергайся, – серьезно просит Джекс и самым кончиком лезвия аккуратно вспарывает грубый шов тонких джинсов. Нож действительно очень острый – нитки поддаются легко.

Действуя методично, Трентон надрезает штанину по шву, затем поперек и вдруг резко дергает ткань на себя. Джона от этого сильного движения слегка бросает вперед, плечевые суставы отзываются вспышкой боли, но стул при этом стоит как прибитый. Он и есть прибитый, запоздало догадывается Уотсон, только на кой черт ему теперь эта информация – неясно.

Джекс тем временем благоговейно рассматривает открывшуюся кожу с рисунком в виде созвездия. Шершавыми кончиками пальцев он нежно обводит ковш по контуру. Джон покрывается мурашками, но отнюдь не от удовольствия.

Когда Трентон слегка наклоняет голову, Уотсон предполагает, что должно произойти, но помешать этому не в силах. Убийца наклоняется все ниже, пока его губы не прикасаются к голой коже. Джон готов взорваться от ненависти – и к себе, и к этой проклятой метке, и к Джексу, но его судорожные метания, честно говоря, смертоносному любовнику вовсе не мешают.

Несколько легких поцелуев сменяются чем-то более чувственным. Джон ощущает на коже влажный и жадный язык, который никак не может насытиться, вычерчивая ломаную линию от головы ковша к его хвосту.

Джекс тихо стонет, и Уотсон подозревает, что тот возбужден.

– Прекрати, – шипит Джон, – перестань!

Трентон вздрагивает и поднимает на него потемневший удивленный взгляд, словно не ожидая кого-то встретить в этом чудесном уединенном месте.

– О, – говорит он легко.

– Ооооо, – тянет он через мгновение тяжело и веско, с пониманием в глазах. – Тебе неприятно?

– А как ты думаешь? Ты привязал меня здесь, как чучело, рассказываешь про убийства, меня планируешь убить вообще-то! Ты даже не спросил меня, чего хочу я!

Трентон недоумевает:

– Спросить? Чего же ты можешь хотеть?

Уотсон пытается скрестить за спиной пальцы, зная, что все равно будет презирать себя за эту ложь:

– Тебе не приходило в голову, Брюс, что я вовсе не так равнодушен к тебе, как ты воображаешь?

Смесь неистового восторга, надежды и оглушительного разочарования мелькает на лице Далтона. На бледной коже появляются красные пятна.

– Ты врешь мне! – кричит Джекс, вскакивая на ноги.

– Ты врешь мне!!! – кричит Джекс, замахиваясь снова и снова, осыпая ударами лицо Джона.

Это, по сути, просто пощечины, Далтон бьет открытой ладонью, не складывая руку в кулак. Уотсон получал в своей жизни и посильнее.

Но Джекс не может остановиться, пока кровь из разбитых десен не начинает вытекать изо рта Джона.

Брюс резко замирает и с ужасом смотрит на результат своей ярости. Джон языком незаметно ощупывает зубы, оценивая нанесенный ущерб – странно, но все на месте.

Далтон действительно расстроен – он начинает рыдать навзрыд, рухнув на колени и уткнувшись лицом практически в пах Уотсона.

Джон сглатывает кровь и устало вздыхает. Неожиданно в голове всплывает такое далекое воспоминание – как они с Шерлоком сидели в крошечном номере гостиницы и читали записи пациента, которого считали мертвым. Тогда они с Шерлоком сошлись во мнении, что несчастный Трентон был очень скучным одержимым.

Сейчас Джон снова считает Далтона скучным – переходы от полного спокойствия к ярости и горю утомили сверх всякой меры.

Но Уотсон не позволяет себе пожелать быстрой смерти, потому что надежда увидеть Шерлока еще хотя бы раз настолько рвется из него, подступает к горлу из самого нутра, что он делает попытку вновь поговорить с убийцей:

– Почему ты убил Ярмиса? Он обидел тебя?

Далтон поднимает припухшее от слез лицо и спокойно говорит:

– Обидел? Нет. Хотя я не очень хорошо помню. В тот день я действительно был немного… не в себе. Но откровенно говоря, Джон, я ведь тогда не догадывался, какая ты неблагодарная тварь, я придушил этого типа, чтоб искупить свою измену.