Текст книги "Воронье царство (СИ)"

Автор книги: Ifreane

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

«Хоть бы еще одного забрать», – мелькнуло в голове Хальварда.

Снова атака слева – но реилец слишком сильно вытянул руку, за что и поплатился. Широкое лезвие палаша оттяпало ее аккурат по локоть. Солдат взвыл, но вместо того, чтобы выбыть из драки, ломанулся со всей дури на Хальварда, едва не сбив того с ног. Чем его сослуживец и воспользовался. Взамен клинка в открывшуюся грудь, Хальвард схлопотал тяжелой перчаткой под дых. Хоть стеганая куртка и поглотила часть силы удара, но от неожиданности Халя все равно согнуло пополам, и не успел он выпрямиться, как получил рукоятью по затылку. Оседая на дорогу, сквозь звон в ушах и мутнеющее сознание Хальвард услышал:

– Ишь как приглянулась, а, зараза, что на виселицу за ней решил…

========== 10. Жертва ==========

Сидела, будто на иголках, то поправит непослушный локон, то разгладит юбку платья – что угодно, лишь бы скрыть дрожь в руках. Напрасно. Ее трясло, словно в лихорадке, а на изрезанном преждевременными морщинами лице не осталось ни единой кровинки при его приближении.

– Что же ты, госпожа, пригласила в свой дом, а сама не встречаешь гостей? Вынуждаешь искать тебя.

Ещё вчерашняя царица Таламии подняла воспаленные глаза:

– Я отдала тебе город, страну, что еще тебе нужно? – прошипела она, но тут же осеклась, встретив строгий взгляд, который ясно дал понять, что ее собеседник не потерпит подобного тона. – Прошу меня извинить, Государь, но мне нечего больше тебе предложить.

– Ошибаешься.

Присев на край стола, Корвус навис над узницей.

– Скажи мне, где ты спрятала своего сына?

– Зачем он тебе?

– Ты сама прекрасно знаешь – зачем. Иначе зачем бы прятала.

– Умоляю, – запротестовала женщина, – он же еще ребенок!

– Оставь эти глупости, Кордана, – сухо отрезал Корвус. – Он не ребенок, а законный наследник.

– Но он никогда не будет претендовать на трон, клянусь.

– Пустые слова. И для меня, и для тех, кто решит использовать царевича, как только моя армия покинет столицу.

– Да кто же осмелится восстать против тебя? – выдохнула Кордана.

Ее трепет хоть и льстил, но уже порядком начинал раздражать. Людям вроде нее свойственно быстро забывать о страхах, стоит опасности миновать. Точно так же как тем, кто в этот самый миг, пока Корвус тратил на Линнардову вдову драгоценное время, в Брашове, в самом сердце его собственного государства, поднял бунт, наивно решив, что тысяча верст – достаточная преграда для царского гнева.

– Мое терпение не безгранично, Кордана. Либо ты скажешь, где он, либо я велю перебить всех до единого детей Равницы. Ты этого хочешь? Ради этого ты открыла ворота?

– Нет! Невена нет в столице!

Корвус лишь молча скрестил руки на груди и склонил голову в ожидании.

– Но как же так? – из глаз Корданы сорвалась крупная слеза. – Мы же всегда ладили с Реилией, с твоим тестем, с Идой…

– Ты закончила? – сталь в голосе Корвуса заставила женщину вздрогнуть.

И та сдалась, поникла, опустила потухший взгляд.

– Я отослала его в Высоград, – борясь с подкатившими к горлу рыданиями ответила она.

– Как давно?

– Два дня назад.

Корвус поднялся и направился к дверям:

– Расскажешь надзирателю все, что знаешь: во что одет, какой масти лошадь, сколько людей его сопровождает, – приоткрыв дверь, Корвус пригласил внутрь стражника. – Чем проще будет его найти, Кордана, тем меньше он будет мучиться. Ты меня услышала?

Та лишь обреченно кивнула, прежде чем покинуть царский кабинет под солдатским конвоем.

Не успел Корвус вернуться к столу, заваленному указами, картами и прочими опостылыми, но не терпящими отлагательств документами, как в дверном проеме показалась светлая голова Раунхильда.

– Для ритуала все готово.

– А жертва?

– Подобрал. Корвус, – не дожидаясь приглашения, жрец вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь, отгораживаясь от посторонних ушей, – ты уверен, что кучка крамольных дворян стоит твоего личного вмешательства? Может, поберечь силы и отправить отряд?

– От тебя, мой дорогой Раун, сомнений я никак не ожидал.

– Всего лишь беспокойство.

– Сил достаточно, – терпеливо ответил царь. – Сам видишь, Равница досталась малой кровью.

– Но Зарина, поговаривают, будет бороться за каждый клочок земли, – не унимался верный жрец.

– Престарелая львица с мертвым богом за спиной мне не угроза, – заверил его Корвус, отложив в сторону бумаги. – Чем показательнее я покараю тех, кто посягает на мои устои – тем тише будут сидеть остальные. Успокойся, Раун, – невесело ухмыльнулся Корвус, – «та сторона» не заберет меня раньше времени. Веди.

В тесном полумраке каземата пламя разожженной Раунхильдом жаровни доедало последние глотки сырого воздуха, заполняя помещение горьким духом жженых трав. В углу, удерживаемый солдатом, стоял смуглокожий юноша, сгорбленный от порки, и по той же причине смирный, лишь глаза зло сверкали с обреченного лица.

– За что его?

– Напал на жреца во время утреннего обряда.

Корвус, кивнув, принял из рук Раунхильда нож и тонким лезвием надрезал покрытую паутиной шрамов ладонь. После чего сжал горсть заготовленных птичьих костей и, окропив их, скормил жадному огню. «Та сторона» не заставила себя долго ждать, отозвалась в душе колдуна гнетущим тягучим чувством, вынудив собрать всю волю в кулак и не позволить ей забрать лишнее. По каменным стенам каземата расползлись неправильные ломаные тени.

– Будь проклят ты и твой кровавый бог! – выпалил пленник, с ужасом уставившись на колдуна.

– Так мы уже.

Тонкий палец оставил на лице его будущего вестника кровавый след. В тот же миг тени собрались воедино и отстранились от стены, приняв причудливую форму, отдаленно напоминающую четырехногое хищное животное. Ожившая тьма, крупица «той стороны», в мгновение ока оказалась подле отмеченной жертвы, окутала ее и словно впиталась под кожу, оставив в память о себе лишь черноту в широко распахнутых глазах юнца. Того затрясло похлеще матери, отдавшей на заклание свое единственное дитя, дыхание начало сбиваться, вырываясь из легких со страшным хрипом, а затем и вовсе оборвалось. Растерянный стражник, поняв, что что-то пошло не так, отпустил узника и тот замертво повалился наземь.

– Зараза, – тяжело вздохнув, колдун окинул взглядом результат напрасно потраченных усилий. – Я же просил без богослужителей.

– При мальчишке не было ничего, что могло в нем выдать чьего-либо прислужника, – взволнованный Раунхильд кинулся к телу, намереваясь, видимо, доказать, что на нем нет никаких атрибутов, ни на шее, ни на запястьях, ни в нашитом кармане туники. – Ума не приложу… – Старший жрец запнулся и выудил из этого самого кармана белый гладкий камушек, размером с чеканный грош и протянул его Корвусу. – Прости, проглядел.

– Ах, ты ж клятое насекомое! – с отвращением процедил сквозь зубы Корвус и принялся расхаживать по тесной камере, разглядывая ничем не примечательный символ. – Не прими на свой счет, Раун. Сам не ожидал увидеть его следы так скоро. Вот, – царь вложил камень в руку стражнику, – всех, у кого будет обнаружена такая метка, казнить на месте. Разрешаю пренебречь запретом проливать понапрасну кровь. От этих отравленных душ нам все равно никакого толку.

– Да, Государь, – ответил солдат, невольно ставший свидетелем того, что он не в силах был понять.

– Приведите мне другого вестника.

Раунхильд открыл было рот, но вовремя спохватился, понимая, что сейчас его царь не примет возражений. Не смея заставлять ждать, он велел стражнику следовать за собой.

Корвус бросил последний взгляд на мертвого фанатика и отвернулся к жаровне. Выжидая, надавил на края пореза, отчего из вновь открывшейся раны выступили свежие капли крови. Услышав шаги за спиной, колдун приступил к обряду, и как только языки пламени слизали кости с его ладони, снова почувствовал как «та сторона» скребется в его душу, только в этот раз противиться ее настойчивости было куда сложнее.

– Какая расточительная трата царской крови, – услышал Корвус за спиной.

Неожиданная дерзость вынудила Корвуса обернуться и взглянуть на наглеца. Пред ним стоял высокий крепкий мужик, на фоне которого его закованный в латы стражник с позором проигрывал в грозности, несмотря на потрепанный вид заключенного да запекшуюся кровь в путанных темно-русых волосах. Смотрел тот с укором, без единой тени страха, и было в этих ясных глазах что-то до боли знакомое, давно утраченное. К своему удивлению, Корвус встревожился. Возможно ли? «Когда в судьбу то и дело норовят вмешаться высшие силы, отчего же и нет», – подумалось ему. Это могла быть и милость бога-отца, и ход неприятеля, причем куда опаснее, нежели фанатики, подосланные вредить его жрецам.

– Она, знаешь ли, и более бессмысленно проливалась.

– Знаю, – уверенно ответил заключенный, всем своим видом давая понять, что понимает, с кем говорит. Что ж…

– Оставьте нас.

Раун нахмурился, по всей видимости, решив, что царь хочет лично проучить глупца за неучтивость, но подчинился и снова увел стража за собой. Впрочем, его жрец мог быть и прав, еще неизвестно, чем этот разговор окончится.

– Ну, здравствуй.

– Значит, и правда ты, – к укору во взгляде присоединилась глубокая печаль. – Даже не знаю, что лучше – было считать тебя мертвым или видеть вот таким.

Если бы Корвус все еще мог испытывать подобные чувства, то эти слова наверняка ранили бы его. Но сейчас они вызвали лишь улыбку на его лице.

– И я рад тебя видеть, брат. Зачем ты здесь?

– Разделить судьбу этого бедолаги? – пожал тот плечами и кивнул в сторону мертвеца.

– Довольно, – тихо, но грозно проговорил Корвус. – Кому ты служишь? Что привело тебя в Таламию? Как ты оказался в темнице? – неопределенность выводила из себя. – Не заставляй меня вытаскивать из тебя каждое слово. Я должен понимать, враг ли ты мне.

Не двигался с места, молчал, нахмурив брови, не иначе как подбирал слова. Корвус внезапно осознал, что позабыл имена и лица людей, воспитавших его как родного сына, он ни разу за эти годы не вспоминал о них. Но брата, брата он помнил хорошо, и, признаться, его недоставало. Не хватало того ощущения нерушимой крепости за спиной, чувства плеча, знания, что всегда есть тот, кому можно безоговорочно, всецело довериться, тот, кто, не раздумывая, бросится на обидчиков. Эгоистично? Весьма. Но это было то, в чем он нуждался, будучи Вороненком, и именно то, что его брат бескорыстно давал ему. И вот сейчас, спустя столько зим, Корвус смотрел в его постаревшее лицо, в его ничуть не потускневшие небесно-голубые глаза и ждал ответа, в глубине души надеясь, что тот не подослан противником.

– Как могу быть не врагом, если я служу нашей родине, – и снова упрек. – Полководец отправил меня посмотреть, что тут творится.

– Насмотрелся?

– Вдоволь.

– И на чем попался?

– Хотел уберечь девчушку от твоих извергов.

Корвус не сдержал смешка, звонким эхом отразившимся от каменных стен.

– Сколько зим, Хальвард, – пробуя давно забытое имя на вкус, проговорил Корвус, – а ты ни капли не изменился. Успешно хоть?

– Зарубил бы всех, то не был бы здесь, – нахмурился пуще прежнего. – Почему ты это творишь? Зачем тебе столько крови на руках?

– Так надо, – Корвус махнул рукой, отгоняя тени, стянувшиеся к жаровне в ожидании его воли. Вот уж действительно расточительная трата сил – два призыва и все без толку, головная боль и скверное расположение духа на ближайшие дни обеспечены.

– Кому? – возмутился брат. – Тебе? Твоему богу?

– Всему северу, как бы тщеславно это не звучало. Да, плата высока, но иначе никак.

– Я не понимаю.

– А желаешь понять?

Корвус подошел ближе. Брат всегда отличался внушительным ростом, не помогали царю и высокие каблуки сапог, потому смотреть в его недоумевающие глаза пришлось снизу вверх.

– Что же прикажешь с тобой делать, Халь? Взял бы с собой, чтобы ты лично убедился в моих словах, только как я могу доверять тебе, когда ты пришел шпионить и убивать моих солдат? Молчишь?

– Ты предлагаешь мне последовать за убийцей?

– Убийцей, тираном, узурпатором – называй как душе угодно. Да, не твой метод, согласен. Но и не в моих правилах кого-либо о чем-то просить. Поэтому я предложу лишь один раз. Докажи мне свою верность, и я покажу тебе лицо истинного врага.

– И как же мне ее доказывать с кандалами на руках?

– Начни с малого, скажи, один ли ты здесь…

========== 11. День последней жатвы ==========

Судя по приготовлениям, Жатвенник в Равнице намеревались встречать с размахом. Словно таламийские земли и не раздирались войной, а под стенами города-крепости не стояло лагерем черное войско. Запах свежеиспеченных калачей стелился по округе, фасады домов и лавки торговцев украшались венками из рябины, а на улицах тут и там встречались жители в ярких нарядах да слышался звонкий смех детворы, радующейся угощениям. С одной стороны, жизнерадостность горожан грела душу, и дышалось оно как-то легче, когда шагаешь по этим самым улицам, не таясь. Только разбивалась вся радость о колкие и пугливые взгляды прохожих, о никогда не скуднеющие ряды виселиц да о высокие клети, заготовленные на задворках крома, там, где за крепкими дверями располагался вход в подземные казематы. От одного взгляда на тугие прутья делалось дурно и тошно. Неужто Раунхильд правду говорил, неужели не только кровь домашнего скота прольется завтра по случаю окончания жатвы да во славу богов? «Бога», – горько поправил себя жрец.

До прогулки, рано утром, придав захваченному святилищу надлежащий их нуждам вид, врановые жрецы провели совместный обряд. Со времен обучения Риван не участвовал ни в чем подобном, когда десятки жрецов в полной тишине усаживаются вокруг общей чаши, в которой мерно тлеют травы, все как один вдыхают их аромат, и не теряя общности, чувствуя всеми, даже самыми потаенными, уголками души присутствие братьев рядом, переступают грань миров. А затем, приведя в порядок мысли и чувства на «той стороне», возвращаются, чтобы выслушать наставника, кем для жрецов Корвуса являлся Раунхильд. Он говорил уверенным спокойным тоном, по всей видимости, не в первый раз повторяя эти слова:

– Мы всегда были истинными проводниками между обителью богов и простым народом. Никому иному, кроме как врановым жрецам, не удалось достичь такого единства со своим покровителем, никто другой не слышит своих богов так отчетливо, как слышим Бога-Ворона мы. Потому не стоит ставить под сомнения указанный нам путь, ибо воля мудрого бога предельно ясна – мы должны приложить все усилия, чтобы помочь его сыну исполнить свою миссию. Перед Корвусом стоит великая цель по объединению севера, мы же в свою очередь должны делать то, что хорошо умеем – быть связующим звеном. И пока наш царь подчиняет новые земли, нам назначено донести до его народа, что им ничего не грозит, покуда их сердца будут открыты для мудрого бога.

Как Риван ни силился, он не мог понять, верил ли Раунхильд сам в то, что говорил, но одно было ясно – внемлющие его речам жрецы впитывали каждое слово без малейшей тени сомнения, старшие братья согласно кивали, в глазах же юнцов горела неподдельная гордость. Раун, как его назвал колдун, напомнил о важности обрядов, о необходимости сделать так, чтобы ни одна капля крови в этой войне не пролилась напрасно. Словно это что-то меняло для сложивших голову, будто сама по себе жизнь вдруг перестала быть бесценной. Риван слушал Раунхильда, опустив глаза, боясь выдать свои истинные чувства.

По окончанию наставлений старший жрец выбрал тех, кто останется практиковать в Равнице после того, как реильская армия продолжит свой поход. А затем в гонтину впустили местных жителей, что решились прийти за советом к вестникам мудрого бога. Чувствовалась неловкость сродни страху, с которой горожане обращались к жрецам, за время войны некогда привычное общение с Богом-Вороном стало не просто запретным, а как будто чем-то пагубным. Но иного выхода у горожан не было, завтра только мудрому богу они смогут воздать почести и преподнести дары, и только у него будут просить о плодородии на будущий год да о благополучии семей. Не многие готовы пойти на риск и тайком почитать своих излюбленных покровителей, поэтому, как народ принял при старой власти указ, что Богу-Ворону молиться запрещено, так и сейчас, хоть и с опаской, но делал то, что велено и дозволено. А врановые жрецы в свой черёд старались сделать все возможное, чтобы люди чувствовали себя комфортно в их обществе, говорили мягко и с пониманием относились к каждой, даже самой незначительной, проблеме. И на удивление Ривана, Бог-Ворон с охотой отвечал вопрошающим через братьев, которых Раунхильд определил под обряд, усадив их уединенно чуть в стороне, так, чтобы сами беседы с мудрым богом оставались личными, как и подобает.

Но с таким трудом налаженная идиллия грубо прервалась, когда один из прихожан, щуплый паренек, кинулся с ножом на жреца. Стража среагировала быстро, бунтаря скрутили и увели, а жрец отделался лишь несколькими легкими порезами. Несмотря на то, что его жизни ничего не угрожало, Раунхильд попросил тех горожан, кого не напугала потасовка, оставить гонтину, дабы они могли оказать помощь своему брату и подготовиться к завтрашним ритуалам.

Так до середины дня жрецы и провели в сборах, после чего Раун отпустил всех желающих в город, строго-настрого запретив покидать оживленные улицы, патрулируемые солдатами. Прогуливаясь, Риван прокручивал в голове услышанное из уст старшего жреца. Зачем Богу-Ворону насильно объединенный север? Что же это за миссия такая у Корвуса, что оправдывает столько боли? И сколько вообще правды в этих словах? Жрец, собираясь с мыслями, пытался определиться с вопросами, что хотел бы задать Раунхильду. И самым жгучим из них, хоть и небескорыстным, был о том, что же тот нашел в Риване интересного?

Когда смотреть на беспечных гуляк стало совсем невмоготу, Риван вернулся в святилище. Не привыкнув к полумраку после яркого и еще теплого осеннего солнца, жрец не сразу приметил Раунхильда.

– Тебя-то я и жду, – сухость тона и сурово сведенные светлые брови напрочь перечеркнули всю волевую подготовку к разговору со старшим жрецом. – Идем.

Риван хотел было поинтересоваться, стряслось ли чего, но слова застряли в горле, и дурное предчувствие накрыло с головой, когда стало понятно, что оказавшись на улице, они направились к тем самым клетям. Возле которых жрецов ждал лично реильский царь, и все в нем – скрещенные на груди руки, надменный взгляд и гневный излом губ – говорило о том, что не для приятной беседы он позвал сюда Ривана. Стоило, наверное, поприветствовать Государя, но тиски еще сильнее сжали глотку, а ожидание недоброго сковало мысли. Корвус смерил взором жреца, словно увидел в первый раз, а затем беззлобно, но уничтожающе проговорил:

– Жаль. А ведь ты мне понравился.

И не дожидаясь реакции Ривана, не дав и шанса оправдаться, молча махнул стражнику, что стоял у дверей темницы, развернулся и быстрым шагом покинул двор. Впрочем, какие тут могли быть оправдания, в голове не оказалось ни единой связной мысли. Риван лишь ощутил как похолодело нутро, когда стражник защелкнул на его запястьях кандалы, и скорее почувствовал, нежели увидел, как Раунхильд последовал за своим царем. Осознание, что пропал, совсем, бесповоротно, пришло только когда за спиной захлопнулась обитая железом дверь тесного темного каземата. В груди бешено заколотилось сердце, а мысли судорожно забились в голове. Жрец сел, скрестив ноги, на пол, устланный редкой сухой соломой, и попытался взять себя в руки, успокоиться. В глубине подземелья слышался гул отдаленных голосов, а в сыром воздухе витал едва различимый запах жженых трав. Вот бы сейчас иметь под рукой все необходимое, чтобы лично спросить у Бога-Ворона, для чего тот прислал сюда своего жреца, чего он добивался и что пошло не так? Как Корвус мог узнать? Риван всем сердцем надеялся, что к истязателям колдуна не угодили ни Арндис, ни Халь. Но кто мог выдать? Смутно вспоминалось, что офицерский состав Нигрима был в курсе о Риване, и солдаты, что впускали их в город, вот только видел ли кто его лицо да знал ли по имени? Жрец сделал несколько глубоких вздохов и решил оставить бестолковые размышления. Выберется ли он отсюда живым – вот единственный не лишенный смысла вопрос, но на него он до одури боялся узнать ответ.

По окончании ночи, что жрец провел без сна, вспоминая молитвы и слова своих наставников, ответ сам пришел в виде пары чернолатных солдат. Шагая под конвоем по ступеням наверх, Риван надеялся лишь об одном – не угодить в проклятые клетки. К короткому облегчению жреца, его провели мимо влажных от рассветной росы прутьев и направили к площади, где в первых лучах чернели ненавистные станы виселиц. Приближаясь к месту казни, Риван неистово захотел уйти на «ту сторону», предательски оставить свое тело, сбежать и не участвовать в этом похожем на кошмарный сон действии, но без трав, иглы и пера этот путь был для него закрыт. С первым шагом на эшафот на языке осел неприятный металлический привкус, со вторым в глазах постыдно помутнело. Когда палач стянул веревкой руки за спиной и накинул на шею петлю, Риван отважился посмотреть сначала по сторонам, на таких же обреченных, как и он, а затем на царский помост, о чем тут же пожалел. Рядом с Корвусом, опустив глаза, стоял тот, кто его и привез сюда, кто призван был защищать жреца. «Права была Арни о глазах-то», – с всепоглощающей тоской подумал Риван. И больше ни о чем не успел. Скрипнул люк, вырвав из легких хриплый вздох, шея воспылала огнем да наступила тьма…

========== 12. Птенец ==========

– Смотрю, братца твоего рядом нет, неужто надоел ты ему по пятам ходить?

– Халь носит дрова под навес, – почему-то оправдать брата казалось сейчас очень-очень важно, хотя в глубине души Кевин прекрасно понимал, что кузнецкому сыну до этого нет никакого дела.

Тот смотрел на Вороненка сверху вниз с неприкрытой злобой в темных глазах, один из которых, налитый кровью, венчал лиловый фингал. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, почему и от кого он его получил, и за что сейчас схлопочет Кевин. Может, и стоило дождаться, когда Халь освободится, и вместе отправиться за маслом, но идти-то рядышком, вон, соседний двор, да и как было не порадовать матушку лишний раз, быстро исполнив ее поручение. Кевин бросил через плечо тоскливый взгляд на забор из орешника, за которым виднелись стены родного дома да возвышалась новехонькая тесовая кровля – труд совместных усилий отца и брата – такие близкие и в то же время такие недосягаемые. Поднимать шум не имело смысла, как и пытаться убежать, деревенские мальчишки окружили его со всех сторон, и каждый из них был ловчее и выносливее Вороненка.

– А ты, небось, даже щепу не в состоянии поднять, да, заморыш? – задира ткнул в грудь Кевину острой палкой и скривил мину, всем своим видом показывая, что ему и касаться того противно.

Мальчик смолчал. Ему не впервой сталкиваться с унижениями со стороны соседской детворы, поглумятся да наскучит вскоре, возможно, ударят разок-другой, да, точно ударят, не упустят шанса, выловив Вороненка одного. Противиться Кевин был не в силах, но больно не хотелось еще больше падать в глазах обидчиков, потому и умолять не стал. Стоило показать, что, несмотря на слабость, он храбрый, и, возможно, однажды они зауважают его за это да перестанут ненавидеть. А пока, страшась в душе, но не подавая виду, Кевин молча смотрел на сына кузнеца, ожидая своей участи. Конечно заплачет, не сдержится, но он надеялся, что дотерпит до потом, когда найдет Халя, когда можно будет реветь, не стесняясь.

Снова укол палкой, на этот раз сильнее. Кевин отступил. В спину его тут же толкнул другой мальчишка, отчего Вороненок неловко шагнул вперед, едва не упав в дорожную пыль. За спиной загоготали.

– Ты мне скажи, почему никчемный и ни на что негодный ты, а с мордой разукрашенной хожу я? – кузнецкий сын схватил Кевина за грудки, едва не оторвав от земли, но вместо того, чтобы ударить, толкнул обратно.

Мальчишки поддержали, пинали теперь все вместе и со всех сторон, с каждым разом все сильнее и больнее, а зачинщик ещё и размахивал веткой, норовя уколоть почувствительнее да шлепнуть похлеще. Кевин держался изо всех сил, стараясь не упасть и не заплакать. Но все же оступился. И взвыл.

От пронзительного надсадного вопля, огласившего округу, обидчики в ужасе расступились и уставились поочередно то на сына кузнеца, что все так же держал в руках перепачканную пресловутую палку, то на Вороненка, что прижимал свои тонкие пальчики к окровавленной щеке. Судя по брани, на шум прибежал и Хальвард, распугав соседскую детвору.

Слезы застилали взор, порванная щека горела огнем, а юное сердце сжалось от боли и обиды. За что они так с ним, что он им сделал, почему они не оставят его в покое?! Кевин с неожиданной для себя ненавистью посмотрел вслед убегающим мальчишкам, а затем услышал, как Халь зовет матушку, чтобы помочь ему. Нет, Вороненку сейчас совсем не хотелось видеть ни брата, ни маму. Он злился, да так, что его трясло, и ему было очень стыдно за это. Кевин не хотел, чтобы семья видела его таким.

Мальчик вскочил и, прижимая рукав к щеке, что есть мочи побежал. Прочь от собственного дома, мимо двора соседки, куда так и не дошел за маслом, подальше от любопытных глаз, родных и чужих. Не сразу он понял, что ноги несут его в сторону молитвенного холма. Остановившись возле идола, у подножия которого его нашли восемь зим назад, и уставившись на черненое протравленное дерево, на искусно вырезанный лик Бога-Ворона, мальчик дал волю обиде и злости.

– Говорят, я послан тобой, говорят, я твой птенец. Так почему же ты меня сделал таким слабым и немощным?! Как я смогу помогать людям, если я даже за себя постоять не могу? – горячие слезы смешались с кровью и градом стекали по щекам Вороненка. – За что ты так?..

Кевин осекся. То ли от тягучей боли, то ли от бега вверх по склону в глазах потемнело и ему почудилось, что идол Бога-Ворона вдруг зашевелился. Мальчик в испуге протер глаза, смахивая слезы, но видение никуда не делось, небо и впрямь почернело над селом, а деревянный истукан, расправив крылья, опустил свою голову и уставил пустые глазницы на Вороненка.

– Узри, – могучий глас разорвал тишину. – Прими.

И Кевин увидел, как по бескрайнему полю боя среди мертвецов рыщут безликие тени тех, кто одним своим присутствием нарушал покой богов. Взору мальчика открылась судьба, что уготовил для него бог-отец. Он понял, что должен был сделать для своего покровителя. И пришел в ужас от этого знания. Сколько же крови ему предстояло пролить, чтобы объединить север под общим флагом и под единым богом. Сколько же жертв принести во славу Бога-Ворона. Слезы еще пуще обожгли глаза, но теперь мальчик плакал не о себе. Чужая боль опустошала душу и разрывала сердце на части. Но он знал, что иного пути не было. Иначе было не одолеть того, кто раскинул свои сети по обе стороны мироздания. И он принял. Принял дар бога-отца, частицу «той стороны», а вместе с тем словно потерял часть себя…

========== 13. Голос совести ==========

– Ты ожидал от меня иной реакции?

– Я ведь сказал, что его вынудили сюда отправиться, – не поднимая головы, проговорил сквозь стиснутые зубы Хальвард.

Не мог заставить себя поднять, боялся увидеть результат своей страшной ошибки, краткого безрассудного мига доверия, нелепого желания признать в этом тиране брата, пагубной надежды на лучший исход. Почему он решил, что Корвус – даже в мыслях невмоготу было звать его Кевином – не накажет лазутчика, пусть и ставшего таковым против своей воли? Как так вышло, что повелся на уверенные речи, на зыбкую возможность узнать истинные причины ненавистной войны, поверил в благоразумие убийцы? Стоило соврать, отрицая очевидное, сам бы угодил в петлю, но не подставил бы ни в чем не повинного жреца. На душе было невыносимо мерзко, хоть кричи, только вот Ривану он уже ничем не мог помочь. «Прости», – с болезненной скорбью подумал Хальвард, но взгляда так и не поднял.

– Твой жрец лгал мне, заявляя, что послан Богом-Вороном, а это, поверь, очень много для меня значит.

– Прежде чем согласиться, он просил разрешения у вашего проклятого бога.

– И ни ты, ни я не знаем, что он ему ответил. Когда не имеешь права на ошибку, лишних мер предосторожности не бывает, – Корвус резко поднялся с резной скамьи. – Так или иначе, сделанного уже не воротишь. Идем.

Нехотя Хальвард двинулся с места. Стражники расступились, пропуская сошедшего с помоста царя с его пленником, и на отдалении последовали за ними. Тут же с Корвусом поравнялся, судя по всему, главный над жрецами – реилец одного с царем возраста, а может, как и Халь, чуть постарше, в богатой черной рубахе с расшитыми синей нитью рукавами, с аккуратно стриженной бородой да белокурой оперенной косой, доходящей до середины спины. Хальвард поймал себя на том, что нарочно внимательно рассматривал жреца, лишь бы отвлечься и не оглядываться. Тот в свою очередь бросил на узника короткий недоверчивый взгляд холодных зеленых глаз да больше не обращал на него внимания.

От лобного места до ворот крома царская свита прошествовала по пустынной площади в полной тишине, лишь врановый жрец что-то тихо нашептывал Корвусу. Хальварду хотелось забыться, да что там – провалиться на месте, а не думать о том, как все повернулось. Ехал бы себе и ехал в оговоренную деревушку, нет же – полез. И девочку не спас, и Ривана погубил, да сам оказался там, где бессилен был что-то сделать. Его всю жизнь учили мечом махать, а не козни строить. Вот только не было на поясе ножен, а голыми руками, пусть и развязанными нынче, солдат вряд ли бы успел нанести реильскому царю хоть какой-то вред. А самое страшное, Хальвард это прекрасно понимал, он по-прежнему колебался. Гневался на самого себя, да так, что кровь стучала в висках и щеки горели огнем, от злобы ли иль от стыда, а может, от того и другого, сдобренного утренним морозцем, но не мог ничего с собой поделать. Не получалось побороть сомнения, отринуть желание окончательно убедиться, что в Корвусе не осталось ничего от его брата. «Куда уж дальше убеждаться?» – сам себе удивлялся Халь, не отрывая взгляда от брусчатки под ногами, в то время как в ушах по-прежнему стоял глухой скрип люков эшафота.

– Раун, – обратился царь к своему жрецу, – если к жертвоприношению все готово, приступайте без меня. Постарайтесь закончить до того, как местные придут на холм с дарами. Думается, я их и без того душегубством утомил.

– Да, Государь, – покорно ответил тот.

– Не паясничай, – цыкнул Корвус. – Ступай.

Жрец повернул в сторону низкого строения, прилегающего к царскому дворцу, и большая часть стражи последовала за ним.