Текст книги "Карты и лезвия (СИ)"

Автор книги: храм из дров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– И тебе доброе утро, Марёк! А не опасно так?

– Опасно. Порой прилетает.

– Присел ведьмин однажды в круге сил набраться,

Вдруг в шею его впился труп живой!

Ведьмин не то, что не готовым был сражаться,

Проснулся лишь, когда из круга вырвали его.

– Ничего себе! Это правда или бардовские… ну, – Коген замялся, будто начал озвучивать что-то неприличное. – Ну… допущения?..

– Правда, – Марек смерил Лайку кислым взглядом. – Лет пять назад было.

– Ху!.. Вот это ведьмари дают!

– Что это?

Марек указал на аккуратно воткнутые в снег доски – Коген с Лайкой возвели целый забор, пока он медитировал.

– Эт нам вместо снегоступов. Лыжи!

– О нет…

– Что!

– Кажется, я не очень хорош в этом… всём.

– Ты их даже не признал, откуда знаешь! Лыжи – это ух! А главное – быстряком до Гвинтуса домчимся. Вас так долго не было, я уж сам хотел в Банульфрик идти… А ещё я у соседей успел выведать, где Гвинтус, говорят, живёт, ну, поточнее. А до туда лучше на лыжах…

– В смысле, долго не было?

– Ну как. Я думал, вы дня через два придёте, вот и не защищал особо алкашку. Думал, и так останется.

– Мы же… и пришли через два дня?

Коген захлопал глазами, уставившись на Марека.

– Вы через четыре пришли.

Настала очередь Марека хлопать глазом. Лайка свистнула удивлённо. Коген вздрогнул и огляделся на наличие шахт, коров и других запрещённых объектов поблизости.

– А! Ну точно. Что-то я не подумал… Такое, говорят, бывает с людами на Фесте Эля. Люд же он не привык солнца не видеть, чуть что – теряется. Время в Горе течёт по-другому. Вы хоть не люд, но в Махакаме-то тоже гости.

– Это… многое объясняет.

Марек и правда потерял ощущение времени в Банульфрике. Они с Лайкой успели посетить источники, ярмарку, гномский театр, кузню, таверну… Успели найти более-менее подходящих ведьмачьей кухне ингредиентов, купить плащ, заиграть и затанцевать пришедших по их подозрительные морды краснолюдов…

– Извини, Когенчик, мы немного забылись, – мурлыкнула Лайка.

– Ай, ничего. Это вы извините – не предупредили. Всё у нас как-то через жо! Плата за нарушения Закона Гор, не иначе. Ну, мы уже начали, не время прекращать, хы-хе!

***

– Где твои гусли, Гавка? – бросил Яр Лайке, наблюдая, как Коген надевает лыжи, повторяя.

– Решила оставить, Морек.

– Не факт, что мы вернёмся, Факир.

– Ничего страшного, Пик.

Лыжи оказались не так сложны в освоении, как предполагал ведьмак. Он быстро, почти без падений, наловчился, и ему начинало нравиться, хотя мышцы веселья не разделяли. На первой же стоянке Яр обнаружил себя стоящим с пустым бутыльком в руке. Он глотнул самопальной Пурги, а сам не заметил. Не заметил, как щёлкнул короб, как нащупали пальцы, точно вслушавшись в желания тела, нужный рельеф стекла, откупорили и отработанным движением влили что надо куда надо. Бывает. Особенно на многодневно чистую голову.

К облегчению (утяжелению) головы и тела, эликсир неприятно (сладко) раздался в мышцах и органах колючими волнами. Всё вернулось на свои места.

Проглотив секундное марево эйфории с привкусом болота, Яр врезался в ехидный взгляд Лайки.

– По-моему, тебе лучше начать делать зарядку, милый ведьмин.

– Всезнаек и без зарядки получается ножами пырять.

Лицо ведьмака перетянулось в противной блаженной ухмылке. Лайка было заиграла пальцами, но струн под ними не оказалось – она растерянно перебрала воздух.

Коген начинал краснеть, глупо улыбаться и гулять глазами всякий раз, когда ему казалось, ведьмак и эльфийка флиртуют. Казалось ему это на каждом их коротком обмене репликами. Он всё никак не решался повторно задать очень волнующий его вопрос.

По словам Когена, юго-восточный Махакам представлялся лучшим местом для спокойных лыжников. Он по большей части состоял из долин и холмов, почти не разбитых ущельями и гребнями скал, которыми славился центр и север Гор (все неспокойные лыжники катались там). Лишь однажды путникам пришлось долго огибать узкую пропасть, обрыв которой казался невидимым – белизна на белизне. Только подойдя вплотную и заглянув в как будто несуществующую на этом месте секунду назад трещину, можно было увидеть блестящий оледенением камень противоположного края, тонущий внизу в белёсом тумане.

Коген шёл вдоль ската по направлению сугроба, уже издали показавшегося ведьмаку подозрительным. Вблизи обнаружилось, что это здоровая, высотой с двух людов снежная баба, правда на странный манер, и не «человеческая» и не «махакамская».

Под (над) Ротертагом гости вдоволь насмотрелись на махакамских снеговиков: в отличие от тех, что народ лепил в Северных Королевствах, они были не трёх, а двух ярусными, то с одним шаром в основании, то с тремя.

Вопрос Лайки, почему нигде нет поделки с двумя шариками на земле, Когена озадачил.

– Так как же. Тело – сиськи – голова… Без сисек бабы бывают, но с одной… В Махакаме точно не водятся.

Снежная фигура же, нависшая над ущельем перед лыжниками, сторожащая начало или конец разлома, представляла собой груду облепленных снегом и льдом камней, торчащих острыми зубьями из-под белоснежной шубы. Под ней остановились перевести дух.

– Что это ты делаешь? – поинтересовался Коген, наблюдая, как ведьмак прикладывает к снегокамневику свой медальон: то тут, то там, будто доктор ухо к груди пациента.

– Убеждаюсь, что он не решит ожить.

– Стражник?

– Ну, да. Голем.

– А! Мы их просто стражниками зовём. Их много спит по Махакаму. Они нам на трещины показывают. А когда Хлад придёт, они оживут и будут ледопсов гонять, чтобы не хозяйничали тут без нас.

– И как они оживут? В этом, вот, ни стопки магии. Их же подпитывать надо.

– Об этом дед мне сказок не рассказывал…

– И кто их только на гору затащил? Я думал, краснолюды с магией не дружат.

– Зато гномы дружат. Может, они их насажали. Я, если честно, и не интересовался никогда… Сидят стражи и сидят… Как ёлки.

Путь к Гвинтусу огибал на почтенном расстоянии острую Карбон, а та глядела на путешественников, куда бы они не ступили. Краснолюда она, по его ощущениям, осуждала, а гостям говорила: «оступитесь – и я обрушу на вас весь гнев своих сыновей». Подобные мысли не посещали Когена, пока Лайка не рассказала ему, что в Банульфрике всё-таки нашлись неравнодушные к вытянутым фигурам и пристали с вопросами. Судя по описанию, по голубино-серым рукавам и песочно-жёлтыми кафтанам, – клан Моранов.

– Да, будь это Дальберги или Гооги, не получилось бы у вас их споить, – неловко комментировал Коген, пока эльфийка отшучивалась, признавая за Моранами танцоров лучших, чем блюстителей порядка. – Да даже Мораны… Должно быть, они уже послали весть в Карбон.

– Постараемся не застрять в норе Гвинтуса.

– А как вы из Махакама вылезете?

Этот вопрос следовало задавать неделю назад, сразу после вопроса «как вы в Махакам влезете?». Но ни ведьмака, ни эльфийку он будто не заботил, и их спокойствие было заразительным.

– Решаем проблемы по мере поступления, Ког.

Лыжники шли не по дорогам, более того, всего дважды их видели и пересекали. Коген уверял, намекая на шпиль Карбон, что ориентир в Махакаме потерять сложно, поэтому с пути они не собьются. Шли через светлые долины и душистые хвоей леса, быстро и гладко скользя по снегу, изредка снимая лыжи, чтобы пойти по траве и земле. На следующей остановке после разговора спутников о соглядатаях, ведьмак соорудил себе из еловых веток «хвост». По задумке, он должен был плестись за хозяином и подметать борозды лыж, но хвост оставлял на снегу ещё больше следов и иголок, да и хозяину с ним было жутко неудобно. До следующей остановки изобретение доехало лысым, и было выкинуто, зато всех повеселило.

Стоянки троица делала часто, но короткие – чисто отдышаться. Говорить могли только на них, но старались не засиживаться. На очередном привале Коген отважился спросить, о чём думал пол дня:

– Расскажите всё-таки, а как вы познакомились?

Обращался он скорее к Лайке, потому что хотел получить песню, а не ответ в одно предложение. Жаль, без музыки. Эльфийка так крепко приучила окружение к постоянно играющим на фоне и не очень гуслям, что без них было в воздухе пустовато, а Лайка казалась не Лайкой.

– Да, – скрипнул ведьмак, между глотками нового эликсира, – как там дело было много лет назад?

Эльфийка уселась поудобней, поправляя юбку, демонстративно откашлялась. Марек закрыл глаз, расслабился, спокойно принимая поднявшийся к горлу ком и давление в сердце. Лайка запела:

– Стоял тёмный день для кота и сороки, лил ядом невидимый дождь,

Кап-кап с острия, кап-кап с оперенья – в крыльях сороки дрожь.

Холод в лапах кота, холод в глазу, идёт он по мрачному следу,

Был бой, было лихо, другой, старый кот – читает, что след поведал.

Марек нахмурился, не открывая глаза. Слишком легко в голове рисовалась картинка.

Коген напрягся. Он хотел милую хмельную историю из таверны, а вместо этого очередной ведьмачий мрак подкараулил его из-за угла.

– Пахнет смертью в тоннеле, пахнет смертью из клюва, кап-кап – тихо слышит кот,

Мягкие лапы кладёт на камень, сам серебро достаёт.

Обнажает блестящие когти, шипит, готовится в лихо вцепиться,

Поворот, а над трупом не лихо совсем – грязная в крови птица.

Кыш, сорока, ты здесь не причём, – рычит кот – а птица не с места.

Я со старым котом до конца, – кричит птица, – я сорока – кошачья…

– Ох, мать, извини, погоди… Я не этого ожидал…

Эльфийка мягко улыбнулась на растерянный взгляд краснолюда.

– Я-то думал, – хрипнул ведьмак, оживая, стряхивая напряжение, – мы, – кхм, – познакомились в корчме.

– А мы и познакомились в корчме. После того, как встретились над трупом Ыйангыра и пошли запивать обиду.

Повисла тишина. Марек лениво поднял голову. Слишком медленно, почти театрально. Лицо его взбухло от эликсиров, но ничего не выражало. Только оголённые зубы стиснуты были до хруста.

– Ну да. Ну да, точно. Ты ведь его убила тогда, да? Его же мечом?

– Что? Нет, что ты. Я оказала ему милосердие.

– О БОГИ.

– Ведьми́на жизнь, Когенчик.

– Кошмар! Мне срочно нужно послушать сказок про… про… не знаю, цветочки!

Эльфийка ударила по воздуху над животом, не найдя струн.

– Ой. То есть слушай!

И Лайка спела Когену про цветочки, которые тоже пели, только на луну. Потом, правда, кто-то срезал их коготком, но закончилось всё хорошо: их подарили принцессе, и с тех пор цветочки пели для неё по ночам.

– Барды, правда, не досказывают, – вклинился в историю Марек, – что принцесса обезумела без сна, стала страшной неврот…

– Принцесса с тех пор под солнцем спала, – перебила Лайка. – Кроватью ей стала дневная трава.

***

Луна давно сопровождала шествие, и теперь к ней присоединились первые звёзды. Начинало темнеть, а троица всё шла, заметно замедляясь и растягивая остановки. Устал даже привыкший к лыжам краснолюд, не говоря об эльфийке с ведьмаком. Первая еле двигалась, а второго перестали спасать эликсиры – с некоторых пор он мучался как минимум одышкой.

– Ещё немного, братки! – вздохнул Коген, когда лыжники вышли на дорогу.

Самый свежий не иначе как дневной след на ней читался легко: копыта двух мулов, а за ними полосы саней в направлении, которым вёл Коген.

Яр слышал, что идут они последние несколько минут не втроём – четвёртая тень следовала в отдалении, кралась среди толстых крон лесного массива. Невидимая для краснолюда и эльфийки, ведьмаку, напичканному уже начавшими отпускать стимуляторами, она рисовалась чётко. Зверь крупнее лошади ступал по-кошачьи мягко. Зверь, потому что пах шерстью и лесом, потому что медальон в его сторону не дрожал. Зато волновалось ведьмачье чутье. Похоже ощущалась близость двимерита, только острей и неприятней: чуть спирало в темени, будто к коже прижали палец и повернули.

Марек нарушил цепочку и, обогнав Лайку, подкатил к Когену.

– Ког, – хрипнул он, не отпуская слухом причину возбуждения. – Нет, не тормози. Иди. За нами увязался ярчук.

– Кто?

– Ярч… Дирус, кажется, вы зовёте их дирусы.

– А-а. Не боись, они только выглядят страшно. Нелюдей не трогают.

– Просто преследуют?

– Обычно… нет… Ты ж ведьм, не знаешь, что ли? – Коген опасливо понизил голос.

– Только из книжек.

– Их нет в Северных?

– Перебили. Ещё первые ведьмаки.

– Ой…

Сколько краснолюд ни косился в темноту леса, сколько ни вслушивался – ничего не говорило ему о присутствии рядом дируса-ярчука. Ведьмак же выглядел на удивление оживлённо. Вернее, звучал, ведь выглядел он всё-ещё как фарш с тухлецой – ехал Марек по правую от Когена руку, светя шрамом.

– А зачем было… их убивать?

– Чародеям мешали. Ну, и лосей жра…

Марек развернулся раньше, чем Коген услышал скрип снега за спиной. Краснолюд ничего не успел понять и увидеть, а ведьмака уже сносило волной воздуха вперёд. Поток ветра, пущенный им из руки, поднял вихрь снега и ударил по нависшей над эльфкой тени.

Лайка взвизгнула, еле устояв на ногах. Не устоял Марек – споткнулся о скользящие лыжи и рухнул шагах в двадцати от окаменевшего Когена.

Груда шерсти приземлилась пружинисто, сразу на лапы, будто не кувыркалась в воздухе последние три секунды. Всё-таки чуть пошатнулась и ошалело мотнула головой.

Лайка обернулась: в семи шагах от неё вырос зверь. Лунный свет скользнул по выдающимся лезвиям-клыкам, по длинной морде не то волчьей, не то кошачьей. Ярчук заурчал утробно, впившись горящими бесцветными глазами в эльфийку.

Ведьмак вскочил, обнажая меч, оттолкнулся, что было сил обратно – отстёгивать лыжи времени не было. Беспокойство чудища слышалось ведьмаку даже сквозь вязкую стену краснолюдского ужаса.

Ярчук рычал на Лайку, медленно обходя, ставя лапы устойчиво, готовый прыгнуть с любого шага. Эльфийка вздрогнула, когда он ощерился, и морда его померещилась в полутьме лицом. Зверь рванул на неё одновременно с тем, как железо рвануло ему по шкуре. Ведьмак целился в шею, но проехал по лопатке и боку.

Марек затормозил в развороте, поднял из-под лыж брызги снега, тут же оттолкнулся для нового броска.

Лайка. Сорока. Лайка. Никакого превращения, перехода между ними, даже вспышки магии ведьмачий глаз поймать не успел. Видимо, она хотела вспорхнуть птицей, да помедлила. Ярчук вцепился в сороку, а в зубах его оказалась эльфийка. Они полетели с дороги. Глухие удары шерсти о снег смешались со скрипом рвущейся ткани. Влажным лязгом зубов о плоть. Хрустом шеи.

Кровь брызнула из груды меха. Ведьмак нанёс новый удар по голеням. Силу вложил всю, но суставы не пробил – зато пёс отвлёкся от жертвы. Он развернулся в прыжке, дёрнув лапой по воздуху. Враг успел наклониться. Рубанул по передним лапам – лыжи потащили назад. Зверь зарычал, ведьмак вытянул руку. Ни тело, ни разум его не были готовы к новому знаку. Железным молотом давление ударило в виски, череп вздрогнул колоколом.

Ярчук сверкнул глазами, и даже помутневшим зрением, ведьмак увидел страшную на звериной морде, будто человеческую осознанность. Пёс отскочил от струи огня с воем, прижав уши к затылку. Игни задел его – вспыхнула густая шерсть, но зверь не стал сбивать пламя. Не пламя испугало, разъярило его. Рычащий скрежет прорвал ночной, горячий на поле сражения воздух – ярчук летел на ведьмака. Марек начал отскок. Лыжи подвели.

Рука хрустнула в локте. Хрустнуло предплечье под зубами гигантского зверя. Боль прошибла каждый задетый дюйм: лопнувшую кожу, порванные мышцы, треснувшие кости. Пальцы пробило разрядом, отдавшим в сердце, в голову, в ноги. Пасть ярчука наполнилась кровью, но не только ведьмачьей – осколок кости упёрся псу в нёбо.

Ведьмак захрипел, выдыхая из тела боль. Несколько последних секунд он летел, видя только шерсть, снег и звёзды. Клыки схватились намертво, когтистая лапа толкала в грудь, треща тканью. Но всё это было не важно – меч входил зверю в горло, между костей нижней челюсти.

Марек не почувствовал, как прошёлся клинком по собственной руке. Главное – сталь вскрыла пасть, уткнулась ярчуку в череп, не в силах пробить. Клинок опасно согнулся. Зверь захрипел, отпуская врага. Ведьмак рубанул вниз (или вверх?), тяжело вспарывая глотку.

Они рухнули в снег двумя грудами мяса. Ярчук забился о сугробы, заливая их багряным фонтаном. Извиваясь, вбивал меч глубже в грудь. Ведьмак не успел встать – зверь навалился на него, утопив в снегу. Яра впечатало в заледенелую корку, через мгновение в землю. Тут же давление отпустило – это пёс оттолкнулся, сам не видя, от чего, сделал два шага в сторону и упал.

Ещё несколько секунд его тело тяжело рокотало кровью, но ярчук был мёртв. Последнее тепло выходило из распоротой шеи, поднимая над трупом пар. Горячее озеро из-под тела жгло снег.

Рука ведьмака потянулась к сумке, но не нащупала её: ремень порвался под лапой чудовища. Марек ничего не видел и думать не мог – перегрузка от знаков и боль, будто новая, будто не ломалась эта рука раз десять за жизнь, забеляли голову. Кровь пульсировала в ушах, в глазу, в кончиках пальцев. Ведьмак замер, распластавшись на грязном снегу, восстанавливая дыхание, пытаясь ослабить психически боль – не получалось.

Руки легли на истерзанные ведьмачьи щёки. Ледяные пальцы. Медальон от них не дрогнул.

– Лайха? – ведьмак простонал на выдохе.

Лайка должна была умереть. По крайней мере, ведьмак слышал её смерть, думал, что слышал.

– Ведьмин, ты теряешь кровь.

Что-то коснулось раны. Обожгло холодом. Марек не видел, но бредовые мысли подложили ему эльфийку, целующую открытый перелом.

– Лайха, щто за щё…

– В-вот! – послышался Коген.

Под живую руку подсунули сумку. Марек тут же нащупал коробок, в нём Ласточку и опрокинул в себя фиал. Третий и не последний эликсир за день – завтра обещает быть приятным. От глаза отходило давление, и Яр глянул на левую руку: каша с костями.

Кровь затихала в ушах, треск ткани накрыл шумящую тишину – это Коген рвал подол плаща Яра на длинные лоскуты.

– Фере, – стон-выдох, – тяни здефь.

Марек ткнул дрожащей рукой выше локтя. Коген принялся завязывать узел, но руки его тряслись сильнее ведьмачьих, и закончила за него эльфка. Эльфка с лицом, с губами в крови.

Пальцы больше не чувствовались, но ещё двигались, кроме мизинца. Марек взялся чуть ниже запястья. Выдох – нажатие. Кость, тихо чавкнув, встала на место. Защемила кожу, но было совсем не до этого. Второй кости предплечья повезло больше – ведьмак чувствовал, что с ней не всё впорядке, но она хотя бы не дышала воздухом. Лайка замотала рану горчичной полосой, пока Яр выливал на неё содержимое нового пузырька.

– Фалки, – хрипнул ведьмак.

– Что?

– Две пал-ки, – Яр напрягся, чтобы звучать разборчивей.

И пятью секундами позже получил толстые ветки с поломанными сучками. Приложил к руке и позволил Лайке примотать.

– Долго до, – хрип-выдох, – Гвинтуфа?

Коген указал куда-то вперёд, и ведьмачий глаз, уже пришедший в себя, смог сфокусироваться на белом сиянии вдалеке.

Яр поднялся, изучая всё ещё вывернутую конечность.

– Ког. Держи здефь.

Указал ниже локтя. Коген схватился.

– Крефко.

Коген кивнул и сглотнул. Он еле стоял на ногах, а цветом стал мертвее ведьмака. Пальцы его уже чувствовали ползущее из-под сердитой повязки тепло, но разводы на ткани ещё не рисовались.

Марек примерился, взялся за плечо живой рукой. Резко всем телом дёрнул, изгибаясь спиралью. Выдавил несчастный стон одновременно с хрустом. Когена чуть не поволокло за ведьмаком, но он устоял и руку удержал.

Придерживая живой, Яр медленно покрутил мёртвой рукой. Теперь она сгибалась почти сама, пускай болезненно и цокая в локте, но в правильном направлении.

– Блядфкий демон.

Марек пытался злиться, но выглядел несчастно. Снова он остался без ведущей руки. В этот раз последней ведущей руки. Пальцы двигались всё слабее, не выпрямлялись и не сжимались в кулак.

– Можем усфеть дойти.

– Успеть… до чего?

– До того, как, – кхк, – рука отвалитфя.

Коген пролепетал что-то невнятное и ринулся Марека поддержать, но тот нервно отмахнулся – в этом совсем не было нужды. Тело болело всё, но крайне незначительно на фоне горящего предплечья.

Яр заковылял в сторону мёртвого ярчука. Пнул слегка носком сапога. Хотел злее – не получилось. Упёрся ногой в серую, как у зимнего волка, шерсть и с большим трудом вытащил меч, по гарду утопленный. Хороший – даже не погнулся.

Из истерзаных сугробов Яр вышел на дорогу споткнувшись и вдруг обнаружил, что всё это время был в лыжах. Вернее в том, что от них осталось: в разломанных кусках досок под подошвами. Содрал с ног мусор и пошёл трусцой, какую позволяли скользкий прокатанный снег и боль в рёбрах. При лыжах остался один Коген, а Лайка свои подобрала с земли и надевать не стала – они упали, когда она обратилась птицей.

Марек смерил её хмурым взглядом: эльфка шла слишком бодро для нелюдя, в которого вцепилось чудовище. Кровь накрывала её почти таким же густым слоем, как ведьмака, но ни одной раны, ни одного пореза он не видел… Нет. Всё-таки она держалась за талию, кровоточила.

– Тебя перевязать?

– Нет, ничего страшного.

Марек раздражённо хрипнул. Лайка бесила его сейчас точно также, как проваливающийся под ногами снег. Хочет сдохнуть раньше срока – пожалуйста.

Троица подходила к скалам. Борозды саней сворачивали налево, к неприметным воротам в горе. Слева, в отдалении сиял мутный стеклянный купол размером с добротный двухэтажный (по краснолюдским меркам) дом. Но Коген, ведомый чутьём коренного жителя Махакама, покатил по заснеженной тропинке вперёд – в сторону силуэта маленькой пристройки к горе. В её двери слабо светилось крохотное окошко.

Марек постучал кулаком, дёрнул за ручку в углублении, толкнул и снова постучал. Ничего.

Рявкнул, не прокашлявшись: «Хозяин!», но прозвучало не очень похоже на речь.

– О!

Коген нажал на большую, но еле заметную в темноте и рельефе камня кнопку. На стене рядом с дверью было нарисовано множество разноцветных стрелок, указывающих на неё, но все они почти стёрлись.

Путники затихли. Ничего не происходило секунду, три, десять…

– Так, и чт…

– Тихо, – рыкнул ведьмак.

Он уловил тихие скрипы за дверью. Вдруг зашумело уже громко, как шумит из магических приблуд для связи. Магией не пахло, и медальон не…

Марек схватился за грудь, но ни за что не зацепился – медальона на ней не было.

– Бл… – начал было он, но скрежещущий голос будто из стен прервал его.

– Кху-ха!

– Ху! – ответил Коген.

– Кхто явился в дом – кхх – искхусства?

– Раненые, пускайте.

– Кхраненые кхто? Кхлан. Имена.

– Коген Грант, – залепетал Коген, глядя на спутников.

– Лайка. Без клана, эльф, – слабо отозвалась Лайка.

– Марек Яр, ведьмак.

– Кхх-кхх. Кхх-кхх, – никто не отвечал, только шумели помехи.

– Тук-тук, хозяин?

– Кхх-кхх. Кхх-кхх. Кхх… Кхмарекх кхто?

– Марек Я… – ведьмак заскрипел. – Йольт из Ярсбора.

– Кхдобро. Кхх.

Шумы утихли, но на смену им застрекотали механизмы. Стрекотали долго – ведьмак успел расковырять носками ботинок снег до земли и начинал сердито похрипывать.

Вдруг луч тёплого света отрезал камень от дерева – это дверь распахнулась, а в ней очертился низкорослый силуэт.

– Мы вас заждались! – театрально сообщил низушек.

Всё его торжество куда-то улетучилось, когда над ним вырос чёрный от крови помятый ведьмак. Дыхнул кисло спиртом и гнилью – нелюдь поморщился.

– Нитха с иглой есть?

Низушек пугливо кивнул и замахал заходить.

Гости ступили в маленькие квадратные сени. Стены их явно были расписаны, но освещение, как и настроение, не позволяли ничего рассмотреть. Кроме лампы в руках низушка, слабый голубоватый свет издавали крупные фиалы по углам комнаты – внутри них светились кристаллы.

– Сначала оставьте оружие, – низушек указал на прямые углубления в камне. – В Галерее никто не носит мечи.

Лайка развела руками, Коген послушно выложил походный ножик, Марек грязный краснолюдский полутораручник.

– И это, – низушек указал на кинжал на бедре ведьмака.

Яр заколебался.

– Не волнуйтесь, всё будет в сохранности!

Марек не стал возражать скорее потому, что выдавливать из себя лишние звуки не хотелось. Отстегнул ножны.

– Благодарю. Идёмте.

Хозяин ткнул другую дверь в разных местах. Она зашебуршала под каждым нажатием своим голосом и поддалась. Гости нырнули за низушком в темноту.

========== Глава 10 – Трхупошно-пошивочная ==========

Низушек семенил, маня за собой гостей маятником хвостика на затылке. Свет его бутылочной лампы поспешно облизывал стены узкого коридора, картину за картиной. Лайка с Когеном крутили носами, пытаясь успеть рассмотреть рисунки: все простые и у́гольныне, они вспыхивали из темноты в шахматном порядке. Яр шёл широким шагом, чуть не наступая на низушка, слепо глядя в пустоту перед собой. Глаз его болел, не отвлекая, впрочем, от руки, и ведьмак старался лишний раз ни на чём не фокусироваться.

– Извините за темень и холод, – подал голос низушек. – Мы экономим на… на всём, когда у нас тестовая печать.

– Печать карточек для гвинта? – спросил откуда-то сзади Коген.

– Да.

– Ух ты… Слушай, а ты же не Гвинтус?

– Ай. Нет. И я не советую произносить здесь это… эту кличку. Чезаре и Уго терпеть её не могут. Меня зовут Гоза Дельф, я в Галерее слежу за порядком.

– Мы что, – хрипнул ведьмак, – опять в город какой-то пришли?

– Нет, что ты. Это всего лишь дом клана Альба.

– Клан Альба разве ещё существует? – Коген, обогнал высоких спутников, чтобы оказаться к Гозе поближе.

– М-м-м, нет. Чезаре Альба – последний из клана. Но он организовал здесь приют для нелюдей искусства. С тех пор это место зовется «Галерея». А когда глупый краснолюд говорит «Гвинтус» он, скорее всего, имеет ввиду Чезаре. Или Уго. Или Ладай.

– Это они рисуют гвинт?

Низушек рассмеялся, остановившись. Коген успел затормозить, но ведьмак сзади врезался, чуть не сбив обоих.

– Ой, ай, ха-ха, рассмешил, – Гоза протянул Когену лампу. – Ждите здесь.

Чиркнул спичкой и нырнул за поворот.

– Я бы сучком себя быстрее зашил, – буркнул Марек.

– А нитку где бы взял, ведьмин? – впервые за долгое время подала слабый голос Лайка.

– Из гривы твоей.

Марек стоял глядя в пустоту, усердно двигая пальцами левой не без помощи правой руки. Коген со светом начинал отходить всё дальше – он жадно рассматривал висящие на стенах картины.

– Ой, кажется такая висит у нас в ратуше…

– Не кажется, а висит, – раздался из темноты голос Гозы. – Это набросок работы Подедворны, и её оригинал был подарен Ротертагу за финансовый вклад вашей деревни в Галерею.

За низушком плёлся, растирая глаза, боболак в лоскутной пижаме.

– Како́го мне тут, – зевок, – блёде чёрхта зашивать посрхеди ночи? – заворчал он старческим голосом, напоминающим урчание деревянной палочки по ребристой фигурке.

Наученный общением с множеством относительно разумных двуполых рас, ведьмак услышал, что урчание это женского голоса.

– Меня зашивать.

– О. Ну, надеюсь, с морхдахой ты уже попрхощался, потому что такое херх зашьёшь.

– Не морду шить, – раздражённо процедил Марек. – руку. Ярчук разодрал.

– Кто, мля?

– Дирус, – поправил Коген.

– И куда ты, курхва вадфан, её всунул?

– Никуда. Колдонул на него.

– Не, ну тогда заслужил, – боболака прочистила горло. – Кхм, что за идиот на дирхуса колдует.

– Этот идиот его впервые в жизни видел. И вообще, дирус первый напал.

– Ага, конечно. Ну да мне побую, пошли, гляну, чё у тебя там, – боболака ткнула себя в грудь. – Кукуй. Ты?

– Марек Яр.

– Прхиятно, пиздеу-у-уц, – Кукуй зевнула, блеснув мелкими треугольными зубками.

Вцепилась когтистыми пальцами Мареку в рукав и потащила, откуда пришла. Гоза с Когеном светили путь. В дверном проёме Кукуй замерла и оглядела следующую за ней с ведьмаком процессию.

– А вас я не прхиглашаю.

– Да пусти. Что тебе, жалко? – воскликнул Гоза.

– Конечно, ватф, жалко. Сломаете ещё что.

– Не сломаем!

– Не, я вам, падлы, никогда больше не поверхю.

– Пусти, а то я Чезаре скажу, что ты худ. цеху тигролака не даёшь.

– Ах ты пидархюга хитрхоархсая. Хуй с вами. Ничего не трхогать. И не дышать.

– Будет! – Гоза обернулся, получив согласный жест от эльфийки с краснолюдом. – А вообще, худ. цех всё ещё просит тигролака…

– Даже слышать не хочу. Они мне его опять засрхут, курхваархсе, как моего несчастного шархлея. Ты это видел вообще, мать твою? До сих порх не могу отмыть.

– Они уже извинились! И вообще, дала бы им самим отмывать.

– Я им жопы собственные отмывать не доверхю. Они палитры свои отмыть не могут, какой-там шархлей. Сломают ещё, пидорхы, что, ватф, не успели.

Пока боболака и низушек вели не очень понятные гостям переговоры, группа шла по анфиладе комнат. Первое помещение похоже было на крохотные сени, забитые инструментами неочевидного назначения. Вторая комната, уже побольше, была складом пушного товара. Третья усеяна корягами, камнями, горками мха и земли. С одного из многочисленных столов гостям приветственно заблестел сугроб, наполовину почему-то чёрный, а рядом с ним цвели в вазах яркие цветы и даже деревья, корнями уходящие в каменный пол. А пахло в помещении совсем не цветением – стройкой.

Четвёртый зал оказался настоящим анатомическим музеем, какие норовят устроить в своих кабинетах щеголеватые (или со склонностью к собирательству) чародеи. По нему танцевали скелеты. Они выплывали из темноты, как живые: звери, чудища, люди, краснолюды… Каждый в своей позе, будто существо замерло посреди своих дел, а кожа с мясом стаяли с него, оставив одни кости.

Коген ойкал на каждый второй экспонат и сжимался. Ведьмак больше не мог пялиться в пустоту – вокруг стало слишком интересно – и принялся рассматривать шабаш смерти, на который, кажется, пришли все, кого он знал.

Вот кричит, раскрыв то, что осталось (вернее, всегда было в основе) от крыльев, василиск. А вот пляшут два краснолюда, сцепившись локтями. Почти в воздухе – их поддерживают слабозаметные железные прутики. Рядом с ними кафедра, на которой стоит маленький купол. Марек присмотрелся (глаз кольнуло): под стеклом, на ветке сидит скелет птички. Умилительное зрелище на фоне здоровенных челюстей каких-то рыб, подвешенных к потолку, массивных лосей с рогами, непонятно, как держащимися на их тонких скелетированных шеях, на фоне гигантского ящера, «летящего» под самым потолком.

– Это что, дракон? – Яр попытался поднять в его сторону левую руку, но не смог.

– Дракон?! – в ужасе воскликнул Коген, вертя бледным лицом.

К своему облегчению, он ничего не увидел в темноте – ящер висел слишком высоко, чтобы выцепить его мог кто-то кроме ведьмака.

– Хе-хе, дрхакон, – кивнула боболака, не оборачиваясь. – Крхасный чёрхт.

Коген, не спуская глаз с окружения, попытался нащупать руку Лайки, но не нашёл её.

– Лаечка? Ты где?

Процессия обернулась: эльфийка чуть отстала, и свет касался её уже еле-еле. Она стояла напротив длинного и тонкого гуманоидного скелета. Эльфа, судя по плоским маленьким зубам и острым скулам.

– О, брхата нашла, – осклабилась Кукуй.

– Смотрю в своё завтра, – откликнулась эльфийка.