Текст книги "Карты и лезвия (СИ)"

Автор книги: храм из дров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Так, мля! Хватай шмотьё.

Кукуй подскочила к двери, от которой веяло холодом и спокойной смертью. Закрутила ручку-вентиль, навалившись всем телом.

– Пиздуй в холодильник!

Ведьмак юркнул в щель и погрузился в кромешную темноту, в глубокую тишину.

Гоза постучал.

– Уфх, Кукуй? – демонстративно, достаточно громко, чтобы было слышно в зале, позвал он. – К тебе тут гости!

– Кого бурхан принёс? – также демонстративно спросила боболака, хотя за стеной её слышал только Гоза, и тот еле-еле.

Она накинула кожаный грязный фартук. Натянула перчатки и пошлёпала ими в рёбрах трупа – там скопилась лужица крови.

– Гости с Карбон! Пришли глянуть на яр… на дируса!

Кукуй вышла, оттолкнув дверью жавшегося к ней Гозу.

– Ху-ха! – поприветствовала она трёх краснолюдов в центре зала.

Двое из них были во владениях Кукуй, как и в Галерее, впервые, поэтому не могли не задержаться перед экспонатами.

– Ху-ха! – почти в один голос поздоровались они.

– Здравствуй, Кукуй, – третий краснолюд махнул, окинув коллегу довольным взглядом.

– Уго? Когда успел верхнуться?

– Только что, сестра. С порога к тебе.

– Что-то, окс, новенькое.

– Ага. Прости, что отвлекаем. Наши гости немного торопятся.

– Да, – подал голос один из гостей, что постарше и со шрамом на бритом подбородке. – Тянуть кота не будем. Я Дюббелеч, а это…

– Саборг, – представился второй, заросший будто стучак.

Он отстал, всматриваясь в детали одного из чучел.

– Клан Гоогов.

– Кукуй. Глава отдела Таксидерхмии.

– Гоза Дельф. Старший помощник Галереи.

Они обменялись рукопожатиями.

– Мы пришли задать пару вопросов. Вы слышали что-нибудь о появлении людей в Махакаме?

– Слышали. Нынче только об этом и говорят.

– Да, как же о корхолеве Рхыбии-то не слышать, млять.

– Нет-нет. Мы не о Мэве. Мы о более поздних зафиксированных… случаях.

В разговор, тягучим низким тембром встрял Уго:

– Братья Гооги, нет нужны секретничать. Вы можете доверять любому из моего названого клана, как мне.

– Хорошо, будем по-чесноку. Мы идём по следам, так сказать, необъяснимого.

– В Махакаме были замечены две странные личности. Сейдхе, говорят, и людь, если людь вообще.

– От королевки отбились?

– От королевки отбивались только трупы. Разведка не видела с ней эльфов, и мы убедились, что все её люды покинули Махакам.

– Мы полагаем на Горе новых вторженцев. Странный след привёл нас сюда. Он обрывался неподалёку, но там же начинался новый, от телеги. И ведёт он к вам, в Галерею.

– Это, должно быть, Борта.

В зал вошла старая краснолюдка в относительно чистой одежде. Замерла за спинами собравшихся. Кукуй бросила ей острый взгляд.

– О, вот и она. Борта! – позвал Гоза. – Это же ты привезла нам труп дируса?

Все обернулись и снова обменялись приветствиями.

– Я. С дороги тут, нед-леко.

Уго подозвал краснолюдку жестом. Пользуясь тем, что все отвернулись, Кукуй указала коготком на глаз и приложила палец к губам.

– Ты нашла труп дируса, Борта?

– Это Коген нашёл, – ответил Гоза, хотя обращались не к нему.

Дюббелеч смерил его недовольным взглядом.

– Коген Грант? Дректаговец из Ротертага?

– Да.

– Зовите его сюда.

– Сходи за ним, Гоза, – распорядился Уго. – С Бортой и Кукуй Гоогам есть, о чём поговорить.

Староста выглядел показательно спокойно. Гоза кивнул неуверенно и удалился. Как только дверь за ним закрылась, ударился в бег.

– Итак, Борта. Ты забрала тело дируса. В каком он был состоянии?

– В мёртв-м?

– Отчего?

– Ну, от ран.

– Хотите осмотрхеть тело? – предложила Кукуй.

– Хотим.

***

В холодильнике было и правда холодно – ведьмак надел всё, что было, закутался в плащ. Впервые в жизни, будучи в относительно адекватном состоянии, он не видел вообще ничего, ни силуэта, а слышал только себя. Сделав круг вдоль стены, покрытой коркой снега, ударяясь плечом о висящие, вероятно, туши, и сбив ногами пару пустых вёдер, Марек вернулся под дверь. Решил, что в холодильнике-то его не забудут на несколько часов – и сел медитировать.

***

– А шкура?

Боболака указала в угол трупошной. Шкура замачивалась там в большом металлическом корыте.

Саборг, которому Кукуй выдала перчатки, аккуратно поднял груду шерсти. Боболака помогла её отжать и расправить, разрешила разложить на полу. Полностью шкура не помещалась в маленькой комнате и между столов, но это Гоогам и не было нужно.

Дюббелеч присел осмотреть ущерб: одна из лап была изорвана, вдоль бока пролегал ровный порез, а шерсть местами выжжена до дыр и взбухшей кожи.

– Меч и огонь, хм-м.

– Он умер от такой царапины?

– Нет, – Кукуй указала на край шкуры по шее и животу. – Он был вспорхот вот тут.

– Сильно. Дируса мечом хер проколешь.

– Что думаешь, Кукуй?

– Стрханно, думаю. Кто ж, млять, дирхусов рхежет, они ж снежочки.

В комнату постучали.

– Заходи, – скомандовала хозяйка.

Вошёл Гоза за руку с бледным Когеном. Увидев трёх серьёзных и страшных краснолюдов, он побелел ещё сильнее.

– Ху-ха, Коген Грант.

– Х-ху-ха…

– Дюббелеч и Саборг Гооги. Расследуем странное дело.

– П-приятно, да…

– Скажи, Коген Грант, что ты тут делаешь?

– А… Я приехал из Ротертага…

– Это мы знаем. Уже говорили с твоим дедом. Только вот рассказывал он, что направился ты на Карбон.

– Д-да. Я соврал. Извините.

– Нехорошо деду на Горе врать, Коген.

– Не грузи мелкого, Дюбб, из дректага все возвращаются пришибленные. А ты лучше скажи, зачем соврал.

– Ну, семья моя хочет, чтобы я по их стопам пошёл… Дерево резать. А я хочу в… в искусство… Вот и отправился сюда. Узнать, э, что, да как, напроситься, может быть…

Гоза попытался отпустить вспотевшую руку, но Коген вцепился намертво.

– Ладно, дело не наше. Скажи, Коген Грант, видел ли ты что странное по дороге?

– Видел… Но вы не поверите… Я и сам подумал, что меня солнцем по башке схватило.

Краснолюд посмотрел на Гозу, еле скрывая панику.

– До сих пор глинтвейном отпаиваем ребёнка, – кивнул тот.

Гооги навострились.

– Говори, Грант.

– Л-ладно… Пошёл я, в общем, из Ротертага. Иду по дороге, куда указали, ну… почти на Карбон. И вижу как-то колею. Н-ну и ладно, хорошо, думаю… По колее-то легче идти, чем свою класть. Так она ещё и ведёт, куда надо… Ну, я по ней пошёл… А потом…

– Давай, давай.

– Шум слышу, крики какие-то. Рык. И вижу: впереди чародеи с ярчуком сцепились! Настоящие, прям как из-под Горы. Бросаются в него магией, представляете…

– Погоди, с кем дерутся?

– С ярчу… ком… Дирусом, в смысле.

– Так под Горой дирусов называют, – встрял Гоза. – Понабрался словечек.

– Уф, дректагцы. Давай дальше. Что там чародеи?

– Ну так вот… Да… Они кидаются в зверьё своими этими пуками… Огонь там с воздухом. А один даже с мечом, представляете… И оба люды. Мне так страшно стало…

– Оба люды?

– Ну, длинные два. Кто они там, я не разглядел, может и эльфы. Я спрятался и гляжу издалека, мало ли… В Махакаме я ни одного люда и эльфа в жизни не видал…

Саборг кивнул.

– Люды у нас не водятся. А эльфов может и встретишь. Я, вот, двоих знаю.

– Не по делу, – прервал Дюббелеч. – Что дальше было, Грант?

– Дальше… Они столько шуму подняли, столько крови друг дружке полили… Так вот, тот, что с мечом как ткнёт ярч… дируса, в смысле, в горло, как рванёт. А дирус – всё. Издох, бедный. А чародеи эти сами полудохлые разлеглись… Я уж было подумал на помощь бежать, как вдруг та, что бабенька… В общем, она как возьмёт и в птицу обернётся. Подняла этого своего покусанного и фьють… Улетела. И всё, и нету их, как не было. Один дирус лежит. Мёртвый.

Гоза уже чуть не ныл – с каждым новым враньём Коген сжимал всё сильнее руку своей краснолюдской хваткой.

– Так. Ого. М-м.

– Чародеи, а?

– Ну, они магией кидались… Кто ещё кидается магией?..

– Дирусы чародеев не любят, помнишь сказки, Дюбб?

– Чертовщина какая-то. В Махакаме они что забыли? А главное, в Галерее?

– Может, они и не сюда шли, – положил своим бархатным голосом Уго. – Неподалеку есть Махт.

– Говорят, чародеи и правда Махты высасывают, – кивнул Гоза.

– Хм… Грант, в какую сторону они улетели?

– На Горы. Не сюда, а на восток.

– А помнишь, как они выглядели?

– Немножко…

– Жги.

Коген глянул на Гозу вопросительно.

– Давай, давай, всё, что нам рассказал. Всё как было на деле.

– Ну, баба была безбородая, но с волосами. Такие они были, длинные, коричневые. Вот как у тебя, – Коген указал на одного из Гоогов. – И платье до земли. И вроде корона какая-то или венок на голове красный. А мужик скакал резво… Но вроде с лицом у него что-то было не то. Или маска какая-то.

Гооги переглянулись.

– А ты случайно в Ротертаге их не видел?

– Не уверен… Я же дректаг праздновал…

– Да уж, Ротертаг до сих пор отходит, свидетели там бесполезные, – вздохнул Саборг. – Кто-то вообще с Мэвой пил, как послушать. Эта Мэва всем в Махакаме теперь будет приходить вместо белочки…

– Не по делу, Саб. Птицу помнишь, Грант?

– Сорока, вроде.

– Хорошо, Грант, спасибо.

– А чего у него клыка нет? – спросил Саборг, осмотрев разложенные по столу зубы.

– Хуйдожники утащили, – пожала плечами Кукуй. – У них спрхосите, зачем.

– Нет, это нам не интересно. Мастер Уго, расскажете, где Махт стоит?

– Пусть Гоза покажет.

– Достаточно рассказать, мы найдём.

– Тогда расскажет. Это всё, что вы хотели спросить?

– Всё. Но если увидите что ещё подозрительное, тем более тех двух – пишите на Карбон в срочном порядке.

– Не нравится мне это, Дюбб. Дирусов бесят, магией по округе разбрасываются… Может, пришлём в Галерею кого?

– Хм. Дело. Уго, брат, примешь лишние рты? Пусть сторожат вашу Галерею пару дней. Содержать себя будут сами, крыши хватит.

– Пусть.

– Тогда завтра сторожил и пришлём. Спасибо. Берегите себя, времена странные нынче какие-то.

– А ты давай, отходи от дректага, привыкай честно жить, да деда слушать, – Саборг потрепал слегка расслабившегося Когена.

– Всё, хозяева, провожайте.

– Гоза, вперёд, – махнул Уго. – Крепкого снега, братья.

– Ху-ха, Мастер Уго.

Нелюди снова обменялись рукопожатиями (кроме Уго – с ним обошлись кивками) и разошлись. Стоило Гоогам с Гозой загрохотать воротами, Коген схватился за голову.

– А-а-а… Я в жизни столько не врал!..

– Да, Грант, дректаг меняет краснолюда, – протянул низко Уго. – Сначала протаскиваешь в Махакам чародеев, потом деду врёшь. Что дальше, подашься в художники?

Пожилой краснолюд подмигнул.

– Ох. Я тебя и не признал. Извини, а ты ведь Уго Теннесси, староста отдела Легенд?

– Он самый. А ты Коген Грант. Контрабандист.

– Н-нет… Я…

– Шучу, Коген. Ты хорошо справился.

Не будь Коген таким уставшим, он бы налился краской. Но сил не было даже удивляться близости к третьему старосте Галереи.

Уго зевнул.

– Где там чародей с мечом?

– Охлаждается.

Боболака открыла холодильник.

– Вылезай, окорхочок.

Окорочок даже не соизволил ответить.

– Ты там что, заледенел?

Кукуй пришлось взять со стола лампу и посветить, чтобы найти ведьмака: он устроился в углу, съёжился в сидячей позе.

– Эй, подьём, млин. Ну. Он, кажись, откинулся. Чурх тушка мне.

Кукуй видела, конечно, что не откинулся: иначе бы завалился. Но ведьмак почему-то не реагировал.

– Он там сидит, что ли? – раздался из трупошной Коген.

– Сидит. Игнорхирует, падла.

– Это он медитирует.

Коген пошёл помогать Кукуй тормошить ведьмака. Пользуясь случаем, боболака ткнула Яра в пустую глазницу.

– Ай.

Марек еле разогнул сведённые холодом ноги.

– Сколько часов морозили в этот раз?

– Минут пятнадцать, мученик.

Яр вышел из холодильника, разминаясь. Мизансцена комнаты успела изменится: появился Коген, а ещё новый краснолюд на единственном в трупошной стуле. Пожилой, но не сказать, что старый. С короткой чёрной бородой, ровно наполовину отбелённой сединой, и такими же волосами. Одет он был по-походному.

– Ху-ху новым лицам?

– Ху-ху, Йольт из Ярсбора.

Марек поднял бровь.

– Забыл, что мы не знакомы. Уго Теннесси, староста отдела Легенд.

Уго не встал, даже руки не протянул – так и сидел расслабленно. В серых глазах уживались усталость и мягкая собранность.

– Наслышан. Предпочитаю зваться Марек Яром.

– Ну, пока ты Йольт, – Уго едва улыбнулся на острый ведьмачий взгляд. – Гоза, где… Гозы нет. Борта, где сей… Борты тоже нет. Ладно. Кто-нибудь, ответьте мне, где сейдхе?

– В плену художников.

– Странно, что ты не в плену, Йольт. Вживую ты куда интересней.

– Да что ж вы все говорите-то.

– Ведьмак не слышал комплиментов? Сомнительных, конечно, но хоть каких. Холодно тут. Идёмте-ка отсюда.

– Уго, я вам нужна? – Кукуй упёрла руки в боки. – Я занятая вообще-то.

– Делай что хочешь. Сегодня, по-моему, у нас вообще выходной?

– Именно. А ты, талант, не думай слишком много. Не за всё приходится платить.

– Мне ли не знать.

Уго, Марек и Коген покинули мастерскую Кукуй. Борта нашлась, похрапывающей калачиком под лапами медведя, на подстеленной шкуре.

– Да, я дома, – пробормотал Уго. – У меня к тебе разговор, Йольт из Ярсбора.

– Уже понял.

– Только сил нет. Сдайся пока художникам, я отдохну с дороги – а там поговорим.

– Идёт.

– Хм, этот удрал, эта дрыхнет. Мне вас теперь нянчить что ли?

В зал влетел Гоза, решив дилемму старосты.

– Прово, – уфх, – проводил.

– Спасибо, Гоза, вовремя. Возвращаю тебе ведьмака с Грантом на попечение.

– Стой! Что это, хах, было?

– Гооги? Без понятия, Гоза. Мы столкнулись на пороге. Кажется, кто-то слишком беспечно гуляет там, где не должен, – Уго обернулся к гостям. – Да. Рассчитываю, что с Гоогами вы больше не пересечётесь, так что прощайтесь со всеми, с кем успели подружиться. Завтра вам следует покинуть Галерею. И простите, что вам пришлось задержаться. У меня были важные дела на Карбон.

– Наоборот, было здорово! – выдохнул Коген.

– Молодец, Гоза.

Гоза пробормотал что-то в ответ вперемешку с одышкой и махнул уходящему старосте рукой.

========== Глава 14 – Договор неба с облаками ==========

Ветерок качнул кружевные занавески. Занёс в дом прохладу и невесомую тень. Шаг на раму, шаг на подоконник, шаг на узорный ковёр. Ни скрипа, ни напряжения. Какой добрый дом, как легко он впустил незваного гостя.

Глаз блеснул в темноте – ищет. Нашёл быстро. Два дыхания там, одно здесь, не считая собственного, неприлично громкого. Два сердцебиения там, одно здесь, не считая собственного, оглушающего. Дом этого не слышит.

Глаз потух – вспыхнуло лезвие. Скромное в руках тени, крупное для шеи, над которой повисло. Не легло.

За эту шею тени никто не платил.

Никто не платил за шею девочки с дыханием и сердцем старика, с неприятным душком и белой кожей. Тень отпрянула от чахлого ребёнка.

Кровь марширует в ушах. Сухо и пусто в пасти – запах хвори не пошёл за тенью. Замер в детской, как и все остальные запахи.

В детской… Кто оставляет открытыми окна в детской? При больном ребёнке в холодном Каэдвене. Здесь недобрые ночи. Здесь голодные, злые вороны и крысы, еноты и белки. Только коты здесь не злые и не голодные, ведь им платят золотом.

Тень передёргивает – рябь мурашек проливается по телу. Это на прощание. Холодеет в конечностях – больше они не твои, тень. Но они делают дело. Они крадутся на мерный бой крови, шелест дыханий.

Цок-цок – по крыше коготки, котёнок ищет дом.

Чтобы тепло, темно и сухо, чтоб жить от всех тайком.

Тень слушает музыку. Песню, колыбельную. Нет, не может же она сама себе её петь? Тень ещё соображает, всегда соображает. Даже с пылью, хрустящей на зубах. Хорошо, что дом этого не слышит. Кто-то мурчит в голове.

Топ-топ – найдёт малыш дыру и юркнет изучить,

Секретно, мягко и черно – дыре кроваткой быть.

Что ж, если у вас ребёнок, первой умрёт мать. Матери чуткие.

Бутон ваты распускается в затылке, уши пробивает звон. Дом не слышит. Если бы не славная ровность, гладкость, лёгкость под рукой, под резким глубоким рывком, тень бы разозлилась. На что? Звон заглушает песню.

Шурх-шурх – труха обнимет шерсть, зверёк свернётся спать,

И ты ложись, свернись зверьком, пока целует мать.

Звон заглушает бурление вскрытой гортани. Багровеет подушка, багровеет бельё. Это не твоя кровь, тень, не та, что пляшет в твоих ушах, разрывает сердце и глаз. Но шум отступает, будто ты пустил кровь себе.

Нет, отец, не просыпаемся. Хруст позвонков как грохот дерева, упавшего в чаще леса. Ложись к матери, отец, а тень положит пальцы тебе на горло.

Мур-мур – под песню ты заснёшь и не заметишь сам,

Как ночью холод в дом вползёт мешать волшебным снам.

Тень блаженно улыбнётся, прочитав пальцами жар, тепло, холод. Как здорово чувствовать. Жаль, запаздывает нюх. Должно быть, бельё и кровь замечательно пахнут вместе.

Чирк-чирк – огниво даст искру, чтоб малыша согреть…

Колыбельная затихает. Как так, она же не кончилась.

Тень слышит не скрип, не шаг, не дыхание – колебание воздуха. Вздрогнуло пространство в дверях. Тень оборачивается. Хворная девочка застыла в проёме.

Жаль, ведь за тебя не платили. Лучше бы ты оставалась в постели, хворная девочка.

Тень не спешит без причины. Тень сделала всё, что должна была сделать. Тень наслаждается телом, воздухом, темнотой. О, наконец и запахом. Какой чудесный запах. Как погано зудят под ним зубы.

Хворная девочка смотрит мимо, смотрит на спокойных родителей. Должно быть, в такой темноте она видит, что матушка лежит в лепестках. Что папенька залюбовался ею, вывернув шею. Только цветы так не пахнут.

Хворная девочка смотрит на тень, а та улыбается, как умеет. Тень думает о цветах. Тень пытается вспомнить, как пахнут цветы. Вряд ли так же мерзко, как пахнет сейчас мир вокруг. Тень блаженно вдыхает сахарный воздух. Тень забыла про девочку.

Доли секунды хватает, чтобы вспомнить.

Слишком резко потянулись мышцы на твоём гладком лице, девочка. Дали тени команду рвануть, схватить, впиться.

Забить крик в зародыше.

Потушить два кошачьих глаза.

Кошачьих? Наверное, тень отразилась в зеркале.

Уроком будет вой печи, чтоб в ней не спали впредь.

Удар. Хлопок. Вспышка. По ножу, по руке льётся кровь. Кипяток греет пальцы. Приятно. Белизна застилает глаз. Гадко. Шум ударяет в виски. Не прежний, не изнутри – снаружи.

Яркое солнце. Небо и облака. Под ними нет тени, только ведьмак. Держит за волосы хворную девочку. Она поливает кровью руку убийцы, белое платье, холодную землю.

Кто-то кричит. Кто-то кричит. Кто-то кричит.

Что-то копошится в груди ведьмака. Поднимается к горлу и застревает. Застревает ведьмак, не может сдвинуться с места. Он оглушён, он ослеплён. Тело не делает дела. А голова чиста, как никогда не была. Только руки в крови.

Марек смотрит на Йольта. Они почти одного размера. Что художник нарисовал на его лице? Марек не понимает. Точно не то, что было тогда. Точно не пустую потерянность.

Яр замечает царапины: на лице Йольта, на его руках и одежде в багровых пятнах. Что это, намёк на то, чем история кончится? Художники любят такое.

– Что было дальше? – спросил бархатный голос.

Уго поднёс лампу к деталям, в которые щурился ведьмак.

– Как и до этого, ничего интересного. Кто-то ударил, кто-то что-то сломал. Потащили с рыночной площади.

– И что же, Йольт не сопротивлялся?

– Нет. Не мог. Не мог даже палец согнуть.

– Такое бывает от фисштеха?

– Видимо, бывает. Спазмы и скованность были физическими.

– Уверен?

Яр оторвался от дурацкой картинки. Уставился на Уго. Сдержанный взгляд бесцветных глаз лежал на Мареке всю историю. Ничего не говорил, ничего не просил, просто смотрел.

– На что ты намекаешь?

– Ни на что. Так, уточняю. Согласись, история странная.

– Бывали и страннее. Но да. Ребёнок, о котором не знал заказчик. Детская комната без единой игрушки. Девочка без шагов. Маска, которой не оказалось на мне. Впрочем, я был не в себе. Что из этого вообще было правдой, не помнит даже Ярсбор.

– Позволь вопрос.

– Я только и делаю, что отвечаю на вопросы.

– До этого они были по делу. А сейчас скажи, разве не опасно выполнять заказы на изменённое состояние ума?

– Нет, когда это заказ на людей. Я только перед ними. Стараюсь.

– Но-но, я тебе не батюшка.

Марек хмыкнул.

– Я к тому, что туман в башке смертелен в бою с монстрами. С людьми скорее помогает.

– Чему помогает?

– Не знаю. Веселее как-то.

– Снимает барьеры?

– Нет никаких барьеров. Нет разницы между людьми и монстрами, виноватыми и невиновными, спящими или нет.

– Зачем тогда другое отношение?

– Зачем люди пьют после тяжёлого дня?

– Чтобы забыться.

– Чтобы не было скучно.

– Хорошо. Давай дальше.

Марек мученически вздохнул.

– Кинули в темницу. Били, допрашивали. Что за девочка? Где девочка? А я знаю, что ли? Я думал, у меня передоз вообще. Был или есть, или я до сих пор не очнулся. Я и нынче порой как переберу… Думаю, может, я там до сих пор. А тогда, – кх-кхк, – Вроде неделю, вторую, третью, хер знает какую валяюсь за решёткой, а может так и стою перед этой девчинкой, там, ночью, в лесу под Ярсбором, в доме её родителей. Или кто они были ей вообще. Думал, всё, черепица посыпалась.

– Но молчал.

– Ну. Относительно. Что мне пара десятков ударов по печени? Я ждал, когда шанс подвернётся. Только он что-то не подворачивался, а я что-то плохел. А потом бить били всё меньше, всё неуверенней. А там уже и свои вылезли. Вытащили, из главных дверей вывели. Скалились в лица уёбкам, что опрашивали меня с большим, блять, рвением.

– «Свои»?

– Коты. Так у нас заведено, было, по крайней мере. Не бросать кошачьего брата. Да и ведьмачьего, как бы кто не отнекивался. Я этим крысим жопам лет пять потом только и делал, что долги, сука, отдавал.

Уго прокашлялся.

– Да всё, всё, дом искусства и культуры, сука, помню. Вытащили меня большой ценой и малой кровью. Судя по всему, они-то за мной и почистили – Ярсбор трупы потерял ещё раньше, чем меня.

– Судя по всему?

– Не до разговоров было. По кумполу надавали друг другу… Мне в основном. Так и разбежались. Голов я заказчику не принёс, да и не нашёл его, морду отсветил неприятно, – Марек снова вздохнул, в этот раз не наигранно. – Остался тогда без платы и в заднице. Ну, как-то, вот, выбрался. Глянь, где я теперь. В само́м Махакаме, каюсь перед Гвинтусом.

Уго поморщился. Впервые за весь разговор, впервые за весь рассказ.

Ведьмак посмотрел на бледную хворую девочку в руках Йольта, в своих руках. Он не помнил её лица, не помнил одежды, но верил отчего-то, что портрет её настолько же точен, как и его собственный.

– Ну, много совпало с твоей правдой?

– Много. Хоть и думал я, что знаешь ты больше нашего.

Марек пожал плечами.

– За вопросы платят шпионам, не убийцам. Ну, Гвинтус, я свою часть выполнил.

– Верно, Йольт. Снимай.

Марек с места не сдвинулся. Поморгал невинно, качнул загипсованной рукой.

– Что за день.

Уго вставил ему в пальцы фонарь. Снял со стены картину сам. Идти с полотном, больше краснолюда размером, явно было ему неудобно, но ведьмак намерений помочь не изъявлял.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это не убирает тысячи Йольтов из Ярсбора из сотен колод по всем Северным.

– К сожалению, понимаю. Вряд ли они стоят одной жалкой исповеди. Жду объявления цены.

– Думаю, ты уже догадался о ней.

– Скорее всего.

– У меня были конкретные планы на тебя и твои таланты, Йольт, но, – Уго кинул взгляд на руку Яра, – ты их подкорректировал.

– Кажется, мой выходной затягивается.

– По крайней мере с нашей стороны.

– Допустим, я залижу раны. Что должен буду сделать?

– Это продиктуют обстоятельства. У нас не так много активных Глаз, логично было бы определить тебя к их числу.

– Буду влезать в башни замков и подглядывать за королевками?

– За королевками лучше подглядывать из свиты, а к этому ты не предрасположен. Другое дело мир пониже, попроще. В конце концов, Гвинт ждёт колод Зеррикании, Хакланда, Зангвебара.

– Далеко. Может, лучше Офира?

– К Офиру ты опоздал. Мы давно работаем над ним.

– Вы серьёзно можете отправить меня в какие-то ебеня, прочь из Северных?

– Не знаю, а мы можем?

Марек запнулся.

– У меня нет повода говорить «нет». Я не знаю, куда иду. Почему бы не свернуть в какой-нибудь Хакланд, если он вообще существует.

– Бесцельное существование, а?

– Праведное безделье.

– Хорошо, что ты так это видишь.

– А вы что же, доверяете мне?

– Нет, Йольт, мы доверяем фактам. Согласно им, ты справляешься со своей работой. По крайней мере со своими идеями справляешься.

– Ну спасибо.

– Не корчи рожицы…

– Какие рожицы, это моё лицо.

– …Это многого стоит. Брось, Йольт. Ты полез на Махакам ради какой-то, выражаясь твоим языком, «картинки». А ведь ты даже в Гвинт не играешь. Нашёл союзников, дошёл до Галереи. Почти целым. Сдал оружие, позволил себе крепко спать ночами и медитировать в чужих холодильниках. Что это всё, снова твоё безделье?

– Вероятно.

– А может, огонёк в глазах? Извиняюсь, глазу. Огонь исследователя?

– Староват я для такого.

– Знаешь, Йольт, у нас в гвинте четырнадцать ведьмаков, в архивах ждут своего часа ещё трое, но что для вас значит старость, я так и не узнал.

– Нельзя узнать, чего нет.

– Значит, сам понимаешь пустоту своих отговорок.

Марек фыркнул.

– Вот пошпионю я на вас. Вы гарантируете, что карта исчезнет из игры?

– Да. Если письменное обещание можно назвать гарантией.

– Подписывать я ничего не буду.

– Это ещё почему?

– Профессиональные заморочки.

– Чтоб ты знал, в Махакаме подпись ставится под каждым чихом.

– Чихать я буду не в Махакаме.

– И то верно. Значит всё, что у нас есть – это доверие. Меня устраивает, – Уго подождал, пока ведьмак сделает кислую мину и покрутит лампой в ответ. – Учти только, что карты не исчезают в момент. Уйдёт несколько лет, прежде чем мы соберём все копии, включая подделки. А забудутся они ещё позже. Очень уж ты хорош в колодах на уничтожение.

– Да я и в целом неплох. А с этим что?

Марек указал на повёрнутую к ним задником картину – Уго приставил её к стене под «дверью» в отдел Легенд.

– Пойдёт в архив. Если никто в Галерее не захочет её в своей комнате.

– Ну, тут я спокоен.

– Ты недооцениваешь вкусы и раскрепощённость художников.

– Сжечь точно нельзя?

– Ни за что. Как и легенду, как и точку в истории. Как и выбор, который привёл тебя сюда спустя столько лет.

– Ладно, плевать. Хватит того, что морда моя перестанет встречать ваших гостей и светиться во всех корчмах Северных.

Яр протянул Уго ладонь, но тот покачал головой.

– Ты не ставишь подписи, я не жму руки.

– Лучший договор в моей жизни. Крепчайший.

– Договор неба с облаками, – краснолюд улыбнулся куда-то в пустоту, – как сказал бы Гоза. Идём, брат. Тебя ждёт последний в Махакаме ужин.

***

В скромную трапезную не влезало даже треть Галереи, поэтому всех желающих отужинать с сейдхе и ведьмаком удовлетворить не получилось. Все, кто уже успел покушать, понуро в этом признались и перестали претендовать на застолье – разошлись кто по своим делам, кто сторожить любое движение гостей из соседних комнат.

Единственным неинтересовавшимся прощальным ужином был Чезаре – он с подносом укатил есть куда-то в одиночестве.

За целый день Лайка не успела надоесть хозяевам, и за места рядом с ней сражались особенно рьяно. Конфликты быстро разрешились, когда её посадили между Уго и Ладай, напротив ведьмака.

Марек оказался в окружении скульпторов – те охраняли «должок» от посягательств, а Коген расположился среди новых друзей из отдела Механик.

Болтали и смеялись больше, чем ели. Ведьмака с эльфийкой заваливали вопросами, а ответы слушали из набитых ртов, по крайней мере одного. Короткостриженная Лайка сидела в привычном своём сарафане, махала кусочком мяса на вилке и строила глазки всем желающим, кроме Марека.

После ужина Яр взял у местных поваров, по совместительству историков, счетоводов и резчиков, разрешение намудрить себе подобие эликсира – обезболивающее на базе Ласточки. Как только варево было поставлено остывать, сторожащие процесс скульпторы кухаря утащили.

Следующие полчаса ведьмак честно держал оборону перед навязчивыми предложениями обнажиться ради искусства, и эльфийка, которая скинула с себя платье, только войдя в мастерскую, не помогала. Марек всё-таки сдался – остался в одном исподнем, протезах и медальоне, тут же об этом пожалев.

– Так, это что?

– Где пресс? Где упругие формы?

– Чота я думал, ведьмаки потвёрже будут.

Особо смелый низушек ткнул живот Яра стеком. И без этого скованный под пристальным вниманием, Марек окончательно одеревенел, а цвета сделался чрезмерно для себя живого. Низушка треснуть по рукам не успел.

– Я сейчас обратно оденусь, мать вашу…

Скульпторы с художниками загалдели извинения. Кто-то поспешил на всякий случай утащить одежду гостей в соседнюю комнату.

– Посмотрю я на вашу твёрдость после двух лет в Туссенте, – заворчал ведьмак любимую с недавних пор отмазку на любой случай.

– Да ты и до Туссента был мягонький… Ай! Хи-хи! – Лайка получила в попу щипок.

– Ты не обижайся, Марёк, ты нам и таким нравишься.

– Мне даже очень. Есть, за что хватать.

– Да, горькая ведьмачья булочка.

– Где мой меч, блять, когда он так нужен.

– Точно не в штанах.

– ТУТ ХОЛОДНО.

Скульпторы, по мнению Марека в край оборзевшие, засмеялись. На самом деле, ведьмак им и правда нравился, и все это понимали. С большой любовью в глазах творцов лепились и вырезались на ведьмачьих миниатюрах шрамы. Кто-то даже перешёл с лепки героев на серию барельефов, перенося в малейших деталях объём рубцов и ожогов на глину.

Каждый нелюдь при этом по очереди интересовался, откуда у Яра тот или иной. А Марек оказался вдруг прирождённым драконо-и вампиро-борцем.

В обмен на эпические баллады, которые до Галереи почему-то дошли только сейчас, ведьмак слушал всё, что нелюди знают о ярчуках. Были это исключительно сказки с ярчуками-мудрецами и помощниками. Их персонажи то мелькали где-то фоном, успевая сообщить главному действующему лицу что-то бессмысленное, становящееся мудростью в будущем, то отвечали на просьбы о помощи тем, кто заслужил этого прошлыми или будущими делами, то сами бродили от героя к героя, подсобляя в любом деле, да как-то по-своему, с подвывертом. И ничего в этих сказках не было хотя бы отдалённо похожего на правду.

Наконец и Лайка удостоила Яра вниманием. Сложно было не удостоить, когда позировали они вместе. Позе ко второй ведьмака заболтали, он привык к температуре и раскрепостился, даже начал придумывать новые положения. Сломанная рука не сильно портила процесс, хоть художники на неё и ворчали. Марек даже смог подержать на живой руке эльфийку – она оказалась раза в три легче, чем на вид. А ещё раза в три холоднее, чем на память.

Нет, даже холод ушёл – тело её теперь вовсе температуры не имело. Медальон слабо дрогнул от эльфских касаний лишь раз, в позе номер четыре, оказавшись плотно сжатым в ладонях Лайки, которые держал Марек. Жизнь в её теле ведьмак не услышал даже на пятой позиции, когда лёг щекой на грудь.

Кто-то из низушков мечтательно вздохнул.

– А давайте я вам попозирую на месте Марька?

– Сначала пройди со мной огонь и воду, потеряй пару раз и найди, – промурчала Лайка, почёсывая ведьмака за отсутствующим ухом.