Текст книги "Карты и лезвия (СИ)"

Автор книги: храм из дров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Так начались расспросы о совместной жизни ведьмака и эльфийки, но даже Лайка больше отшучивалась, чем врала. Под конец призналась, что очень устала. Усталости там ведьмак не слышал, но Лайка говорила и двигалась медленней, будто замедлялись процессы в организме, будто она затухала.

Только когда Марек начал клевать носом, а руки творцов «отваливаться», компания переместилась в «Бездельную»: широкую комнату в коврах, подушках и с печкой-камином (первым и последним, что увидел ведьмак в Галерее) прямо в центре. Бездельная вместила всех желающих, и кто-то ещё умудрялся шуршать по пергаменту перьями в полумраке, поглядывая на гостей. Под шуршания эти было приятно провалиться в сон. Кружка с анальгетиком выскользнула из ослабевших пальцев, но её вовремя подхватил кто-то и отставил.

Не успел ведьмак заснуть, его затормошили.

– …извини, Марек, прости, извини… – слышалось сквозь пелену. – Ну давай, вставай, Лайка хочет попрощаться.

– Фто…

– Она уже со всеми попрощалась, ты остался. Извини!

– Да щё ты изфиняешься…

– Так бужу! Нехорошо. Давай, подъём, она спешит и на улице ждёт. Позвали, говорит, её птички. Эльфо-чародейские дела какие-то. Ты знаешь, сказала.

– Знаю, – зевнул Марек.

Гоза проводил его до двери. Казалось, впервые они шли по этому коридору вечность назад, а было это всего лишь вчера. Вчера ли? Низушек протянул Мареку плащ.

– Ты это. Передай ей гладкого полёта и попутного ветра.

– Угу.

Затрещали механизмы. Дверь закрылась за ведьмаком, оставив наедине со свежестью ночного Махакама.

========== Глава 15 – Гладкого полёта ==========

Марек вдохнул свежего воздуха. Слишком резко – закашлялся, глотнув мороза. В Галерее всё-таки было куда теплее. На вспоротую щёку легла снежинка. Мягкая и маленькая – летняя.

Ведьмак осмотрелся: ни одного свежего следа, только тяжёлые краснолюдские давностью в несколько часов. Ведьмак прислушался: шелест деревьев. Птица потопталась по ветке, ветер подтолкнул с горы свежий снег. Ведьмак принюхался: холод, хвоя, свежая травка. Ничего не говорило о том, что здесь есть кто-то, кроме ведьмака и Махакама.

Впереди обнимал территорию Галереи сосновый лес, справа темнели ворота в гору, а слева светилась шапка Сада. Яр направился к ней.

От купола веяло теплом. Снег не подбирался к нему ближе, чем на три шага, зато не стеснялась жаться молодая трава. Марек сделал пол круга, посмотрел, не присела ли эльфка на тёплую зелень в окружении света и снега. Не присела.

Больше на территории Галереи не было ничего.

– Гафка? – оставил Махакаму ведьмак и затих.

Только спустя пару секунд, после скрипа сосенки и хруста снега под лапками зайца, он услышал тихое копошение с гор. Повернулся к скалам и…

Получил в морду снежком.

– Ах ты жопа, – отплёвываясь от снега, вытряхивая его из глазницы, выругался подбитый.

Всмотрелся в глыбы: тёмный ушастый силуэт махал ему сверху ручкой. Указал вниз, на щель между крупных камней. Марек направился к ней, увернувшись от нового снаряда. Загрёб голыми пальцами снега, как только вышел из зоны видимости стрелка, да побольше, лепя себе снежище бронебойный.

Еле заметная, накрытая оледенелым снежком, но ни единым следом, тропинка петляла между камней. Уводила вверх крошечным серпантином. Марек вышел по ней на каменную поляну, будто ладошку, подставленную скалами над Махакамом, чтобы жители его могли приходить сюда отдохнуть, посидеть в тишине, поглядеть на родные края под ногами и небо над головой.

А вот и беззащитная цель. Сидит спиной, любуется видами. Конечно, она ожидает атаки, но когда… Ведьмак замахивается и… Ещё секунда… Вторая… И снежище отправляется в полёт.

Жертву спасла только косость врага. Снежный ком пролетел мимо, в дюйме от острого ушка.

Лайка не вздрогнула, не обернулась, не рассмеялась – ничего не предприняла.

Потянувшийся за новой порцией снега, Марек выпрямился. Кажется, они больше не играют.

Захрустел снег в сторону эльфийки, громко хлопнул плащ – Яр постелил его на мёрзлый камень, прежде, чем присесть.

– Совсем плохо, а?

Лайка не ответила.

Она сидела в другой одежде: сарафан заменили брюки и стёганый кафтан под жилетом. Предплечья обняли наручи, пустые ножны свисали с пояса, в снегу не тонули.

Эльфийка повернула голову, встретилась взглядом с Мареком. Лицо её расчертили блёкло-зелёные полосы.

– В Белку играешь?

Лайка улыбнулась.

– Это Белки в меня играют.

Голос у неё не болезненный, не дрожит, только очень тихий. Будто не в паре локтей сидела эльфка, а в двадцати.

– Как твоя карточка, Марек ведьмин?

– Хорошо, наверное. Скоро её не будет.

– Здорово.

– Проще было бы пройтись по Галерее в тихий час, повырезать всех потихонечку, но-о…

– Но?

– Я так больше не делаю. И потом, я бы выхода не нашёл.

– Хи-хи, да уж, у них системы куда сложнее накерских и шарлейских.

– Ты позвала попрощаться?

Лайка отвела глаза.

– Да. Скоро меня тоже не будет.

– Боишься?

– Наверное, нет. Жалко только немного. Понравилось мне жить. А со смертью, думаю, мы уже подружки. Думаю, она готовит для меня чай. «Садись, садись, не стесняйся, твой любимый», скажет мне она. Смерть, должно быть, даже лучше меня знает, какой мой любимый.

Лайка подняла лицо к небу. Редкие облачка ползли по звёздам, лениво отправляли на Махакам снежинки.

– Мне хотелось умереть под открытым небом, поэтому мы тут.

– Одной умирать не хотелось?

– Пожалуй. Но скорее не хотелось оставлять тебя без ответов. Не хотелось быть очередным белым пятном в твоей памяти. Всё-таки, мы так давно вместе, – Лайка опустила тяжёлые ресницы. – Я так много о тебе знаю, а ты обо мне ничего. Нечестно.

– Согласен. Но ты можешь говорить о чём хочешь. Это твои последние минуты.

Эльфийка уставилась на ведьмака, едва приподняв брови.

– Это кто говорит?

– Не знаю. Наверное, герой какой-то песни.

– Требую возвращения моего прозаичного ведьмина.

– Иди ты.

– О, он на месте, спасибо. Но герой той песни прав. Это мои последние минуты. Хотя… Хотя у меня давно уже нет ничего моего. Знаешь, что было моим? Гусли. И то не эти. Не те, на которых я играла для тебя в корчме. Те я украла, как барды воруют друг у друга рифмы. А потом мне стало тяжело их держать. Думать?.. Делать?

От Лайки, ничем не пахнущей последние дни, повеяло металлом.

– Ты, наверное, уже понял, кто… как или что я?

– Есть пара догадок.

– Поделись, пожалуйста. Знаешь, мне нравится твой голос. Всегда нравился.

– О, э… ладно.

– Ну, с тех пор как я научилась понимать твою кашу, конечно.

Марек закряхтел. На самом деле заворчал, но очень неразборчиво. Лайка захихикала, и сам Яр, осознав произошедшее, улыбку не сдержал.

– Что ж, Лайка. Ты не спишь, не ешь, больше не оставляешь следов. Тебя не убивает впившийся в горло ярчук. Начнём с того, что ты не материальна. Ну, или частично, потому что потрогать тебя, – Марек протянул эльфийке руку, чтобы ткнуть в локоть, – можно.

Пальцы прошли сквозь Лайку.

– Кажется, больше не можно. Чёрт, а я рассчитывал на прощальный поцелуй.

Эльфийка засмеялась, будто бабочка забила крыльями.

– И с каких пор тебе нравятся поцелуи?

– Ни с каких. Но тот герой из песни нашёл бы их… под стать последнему куплету.

Лайка придвинулась к ведьмаку и протянула ладошку. Так дети предлагают сцепиться пальцами. Марек принял. Ничего не ощутил, даже призрачного касания, – он мог бы сжать кулак и ни на что не наткнуться. В руке его лежало что-то неизбежно уходящее или давно ушедшее.

Эльфка придвинулась к ведьмаку и чмокнула в шрам. Даже ветер целует телесней.

– Будет мне подарком на день рождения, – прокомментировал пустоту ведьмак.

– У тебя день рождения?

– Ага.

– Здорово! А какая сегодня дата?

– Не знаю.

– Не страшно. Сегодня отличный день для дня рождения, – Лайка подвинулась ещё немного. Заторможено, с усилием. Наклонилась, чтобы чмокнуть снова, в живую щёку. – Вот тебе подарок за все прошлые дни рождения, когда я не могла поздравить. А вот за будущие.

Лайка поцеловала Марека в лоб.

– Продолжай догадки, именинник ведьмин.

– Ты прилипла ко мне, когда я сломал меч. Но ты не привязана к нему, иначе осталась бы в Банульфрике. Но ты плохеешь, потому что мертво твоё тело, разбит Зунг.

Марек замолк, но Лайка не подогнала его. Смотрела пустыми глазами, как при первой встрече.

– Думаю, ты что-то вроде духа предмета. Как домовой, только… Вещевой.

Она улыбнулась.

– Неплохо, ведьмин. Близко, наверное. Тело моё и правда мертво. Только сгнило давно. Хотя, зная ведьминов, наверное, меня сожгли.

– Ты всё-таки была человеком? В смысле, эльфом.

– Конечно. Ты же видел моё имя в документах на Йеммельзунг Эльста. Слышал.

– Я решил, что ты врёшь. Что ты украла имя у прошлой хозяйки.

– Я старалась тебе не врать, ведьмин. Лайкафильнир моё имя. Я умерла двести шесть лет назад под Шаэрраведдом. Под флагами с угольным кругом. За Аэлирэнн.

…Эльфийка пропускает удар. Талию разрывает вязкая боль, впивается в бок, сводит тело до хруста в мышцах. Она успевает заслонить мечом шею. Волны Зунг хватают железо врага – изгибы не дают острию съехать вниз. Эльфийка теряет силы. Валится, ударяясь спиной о труп. Вся земля в трупах. Перекат от нового удара, стон боли. Эльфийка лягает врага, попадает по пальцам. Грязь забивается в горящую рану. Больно. Но нельзя проиграть, иначе проиграют Аен Сейдхе. Человек должен умереть. Холодные карие глаза наливаются злобой, застилаются чернотой. Это капиляры полопались, это со лба льётся кровь своя и чужая. Эльфийка ставит в грязь руки, готовится оттолкнуться. Латный сапог ломает пальцы. Стон. Человек поднимает Зунг, заносит над эльфом…

Кап. Кровь упала на снег. Кап-кап-кап. Полилась бордовым ручейком. Снегу бы плавиться и шипеть, но он кровь не чувствует. Этой крови давно не существует. Голова ведьмака тяжелеет – его сносит запахом, которого давно не существует. Запахом поля боя. Легкий ветерок уносит его прочь из головы, из Махакама, в прошлое.

Лайка сидит в крови. На руках, на одежде. Её бок чёрный, черно лицо. Чернеет пламенеющий меч под бледной рукой, что не проваливается в нежный снег. Этот меч привиделся ведьмаку в блеске снега и крови, которую не впитывал плащ.

– Такой я умерла, – шепчет Лайка, и лицо её рассекает гладкая трещина, кровоточит. – Умерла бы.

…Витиеватое лезвие вспарывает человека. Новая волна крови накрывает эльфийку.

– Лайка! Вставай, где твой меч?

Ведьмак приседает, почти падает. Кто-то заносит над ним топор – получает в пах сталью, ровно в артерию.

– Лайка!

Эльфийка – тряпичная кукла. Ведьмак зажимает рану на талии. Кладёт знак. Оглядывается. В суматохе, в пыли и дыму, где-то там, он не видит, но чувствует магию. Туда дрожит медальон. Новый дхойне получает по ногам.

– Терпи, Лайка. Не засыпай.

Эльфийка тонет в стонах. Они говорят ведьмаку, что она жива. Но они слабеют. Очередной дхойне замахивается мечом. Стрела вырастает из его глазницы.

– Лекарь!

Лекарь занят. Он держит руки, держит свет над порезанной шеей. Ведьмак пинает его в спину. Свет гаснет, эльф захлёбывается в крови, лекарь в отчаянии.

Он не в силах сопротивляться. Он готов к смерти, но смерти не до него. Над лекарем нависает ведьмак. Их ведьмак.

– Ва… Варьян…

– Срочно, держи её жизнь.

– Варьян, ты только что…

– Не до этого, – ведьмак кладёт знак. – Аэлирэнн не должна умереть. Держи её жизнь. Быстро.

– Лайка? Тебе не больно?

Лайка истекает кровью.

– Нет, милый ведьмин. Моя боль осталась там.

…Они продираются через битву. Через убой. Лекарь снимает ведьмачий знак, кладёт магию. Её не хватает – раны слишком глубокие, Аэлирэнн потеряла слишком много крови. Не важно. Она не должна умереть. За её жизнь борется чародей, за её жизнь борется ведьмак. Два эльфа находятся в конвой. Знак. Они тоже знают: Аэлирэнн не должна умереть, они тоже борются за её жизнь. Один из них умирает за Аэлирэнн. Чародей падает, но его поднимают за шкирку. Он должен лечить ценой своей жизни. Он лечит, он умирает за Аэлирэнн.

– Куда мы, Варьян? – кричит эльф, что готов умереть за Аэлирэнн. – Поддержка не в той стороне! Её нужно…

Варьян контужен собственными знаками. Он не слышит, но читает по губам, по бровям, по развороту плеч тень сомнения. Эльф получает кинжалом по горлу. Он умирает ни за что.

Лайка больше не стонет, но Варьян слышит её сердце. Медленный тихий бой…

Марек его не слышит.

– Я не знаю, что было дальше, ведьмин. Не знаю, как он нашёл того эльфа, как не дал умереть мне, пока искал. Но Варьян много рассказывал мне потом.

– …Помнишь нашего друга, Лайка? Магика с Синих Гор? У него получилось.

Ведьмак протирает пламенеющую Джеммельзунг Люхса, стирает кровь. Руны вдоль изгибов гаснут.

– Теперь мы всегда будем вместе, Лайка, как и мечтали.

Ведьмак трёт клинок маслом. Письмена вспыхивают вновь. Тут же затихают.

– Теперь ты убъёшь столько дхойне, сколько на небе звёзд. Сколько ты не успела, весь твой народ не успел. Их кровь будет вечно лечить тебя, Лайка. Пей её, не бойся смерти, наслаждайся вечной жизнью со мной, Лайка…

– Двести лет – вот сколько длилась вечная жизнь. А совместная… лет семьдесят?

– Много для ведьмака.

– Немного для ведьмака, который охотился только на людей.

– Нет, я конечно слышал, что Рысь был с приветом… Но чтобы души и в меч…

Лайка тихонечко засмеялась.

– Не знаю, души ли. Не чувствую себя душой. Скорее… Размытым воспоминанием. И даже не своим. В конце концов, я не помню ничего плохого о себе. Думаю, я воспоминание о той, настоящей мне, которая умерла. С щепоткой магии и украденных у тела жизненных сил. Не знаю.

– Кажется, нужно присмотреться ко всему хламу, что Варьян растащил по тайникам.

– Точно. Прислушайся, не бьется ли у хлама сердце.

– Серьёзно?

– Нет, ведьмин. Он говорил, что мы были единственным успехом того чародея. Возможно потому, что в спину ему тогда смотрел меч. Надеюсь, не ударил.

– «Мы».

Лайка опустила голову.

– Когда-то Варьян любил меня как друга, может, как женщину. Потом как вещь. Мы и вправду всегда были вместе. Даже когда один из нас умер.

– Каково это, быть вещью?

– Наверное, неплохо, когда вещь не меч. Хотя на что мне жаловаться. Знаешь, я почти не помню, какого это – быть эльфом. В смысле… Я так и не вспомнила, какой была. Кажется, я и правда ненавидела людей, но не знаю. Так говорил Варьян. Было здорово пить их кровь. Я чувствовала себя правильно, как будто делаю своё дело. И Варьян так любил меня. Кажется, только сильнее после смерти. Он рассказывал мне столько всего… Но он умер однажды. Не сдержал обещания быть со мной вечно. Долго я тогда не касалась крови, ничего не касалась. Хотя, может и не долго. Это было похоже на сон. Мгновение небытия. А потом снова пальцы на рукояти, снова я убиваю людей. Здорово. Это Ыйангыр взял в руки меч. Он не говорил со мной, не знал, что я, что Зунг живая.

– Что ты Зунглайка.

– Красиво… Да, вот, кто я. Зунглайка. Думаю, никто этого не знал, кроме Варьяна, того чародея и меня. Хотя… я тоже не знала, пока не разбилась. В любом случае, истории не закончились. Новый ведьмак чаще использовал Зунг. Уже не только на людях. Жаль, говорил мало. Знаешь, кажется, я помню тебя. Вот таким, – Лайка вытянула ладонь, – маленьким и с лицом.

– Ты слышала и видела всё это время?

– Нет. Скорее чувствовала? Колебания воздуха в пустоте. Одни были похожи на слова, другие на лица, но всё это были вибрации. Только смерть я видела ярко. Упивалась ей. А потом всё стало мутно, невнятно. Как через барьер. Стало сложно пить и ощущать. Лечить раны.

– Ыйангыр покрыл тебя серебром.

– Точно. Наверное. А потом однажды… Звеньк! И я увидела. И я услышала. По-настоящему, как когда-то умела. И я поняла, что есть. И был ты. И ты так смешно скакал среди накеров…

Марек прикрыл ладонью лицо.

– …Тыкал в них осколком меча. Больше не моим осколком.

– Чёрт. Я ударил им чуть не плашмя, когда он разбился. Я убил тебя, Лайка.

– Ха-ха, разве? По-моему, ты дал мне пожить. Я будто впервые ощутила воздух и свет. Впервые научилась дышать, ходить, говорить. Быть! И я пошла за тобой по какой-то старой привычке. На тепло рук, на вибрацию голоса. И я увидела женщину и вспомнила, что была женщиной, увидела эльфа и вспомнила, что была эльфом. Птицу – и вспомнила, что могла летать. Что носила перья в волосах. Я услышала музыку и запела песни, как когда-то умела. И я была голодна не по крови, а по музыке, по смеху и танцам…

– Ты целовала меня?

– Что? Уже забыл, дырявая голова?

– Нет, в руку. В рану. Там, когда ярчук её надкусил.

– А-а. Я просто… Не знаю. Ну, то есть да. Я на секунду подумала, может, я не умру всё-таки. Может, я смогу, как тогда, как двести последних лет лизнуть крови и…

– Ничего?

– Ничего. Даже вкуса не было. А когда-то он не просто был – был всем.

– Стань ты каким-то подобием вампира, возникла бы между нами проблемка.

– Отчего же?

– Ну, знаешь, вампир, ведьмак, всё-такое. Окончание дружбы. Вероятно, чья-то смерть. Вряд ли моя…

– Во-первых, ты же не убиваешь вампиров. А во вторых…

– Да. Понял. Аналогия неудачная. Давай о тебе.

– Извини. Когда я проснулась, не сразу поняла, что прошло двести лет. Что я помню эти двести лет странной памятью, будто кожей. Что я была с вами на каждом заказе… Исключая те пару дней, когда меня у Ыйангыра утащили тролли. И когда ты уронил меня в пропасть. И ту неделю, что я провела в спине барбегаза. И ещё тот день, когда ты продал меня, а потом выкрал обратно.

Марек закряхтел – это был смех.

– Может, не поздно выкрасть тебя ещё раз? В этот раз из Банульфрика.

Лайка захихикала беззвучно.

– Думаю, поэтому смерть моя и ускорилась. Думаю, они переплавили последние руны. Да и… укус ярчука, если честно, я как-то… почувствовала.

– А я мог не отдавать Ульфрикам меч.

– Всё в порядке. По ощущениям, мне оставалась пара недель. Двести лет на рационе из жизней не смогли удержать мою собственную даже на месяц. Ну, я тратила много сил, доставая… Да. Доставая из памяти гусли и перья, длинные волосы… Знаешь, я уверена, что они были длинными, – Лайка провела пальцами по небрежно, полосами стриженным волосам. – Может, это тот чародей с Варьяном обрезали их, пока возились… Не важно! Было приятно вспоминать волосы, смех, песни мятежников. Наверное, это были песни моих друзей, которых я давно не помню, потому что не они таскали меня за собой после смерти, не о них я слушала сказки вечерами у костра.

– Могла бы не сокращать свои дни, раз так. Хотя, соглашусь, без косметики даже я бы тебя испугался.

Из порезанных губ снова вырвались мотыльки смеха. Эльфийка сжала кулачок. Воздух им не расчертила, провалилась в ведьмачью грудь.

– Я рада, что… Что рискнула. Что тратила силы на жизнь. Что играла на гуслях и пела, что каталась на лошади и в телеге. А потом на снегоступах и лыжах! Да я за жизнь… За прошлую, до смерти жизнь, наверное, столько всего не пробовала!

– В следующий раз советую попробовать бочку. Увлекательный транспорт.

– Обязательно! – смех Лайки почти исчез. Теперь он похож был на дрожь свечи. – Жаль, мы не покатались на ярчуке.

– Кажется, ты совсем ему не понравилась.

– Точно. И всё же так здорово: я увидела настоящего ярчука. И Махакам! И даже изнутри, и даже познакомилась с кучей чудесных нелюдей. А ещё, кто может похвастаться сексом после смерти, а?

– Не, ну я парочку с ходу могу назвать.

– Сделаю вид, что не помню, о чём ты, ха-ха! Я рада, что у меня были лишние дни пожить. Не думаю, что хотела умереть там, под кругом Аэлирэнн. То есть… Наверняка та Лайка хотела, иначе бы не пошла умирать. Но мне, её осколочку, жить нравится больше.

– Понимаю.

– Знаешь, мне даже не жаль, что я мало чего помню о той Лайке.

– Она явно была чародейкой, раз обладала полиморфией. Может, встреться нам по дороге какой-нибудь маг, ты бы поняла больше.

– Скорее всего. Я ведь и про мятеж вспомнила только после рассказа Торби о Белках, и о том, что Йеммельзунг Эльста была моей, только взяв её сестру в руки. Но знаешь что, мне плевать. Мне понравилось быть пустым бардом без взгляда и цели. Ты, Марек ведьмин, подарил мне славные дни. Думаю, я тебя люблю.

– Думаю, ты ничего.

– Надеюсь, когда ты будешь умирать, рядом тоже будет кто-то, кто будет тебя любить.

– Я другое сказал… А, хрен с тобой. Было бы неплохо.

– Куда пойдёшь без меня, Марек ведьмин?

Лайка звучала как отдалённый огонёк. Яр слышал её, только будучи ведьмаком.

– Туда же, куда и с тобой – куда-то. Хотя нет, есть у меня один план. Загляну в Юхерн Бан. А то что-то думаю много о нём последнее время.

– Здорово. Хотя не знаю, не помню, какого́ там. Там я мало проливала крови, наверное. Но ты это славно придумал, навестить Школу. Думаю, там хорошо.

– Надеюсь, там, куда ты идешь, тоже неплохо.

– Сложно будет тому месту обойти это, – Эльфийка подняла руки к небу. К чистому небу с щедрой россыпью звёздной пыли. – Какие же красивые в Махакаме звёзды.

– Совсем не такие, как под горой.

– То-очно… Марек ведьмин?

– А?

– Ты забыл про второй вопрос.

– Не забыл.

– Тогда задавай, а то счёт мой пошёл на секунды. А мне ведь наверняка есть, что тебе сказать. О тех же твоих…

Лайка не затихла. Она всё говорила, только звук её исчез. Марек уставился на губы.

– Тихо, – сказал он, но она, кажется, тоже его больше не слышала.

Повернулась, только закончив мысль.

– Пускай прошлое остаётся в прошлом. Забирай их секреты в могилу.

Она что-то сказала и засмеялась, но ведьмак больше не мог читать по лицу. Он улыбнулся в ответ.

– Пока, Лайка, – пробормотал, когда на месте красных угольков вспыхнули на мгновение карие, когда эльфийка обернулась к нему, поймав осознание последней секунды. – Попутного тебе ветра.

И искры потухли. Исчезли безо всякого всплеска магии или растворения в воздухе. Ушли к остальным, на махакамское небо. Ведьмак моргнул и остался один.

Звёзды в Махакаме были хороши. И всё-таки они были те же. Только купол немного мешал читать созвездия.

Марек опустил в его сторону голову и уткнулся взглядом в глаза. Совсем крошечные чёрные пуговки где-то внизу. Это серо-бурый крольчонок сидел под мягким светом, отвлёкся на движение ведьмака от лакомства молодыми побегами. Изо лба его торчали два рожка-вилочки.

Кролень хлопнул на незнакомца глазами и ускакал в темноту.

========== Глава 16 – Новое утро, если это утро ==========

Гоза прокрался в Сад, полагая, что действует бесшумно. Замер за полосатым фиалковым силуэтом, который шуршал по холсту кистью. Перед художником стоял, замахнувшись веником, ведьмак. Ему-то Гоза и начал сигнализировать.

– Ху-ху! – громко поздоровался Марек.

Художник обернулся на замершего в странной позе низушка.

– Х-ху-ха, Чезаре. Привет, Марек. Э… Пора, ведьмак, – Гоза на всякий случай попятился. – Прямо пора-пора.

Чезаре выдержал паузу – и махнул рукой. Марек с Гозой расслабились. Перед уходом Яр заглянул на холст. Сразу видно: ведьмак. Без веника и гипса, зато с мечом и знаком. Даже силуэт инсектоида обозначен, но ещё не прорисован. Натурщик с художником пожали руки точно также, как провели последний час – молча. Утро, если это было оно, всё было тихим.

Низушек вёл ведьмака по коридорам, а из-за углов то и дело к ним выглядывали нелюди, прощались. Почти все хотели Мареку что-то вручить, чаще с просьбой передать сейдхе, но Гоза всеми силами отбивался.

– Нельзя выносить ничего из Махакама! – ругался он, выхватывая очередное барахло из рук Яра.

– Я уже выношу из Махакама плащ, пальцы и меч. Кстати, где мой меч?

– Не бойся, отдадим. И это другое! Это ты купил. Надеюсь. А мечи Махакам вообще экспортирует, так что всё нормально.

Только одной низушке Гоза, тяжело вздохнув, позволил сделать ведьмаку подарок – маленький тубус. Возможно потому, что это была та самая низушка, что призналась в рисовании злополучной карточки.

– Потом откроешь. Давай, давай, Уго ждёт.

Они подошли к резной композиции, ко входу в отдел Легенд. Под ней стоял, задрав голову, Коген.

– Привет, Ког.

– О, Марёк! Я хотел попрощаться. Вот это мы учудили, конечно.

– Мне понравилось.

– Мне тоже! Кроме… вранья. Ты это, приходи ещё в Махакам.

– В Махакам можно прийти только раз в жизни, – отрезал Гоза. – И обычно не выйти.

– Ну, я ещё не вышел.

– Передавай привет Лаечке.

Ведьмак кивнул. С Когеном они обнялись, а с Гозой пожали руки. Вместо того, чтобы продолжить путь до выхода, низушек положил ладонь на деревянного нелюдя.

– Стой, – хрипнул Яр. – Хочу я.

Гоза позволил ему дёрнуть краснолюда за нос. Отворилась дверь.

– Ху-ха, ведьмак.

– Пока!

Марек махнул нелюдям на прощание и вошёл в отдел Легенд один.

Но отдел уже не был пустым, как вчера, если это было вчера. В каждом углублении, за каждым столом, обложившись пергаментом, сидели нелюди. Каждый беззвучно прощался с ведьмаком, а он шёл вперед – к Уго. Тот стоял в конце комнаты, изучал причудливый челюстной протез среди врановьей экспозиции.

– Ху, ведьмак, – шёпотом поздоровался он. – Закончил дела?

– Закончил.

Уго поманил за собой. Они углубились в отдел, запетляли между книжных полок, экспонатов древности и занятых нелюдей. Остановились у неприметных стеллажей. К ним приставлены были ножны.

– Вот они мои хорошие…

– Тс-с.

– Я схущал, – сошёл на шёпот Марек.

Пока он надевал (почищенное) оружие, Уго достал с полок свёрток бумаги.

– Карта туннелей, ведьмак.

Яр нервно выдохнул, развернув: схема крошечного масштаба в раскрытом виде была больше краснолюда. На ней сотни, тысячи поворотов, и ни одной надписи, даже буквы, зато извивается толстая жёлтая полоса с самого низа до уголка наверху. Виляет странно, заворачивая через всю карту, то находя сама на себя, то делая круги.

– Срез пары уровней специально для тебя. Чтобы не встречать механизмы. Думаю, разберёшься.

– А свет?

– Игни?

– Моя Игни-рука немного не в форме.

– С железными фалангами знаки класть нельзя?

Марек покачал головой.

– Надо не забыть записать. Вот и твой первый вклад.

Уго проверил жидкость в своём фонаре и протянул его Яру.

– Карту и лампу оставишь в Хате. Считай это первым распоряжением Галереи.

– А следующие?

– Найдут тебя, когда придёт время.

Уго потянул несколько корешков тут, прожал пару там. Изнутри шкафа зашуршало, а краснолюд всё продолжал дёргать книги, будто органист клавиши. Последний фолиант вытянул полностью, и шкаф отполз почти бесшумно назад, открыв маленькую дверь в стене.

Староста достал из-под кафтана ключ о двух концах и вставил в скважину. Закрутил то влево, то вправо, вытащил и вставил другой стороной, снова закрутил. Поддалась и дверь, открывая тесный туннель.

– Ведь просто отодвинуть шкаф и просто открыть дверь не достаточно.

– Дай старому краснолюду поиграть в его игрушки. Кстати об игрушках. Будь добр, выверни карманы.

– Что? – захлопал невинно глазом Марек.

– Не жеманься, у нас мало что в Галерее прикручено.

Яр ощерился будто бы неловко, будто бы извиняясь, и присел на корточки. Карманы не вывернул, но неспешно, как фокусник, начал выуживать из сумки сокровища: внушительного размера цитрин, друза кварца, жиод, тут же начавший разгораться, пара кисточек, железное перо, вялый пучок трав и – самое главное – механический венчик. На перо ведьмак поглядел задумчиво и вернул в сумку.

– Кхм.

– А это не ваше, это из Банульфрика.

– Допустим. Но я не поверю, что тебе не приглянулось ничего из инструментов Кукуй.

Ведьмак уставился на краснолюда, продержался секунд десять, но всё-таки сдал позицию – улыбнулся. Под трагичный скрип горла вынул из внутреннего кармана сумки моток ниток с парой воткнутых в него гнутых иголок.

Уго не то хмыкнул, не то вздохнул. Достал из кармана платочек и завернул в него горящий камень.

– На будущее, не советую жиоды голыми руками трогать.

– Ты лишил меня совместного с ними будущего. Вряд ли я ещё их увижу.

– Кто знает, ведьмак. Траву забирай, раз нарвал. Повезло тебе – не тебя пришебёт за неё Чезаре.

– Много мне везёт последнее время.

– Думаю, мы оба это понимаем, но озвучить стоит. Никаких ведьмаков в Махакаме не было, никаких лазеек из Махакама нет, никаких Глаз не существует.

– Не знаю, о чём ты.

Марек выпрямился и протянул руку, но Уго заслонился ладонью.

– Вербально.

– Ах да. Пока, несуществующий Гвинтус. Ху-ха, староста Уго.

– Ху-ха, Йольт из Ярсбора, пока, Марек Яр.

Дверка закрылась за ведьмаком, как только он сделал шаг в темноту.

***

Карта удобно легла на загипсованную руку, и на этом удобства заканчивались. Марек шёл по бесконечным туннелям скрючившись, иногда вставал на инвалидные четвереньки и протискивался в щели, узкие даже для низких рас. На схеме шахты казались короткими, но на деле ведьмак мог минут двадцать идти по прямой, прежде чем встретится ему развилка или одинокий поворот. Наклон пола постоянно менялся – иногда приходилось держаться за стены, за подвешенные специально верёвки, а порой соскальзывать вниз с тропинок под внушительными углами.

Никак, кроме как норами, назвать туннели было нельзя. Норы в камне. Без единой отметки на стенах. Ведьмак чувствовал себя скальным червём. Ленивым шарлеем, который не рыл новых пещер, а следовал по чужим.

Марек всё шёл и полз, и последнее, хоть какое-то жалкое чувство времени оставил далеко позади. Затхлые запахи и свежий воздух иногда касались его, выглядывали из чернеющих коридоров, но ему всегда нужно было идти против них. Идти по жёлтой линии.

И он дошёл до конца. До тупика, уходящего прямым углом вверх. Марек осмотрел своё последнее препятствие: стены трубы плотно увешаны сетью канатов, а свет лампы не дотягивается до потолка.

– Давно, – кхк, – кот не лазал по деревьям, – прохрипел Марек, смутив многочасовую тишину.

Поставил лампу на камень, размялся. И полез, орудуя одной рукой, упираясь спиной и ногами в стенки и узлы. В кои-то веки теснота помогала. И хотя труба была не такой длинной, как любая пройденная за день шахта, лез ведьмак долго и сложно, делая перерывы.

Он уже слышал воздух сверху, но давно ничего не видел – огонёк, оставшийся далеко внизу, не касался ни стен, ни ведьмачьей спины. В какой-то момент исчез вовсе.

Вдруг Марек упёрся в потолок. Тяжелый люк не поднимался, но двигался вбок, в ложбинку. Следующий открывался.

Ведьмак выполз из дыры и шумно завалился на деревянный пол. Конечности его, включая руку, которая всю дорогу ничего не делала, дрожали и наполнялись болью. Яр ощутил каждый шов нитки в предплечье.

Марек лежал и дышал, пока не решил, что готов. Ноги с ним не согласились и предательски подогнулись. Пришлось, хотя он против и не был, поваляться ещё немного.

Яр лежал в тёмном, но далеко не кромешном, как недра Горы, погребе. Он видел пыль, поднятую кряхтениями – она кружила в еле видимых лучиках света из щелей в потолке. И воздух пах совсем по-другому. Не так, как Марек привык за последние дни.

Силы встать и вылезти из погреба нашлись. Ненадолго – как только он вышел из хатки, тут же сполз на завалинку. Жаркое солнце вцепилось в лицо, насекомые закричали в уши, а ведьмак был не против ослепнуть, оглохнуть, подавиться яркими запахами. Он и забыл, что на дворе лето.