Текст книги "Карты и лезвия (СИ)"

Автор книги: храм из дров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

========== Глава 1 – Два повода нажраться ==========

Путник вёл лошадь на ритмичные удары металла о металл. Привязал вороного в тени дуба, к забору, явно возведённому недавно: от него ещё пахло смолой, а у основания была перекопана земля. Пара сорок вспорхнула с ограды, будто в ритм забила крыльями звону из крытой террасы, жмущейся к большому бревенчатому дому.

Гость направился по каменной дорожке к хате, когда заметил глядящего на него краснолюда в тени крыльца. Путник помахал ему, прочищая горло. Краснолюд сощурится: на груди человека ярко блестел в лучах вечернего солнца медальон. Нелюдь махнул в ответ варежками бинтов и встал, пошёл навстречу. Он упустил момент, когда люди и нелюди обычно морщились, глядя на этого ведьмака, даже наоборот, несказанно чему-то обрадовался.

– Добрый денёк, – неразборчиво поздоровался гость. Слова его зажёвывались в кашу – не удивительно с таким-то лицом. – Марек Яр, к кузнецу.

– Добрый, добрый, – пробасил краснолюд. – Я Коржик, сын его. Батька вон, слышь, в кузне.

Коржик, молодой нелюдь ещё с пухом вместо бороды, проводил Марека до пристройки. Весь недолгий путь рассматривал посетителя с интересом. Ведьмаку это было не в новинку, хотя от краснолюдов он такое внимание получал редко – они к шрамам, тем более ожогам, нелюди привыкшие. Впрочем, Коржик выглядел лет на двадцать, а значит, ему могло быть годочков эдак десять. Он начал вздыхать от напряжения. Довёл гостя чуть ли не под руку до ворот террасы, больше напоминавшей амбар, и вдруг выпалил:

– Дальше разберёшься!

И убежал в сторону крыльца.

Не разобраться было сложно: из-за настежь открытых дверей на ведьмака несло жар печи, обдавало неприятным в душном дне теплом. За стенами дышала кузня, и в ней, наплевав на зной, трудился перед наковальней краснолюд. Он ударил несколько раз по раскалённой заготовке и осмотрел ее. Окунул в бочонок.

– Э, хозяин? – подал голос Марек, дождавшись тишины.

Краснолюд обернулся. Его борода убрана была на плечи, стянута за спиной с патлами, чтобы не мешали. Весь он стоял мокрый, и разило от него краснолюдским тяжёлым потом.

– Здарова. Никак ведьмака черти принесли!

– Принесли. А ещё наболтали, что ты лучший в Бругге кузнец.

Краснолюд заулыбался, вытащил из масла заготовку и отложил на железную сетку. Стянул перчатки и потер руки об замызганный передник, размазал по лицу копоть, сметая пот.

Марек протянул кузнецу ладонь. Он знал: краснолюды любят этот жест. По его наблюдениям, краснолюды вообще любят все тактильные жесты.

Они крепко пожали руки.

– Тебе не наврали. Я Дунн Новрог, лучший мастер не то, что в Бругге – вдоль всей Яруги.

– Эба как. Ну, ты-то мне тогда и подсобишь.

Ведьмак достал из набедренных ножен клинок. Вернее, только его половину. Пламенеющее лезвие оканчивалось сколом. Марек перевернул ножны и с усилием вытряхнул три крупных осколка.

– Ох!..

– Чем богаты.

Дунн принял от Марека куски меча с обеспокоенным видом. В мастерскую влетел Коржик, пряча что-то в больших ладонях. Ойкнул, чуть не врезавшись в ведьмака, и отошёл за спину отца.

– Сломал, вот, пару дней назад. Навещал кузнеца под Армерией, сказал: не починит.

– Людь небось был.

– Людь, – бормотнул ведьмак, тщетно пытаясь задавить Коржика в гляделки.

Кузнец кисло сжал губы да свёл косматые брови. Изучил сначала осколки, затем принялся за меч. Глядел он больше на гарду, чем на место разлома.

– Что скажешь?

– Ну, ведьмак. Я пиздеть не стану. Тоже не возьмусь.

– Отчего же?

– А оттого, что похерю всё, что тут наворочено. Ты смотри: сталь махакамская, да походу, – Дунн поковырял ногтем металл на сколе, – разных составов. Работа со станка, каких в Северных Королевствах нет и не будет никогда. Про писюльки руньи даже не бубню, вон, гляди, у тебя прям по каракуле слом, а вон ещё, – Дунн указал на разорванную руническую вязь вдоль желоба. – А самое-то главное: клеймо.

– А что клеймо?

Марек с Дунном и Коржиком втроём нависли над гардой: на её поверхности, на плоскости со стороны черенка, вытравлен был ряд непонятных ведьмаку иероглифов. Однажды обратив на них внимание, он решил, что понятия не имеет, что это – так и забыл. А теперь вот, оказывается, клеймо…

– Клеймо клана Ульфриков, подпись мастера Дброга.

– И чем эта подпись мешает?

– А тем, что ни один уважающий себя краснолюд или эльф руку на чужую работу-то не поднимет. Ладно ещё безымянный шлак на потоке, которым человеки обычно машут, но это… Это Ульфрик Дброг! Спирт среди алкоголя, ведьмак. Хлеб среди харчей!

– Ё-моё, – Марек вытер пот со лба. – Слушай, пошли на воздух, я сейчас сварюсь.

Дунн кивнул. Взял с собой основной фрагмент клинка, и проводил ведьмака до веранды дома – самой ближайшей тени вдали от печи. Коржик следовал: постоянно шёл и вставал так, чтобы удобно было пялиться на Марека.

Это начинало раздражать.

– Так что, на мече ставить крест?

– Ни в коем случае, ведьмак! Такая работа схлопнуться не должна. Иди в земли Ульфриков – там это добро вернут к жизни.

– А земли Ульфриков?..

– В Махакаме!

– Да ё-моё.

Марек не попёрся бы в Махакам даже чинить пальцы, не говоря уже об оружии, пускай и памятном. Кажется, время пришло клинку отойти на покой.

– Как её, кстати, зовут?

– Кого?

– Меч.

– А, ну. Зунг зовут. Правда, я думал, что это он… Меч.

– Что ты ведьмак понимаешь! – отмахнулся добродушно Дунн.

Он не выпускал из рук Зунг, продолжая вертеть и изучать. Коржик, уже протёрший в ведьмаке дыру, периодически отлипал от Яра и глядел себе в ладони, прятал там какую-то бумажку.

– Ладно, чёрт с Зунгом. Зунгой… Посеребришь новый?

– Серебра принесёшь пару унций – посеребрю… Да вот ты только всё равно отправляйся в Махакам. Нельзя пропадать работе мастера, это я тебе как художник говорю. Да хоть сейчас отправляйся, мужик! Через Бругге меньше часа назад молодняк на Гору пошёл – догонишь.

– Ну догоню, и чего? Я ж не местный, даже не старший – на гору не пустят.

Дунн всплестнул руками.

– Точно, ведьмак, тут ты прав. Ну ничего, тогда… – краснолюд задумался, задвигал губами – что-то подсчитывал, – Тогда через семь лет отправляйся. Как раз будет Фестиваль Эля, тогда кого хошь пустят!

Яр вздохнул. До Фестиваля Эля ещё надо было дожить. Да и ну его, Махакам этот.

– Ладно, может и съезжу. Через семь лет.

– Без может мне тут! Я с тебя, ведьмак Марек, ща расписку возьму, понял!

Яр скрипнул зубами. То, как незнакомый кузнец переживает за Зунг, начинало сердить. По большей части потому, что сам Марек за него так не переживал. Хотя это Марек ходил с ним лет десять, Марек снимал его с мёртвого от… бра… ведьмака. Марек ставил на этом клинке эксперименты в попытках выяснить, как разбудить руны вдоль желоба, так ни к чему и не придя.

Яр встретился с возбуждённым взглядом младшего краснолюда.

– Слышь, Плюшка? Я конечно всё понимаю, но вот что ты пялишься? Подзаебал ты меня.

Коржик побледнел, но глаз не отвёл. Начал краснеть.

– Ай, ведьмак, не драконься на мелкого! А ты хорош буравить гостя, балда, – Дунн повернулся к сыну и отвесил подзатыльник, – приличный же краснолюд.

Коржик виновато уткнулся носом в пол.

– Не серчай, Яр, не каждый день любимый отряд в дом наведывается.

– Чего?

– Да этот засранец в каждой партии тебя играет и не давится.

– А… э?

– Да карта твоя, карточка золотая. В гвинте!

Марек напрягся. В гвинте всё-таки есть… Его именная карта?.. Неприятный холодок щекотнул кончики культей.

– Как там она называется, Корж?

Коржик оживился и протянул отцу руки: всё это время он сжимал в бинтах карточку. Пробормотал смущённо:

– Йольт из Ярсбора.

Марек выругался себе под нос. Вскочил с плетёного кресла, замер, упал обратно. Рваными движениями усадился удобней и протянул руку краснолюдам.

– Гляну?

Ох, какая плохая идея, Марек понимал. Но он спать не сможет, если не глянет…

Перед лицом его выросла картинка – Яр несчастно скульнул.

На рисунке блестит яростно ведьмачий глаз. Второй не блестит – зияет дырой, потому что половина головы героя изуродована ожогом. Ведьмак держит за волосы бледную девочку лет восьми: глаза её широко распахнуты, грудь и шея… вспороты. Из них хлещет кровь. Кровь на руках, на кинжале ведьмака. Сходство портретное.

Марек устало протёр глаз, возвращая карту.

– Да, жёстко, – соглашается Дунн, оглянув хорошо знакомый рисунок на вытянутой руке. – Легенду я, правда, эту не знаю, впрочем, знать и не хочу, хы-хы…

– Я хочу… – промямлил щенячьим басом Коржик. – Йо… В смысле Марек, расскажешь?

Ведьмак издал какой-то нечленораздельный стон, он всё ещё мял лицо.

– Щас, расскажет, ты его уже успел заебать! Не лезь в душу!

Дунн занёс ладонь, но Коржик успел уклониться. Поспешно ускакал, чтобы справедливость не восторжествовала.

– Вот засрань, покажу!..

– Так, – прохрипел ведьмак очень тихо. – Я пойду.

– А меч?

Ведьмак отнял руки от растёртой докрасна морды. Достал из ножен на спине стальной бастард.

– Сколько будет посеребрить?

Дунн осмотрел клинок в плачевном состоянии.

– Оренов двести, включая ремонт. И серебро.

Ведьмак заунывно вздохнул. По взгляду его, по протянутой руке, краснолюд понял: денег таких у клиента не водится.

– Могу покрыть один из своих стареньких. Честно говоря, даже они получше будут, чем твой огрызок. Выйдет около девяноста.

– Идёт. Только давай я завтра зайду их подержать. Мне нужно… срочно нажраться.

– Дело святое.

Ведьмак убрал стальной меч, принял разбитый серебряный.

– Корж! Тащи кусманы! – крикнул куда-то в дом Дунн.

Коржик догнал ведьмака, когда тот уже отвязывал лошадь.

– Йольт, ты расскажешь мне эту историю? – всё-таки решился спросить он, протягивая ведьмаку останки меча.

Яр вставил Зунг в ножны, смерил мальчишку пустым взглядом. Тот поспешно добавил:

– Ты и правда моя любимая карта…

– Значит так. Зовут меня Марек Яр. А истории никакой нет. Всё пиздёж и провокация. Грязные инсинуации. Пропаганда Нильфгаарда.

Ведьмак взмахнул поводьями, и конь сорвался. Подальше от нарисованной гадости, в сторону ближайшей корчмы.

***

Марек лежал лицом на столе. Он был ещё не достаточно пьян и не достаточно отравлен, хотя морда его уже давно чернела от выпитых предварительно обиды и тоски, тьфу, Грома и Пурги. Просто шея держать голову не хотела. Перед Яром стояла пинта перчёной медовухи, но в горло она не лезла, хотя надо было.

Люди потихоньку наполняли корчму, кто-то бренчал тихо лютней, кто-то обсуждал свои и чужие жизни, гоготали, ругались… Марек старался никого не слушать, не слышать – и так день ни к чёрту.

– Ведьмин…

Яр тоскливо вздохнул. Раз в пару лет можно позволить себе полежать вот так лицом на грубых досках. Пожалеть, пообижаться на себя.

– Ведьмин!..

Нахрена было вообще придумывать новое имя, когда старое всё равно впереди… А он так старался.

– Марек.

Кто-то толкнул Яра в плечо, вздрогнул медальон на груди, вытягивая из не очень глубокой рефлексии. Ведьмак недовольно поднял тяжёлую голову и, скрипя горлом, обернулся.

Рядом с ним сидела девушка с повязкой на лбу. Из-под ткани торчали острые ушки, а волосы падали водопадом чуть не до пола. Эльфийка хлопала на ведьмака большими красными глазами. Тихо переливались под её пальцами струны вытянутых гуслей.

Девичье личико не исказилось при виде ведьмачьей рожи, изрисованной тёмными венами, вспаханной шрамом, – осталось пустым.

Марек сощурился, но ничего в этой эльфке память не потревожило. Хрипнул вопросительно.

– Привет, ведьмин, – проурчала она бархатным голосом. – Ты такой грустный, вот я подсела.

Пальцы перебежали по инструменту. Поправили пёрышко в волосах.

Марек закряхтел, но горло его не было готово говорить – пришлось прокашляться.

– Бард?

– Да, пожалуй, бард. Лайка.

– Марек Яр, пожалуй, ведьмак. Впрочем, – кх-кхм, – ты откуда-то знаешь.

Марек протянул эльфке руку, будто сидел перед ним краснолюд. Лайка глядела на открытую ладонь несколько секунд – пожала. Второй рукой наиграла мелодию под каждое движение. Кожа у неё оказалась грубой. Кошачья морда на груди ведьмака снова дрогнула. Не дрогнуло ведьмачье чутьё.

– Мы встречались?

– Нет. Но я давно за тобой иду.

– Ага, как же. Я бы заметил.

Лайка пожала плечами.

– Хочу с тобой выпить.

– За что мне такая честь?

– За грусть.

– Споешь песню?

– О, конечно. И не одну.

– Корчмарь! – хрипнул вдруг Марек через весь зал так резко, что Лайка, к его удовольствию, вздрогнула. – Хересу милой даме! – он уронил голову обратно на стол, милая дама перевернулась. – Больше пинты мой кошелёк не потянет.

– Больше я не потяну, – улыбнулась застенчиво Лайка.

У неё была странная мимика. Она делала усилие, чтобы на отчуждённом гладком лице появилось выражение, но оно казалось искренним.

Яр натянул кислую ухмылку.

– Споёшь со мной, Марек ведьмин?

Гусли тихо защебетали, подначивая.

– Не пою я.

– Тогда слушай.

Пальцы барда на мгновение замерли – и унеслись танцевать.

Ведьмак не заметил, как уже сам отплясывал с эльфкой и всеми в корчме желающими. Смеялся и подпевал глупым и не очень песням под бег тонких пальцев по струнам гуслей.

Комментарий к Глава 1 – Два повода нажраться

делюсь портретом Яра, потому что могу:

https://drive.google.com/file/d/1jYRbx8BcgPAi9LgK6C0i60qgl9LjJ8s9/view?usp=sharing

(старенький, конечно, ещё с пальцами, но эта нёх не сильно изменилась за 15 лет)

========== Глава 2 – Расслабься, ведьмин ==========

Бух. Ведьмак проснулся от тяжёлого удара в затылок. В груди зудело.

Марек разодрал глаз, но тут же зажмурился: острое солнце вмазало по лицу. Ворча неразборчивую матерщину, Яр закопался глубже в мягкие волосы, вжался в эльфку.

Бух. Удар повторился, в этот раз по виску. Марек вскочил, запутавшись в каштановых локонах, потянув за них хозяйку. Свет снова впился в неготовый глаз, земля выскользнула из-под ног.

Бух. Марек сел, шипя и потирая ушибы. Обернулся: всё это время он бился об какую-то деревяшку, торчащую посреди… повозки. Угрожающе шатались бочки, нависающие вертикально над ведьмаком и эльфийкой. Шатались в такт едущей телеге.

Эльфийка потянулась, мурлыча под нос.

– О! – кто-то воскликнул низко. – Спящие красавицы очухались!

Марека с Лайкой окружил хохот. Весёлая мелодия засвистела из-за бочек. По обе стороны от воза появились краснолюды на пушистых мулах.

– Доброе утречко! – поздоровался один из них.

Марек заторможено махнул. Положил пальцы на саднящую под рубахой грудь. Это медальон расцарапал щеками кожу. Стилизованная под острые выступы, шерсть на морде кота выходила за пределы круга-основы и часто кололась, но до крови ещё не растирала. Сейчас кулон был спокоен.

Лайка надела через плечо ремень гуслей.

– Как дрыхлось, сонное царство? – поинтересовалась краснолюдка, весело блеснув янтарными глазами.

Усы её уложены были в косички, заплетены с толстыми косами, идущими с баков, а в бороде поблёскивали разноцветные бусины.

– Пока, – кх-х, – колесо на кочку не нашло – отлично дрыхлось.

Краснолюды захихикали, возничий свистнул громче, через смех пробились урчания струн.

«Ну… Похитители так обычно не ржут…»

– А куда мы, собственно, едем?

– На Махакам, конечно! – воскликнул краснолюд.

Он был вылитая краснолюдка, с такими же задорными глазами, только тёмно-зелёными. И в отличие от её туго заплетённых, его виски были выбриты.

– Я-то думал, ведьмаки покрепче будут!

– Да, чо-та его даже эльфийка перепила…

Лайка выдала победную партию, нелюди расхохотались.

Ведьмак и правда чувствовал себя скверно: сердце стучало до боли учащённо, в голове скомкали лист железа, глотку давило. Пора выпить Белого Мёда. Марек обнаружил под собой и Лайкой все вещи.

Бард уже вовсю наигрывала громкую мелодию в тандеме со свистуном за поводьями. Нелюди на мулах раскачивались и подвывали мычанием.

Марек, ведомый нехорошим предчувствием и ошмётками припоминаний вчерашнего вечера, полез в карман штанов.

Пальцы нашли на кусок пергамента.

***

Страшный грохот разносится по двору. Звон. Звон. Звон: под окнами Новрогов завёлся пономарь. Жуткие крики присоединяются к шуму, будто отрыгивает драконид, пытаясь, судя по всему, орать похабные песни. К рыку добавляются девичьи верещания, хрюканья, чирикающий хохоток. Дунн вскакивает, чуть не падая с кровати, – треск дерева окончательно будит его.

– Лежать! – командует он через сон жене, привставшей на перинах.

Судя по звукам, во дворе дракон совокупляется с принцессой, и госпоже Новрог такое видеть не обязательно. Дунн распахивает окно и воет от ярости: первое, что он видит – поваленный, поломанный в трёх местах новёхонький забор.

– Блядские черти! – орёт краснолюд, захлёбываясь гневом. – Что творится!

Под домом его беснуется конь: бьёт копытами воздух, гарцует, ржёт испуганно и хрипит. На нём еле держась скачет девица, путается в волосах, визжит и смеётся. Конь носится по участку, сшибая молодые яблоньки, топчет грядки. Звон. Звон. Звон: это человечья тень, почти невидимая на фоне земли, бьёт половником по кастрюле.

– Иду за топором, гады! – кричит Дунн и скрывается в черноте окна.

В дверях он появляется уже с топорищем в крепких кулаках. Три пары глаз домочадцев опасливо вырастают в окошках.

– Но! – звон, звон, звон. – Нам фольхо фпфофить! – сипит тень, вооружённая кухонной утварью. Блестит в темноте рыжий глаз.

– Ведьмак! Сучий потрох, бухой припёрся что-ли!

Наездница заливается смехом, но тут же пищит в панике.

– Хфо буфой, я?! Обфжаефь рыфаря!

– Я те щас покажу рыцаря, будешь знать, как заборы ломать!

Краснолюд несётся с необычайной прытью на гогочущего ведьмака, но тот, даже пьяный в сапог, не уступает в ловкости: парирует кастрюлей.

Краснолюдский топор застревает в мягком металле, и хозяин его тут же получает половником по лбу.

– Фпахойна!

Дунн рычит обиженно и разъярённо, но в голове его вдруг разливается покой. Маслятся зелёным светом радужки глаз. Тело приятно, но напряжённо каменеет от головы до пят.

– Говофи, хахой дофогой шфли кфафнолюды на Мафакак… Махафак… Ты понял, хофочфе, – ведьмак рыгает. – Изфиняюсф.

– Да на… на северо-восток шли… По тракту на… на… на Разван… Тока не доходя свернут… у… у дуба горелого…

Ведьмак замечает крохотную фигурку в дверном проёме.

– О! Булощка! Хренделёх! Дафай кафту нефи!

– Что?! – мямлит Коржик.

– Кафту, бхя, дафай. Йовфа из Яфспофа!

– Но…

– ДАФАЙ, МАВОЙ, ПОХА Я ДОБФЫЙ.

Звучит это так зловеще, будто рычит пенистой пастью волк, и Коржик с визгом исчезает в темноте. Вместо него из дома вылетает краснолюдка с клеймором и молодой краснолюд с метательным топором.

– Бхяха-хуха!

Ведьмак ретируется, вскакивая на старого коня, спокойно стоящего всё это время в стороне. В окне второго этажа появляется Коржик.

– Дафай! – кричит ему ведьмак.

Карточка летит из окна, крутясь в воздухе так долго и медленно, что нарушитель спокойствия успевает отразить пару ударов меча и увернуться от свистящего по его шею топорика.

Хватает карту, помяв в кулаке.

– Вайка, бефым! – хрипит он девице, которая уже почти угомонила своего жеребца.

Струящийся девичий хохот разливается по ночной дороге, накрывает гогот ведьмака, пока они несутся прочь на северо-восток.

***

Два коня мирно шли на привязи за обозом. Марек узнал только одного – своего чёрного Когтя.

– Лайка, это твой конь? – указал на вторую, буланую лошадь.

– Со вчерашнего вечера мой, – спела Лайка в такт музыке, невинно улыбаясь.

– Ага. Угнали, значит.

– Два конокрада – ведьмак и эльфийка! – заголосила вдруг Лайка.

– Ты чё, тихо!

– Два конокрада – ведьмак и эльфийка! – повторила краснолюдка. – Встретили как-то обоз краснолюдов!

– И с тех пор идут вместе, песни поют! – подхватил второй нелюдь.

– Два конокрада – ведьмак и эльфийка, берегись, краснолюд – мулов тоже крадут! – закончила Лайка.

Компания затеялась хохотом. Марек решил прилечь обратно.

***

– О! Флыфышь, Вайка! – кричит Яр. – Пешни!

– Я тебя не понимаю! – смеётся Лайка, перекрикивая топот лошадей.

Марек напрягается, разминает мышцы лица, которые ещё работают.

– Песни, Ва… Лайка! Из лесу!

Всадники тормозят. Подлесок поёт краснолюдскими голосами: кто-то из них тщетно пытается тянуть высокие ноты, но звучит это скверно. Никого, впрочем, не смущает – пошляцкие человечьи песни этим, как и чем-либо другим, не испортить.

Ведьмак с эльфийкой выходят к костру: перед ним сидят три нелюдя, дерут глотки, качаются, стараются не разливать из кружек горячительное. Лайка ударяет по струнам, но гусли почти не слышны за крепкими голосами. Она надувает щёки и идёт на таран: подсаживается к огню прямо на землю. Затевается той же песней, вклиниваясь тоненьким голоском. Краснолюды, нисколько не удивлённые вылезшему из ниоткуда барду, встречают музыку хлопками и одобрительным свистом. Марек тут же обнаруживает в руках полную до краёв кружку, но она быстро пустеет, а ведьмак уже скачет с кем-то под локти перед костром.

***

– …Куда несёт река, туда плывёт конокрад, – мурлыкала Лайка под хлопки краснолюдов. – Предался ритму потока, забылась дорога назад…

Марек смотрел на голубое небо в рваных облачках. Отчего-то он был совсем не против оказаться вдруг в скачущей на ухабинах телеге, в компании шумных краснолюдов, на поясе каждого из которых прыгает кружка. Главное не думать, что скоро зелень и жара вокруг сменятся снегом и холодом.

– Чёрт, Лайка, нам очень нужно в Махакам?

Эльфка смерила его наигранно-серьёзным взглядом.

– Смертельно, ведьмин, смертельно.

И Марек провалился в дрёму. От сражения Мёда с корнями спиртовых ядов тяжелело тело, голова просила отдыха от мелькающих пейзажей и нелюдей.

Проснулся он уже на остановке – видно, у краснолюдов не в чести будить спящих.

Вся компания сидела на расстеленных по земле плащах и внимала Лайке. А она пела, отнимая иногда пальцы от струн и широко жестикулируя, ударяя по боку инструмента, будто в барабан.

– …С плеч голова! Хлещет кровью обрубок, яд льётся на кочки болот,

Но не валится враг, слепо машет когтями, бульканьем воздух рвёт.

Уворот и отскок. Точный в сердце укол: волк впивается когтем в лихо,

А яге хоть бы хны, она бьётся и бьёт – случай, каков не слыхан.

Нечего делать – волк готовится жечь, будто гнать беспокойную душу.

Встал цепко на лапы, крепко вдохнул, столб огня на монстра обрушил.

Только не рассчитал, умáлил таланты – поджог вместе с лихом трясину:

Спичкой вспыхнули тысячи акров болот, будто лыко сухой осины.

Чудище странное пало тогда, но и топи с ним в пепел истлели.

А на них и хозяйства обуглились все, что волка у печки пригрели.

Глянул люд – вот герой: волк выходит побитый из дыма.

Благо народ оказался косой – вилы летели мимо.

– А это точно был волк? – Марек подкрался беззвучно.

История до неприличия ему что-то напоминала.

– Хм. Не помню, может, и кот. Привет, ведьмин.

– Ху-ха! – махнул светловолосый краснолюд, что сидел прежде за поводьями.

Борода его гладкая была напомажена, и кончики её направлены вверх сосульками. На некоторых из них нанизаны деревянные бусины, такие же, как у его попутчиков. Волосы обгоревшие, но и до этого явно светлые, подстрижены были коротко и топорщились в разные стороны.

– День добрый, – кхм, – новым лицам.

– Держи лепёху, – темнобородый краснолюд протянул Мареку хлеба.

– Нечего мне к столу прибавить.

– Без б, ведьмарик. Чёт мы погорячились с провизией, да не успеем всё до Махакама выжрать, – отмахнулся краснолюд.

– Ага, конечно, – хохотнула краснолюдка. – Когда выходили, тоже думали: недели на две жрачки хватит… За три дня всё умяли – не заметили. Но он прав, Марёк, жуй, не напрягайся.

– Я вот жую ваш хлеб, а имён что-то не припомню.

– Ха! Ещё бы припомнил… Мы вообще успели представиться?

Нелюди задумчиво закачали головами.

– Пропустили формальности, и сразу к делу! – хихикнул светлый.

– Откуда ж вы меня тогда по имени зовёте?

– Откуда-откуда… Пока ты дрых, мы тут столько песен про ваши похождения послушали. Хорошо, когда невеста – бард, – краснолюдка подмигнула ведьмаку.

«Эва какая у меня невеста фантазёрка, однако», – Марек смерил Лайку игривым взглядом. В ответ получил куда более изощрённый: хитренький с нотками снисхождения.

Краснолюды загыгыкали, оказавшись меж «любовных» переглядок.

– Меня Бессир зовут, – представилась краснолюдка, пока все снова об этом не забыли. – Бессир Борг.

– А я Торби Борг, – присоединился темноволосый.

– А я Коген Грант, – кивнул светлый.

– А я Лайка!

– Ну, тогда и я Марек Яр.

Нелюди закончили перекличку одобрительным смехом.

– Раз все собрались на свежие бошки, – начала Бессир, – давайте придумаем, как протащить длинных на Гору!

– Я уже начал конструировать перекладину под телегу, – Коген указал за спину, где лежала кучка длинных палок.

– А я тебе говорю, что мы с ней спалимся, если стражи додумаются под колёса заглянуть! – воскликнул Торби.

– Когда лучше придумаете, тогда я тебя послушаю…

– А как же бочки? – Марек зевнул. – Вино открывать не будут.

– Откуда ты знаешь, что там!

– Пахнет вкусно.

– Вот же точно, пёсий нюх ведьмачий!

– Но мы же их предкам везём, – возразил Коген.

– Да, и если их простучат?

– А вы всё не выливайте, чтобы жижа осталась. А мы поплаваем.

– Ты грязный, как чёрт!

– Я умею мыться…

Краснолюды переглянулись.

– Вообще-то, звучит…

– Забавно.

– Я тоже хочу искупаться в винишке…

– А ты не замёрзнешь? – неуверенно спросил Коген. – Температуры на Махакаме не плавательные…

– Смотря сколько сидеть.

– В тот раз мы перевал минут за двадцать прошли, – протянул Торби. – В этот наверняка будут досматривать ещё…

– Звучит не страшно. Послежу за температурой тела, помедитирую – даже не замечу.

– Ух ты, ведьмаки и так умеют!

– Ещё б придумать, как бочки закрыть, когда вскроем.

– Хм. На пару часов я мог бы закупорить вход знаком.

– Чем?

– Ведьмачьим колдунством.

– Ва-ва-ва!

– Но только одну бочку.

– Мы и в одну влезем, – встряла эльфка.

– Сомневаюсь.

– Да точно. Я маленькая, ты тоже не исполин – валетом уместимся.

– Лайка, посмотри на них ещё раз, туда даже ты одна еле влезешь.

Эльфка замялась.

– Ладно. Я превращусь в сороку и перелечу границу.

– Чего?

– Я не хотела в этом признаваться… Даже тебе, милый… Но я оборотень. Я могу превращаться в сороку.

– ЧО-О-О! – Бессир аж подскочила.

– Извините, я не очень люблю об этом говорить.

– А покажешь? – с надеждой спросил Торби.

– Показывать ещё больше не люблю.

– Поэтому у меня от твоих прикосновений медальон дрожит? – спросил подозрительно Марек.

– Наверное, я не знаю.

Ведьмак сощурился. От оборотней пахло по-другому. Но запах Лайки был… Какой у Лайки был запах? Слабый. Неподобающий такому милому барду. Пахло грязью и кровью. Нормально для волколака, но птицелака? Кажется, она слишком долго обнималась с ведьмаком. Перо в её волосах и правда намекало на оборотничество…

– Послушайте, я бы правда не хотела об этом говорить…

– И не будем! У всех свои тараканы по сусекам, – кивнула Бессир.

– Но не думать об этом теперь мы не сможем, – вздохнул Коген.

– Ваше право. Извините.

Лайка заиграла с новым темпом. Марек пытался поймать её взгляд, но эльфка уткнулась носом в струны, закрылась ото всех волосами.

– Ну, позже тогда придумаем, как тебя в бочку засунуть, ведьмарик, – Торби встал. – Отдохнули, пожрали? Пора.

Бочки в телеге уложили обратно на рёбра – ведьмак и эльфийка оседлали коней, а краснолюды мулов. Воз вести пришла очередь Торби.

Шли медленно, опять засвистели и запели песни под аккомпанемент гуслей. Лайка то и дело прерывалась гладко, чтобы нашептать коню нежностей. Он уже не бесился, но явно не был рад наезднице: ржал беспокойно и фыркал в её сторону, как и Коготь ведьмака. Мулы не разделяли лошадиных недовольств, хотя и поглядывали на старших пугливо.

Вечером краснолюды не устраивали кутежа: объяснили попутчикам, что пьяная гулянка приходится в их путешествии на каждую вторую ночь, чередуясь со спокойным и трезвым обменом историями у костра.

Рассказы краснолюдов все касались последнего года их путешествий по Северным Королевствам. Оказалось, что их троица идёт в родные края из годового странствия по свету, которое зовётся в Махакаме дректагом. Ходят в него все молодые краснолюды, а возвращаются не все.

Коген поведал, как чуть не присоединился к культу Горячего Стекла в Зеррикании, как сверкал в ночи пятками от большущей и на самом деле чудесной шаманки, потому что думал: сердце его ребяческое (всего сорок пять лет нелюдю) не выдержит столько любви.

Бессир поделилась историей, как её туристическая поездка на Скеллиге обернулась морским грабежом. Вздохнула не без тоски о том, как «дома» она ощущала себя там, где под ногами ни земли, ни камня, ни снега – только слой досок, а дальше холодная бездна.

Торби рассказал, как случайно помог со шпионажем каким-то эльфам под Гулетой. А через неделю осознал, что за ухом его болтается облезлый беличий хвост. Не снял – честно и от души пошёл резать людей.

Все в компании понимающе и без осуждения закивали на этом моменте.

Когда очередь дошла до Марека, он решил поведать о своей двухлетней жизни в Туссенте, о тамошних чудаках-дураках. Рассказал про одну адекватную с виду бабулю по имени Мерино, что придумала разводить в саду не бархатцы, как подобает адекватным бабулям, а архиспоры. Объясняла она это тем, что «несчастные травинки с соседкого участка кричали ей об одиночестве и нехватке ласки».

Имён и героев во всех этих рассказах было много, но слушатели их, конечно, не запоминали и ничего от этого не теряли, ведь были истории о другом.

Лайка рассказала, как познакомилась с Аэлирэнн. Торби удивился, ведь выглядела эльфийка максимум на полтинник – никак не на двести. Лайка приказала дальше слушать внимательно, и все навострили уши: с серьёзными лицами внимали, в какое время нужно ложиться, и какие листья прикладывать к глазам после попойки, чтобы выглядеть в двести на пятьдесят.

Краснолюды посмеялись, но к сведению приняли, а ведьмак отмахнулся:

– Вот вам мой метод: миска кислоты в лицо.

Спать разложились только после пары партий в гвинт. Марек от игры отказался, чем вызвал загадочную реакцию: Торби похлопал его по-братски по плечу, а Коген сказал: «Зарастёт, затянется». Марек их не понял, но уточнять ничего не стал. Лайка, с другой стороны, присоединилась к партии с удовольствием и играла с краснолюдами два на два. Действовали они совсем не по тем правилам, которые знал Марек, но ему даже наблюдать было не интересно – не то, что вникать. Он и в человеческий-то гвинт еле вник несколько лет назад.

Лайка подошла к Яру, когда тот шкрябал пером в маленькой толстой книжке.

– Ведьмин? – прошептала она.

Он оторвался, поставив на пол страницы размашистую кляксу. Это нисколько его не смутило – видно, было не впервой. Яр перевернул дневник и принялся махать им, суша разворот.

– Можно я с тобой буду спать? – так же шёпотом продолжила эльфка.

– Мёрзнешь?

– Нет. Просто… вещей-то у меня нет.