Текст книги "Одиннадцать друзей Лафейсона (СИ)"

Автор книги: Holy Ghost

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

Пораскинув мозгами, я понял, что он просто избавил меня от мучений, позволил остаться самим собой до самого конца, дал шанс прожить последние часы в трезвом уме и памяти. Память – единственное, что у меня осталось, кроме белого потолка и звуков подъезжающих на больничную парковку машин. Не знаю почему, но первое, что пришло на ум – наш последний нормальный разговор с Лафейсоном. Он боялся за меня, хотел сохранить, уберечь, но не смог. Я смирился с тем, что через сутки-двое меня ожидает свет в конце тоннеля без возможности обернуться и сказать «нет». Хотя я могу сопротивляться, но КПД у данного действия равно нулю. Так о чем я? Локи… Если бы я мог сейчас рассмеяться, то сделал бы это в голос. Не успел я как-то поделиться этой новостью с Сиф, думаю, она бы явно оценила.

Наш союз всегда был отдельной песней, а отношения являлись большой шуткой или насмешкой, тут как больше нравится. Сиф всегда говорила мне: «Погоди, вот когда он все же решится или напьется и все же доберется до тебя, тогда процесс нашего становления, как семьи будет закончен». Безусловно, все говорилось в шутку, но в каждой шутке есть доля шутки. Лафейсон всегда представал передо мной созданием бесполым, которому было позволено довольно много, и косые взгляды на тему того «а чего он так к тебе жмется?» мало волновали. У меня и Локи не было границ, как таковых. Они стерлись еще в те далекие годы, когда я ушел из дома и заявил, что больше никогда не вернусь. Мой друг принял меня, позволил спать с собой в одной кровати и взамен попросил всего одну довольно странную вещь.

«Можно я просто посплю рядом с тобой? Под одним одеялом? Ну… ты понимаешь», – тогда я смотрел на него непонимающим взглядом, внутри тут же появился страх, что из-за одного отличия у Локи может появиться ко мне что-то большее чем дружба. «Я просто хочу узнать, как это. Говорят, приятно», – одиночество. Локи был слишком одинок и чистоплотен, чтобы подпустить хоть кого-то к себе, в то время как остальные совершали свои первые, так называемые, победы. Конечно, я согласился. Это меньшее, что я мог дать ему за банальную доброту и заботу, коей в моей жизни толком-то никогда и не было. И опять захотелось рассмеяться. Как истинный натурал я должен был весь скукожиться, сгореть заживо и распасться на молекулы, как только Локи коснулся меня, но нет. Ничего подобного не произошло. Действительно, Лафейсон не имеет для меня половой принадлежности. Он просто есть и все. Хочет прижиматься, пусть жмется, хочет нарушить личное пространство и уткнуться в шею, пусть утыкается. Нет, это не «по фигу», это просто нормально.

К моему великому счастью, я все же оказался не во вкусе Локи, ибо большего я не мог ему дать. Наверное, я просто ему нравился и все. Не могу судить о том, что происходит у него в голове, как оно вообще там все работает, и что он ощущает. Мне такое неведомо, но не странно. Странно закончилось уже давно, когда он сказал: «Ты можешь отвернуться от меня, и я пойму». Тогда я точно-то и не понял, какого черта я должен отворачиваться, и что это он там собрался понимать, но потом выяснилось, что большинство так и делает. Моя вечная ошибка – думать, что все мыслят точно так же, как и я.

Что же, время шло, мы начали работать на агентство, благодаря которому я лежу на больничной койке и погибаю, Сиф уехала на другой континент, забрав у Локи его отдушину, позже Франция, а с ней и Марк, далее восстановление и мои попытки вернуть Лафейсона таким, каким я его отправил на задание. Да, вот такой я лузер, моя жизнь в большей части крутится около друга с нетрадиционной сексуальной ориентацией. И что теперь? Кто первый бросит в меня камень? Поздно. Надо было думать раньше. Сколько бы попыток я не прикладывал к тому, чтобы вернуть все на круги своя, ничего не вышло, но, что несомненно радует, это сделали за меня.

Тогда, в ту первую ночь на территории России, я понял, что Локи вернулся, признав одну единственную вещь: «Я боюсь. Железо кончилось». Сказано честно, прямо, твердо, и я сдался. Пусть кто хочет тычет на меня пальцем и называет теми словами, что наслушался о себе Локи, как-то все равно, но для меня нормально лежать в обнимку со своим лучшем другом и гладить того по голове. Странно? Как-то по гейски? Не по мужски? Пусть так, но Локи научил меня одной вещи: хочешь – делай и оставь предрассудки далеко позади. И я отставил.

Повторюсь, между нами никогда и ничего не было. Конечно, если можно назвать словом «ничего» долгую и крепкую дружбу, привязанность и любовь. Эмоций и сил Лафейсона хватит на всех. В этом он неограничен. А теперь надо признаться… Хотя бы в последний свой день не быть трусом и проговорить это в своей голове. Однажды Локи обронил некое утверждение, которое гласит, что в жизни каждого натурала есть человек одного с ним пола, который бы смог направить мнение данного натурала в другое русло и наоборот. Тогда я махнул рукой и сказал, что все это домыслы, что да, бывают исключения, но из исключений тоже есть исключения. А Локи-то оказался прав. Зуб даю, но Лафейсон, сам того не осознавая или, возможно, тщательно от меня скрывая, является тем человеком, который бы смог изменить мое мнение. Прошу заметить «смог бы», а не изменил, но дело-то не в этом.

Отношения – это всегда так сложно. Мне легче научить гориллу гиперболическим и параболическим уравнениям, нежели чем разобраться в социальной сфере. Мне сложно разобраться в своём отношении к Сиф, сложно со Стивом, непонятно с Локи и даже сложно с Пеппер, с которой мы до сих пор держим контакт, но в последнее время все реже и реже. Так в чем же возникла моя самая глобальная сложность? Всего в одном действии, в одной моей реакции, реакции на то, как Локи со мной попрощался. Он знал, на что идет, знал, что это последняя наша встреча, понимал, что даже если мы оба останемся в живых, он уйдет, прихватит с собой Тора, и скроется из виду, пропадет, заляжет на дно, и больше мы никогда не встретимся. Это правильно, хотя хотелось возразить и уверить в обратном, но не мне указывать ему что и как делать. Локи решил исчезнуть, решил жить спокойно и нормально, так что я мог только поддержать его в этом.

Да, меня поцеловал мужчина, и я ему это позволил. Или я сам поцеловал мужчину? Честно, там было не ясно. Наверное, он так же целует Тора, когда хочет просто быть чуть ближе, чем обычно, когда ни на что не намекает, а просто хочет о чем-то сказать, но не может, так что приходится показывать. И он показал мне все. Раз уж начали говорить начистоту, то пойдем дальше. Мне понравилось. Мне было приятно и хорошо. Что уж, с такой работой и состоянием сердца мне было не до дел сердечных. Прошу прощения за каламбур, наверное, нервы, не каждый день все же умираешь и сознаешь это. А теперь предельно честно: когда Локи остановился, улыбнулся и, бросив свое «всегда мечтал это сделать», ушел, я начал думать, что было бы, зайди мы дальше. Может интерес, а может Локи и правда изменил мое представление об отношениях двух однополых людей, но, заехав себе пощечину, я поклялся больше никогда не возвращаться к данному внутреннему монологу. И что? Я нахожусь в больнице, на другом от дома континенте, по венам растекается яд, и мое тело потихоньку отказывает, а я, как дурак, мусолю эту тему.

Так оно и понятно – хочется разобраться, но я не могу. Да и в чем разбираться? Была бы возможность, я бы спросил об этом самого Локи или бы всех этих врачей, что сменяя друг друга приходят посмотреть на меня, как на экспонат музея. Некоторые из них даже говорят со мной, словно я отвечу. Нет, я либо бы рычал на вас, как зверь, либо так. Вольштагг постарался со своей химией, что я практически ничего не чувствую, но, спасибо, и волнения тоже нет. Больше всего сейчас бы мне хотелось увидеть Сиф и Стива. В моих глазах они стали примером для подражания, идеальной парой, я даже успел немного за них порадоваться. Но, бьюсь об заклад, Стив начал бы меня отчитывать и ругать на чем свет стоит, а Сиф упивалась бы слезами. Не хочу я такого зрелища, увольте.

Совершенно неожиданно на край моей кушетки подсел Вольштагг. Я не видел, но смог почувствовать. Отдаленно, как-то нереально. Иногда бывает, что отсидишь ногу, а потом хоть режь ее – знаешь, что боль есть, но не ощущаешь ее, вот у меня так же, только совсем телом. Старший Фоше, который был, кстати, старше всех нас, обычно выглядел в моих глазах неким столпом спокойствия, силы, ума и рассудка, но сейчас что-то изменилось. Это человек – непоколебимая гора, плакал. Тихо, пытаясь сдержать себя, но плакал. «А ведь я говорил ему…», – до меня доносились обрывки фраз, что мой мозг был способен еще разобрать. «Не слушал. И что теперь, Тони? Что теперь?», – быстро и резко дошло. Персонал перешептывался, что я тут не один такой, и мне не раз приходилось гадать кто же он – это другой. Фандрал. Вольштагг потерял своего брата. Он – химик-фармацевт, не смог спасти родного человека от своего же детища.

Стало плохо. Плохо настолько, насколько в моем состоянии в принципе возможно. Вольштагг не желал уходить, все время говорил, и я готов был его слушать, но ответить, к сожалению, во-первых, мне было нечего, а во-вторых, я не мог. «Прости, но скоро тоже самое случится с тобой», – Америку мне никто не открывал. Перекрытые морфием рецепторы не реагировали, не реагировал и я. Наплевать. Он сидел рядом со мной еще некоторое время, сколько точно я не могу сказать, но в конечном итоге вокруг началась суета, и Вольштагг куда-то очень быстро ретировался. Различить о чем шла речь, так и не удалось, так как мысли перестали идти друг за другом, логика исчезла, словно ее и не было, а я начал потихоньку задыхаться.

Вот тогда стало больно. Наверное, ни один препарат не смог бы унять то, что творилось внутри. Складывалось ощущение, что кто-то ломает мои кости, готов поклясться, что я слышал их треск. В груди тут же заныло больное сердце, и я понял – время пришло. Осталось немного. Ноги, руки и шею свело судорогами, возможно у меня начался эпилептический припадок, но врачи и санитары, что толпились вокруг, сдерживали меня, прижимали, точно это помню. Нежданно прорезался голос, я что-то говорил, кричал, но что, к счастью, я уже и не помню. Зато помню другое – кто-то знакомый, не друг, не враг, но я точно знал этого человека, он пообещал, что все будет нормально, что со мной все будет хорошо, а я продолжал надрываться. Яд сжигал все, чего касался, превращал мышцы в камень, а я чувствовал, как в меня вкалывают все новые и новые иглы. Последнее, что сохранилось в памяти, как я выгибаюсь, хватаю кого-то из медбратьев за руку, что тот быстро ее отдёргивает, и все темнеет.

Удар-щелчок-писк, удар-щелчок-писк, отсчет до трех, удар-щелчок-писк. Вновь выгибаюсь, хватаю воздух ртом, чувствую все, что не мог в эти сутки с небольшим. «Сэр, расслабьтесь!», – падаю на спину, в глаза бьет яркий свет лампы. «С Вами все будет хорошо», – есть огромное желание встать на ноги и убежать отсюда подальше. Хочется домой. «Мы Вас вытащили, как вытащили и Вашего друга», – в горле все пересохло, хочется окунуться с головой в бассейн, но сказать ничего не могу. Сушит внутри, сушит снаружи. «Принесите воды, у него обезвоживание, иначе опять сейчас отрубится», – замечаю Вольштагга, он ловит мой взгляд. «Я прогадал, парень, либо у нас отличный ангел-хранитель. Все будет нормально, все будет хорошо», – опять смотрю на яркий свет, кто-то поднимает меня выше, говорит, что я должен просто выпить это и все, а я не могу. Удар-щелчок-писк, и я вновь оказываюсь в кромешной темноте.

========== S06E03 Dead House ==========

– Что ты?.. Что ты с собой сделала?

– Мне просто… – долгая пауза. – Захотелось, – Сиф вновь спрятала лицо в ладонях, и только по одним ее плечам, на которых красовались красные подтеки, можно было понять – разговаривать она не намерена. Не сейчас, но Стив решил настоять на своем.

– Ты вообще не спишь…

– Выспалась.

– Прекрати, – не грубо, но твердо. – Ты можешь обрезать волосы, можешь красить их в ядерно-красный цвет, можешь поменять весь гардероб и привычки, но не надо от меня отворачиваться. Мне тоже плохо, Сиф, мне тоже нужна поддержка.

– Прости, – уперевшись раскрытыми ладонями в бортик ванной, Сиф тяжело вздохнула. – Тяжело. Очень тяжело. Не думаю, что я смогу дать тебе что-то.

– Ты только отошла от всего этого. Дай себе еще немного времени, – девушка молчала и так же глупо пялилась в пол. Не выдержав давление тишины, Стив присел рядом с Сиф и обнял ее. – Осталось несколько шагов. В морг я поеду один…

– Нет. Если это Лафейсон, я узнаю. Мне нужно на него посмотреть.

– Ты уверена?

– Более чем.

– Хорошо, – Роджерс невесомо прижался губами к мокрым волосам Сиф. – Неприятный запах. Аммиак.

– Я не могу ее смыть. Руки, – девушка подняла ладони, и только тогда Стив увидел, как ее трясет. – Не слушаются.

– Вставай, я помогу,– проверив температуру льющейся воды, Роджерс кивнул Сиф на раковину и та пригнулась. – Прости за дерзость, но я взял два билета до Чехии. Я подумал…

– Да… Ты правильно подумал. Если я слечу с катушек, я хочу чтобы они этого не видели.

– Прекрасно, – пропуская короткие красные пряди сквозь пальцы, Стив наблюдал за блекло-красной водой, что лилась в раковину. Цвет напоминал то, чего он уже давно не видел, но завтра им предстоит зрелище довольно кровавое, судя по отчету патологоанатома.

– Стив?

– Да, – так же спокойно отвечал Роджерс.

– Как ты? – Стив выключил воду и потянулся за полотенцем.

– Я уверен в одном – половина команды точно жива, и это меня успокаивает. Это хороший результат.

– Результат? – намотав на голову белое полотенце, Сиф вплотную подошла к Роджерсу. – Я спрашивала не про результат. Я спрашиваю – как ты?

– Плохо, – честно ответил Стив. – Но я не один. От этого становится легче.

Чуть позже, когда Сиф прижималась к Стиву всем телом и дрожала, он тихо гладил ее по голове и пытался избавиться от воспоминаний вчерашней ночи. Роджерс так и не понял, что это было. Точнее – кто. Мужчина, полностью затянутый в черный водолазный костюм, силой затащил Стива в узкий и темный тоннель, когда они с Брюсом и Тони пытались спастись бегством от идущего за их спинами поезда. Парень ничего не сказал, лишь, заблокировав несколько ударов Роджерса, прижал того к стене и приложил палец ко рту, что был скрыт тканью, в жесте «тихо». Стив повиновался. Позже незнакомец сунул ему в руку что-то наподобие GPS-навигатора и указал вглубь тоннеля. Было страшно, непонятно и неизвестно, но большего Роджерсу объяснять было ненужно.

Парень скрылся так же быстро, как и появился. Видимо, этот человек чувствовал себя в тоннелях метро, как рыба в воде. Оставался один вопрос: вернуться или пойти туда, куда так сильно настаивает навигатор? Даже несмотря на то, что Стив никогда не был рисковым человеком и любил действовать по плану, шестое чувство шепнуло, что сегодня нужно поменять свои приоритеты. Тоннель сужался с каждым шагом, и уже через сотню метров пришлось идти боком, так как вширь Роджерс уже не помещался. Проход вильнул влево, но навигатор настойчиво требовал идти направо, и даже когда Стив все же свернул не в том направлении, прибор запищал противным звуком приказывая вернуться и идти туда, где не было ни входа, ни выхода, но Роджерс послушался. Как оказалось, вход все же был. Тонкая, неприметная, но все же тяжелая, практически неподъемная дверь. Стиву пришлось сломать голову, прежде чем ему удалось открыть ее, найдя чуть левее небольшой вентиль, который довольно быстро поддался. Открыть дверь было уже тяжелее. Роджерс тянул ее на себя, пытался открыть внутрь, но железо сдвигалось лишь на несколько сантиметров. Однако все было так плохо лишь до тех пор, пока Стив не услышал тихий болезненный стон с другой стороны. И Стив прекрасно знал, кому принадлежит этот голос.

Откуда-то появились далеко не дюжие силы, и дверь открылась сама собой. Подхватив Сиф на руки, Стив даже не заметил, что лицо и голова девушки были в крови, Роджерса волновало одно – она была жива. Сиф цеплялась за его руки, пыталась что-то сказать, но ничего не выходило. Складывалось такое впечатление, что ранение нанесло удар именно по тому центру мозга, который отвечает за опорно-двигательный аппарат, но потом Стив увидел еще одну странность – ранения не было. Кровь была, но откуда она текла неизвестно, Роджерс даже усомнился была ли эта кровь настоящей, но пробовать ее на вкус не решился.

– Как ты нашел выход? – с тех пор, как Стив вытащил Сиф из метрополитена, они так ни разу нормально не поговорили, а лишь сидели в разных углах загородной гостиницы и каждый думал о своем.

– Числа. Они были написаны на полу, я понадеялся, что это выход и не прогадал. А навигатор… Мне его дал тот парень, – за несколько часов молчания, Стив не смог сомкнуть глаз, и он прекрасно чувствовал, что женщина рядом с ним тоже не спит.

– Тот парень?

– Не спрашивай. Я в жизни не видел столько странных вещей за сутки, – Роджерсу удалось-таки успокоиться и начать мыслить разумно где-то в середине дня, но понимание произошедшего так и не приходило. – Я вышел в безлюдном месте с тобой на руках, там ждала машина, а в ней конверт с указаниями что делать и паспортами. На этом все.

– Что еще было в конверте? – Стив вздрогнул и промолчал. – Скажи. Я хочу знать.

– Локи сказал, что легенды найдут нас сами. Моя и твоя нас нашли.

Отодвинувшись от Стива, Сиф приподнялась на локтях и щелкнула включателем торшера. Роджерс выглядел гораздо мрачнее, чем за все эти дни вместе взятые. Девушка пыталась без слов понять, что происходит в его голове, так как устраивать допрос с пристрастием тоже не особо хотелось. Каждому из них пришлось слишком многое пережить, чтобы они давили друг на друга. Поразмыслив еще с несколько минут над последними словами Стива, до Сиф, наконец, дошло.

– И вот зачем я тебе? – Роджерс резко повернулся на нее и свел брови у переносицы. – Сам подумай – ты, симпатичный, да что уж… Красивый молодой мужчина, добрый, заботливый, терпеливый, и я… Я старше тебя на несколько лет, у меня двое детей, которых я никуда и ни за что на свете не брошу и буду рядом с ними столько, сколько они сами позволят. У меня за спиной неудавшийся брак, нервы настолько ни к черту, что, думаю, мои руки не перестанут дрожать еще очень долго. Я нервная, Стив, слишком нервная, чтобы…

– Прекрати, – Роджерс не стал дослушивать, а лишь вернул Сиф в лежачее положение и навис над ней. – Если ты хочешь это обсудить, то я готов, но не надо пытаться сбивать себе цену, когда я прекрасно вижу, чего ты стоишь.

– И чего же я стою? – спросила Сиф, дернув бровью.

– Ты стоишь того, кто смог бы подарить тебе спокойствие.

– И ты знаешь этого человека, кто смог бы?

– Я знаю его очень хорошо.

Замнись Стив хоть на долю секунды, Сиф бы никогда и близко не подпустила его к себе. Несмотря на свой характер, она никогда не терпела слабых мужчин рядом с собой, так что Роджерс выиграл для себя дополнительные очки. Возможно возраст, возможно опыт, а может и то и другое, научили Сиф довольно долго держать мужской пол на расстоянии, даже если самой хотелось обратного, например, как сейчас, но внутренний голос сказал «нет», а Роджерс и не настаивал. Ему действительно нравилась эта женщина, более того, он мог бы с полной уверенностью сказать, что он влюблен в нее, но есть множество факторов против их отношений, однако не зря же Роджерс покинул родной дом и уехал в никуда, не имея ничего за душой? Да, в некоторых смыслах он был слишком строгим и, порой, суровым, но не в его принципах было пользоваться своей привлекательностью. Казалось, он даже не знал о ее существовании.

– Ложись спать, – Стив вновь улегся рядом. – Нам вставать через три часа, а выспаться все же не мешает.

– Не думаю, что у нас это выйдет, – ответила Сиф на автомате.

– Но попытаться стоит.

***

«Но попытаться стоит», – эту фразу Сиф крутила у себя в мозгу еще около получаса до того, как уснуть и после того, как проснуться. Стоит попытаться держать себя в руках, когда она все это увидит. Нет, вид мёртвого и изувеченного тела ее не пугал, с одним «но»: если это не было тело дорогого ей человека. Они приехали рано утром, морг еще даже не успел открыться, но для них сделали исключение. Это место по принципу пропитано смертью и душераздирающей тишиной, а тогда, когда в нем находится всего несколько живых людей, становится еще хуже.

Стук невысоких каблуков от сапог Сиф громким эхом отдавался от голых кафельных стен, и звук казался оглушительным, благо одно – Стив был рядом. Где-то внутри у обоих назревало чувство, что сейчас начнется какое-то шоу с разыгрыванием смерти, где трупы будут без лица, но все остальное будет выглядеть так словно это Локи, Наташа и Клинт. Лафейсона держали в другом «холодильнике», ибо, как выразился патологоанатом, травмы у них были до невозможности разными, и Стив с Сиф решили не испытывать судьбу и сначала увидеть Бартона с Романофф.

Роджерс никогда не страдал от тошноты, его не пугали вид крови, открытых ран и переломов, он за свою жизнь навидался такого, чего так боится обычный люд в фильмах ужасов, но тогда к его горлу подступился огромный ком, что Стив резко отвернулось, чтобы его не вытошнило. Как такое можно было вообще опознать? От тел осталось слишком мало, и даже не верилось, что это мясо было когда-то человеком. За своей спиной Стив услышал, как Сиф подходит к столам ближе, и ему совершенно не верилось в ее ледяное спокойствие.

– Могу я задать пару вопросов? – Сиф внимательно вглядывалась в кровавое месиво перед собой.

– Конечно, если они помогут Вам в опознании, – ответил ей тихий и низкий мужской голос.

– Вы проверяли их… Не знаю, как это правильно называется. Это она, да? – указав на правый стол, Сиф повернулась к патологоанатому, и он кивнул. – Вы можете сказать по тому, что от нее осталось, носила ли она ребенка?

– Уверяю Вас, никто из тех, кто лежит здесь не умирал, будучи беременным.

– Хорошо, – нагнувшись ближе, практически вплотную к руке, что лежала отдельно от всего остального и выглядела более ли менее человечно, Сиф наигранно закусила губу. – Это Наташа. Три родинки на запястье, я помню, – вытянувшись с струну, Сиф изобразила, что держится из последних сил, чтобы не впасть в отчаяние.

– Соболезную, – механически ответил мужчина. – Ваша потеря…

– Вы можете их кремировать? – тут же перевела тему Сиф.

– Конечно, даже забронируем ячейку на лучшем кладбище.

– Позаботьтесь об этом, – в голосе девушки вновь появилась сталь. – Пожалуйста, покажите нам другое тело.

Накинув на «Клинта» и «Наташу» белые простыни, врач жестом пригласил Сиф и Стива в другую комнату. Помещение оказалось гораздо темнее, чем предыдущее, и температура была выше. Ненамного, но это очень хорошо чувствовалось. Шкафов-холодильников здесь не было, лишь железные столы на таких же железных ножках, где лежали люди. Бывшие люди.

– После взрыва в десятом тоннеле мы вытащили много тел, но это больше всего подходит под ваше описание. Готовы? – Сиф кивнула. С учетом того, что предыдущие тела дали ей ясно понять – бояться нечего, кто-то их явно защищает и хочет вывести, как выражался Лафейсон, со знаком минус. Врач довольно быстро управился с простынью, и взгляду Сиф и Стива представилась ужасающая картина: тело было целым, но на нем не осталось от ожогов ни одного живого места. По крайней мере, с передней части точно. Кожа стала омерзительного коричневого и местами бордового цвета, на лице красовалась оголенная безгубая челюсть, и местами проглядывали кости. – Думаю, да, это вам мало чем поможет, так что поступим следующим образом.

– Если Вас это утешит, – начал Роджерс. – То комплекция и рост его.

– Мне нужно знать точно… Точно то, что написать в отчете, – вытащив из картонной коробки белые резиновые перчатки, мужчина в два счета надел их на руки. Зацепив тело за бок, патологоанатом быстро перевернул его на живот, и только тогда ноги Сиф подкосились.

– Что?! – поймав ее за локоть, Стив начал судорожно искать то, что так напугало девушку. – Что ты видишь?!

– Там… Там… – прижимая руку ко рту, Сиф пыталась унять подступившую истерику. – На… На спине…

– Вы про татуировку? – врач небрежно тыкнул в белый участок кожи, на котором красовались черные маленькие рисунки, что шли вдоль позвоночника, точнее от того, что раньше было позвоночником. – Значит, это ваш друг?

– Сиф? – вырвавшись из рук Стива, Сиф быстрыми и тяжелыми шагами вылетела из комнаты. – Черт… Мать твою! – взяв себя в руки, Роджерс прошептал. – Да, это он.

– Локи Лафейсон?

– Он самый, – возможно с первого взгляда могло показаться, что Стив и Локи никогда друг друга недолюбливали, но тогда факты покрасневшего лица Роджерса и двух мокрых дорожек на его щеках говорили об обратном.

– Кремировать?

– Нет. Оставьте.

– Значит, заказать для вас гроб? – от постановки вопроса Стив съежился еще больше. – Простите, я…

– Я понял. Закажите. Белый, чтобы был к завтрашнему утру.

– Вы не повезете его домой?

– А Вы мне скажете, где его дом? – опустив глаза, врач тяжело вздохнул и накрыл обожжённое тело обратно.

========== S06S04 Last Chance ==========

Смерть никогда не была противопоставлением жизни. Противоположность смерти – рождение. Конечно, если ты уже не родился мертвым, тогда да, это одно и то же. Тело бренно, душа бессмертна. А есть ли она эта душа? Хотело бы верить, что да. Люди построили столько предположений, что происходит там, за линией невозврата, когда тело погибает, сердце перестаёт биться, а мозг больше не подает электрических импульсов. Звучит скучно, не так ли? Нарушение функций центральной нервной системы, снижение артериального давления, централизация кровообращения, нарушение дыхания, недостаток кислорода в тканях, агония, клиническая смерть, биологическая смерть. Не хочется. Уходить совершенно не хочется, и я злюсь. Злюсь на себя, злюсь на судьбу, на жизнь, на ситуацию.

– Пожалуйста… – понятия не имею, с кем говорю. Все уже давно покинули меня, уже давно ушли. И в лучшем случае все пройдет быстро. – Помогите… Кто-нибудь…

Если бы я знал, что умирать так плохо, я бы боялся смерти, что в принципе сейчас и делаю. Гнев, жгучий гнев, такой же как и пуля в правом боку, и не знаю, что убивает меня больше. Возможно пуля и не во мне, может она прошла насквозь, но я не чувствую нижнюю часть туловища. Такое уже было, и тогда мне сказали: «Вы больше не сможете ходить», а я встал. Конечно, травма отразилась на моем теле, но я старался над этим не думать, и боль уходила. Можно было бы сделать так же сейчас, но надо терпеть. Терпеть, чтобы жить дальше. Жить через боль, жить со знанием неизбежного конца, жить, понимая, что время исчисляется минутами, жить из последней надежды.

– Боже, пожалуйста, я так хочу жить, – под рукой чувствуется липкая лужа. Закрываю глаза, вдыхаю тяжелый и сжатый воздух. – Помоги мне! Умоляю тебя, помоги! – единственным ответом становится эхо. Я должен встать, должен выбраться, должен позаботиться о своих ребятах, должен вытащить их. Я должен, другого пути у меня нет. – Боже, прошу тебя… – никогда не занимался подобным, но, думаю, самое время. – Не для себя прошу… Они погибнут, мне нужно… Нужно довести дело до конца… – если бы можно было продать душу, я бы сделал это не медля, но, к сожалению, я живу в том мире, где нет места подобным вещам. – Я никогда ничего не просил… Слышишь меня?! – от крика рана открывается еще больше, а времени становится еще меньше. – Хоть что-нибудь ты можешь сделать нормально?! Хотя бы раз?! Мне не нужен твой рай… Не нужен… – глупее выглядеть невозможно, но меня никто не видит и не слышит, лишь взрывы, что принесла с собой армия вторят моему голосу. Я могу позволить себе эту слабость. Я могу, наконец, быть слабым. – Дай мне шанс… Дай-мне-еще-один-шанс, – а вот теперь все. Сознание ушло, но я вернулся, вернулся, чтобы поставить точку. – Тогда прости… Прости меня за все…

– Давно уже простил. А теперь прекрати говорить с Ним, поверь, Он не услышит. Говори со мной, а то я ревную.

***

Обычно во всех популярных фильмах в особо грустных случаях идет дождь. Знаете, такой с черными тучами, с грозой, с яркими вспышками, а все люди стоят под зонтом, кроме одного. Этот парень всегда мокрый до костей, руки сжаты в кулаки, губы дергаются, порой обнажая скрипящие друг об друга зубы, на лице гнев, а в душе война. Дальше этот парень должен пойти и порешать всех тех, кто довел его до этого места, наказать преступников, отправить на тот свет всех виновных, а позже, в лучшей драматической последовательности, погибнуть сам. У нас было все наоборот.

Несмотря на то, что время подошло к зиме, на улице не было ни намека на привычный снег, а с неба светило раскаленное солнце. Скорее всего, я не отошел до конца от больницы, от сыворотки, от всей это дряни, которую в меня кололи, не отошел от шока, не отошел от перемен. Хотя последние только начались. Опираясь на палку, словно мне уже лет семьдесят, а не чуть перевалило за тридцать, я смотрел на то, как четверо незнакомых парней молча вытащили белый гроб из катафалка. Думаю, в душе каждый из них матерился и проклинал все на свете. Хотя, если найдутся люди, кто добровольно выбирает работу гробовщика, да еще и смогут получать от этого удовольствие, то… То что? Логика. Пора бы ее уже и отключить. Я хороню лучшего друга, человека, который стал неотъемлемой частью моей жизни с семи лет, а думаю о каких-то других людях, хорошо им там или плохо. Защитная реакция, от которой не избавиться ни под каким предлогом, но пора прекращать. Хватит. Достаточно.

– Знаешь, друг, ты самый знатный мудак, что был на этом свете, – парни уже успели опустить гроб в землю и взяться за лопаты. – Ты оставил меня, чертов ублюдок. Оставил помирать там. И не важно, что к тому времен ты сам уже подох! Это тебя не оправдывает, – наверное, для ребят, что закидывают в яму землю, такое зрелище не в первые, и я глубоко надеюсь, что в школе они были неучами и английский язык для них незнаком… Вру. Я уже ни на что не надеюсь. – Я, сволочь ты эдакая, клянусь, что найду тебя. На том свете найду и научу-таки говорить правду и просить помощи. Поверь, когда я доберусь до тебя, ты поймешь, что она тебе ой как понадобится. Ты же любишь всякие извращения? Так вот, у меня пока есть время обдумать для тебя развлекательную программу на несколько лет и пощады не будет… – руки предательски задрожали, и я не поскупился отдать одному из парней несколько купюр высокого достоинства, чтобы они ушли и оставили мне лопату. – Будь ты живым, я бы все равно тебя закопал, так и знай. Я никогда так не злился, Лафейсон. Никогда! Понимаешь? Да ни черта ты не понимаешь… Тупенький ты у меня вырос, гордый до невозможности, напыщенный, а толку ноль. Спас он мир… Да пошел ты на хуй с этим миром! – люди, что пришли навестить своих родственников, в страхе расходились. Скорее всего, им хотелось спокойствия, но рядом со мной – с трясущимся бледным мужиком, что в дорогом костюме саморучно закапывает могилу, покоя не видать, как собственных ушей. – Иди ты – сволочь – далеко и надолго! Надеюсь, что ад существует, и ты там. Знаешь, как больно, Лафейсон?! Знаешь, что ты наделал?! Да, в твоей любимой Франции все нормально, но что творится у меня внутри!.. – где-то в отголосках сознания появилась идея раскопать и выпотрошить, но разум запретил. В психиатрической больнице мне явно не понравится. – Ты знаешь, что с Тором? Ты о нем подумал?! Парню дали «вышку»! Его усыпят, как бешеного пса! А все из-за чего? Ты заигрался, ты, черт возьми, заигрался! Что я скажу твоей матери?! Что Сиф скажет сыну?! Где сейчас Наташа и Клинт?! Где Беннер?! – в левой части груди закололо, а я понял, что больше не копаю, а тупо бью по земле лопатой и не могу остановиться. – Что мне делать?! Как жить дальше?! Скажи мне! Что-мне-делать?!