Текст книги "Anorex-a-Gogo (СИ)"
Автор книги: havewelostjimmy?
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Не боюсь падать
Его улыбка – самая искренняя вещь.
И у меня есть ощущение, что если он попросит меня о чём-то, улыбаясь этой улыбкой, я просто не смогу сказать «нет».
Его глаза загораются ещё до того, как губы начинают двигаться. Как будто они заранее узнают, что он собирается улыбнуться. Они вроде как начинают сверкать, а по краям появляются морщинки. Как будто кто-то щёлкнул выключателем, наполняя светом его радужку.
Его сухие губы начинают искривляться. Медленно, очень медленно. Как будто у них есть всё время этого мира для того, чтобы выразить этот маленький кусочек счастья. И он делает это так же, как если бы это делали мы. Только у него есть всё время мира.
Иногда он обнажает свои зубы. В большинстве случаев он улыбается с закрытым ртом, улыбка расплывается на его лице. Но бывают моменты, когда что-то происходит, или я ему что-то рассказываю, а он просто внезапно улыбается. Той улыбкой, которая демонстрирует его каждый маленький детский зуб и, может, что-то ещё.
Такие улыбки, как дверные проёмы. Вы открываете эту дверь и выходите на совершенно новый уровень Джерарда. Вы видите в нём маленького ребёнка. Алкоголика. Защитника брата. Испуганного мальчика, который на самом деле мужчина. Часть его, которая готова дарить любовь, не ожидая ничего взамен.
Вы можете увидеть за его улыбкой его сущность. Он превращается из Джерарда в Джи, моего Джи.
Он забирает меня из школы. И он улыбается, когда я сажусь в машину. Сдержанный поцелуй от его потрескавшихся губ. Его рука проводит по моей, и он выезжает обратно на заснеженную дорогу. Всё просто, всё целомудренно. Нет огня, который растопит снег. Но вы можете ощутить его там, на заднем плане, он там. Он просто разгорается на заднем плане, позволяя этому простому, идеальному моменту властвовать над нами.
– Куда тебя отвезти? – спрашивает он. Я на секунду смотрю в окно.
– К офису моей мамы.
Он не спрашивает почему, и не пытается отговорить меня от этого. Просто разворачивается и едет по направлению к маминому офису.
Здание больницы вырисовывается перед нами по мере того, как мы приближаемся. Я думаю, что это оно. И я знаю, что мне нужно сделать. После того, как я так дерьмово относился к своей маме, она заслуживает много. Но так как я не могу дать ей всего, есть только одно, что я могу ей дать. Правду.
Но оно не становится ближе. В смысле, здание. На мгновение я путаюсь, наклоняюсь к окну, пытаясь выяснить, почему мы всё ещё так далеко. Я чувствую себя глупо, потому что меня осеняет, что автомобиль больше не движется. И что Джерард смотрит на меня уже достаточно долго.
Я краснею.
– Почему мы остановились?
Он не отвечает на мои слова, а целует. Мягкий, тёплый поцелуй, который заставляет бабочек трепетать в моём желудке и горле. Поцелуй, который растапливает мои внутренности и замораживает меня. Поцелуй противоречия, поцелуй, который не является просто поцелуем.
Это признание.
– Боже, Фрэнки, – шепчет Джерард, прижавшись своим лбом к моему. – Ты знаешь, что я к тебе чувствую.
Я киваю, потому что боюсь, так боюсь, что если я прерву его, то он никогда больше не продолжит. И где мы потом окажемся? Просто два мальчика, припаркованные у обочины.
– И в последнее время я чувствую, как будто я... будто я на всё тебя толкаю. На вещи, к которым ты не готов. Будто я пытаюсь подтолкнуть тебя что-то сделать, но и пытаюсь защитить от этого в то же время...
– Я хочу, чтобы ты подтолкнул меня, – отвечаю я. – Мне нужна твоя помощь. – Хоть я никогда не говорил этого раньше, это правда. Я нуждался в его помощи ещё до того, как сам это осознал.
Моё лицо в его руках, он водит пальцами по моим скулам, бровям, носу, губам. Мимолётный поцелуй в губы.
– Я просто хотел, чтобы всё развивалось немного... эм, осторожнее. И я не имею в виду этот момент в машине. Я имею в виду все наши отношения. Это была будто одна авария за другой, и не так, как я хотел бы, чтобы было. Я хотел двигаться гораздо медленнее, менее драматично. Я хотел, чтобы ты увидел, насколько это может быть хорошо... если ты будешь со мной. – Он коротко вздыхает. – Но всё, что я делал, это смотрел, как тебя избивают, унижают, причиняют боль, запугивают, смущают и... и подвергают жестокому обращению.
– Джи... – шепчу я, потому что печальный блеск в его глазах причиняет мне боль. – Ты не можешь винить себя. Всё стало лучше теперь, когда я с тобой. Даже, если это всё ещё происходит, с тобой мне лучше. – Это не совсем ложь. Да были времена, когда Джерард странным образом заставлял меня хотеть умереть. И да, он делал мне больно. Но даже тогда, когда я был в туалете уборщиц, желая нанюхаться аммиака, всё было лучше, чем когда его вообще не было в моей жизни.
Он улыбается, обнажая зубы. И в глубине его глаз открывается дверь, умоляя меня войти.
– Я просто хочу сказать тебе. Кое-что плохое, – говорит он.
Я отстраняюсь, и он резко поднимает голову. На секунду в его глазах мелькает паника, пока он смотрит на меня, возвращающегося на своё сиденье. Но как только он понимает, что я просто пытаюсь расстегнуть ремень безопасности, его улыбка неуверенно возвращается на его лицо. И как только я освобождаюсь от ремня, он широко улыбается и притягивает меня к себе, так что я застреваю между ним и коробкой передач. Я думаю, что прямо сейчас нам было бы намного удобнее на его огромном заднем сиденье. Но я соглашаюсь и с этим, потому что мне хорошо просто быть ближе к нему.
Джерард снова меня целует, а затем немного отодвигается, так что у нас появляется больше места. Затем он глубоко вздыхает и снова встречается со мной глазами.
– Я хочу сказать тебе, – повторяет он, – Но я так боюсь, что ты убежишь от меня.
– Эй, – говорю я, закусывая губу. – Я никуда не денусь. – Его обещание мне, моё обещание ему.
Теперь он улыбается, узнавая собственные слова. Вместо того, чтобы говорить, его глаза бродят по моему лицу, подмечая взглядом каждую деталь, каждый недостаток, который я ненавидел в себе так долго. Я чувствую себя красивым только тогда, когда он видит их. Я чувствую притяжение и головокружительный ужас от того, что он смотрит на меня, внимательно смотрит и всё ещё хочет целовать меня и прикасаться ко мне. Я чувствую кончики его пальцев, прекрасно шероховатые, гладящие меня по лбу, спускающиеся к задней части шеи.
И затем он целует меня, и этот поцелуй глубже, намного глубже. Как будто я тону, не в силах нормально дышать, пока вода разбивается и кружится вокруг меня, утаскивая моё тело на дно, но он здесь. Мы здесь, и мы никуда не денемся.
Я смутно понимаю, что мы всё ещё в общественном месте, припаркованы на обочине у довольно оживлённой улицы, но это нормально. Нам недостаёт уюта, но у нас есть миллион ватт тепла и электроэнергии, которая возникает между нашей кожей, компенсируя уют, и это тоже нормально. Его поцелуй дарит наркотическое опьянение, в результате чего мои губы немеют, а мозг полностью отключается. Я обнаруживаю, что тону в его поцелуе, в нём, но в то же время я обнаруживаю, что хочу с криком убежать от этой машины, от этой химии, которая погружает меня слишком глубоко в него.
Парализованный. Со страхом. С желанием. С необходимостью. Его пальцы задевают мои ключицы. Я дрожу напротив него. Всё это время идёт борьба, внутренняя борьба, и если я проиграю её, мне конец, но если я выиграю... всё изменится. Потому что если я выиграю, то сдамся ему, и окончательно разрушу те стены, которые я тщательно выстраивал все эти годы.
Но это не значит, что я сдамся. Я просто уступлю. Осознаю, что просто больше не могу его отталкивать.
Моё тело яростно сражается с моей головой. Я хватаюсь за него так крепко, но мой мозг срывается с места быстрее, чем что-либо. Он рассылает предупреждение – ОПАСНО, ОПАСНО – но моё тело просто говорит: «Нахуй это». Так что я так и поступаю. Я просто посылаю разум и отдаю полностью себя ему.
Джерард обхватывает меня за талию, пока его губы движутся на моих. Он проводит руками по моим бокам, пытаясь утихомирить то землетрясение, что разрывает моё тело.
– Я знаю, как это для тебя тяжело, Фрэнки, – шепчет он, кладя голову мне на плечо, – но я хочу, чтобы ты доверял мне. Пожалуйста.
Может быть, это было его последнее, умоляющее «пожалуйста». Может быть, это был его взгляд, отказывающийся отпускать меня. Но я делаю это. Я сдаюсь и отдаю ему всё своё доверие. Я позволяю ему поцелуями прекратить мою внутреннюю войну. Я позволяю ему спасти меня от утопления. Я позволяю ему вытащить меня на поверхность, где всё скрыто под слоем чистого белого снега. И я уже не боюсь падать.
– Я люблю тебя.
Проснись
– Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Слова отдаются эхом в небольшом пространстве его автомобиля. Они так чертовски громко звучат в моих ушах, ревут и ударяют по моему мозгу. Как грёбаный звонок будильника.
Проснись, блять, Фрэнки! Ты только что сказал мальчику, что любишь его!
Срань господня.
На лице Джерарда застыло что-то между ухмылкой и взглядом, полным шока. Ну да, это почти достаточно смешно, чтобы посмеяться, не считая того, что в том, что я сказал, нет ничего смешного. В том, что я только что сказал. Я тупица или как? Вот мы, разделяющие идеальный момент в его машине, и я должен был ляпнуть это весомое признание. Ляпнуть, когда он ведёт себя так чертовски хорошо по отношению ко мне.
– О, Боже, – бормочу я, чувствуя себя так, будто меня сейчас вырвет, моё лицо начинает гореть, а живот делает сальто назад. Бабочки внутри бушуют. – О, Боже, – повторяю я, с трудом поднимаясь с его колен и возвращаясь на своё место. Мои руки так сильно дрожат, что я даже не могу открыть эту грёбаную дверь.
Он просто сидит в своём кресле, довольная ухмылка украшает его лицо. Господи, он выглядит таким самодовольным. Действительно, почему бы и нет? Он же грёбаный Джерард Уэй, и парень, которому я только что признался... признался, что люблю его. Когда мне, наконец, удаётся открыть дверь, я практически выпадаю на тротуар. Я кое-как восстанавливаю равновесие, держась за верхнюю часть двери. Думаю, мне просто нужно убраться отсюда. Любой повод, чтобы уйти.
Офис мамы не так уж и далеко. Я вижу его отсюда. Я пойду пешком.
Так что я начинаю идти в том направлении. Ну, на самом деле больше бежать. Да, ладно, я бегу. И на самом деле не к офису, но примерно в том направлении. Я слышу, как хлопает дверь автомобиля и звук шагов по заснеженному тротуару позади себя, но я просто бегу, не поднимая глаз.
– Фрэнки, чёрт побери, остановись, – зовёт Джерард.
Я бегу вслепую, и люди сворачивают, чтобы не натолкнуться на меня. Всё, о чём я могу думать, – я всё испортил. Я, блять, взял всё, что у нас было, и просто разрушил. О чем я вообще думал?
Дело в том, что я не думал. Да я даже не понял, что был тем, кто сказал это. Даже не понял, что слова вылетели из моего рта. Чёрт, я даже не знаю, что означают эти слова.
Я чуть не падаю, когда кто-то натыкается на меня сзади, но парень просто оборачивает руки вокруг моей талии и тянет меня назад, так что я не могу больше бежать, даже если попытаюсь. Джерард очень тяжело дышит, не привыкший бегать так быстро, и, безусловно, сказываются несколько лет курения. Он задыхается, крепко обхватывая меня сзади.
– Боже, какого чёрта ты убегал? – кричит он, глубоко вдыхая через нос.
Я пытаюсь вырваться, но для такого худого парня у него чертовски сильные руки. Затем я чувствую это ужасное позорное чувство, поднимающееся вверх, как будто пузырь в моей груди лопнул, чувство, жгущее кожу на моём лице. Следующее, что я понимаю, – я задыхаюсь, а он расплывается перед моими глазами, текут слёзы. И они не просто вытекают, нет, они наводнением стекают по моим щекам. Я ловлю себя на том, что утыкаюсь лицом в его куртку и рыдаю, пока мои глаза не высыхают. Джерард выглядит так, будто он не имеет понятия, что ему делать, и я не могу его винить. Я грёбаный сумасшедший, вот и всё.
– Тсс, тсс, успокойся, – шепчет он, опёршись подбородком о верхнюю часть моей головы. Одной рукой он крепко прижимает меня к себе, другой успокаивающе гладит по затылку. – Фрэнки, всё в порядке. Всё в порядке.
Джерард мягко отцепляет мои руки от своей куртки, и сжимает их в своих собственных. Затем, он вытирает моё лицо большим пальцем, и целует в лоб.
– Я всегда знал, что ты убежишь, – смеётся он тихо, – но я думал, что это произойдёт потому, что я скажу это первым. Ты такой храбрый, – шепчет он. – Я пытался найти способ сказать тебе это в машине, но не мог. Я хотел перестраховаться, боялся напугать тебя. – Он улыбается, прикусывая губу. – Предполагаю, я в любом случае тебя напугал.
– Прости, – быстро отвечаю я. – Я не хотел просто... я не хотел просто ляпнуть это. Прости. Прости. – Я думаю, что это всё, что я могу ему сказать. Я извиняюсь за то, что гублю такой момент.
– Что, хочешь взять слова обратно?
– Нет! – практически кричу я, затем понижая свой голос. – Нет, нет, я не хочу.
– Ты уверен?
– Да.
Джерард мягко целует меня в губы. А потом его рот оказывается около моего уха, и едва шевеля губами, он шепчет:
– Я люблю тебя.
Моё сердце сжимается, а затем становится таким огромным, что я уверен, что оно сейчас выскочит, окропляя мои внутренности кровавой любовью. Я обнаруживаю, что мои губы невольно растягиваются в самой широкой улыбке, которой я когда-либо улыбался. Я чувствую, будто кричу, пока мой голос не становится хриплым, а горло не разрывается в клочья. Я чувствую, будто танцую, хоть я и недотёпа, и, вероятно, просто спотыкаюсь о собственные ноги.
Я просто открываю рот, чтобы ответить. Но выходит совсем не то, что предназначалось.
Он снова шепчет:
– Я люблю тебя.
И я слышу свой ответный шёпот:
– Я боюсь.
***
В офисе моей матери, как в грёбаном ледниковом периоде. Так было всегда, ещё с того времени, как я был ребёнком. Так что даже когда Джерард отъезжает, а я захожу в офис, по-прежнему кажется, будто я на улице. У них круглый год работают кондиционеры. Неудивительно, что все пациенты здесь психи.
Мои зубы стучат, пока я поднимаюсь в лифте на шестой этаж, где находится офис моей мамы. Я такой чертовски счастливый, что подпрыгиваю на пятках весь путь вверх. Когда лифт звенит и двери раздвигаются, я выхожу и иду по коридору к двери с золотой табличкой:
Доктор Линда Айеро.
Я вхожу, и меня с улыбкой приветствует секретарша, потому что мы знаем друг друга с тех пор, как мне исполнилось три. Раньше я часто приезжал на работу вместе с мамой, и её секретарша Ким всегда рассказывала мне истории, не давая заскучать.
– Привет, Кимми, – говорю я, широко ей улыбаясь. – Мама там?
– У неё сейчас пациент, Фрэнки, но ты можешь остаться здесь и подождать, если хочешь, – отвечает Кимми.
Но я уже подхожу к двери кабинета. Я слышу, как она разговаривает с пациентом, спрашивая у него, почему он думает, от него ушла жена. Когда я открываю дверь и проскальзываю внутрь, она кидает на меня убийственный взгляд, мол, как и почему я её прерываю, и что я такого натворил. Я просто усмехаюсь и сажусь на диван, где пациент не может меня увидеть.
Мама продолжает свой сеанс, записывая что-то в блокнот, в то время как бедный парень рассказывает практически всю историю своей жизни. Но она продолжает на меня поглядывать, анализируя мои нервные движения и улыбку, которая, кажется, никогда не сойдёт с моих губ.
Парень, наконец, уходит, продолжая рыдать о своей жене, и я выхожу в ту часть офиса, где она принимает пациентов. Я ложусь на кожаный диван, который так и говорит: «Пожалуйста, расслабляйся. Легче решать проблемы, когда ты чувствуешь себя комфортно». Она остаётся сидеть в своём кресле, по-прежнему держа блокнот на коленях.
– Фрэнки, что ты здесь делаешь? – спрашивает она, глядя на свои часы. Она говорит мне, что у меня есть ещё пятнадцать минут до её следующего сеанса.
Я делаю глубокий вдох. И смотрю ей прямо в глаза.
– Мама, я гей.
Очевидно, это не то, о чём она думала, я собираюсь рассказать. Её губы складываются в идеальную букву "О", а брови приподнимаются.
– Э-э... – она не может подобрать слова.
– Я знаю, что ты это как бы уже знала, – продолжаю я, потому что боюсь потерять свою храбрость, если сейчас остановлюсь. – Ты знала это, потому что у меня никогда не было девушки, и ты знала это, когда Джерард пришёл ко мне в гости. Ты знала это с того времени, как он появился рядом со мной.
Она кивает головой, как бы поощряя меня продолжать. Я понимаю, что это самый правдивый разговор с мамой, который был у меня за все эти годы.
– Прости, что я не сказал тебе раньше. Это не потому, что я думал, что ты перестанешь меня любить, потому что я знал, что ты бы всё равно любила меня.
– Я всегда буду любить тебя, Фрэнки, – шепчет она, улыбаясь мне.
– Я знаю, мам, я знаю это. – Я делаю глубокий вдох. – И я люблю Джерарда.
Её улыбка становится шире.
– О, Фрэнки. Ты счастлив?
Я киваю.
Ещё один глубокий вдох.
– Я сожалею о том, что сделал с Оуэном. – Ну, это неправда. Совсем нет. Потому что в субботу вечером я сказал маме по телефону, что Оуэн и я подрались, и я ударил его кулаком в лицо. И после этого, я отправился к Джерарду. Я никогда не говорил, что это Джерард выбил из него дерьмо. А Оуэн был слишком труслив, чтобы признаться в этом хотя бы самому себе.
И я уверен, что абсолютно не жалею об этом.
Вопить. Кричать. Ругаться. Моя мать не делает ни одну из этих вещей. Ни одну. Она встаёт и обнимает меня.
– Фрэнки, меня это не тревожит. Я знаю, что это, вероятно, делает меня ужасной матерью, но я не хочу врать тебе. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. И если Джерард делает тебя счастливым, то я на 100% поддерживаю тебя.
Я вспоминаю тот подслушанный разговор между Джерардом и мамой.
«Кем бы вы двое не были, у ваших отношений есть огромный потенциал сделать его счастливым. И это всё, что я хочу для Фрэнки. Всё, что я хочу, – чтобы он нашёл своё счастье, которое потерял где-то по пути. Помоги ему найти его».
И я обнимаю свою маму, думая о тех сокровенных словах, которые я сказал Джерарду, а он сказал мне их в ответ, и понимаю, что я нашёл его. Я был потерян, но теперь я найден.
Двуликий
Я тону, погружаюсь так глубоко и теряю контроль. Становлюсь неуправляемым, плавясь под его губами. И думаю, я даже не хочу, чтобы меня спасали.
Это действительно самое прекрасное чувство. Совершенное спокойствие. Знание того, что он любит меня, и он снимает мою рубашку и целует мою кожу так, как никогда не целовал раньше. Как будто я вернулся домой с войны, и мы наслаждаемся всеми теми простыми вещами, которые я пропустил, хотя на самом деле, я не упустил ни секунды. Мои пальцы в его волосах. Его губы касаются моих бёдер, приближаясь к резинке боксеров. Его длинные и тонкие пальцы прикасаются и дразнят. Мой эгоизм нуждается, хочет, жаждет и горит.
Так хорошо. Так хорошо быть в огне.
Я просыпаюсь, задыхаясь в ночи. Во сне я скинул своё одеяло, так что мне теперь холодно, но в то же время я весь вспотел. Беглый взгляд налево говорит мне, что Джерард не проделывает всё это с моим телом, а всего лишь спит, половина его лица утыкается в подушку, которую мы делим на двоих.
И чёрт, это был всего лишь сон.
Вы можете обвинить меня? Он такой красивый, такой идеальный. Как он может быть таким совершенным? Вы можете обвинить меня в том, что я хочу этого? Что я хочу его? Вы можете обвинить меня в том, что мне снится Джерард, его тело, его губы, его поцелуи...
Я так не считаю.
Я осторожно откидываюсь на подушку, поворачиваюсь лицом к нему и подпираю голову ладонью. Моё дыхание постепенно приходит в норму, пока я полностью не успокаиваюсь.
Я раздумываю, запуская пальцы в его волосы.
Я раздумываю, поглаживая его лицо.
Я раздумываю, целуя его сухие розовые губы.
В конце концов, единственное, что я делаю, это наблюдаю за ним. Наблюдаю, как поднимается и опадает с каждым вдохом его грудь. Наблюдаю, как подрагивают его веки, как ресницы откидывают тень. Наблюдаю за ним, бормочущим что-то неразборчивое.
Я хотел бы знать, что ему снится.
Нет, я хотел бы быть тем, кто ему снится.
Я хотел бы быть лунным светом, падающим на его бледное лицо. Просто чтобы касаться его.
Он шевелится, когда я немного толкаю кровать. Это мои попытки «случайно» разбудить его. Я хочу, чтобы он проснулся, и я не был совсем в одиночестве. Он что-то бормочет, потом переворачивается на спину так, что вся его голая верхняя часть тела купается в лунном свете, проникающим через окно над моей кроватью. Он чуть жмурится, но его глаза остаются закрытыми, и он продолжает спать.
Я снова толкаю кровать, на этот раз с большей силой. Мои пальцы вцепляются в матрас, и я дёргаюсь, раскачивая кровать. Я немного раздражаюсь от того, как он может так глубоко спать. Так что я привстаю на кровати, готовый начать прыгать вверх и вниз, чтобы он проснулся, но не от того, что я буду пихать непосредственно его, или позову его по имени. И я встаю, но моя нога запутывается в простыне, и я падаю с кровати. Я приземляюсь на ковёр с огромным шумом, из-за которого, я уверен, проснулся весь дом.
Пару секунд я неподвижно лежу на полу и тихо стону, схватившись за левую ногу, на которую очень неудачно приземлился. Мне чертовски стыдно за то, что меня перехитрила моя же кровать. Через мгновение я слышу шаги своей матери, которые затихают у двери в комнату. Она прислушивается, не умираю ли я тут, или вдруг меня убивают, а потом шаги удаляются, скорее всего потому, что она решает проверить, всё ли в порядке с Оуэном. Затем я понимаю, что Джерард явно не собирается помочь мне встать, а продолжает без движения лежать на кровати.
Протестующе застонав, я заставляю себя подняться с пола, и смотрю на него. Он всё ещё лежит на подушке и мирно спит, находясь в блаженном неведении о моём неловком падении. Я залезаю на кровать и становлюсь рядом с ним на колени, откровенно его разглядывая. Я бы не удивился, если бы произошло землетрясение, а Джерард также посапывал в моей кровати. Как, чёрт возьми, моя жирная задница, встретившаяся с полом, его не разбудила?
Его выдают губы. Они искривляются в мою любимую усмешку даже прежде, чем он открывает глаза, а затем встречается со мной взглядом. Он начинает смеяться, и я тоже улыбаюсь.
– Могу я спросить, какого хрена ты творишь? – выдыхает он между смешками, что заставляет моё сердце зайтись от удовольствия.
– Тсс, – шепчу я, пытаясь утихомирить его. Моя мать стала гораздо внимательнее с моей «исповеди» в понедельник. И она бы обалдела, если бы узнала, что Джерард провёл эти две предыдущие ночи так же, как и эту.
Он выбирает самый лучший способ замолчать – накрывает мои губы своими и целует до тех пор, пока его приступ смеха не затихает. Затем он, как и я садится на колени. Наши колени соприкасаются, и его рука на моём бедре, но я не чувствую себя неудобно.
– Ну, так что ты творишь? – спрашивает он снова.
Может быть, эта позиция, в которой мы сидим, или его рука на моей ноге, возвращают меня в ту ночь, когда мне было девять, а Оуэну одиннадцать, но я чувствую себя просто маленьким ребёнком. Мы перешёптываемся, как будто рассказываем друг другу секреты, хотя на самом деле просто стараемся сохранить в тайне его присутствие.
– Пытаюсь разбудить тебя, – признаю я. – Но я не собирался падать с кровати.
– Неугомонный, – усмехается он. – Но тебе удалось меня разбудить.
Мы ещё немного смеёмся, прежде чем он встаёт и подходит к своей сумке, стоящей около моего стола. В течение нескольких следующих минут он высовывается из окна, куря сигарету. Я лежу на кровати, холодный воздух, заходящий из окна, посылает по моей коже мурашки. Джерард, высовывающийся из окна в одних трусах, его взлохмаченные чёрные волосы, серо-голубые завитки сигаретного дыма вокруг его лица... это просто так чертовски сексуально. Так что я смотрю на него, зарабатывающего себе рак лёгких, и мы оба просто молчим. Затем он гасит сигарету о подоконник, закрывает окно, и присоединяется ко мне, лежащему на кровати.
Я уже снова довольно сонный, а он садится на мои бёдра и целует меня своими губами с привкусом сигаретного дыма. Его грудь, холодная от зимнего воздуха, прижимается к моей, и по спине бегут мурашки. Хоть я, наверное, и умру от пассивного курения, всё равно зарываюсь носом в его волосы, вдыхая запах сигаретного дыма и шампуня с ароматом жасмина. Его ледяные пальцы медленно спускаются по моим бокам, но оставляют ожоги.
Нет ничего лучше, чем глубокие, наркотически опьяняющие сонные поцелуи в час ночи. Когда вы так устали, что просто хотите снова уснуть, но его губы словно колыбельная, которую вы хотите дослушать до конца. Она продолжается и продолжается, словно продлится вечность.
(Вечность.)
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
В комнате всё идеального тёмно-синего оттенка, будто ночное небо затопило комнату и закручивается вокруг нас, как завитки сигаретного дыма. Его глаза, словно калейдоскоп, постоянно меняющиеся с огненно-карих на тёмно-зелёные, внимательно разглядывают моё лицо. Он называет это запоминанием, я называю это любовью. Я знаю, что это правда.
– Мы всё ещё здесь, – шепчу я, когда его губы мягкими поцелуями спускаются к моему пупку, а затем поднимаются обратно, и он дарит мне долгий поцелуй. Это до сих пор удивительно, что я здесь, и он здесь, и мы здесь вместе.
– Мы всё ещё здесь, – соглашается он без вопросов и колебаний.
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
***
Однажды, когда я ждал маму в её офисе, то листал один журнал, сидя в приёмной. Вероятно, это было что-то вроде Родитель-Параноик Дайджест или Еженедельник Для Психов. Одна страница была полностью посвящена статистике. Я не запомнил всего, потому что большинство из этого было про то, сколько людей умирают на пляжах США от торговых автоматов (13 человек, и это только в США), или про то, что только половина толстых девочек в Америке поступают в колледж. Но одна вещь почему-то застряла в моей голове. Может быть потому, что мне тогда было только одиннадцать. Это была статистика о том, сколько детей похищают. Не инопланетяне.
Около 80 000 детей пропадают из своих спален каждый год.
В эту ночь пятницы я стараюсь немного поспать. Школы не будет ещё в течение двух недель, потому что Рождество в следующий четверг, и у нас сейчас каникулы. Так что я стараюсь уснуть, мои веки тяжелеют, и становится всё труднее и труднее держать их открытыми. До тех пор, пока я не слышу громкий стук в своё окно. Вдруг эта давно забытая статистика всплывает в моей голове, и я сразу же начинаю задаваться вопросом, что если я стану 80 001.
Окно открывается, потому что тот, кто находится за стеклом на плоской крыше, по-видимому, мастер взлома защёлок. Я думаю о том, что нам действительно нужно поставить более прочные замки в доме. А потом кто-то буквально кувырком влетает в комнату, размахивая своими конечностями. Одна его нога задевает мою тумбочку, отчего стакан воды, стоящий на ней, летит на ковёр, проливаясь. Он пролетает через кровать и приземляется на пол.
А потом абсолютно всё стихает.
Крик замирает в горле, забивая мои дыхательные пути. Непонятная тёмная масса поднимается с пола, и со стоном падает на мою кровать, сжимая руку на моей голени.
– Тсс, Фрэнки, это всего лишь я, – шепчет он невнятно.
Мой желудок в панике сжимается, пока я покрываюсь холодным потом. А затем из-за занавесы жирных волос выглядывает лицо Джерарда, блестящее, бледное и потное.
– Джи, ублюдок, ты решил меня убить? – выдыхаю я, прикладывая руку к дико бьющемуся сердцу. В то же время я радуюсь, что не похищен каким-нибудь сумасшедшим похитителем, а просто атакован этим мальчиком, сидящим передо мной на кровати.
– Я люблю тебя... – бормочет он, а затем чуть подаётся вперёд, пристально на меня глядя.
Я признаю, что это немного путает меня. Мой мозг, кажется, совершенно теряет способность мыслить после этих трёх слов, а сердце замирает, потому что это всё ещё достаточно ново для моих ушей.
– Красивый малыш, – шепчет он, даря мне небрежный поцелуй.
На секунду я замираю, а затем резко разрываю поцелуй. Что-то не так, его губы с привкусом виски. Его голова падает на мою грудь, и на меня попадает его дыхание.
– Фу, ты пахнешь, как пивной бочонок, – вскрикиваю я, отталкивая его от себя.
Джерард заваливается на спину, громко смеясь. Он выглядит ужасно расстроенным, его глаза остекленели, и блестят от алкоголя, плещущегося за радужкой.
– Ты пил? – шепчу я. И я ничего не могу с собой поделать, я чувствую себя преданным. В последний раз Джерард был пьян, когда запутался. Запутался насчёт нас и того, что происходит, когда он продолжал пытаться привлечь меня. Что путает его сейчас?
– Я просто гулял с друзьями.
Друзьями. Он гулял с друзьями.
Я понимаю, что даже не знаю его друзей. Это одна из тех вещей, о которых я не потрудился подумать. У Джерарда есть жизнь помимо попыток расшевелить меня? Эта мысль даже не приходила мне в голову. До этого момента.
И это слово «друзья». Майки использовал это слово в тот раз, когда Джерард оказался вдрызг пьяным. Я тогда спросил у Майки, куда он ушёл. «Вероятно, к одному из его друзей». И мы все знаем, что скрывается под этим словом. Его друзья. Его ёбари. Разве между этим есть большая разница?
– Ты гулял с друзьями, – повторяю я, мой голос тусклый и безразличный, я чувствую, как распространяется онемение, – и поэтому ты в говно пьяный. Ты приехал сюда на машине?
Он кивает, но выглядит неуверенным. Как будто он пытается через алкоголь донести мои слова до своего мозга, и вникнуть в них. Злюсь ли я на него?
О, я в ярости.
– Что, если бы ты разбился? Что, если бы ты потерял контроль над управлением? Что, если бы ты попал на обледеневший участок дороги и врезался в дерево или ещё что-то и валялся, замерзая и умирая, а я даже не знал об этом? Что, если бы ты умер? – мой голос непроизвольно повышается, но я всё ещё стараюсь говорить потише, чтобы никто в доме не проснулся.
– Но я же не умер, – бормочет он, пытаясь улыбнуться. Его улыбка исчезает, когда я не улыбаюсь в ответ. – Посмотри, Фрэнки, я жив. Я здесь.
Я вырываю свою руку из его, когда он пытается подтащить меня ближе к себе. Он нервный и раздражительный, его глаза бегают, а кожа на ощупь такая горячая, будто его нервы горят огнём.
До меня, наконец, доходит.
– Под чем ты? – спокойно спрашиваю я.
Джерард слабо усмехается и трёт нос.
– Что ты имеешь в виду, Фрэнки? Я просто немного выпил.
Я пихаю его в грудь, когда он наклоняется ко мне, затем встаю с кровати и прохаживаюсь около своего стола. Думаю об уроках здоровья, о наркотиках.
– Не ври мне. Только, блять, не ври. Под чем ты? – повторяю я.
Его глаза не останавливаются на чём-то одном, они остекленевшие, а его рука просто не перестаёт подрагивать. Как будто он под током. Он выглядит как комок натянутых нервов.
