Текст книги "Крещендо (СИ)"

Когда Рей припарковалась возле дома, машина Бена была уже на месте. Не успела она выйти, он уже тоже стоял на тротуаре. Не улыбался. Держал в руках крафтовый пакет. Это лучше, чем букет цветов. То, что было в пакете, можно было хотя бы съесть. Или выпить. И не ощущать смущение за романтический жест.

Подойдя ближе, девушка с удивлением втянула воздух и поняла, что от Бена пахнет дымом. Успокаивающе-приятно.

– Ты откуда? – Усмехнувшись, спросила девушка, останавливаясь. Заметила, что белая футболка мужчины слегка запачкана красным. – Ощущение, что ты кого-то убил и приготовил.

– Как-то так оно и было. Я был на детском дне рождения. Был ответственным за хот-доги.

– С ума сойти, – не удержалась от смеха Рей, – надеюсь, в пакете ты принёс парочку?

– Почти, – заговорщически улыбнулся мужчина, поправляя пакет, и тут Рей увидела логотип La Gavroche. Её любимый с детства ресторан. В котором никогда ни для кого не готовили на вынос. Однако.

– Ты решил устроить у меня дома мишленовский ресторан? – Полюбопытствовала девушка, – хот-доги бы тоже сгодились. Особенно под винтажное вино-то.

– Решил, что несправедливо тебе приходить после работы и становиться готовить для… – он хотел сказать нежеланного гостя, но просто пожал плечами, позволяя ей самой придумать любую концовку фразы.

– А как же риззото? Я уже настроилась.

– Всё с собой. Черный риззото, как ты любишь. И сибас с кофе и корицей.

Если Рей и тронула его память, то она никак это не показала. Одобрительно кивнула, хотя её насторожило то, что он заказал именно это блюдо. До этого всё, что Кайло приносил, было отпечатком воспоминаний об их прошлом. Он мог не забыть о том, где варили её любимый кофе или какое вино ей нравилось. Даже мог помнить ресторан. Но сибас с кофе и корицей, в который она влюбилась, начали в La Gavroche готовить совсем недавно, наверное, около полугода назад, когда поменяли шеф-повара.

Это был его первый промах. Первая трещина в обороне. Первый признак того, что в тени за её спиной всегда кто-то был.

– Осторожней, Бен, я ведь могу подумать, что ты следишь за мной. – Небрежно бросила девушка, заходя в лифт. – Это уголовно наказуемо, если что. Вдруг ты не знал. Кстати, об охране. Видел камеры наружные, пока ждал меня? Ну и охранники меняются каждые шесть часов. Два на смену. У каждого оружие. Всё максимально безопасно.

– Да? Хорошо, – он был как-то странно спокоен. Как человек, абсолютно уверенный в своей правоте. Это раздражало.

И через минуту Рей поняла, в чём дело. Очутившись в своей гостиной, она остановилась как вкопанная, потому что пространстве, которое утром было свободно, стоял красивый, сверкающий лаковыми боками Стейнвей. Как призрак из прошлого.

В эту самую секунду, Рей порадовалась, что не попросила у Кайло пакет, иначе бы тот выпал из её рук. Она скрестила руки на груди.

– Что это? – Ледяным тоном осведомилась девушка, рассматривая инструмент почти с неприязнью. И с ностальгией. И с опаской. Он выглядел здесь незваным гостем. Осколком, который выпал из другой жизни.

Мужчина, поставивший пакет на барную стойку, пожал плечами:

– Стейнвей. Король среди всех инструментов. Как Форд. – Он в точности повторил когда-то сказанные ею слова.

– Кажется, ты не только детское фортепиано успел с утра приобрести. Решил завоевать двух девушек одним приемом, – Рей даже попыталась пошутить. – Зачем ты решил его купить?

– Ты спасла меня от тюрьмы. Я хотел подарить тебе что-то не менее ценное. Раньше музыка была очень важна для тебя. Хотел вернуть что-то хорошее в твою жизнь. Неправильно, когда человек больше не верит в мечту.

Он оперся на барную стойку и рассматривал Рей, которая выглядела насторожено, словно он её в серпентарий привел, а не в её же квартиру. Не мог же он ей сказать, что ужаснулся тому, что она больше не играет. Ужаснулся тому, что он сделал с ней – как будто до него только сейчас дошло, чем пришлось заплатить Рей за тот его поступок. Душой, которая сгорела и больше ничего не ощущала. Было что-то страшно несправедливое в том, что он исполнил свою мечту, а она – нет. Мир будто посмеялся над ним. Мир, в котором грешники получали всё, а светлые люди оставались в темноте.

– Слушай, мы тогда были детьми. Это уже не важно. Ты же больше не грабишь машины, и я не причитаю.

– Но у меня не было мечты стать известным грабителем, – спокойно парировал Кайло.

– А у меня просто мечта изменилась. Так разве не бывает? Почему ты так смотришь? Хочешь, чтобы я сыграла для тебя? Даже не рассчитывай.

Вечер, определенно, складывался совершенно не так, как запланировала Рей. Ей не нравилось, что Кайло пытался, пускай даже из лучших побуждений, влиять на её жизнь. Больше нет, больше этого она ему не позволит.

– Я знаю, что ты хотел этим показать. Что у меня в доме настолько плохая охрана, что можно пронести целое фортепиано, – Рей задумчиво коснулась одной клавиши. Ей всегда нравилось, как инструмент отзывался. Затем ещё. А потом простонала, – ты и настройщика сумел сюда провести? Почему не целый оркестр?

Она злилась на него за то, что он позволил себе такое. Злилась на себя, что была слишком самоуверенна. Как такое вообще было возможно? В её-то доме. С её-то охранной.

– Так, мне нужно это осмыслить. – Внезапно сказала она. – Просто осмыслить и успокоиться.

– Так иди и переоденься. А я пока еду разогрею. – Предложил мужчина. Это прозвучало так по-домашнему, что Рей не выдержала.

– Не нужно изображать из себя моего заботливого супруга, потому что я бы никогда, никогда в жизни не связала бы свою жизнь с насильником. – Она увидела тень, которая мелькнула в глазах Кайло. – Ты сам вынудил меня сказать это. Я не хотела. Но нельзя изнасиловать девушку, исчезнуть, а спустя семь лет подарить ей фортепиано и сказать – «играй, ты же мечтала» или «милая, у тебя ноги от каблуков устали, иди, переоденься, а я, как всегда, приготовлю ужин». Так просто не бывает. Ты уничтожил меня, так не нужно воскрешать. Всего один ужин и ты проваливаешь.

Вот оно – она таки перестала играть в игру «все было обоюдно». Сорвалась. Никакие маски на лице вечно не удерживались. Это было… справедливо. Заслуженно. Рей разбивала его смешные иллюзии, в которые он хотел верить.

– Я действительно пойду переоденусь, но ты ничего не трогаешь. Не греешь еду, не выжимаешь мне сок из красных апельсинов, не ищешь ноты, не устанавливаешь камеры слежения. Ничего. Просто сидишь и не двигаешься. Можешь виски себе налить, – милостиво разрешила Рей, отправляясь наверх. Она не стала зло стучать каблуками или хлопать дверью. Ей не нужно было больше, чем пару предложений, чтобы показать, насколько она разочарована.

Кайло посмотрел на часы. Он дал ей семь минут, которые провел, как и днем, пока настраивали фортепиано, сидя на стуле и болтая ногой. Попасть в этот дом, действительно, было проще простого. Деньги решали всё.

Интересно, за сколько сюда проберутся люди Сноука, которым не нужно проносить фортепиано?

Рей вернулась через шесть минут. В простых чёрных джинсах и красной футболке. Его порадовало, что она, находясь с насильником, не надела какую-нибудь паранжу. Или кофту с длинным рукавом. Это было… милосердно.

Насильник.

Это слово отозвалось давно забытой болью и стыдом. Слово, от которого он бежал, выжимая из любого автомобиля больше дозволенного. Тот, кем он так не хотел себя признавать. Тот, кем он всегда останется в её голове. Образ, который уничтожил всё хорошее, что между ними было. Но, что удивительно, зная ему цену, она отчего-то поверила, что Пейдж он не тронул. Точнее, тронул, но не обидел. Это было странно.

Девушка, по-прежнему не говоря ни слова, подошла к плите и грохнула сковородкой – видимо, решила разогреть ризотто более правильным способом.

– Можешь поставить тарелки и приборы, – буркнула она неприветливо, шурша пакетом и доставая еду. Бен позволил себе ещё с минуту смотреть ей в спину, предаваясь приятным воспоминаниям, которые запрещал себе семь лет и которые у него никто не сможет никогда забрать. Мужчина помнил, как приходил в свою комнатушку и находил там её – иногда читающую ноты, иногда готовящую, иногда спящую. Она всегда переодевалась в его красную майку на пару размеров больше и так и ходила, пока он не ловил её. Прижимал к себе спиной, забирался руками под майку, ловко расстегивал лифчик, поглаживал руками талию, сжимал её бёдра, стаскивал белье и после этого они обычно с упоением занимались любовью. На столе, на кровати, прижавшись к стене, в душе или на полу. Им было не важно. Они были влюблены и счастливы. Порой в окно мансарды стучал дождь, порой доносилась какая-то музыка, порой вой сирен. Они не слышали ничего: в момент, когда они любили друг друга, мир растворялся. Иногда им хватало пары минут, чтобы взорваться, иногда они наслаждались друг другом мучительно долго. Однажды даже забыли на плите пасту, и затем, смеясь, пытались отмыть квартиру. Полуголые. Грязные. Безумные.

Невероятные.

Закованные в счастье, словно в броню. Защищённые любовью от всего мира.

Бен вздохнул и стал расставлять тарелки. Красивый, идеально белый фарфор. В его квартирке такого не было. Была пара тарелок разного цвета. Одна была немного надколота. Но Рей никогда, если не считать того, первого раза, не приносила ничего, чтобы хоть как-то изменить интерьер его квартиры – знала, что это его расстроит. Она приносила только себя и свою любовь. Иногда могла зайти за какими-то продуктами. Очень редко. И всегда смеялась, говоря, что купила яблоки в магазине, который их познакомил.

Мужчина грустно улыбнулся своему изуродованному шрамом отражению в тарелке. Он бы многое отдал сейчас, чтобы кушать самую простую еду из надщербнутой миски, если бы Рей сидела с ним рядом и счастливо улыбалась.

Девушка, закончившая разогревать еду, развернулась. И её сердце болезненно сжалось, когда она увидела, как Бен накрыл на стол. Он рассадил их максимально на разные концы стола. Пытался, в этот раз, играть по правилам. Глядя в его хмурое, замкнувшееся лицо, Рей впервые задумалась – а каково ему в её присутствии? Каково было смотреть на неё, возможно, любить – это было почти очевидно, если бы она захотела признаться в этом сама себе – и знать, что тебя ненавидят? Каково ему покупать ей вещи, которые ничего не искупят? Смотреть на неё и знать, что это в последний раз. Знать, что он даже не сможет коснуться её. Смотреть и быть уверенным, что не увидишь и намека на взаимность.

Это всё, действительно, стоило прекратить. И ради него тоже. Никто не должен так страдать. Даже грешники.

– Заберешь еду? – Предложила она немного теплее, чтобы скрасить мрачность и неловкость момента. На самом деле, он же мог сесть немного ближе – всё было бы в порядке. Но, видимо, её пламенная речь и это обвинение, которое она бросила ему в лицо впервые, спустили его с небес на землю.

Рей покрутила бутылку, которую он принёс. Именно тот год и тот сорт, как она попросила. Идеально к сибасу. Неидеально к вечеру. Зная, что поступает неправильно, Рей достала декантер и занялась процедурой аэрации. Бен немного удивился, когда она достала два бокала. Она собиралась пить с ним?

В эту секунду он понял – с неприятным холодком – ей что-то нужно. Что ж, могла бы так не стараться. Он бы отдал всё и так. Без декораций. Без спектакля. Но, видимо, Рей считала, что чудовище тоже стоило задабривать.

Правда, они не были в сказке. Он не был чудовищем, несмотря на свой шрам. Он был всего лишь насильником. Это же «существенно» меняло всё.

– Бен, у меня к тебе дело, – Рей, сев за стол, не стала ходить вокруг до около. Интересно, она хоть осознавала, насколько становилась похожа на своего деда? Тот тоже не любил затягивать увертюры. – Я хочу, чтобы ты отдал Сноуку своей сервис.

– Ты правда этого хочешь? – Он отпил вино. Давно уже не водил машину после того, как выпьет, но сегодня был особый случай. Сначала детский день рождения – чужая семья, чужое веселье, чужой дом, а теперь этот ужин с Рей, которая несколько раз подчеркнула – на этот раз всё.

Просьба Рей удивила его тем, что он не ощущал в ней испуга. Она попросила не потому, что увидела, что угроза Сноука может причинить ей вред. Даже сейчас, когда поняла уязвимость своего дома. У неё был какой-то свой план.

– Да.

– Хорошо. – Кивнул Бен и ничего при этом не почувствовал.

– И всё? Не будет вопросов? Условий? Ничего? Просто «хорошо»?

– Раз надо – значит надо, – может, так будет проще. Он отдаст сервис Сноуку и выкупит безопасность Рей. Будет спокоен. Возможно, уедет из страны. Сделает нормальный поступок и попробует начать всё сначала. Снова. Знал, что от себя, конечно, не убежать, но и встреча с Рей не оставила иллюзий, которые он себе позволял все эти годы.

Рей молчала. Ощущала себя неловко. Неправильно. Будто она им воспользовалась, а он понял, но принял, потому что был виновен.

– Помнишь, я говорила о заказчике, которому Сноук перешел дорогу? – Что ж, по крайней мере, он мог знать правду. Почему бы и не поделиться, не называя имен.

– Да.

– Это мужчина. Его дочь два месяца назад сбила машина, и он пришел к нам, потому что наша империя годами сопровождала его бизнес. Были у него определенные дела со Сноуком, и они не поделили что-то. Заказчик уверен, что тот виновен. Но вот беда – машина была угнана за неделю до преступления и никто её не смог найти. Мы думаем, что он где-то перебивает номера кузовов, и потому авто нельзя идентифицировать, но гаражи непросто найти. А тут… такой шанс. Можем поймать его. Ясно, что за убийство девочки его не посадят, но за угон машин, за грабеж и прочее – могут. Потому…

– Ты же не будешь всё это вести сама? – Внезапно резко спросил Кайло. Его все устраивало. Устраивало отдать сервис. Устраивало, что Сноук мог сесть, а значит, не угрожать Рей. Не устраивало то, что девушка пыталась засунуть голову в осиное гнездо. Воевать со Сноуком – это не сажать насильника. Или убийцу. Это опасней.

– Дело машстабное, над ним работает очень много юристов разного ранга, но защиту в суде вести буду я. Это моя работа. Хороший виток в развитии карьеры.

Кайло удивило, что она сказала о своей карьере, а не о справедливости. Да уж, лучше бы она осталась пианисткой. Это было красивее и безопасней. Но что он мог ей сказать? «Я не могу тебе позволить»? У него не было права что-то ей запретить.

– А что с твоей карьерой? Почему ты закончил её в тридцать? У тебя вроде травм не было?

Он знал, что это просто уловка – сменить тему, но кивнул.

– Я не рано закончил, Рей, я поздно начал. Вообще чудо, что в таком возрасте ты получаешь шанс. Я планировал ездить до тридцати пяти, а потом уйти в администрирование, но Форд решил уйти с ралли, а менять команду я не захотел. Понимаешь, я ведь всегда мечтал быть не просто гонщиком. Я всегда видел себя пилотом команды Форд, потому отказался от других контрактов и закончил карьеру.

Да уж, он был моногамен во всех своих привязанностях.

Остаток ужина прошел в каком-то натянутом диалоге о погоде. Рей хотелось зло смеяться. Вот куда они докатились. До погоды! Хуже было только начать обсуждать политику.

Когда они покончили с едой, каждый ощутил небывалое облегчение. Рей поднялась, чтобы убрать посуду. Собиралась сказать Бену, что ему пора, но он тоже уже встал:

– Давай помогу, – он уже потянулся, чтобы забрать тарелки, когда вспомнил, что ему нельзя к ней прикасаться, и резко одернул руки. Они посмотрели друг на друга. В эту секунду обоих пронзила боль. – Поставь. Я заберу. – Сказал мужчина совсем тихо.

– Я сама донесу пару тарелок до посудомойки, – возразила Рей. Он снова это делал. Снова пытался заботиться о ней. Она не должна была этого позволить, потому сложила все сама. Затем развернулась.

– Спасибо за Сноука. Я знаю, что этот сервис был важен.

– Не важен, – покачал головой Кайло. У него не было ничего важного в этой жизни, кроме девушки, стоящей напротив. Он достиг многого, а по сути, остался все там же. Мальчишкой в темноте, дорожащим только ею. Только тогда ей не хотелось, чтобы он уходил. – Не стоит благодарности. И да-да, я уже ухожу. Не переживай. Спасибо, что поужинала со мной.

Это, правда, было великодушно с её стороны.

Рей стояла и смотрела на мужчину, который растерянно смотрел вокруг себя, будто ища предлог остаться на секунду дольше. Его силуэт сливался с полумраком. Это выворачивало душу Рей наизанку. Эта его… любовь к ней убивала. Она всё равно бы не смогла дать ему то, чего он так жаждал – не смогла бы дать прощение. Или взаимность.

– Прощай, Бен.

– Рей… – она знала, что он хотел сказать. Видела по глазам целый вечер.

Девушка покачала головой и подошла ближе. Ради них обоих теперь ей придется быть жестокой. Потому что только жестокость была честной. Большего предложить она не могла.

– Знаешь, на криминалистике много лет спустя я узнала, что девяносто шесть процентов жертв всех преступлений знают своих убийц, насильников или грабителей. Девяносто шесть, Бен! Представляешь? И каждый раз я спрашивала себя – почему ты? Хотела отдать все за то, чтобы быть просто девчонкой, которую изнасиловал какой-то псих в переулке, когда она шла домой. Это было бы больно, но это бы не убило меня. А ты убил. Я ведь так любила тебя. Так любила. Я же просто хотела быть с тобой. А ты вырвал мою душу из тела в ту ночь. Хуже всего то, что все жертвы насилия винят себя в этом. Я никогда не снимала ответственность с себя за то, что случилось. Я… я ведь могла бы согласиться и ничего этого бы не случилось. В конце концов, я столько раз сама тебя провоцировала… ты и касаться-то меня не хотел вначале, будто предвидел…

Она стояла перед ним, неловко заламывая пальцы. Говорила то, что давно накопилось. Глаза впервые за эти несколько дней теряли свою холодность, в них загоралась такая боль.

– Ты не была виновата. Ты меня не спровоцировала. – Ему так хотелось взять ее за руки, погладить пальцы, как он часто делал тогда, давно, когда она переживала или волновалась. – Не смей так говорить. Я могу отвечать за свои поступки.

– Я вижу, как ты смотришь на меня. Вижу, как стараешься. Все эти кофе, вина, еда… фортепиано. Ты всё помнишь. Вижу, как сам очень раскаиваешься. Я бы хотела ответить тебе. Правда. Иногда, когда я лежу без сна, думаю – можно простить, и мы бы перестали мучаться, ведь… но не могу. Как тебя простить? Как позволить снова коснуться? Как лечь с тобой в одну постель? Я не могу так. Я не могу тебя любить. И ненавидеть не могу. Ничего не могу. Пожалуйста, прекрати ты надеяться и попробуй отпустить.

– Я всегда буду любить тебя, Рей. – Просто сказал Кайло, и это прозвучало как приговор для них обоих.

– Бен.

– Всё понимаю. И знаю, что ничего не вернуть. Но я только сейчас понимаю, что значили те наши обещания, которыми мы всегда обменивались. Те, которые мы одолжили из письма Бетховена, когда не могли выразить, что сами чувствуем. Я все ещё навеки твой. Недостойный тебя, но твой. Но ты права. Ты-то больше не «навеки моя». Не стоит тебя мучать. Я уеду. – Он жадно рассматривал её лицо. Любуясь. Прощаясь. Уже начиная скучать. – Не волнуйся. Но за тобой будут присматривать мои ребята. Незаметно, но так мне будет спокойно, хорошо?

– Хорошо.

– Рей, ты дыши. Всё, видишь, я ухожу. Все хорошо. Всё у тебя будет хорошо.

Как только Кайло ушел, девушка настороженно села за фортепиано и попыталась заиграть, вспоминая мелодию. Всё, что угодно, лишь бы развеять жуткую тишину внутри себя и эти жутковатые «навеки твой». Сбилась. И снова сбилась. Попробовала ещё раз и снова. Пыталась играть, но ужас внутри неё самой разрастался. Она ничего не слышала, кроме слов Кайло. Девушка поставила локти на клавиши. Те жалобно возмутились. Но девушка положила голову на ладони и расплакалась. Она сломалась, как спичка, на которую надавили слишком сильно. Не плакала у следователя, когда слушала, как мужчина, который был ей так дорог, спал с другой. Не плакала, когда прогоняла, а сейчас рыдала, потому что больше не могла играть. Поняла, что потеряла себя окончательно.

Кайло, тем временем, сел в машину. Повертел телефон в руках. Ему не было к кому уйти, чтобы хоть немного унять боль. У него все так же не было никого в этом мире, потому он завел машину, а затем стал набирать скорость. Сейчас он уедет из Лондона и поедет на Сильверстоун. И там ему станет легче. Обязательно станет легче.

***

Первое, что хочу сказать – спасибо большое за все ваши искренние эмоции, которые вы проявляете. Приятно, когда горишь историей не сам, а вместе с читателями.

Второе – покуда главы становятся более обьемными, правда, не могу выкладывать каждый день. Вот через день – самое иное. А, лучше, конечно, через два.

Третье. Что такое “навеки твой, твоя, наши” и почему это повторил Бен, мы узнаем из следующих глав. Как вы помните, у нас было письмо Бетховена к бессмертной возлюбленной и там внизу была такая подпись “навеки твоя, навеки – моя, навеки мы – наши”, и наша парочка стала использовать это как обещание. При каких обстоятельствах – узнаете либо из следующего флешбека или через главу. Но обязательно узнаете. Это трогательно.

Вопрос насилия… да, было дело. Как, когда, при каких обстотельствах и все ли так просто и жестоко – узнаете тоже. Обеееещаю. Но позже. Значительно позже. Но вы можете в комментариях поделиться мыслями по этому поводу. Почему Кайло это сделал?

Надеюсь, вы не устали))) и живы от эмоций Кайло и Рей. Потому что я на сегодня точно всё. Умерла так умерла.

========== Глава 8 ==========

Химическая формула кокаина C17H21NO4

Химическая формула счастья Бена – Р.Е.Й.

Кайло ввалился в квартиру под утро, едва дыша. Кашляя и пошатываясь, он дошёл до холодильника, достал оттуда бутылку водки и стал откручивать крышку дрожащими руками. В какой-то момент бутылка выскользнула из мокрых от крови пальцев, упала на пол и пролилась. Но не разбилась. Со стоном опустившись на колени, парень стащил с себя толстовку, закусил её рукав и, облив водкой полотенце, висящее на дверце холодильника, стал прикладывать его к порезам на теле.

Боль была такая, будто он был грешником при средневековой инквизиции.

Стараясь не закричать, Кайло закрыл глаза. Жжение было ужасным. Адским просто. Были бы силы, бил бы кулаками стену, а так приходилось только использовать весь доступный запас матерных слов. Будто бы боль могла застесняться и уйти.

Он знал, что в какой-то мере был сам виновен в случившемся. Знал, что на него напали не просто так, когда он уже отдал машину клиенту. Понял, что эти профессионалы, которые знали, как нужно пронизывать ножом плоть так, чтобы не убить, были просто посланниками. Молчаливыми курьерами чужой воли.

Его предупредили.

Предупредили чётко и без слов. Внучка королевского атторнея не для тебя, щенок. Твоё место – Сноуку тапки в зубах носить, а не прикасаться к запретному.

Если бы знали, что он уже прикоснулся, сломали бы, наверное, все пальцы, которые несколько часов назад скользили по телу Рей и ещё помнили, каким оно было теплым и бархатистым. Что ж, неудивительно, что к ней никто не прикасался.

Кайло, оставив бутылку на полу, поднялся из последних сил. Прижимая полотенце, он, ощущая, как его морозит, снова надел толстовку, пытаясь согреться. Было очень холодно, хотя тело и голова горели от ударов.

Дойдя до тумбочки, где у него хранились разные таблетки, Кайло вытряхнул нечто, отнюдь не в аптечной упаковке. Рассыпая по поверхности своё обезболивающее, он снова рухнул на колени. Понимал, что наркотик может что-то и притупит, но чуда не случится и порезы не затянутся. Однако, выхода другого не было. В больницу идти было нельзя, с ножевыми сразу вызывали копов, а боль была такая адская.

Требующая самых крайних мер.

Наклонившись, стараясь не кашлять, чтобы не смешивать порошок с кровью, Кайло закрыл одну ноздрю и сделал вдох. Против воли рассмеялся. Это не было так круто, как в фильмах, когда уставший от жизни главный герой нюхал кокаин с помощью скрученной стодолларовой купюры. Это была гребанная реальность, в которой уличный вор втягивал в себя неровные дорожки не ради кайфа, а ради притупления боли.