Текст книги "Крещендо (СИ)"
Автор книги: happynightingale
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Но, как бы да, не сложилось и думаю, вы все понимаете, что следующий фидбек будет тем самым. Ну, когда корвалолом вас нужно отпаивать от безнадеги.
Ещё, кстати, совсем не пойму, но отчего-то главы о молодых и счастливых ребятах заходят хуже. Вам что, там всем сильно нравится стекло?))) Вот ответьте мне на эту загадку, а?) Потому что я ни черта не понимаю. Они же шиииикарные до мурашек. А то я начинаю подумывать, может хэппи енды не наша стихия и если все так топят за боль, может мы и в финальчик стекла подсыпаем?)))
На самом деле, мы ужасно соскучились.
Всех поздравляем с тем-самым-днём-силы. Автор салютирует поп-корном и идет смотреть Пробуждение Силы, где вот-та-самая-сцена (вы поняли)
========== Глава 13 ==========
“Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать…время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться… время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру”.
Цитата из Ветхого Завета (Екклезиаст, 3)
Рей вошла в дом, пошатываясь. Сбросила туфли и небрежно оттолкнула их. Лихорадочно стала включать свет по всему первому этажу, не желая сейчас быть в темноте. Её всю лихорадило от произошедшего в картинной галерее. Лицо горело, тело продолжала пробивать дрожь, а сердце сжималось.
Девушка уже собиралась сбросить с себя платье. Вся ткань была пропитана Беном. Его запахом. Его семенем. Его теплом. Это было слишком после стольких лет ограждения. Рей ощущала себя так, будто семь лет назад ослепла и теперь слишком резко к ней вернулось зрение. Все ощущалось чересчур остро. Настолько, что она не могла нащупать скользкий, но баланс.
Рей, уже развернувшаяся в сторону лестницы, резко остановила саму себя и направилась к кухне. Все ещё дрожащими руками она стала открывать все тумбы, пока не нашла небольшую коробку с медикаментами. Перевернула, высыпая содержимое на пол, опустилась на колени и стала перебирать таблетки, отбрасывая средства от головной боли или тошноты. Хотя от тошноты ей бы сейчас, возможно, пригодилось.
Её мутило от самой себя.
Как там Бен назвал её? Породистой сукой? Вот такой она и была. Лживой и породистой дрянью, которая с радостью кинулась к нему, обманывая их обоих тем, что мол, тело её предало. Тело никогда её не предавало на самом деле. Тело-то как раз Бена ещё боялось, судя по тому, как болезненно впускало его в себя. Это она, она, она сама его хотела. С той минуты, когда снова увидела. Так легко было забыть об этом жаре, когда порознь, но так же просто было сгорать, увидевшись опять.
Боже, как она его хотела.
И лгала им обоим все эти дни. Видела, что он тоже сгорал, и сжигала обоих. Ненавидя его за то, что он спал с другой. Ненавидя его за все, она, как идиотка, хотела его всего. Потому что лгать всегда было проще.
Лгать себе было безопасней. Потому что, признайся она в этом желании, они бы пропали. Тогда бы пришлось снова любить его по-настоящему, а не принимать эту любовь просто как факт. А любить Рей не хотела. Он же её не любил эти годы, он же очнулся и попытался все вернуть только после этой глупой ситуации с Пейдж Тико. До этого все семь лет Бен Соло наслаждался славой, карьерой и прочим, а о ней и о том, что бросил, вспомнил лишь, когда она появилась. И вспомнил с настойчивостью отчаянного маньяка, который отправил по её следу ищеек, чтобы узнать все о её вкусах, о делах и прочем. Только он ничего не узнал о ней самой. Вот проблема.
Рей, наконец, нашла нераспечатанную упаковку Постинора. Покрутила в руках. Она ни разу в жизни не принимала таблетки для экстренной контрацепции, потому что всё всегда было размеренно. Бен был примерным мальчиком, что странно для уличного вора, и всегда пользовался презервативами до того дня, пока она не стала делать регулярные гормональные уколы, позволившие им быть как никогда близкими. Тогда Бен и радовался, потому что они стали чувствовать друг друга до дрожи, и ему было не по себе немного – он считал, что она слишком молода, что ей рано, что она не должна ходить в больницу. Гребанный рыцарь на Мустанге. Как будто ему было не все равно как её трахать. Так же, как и своих девок, пока она его верно ждала дома.
Рей сморгнула слезы. Даже спустя столько лет его злое признание в том, что весь тот год был лишь иллюзией любви, и он жил полною жизнью, пока она ждала его, болело и обижало. Весь тот год она была не единственной, а всего лишь одной из.
Девушка тряхнула головой и стала распечатывать коробку. После Бена она больше никому так бездумно не дарила себя. Все было традиционно. Себе она ничего не колола, все перекладывала на Грега. Он должен был заботиться о контрацепции, раз так сильно хотел быть с ней. Но все равно на всякий случай у неё, как и каждой девушки, в аптечке был припрятан Постинор.
Не пойми зачем. Ведь ей после Бена больше никогда не срывало крышу. ОН был замечательным учителем, показавшим, что мужчины все такие одинаковые – похотливые и эгоистичные.
И вот стоило им снова оказаться в темноте, она бездумно стала сбрасывать одежду и защиту. А тот ублюдок даже не подумал, чем дело может закончиться. Оргазм. Кайф. Вот и все, что ему было нужно. А она же испугалась, что он там на каком-то краю шатается. Как бы не так.
Рей распечатала таблетки, поднялась, набрала в стакан воду из графина и замерла. Все было просто. Один незащищённый секс. Один мизерный, но шанс забеременеть. Одна таблетка и никаких сомнений.
Очень просто.
Всего лишь нужно открыть рот и запихнуть её в себя, чтобы спать спокойно.
Но, дьявол, почему она не могла этого сделать, почему мизерный шанс забеременеть от Бена так скручивал всё внутри? Как будто между ними и так мало проблем и вины. Здорово будет своему насильнику вдруг подарить ребенка. Добить и себя, и самого Бена. Связать их крепче, когда они так изранены друг другом.
Рей вздохнула и, вместо того, чтобы выпить таблетку, ударила по той кулаком. И била, била, била, пока та не стала белым порошком под её руками. Била и ощущала, как слезы текут по её щекам. Она не могла. Не могла убить в себе этот шанс.
«Какое же ты ничтожество, Рей», – ядовито прокомментировала девушка, направляясь в душ. Стащила с себя, наконец, платье и стояла, закрыв глаза. Вода была горячей, но ей было холодно. Она не двигалась, а просто глубоко дышала.
Запах Бена был везде.
Он как будто был все ещё с ней.
Как же ей было с ним хорошо. Проникая в неё, Бен наполнял её каким-то особым смыслом. Будто она была единственной. Хотя, сейчас, наверное, так для него и было. Она была его незавоёванным трофеем. Его мечтой и целью. Его навязчивой идеей. Манией.
Горячая вода и гель для душа постепенно смывали с неё запах Бена, наполняя горячий воздух ароматом фиалки и белого лимона. А слезы продолжали катиться из глаз, словно с этим запахом она теряла себя. И свою гордость, потому как понимала – ей так хочется к нему.
В какой-то момент неожиданная боль так пронзила всю её, что Рей едва не поскользнулась. Это было как вспышка. Как удар. Как молния.
Сердце заколотило как безумное и вместо отчаяния девушка ощутила страх. Липкий гадкий страх, выступивший испариной на коже, хотя вода была все ещё включена.
Страх, сродни тому, что сегодня прошил её, когда дед сказал, что Бен продает свой «Сокол». Страх будто с ним произошло что-то непоправимое. Будто её мир начал рушиться.
Девушка выключила воду, замоталась в полотенце и прошлепала мокрыми ногами, оставляя следы, назад в гостиную. Взяла брошенный телефон и набрала Бена. Аппарат был вне зоны доступа.
– Просто расшатались нервы, – пробормотала девушка. Включила телевизор, чтобы развеять тишину и отвлечь себя. Там показывали какой-то старый чёрно-белый фильм о большой любви. Пусть лучше так.
Затем, против воли, набрала Бена ещё раз. И ещё.
Естественно, у него должен был быть выключен телефон в три часа ночи. Он уехал пьяным домой. Наверное, отсыпался. Или продолжал пить.
Внезапно, телефон зазвонил сам. Номер был неизвестным.
Страх, который испытывала до этого Рей, превратился в панический ужас. Никто никогда не звонил так поздно, чтобы поболтать о жизни.
– Да? – Стараясь говорить ровно, произнесла в трубку девушка.
– Алло, Рей, привет. Это Кардо.
Заслышав давно забытый и такой взволнованный голос, девушка закрыла глаза. Он ещё ничего не успел сказать, а она уже поняла, что тревога была не следствием нервов.
– Что с ним?
– Боюсь, у меня плохие новости, Рей. Он был пьян и попал в аварию.
– Что с ним? – Второй раз, жёстче переспросила девушка. Её не волновало, что уже произошло. Она хотела услышать, что происходило сейчас.
– Остановка сердца.
Кардо что-то говорил, говорил, говорил. О травмах, опасных для жизни. О реанимации. Об остановке сердца. О третьей попытке его запустить. А она сжимала кулаки, впитывая в себя все эти травмы, порезы и повреждения, позволяя боли заполнить каждую клеточку её ничтожного тела.
Положив трубку, Рей с минуту не шевелилась. Затем медленно, словно в бреду, посмотрела на все ещё полный стакан с водой. Достала новую таблетку, положила под язык и держала там, пока горечь расползалась во рту.
Сегодня ночью они были прокляты за свою ложь. Она соврала ему, что навсегда его, а Бен солгал своей улыбкой, что все было в порядке. Солгал и разбился, чтобы сбежать от неё и своего отчаяния, покуда Рей не верила в то, что гонщики разбиваются от выпитого виски. Гонщики разбиваются только по собственному желанию, когда не могли справиться со своей жизнью.
Она никогда не была его целью или трофеем. Она всегда была его грехом, и сегодня Бен попробовал его искупить.
***
10 дней спустя. Госпиталь святой Марии.
Кайло открыл глаза. И тут же со стоном закрыл их назад. Слишком ярко, оттого глазам сразу стало больно. Со второго раза вышло лучше, но вокруг все немного плыло. Когда мужчина в третий раз, с интервалом в несколько минут, попробовал посмотреть на мир – у него вышло.
Он был окружен белизной и тишиной, которую нарушало попискивание и шуршание различных подсоединённых к нему аппаратов и приборов. Он безразлично посмотрел на иглу, торчащую в вене. Затем с трудом перевел взгляд на тёмный экран, который показывал количество ударов сердца в минуту.
«Слабовато», – отстраненно подумал мужчина.
Болело всё. Голова, ноги, руки, ребра, пальцы, но грудь – особенно. Его словно пережевало и выплюнуло. Не пойми зачем. Он этого не хотел. Не хотел возвращаться.
Мужчина ещё раз оглядел палату. Ничего нового. Это была не первая в его жизни авария. Не первое в жизни одинокое пробуждение, когда на стуле максимум могла сидеть медсестра. Не первое ощущение полной разбитости.
Всё это он уже проходил.
Кайло улыбнулся. Совершенно ненужные воспоминания затопили его. Он помнил, как в первый раз попал в аварию. Спустя два месяца, как его контракт пилота подписал Форд, у него была первая межсезонная гонка, на которой он хотел показать себя. И Форд его показать всем тоже захотел. Все подробности того дня очень четко отбились в его памяти. Кайло помнил, как проснулся в отеле, как безрадостно жевал завтрак, как отчаянно искал глазами Рей на трибуне немецкого автодрома, хотя знал – она не придет. Старался не думать о том, как они мечтали вдвоем об этом дне, когда он сделает свой шаг к вершине. Но ничего не сбылось, ему удалось разрушить всё, потому он был немного потерян. Что-то кивал, пока ему говорили техники. Просто потерянный притихший новичок, который смотрел себе под ноги. А потом кто-то передал ему темно-синий, как и его новенькая гоночная машина, конверт. Кайло до сих пор помнил вкус надежды, который испытал, когда увидел конверт. Он сразу каким-то шестым чувством определил, что это от неё послание. Может, короткое пожелание удачи? Возможно, не все потеряно? Может, она приехала?
Бен открыл конверт за десять минут до старта. В нем не было записки. Только кольцо. Маленькое, потому что на тоненький палец. С аккуратным розовым бриллиантом. Кольцо, которое он так долго выбирал для Рей. И вот, наконец, девушка очнулась и решила его вернуть. Именно, сегодня. Как бы показывая, что она отрекается от прошлого. Пока кольцо было у неё, Бен ещё во что-то верил. В возможность. В чудо. Но… он не имел права на чудо, которое сам и поддал злу.
Кайло, часто вспоминая ту, первую аварию, всегда удивлялся, как он выжил. Тот эпизод был случайностью. Просто шел дождь. Просто он не вытормозился. Просто Рей вернула ему кольцо. В тот день то была не попытка покончить с собой, но если бы он тогда не очнулся в больнице, то та авария могла бы считаться избавлением.
Мужчина не поморщился от боли, которая вдруг накрыла его. Потянулся и нажал кнопку вызова врача – когда тебя часто собирают по кусочкам, то ты все уже знаешь. Сколько и как будет болеть, как позвать доктора, как правильно дышать, как справиться с приступом паники после того, как очнешься, почему в палате нет зеркал, как не ощущать себя никем, в очередной раз поняв, что ты сам…
Он помнил, когда очнулся тогда, семь лет назад, и сначала очень удивился, когда прошла первая боль. Удивился тому, как, оказывается, лечат, когда есть деньги. Удивился всему, что было вокруг, но больше всего бессознательно удивился, что не было Рей. Потом память, милосердно уснувшая, вспыхнула и он вспомнил, что Рей быть здесь и не должно. И все равно, каждый раз, когда открывалась дверь его палаты, впуская то врача, то менеджера команды, то ещё кого-то, он смотрел с такой надеждой, что кому-то становилось немного не по себе. Он ждал, что она придет. Не верил, заставлял себя быть разумным, но ждал. Как… как глупый безродный щенок, каким собственно и был. Однажды медсестра спросила, когда к нему заглянет девушка, которую он звал всё время пока был без сознания, и ему стоило огромных усилий, беззаботно рассмеявшись, сказать «никогда».
Да, то было время полное одиночества и боли. Он был ещё довольно юн, чтобы его не задевало то, что никому нет до него дела. Чужая страна, чужой язык, чужая жизнь. Он же был мальчишкой с темных улиц Лондона, откуда на него всё это взвалилось? А взвалились не только деньги и любопытные журналисты, а ещё и обязанности. Менеджмент Форда не давил, но он стремился быстрее восстановиться и сесть за руль, не желал пропускать сезон. Ему нужен был его путь, хоть какой-то, потому он выбрал гонки. И, стиснув зубы, он ходил на реабилитацию, превозмогая боль и…надежду. Порой подолгу сидел в саду больницы и говорил сам с собой, как бы рассказывая Рей, как прожил без неё очередной день. Позволял себе поверить в то, что они как будто просто снова на расстоянии. Просто так ему было нужно. Это время в саду было для него чем-то, что помогало превозмогать боль.
Только Рей не отвечала. А позвонить ей он не мог, потому что не имел права. Один раз позволил себе ужасную слабость и набрал номер особняка в Кенсингтоне, надеясь услышать её голос, но, естественно, трубку подняла экономка и своим холодным, деловым голосом сказала, что мисс Скайуокер перевелась в Гарвардский университет и до Рождества она не вернется в Британию. Так Бен узнал, что она отказалась от мечты стать пианисткой и решила идти по пути своей семьи.
Наверное, то было единственным днем в его жизни, когда он плакал. От бессилия, потому что он всё отдал за то, чтобы она шла за той гребанной мечтой, но даже это у него забрали. От того, что оказался обманут. От того, что ему вдруг стало жалко… себя. Впервые за все эти годы, Бен жалел себя, потому что ошибся и потерял всё.
Теперь у него даже не было возможности увидеть её на сцене. Прийти на концерт. Теперь, чтобы увидеть её, наверное, нужно подождать лет пять и потом совершить преступление, чтобы иметь возможность нанять её в качестве адвоката. Триумфальная была бы встреча – ничего не скажешь.
Кайло, вернувшись в реальность, рассмеялся так, что заболело все. Не думал он тогда, что так-то они и встретятся. Он и она. И между ними снова будет дело об изнасиловании. О лучшем втором шансе ж именно так каждый мужчина и мечтал.
Пока он ждал врача, думал о том, что человек, в принципе, привыкает ко всему. Сейчас он не был наивным Беном. Просто лежал и ждал доктора. Не чуда, а просто врача. Жизнь без надежд имела свои преимущества. В ней не было так больно.
Безразлично подумал, что лицо, наверное, сильно пострадало, раз он снова лежал в палате без единого зеркала.
– Мистер Соло, добрый день, – врач был мужчиной около 50 лет, который улыбался ему своей профессиональной улыбкой. Сел на стул, задал пару дежурных вопросов и стал перечислять все травмы. Кайло только бесстрастно кивал. Три сломанных ребра. Сотрясение мозга. Что-то там жутко звучащее с легким. Необходимость какого-то шурупа в руку, чтобы лучше срасталось. Доктор говорил долго, акцентируя внимания на то, как много работы было положено на то, чтобы его сшить. Кайло не нужны были слова – он и так ощущал каждое место, где его собирали по кусочкам. Удивился, когда врач сказал, что ему влили много крови, взамен потерянной, и когда узнал про три остановки сердца – стало ясно происхождение этой новой, жгущей боли в области грудной клетки – там просто все было порезано. Такое с ним точно происходило впервые. Видимо, сердце, как и он сам, не хотело жить.
Но сердце жить заставили. Достали до него, сквозь кожу и ребра. Вкололи адреналин.
Вот только кто теперь заставит жить его?
Слушая о своих травмах, Кайло подумал, что он был мастером, который знал, как правильно разбить машину. Жаль, врачи были слишком хорошими тоже и знали, как спасать. Глядя в умные, уставшие глаза доктора, Кайло ощущал сожаление – они могли спасать кого-то, кто желал жить. Не его.
А врач говорил о реабилитации, о длительном отпуске после выписки, о заботе близких, о полном покое. Говорил и не сводил с него взгляда. Кайло ощущал, что это человек, видевший многое, все понимал, потому и рассказывал, каких усилий стоило вытащить его с того света. Только жаль, что от того жить все равно не хотелось. И вряд ли какой-то там отпуск ему поможет.
– Спасибо, доктор, – наконец, выдавил из себя Кайло. Его голос звучал хрипло. Ещё бы он так не звучал, после 8 дней интубации.
– У Вас нет семьи, да? – Спокойно спросил доктор. А то было не заметно, что за дверью его палаты отсутствует очередь из рыдающих родственников? Или он в документы не смотрел? – Весьма редкий случай, когда в страховой карте человека не указан хотя бы один номер, на который нужно позвонить в экстренном случае. – Он выглядел задумчивым.
Кайло никак не прокомментировал. Когда-то давно один номер был записан, а что толку? Когда-то Рей была его контактом – он указал её уже после расставания от растерянности. Первый раз в жизни оформлял страховку и не знал просто, кого вписать, ведь по сути никого не было. Написал её имя и номер из-за упрямства. Будто если желаемое выдавить ручкой на белой бумаге, оно и сбудется.
Спустя годы Кайло лишился глупых сентиментов, и раз в году ставил прочерк. Ну не Кардо же было звонить, у которого забот хватало. Тем более, что он сам пошел на это всё. При чем тут был Кардо.
– Я бы хотел посоветовать вам психолога, мистер Соло, – осторожно начал врач. Если бы Кайло было не так больно, он бы закатил глаза. – После таких аварий…
– Доктор, мне не нужен психолог. Я просто пьяный идиот, который сел за руль. – Он говорил медленно. Пытаясь убедить то ли себя, то ли врача. – Мне нужен только покой. Без лишних вопросов. Без посетителей. Без светил психологии, понимаете?
Просто покой. А лучше бы вечный покой, к которому ему не дали допрыгнуть.
– Вы же известная личность, мистер Соло, о вашей аварии вся Британия говорит, вы уверены, что никого не хотите видеть?
– Конечно. Я не первая медийная личность в вашем заведении. Вы знаете, что делать. Хотя, постойте. Наверное, полиция со мной захочет пообщаться.
Естественно, захочет. Он сел за руль в нетрезвом виде. Конечно, будет официальное расследование и все прочее. И почему все неприятности начинались именно с вождения в нетрезвом виде? И начала все это Рей со своим псевдо-алкоголем тогда, семь лет назад.
– Полиция уже была здесь, – спокойно сказал доктор, – ваш адвокат уже закрыл вопрос.
– Мой адвокат. – Повторил за ним Бен, как приговор. Его адвокат бы сюда не приехал, но была ещё Рей, которая… которая могла бы? Это было довольно нелепо.
– Ну да, девушка такая с громкой фамилией, – подтвердил его худшие опасения врач, наверное, решив, что его клиент ушиб голову немного сильнее, чем они рассчитывали, – она здесь находится практически всё время с момента, как вас привезли. Через пару часов приехала. Наверное, здорово много вы платите своим адвокатам, если они готовы не только сидеть сутки напролет возле реанимации, но ещё и быть для вас донорами крови. Редкая преданность для такой профессии.
Кайло моргнул.
И вместо счастья ощутил, как накатывает легкая дурнота.
Рей? Рей была здесь всё это время? Его Рей? Рей, которая лгала «навеки – твоя» и которая его больше не любила? Рей, которую он больше не ждал, прошла всё это вместе с ним?
Зачем?
Её не было рядом тогда, когда она ещё могла любить его, но при этом, когда больше чувств не осталось, Рей была здесь? Интересно, что она чувствовала, когда её кровь вливали в её же насильника? Зачем она вообще стала его донором? В этом мире не нашлось никого другого? Почему, почему, почему Рей?
Как будто и без того он мало разбит.
– Потому я и спросил, уверены ли вы что точно никого не хотите видеть?
– Точно, – кивнул Кайло. Меньше всего он хотел видеть Рей, эти глаза, полные упрека и вопросов, – передайте моему адвокату…
– Передай сам, – раздался тот, второй голос. И звучал он отнюдь не взволнованно.
Рей стояла у входа в палату. Хмурая. Немного осунувшаяся, но все такая же собранная и строгая. В белом халате, под которым были джинсы и темная кофта с длинным рукавом. Видимо, правда, таки была здесь, на работу в таком виде она не ходила.
– Спасибо, доктор, мы сами пообщаемся…
– Но мистер Соло…
– Я – его адвокат, понимаете?– С резкой вежливостью поинтересовалась девушка. – Не подружка, не девица, не жена. Адвокат. Важнейший человек в жизни. И я не спрашиваю разрешения, потому что это мои обязанности. Оставьте нас.
Она вошла в палату. Молчала. Бен смотрел на неё. Что она здесь делала? Зачем? Зачем стояла здесь и давала ему какую-то надежду?
Девушка села на стул. Всё так же молча пложила руку ему в ладонь – мужчина ничего не почувствовал. Врач предупреждал, что временно, из-за порванных нервов, левая рука ему не будет подчиняться. А так хотелось сжать пальцы и ощутить её тепло.
Но даже сейчас, когда он не мог чувствовать, его больное, побитое сердце застучало чуть-чуть быстрее, о чем, попискивая, сообщил чёрный экран.
Рей посмотрела сначала на Бена. Затем на его кардиограмму. Потом снова на Бена, радуясь, что он не может видеть себя сейчас. Его красивое, гордое лицо было где-то разбито, где-то зашито. Как он сам.
Он весь был как-то сломлен. Но не костями или мышцами. Душой. У него сломалась душа и Рей, ждавшая десять дней у реанимации, это чувствовала даже тогда, когда эта душа вырывалась из тела и хотела уйти.
Она видела его третий раз за эти десять дней.
Дважды он был без сознания. Дважды она молчала, пока ему переливали кровь. Смотрела, как её жизнь уходит к нему. Не могла выговорить ни слова. Просто, не моргая, наблюдала, как в него перетекает её кровь. Рассматривая лицо, девушка пыталась найти отголоски того монстра, которым он стал для неё, но сквозь кровь на разбитом лице и синяки видела лишь его. Её Бена. Мальчишку, который свел её с ума. Близость смерти стирает все. Обиды. Боль. Все маски снимаются, придуманные роли распадаются.
На нем не было маски. Только он. Отчаянный. И такой одинокий. Больше не ждущий никого. Желающий уйти. В нём не было желания жить – наверное, поэтому сердце отказывало.
Он сдался. Впервые в жизни её чемпион опустил руки.
Её кровь давала ему возможность жить. Рей бы отдала всю, до последней капли, лишь бы Бен не умер. Потому что были вещи, находящиеся за гранью обид. Наступил тот критичный момент, когда любовь перестала быть только фактом. Момент, когда любовь нужно было защитить. И доказать. Хотя бы самому себе.
Это было как у Экклезиаста. Только время ненависти заканчивалось и наступало время любить. Любить, сшивать, врачевать и жить. Время мира.
«Ну так и живи, Бен, живи, пожалуйста» – повторяла она про себя, опираясь о стенку, за которой разные аппараты поддерживали в нем жизнь, искра которой никак не разгоралась.
Все остальное время Рей проводила в коридоре. Не была семьей, потому ей разрешено было только стать донором.
Ни о каком допуске в палату реанимации речи не могло идти. Потому она ходила по коридору, заламывая пальцы. Порой сидела, глядя в стену. Не было у них трогательных бесед, когда один человек зовет другого вернуться. Не было держания за руку. Ничего не было. Её имя даже в его страховку не было вписано и потому она здесь была чужаком. Лишь адвокатом. Не семьей. И все, что могла сделать, это отдать свою кровь и оградить его от полиции, согласившись на огромный штраф и настояв на том, чтобы у Бена отобрали права на полгода, чем страшно удивила полицейского.
“Обычно адвокаты просят о другом”.
“Обычно адвокатам нужны деньги, а мне нужна его жизнь, потому я её сохраняю.”
Вот и всё, что она могла сделать. Все остальное происходило автоматически. Она мало ела. В основном только то, что нужно было для восстановления отданной крови. На случай вдруг ему пригодится ещё. Дома спала плохо, боялась пропустить момент, когда он очнётся.
И вот, пожалуйста, Бен даже не захотел её видеть.
Наверное, её лицо для него было олицетворением Смерти.
Рей думала, что скажет так много, но не выговорила ни слова. Потеряла все – и красноречие, и злость, и страх. Она просто сидела и смотрела. Не могла насмотреться. Она не видела ни его синяков, ни ушибов, ничего. Она видела глаза Бена. И этого было достаточно.
– Ты не должна была…
– Я не должна верить тому, что ты улыбался. Чувствовала, что что-то не так. – Рей, наконец, заговорила. Бен отвернулся. Закрыл глаза. Правда не хотел видеть. Значит, точно заскочил за грань. Всё ещё находился в той покореженной машине. – Знаешь, Бен, это не выход. Каким бы сильным не было отчаяние, убивать себя – последняя из плохих идей.
– Я был пьян.
– И что? Резко разучился водить? Если ты был достаточно трезв, когда занимался со мной сексом, то после ты точно не шатался. Что, я так плоха была, что ты решил разбиться? – Он ощущал, как под её внешним спокойствием бушует буря, которую она пыталась удержать.
– Рей.
Она была великолепна в ту ночь. Так много ему дала. Целых десять минут счастья. Столько у него за семь лет бы не насобиралось.
– Так ты здесь из-за чувства вины? – Тихо спросил Бен. Он всегда понижал голос, когда ощущал неуверенность. – Что заранее не распознала?
– Я здесь, потому что в отчаянии из-за твоего поступка. Ты решил наказать себя, Бен, но вместо этого зачем-то наказал меня. За эгоизм, за невнимательность, за…ту ложь. Так нельзя. Повернись, пожалуйста, когда я с тобой говорю.
Бен повернулся и бесстрастно смотрел, как девушка снимает халат, а затем стала закатывать широкий рукав кофты до локтя. Он увидел несколько небольших синяков – мест, где брали кровь для него. Но Рей хотела показать что-то другое, судя по тому, как горели её глаза.
И тут Бен увидел.
Увидел и… отвел глаза.
На внутренней стороне её руки, чуть ниже локтя, вдоль вен, было несколько тонких шрамов. Едва заметных. Бледных. Шрамов, которые могло оставить лишь лезвие бритвы. Шрамов, которых он не замечал, потому что она их умело прятала за одеждой.
Или не стремился заметить?
– Когда? – Тихо спросил он, сразу поняв. Его девочка тоже однажды зашла за грань. И какая умная была – даже знала, как правильно резать. От этого знания его сердце пропустило удар.
Сколько ещё она носила на себе шрамов от его поступков?
– Семь лет назад, – просто ответила Рей, будто речь шла о чем-то пустяковом, повседневном, – не знала, как жить дальше. Боль от всего была такой сильной, что это был… выход. Мне казалось, что это правильно. Хорошее решение. В результате – полгода реабилитации и антидепрессанты по сей день, как секрет спокойствия и снов без сновидений.
Вот значит какова ее реальная жизнь. Под дорогим костюмом, за холодным взглядом, за успешной карьерой стояли лишь таблетки? Потому не дрожал голос, не стучало сердце громче необходимого. Она не позволила ему стать наркоманом, а сама семь лет просто принимала антидепрессанты, чтобы идти дальше?
– Зачем ты рассказываешь это сейчас? Решила добить?
– Есть две причины. Первая заключается в том, что я всегда ощущала вину за то, что не приехала, когда ты разбился. Но я не могла. Я даже не знала об аварии, потому что полгода существовала вне времени. Росла, как… как базилик. Под солнцем. Без чувств. Без часов. Без ничего. А когда вернулась к нормальной жизни – было поздно. Как бы я не ненавидела тебя тогда, я бы тебя одного никогда не оставила. Потому нет, Бен, я здесь сейчас не из-за вины за то, что не поняла, что ты на грани. Я здесь потому, что больше мне быть негде. Но это сейчас не главное. Вот посмотри на эти шрамы и скажи, что ты чувствуешь? Отчаяние? Безнадежность? Злость, что позволил этому случиться? Вину, потому что это из-за тебя?
– Боль. – Просто ответил мужчина. А что он мог ещё испытать? Разве что ещё капельку удивления – оказывается, ему могло быть ещё больнее. Где же предел тому, что человек может выдержать?
– Боль, – Рей удовлетворенно кивнула, а затем наклонилась к нему совсем низко. Так, что его разбитые губы могли коснуться её, а волосы защекотали виски. Наклонилась и вмиг вокруг дышать стало легче от аромата пионов. – Так зачем ты заставил меня ощутить всё это? Зачем, Бен? Зачем ты это сделал? Почему, входя в мою жизнь, ты всегда пытаешься убежать? Я ведь могла в этот раз и не догнать тебя, Бен.
Кайло видел, что её огромные глаза полны слез. Она моргнула и одна слеза упала на его щеку.
– Рей.
– Я знаю, как меня зовут. Но я хочу знать, чего ты хотел. Чтобы твоя породистая сука пришла и рыдала у твоих ног? Хорошо, Бен, вот она я. Здесь. Перед тобой. Твоя. Слышишь, твоя? Хочешь – на день, хочешь навсегда. Хочешь – прогони, если эта победа больше не нужна. Как скажешь. Просто… просто никогда так больше не поступай с собой. Обещай мне, если ты любишь меня, никогда больше не вредить себе. Не загоняй нас в это ужасное отчаяние ещё раз.
