Текст книги "Вестник (СИ)"

Автор книги: Greyser

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Глава 46

Автобусы – особенное явление. Вся жизнь, как цепочка недолгих путешествий, замирает на время, нужное для достижения точки Б. А от времени могут наступать изменения. Приходит вечер, рабочий день закругляется, уступая отдыху, а транспорт реже появляется на остановках. На такие маршруты не садятся пунктуальные люди. Им важно не останавливаться. Тут ждут своего шанса авантюристы, которым всё равно, когда их жизнь вернётся на прежнюю скорость.

– Боитесь? – в толпе уставших одна спросила другую.

– Кого? – ответила незнакомка.

– Лёгкая желчь. Не меня точно. Чую в вас страх.

– Простите, но я вас не знаю.

– Меня никто не знает здесь. Санитары морга, может быть.

– О чём вы?

– Асфиксия. Никотиновые поражения прожгли легкие. Вы не курите?

– Нет.

– Курите. Просто от стресса теряете концентрацию и доверие. Сигаретой не поделились бы. Всё нормально, всем свойственно. Но я не попросить, а предложить.

– Я бросила. Недавно.

– От нервов. Возьмите.

Сигарета с лиловой полосой эстафетной палочкой протянулась к следующей.

Улыбка. Взгляд наверх, от абсурда, взгляд вниз, от отчаяния, взгляд вперёд, от решения.

Автобусы отвезут тебя куда угодно. Кинотеатр, магазин или пригородная трасса – точки на карте. А смысл этим точкам придают пассажиры.

Такой же день, что были за ним. Створка открылась, в машину зашли. В руку водителя положили воздух. Манжета коснулась поручня. Остановки пролетали мимо. Забитость то росла, то убавлялась. К центру же, на середине намеченного пути, давка окончательно раскрылась. Сознание гейзером выпреслнулось в излишнюю внимательность. Стеклянные огни со зрачками ожили и опустились на соучастника по общественному дискомфорту.

Таких много, как она. Школьница. Волосы до плеч. Курточка, как кожура, скрывала клубничную рубашку. Неудобство повело её голову по профилю. Маленький нос окружали румянец и маленькие пятна, словно веснушки. Увечья иногда подходят. Даже девчонкам. Ноздри дрогнули от запаха. Хворост, листва и осенний дождь. Волосы источали им.

– Вкус кислой ягоды. Уютно ли дятлу в людской клетке? – шепнули школьнице на ухо.

Непонятный для многих бред сыграл на чувствах. Девчонку приобняли, чтобы сопроводить.

Город закончился, а путь остановился в лесу. Ведомую отпустили, когда красные туфли встали на асфальт. Тогда она и разглядела её.

Высокие боты накидывали сантиметров к непримечательному росту. Из той части голени, где открывалась кожа, росли чёрные чернильные цветы. Худые ноги анорексией тянулись до плеч. Грудь, прикрытая широкой кофтой, по шее вела тонкие узоры. Пальцы рук исходили из замотанных почерствевшей тряпкой кистей, а их самих сковали цепи. На параллельных фалангах кольца, связанные стальными нитями в рукава. Острое, вытянутое лицо, перекрытое светлой, сгоревшей чёлкой.

– Пойдём, – руки в карманы, и девушка похрустела по веткам.

Чаща наклонялась вниз. Деревья полностью закрыли небо. Наконец, школьница увидела, куда шла. Маленькая хижина, тихо спящая в эпицентре растительности. Ведущая зашла за угол, подняла люк и, поставив ногу на ступеньку, выдернула трос с ручкой из отверстия. Генератор загремел и снабжал током с промигиванием в лампочках снаружи.

– Ты – ведьма? – мяла локоть нервная школьница.

– Заблудшая душа. Подписала один договор и теперь живу здесь.

– Узнать меня могла только ведьма.

– И тот, для кого мозг – горошек в банке. Перочинный нож у меня имеется. Не хочешь есть?

Девчонка сглотнула слюну.

– Я тебя не съем. У меня найдётся еда для оборов.

– А? Д-да я просто спросить… Хотела…

– Не знаю, как надо гостепримничать, но я хочу поесть. Еда на кухне, да и тебя бы стоило покормить.

Школьница ещё минуту дергалась на месте, но только девушка зашла в хижину, как девчонка последовала за ней.

– Мне нельзя надолго оставаться. Меня родители ждут.

– У тебя их нет. Иначе, ты бы не поплелась за мной.

– Я же говорю, я хотела спросить.

– А я хочу подержать тебя в гостях подольше.

Зал со скромной софой был спаян с кухней. Ни ванной, ни туалета.

– Откуда в глухом лесу хижина?

– Когда-то они были по всему свету. Их всё больше, деревьев всё меньше. Тот город, – консервной банкой девушка показала на север:

– Родился из похожего домика.

– Ты его построила?

– Морская вода. Нет, его забросили намного раньше, чем моей тушке понадобился кров.

– Здесь и было так комфортно?

– Старых холодильник и лампочки нашла на свалке в пяти милях. Питаю генератором, излишки собираю аккумуляторами с погрузчика. Река неподалёку мне душ и стиралка. Не богато, но на пособие выжить можно.

– Безработным много платят?

– Инвалидам и старикам достаточно.

– Ты не особо старая.

– Сухость в горле. Мой 23-летний вид мало что говорит. Только патологоанатом узнал всё, без моих рассказов. Вскрытие развязывает язык тела.

– Вскрытие? Ты умирала?

– Я отдыхала. Усталость нельзя остановить. Пришлось глушить.

– Чем же?

– Едой.

Кастрюля пыхала паром. Пластиковые упаковки риса сварились изнутри.

Школьнице предложили менее затёртое место на софе, а девушка включила радиоприёмник с импровизированной антенной из подогнутой вешалки. Два пластиковых подноса распределились по слушателям. Миска рассыпчатого риса делила место с плоской банкой мелкой рыбёшки.

Лакированные ногти подцепили мелкую рисинку и резко спрятали её в рот.

– Не стесняйся. Мы вдалеке от норм и правил, зажимающих наши инстинкты.

В поедании познаётся отношение к миру. Что важно для голодного: его внешняя скромность или утоление потребностей. Животное внутри нас принимает пищу, а человек придерживает его на поводке.

Девчонка изменилась в поведении. Жадность умеренно овладевала, но не переходила в грубость. Руки перестали помогать процессу, активно работали челюсть и зубы. Тогда же её скромная спина свободно вывела грудь вперёд. Ужин закончился.

– Оставь посуду на подушках и встань со мной.

Красивая мелодия окунула настроение в веселье. Стоило его вытряхнуть в танце. Прыжок вперёд, прыжок назад, шажок налево и направо. Рука, как ось, вращала и вела. На пике песня поменялась.

Ладони в талии, две девы стали в стойку. Движения медленные, но от эмоций, сгоряча. Так хорошо и так приятно. В объятьях танец подзастыл.

Школьница чувствовала близость, она свободна. Однако, та не ожидала встретить боль. Лоб слабо ныл, а девушка, державшая её, дрожала от страданий.

– И я, и ты похожи на людей. Мы выглядим их зеркалом, но это кривое отражение, – голос был чистым, неестественно образуясь в напряжённых губах:

– Они не знают, что такое доброта. Имитируют природные учения. Им дают крылья, как символ чистоты, но ничего не стоит этой сволочи умыться в мертвой добродетели. Вкус крови. Тебе нужно бежать.

– Н-но ты же дала мне теплоту. И уживаешься в людском кошмаре.

– Зла слишком много. Я не смогу сдержать его от беззащитных. Тебе не нужно разбивать свой дух, как его разбили мне.

– Нет, я не разобью его. С тобой мне никогда не пропасть.

– Прости меня.

Звук радио пропал. Да и само радио исчезло. Софа опустела, свет погас. Как будто, всего вечера не было. Как и комфорта.

– Ложь затмевает, но не унимает боль. Беги, пока не стало хуже.

Птицы не могут плакать. И обличие дятла, которое могло, тоже не заплачет.

Гостья исчезла, а значит пора перестать лгать. Или по крайней мере, сгущать краски. Хижина посветлела, а посуда так и не вернулась. Не зачем есть, если не желаешь. А вот пролить пару слёз во имя спасения новой молодой души всегда есть рвение.

– Сейчас общество «сыто» и помогает. Но это лишь потому, что его к этому принуждают. Оно слепо и жадно, таким и будет, пока имеют силу слепые скупердяи.

Хоть действия девушки казались многим опытными, к сожалению, глубоко внутри неё некогда оборвавший жизнь от голода ребёнок, страдающий по смерти своих родителей.

Подушка мокла, радио крутило белый шум. Душа, которая скрывает свои страдания, никогда не излечится. И вдруг, случайность, секрет явился явным.

На спину прилегли. Девчонка обняла девушку, вернувшись.

Приятный запах взбодрил очищенную от горечи. Кедровые орешки. Свежая горсть была перед лицом.

– Только это я смогла найти за бесплатно, – полотенцем вытирала свои волосы школьница.

– Ты смогла найти реку.

– Как и все звери.

Девушка присмотрелась. Внешне, девчонка всё та же, что и была вчера, но керотиновые нити иногда смешивались с мелкими перьями.

– Почему ты не послушала меня?

– Побег – не решение. Как и скрывать свои проблемы.

– Я делюсь ими с подушкой.

– Твоя одежда и чувства говорят о твоём желании уединиться. Но это не так. Ты одна не по желанию.

– Вкус хвои. Когда я встретила маленький клубок, и не думала, что он – психолог.

– Хочешь ли ты моего исчезновения или нет, моё нутро воет, что тебе нужна помощь. Я тебя не оставлю.

Девушка села, бросила в рот пару орешков и снова легла на софу.

– Ладно. Тогда постирай мне бельё.

– Мм. И какого цвета?

– Которое грязное.

Глава 47

Дятел ощутил на своём личике дуновение холодного утреннего ветра. Дела по дому сделали вчерашней ночью, а крепкий сон прошёл на краю единственного мягкого места здесь. Птицу смутило, ведь сквозняку в закрытой наглухо комнате неоткуда взяться. Оказалось, что ни окон вокруг, ни дверного проёма, просто не было. Опять пустые и состарившиеся стены без признаков жизни.

Школьница качнула бровью и прижала губы. По её левое плечо мягкие подушки всё ещё гнулись. Ладошка упала на пустоту, где в лежачем положении могли находиться бёдра. Хрясь! Девчонку ударило по руке за попытку прикоснуться. Свет и тепло озарило дом.

– Мне понравился этот шёлк на ощупь.

– Раз ты не уходишь, помолчи хотя бы.

Когда хочешь избавиться от сожителя на мимолётные мгновения, заставь его работать. Помыть посуду месячной грязности, вычистить потолок от гирлянд паутины и много другое. Дятел полон энергии, она готова на всё, лишь бы угодить своей знакомой. А девушка только и делает, что смотрит в точку бесполезных созерцаний.

– Что ты любишь? – спросила школьница, сметая пепел прокуренных сигарет.

– Не люблю навязчивые вопросы.

Девчонка неуклюже выронила совок из рук, просыпав пепел на себя.

– Они также налипают, залезают в неуютные места и от них хочется в душ. А люблю я чистоту, – на глуповатый вид блеснула ехидная улыбка.

Дятел откинул совок:

– Почему ты такая закрытая?!

– Вкус картона из-под пиццы. Открытость каждому может принести дерьма в твой магазинчик. Может быть, я предложу тебе что-то получше моих душевных излияний?

Школьница надула губы, связав предплечья крестиком.

– У меня душа нет, зато есть корыто. И лучше, когда тебя с него моет другой.

Мочалка бухла от пены и воды, струйками сбивая налипшую грязь.

– Почему ты не повела меня на реку?

– Вода ледяная. А здесь по близости есть кипяток, – девушка в прихватках слила полную кастрюлю под ноги дятла.

– Ай-ай-ай!

– Уж лучше так. Не кричи, она быстро остынет на улице.

– Ты не боишься, что я заболею, купаясь не внутри дома?

– У такой птички, как ты, температура тела выше, чем у любого из людей. Ты сейчас и не чувствуешь мороза.

– Знаешь нас изнутри?

– Уж лучше так, чем пялиться на вас снаружи, как ты этого жаждешь. Спиной поворачивайся.

Девчонка грустно вздыхала какое-то время.

– А ты тоже моешься тут, когда холодно?

– Мне не страшно обмёрзнуть.

– То, как ты забирала тепло… А ты умеешь его приносить?

– Что, прости?

– Ты прятала от меня тепло и приносила холод. Ты умеешь делать наоборот?

– Я не обогреватель. Всё, что ты чувствовала, было только твоими чувствами.

– Ну, такое каждый сезон увидишь. Вот если бы что-то необычное.

– Теперь пытаешься взять на слабо. Нет, дорогуша, необычного ты не увидишь.

– Эй! Но я хочу увидеть, что ты умеешь.

– А ещё переспать со мной. Скажи, все птицы – извращенцы?

– Я перестану даже думать об этом, правда! Только покажи что-нибудь.

– Вкус метана. Чую это мне аукнется.

– Пожалуйста-пожалуйста.

– Вспомни своё прошлое.

– Далёкое?

– Приятное.

Девчонка сомкнула веки и с усилием начала думать.

– Ты бы глаза открыла.

– А, точ…

Голая стояла на хвойной ветке, качавшаяся на весу. Ранний вечер стал поздней ночью.

– Не может быть, ой! – гром испугал птичку, обернувшуюся в другую форму.

Яркая вспышка летело высоко, выше чем летает дятел, чтобы разбиться с грохотом. Вдалеке пестрил фейерверк, красивый и зазывающий. Приятным воспоминанием школьницы стала её причина вернуться в этот гремящий мир. Вдруг, в глубины памяти пробился голос, подобный глухому отзвуку в забитом от воды ухе:

– Хватит.

Искра зависла, а иллюзия вокруг потянулась за ней. Внезапно, даже иллюзия смогла соприкоснуться с реальностью. Летящие вперёд ёлки царапали крылья маленькой птички, срывая её крылышки. Секунда, темнота и дятел вернулся, немного поранившись.

Девчонка плюхнулась в корыто, брызнув водой и сжимая свои плечи. Капельки крови падали на мыльные пузыри.

– Чем дольше ты внутри своих мыслей, тем сильнее мысли цепляются за тебя. Извини меня, я не знаю, когда это перестаёт быть безболезненным.

– Т-ты же могла вернуть меня раньше, – дрожала школьница.

– Тебе было приятнее на ветке, чем в корыте.

От неловкости тема разговора поменялась.

– А с собой ты так умеешь делать?

– К несчастью да.

– Почему к несчастью?

– Я не всегда могу это остановить или делать приятным. Когда устаёшь, вкус угля, когда дурно, вкус резины, и когда…

Девушка напрягла руки, опёртые на деревянные края. Капли тёплой воды потекли по бледной коже. Девчонка положила на её пальцы свою ладошку.

– Эй. Всё хорошо. Дыши.

Грудь весьма опытного типажа дёргалась, как осиновый лист. Но напряжение спадало от кампании.

– Подними на меня глаза, пожалуйста. Мне нужно понять.

Короткая причёска не скрывала нервы лица. Зрачки пульсировали, вторя телу.

– Расскажи мне.

– Вкус снега. Когда открываешься.

Дятла замело. Крылья прорылись сквозь сугроб. Стояла непроглядная метель. Однако, шум от вихря не забивался в уши. Только детские стоны по близости, а может везде.

Птица и не заметила сразу заброшенные хижины. Намного старше лестного домика и другие по внешности, чужие из далёких мест. Одна такая стояла на вбитых в землю брёвнах, оставляя под нею много пустого пространства. Звуки доносились оттуда.

Подлетев ближе, дятел стал слышать кроме хныка ещё кое-что. Слова, одни и те же, пульсирующие, как в её воспоминаниях, но намного громче.

– Вкус еды. Вкус еды. Вкус еды. Вкус еды, – не умалял голос.

Завёрнутый в лоскуты шерсти и ткани на снегу скрючился ребёнок. Такого укрытия не хватало, чтобы согреться, оно было слишком тонким. Поэтому птице заметились странные выступы, идущие вдоль спины.

Изголодавшая нуждалась в помощи, но здесь никого для неё не было. Её будто забыли или бросили. И она это понимала.

Детское горло подбивал кашель, который не хотелось выпускать. Смирение росло и утягивало. Глаза смыкались, переставая видеть всё, как есть. В этот момент, перед ней возник тёмный силуэт.

Потрескавшиеся чернотой губы, лохмотья не начинавшиеся и не заканчивающиеся. Он что-то ей говорил, но кроме голода ничего не было слышно.

Ребёнок терялся в видениях. Силуэт пропадал, а на виду появлялось хоть что-то съедобное. Ветка хвои. Листва. Ягоды. Как вдруг, иллюзии, как думала маленькая, стали обращаться в реальность.

Из снега, плавя его и пачкая чернотой, выползли руки. Жадно рвясь вперёд, их пальцы гребли по земле. Через мгновение, они уже схватились за выступы. Глаза снова увидели силуэт. Зрачки молили о помощи. О любой помощи. Даже в долг.

Вихрь усилился, ровной полосой пробежав мимо. Параллельно спине, невидимое лезвие срезало то единственное, за что вцепились в ребёнка. Руки вернулись под землю, забрав этот трофей.

Что это были за выступы, дятел предположить не мог. Даже хлынувшая кровь не добавляла догадок. Алая только несла памятную боль.

Силуэт исчез насовсем, на горизонте загорелся свет. Подобный рассвету, но крупнее и тусклее. Птица знала, что была вне дома, поэтому и удивилась, увидя коридор, окроплённый теплотой. Лучики, бьющие из окна, перекрывало что-то стоящее перед ним. Знакомая форма дала о себе знать. Огромные и густые крылья. Они не двигались и не качали перьями, не смотря на ветер. Видение показывало спокойный домашний кров. Но мысли только нагоняли страх.

– Вкус смерти…

Кровь таилась за крылатой фигурой. Кровь на стенах, кровь полу. И испачканные в ней перья о чём-то говорили. Произошедшее глубоко отложилось в сердце ребёнка.

Внезапно, чернота позади появилась снова. Тельце тащило по углублявшемуся снегу. Дятел снова посмотрел в коридор. Крылья приближались.

– Эй! Выпусти меня отсюда! Ты меня слышишь?

Попытки докричаться до пустоты не утешали. Фигура росла, затмевая округу. Прятаться было некуда.

– Нет-нет, так нельзя! Успокойся, тебе нужно успокоиться, слышишь?!

Ветер рос, тьма сгущалась. Фигура уже нависла над хижиной.

– Помоги, – шепнула птица, отвернувшись.

Снег вернулся в дерево. Маленькие ножки дятла успокоили, почуяв изменения. Однако, бояться было чего.

Мыльная вода корыта окрасилась в кровавый от всплесков крови. Девушка упала от обилия рванных порезов. Листва не успела её поймать. Опалённое крыло, некогда бывшее белым, мягким гамаком держало пострадавшую.

– Здравствуй, Элоиза, – ответила фигура, пришедшая из иллюзии в реальность.

Глава 48

– Джейден, блять! – рявкнул Гарри:

– Зачем ты ослабил хватку?!

Падший в зеркале заметил треснувший палец.

– Ars… Простите, учитель. Клонит в сон, а Дурьеру, похоже, уже надоело спать.

– Выспишься, когда я его свяжу! Я не знаю, что он вычудит после сломанной мне руки.

– Не клеветничай, Гарри, – поправил Энвил:

– Ты и так слишком долго держишь в плену своего подмастерья нашего друга.

– Знаешь немецкий в совершенстве? Нет? Вот и заткнись! Так он хотя бы пользу принесёт.

– Либо очнётся и сломает тебе что-нибудь ещё.

– Учитель, Падший, смотрите! – Джейден заметил вспышки света в чаще леса.

Маленькая птица здесь не привлекает много внимания. В том числе и для подоспевшей троицы.

– Хозяйка про них не рассказывала, – думал дятел:

– Но один из них точно её знает. Значит, её зовут Элоиза.

Поймавший девушку, словно пушинку, понёс её в хижину.

– Оставайтесь снаружи. Я только догадываюсь, что здесь произошло, – выкрикнул он.

– Эти люди не выглядят опасными.

– Учитель, – подзёвывал ученик Гарри:

– Может уже свяжем?

– Поскреби любого мужчину, и внутри окажется тайна. Подожди, и тайна сама выплеснется, – услышав, что требовалось, пернатая слетела с корыта.

– У нас тут окровавленная девица, а тебе лишь бы поспать. Сколько ещё тебя терпению учить? – Вестник-гитарист ругался на подопечного, скрыв своим голосом посторонний шум.

Школьница, стоя на двух человеческих ногах, взглядом окинула прицепленный к стене ящик.

В тазик с водой погружалась первая найденная ткань. На диване лежала красная от пятен простыня, а на ней пострадавшая. Вестник протирал сгустки вскипающей и чернеющей на теле жидкости. Под таким слоем маленькие раны, подобно дианеям, смыкали свои края.

– Зачем кому-то понадобилось жить на таком отшибе?

– Наверное, ради экологии, Учитель.

– Ну конечно. Есть пакетированный сыр, питать лампочки электричеством, купить и поставить сюда окна и двери – это определённо сделает такой зелёный островок экологичнее. Островок в океане пластика, правда.

– А может сюда уезжают для тишины? Уединяясь вы снимаете с себя все маски, дышите полной грудью, а затем с тоской по людям возвращаетесь, горя дружелюбием.

Умиротворяющие звуки леса не обманули Вестника. Листва может шелестеть не только из-за ветра.

Гарри схватился за летящее в него орудие. Грабли застыли у самых глаз.

– Нахер такую дружелюбность, Джейден.

Ученик заглянул за учителя, как тут вид ему перекрыла рука гитариста. Джейден вертел головой, но Вестник не давал смотреть.

– Мелочь, ты бы сначала оделась перед тем, как раскроить кому-то череп.

Только сейчас стыд скрючил девчонку.

– Будь проклята эта судьба, сводящая нас только тогда, когда ты повержена, Эла, – Падший полный отчаяний выжимал ткань.

Веки заёрзали. Подоспевшая влага счищала копоть. Радость слепо подступала к Энвилу. Неожиданное случилось.

– Мелкий сорванец! Она младше тебя. Это не бордель, живо отвернулся!

– Виноват, Учитель. Я лишь хотел…

Тёмная ночь, внезапно, сгустила жару. Температура застыла на противной отметке: свободные части тела чувствовали комфорт и даже прохладу, а под одеждой воздух закипал.

– Откуда я знаю этот запах, Джейден?

– О нет! Неужели всё из-за простого любопытства?!

Школьница остановилась делать глубокий вдох. Разило вонью. Непонятной, но точно неприятной и едкой.

– Ваша Элоиза без иллюзий вообще не может? – обратилась она к Вестникам.

– Кто? Каких иллюзий? Мелочь, ты о чём?

– Сначала снег, теперь… Ай-ай!

Девчонка накинулась на Гарри. С молодых стоп ссыпалось немного листвы, упавшей со стеклянным звоном.

– Детей я здесь редко видел, да и я таким это место не сильно помню, но вариантов у тебя нет, мелочь. Джейден, зажги-ка свет.

В карманах Дурьера нашлась зажигалка. Барабан кремния создал огонь, но пламя вело себя необычно. Направление под строгим углом и от хижины.

– По деревьям вниз, Учитель?

– По деревьям вниз, – нехотя ответил Гарри и поставил ногу на стену домика.

Легкими толчками Вестник проверил прочность, дал рывок и встал на стену. На четвереньках за ним спустился Джейден.

– Душам мучаться целую вечность, и конечно никакого лифта поставить нельзя.

– Разве его не было тогда?

– Был. Видимо, когда я справил там нужду, его закрыли на ремонт. Или снесли. Всё выглядит другим, но чувствуется прежним.

– Хорошо вам, наверное. Почти как дома.

– Ага. Лучше дома не найти.

У крыши картина стала отчётливее: левый и правый край леса извился, зациклившись огромной воронкой. Верхушки деревьев скрывали, что находилось глубже.

Школьницу что-то обвило.

– Эй, что происходит? – пришла она в себя.

– Крыльев я у тебя не вижу, значит, летать ты не умеешь. А вот мы с моим протеже попытаемся.

Вестник потуже стянул ремень от джинсов у себя на плече.

– Что-что?!

– Через минуту, Джейден. Увидимся! – Вестник побежал по дымоходу.

Прыжок. В темноте только ветер даёт понять, что ты падаешь. И только треск говорит, что ты приземлился. Ель прогнулась, держа на себе двоих. Ещё одна качка, теперь и троих.

– Где мы вообще?! – визгнула девчонка.

– На затворках пансионата для нытиков и слабаков. Ну, или в Аду, если проще.

– Я думала, что он горячий и везде лава кипит!

– Тебе ещё не показали спальные комнаты. А они тут ебанёшься, да, Джейден?

Дерево задёргалось, словно по нему идут.

– Вот дерьмо, где же Джейден?

– В смысле, а это кто?!

– Меня бросила девушка! – взвыл голос из темноты.

– Нашёл бы другую, – гаркнул ему Вестник.

– Я бы не смог!

– А ты пытался?

Вместо слов незнакомец заревел и качнул дерево ещё раз, символизируя этим прыжок.

– Сдохнуть проще, чем развести дуру на секс. Сама решай, кто он.

Птица прислушалась. Шелест веток и хруст стекла сменяли друг друга.

– Он разбился?

– Только в первый раз. Теперь такие будут вечно падать, пытаясь что-то понять или достигнуть дна, но никогда этого не произойдёт. Только жизнь даёт право на изменения, мелочь.

Джейден в это время упал немного дальше, но смог маякнуть своё приземление зажигалкой. Можно спускаться дальше.

Неизвестно какой прыжок спустя в пещере появился свет. Что-то с грохотом тысячи молний рвалось вниз.

– А это ещё что?

– Понятия не имею.

Столкновение должно было произойти за мгновение ока, но слепящее нечто замедлилось, едва коснувшись невиданной ранее земли. Свет стал гаснуть, улучшая видимость и дятел воскликнул:

– Я вижу людей! Их так много. Там ещё есть один, в самом центре.

– Мелочь, люди никогда не покажутся здесь, если они не лишились ума. Это не…

Не успел Гарри договорить, как к затухающему существу приближалась толпа. Звериная ярость вела эту массу вперёд. Вестник напряг зрение. В последний яркий момент был виден взмах белоснежных крыльев, в которые вцепились чёрные руки. Тьма вернулась, а незаметный шум набух рёвом, рыком и неизвестными криками.

– Мы спускались туда? – прошептала девчонка.

– Когда я был там, такого не было. Выбора сейчас тоже.

Внизу эпицентр ужаса скрывался мраком, редко рассыпая искрами. Человек знает слова друг и враг. Другое животное лишь чувствует их ауру. А животное здесь чует ауру ангела. И это чувство называется ненавистью.

Падший дышал изгрызенным горлом. Кровь, сера, дым. Глаза впитывали это вместе с болью. Кожу резали когти. Крылья жгли, а жжение вызывало дым. Раз за разом.

Уши не слышали происходящего. Как и тогда, Вестник ждал, что тишина его пыток не позволит ему держать сознание в узде, будет давить и выдавливать из него вопли. Как вдруг, он стал слышать. Сладкий нектар среди моря гнили. Биение сердца, но не своего. Падший слышал, ловил всеми силами его тепло. Словно это заметив, сердце дёрнулось, и тишина вернулась вновь.

Вестник видел в этом странность. Раньше она повергала его в раздумья, смуту, а теперь, вдруг, разрываемым на части, он засмеялся. Смех остановился лишь тогда, когда уши снова покинул штиль. Падший узнал плач.

– Нет, нет! – повышал он тон, будто пытаясь достучаться.

Слёзы ощущались в звуке, они разили холодом и вереском, но в тоже время голодом и остывающим теплом.

– Я не могу… Я не мог…

Душевные муки в унисон грызли Энвила с физическими. Старая рана будет вечно кровить. Как тут:

– Я ЗНАЮ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО!

Крик донёсся даже до птички, Гарри и Джейдена.

Челюсти и когти замерли. Вестник с трудом слез с каменной плиты.

– Моя судьба не принести тебе извинений. Не они тебе нужны. Сейчас, спустя годы, века моих попыток сделать лучше, теперь я знаю.

Зрачок Падшего дрогнул. Тьма не исчезла, но мнимые цвета виднелись силуэтом.

– Я не прошу и не буду просить открыться мне, тому, кто последний близкий тебе. Это принесёт только страдания твоей душе. Элоиза, Эла, я молю не винить себя в смерти своих родителей.

Силуэт опустил руку. Её кулак нервно сжался.

– Я близок тебе, только принеся муки, поэтому…

Вестник упал на колени, поставив ладони на едкую пыль.

– Я не смог найти тебя здесь, но если бы получилось, я бы ни за что не дал твоим пыткам свершиться. Мне должно было страдать. И сим все равно не отплатить цену твоей боли, но я прошу не винить себя. Лучше вини меня. Этот кошмар ты взяла из моих мыслей. Вот и оставь его только для меня. Выпусти остальных и выслушай их, а меня держи здесь столько, сколько захочешь.

Силы пропадали, Падший уронил голову. На его пальцы осела грязь от ботинок.

– Вкус медового прополиса. Закурить есть? – надменно спросила девушка

– Тебе же не нравился запах моих, – кряхтел Энвил.

– Фильтр в них хрень, а так сойдут. Да и для кого ты их хранишь, если сам не куришь?

– Я пытался, Эла. Честно.