Текст книги "Чемпионы Черноморского флота (СИ)"

Автор книги: Greko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Глава 8

Вася. Поти, июль 1838 года.

Раевский стоял посреди ликующей толпы обер-офицеров. Рядом с ним был комендант. Причину ликования Вася понял, когда увидел двух адъютантов, только и успевающих раздавать больным бутылки с портвейном.

– Меня N умолял, предлагал любые деньги, лишь бы я ему уступил несколько бутылок, – с охотой делился Раевский историей. – Так я устоял. Сказал ему: «Прости, брат, но в госпитале наших товарищей почти тысяча человек. Им сейчас нужнее!» Девяткин!

Раевский тут же отвлёкся, заметив подходившего к нему Васю.

– Ну ты глянь на героя. На ногах. Бодр. Улыбается! – опять генерал обращался к коменданту Поти.

– Герой! – подтвердил комендант. – Фельдшер наш Никон молится на него. Так он помогает ему, ухаживает за остальными. И воды поднесёт. И, пардон, не побрезгует, горшок принесёт-унесёт. Хорош, одним словом!

Вася уже стоял рядом с генералом.

– Рад! Рад! – Раевский под одобрительный шум толпы по-свойски обнял Васю. – Ну, так мы и наградим прямо сейчас нашего героя! Васильев!

На зов один из сопровождавших офицеров отвлекся от раздачи портвейна, подбежал к генералу, передал ему Георгиевский крест. Раевский протянул его Васе.

– Заслужил! Носи!

Вася растерялся. Стоял, держал крест. Долго не мог что-либо ответить.

– Спасибо! – выдавил, наконец, краснея. Потом собрался. Вытянулся, гаркнул, – Служу царю и Отечеству!

– Тебе спасибо, солдат! – Раевский мягко улыбнулся. – Да, уже и не солдат! Теперь ты, Вася, уже не рядовой Девяткин. Ты теперь унтер-офицер Девяткин!

Ответить Вася ничего не успел. Тут же новоявленного офицера захлестнула волна радостного крика и дружеских похлопываний стоявших вокруг товарищей по несчастью.

– Я же говорю, – комендант наклонился к Раевскому, чтобы перекричать поднявшийся шум, – любимец он местный! Добрая душа.

– Вижу! – кивнул генерал.

Выразив свой восторг, больные уже отходили в сторону, собирались группами. Теперь портвейн можно было выпить и не просто так, а по поводу.

– Ну, что, Вася, – Раевский прищурился, – хоть и получил столько подарков, а еще хочется?

Вася пожал плечами, не решаясь напомнить про обещанные деньги.

– Смотри-ка, – Раевский обратился к коменданту, – не только добрая, но и скромная душа! Про деньги не спрашивает. А хочет!

Раевский рассмеялся.

– Помню, помню про своё обещание. – успокоил Васю генерал. – И порадую. Трое твоих товарищей-казаков сами решили, что твоя заслуга главная, а потому причитается тебе двести рубликов! Но! Деньги у коменданта! Будешь выписываться, получишь на руки. А то я знаю вашего брата. Ведь, не удержишься, не ровен час, пропьешь! Так что, у коменданта целее будут. А отметить? Так вот тебе бутылка портвейна. Более не нужно, перебор выйдет. Что ж, угодил?

– Так точно, Ваше Превосходительство! – Вася вытянулся.

– Вольно, вольно! – Раевский коротко махнул рукой. – Ну, теперь выкладывай: есть какие просьбы?

– Так точно…! – Вася не успел гаркнуть все положенное обращение.

– Вася, ты заканчивай орать, – усмехнулся Раевский. – Вон, люди драгоценный напиток от испуга пролили. И у меня уши заложило. Да и на тебя в твоём исподнем одеянии без смеха не глянешь. А ты – «так точно!» Выкладывай уже.

– Я хотел бы просить Вас о переводе в Куринский полк! – Вася исполнил желание Раевского, говорил нормальным голосом.

– Значит, решил мое Правое крыло на Левое поменять?

– Да, решил.

– Что ж. Право выбора имеешь. Препятствовать не буду, – кивнул Раевский. – Знаю, не от опасностей бежишь. Верю, будешь и дальше честно служить и пулям не кланяться!

– Да, Вашество, не подведу! – твердым голосом ответил Вася.

– Ну, вот и славно! – Раевский протянул руку. – А теперь иди, Вася, выпей за свое здоровье.

– Слушаюсь!

Вася на радостях не стал выпивать всю бутылку, жалованную ему генералом. Ограничился одной кружкой. Товарищи, с кем он пил, не переставая поздравляли его. Да так, что уже и плечо побаливало от постоянных похлопываний.

– Вась, а ты чего такой пришибленный? – спросил один из них, заметив его странное состояние.

– Даа… – Вася пожал плечами, не зная, что и ответить.

– Хотя, понятно. – товарищ сам решил определить причину. – Столько всего сразу навалилось: и Георгий, и унтер-офицер… Такое в голове не сразу уложится.

– Ну, да! – согласился Вася.

Хотя на самом деле Василий Милов, человек совсем не сентиментальный, а, наверное, наоборот, жесткий, без соплей, в чем-то довольно циничный, сейчас пребывал в растерянности. В другой раз потирал бы руки, радуясь тому, что все складывается, как ему хотелось. Что спасение не за горами. А всего лишь в паре шагов отсюда, у коменданта. Двести рубликов, гарантирующих выздоровление. А только не об этом думал бравый вояка, никогда особо много не рассуждавший, предпочитавший часто идти напролом, рубить с плеча, не обращая внимания на разбрасываемых по сторонам людей. Он думал о Георгиевском кресте.

Вася уже держал такой в руках. Часто держал. В его семье было не так уж много поводов для гордости. Обычная семья. Папа и мама – работяги. И все как у всех, и как полагается: оливье на Новый Год под «Иронию судьбы», носки в подарок на 23 февраля, мимозы на 8 марта. Только в День Победы отец всегда доставал заветную шкатулку, в которой хранилась главная реликвия семьи: вот такой же Георгиевский крест, который получил прадед Васи на Первой Мировой. Вася не испытывал тех же чувств, что и его отец, который всегда с придыханием, часто со скупой слезой, рассказывал про подвиг прадеда. Крест Вася держал с охотой, рассматривал, иногда примерял перед зеркалом. И только. Слезы не выступали. А вот сейчас в госпитальной палате еле сдерживался, чтобы не заплакать. И впервые с должной гордостью подумал про прадеда. И, как не отгонял от себя не характерную для него сентиментальность, думал еще о том, что он, унтер-офицер Василий Милов прадеда своего не подвёл!

…У коменданта все сладилось быстро. Зашли к нему втроём: Вася, Лосев и Дорохов. Получили нужные бумаги на руки. Комендант выдал Васе двести рублей одной купюрой. Милов насупился: не ассигнация, а недоразумение. Ни тебе водяных знаков, ни красивого рисунка. Лишь двуглавый орел и лаконичная запись: «Обладателю сей Государственной ассигнации платит Ассигнационный банк двести рублей ходячею монетою». У МММ и той акции повеселее выглядели.

Можно было и идти. Только комендант остановил их, указал на морского офицера, стоявшего тут же.

– Знакомьтесь, господа офицеры: лейтенант Алексеев, командир люгера «Геленджик». У него ко мне была просьба. Я её выслушал. Его просьба мною, – тут комендант улыбнулся, видимо, оценивая словесную эквилибристику своей речи, – для вас переиначивается в приказ! Так вот! Вам приказано сопроводить в Тифлис и доставить в целости и сохранности очень важную особу! Жену нашего соратника, геройского офицера, выполняющего сложнейшее задание в тылу врага, грузинскую дворянку Тамару Георгиевну Варваци!

К услышанному отнеслись по-разному. Дорохов в свойственной ему манеру хмыкнул, видимо, сразу что-то предвкушая, выстраивая захватнические планы с непременной победой по итогу. Вася решил, что не его ума дела. И только Лосев проявил разумный подход.

– И как же, осмелюсь спросить, мы её сопровождать будем⁈

– На лошадях, полагаю! – веселился комендант.

– Это-то понятно! – Лосев закипал. – А ей вы карету что ли нашли?

– Поручик, вы же прекрасно знаете, что ни на какой карете отсюда до Тифлиса доехать нет никакой возможности.

– Так, прекрасно знаю! – Лосев уже копировал язвительный тон коменданта. – Поэтому и спрашиваю.

– Господа, господа! – Алексеев с улыбкой сделал шаг вперед, останавливая пустую перепалку.

Дело в том, что не более, как полчаса назад он имел, практически, ровно такую же пикировку с комендантом, задававшим те же вопросы, которые сейчас озвучивал поручик Лосев. Ване совсем не светило проходить этот словесный лабиринт еще раз.

Еще не было за все время его морской службы столь выдающегося и приятного перехода из Крыма к Черноморскому побережье Кавказа. Он получил задание срочно доставить из Севастополя в Сухум комплекты обмундирования для пополнения опустевшего склада военно-морского флота в Поти. Старые уже были вывезены в Сочу и Туапсе, чтобы одеть потерпевших крушение моряков. И Алексеев мигом сообразил, как услужить дорогому Константину Спиридоновичу, и доставить удовольствие себе и команде. Пригласил Тамару Варваци доставить ее в Поти. Тамара без колебаний согласилась. Она, как всегда, была восхитительна. И хлебосольна. Первым делом накормила весь экипаж дарами от Марии. И каждый член команды не знал, как ей угодить. В общем, путешествие вышло приятным во всех отношениях. Оставалось лишь поставить красивую точку и обеспечить «княжну», как все именовали госпожу Варваци, надежным сопровождением до Тифлиса.

– Об этом не беспокойтесь, поручик! Тамара Георгиевна прекрасно держится на лошади. Более того, она уже один раз проделывала этот путь. Именно из Поти в Тифлис. Проблем не будет.

– Она еще и амазонка! – не удержался Дорохов.

– Нет. Просто блестящая женщина! – спокойно констатировал Алексеев, заставив Дорохова убрать пошлую ухмылку с лица. – И, да! Еще одна вводная…

– Судя по тону, сюрприз? – насторожился Лосев.

– В некотором роде. – кивнул Алексеев, улыбнувшись. – Тамару Георгиевну сопровождает её телохранитель и верный друг, слугой язык не поворачивается назвать, Бахадур.

– Татарин? – Лосев опять встрял.

– Нет, алжирец!

– Час от часу! – вздохнул Лосев.

– И это еще не всё! – ликуя, вступил комендант, явно не желавший уступать Алексееву право на самую необычную новость.

– Режьте, чего уж там! – смирился поручик.

– Алжирец этот, Бахадур, бывший пират и безъязыкий!

– В смысле, по-нашему не разумеет? – осторожно поинтересовался Вася.

– Нет! Натурально безъязыкий, – комендант так радовался, сообщая эту новость, будто говорил о высочайшей награде, явленной ему Государем. – Отрезали ему язык французы. Так что немой он. Но слышит почище любого из вас. И на расправу – быстрый. Вы с ним поосторожнее. Не нарвитесь сгоряча или по глупости.

Последние предупреждения комендант говорил, сверля взглядом Дорохова. Все прекрасно это поняли. Дорохов опять лишь хмыкнул.

– Это всё? – спросил измождённый Лосев.

– Да, пожалуй! – кивнул Алексеев.

– Можем идти? – спросил Лосев у коменданта.

– Выполняйте! – кивнул комендант. – Лейтенант вас проводит, познакомит. Ну и вообще…

Четвёрка пошла на выход.

– Дорохов! – комендант окликнул известного забияку.

– Слушаю! – Дорохов обернулся.

Комендант дождался, когда остальные покинули помещение.

– Дружеский совет, Руфин Иванович: не распускайте руки. Поберегите язык!

– Если бы вы знали, милейший Павел Капитонович, сколько раз мне так по-дружески советовали!

Дорохов покинул кабинет. На его лице гуляла шкодливая улыбка.

Коста. Туапсе, июль 1838 года.

Штабс-капитан Лико меня ничем не удивил. Посидели душевно, уговорив бутылку греческого вина из Крыма. Новостей ноль целый, ноль десятых. Гарнизонная жизнь, одним словом.

Зато удивила Коченисса. Как только я сообщил ей, что Василия в крепости нет, что он с солдатами отправился в Туапсе, она безапелляционно заявила:

– Я еду с вами! Не бойтесь, обузой не буду! Мне нужно найти Василия.

Утром, когда мы собрались выезжать из аула, удивила еще раз. Присоединилась к нашему отряду в мужском костюме и с оружием в руках. Пистолет, дорогой работы булатный кинжал и турецкая сабля в сафьяновых ножнах. Я сразу вспомнил, как вместе со Спенсером удивлялись присутствию девушек в военном лагере черкесов два года назад. А эта амазонка в черкеске и лохматой папахе из овчины была чудо как хороша. Весь отряд на нее шеи посворачивал. Того гляди до беды дело дойдет.

На ночной привал устроились не в ауле, а густом лесу, окружив себя завалами из кустов и приставив к лошадям многочисленную охрану. До селений убыхов было уже недалеко, а они известные разбойники! По крайней мере, так решил Башибузук.

– Почему аул проехали? – спросил я своего зама.

– Местные смотрят на нас волками. Видят в нас конкурентов. Вдоль побережья хватает выброшенных торговых кораблей, с которых еще не все успели снять.

– Проблема…

Я приказал черкешенке устроиться рядом с моим костром. Завернулись в бурки. Молчали. Каждый думал о чем-то своем.

– Почему не шашка, а сабля? – спросил я девушку.

– Старинная работа. Я из дворянского рода. Это сабля моего покойного отца.

Она вытащила из ножен древний клинок. Протянула мне. Простое оружие, без привычных восточных украшений на рукояти. Только лезвие было украшено арабской вязью.

– Здесь написаны слова из Корана, – пояснила мне Коченисса. – Перевести можно, примерно, как «пусть этот клинок коснётся лишь неверного».

– Для Василия приготовила? – хмыкнул я, возвращая оружие.

– Как получится, – неопределенно ответила мне девушка и отправилась на боковую, завернувшись в бурку.

«Железная девка», – подвел я итог нашей беседы, засыпая.

… Укрепление русских со стороны выглядело крепким орешком. Весь лагерь огородился засеками из поваленного леса. Установить связь с гарнизоном проблематично.

«Перещёлкают на подходе, и здрасти не сказав, – заключил я. – Как мне доставить матросов, если получится их выкупить?»

У меня уже была информация, где можно их разыскать. Поделились встреченные горцы, кружившие вокруг русского лагеря. В десяти верстах по дороге от устья Туапсе в сторону долины Вайа в неприметном ущелье скрывался аул, где держали лекаря с тендера «Луч» и членов команды капитана Панфилова. Сперва их прятали в ауле Мэзыжэй вверх по течению Туапсе. Но потом перевезли, опасаясь вылазки русских. Но войска Раевского носу не казали за пределы засек. Приходили в себя после удара стихии. Возводили рвы с валами. Обкладывались блокгаузами. Боролись за спасение кораблей, словно позабыв о попавших в плен товарищах. Живы ли матросы, не ранены? Об этом можно было узнать лишь на месте.

Отправил часть отряда к Цекери Пшекуи-оку, чтобы не объедать хозяев. Поручил закупить по максимуму продуктов – сыра, кукурузы, просо, баранов и меда. У местных купил быков. Никакой аул не прокормит оставшиеся три сотни человек. Башибузук разместил их за околицей. Но не всех. Нам закатили пышный прием. Нам – это привилегированной группе командиров. Обычное черкесское гостеприимство, к которому примешивалась толика радости от наличия в ауле крупного отряда, способного защитить от мести русских.

К переговорам приступил не сразу. Выжидал подходящего момента.

– Ты когда начнешь про выкуп моряков спрашивать? – ошарашила меня Коченисса.

Нет, мне эта девушка положительно нравилась. В голове у нее точно не опилки. Быстро все сообразила. Мои вопросы, выкуп офицера, выдвижение к Туапсе. Осталось лишь дождаться, когда она спросит: «ты на русских работаешь?» Вот же Мюллер в юбке!

– Тебе-то что за печаль, прекрасная дева? – ответил я вопросом на вопрос.

– А кто, кроме тебя, мне узнает, где Василий?

Крыть нечем. В яблочко.

– Тамада! – обратился я к старейшине.

Черкес сидел на корточках у входа в кунацкую и наслаждался видом того, как мы подъедали его запасы. Я облизнул пальцы от великолепного каштанового меда, которым угощали. Омыл их в чаше с водой, вытер предложенным полотенцем, давая знать, что закончил трапезу.

– Всем ли доволен прославленный Зелим-бей? – вежливо осведомился хозяин.

– Все прекрасно, достопочтенный. Особенно мед ваш хорош! – он удовлетворенно кивнул. – Тут племянница Исмал-ока, знаменитого кузнеца, интересуется: много у вас русских моряков?

Коченисса покраснела и отвернулась, чтобы скрыть свое смущение и свое неудовольствие от моей подставы. А я что? Я ничего…

– Пятеро осталось. Один помер. Еще хакким есть. Повезло нам! Знающий человек. Ходил под нашей охраной, травки собирал в Каштановой щели. И выходил двоих из тех, что нам достались. И старухам нашим уже помог.

Я понял, что с лекарем мне не повезло. Не отдадут ни за какие коврижки.

– Нам бы пошептаться наедине, – подмигнул я старейшине.

Он провел меня в фруктовый сад на задворках своей сакли. В воздухе разливался дивный персиковый аромат. Недовольно жужжали пчелы, ползая по созревающим плодам. Пыльцы-то больше нет!

– Вот, какое дело у меня, – начал я свои объяснения, решив зайти издалека. – Слышал ли ты, мудрейший, про кузнеца Исмал-ока с реки Вулан?

– Как не слышать⁈ Конечно, слышал! Хотел у него кинжал из булата заказать, да убили его.

– Девушка, что со мной приехала, – его племянница. Коченисса.

– Еу! – удивился тамада.

– Убийца ее дяди – в крепости Туапсе.

– Еу!

– Нужно узнать, там он или нет. И скоро ли уедет.

– Убивать пойдет! – догадался старейшина. – Вот почему она в мужской костюм нарядилась!

– То – ее планы. Я не спрашиваю.

Тамада покачал головой. Эх, молодежь, молодежь.

– От меня что хочешь?

– Продай мне русских! Я их в крепость отведу и все разнюхаю.

– Лекаря не отдам! – тут же обозначил красные линии старейшина. – А этих забирай! По триста рублей серебром!

– Аллаха побойся, почтенный! Где я такие деньги найду!

– У русских! Забери одного. Ему все скажи, чтобы он передал своим. Отведешь к разбитой лодке на берегу и там оставишь. Мы часто так делаем. Но сейчас боимся. Русские злые! Корабли новые пришли. Сразу палить из пушек начнут. Русского в мундире не тронут. Как он договорится, пускай знак подадут. Тогда и сходишь в крепость. Все с русскими генералами обсудишь, а заодно разведаешь, что тебе нужно. Ты не местный, тебя не тронут.

– Толково!

Старейшина довольно усмехнулся себе в бороду.

– Только уговор! Коли от русских денег не будет и один матрос пропадет задаром, отдадите мне одну из своих винтовок.

– Ага! Уже бегу и падаю!

Начался торг. Сошлись на залоге в виде старинной сабли Кочениссы. Девушка безропотно ее отдала.

– Выбирай самого больного, вон того! – старейшина указал на изможденного матроса.

Моряки с тендера «Луч» выглядели краше в гроб кладут. Бледные, измученные, голодные и испуганные. Их загнали в подобие сруба с узким лазом у самой земли. Охраняли строго. Еды давали в обрез. Лишь лекарь, захваченный вместе с ними, мог покидать деревянную тюрьму. От сруба за версту несло нечистотами. По моей просьбе матросам разрешили вылезти наружу.

– Зачем мне больной⁈ – вызверился я. – А вдруг не дойдет? Хочешь саблю прикарманить?

Старейшина растерялся.

– Выбирай любого!

– Эй, ребята! Кто вдоль берега сможет с версту пройти? – обратился я по-русски.

Моряки молчали. Наряженные в какие-то лохмотья, они совсем не были похожи на бравых матросов.

– К своим хотите?

– Как не хотеть, господин черкес? – отозвался самый смелый. – Пропадаем тут.

Тамада стал меня дергать.

– Зачем с ними не по-нашему говоришь?

– А как я им все объясню⁈ – я вконец рассвирепел.

Старейшина посмотрел на меня с уважением. Удачного переговорщика Аллах послал. Глядишь, все и сложится. Он довольно потер руки.

Я посадил самого крепкого из моряков на запасного коня и повез его к побережью. Матроса нарядил в чужой рваный морской китель, с боем выцыганенный у аульцев. Он держался в седле плохо, а со мной – настороженно. Мне было не до его страхов. Избавившись от опеки горцев и оставшись наедине в полукилометре от нужного места, начал инструктаж:

– Я не черкес. Поручик Варваци, посланный адмиралом Лазаревым вам на выручку. Кто твой командир?

– Лейтенант Панфилов. Александр Иванович, – с заметным облегчением ответил матрос.

– Слушай и не перебивай. Доберёшься до лагеря и доложишься капитану: так и так, у горцев остались мои товарищи. В аул прибыл лазутчик от Лазарева. Нужно организовать ему встречу с Раевским в лагере. Подадите мне знак. Завтра после утренней «зори» и молитвы холостой выстрел из пушки с батареи у затопленного брига. И пусть выставят крепостной флаг на высоком шесте. Я прибуду на переговоры. Не дай бог, какая сволочь решит меня пулей встретить!

Мы уже ехали по пляжу. Впереди показался обгорелый и разбитый остов тендера.

– Все! С богом! Дальше ты один. Пешочком. Помни: от тебя зависит судьба твоих товарищей!

– И лекаря? Никодима Станиславовича?

– С лекарем сложнее. Буду думать! Ступай себе с богом!

Я поворотил коня, подхватив поводья запасной лошадки. Удалялся не спеша, все время оглядываясь. Моряк бойко ковылял в сторону лагеря.

Кружным путем поехал обратно, изучая местность. Нашел дорогу к аулу вдоль ручья. Через нечто вроде широкой ложбины между двумя зелеными грядами, густо заросшими каштанами. Наверное, там самая Каштановая щель, про которую говорил тамада. Мой Боливар уверенно цокал по каменистой осыпи.

Уже показались первые сакли. Меня заметили. Мои бодигарды гикнули и понеслись навстречу. Сейчас примутся ругаться, что таскаюсь в одиночку по туапсинским холмам.

Из густых ежевичных кустов раздался тихий свист. Потом меня вдруг окликнул по-русски тонкий детский голосок.

– Дядя! Выкупи и меня!

Я остановил коня. Склонился в седле, будто поправлял что-то в сбруе. Из кустов на меня пялились испуганные детские глазенки.