Текст книги "Чемпионы Черноморского флота (СИ)"

Автор книги: Greko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глава 6

Вася. Поти, конец июня-июль 1838 года.

Потийский госпиталь по сравнению с гарнизонным показался Васе чуть ли не «архитектурным попаданцем». Или окном в Париж, в цивилизацию.

Госпиталь был большой. Грамотно устроен. Два толково спланированных корпуса. Один для офицеров и разжалованных, другой для остальных служивых. Баня, госпитальная контора, аптека, кухня. И еще один дополнительный корпус с просторной палатой и двумя туалетами по обеим сторонам. Все строения вместе образовывали своеобразное каре с караульней, во главе которого размещался госпитальный погреб и большой внутренний двор.

Палаты были большими. В каждой была печь, а то и две. В самой большой и вовсе – четыре. Потолки трехметровой высоты. Палаты были довольно светлыми, благодаря огромному количеству окон. Позже Вася от скуки насчитал 67 штук. И размерами окна были отнюдь не маленькие, не бойницы. Отсюда и много солнца. Витамин «Д» как-никак, для пациентов – самое то.

С детства Вася запомнил как-то высказанный его дедом и казавшийся весьма спорным довод о том, что о качестве любого дома, предприятия, вокзала, офиса и прочего следует судить, в первую очередь, по состоянию туалетов. Теперь же после всех мытарств он, наконец, осознал житейскую мудрость своего пращура и был с ним полностью согласен. Теперь и он считал, что туалет – глава всему! Поэтому дал высокую оценку госпиталю не только из-за его размеров и грамотного обустройства. А, прежде всего из-за состояния туалетов. Один был на 4 общих места, а другой был разделён на два помещения по два места в каждом. К ним вели два тамбура, каждый из которых имел свои двери. На всех отхожих местах было оборудовано деревянное сиденье, перед которым имелась ступенька.

«Вот ведь! – подумал Вася. – Простое деревянное сидение! А уже – настоящий цивилизационный скачок!»

Потом обратил внимание на пол. Опять удивился, и даже похвалил про себя строителей.

«Предполагали, наверняка, что из-за местных напастей все палаты будут заполнены засранцами, – тут усмехнулся, – непрерывно извергающими из-за болезней дерьмо в огромном количестве. Вот и обезопасились. Стоки с пола и сидения наклонили. Теперь будет в разы легче все это убирать и сливать в выгребную яму!»

Ну и последней зачетной галочкой туалету послужил высокий вытяжной короб, который способствовал хорошей вентиляции помещения.

«Вполне себе мощная вытяжка! – оценил Вася. – Запах такого количества говна, конечно, ничем не перешибить… (Ну, разве что тонну Шанели пятой вылить). Но, если бы короба не сделали, так часть народу точно от вони померла бы раньше срока!»

На этом все положительные оценки заканчивались. Дальше начинался ад. И не по вине строителей.

Вася прибыл в контору госпиталя. Сдал конверт с сопроводительными бумагами. Получил распределение в палату и отправился знакомиться с теми, кто его вылечит. Армейские лекари по неизвестной причине отсутствовали. Весь медицинский персонал был представлен фельдшером Никоном и «цирульником».

– Госпиталь хоть и большой с виду, но рассчитан-то всего на шестьсот человек! – бухтел и возмущался фельдшер, на котором лежала обязанность навещать больных или, как он выражался, «визитировать». – А тут сейчас знаешь, сколько вас солдат, офицеров, разжалованных?

– Сколько? – Вася примерно представлял, но не хотел отнимать хлеб у говорливого фельдшера.

– За тыщу!!!

Выдав эту цифру, фельдшер уставился на Васю, ожидая и требуя правильной реакции.

– Мать честная! – Вася не подкачал, выкатив глаза и открыв рот.

– Да и это… – Никон заволновался, губы его задрожали. – Ещё… Пустяк!

– Какой же это пустяк⁈

– А я говорю – пустяк! Это еще июль не наступил! Вот в июле мы тут хлебнём! Когда малярийные сюда пачками начнут поступать! Тут, Вася, в июле, поверь мне, живого места не найдешь! Пола не разглядишь! Всюду будут больные лежать. Иной раз не будешь знать, куда ногу поставить, чтобы подойти к кому-нибудь воды дать напиться, или, того хуже, мертвого забрать и в морг отнесть!

Вася горестно покачал головой.

– Вот так вот! – подтвердил цирульник слова коллеги. – Так что, Вася, нас послушай. Что хошь делай, как хошь, но постарайся быстрее отсюда выбраться. Пока тут Вавилон полный не начался! Слягут все, включая лекарей. Останемся я и Никон на всю енту ораву!

Цирульник оказался чуть ли не главным человеком в госпитале. На нем лежало все лечение. Сводилось оно к укрепительной микстуре под названием mixtura roborans, которую солдаты прозвали «рубанцом». И к порошкам того же свойства. Пациенты сами выбирали предпочитаемый вид «лекарства». Зельевар с самым суровым видом проходил по палатам с ведром микстуры и мешком с порошками в бумажных кулечках и покрикивал:

– Не задерживать! Не задерживать! Я тут за всех фельдшеров отдуваюсь по вашей милости!

Удивительное дело: солдаты выздоравливали. И те, кто принимал микстуру. И те, кто выбирал порошок. И даже те, кто тайком от этого плацебо отказывался.

Вася понимал, что Никон, конечно, немного палку перегнул про «некуда ногу будет поставить», но сути дела это сильно не меняло. И совет, данный ему цирульником, был, что называется – в жилу. А, в общем-то, очень ценным советом.

«Нужно рвать когти отсюда. Иначе сгину», – понял он со всей ясностью.

Но легко сказать – рвать когти. Как⁈ Ну, допустим, малый крепкий. Так просто на милость хвори не сдастся. Бороться будет. Но и тут – ресурсы ограничены. Какой бы здоровяк ни был, а малярия, дизентерия или какая другая зараза рано или поздно на лопатки положат. Лекарств нужных нет. Денег! Денег нет! А без них вообще никаких планов строить нельзя. Одна надежда была. На Раевского. Визита генерала в госпитале ждали. Ходили такие слухи.

«Раевский! Не может он не сдержать слова! У него в руках моё спасение, – думал Вася, медленно прохаживаясь по внутреннему дворику. – А если не появится? Или появится, но только, чтобы глаза мне закрыть? – Вася поморщился, и тут же отогнал такие мысли. – Нет! Раевский не таков. Он – человек слова. Не обманет. Мне главное дождаться его и не окочуриться прежде. А там, с деньгами, я уже что-нибудь придумаю. Отсюда точно вырвусь!»

…Укрепившись в вере подобным образом, Вася больше не отвлекался на мрачные рассуждения. Предпочитал не валяться, полагая, что так точно свыкнется с положением больного, а там и до апатии один маленький шаг. Благодарил судьбу за то, что от природы совсем не был брезгливым. На радость фельдшера, стал по старой привычке помогать, ухаживая за совсем немощными. Никон уж так расхваливал Васю, что всерьез предлагал бросить службу, на которой каждую секунду можно поцеловаться с пулей-дурой, и заняться тем, к чему у Васи есть явная предрасположенность – лечить и поднимать на ноги людей. Вася, не забывая благодарить, с улыбкой отказывался. Все-таки ружье он при любых обстоятельствах всегда предпочел бы ночному горшку.

Готовность Васи прийти всем на помощь, конечно же, вскоре сделала его любимцем госпиталя. Он завел кучу знакомств. Разговоры вёл и просто так, чтобы лясы поточить, и с умыслом. Рассуждая, что никогда не вредно прощупать почву, узнать про новые пути-дорожки. Наматывал на ус.

Одного из офицеров Куринского полка, поручика Лосева, непонятным образом занесло в Поти из крепости Грозной, а следом и в госпиталь. Он, прознавший про Васины геройские дела, стал усиленно агитировать его, чтобы рядовой Девяткин перевелся к нему в полк.

– Сам посуди, – словно змий эдемский нашептывал Лосев, – ну что тебе делать в двух топорах⁈[1] Так и будешь бегать между битвой и госпиталем. Ты человек, конечно, геройский. Но толку что? Совершишь очередной подвиг, опять малярию подхватишь в этом гнилом краю. И понеслась: от койки до туалета. Так и сгинешь, все внутренности высрав. А мы, куринцы, сидим в Чечне. Там не то, что здесь. Хоть воздухом здоровым подышишь.

– И что я там буду делать?

– Что умеешь! – рубанул офицер, прищурившись. – Воевать. Но не так, как сейчас.

– А как⁈ – удивился Вася.

– Мы по крепостям не сидим, комаров угощая. Каждый год – новая экспедиция!

– ⁈ – Васю слово «экспедиция» ввело в ступор. Представить куринцев в роли геологов или археологов у него не получалось.

– Походы, Вася, походы, – пояснил Лосев. – Да, не скрою. Жизнь опасная. Но – вольная! А с твоей храбростью и умением… Это – твоё! Грудь в крестах! Думай, думай. Решишь, сразу поедем в Грозную, через Тифлис!

– Подумаю! – уверил офицера Вася.

Сам, между тем, услышав про Тифлис, практически был уверен, что согласится. Вопрос выживания. С Никоном же много разговаривал. Знал, чтобы победить проклятую малярию, нужен хинин. А Никон сразу осадил.

– Эк, ты загнул! Хинин! Кабы он был, лежали бы вы тут друг у друга на головах!

– А где он есть?

– Это только если в Тифлисе. – ответил Никон. – Там – точно есть. Немалых денег стоит. Откуда у тебя капитал?

– Награды жду, – буркнул в ответ Милов.

Теперь Тифлис для Васи стал путеводной звездой, местом, куда ему, кровь из носу, нужно было бы попасть. Если, конечно, не придёт спасение с какой-либо другой стороны.

…Вася свободно передвигался по всему госпиталю. Без сомнений и какой-либо робости заходил в любую палату, в том числе и к разжалованным, среди которых, как он быстро определил, было много людей вовсе не простых. Или офицеры бывшие, или кто-то, открывший не к месту рот на правительство, а то и Государя. Студенты всякие и прочая образованная публика из благородных. Ему было интересно сидеть в сторонке, слушать их разговоры на чистом, высоком, изящном русском языке, а не на том простом, зачастую корявом, пересыпанном большим количеством мата, на котором он привык разговаривать последние месяцы. Поначалу даже удивлялся такому своему восприятию родной речи. Потом понял, что в этом аду любое проявление настоящей красоты поневоле радует и придает силы.

Бывшие офицеры и дворяне к нему привыкли. Относились хорошо. Многие по-свойски беседовали. Позволяли брать у них на время литературные журналы и книги, удивляясь грамотности простого солдата.

Вася теперь читал запоем, все ловчее с каждым днём пробираясь через все эти «яти» и «еры». Перечитав «Путешествие в Арзрум» Александра Сергеевича, остолбенел на миг. Просто в голову пришла простая мысль, что и пары лет не прошло со дня смерти Пушкина. Что вполне могло и так случиться, что Вася мог застать «наше всё» живым, а, может, и столкнуться с ним. Наверное, именно в этот момент, Вася Милов принял целиком и полностью то время, в которое попал. Раньше об этом ведь не задумывался. Вначале слишком сильный шок испытал. Потом нужно было бороться за жизнь. И теперь нужно было. Но теперь он боролся за неё, уже считая это время своим.

«Это как с брезгливостью, – вдруг подумал он. – Я могу сколь угодно долго ворочать нос от этого времени. Только мне же и будет хуже. Время никуда не денется. А я рано или поздно надорвусь, отворачивая от него нос. Так что тут – как с ночным горшком. Не хочешь, чтобы он переполнился, стоял рядом с твоей кроватью, не давал дышать, так, подними задницу и вынеси! Такое время. Теплого туалета нет! Слива воды нет! Все сам! Зато жить будешь и со всем справишься! – тут усмехнулся. – Жаль, конечно, что Пушкина не застал. Но чем черт не шутит, там, глядишь, может, повезёт, и с Лермонтовым винца как-нибудь попью!»

Улыбаясь, он пошёл в палату к разжалованным, чтобы вернуть журнал. На пороге остановился, услышав знакомый голос. Как обычно, обладатель этого голоса говорил громко, уверенно и где-то даже нахально.

«Он-то сюда как попал⁈ – задал себе Вася наивный вопрос. – Вот же – неугомонный!»

Выглянул, надеясь, что ошибся. Нет. Все так. В центре большого кружка, совершая непонятные манипуляции, во всю разглагольствовал рядовой Тенгинского полка, бывший штабс-капитан Руфин Иванович Дорохов. Насколько Вася слышал в туапсинском лагере, от этого типа стоило держаться подальше.

Коста. Анапа, Пшада, конец июня 1838 года.

Мохнатые тени лениво разлеглись на Меновом дворе. Окруженный густой железной решеткой, так что и руку не просунешь, он служил местом обмена товарами и пленными в крепости Анапа. Сюда после сдачи оружия на склад пропускали черкесов для совершения торга и для переговоров о выкупах. Тем, кто уже заслужил доверие, разрешали выходить со двора и напрямую договариваться с вольными торговцами. Но сегодня, поздним вечером, другой случай. Представительная толпа старейшин стояла за решеткой в ожидании странной встречи. Со мной.

– Видите каменный флигель внутри Менового двора? – быстро, на ходу вводил меня в курс дела плац-майор. – Там мы содержим пленников, захваченных в горах во время вылазок или при отражении набегов.

– Когда я был в Петербурге, там все наперебой спрашивали меня: «Правда ли, что черкесы в плен не сдаются? Что они скорее умрут, чем променяют свою свободу на жизнь и неволю?» Я лишь плечами пожимал в ответ: на войне чего только не бывает.

– Коль всегда было б так, стали бы мы возводить флигель? Головы столичной публики забиты романтическими бреднями покойного господина Марлинского. Если ваши переговоры увенчаются успехом, мы вас в этот домик переведем. Хватит уж вам изображать из себя Шильонского узника.

– Это было бы очень кстати! Признаться, ваши казематы навевают уныние и беспричинную тоску. Как только люди годами выдерживали пребывание в каменных мешках без солнечного света и не видя и клочка зелени⁈

– Нам сюда! – Новиков указал на калитку в железной ограде Менового двора.

Штабс-капитан выстроил нужную мне встречу по правилам мелодраматического театрального искусства. Охрана вокруг решетки с примкнутыми штыками. Масляные фонари, скорее нагнетавшие атмосферу, чем освещавшие Меновой двор. Лязг цепей на моих руках и ногах. Неловко семеня ногами, я прошел внутрь.

Старейшины-тамада из шапсугских и натухайских родов в количестве двадцати человек стояли полукругом. Смотрели на меня сочувственно-тревожно. Предмет предстоящего разговора им не сообщили. Просто от коменданта поступило приглашение прибыть на важные переговоры и на встречу с известным в Черкесии лицом. То, что это лицо окажется пленником и в цепях, стало для них сюрпризом.

Я почтительно приветствовал собравшихся. Представился. Белобородые старики, не утратившие силы, все еще готовые запрыгнуть на коня и закрутить над головой шашку, зашептались между собой. Меня узнали.

– Как так вышло, что ты попал в плен, Зелим-бей? – тут же последовал вопрос.

– Возвращался из Константинополя. Кочерму захватили.

Все облегченно вздохнули. Потери чести не случилось, в море отступать некуда. Я не сдался в бою как трус. А захват в море – дело обычное. Скольких уже так схватили? И тех, кто ехал домой после торгов в Стамбуле. И тех, кто завершил хадж. И тех, кто вез важные письма от Сефер-бея, Дауд-бея и прочих вождей.

– Письма вез от англичан? – предположили вожди. Они знали, что я имел дела с инглезами.

– Нет. Спешил принести весть о смерти Сефер-бея!

Собравшиеся на Меновом дворе ахнули. Пусть Сефер-бей давно сбежал в Турцию, все-таки он был местным князем.

– Убит? – уточнили.

– Да! Но его убийце мы отомстили.

– Кто⁈ Кто⁈

– Наемник. Столичный стражник. Есть предположение, что приложили руку англичане.

Старейшины снова зашушукались. Новость была ошеломительной.

– Прошу прощения у достопочтенных тамада за свойственную моей молодости торопливость! – я решил ускорить дело, прекрасно зная, сколь долго эти старики могут переливать из пустого в порожнее. – Русские сделали мне предложение. Стать посредником для выкупа моряков, попавших в плен под Туапсе и Соче после страшного шторма месяц назад. Или отправиться в Сибирь. Что скажете, старейшины анапских племен? Принять мне это предложение или отказаться?

Старики оживились. Громко переговариваясь, спорили. Не могли прийти к единому решению.

– Они знают, что ты участвовал в битве в Баканском ущелье? – уточнили.

– И не только. Их лазутчики сдали меня. Сообщили, что я участвовал в прошлогоднем осеннем набеге сераскиров Хаджуко Мансура и Шамуза.

Кто-то громко выругался на армянских купцов:

– Это все черкесогаи! Вечно все вынюхивают!

– Стать переговорщиком – нет урона чести! Сами много раз так поступали!

– А как же национальная присяга? Не иметь дела с русскими? – решил я уточнить этот деликатный момент.

– Сказать по правде, об этом многие забыли. Князья севера ныне уклоняются от присяги.

Я удовлетворённо кивнул. Отчасти в этом – моя заслуга. И Меновой двор тому подтверждение. Еще полгода назад за торговлю с русскими штрафовали. Ныне же вполне себе меняются товарами. Открыто навещают крепость. Чудеса, да и только!

– Я хотел бы действовать общей волей! – заметив общий настрой, добавил. – Если созывать собрание основных родов, много воды утечет. Времени нет!

– Пускай тебе дадут добро уздени! – тут же откликнулись некоторые. Видимо, из числа тех, кто никак не закончат вражду с дворянскими родами.

– Уорки и уздени поддерживают уорка Зелим-бея! – тут же откликнулся самый молодой из собравшихся старейшин. Он показал мне тайный знак всадников, к обществу которых я принадлежал.

– А вы? – обратился я к остальным. – У меня слишком много врагов в Черкесии, чтобы выступать в одиночку.

– Ты хочешь, чтобы мы дали тебе конвой, который проводит тебя до Туапсе и далее? – удивились вожди.

– Нет! У меня есть свой отряд! Мне достаточно будет того, если вы оповестите моих людей, чтобы они ко мне присоединились!

– Кто такие? Скажи!

– Знакомо ли вам имя Башибузук? Я оставил его за себя, когда отправился в Константинополь.

– Ооо! – уважительный тон реплик старейшин дал ясно понять, что с моим отрядом все отлично. Башибузук не подвел.

– Мы сообщим ему! И подтверждаем, что мы все согласны, чтобы ты, Зелим-бей заговоренный, стал переговорщиком для выкупа русских моряков. Даем тебе на то согласие от вольных обществ анапских предгорий и низовий Кубани.

…. Два дня я провел в напряжении. Все гадал, получилось или нет? Наконец, ожидание закончилось. Меня позвали подняться на каланчу, с которой можно было наблюдать за равниной перед крепостными валами.

– Парламентеры! – ткнул пальцем в конную группу плац-майор.

Всадники с белым флагом не спеша приближались к восточным Русским воротам. Вдалеке, за пределами пушечного выстрела гарцевал приличный отряд конницы. Не менее 300–400 сабель.

Я одолжил подзорную трубу. Всмотрелся. И радостно воскликнул. Во главе маленького отряда скакал Башибузук, держа в поводу запасного коня. Да это же мой Боливар!

Встретились за воротами. Обменялись крепким рукопожатием. Мне подвели моего «кабардинца». Я пристроил в седельные кобуры свои револьверы. Башибузук на них посмотрел с улыбкой. Старые знакомые, выручили его в схватке с разбойником Донекеем!

– Докладывай! – распорядился я с легкой тревогой. Мой зам за прошедшие полгода мог и загордиться, и посчитать, что свои обязательства передо мной выполнил.

Не загордился! Тронул коня и спокойно начала рассказывать:

– Все делал, как ты научил. От разбойников север Черкесии очистил. Набирал отряд. Выявлял лазутчиков. Кого гнал взашей, кого – в мешок и в воду. Мы теперь – сила. С нами считаются. Отряд вырос в четыре раза.

– Что с набегами?

– Присмирели шапсуги с натухайцами. Князья севера теперь не дружат с англичанином. Он уехал на юг. Поближе к убыхам. Хаджуко Мансур совсем упал духом. Шамуз куда-то пропал. Когда люди узнали, что Красный генерал Вельяминов умер и не будет обычной летней экспедиции через Абинскую крепость, так сразу успокоились.

– Отличные новости. Зачем нам война, если можно жить в мире? Что с Цекери, с моим верным нукером из долины Вайа?

– Юный Пшекуи-ок у себя. Принимает людей, как ты и велел. Ох, как он тебя ждал! Когда навигация открылась, чуть ли не каждый корабль встречал. Но кочерм в этом году было мало. Русские начали операции на удивление рано. И громят побережье намного южнее. Здесь, на севере, все довольны, что можно передохнуть.

– Нам нужно ехать туда. Где урусы строят новые укрепления.

– Зачем?

– У меня договор с русскими. Меня отпустили, чтобы я выкупил их моряков.

– Ох, нелегкое это дело! Трудно будет договориться. Особенно с убыхами. Их вождь князь Берзег настроен решительно.

– У меня нет выбора! Слово уорка священно!

– Не мне тебя учить или отговаривать, вождь! Мы твои люди! Куда скажешь, туда и поедем.

От этих слов на сердце потеплело. Сразу стало понятно, что моя миссия не может не увенчаться успехом.

Мы добрались до отряда. Меня встретили громкими криками и выстрелами в воздух. Я недовольно повернулся к Башибузуку.

– Пора отучить людей тратить порох напрасно!

– Эх, сколько раз им говорил! Привыкли!

– Что с нашей добычей? Со штуцерами? Научил людей?

– Еще как научил! Отличное оружие! В дождь замки не промокают. Дальнобойность – выше всяческих похвал. Были трудности с капсюлями, но люди освоили.

– Ты отлично поработал, Башибузук. Я тобой доволен!

Черноволосый крепыш радостно оскалился. Доброе слово и кошке приятно!

– Я подобрал тебе людей в личную охрану! Твои враги не исчезли. Нужно соблюдать бдительность! Амаз, Халим, Хуссейн, Ахмет!

Ахмет⁈ Ха, мне нравится это имя. Пусть черкесский тезка моего друга из Стамбула и не впечатлял комплекцией, как албанец, но выглядел точно таким же головорезом. И точно также был увешан разнообразным железом.

– Все четверо по-турецки разумеют?

– Якши, эфенди Зелим-бей! – хором ответили мои новые бодигарды.

– Пир или дело, вождь⁈ – ответственно осведомился Башибузук.

– Дело!

– Выдвигаемся без промедления!

Отряд, вытягиваясь в плотную организованную колонну, устремился в предгорья. Пошли знакомые места. Бакан, Цемес, Геленджик… Холмы сменялись узкими ущельями, ручьи – переправами через быстрые речки. Ехали ходко по просеке, устроенной войсками Вельяминова в прошлом году. Заночевали в знакомом ауле в окрестностях Геленджика, где я столкнулся с Георгием Лукой.

Утром двинулись дальше. На спуске в долину Пшады столкнулись с отрядом, чей маршрут пересекал наш путь. Кто бы мог подумать⁈ Шамуз и Белл собственной персоной. Что позабыл старый сераскир в обществе англичанина-засранца⁈

[1] Тенгинский полк имел номер 77.