Текст книги "Cure Te Ipsum (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
– Неужели эти чувства не могут родиться заново? – это он спросил.
– Нет.
Ну и всё, собственно. У меня уже была другая жизнь, другой город, другое сердце. Заманчиво было попробовать, как оно могло получиться в той, прежней жизни, но я не стала. И все со временем наладилось. Я работала, ездила на дачу, дважды – в Турцию, один раз на Кипр. Бросила курить, снова закурила, снова бросила, и опять. Вырастила финик из косточки.
Как-то само пришло осознание, простое и понятное: не всем дано. Так вот просто. Недоступного мужчину любить на надрыве с цыганской страстью – а я другой не знала, – это я могла. А строить отношения, ходить на свидания, взять вместе с ним ипотеку, в конце концов, – нет. Потом появился Саня, как воин света – железной рукой вытащил меня из моей толстой внешней скорлупы и сказал свое знаменитое «Не ссать!».
Сейчас мне хотелось пойти и найти остатки той скорлупы, надеть ее обратно. Давно я не умирала с каждым своим пациентом. Не болела вместе с ним. Не выздоравливала. Чертово Средиземье и один мужчина снова вытащили это из меня.
Из мрачных мыслей меня вырвал Вишневский, втиснувшийся на склад и оглядевший творящийся хаос с таким видом, как будто не его ерунды тут было четыре сундука.
– Уныние – тьма в душе целителя, – торжественно возгласил он, – отринь тьму и празднуй дни света.
– Встань и иди, – буркнула я в ответ.
– Что-что?
– У нас есть история об одном… в общем, он оживлял мертвых, они вставали и уходили.
– В терапию? – заинтересовался эльф. Я усмехнулась.
– Нет, вообще, домой к себе.
– Вот это дело, – одобрил Вишневский и распахнул шатер, – время пришло.
– Переезжаем? Прямо сейчас?
– Нет, празднуем. Надо же это дело как-то отметить.
Лагерь беженцев уже сворачивался, воинская стоянка тоже, а вот госпиталь оставался почти в своем первозданном виде. Разве что мусора много оставили после себя. Хотя, экологически чистого мусора. На площадке вокруг нашего главного кострища уже собирались лекари. Отрадно было видеть знакомые лица. Настраивали скрипки гномы. Среди толпы я увидела Саню – он обнимался со своей эльфийкой-ассистенткой, выглядел счастливым и отсалютовал мне фляжкой.
Если настроение у меня и было поганым с утра, оно очень быстро улучшалось по мере того, как зазвучала музыка, сначала тихая, но делавшаяся все громче. Ранний зимний закат накрыл госпиталь мягким покрывалом золотистого полумрака. Костер разгорался ярче. Запевали эльфы.
– Дорогие братья-коллеги! – наконец, взял слово эльфийский целитель, – мы сегодня можем поздравить себя с окончанием величайшей битвы в истории лекарского искусства – битвы у Горы!
Все закричали. Забили барабаны гномов. В костер полетели лубки и костыли, лангеты и остатки носилок. Наверное, из экономии следовало бы их оставить – но к черту! Мы свой праздник заслужили.
Кто первым вышел в круг – не помню. Знаю точно, что это была эльфийка или эльф. Никогда не думала, что увижу в исполнении лесного народа что-то настолько близкое к цыганочке, с игрой пышной юбкой, с широкими плавными взмахами руками и движением по кругу. Зрители хлопали в ладони, пока музыка ускоряла темп, и наконец, один из молодых гномов не выдержал и вылетел вперед.
А это уже был другой танец. Может, сравнимый с лезгинкой. Удивительно, как создания столь плотного сложения способны настолько легко двигаться. Ноги гнома подсекали одна другую, он заламывал руки, играл телом и лицом, плечами, браво пересекал дорогу эльфу – или эльфийке, снова и снова заставляя партнера возвращаться на прежнее место и кружиться в странном танце.
Я поняла, что попалась, когда свистнула во всю дурь, вложив пальцы в рот. Ну всё, Лару повело. Меня одобрили дружными криками и ответным свистом.
Вишневский попытки пригласить его танцевать пытался поначалу отбить.
– Ну давай, морэ, мэллон, давай, – тянула я его за руки, но он даже не клонился в мою сторону, дылда остроухая, – миленький, пойдем танцевать…
– Вот ещё, – не сдавался эльф, – в моем возрасте уже не танцуют. Это глупо выглядит.
– Пенсия тебе не светит, король сегодня тоже отдыхает, завтра с утра снова будешь у него, ну пойдем!
– Иди с мастером Саннэ танцуй.
– Саня уже занят. Смотри, даже Максимыч в круге!
Максимыч был звездой этого вечера. Вот уж кто дал жару. Прошел тур польки с акушеркой Миной. Станцевал с гномами гопака, с эльфами – канкан. Облился пивом, чем вызвал восторженный гномий рёв – признали своего. Только что-то я нигде не видела его магнитолы – наверное, Трандуил приватизировал окончательно.
Стоило мне вспомнить о короле эльфов – и он появился. В легком наряде не короля, а простого охотника, нарочито простом, без каких-либо украшений, только руки все были в перстнях – есть в нем что-то от рома, есть, в этом Трандуиле. Эльфы что-то там бормотали о короле, почтившем их скромное собрание присутствием. Я же мигом забыла про всякие слова типа «депрессия», «экзистенция», и в голове осталось одно только слово «Хочу».
Эльфы чуть подались назад в поклонах, но гномам все было нипочем, как и большинству эсгаротцев. Я же подошла к Сане, который уже изрядно набрался с Идреном.
– Саня, у тебя к мужчинам никогда тяги не возникало?
– Слушай, ну даже для тебя это чересчур. Или ты Вишневского ищешь кому сплавить? – округлил мой друг глаза. Я показала на Трандуила.
– Видишь вон его?
И тут же убедилась, что обаяние эльфийского владыки распространяется на всех. Саня поджал губы.
– Переодетая баба, – оправдал он свой мутный взгляд тут же, – или я напился в хлам.
Странным образом мне от его признания полегчало. Жажда танцевать просто распирала.
– Вишневский, ну не будь занудой, даже ваш король пришел, пойдем танцевать!
– Владыка не танцует, – пояснил еще один эльф, – он горюет о погибшей супруге.
Видали мы, как он горюет!
– Если не пойдешь, я твоего владыку вытащу, – пригрозила я эльфу, и наш бедный фармацевт аж поперхнулся. Поспешно подхватив полы своего длинного одеяния, он почти выволок меня за собой в круг. Поверил, глупый…
Поверил, что меня его согласие удержит от того, чтобы все-таки попробовать сделать это.
***
Скрипка выводила что-то чувственное, ей вторила флейта. Звенели бубны в руках эсгаротских лекарей. В освещенном костром круге под зимним звездным небом перед королем Трандуилом в неведомом Средиземью танце металась маленькая фигурка. Ей уступили круг, и она осталась в нем одна.
На столе перед ним клубится дымом чаша с благовониями – ладан нолдор, подарок Галадриэль Нэрвен; по венам кровь разносит дурман Лихолесья. Игристое вино горячит тело, но ничто не затрагивает душу, не туманит разум. Пресыщение удовольствиями существует, и король Трандуил знает все об этом.
Так мало осталось того, что способно удивить. Привлечь внимание.
Танцевала Лара страстно, не планировала своих движений, лишь следовала за звуками музыки и невидимого для всех наблюдателей рисунка. То хлестала себя широкой гномской юбкой, медленно подкрадываясь, то, захватывая ее, вертелась юлой на месте, пристукивая ногой в своем ритме. И все ближе подходила к королю, чтобы затем отступить – заманивая его, как маленькая камышовая кошечка опасного горного барса.
– Шунэса, вэшитко? – припевала она, улыбаясь и одновременно кидая на Трандуила жгучие взгляды, – дэ мангэ тут подыкхав!
Он выпрямился в своем походном троне. Заинтересованно подпер подбородок изящной рукой. Прищурился чуть. Трандуилионы за его спиной переговаривались, переглядывались.
Тысячи лет лесного короля приносили ему тысячи тысяч танцев, медленных и быстрых, соблазнительных, нарочито-бесчувственных, таких же разных, что и женщины, исполняющие их. Средиземье дало Трандуилу все, что было только возможно; он мог владеть всем. И он владел.
Но в круге костра танцевало не Средиземье. Незнакомка принесла новизну, которую уже сотни лет одурманенный собственной вечностью король не встречал.
Пляска продолжалась. И, когда король эльфов поднялся со своего места, провожая танцовщицу после ее поклона, Лара приняла это как знак своей символической танцевальной победы. Маленькой, никому, кроме нее, не понятной, но очень нужной сейчас.
Возможно, спустя тысячу лет найдется другая, чей танец даже заставит его улыбнуться.
***
Нет, это был не массовый праздник, а небольшой междусобойчик. Что там забыл секс-символ Лихолесья Трандуил? Но определенно, что-то такое он излучал в пространство. Что-то очень необходимое для того, чтобы мы разом опьянели. Все поголовно.
И мы были пьяны, пока хозяин шабаша снисходительно наблюдал. Но когда я вышла из круга, действовала не под воздействием этого странного опьянения. Ноги сами несли меня. На отделившийся от общей мелодии звук флейты. Я знаю, что он узнал мои шаги со спины. Он их еще прикованный к койке чуял безошибочно. Жаль мелодию, так внезапно оборвалась.
Недопетая песня.
– Не знала, что ты играешь. А флейта почему?
– Поет без слов. Не знал, что ты танцуешь.
– А что мы вообще друг о друге знаем?
Наконец Бофур обернулся. Любовно огладил флейту, старательно расправил чехол и спрятал за пазуху. Остался сидеть на столбе от шатра. Кажется, это была наша третья операционная.
Начинался снегопад. К утру совсем заметет. Хорошо, что мы уходим в Гору.
– Ты права, – развел Бофур руками сокрушенно, – я не знаю о тебе ничего, Ларис Лачхимари. К тебе нельзя приблизиться, чтобы не опалило. Ты не дала мне шанса.
– Всё верно. Сначала спасала тебе жизнь, потом бросилась мыть голову. Просто-таки насильница.
Бофур рассмеялся. А мне почему-то было совсем не до смеха. Легко соскочил со своего насеста. Живучий народ: хромота все меньше заметна с каждым днем. Возможно, обойдется только шрамом. Уродливым, кривым, трижды перешивали. Вот что оставляют мои руки, прикасаясь к мужчине.
– Кто я для тебя? – зачем Бог дает мужчинам такие голоса, а?
– А кем хочешь быть?
– Кхузд Бофур из Мории…
Неправильный ответ.
– Этого чертовски мало. Тут полная Гора кхуздов. И я понятия не имею, где твоя Мория.
Тень пробежала по его лицу. Обозначилась горькая морщина у рта. Такие бывают, когда часто улыбаешься через силу.
– Да. Так и есть, – мужчина отвернулся и больше не смотрел на меня, – как и я не знаю, откуда ты пришла. И куда уйдешь.
Я шла от него медленно. Без единой мысли. Тишину разрывал одинокий голос тоскующей флейты.
Ну вот и поговорили.
Комментарий к Костры и лирика
Со манца, со манца – Что со мной, что со мной (цыг.)
Пурано магари – Старый осел (цыг.)
Ром – цыган (цыг.)
Шунэса, вэшитко? Дэ мангэ тут подыкхав! – Слышишь, леший? Покажи (мне) себя! (цыг.)
Для интересующихся: музыка Лары и Бофура – Евгений Росс и Рада Рай – Забери эту ночь
========== Терем-Теремок ==========
Гора была похожа на московскую подземку. Такая же шумная, полно народу, и столько же растерянных людей, не понимающих смысла указателей.
Хотя целителей и беженцев дальше первого уровня никто не приглашал, как и предполагал Саня, они сами находили себе место. Даже секьюрити из воинов Даина не могли удержать толпу: если не взрослые, то дети пробирались мимо гномов, и с визгом носились по коридорам и галереям. Гномята и дети людей вместе.
Гномки вошли в гору первыми еще в ночи. Госпиталь въезжал после всех. Перестраховавшись, Торин лично отдал приказ не пускать врачей глубоко в Гору, что устраиваило и врачей тоже. Эльфы с удовольствием обосновались почти у ворот, ЭБЦ чуть дальше, а уазик Максимыча въехал через ворота дальше всех, и припарковался почти у лестницы, что вела наверх, в жилые ярусы.
И все же Торин оценил необходимость организации врачебного корпуса, так что земная бригада все же нашла свое место и минимальное, но обеспечение. В трех комнатках, выделенных под первую в Средиземье «Скорую Помощь», было не намного просторнее, чем в шатре. Соединенные со складом, который Ларису совершенно искренне восхитил, они быстро оказались забиты неразобранными тюками с бельем, инструментами, ящиками с лекарствами. Оставлять все это богатство без присмотра Лара отказывалась даже и в Горе.
Ведь к ним, как в забегаловку, обещали зачастить посетители – удобное расположение гарантировало. Ребята начинали подумывать об организации регистратуры.
– Саня, ты свихнулся. Мы же от этого ушли… мы же прогрессивная медицина, каждый раз – как первый, личный контакт и все такое, ты как себе представляешь – девять тысяч карточек заводить?
– Ничего не девять тысяч, – врач от своей задумки был в восторге, – у нас всего пятьсот амбулаторных пациентов. Посадим Ори за работу, ему в кайф, нам свобода.
– Ага, а потом самоорганизуются страховые агенты и привет, родина, – Лара не сдавалась, – спроси сам остальных, им это надо?
Ответы были неоднозначны.
– А кто читать это будет? Богатые сами такие книжки заводили, про здоровьице свое, бедным оно не надо, – мудро отвечали эсгаротцы.
– У нас уже есть, – чуть свысока сообщили эльфы.
– В камне долго вырубать, – пояснили гномы. На последнем Лара притормозила.
– А что, обязательно в камне?
– Какой гном согласится, чтобы о его бесценной крепости тела, мощи духа и мужской силе было написано на бумаге?
Лара выдохнула: регистратура отменялась. Вещи постепенно занимали свои места, склад наполнялся, когда снаружи донесся рокочущий звук. Потом снова.
– Саня, это что, очередь выстраивается? Ветераны между собой дерутся?
– А ты разве не слышишь? – удивился Саня, – битва под Горой за магнитолу.
Вокруг уазика разгорались нехилые страсти. Гномы, набычившись, потрясали топорами и флэшкой Сани. Трандуилионы загораживали собой подходы к Максимычу, что прижимал к груди драгоценный агрегат.
– Песню про маму! – скандировали эльфы.
– Фрэдди! Кхазад ай мену! Фрэдди! – наступали гномы.
Лара подергала Саню за рукав, требуя пояснений.
– Группа Queen произвела неизгладимое впечатление на гномов, – пояснил врач, не отрываясь от зрелища, – а остроухие сама знаешь, что хотят.
– Он сидит в темнице и вспоминает маму, – возбужденно пересказывал один из пресловутых остроухих другому, еще не постигшему прелестей блатняка, – раскаивается… но уже поздно. А несправедливые властители пытают его и обвиняют в несовершенном преступлении.
– А как называется?
– «Мок-ру-ха», – выговорил фанат, – я ее переложил для арфы, вечером спою…
Наконец, гномам удалось отбить Максимыча с магнитолой. Горестные возгласы эльфов провожали водителя еще долго. Саня покачал с укоризной головой:
– Максимыч, своими, прямо скажем, немудреными пристрастиями в музыке ты поставил древнейшую культуру Средиземья под угрозу.
– Я сам сто раз пожалел, – огрызнулся тот, с тоской глядя на веселящихся гномов.
В сводах Горы отразились хлопки и топанье: они орали что-то под We will rock you.
***
Толпа железнохолмских воинов появилась в дверях нашей клиники внезапно. Мы слегка напряглись. Но хмурые гномы ничего не сказали, молча вносили один за другим большие изукрашенные ларцы и под конец – большой сундук. А вслед за ними вошла живая и невредимая Эля.
– Элька! Ты выбралась!
– Меня выгнали, – сияя не хуже своего бриллиантового колье, кокетливо сообщила медсестра. Гномы, пятясь задом и поглядывая недоверчиво на Элю, словно боясь, что она передумает, покинули нас и припустили прочь по коридору. Я очень хорошо слышала, как ускоряются их шаги в тяжелых сапогах.
– Можно было не сомневаться, – заметил Саня, разглядывая Элин багаж, – а это что?
– Приданое мое. Я сказала Данечке: если хочешь выгнать меня, то я пойду и перед всеми скажу, какой ты скупой гад, хуже Торина. Ну он и расщедрился.
Значит, Даин Железностоп все это время был «Данечкой». Да он просто образец терпения. Ох уж эта целомудренная гномская культура. В шатре Трандуила нашу Элю сожрали бы живьем соперницы.
Хотя как знать, как знать.
– А что это у нас затишье в приёмке? – вдруг заметила я, – целебный воздух подземелий?
– Не-а. Все празднуют.
– Как, опять?
– Вчера праздновали переезд, сегодня прибытие. Вишневского еще дня три точно можешь не искать. Потом приползет, болезный…
Саня был прав. На первом ярусе праздновали эльфы, а чуть выше резвились гномы. Эсгаротцы, как дорвавшиеся до халявы, курсировали между лагерями. У остроухих праздник был тихим – они валялись по подушкам и медитировали, иногда что-то распевая, но больше ведя беседы и потребляя все, принесенное с собой. На празднике гномов творилось нечто невообразимое. Скачки по столам, вопли, крики, драки. Звуки доносились до нас так же отчетливо, как звук перфоратора в панельной пятиэтажке. Поразмыслив, я открыла наш чемоданчик для травм.
– Приготовимся-ка на всякий случай.
Случай не заставил себя ждать. В дверях появилась могучая фигура гнома с топором в голове. Мы с Саней вытаращили глаза, прикидывая свои познания в операциях с черепно-мозговыми, но вместо ожидаемого падения хладным трупом к нашим ногам гном вытащил из-за своей спины зеленого и совсем бесчувственного парнишку и на одной руке пронес его через наш еще неустроенный зал к койке. Сложив на нее юношу как тряпку, он огляделся, остановил свой взгляд на мне, неодобрительно что-то буркнул и удалился.
Своими ногами.
– Это Бифур, – пояснил Ори, появившийся вслед за первым пациентом, – а это Кили.
– А, тот самый. Вот и первая жертва. А что с ним?
– Отравился.
– Эльфийскими поцелуями?
Ори взглянул на меня укоризненно. С недавних пор он окончательно стал считать меня кем-то вроде леди Макбет и Катерины Медичи. На средиземный лад.
– Супом. После эля не лёг…
На мой взгляд, суп все-таки был ни при чем, так что мы, определив очередность работы с Саней старинным методом «камень – ножницы – бумага», решили промыть несчастному желудок. Ори упорхнул прочь. Вместо него на подгибающихся ногах появилась зареванная Тауриэль.
Она являла собой картину безграничной эльфийской скорби: как обычно, нечесанная, ломая руки, пала на грудь бесчувственного молодого гнома и завыла в голос, мешая синдарин с понятным нам всеобщим языком. Суть сводилась к «на кого ты меня покидаешь». Эля глядела на нее с сочувствием, мы же с Саней, изрядно пресытившиеся ежедневными концертами тоски еще на складе – с отвращением.
– Кто ее позвал? – зашипел Саня. Я пожала плечами.
– Фили прислал Ори, – не отрываясь от Кили, сообщила эльфийка неожиданно деловым тоном и тут же продолжила рыдать.
Интересно, эти Фили-Кили порознь вообще водятся? Думается мне, от Кили его сородичи просто решили избавиться, сплавив нам. Сам Фили, надо полагать, не мог встать из-за стола. Его младший братец как раз слабо застонал и задергался. Еще бы: Тауриэль уже почти целиком на него заползла.
– Тазик! – грохнул Саня, и Эля метнулась исполнять, – а ну отцепись от него…
Оттащить Тауриэль я не могла чисто физически: она была выше меня минимум в полтора раза, да и весила немало, несмотря на обманчивую хрупкость. Плюс к тому – царапалась и шипела, как кошка. Мне все-таки удалось вовремя дернуть ее в сторону, потому что наш юный друг выбрал именно это время, чтоб заблевать себя, кушетку, пол, Элю – все, кроме подставленного тазика.
Умиленного взгляда эльфийки сей акт ничуть не изменил. Когда я покидала комнатку с изрыгающей страшные проклятья Элей, влюбленные как раз приносили друг другу какие-то очередные трепетные клятвы.
Ничто не остудит любовь младую, эх, где мои восемнадцать.
***
Через три дня мы убедились: идея открыть стационар была не лучшей. Семь коек забились моментально. Мы расширились до четырнадцати. Они оставались свободными недолго. Одну оккупировал Кили, который, стоило нам тонко намекнуть о его свершившемся выздоровлении, превращался в ипохондрика и тут же находил у себя миллион страшных симптомов, свидетельствующих о близкой кончине. К концу третьих суток я не выдержала и пригрозила ему ежедневной клизмой. Призадумавшись, юноша пообещал покидать нас хотя бы на ночь, но днем все равно обнаруживался в непосредственной близости от приёмной.
Тауриэль так легко не отделалась. За право оставаться с нами я потребовала от нее мыть полы и санитарить по полной. Признаюсь, не без злорадства наблюдала, как она мечется по коридору со шваброй и ведром, тщетно пытаясь призвать неизбежную очередь к порядку. Заодно методом научного эксперимента разгадала, как звучит на синдарине ворчание «Вытирайте ноги» и «Ходют тут всякие, натоптали страсть».
Никогда я еще не работала в приёмке с облицовкой из малахита и яшмы, но это было даже здорово. Обстановка у нас была просто волшебная, особенно мне нравились светильники. Мы выпросили себе два солевых, как попытку заменить кварцевание. Правда, очередь ничуть не становилась от этого короче. Да и вообще, возни на нас обрушилось немеряно.
Во-первых, мы не смогли организовать расписание приёма. Часов здесь практически не водилось. Сначала хотели нарисовать солнышко, восходящее и заходящее, но под Горой солнца видно не было. Ограничились приблизительными понятиями типа «после завтрака», «до ужина». Опять промахнулись: у многих пациентов завтрак свершался тогда, когда все ужинали, и они, ничтоже сумняшеся, заявлялись к нам после полуночи, именно сейчас озаботившись фурункулами или панарицием.
Во-вторых, очередь никак не желала соблюдать хотя бы относительно правила поведения. Меня пробрало, когда я услышала знакомые до боли интонации и фразы вроде «Вас здесь не стояло» и «Кто занимал вот за этим бородатым?». Гномки, решив для себя, что под Горой им дозволено разгуливать открыто, тоже приходили на приём. В сопровождении родни. Путем скандалов и угроз мы ограничили число сопровождающих до трех мужчин. С трудом добились того, чтобы хотя бы самое громоздкое оружие оставляли на входе в нашей версии камеры хранения.
И, наконец, в-третьих, кто-то должен быть идти без очереди. Кто? Воины, раненные в битве? Члены их семей – которых было слишком много? Многодетные матери? Многодетными мы, после небольшой работы со статистикой, постановили считать женщин с девятью живыми детьми. Беременным льгот не полагалось – как я и предсказывала, беременных здесь было слишком много.
Поняв, что мы рискуем повторить круглосуточный режим работы шатрового госпиталя, мы отправились делегацией к самому узбаду – просить еще помещений для сменщиков. Узбад нас не принял, его заменила госпожа Дис.
Честно говоря, я бы предпочла иметь дело с ее братом.
– Денег нет, – приветствовала она нас.
– Мы не за деньгами…
– Все равно нет.
– Нам бы две комнатки добавить… к клинике. Мы, знаете, врачи.
Гномка оглядела нас с плохо скрываемым презрением. Нас столпилось десятка два: здесь были и целители-эльфы, и представители ЭБЦ.
– Все болезни – от безделья, – безапеляционно сообщила нам Дис, – нечего развращать народ. Хилые и так все стали от этой вашей медицины. Моя бабушка прожила до трехсот двадцати и никогда в жизни не обращалась к врачам.
У меня зародилось нехорошее предчувствие, что мы имеем дело с поклонницей натуропатии или уринотерапии. Так и оказалось. Дис помучила нас знатно. Мы были признаны взяточниками, лентяями, бездельниками и вымогателями. Нам было велено лечить все болезни целебными пенделями и выпивкой, а если не помогает – ударной работой в шахтах, где все хвори, по словам гномки, проходили на раз.
Сжалившись над нами, она все же разрешила нам занять еще два помещения по соседству. Отчеты о тратах Дис пожелала видеть лично.
– А ты скучал по бюрократии, – упрекнула я Саню, когда мы вернулись назад, – мало тебе было, да? Получите-распишитесь.
– Я как-то не подумал, – уныло ответствовал Саня, оглядывая бесконечную очередь, что собралась в наше отсутствие. К счастью, нас могла заменить Эля – серьезных жалоб не было.
В основном, как и дома, время в приёмке приходили провести пожилые женщины и мамы с детьми. Особенно гномки – те, кого мужья отпускали под присмотром дядь, братьев, отцов и старших сыновей. Делать им было нечего, а здесь они развлекались и вели светскую жизнь. Так что одно из новых помещений пришлось целиком выделить под детское отделение. И, как итог, очередей стало две. Баро дукхани прямо-таки.
Всю неделю мы зашивались. Госпожа Мина настоятельно просила себе отдельный вход. Мастер Боргунд не допускался на вызовы в жилые ярусы выше второго и требовал охрану. Вишневский нас вообще бросил и ушел в частную наркологическую практику, как поняла, в основном трезвил Барда с тем, чтобы вечером снова его спаивала неутомимая золотая эльфийская молодёжь. Идрен отказывался делать перевязки на дому, и, несмотря на свои длинные эльфийские ноги, хотел лифт. Я могла его понять: от беготни по лестницам все начинало болеть уже к середине дня.
– Вот так я представлял себе ад скоропомощника, – заметил Максимыч, который отчаянно скучал, – нет выходных, некуда уйти и лестницы. Лестницы, лестницы…
Еще ладно бы, просто лестницы. Гномы не видели необходимости в перилах. По некоторым переходам я двигалась, схватившись за Ори, старательно не глядя вниз. Никаких красот восстанавливаемого Эребора к вечеру уже видеть не хотелось.
К концу недели девяносто процентов назначаемого нами лечения состояло из физиотерапии в виде термальных источников и профилактического мытья рук перед едой. Дважды столкнулись с немаленькими ожогами в кузне. Пару раз бинтовали сломанный палец на ноге: Двалин обозлился на какой-то предмет интерьера и пнул его со всей силы. На следующий день пришел второй раз – возвратившись домой, первым делом он пнул его другой ногой. Типа, отомстил.
За всей суетой клинических будней я почти забыла о Бофуре. Не буду врать, забыть совсем не представлялось возможным. Мы изредка встречались, раскланивались, но дальше дело не заходило.
Ну вот и славно. Я почти убедила себя, что так всем лучше, когда в ответ на мой окрик «Следующий!» в дверях появилась такая знакомая фигура. Да не одна, а в сопровождении двух гномов, один из которых мне был уже знаком – Бифур.
– Бофур? Ты болеешь?
***
– Бомбур, к вашим услугам. Посмотрите брата, доктор, – пробасил гном справа – рыжий толстяк совершенно необъятных размеров, – беда совсем.
Бофур смущенно улыбался, никоим образом не подтверждая слова брата. Бифур лишь нахмурился, глядя на Лару. Она пожала плечами:
– На что жалуетесь?
– Ни на что, – ответил Бофур тут же, но толстяк не смолчал:
– Не ест. Вообще перестал. Погибает братик мой! – казалось, он почти плачет.
Гном с топором во лбу прокомментировал сказанное на кхуздуле. В сказанном Ларе послышалось свое имя.
– Что ели, что пили, – монотонно перечисляла Лара полагающиеся вопросы, доставая и раскладывая инструменты, – после чего пропал аппетит…
Бифур немедленно гневно ответил длинной речью на последний вопрос. Бофур на него шикнул, Бомбур только закатил глаза к потолку. Лара машинально отметила общее семейное сходство гномов. Правда, для его братьев Бофур действительно мог показаться субтильным, хоть ни в коем случае таким не являлся.
– Что-нибудь еще беспокоит?
– Да, – немедленно ответил Бофур, его братья хитро переглянулись.
– Вы его полечите, доктор, – умильно сложил брови домиком Бомбур.
Бифур важно кивнул и добавил что-то свое, сложив пальцы в сложном жесте.
– Подождите в коридоре…
Едва они остались одни, Лариса взглянула на гнома с опаской. Но за столом готовила настойку Эля, и Лара решила, что ничего экстраординарного в обычном осмотре пациента не усмотрит даже Бофур.
– Ну и что, ты действительно болен? – спросила она, встряхивая термометр, – или решил пойти по стопам Кили?
– Тебя не увидишь, пока не заболеешь, – в тон ответил мужчина, но улыбнулся весьма скупо, – нет, я здоров.
– А что же…
– Братья, – он пожал плечами, как будто это все объясняло. Лара протянула ему термометр – Бофур уже знал, как с ним обращаться. Достала фонендоскоп.
– А беспокоит что?
Он красноречиво смолчал, покосившись на Элю. Лара отвела взгляд.
– Это детский сад.
– Почему детский?
– Так у нас говорят. Сделай глубокий вдох. Дыши. Дыши. Не дыши. Слушай, на тебе действительно куртка-то болтается. Может, простудился?
– Ларис…
Их руки встретились на вороте его рубашки. Лара беспокойно дернулась было в сторону, но пальцы гнома разжать – все равно что двигать тяжелые камни. Эля, позевывая, удалилась с подносом готовых настоек в детское отделение.
– Целебной клизмы хочешь? Отпусти.
– Я скучаю, – шепотом сказал он, только сжимая руку крепче, – я так ужасно скучаю.
– Скучай в другом месте. Отпусти, я сказала.
– Я скучаю по тебе, Ларис. Я даже готов себе эту ногу проклятую сломать, если только это позволит…
– Еще чего! Отправлю к эльфам лечиться, и знать забуду твое имя!
Их тихая борьба оставалась незамеченной недолго: очередь потихоньку начинала бунтовать за дверью. Лара с тоской оглянулась на коридор в детское. Эля флиртовала с кем-то, кажется, на этот раз с Идреном.
– Ну хорошо, – вздохнула Лариса, – после ужина приходи к уазику. Я буду злая, уставшая, сонная. Но приходи.
***
Два моих последних свидания – больше трех лет назад – начинались с распития пива в нашем городском парке, заканчивались наутро с несвежей головой в чьих-то незнакомых квартирах.
В этот раз мы пили пиво, сидя у уазика и слушая, как гномы хором распевали We are the champions. Получалось у них здорово, в ноты попадали, да и с чувством пели. Саня перевел им слова, они обрадовались еще больше.
– Расскажи мне о себе, – попросила я Бофура, когда пиво закончилось, – расскажи о том, чем жил, чем планируешь жить. О семье.
– Тебе всех перечислить? – кажется, его эта идея не вдохновляла.
– Братьев я видела.
Оказалось, в наличии имеются сестры, кузины, тетушки, дядюшки, бабушка и мама. Почему-то Бофур дико стеснялся, а вот мне нравилось его слушать. Заодно я узнала, что он мастерит детские игрушки и любит свое ремесло. Плавно перешли к вопросу того, почему собственной семьи, в отличие от братьев, гном не завел.
– Не сложилось. А ты?
– Не сложилось.
Курили трубку. Его трубку. Я, как он мне объяснил, неправильно ее раскуривала. Он так смотрел на меня, когда я ее раскуривала, что я твердо вознамерилась завязать с никотином окончательно. К тому же, пиво немного ударило нам обоим в голову.
Надеюсь, что это пиво виновато. Будем считать, что оно. От несложившейся семейной жизни перешли к жизни личной. Я рассказала, что имел в виду Саня, говоря «разведен». Бофур признался, что ему идея развода кажется ужасной и отталкивающей. Мы немного поспорили на эту тему.
– А если женщина полюбит другого?
– Замужняя? Зачем тогда замуж выходила?
Как все просто у него.
– А ты любил?
– Любил. Она не знала. Потом вышла замуж и уехала. Ее звали Дари.
Обухом по голове! Наверное, все было на моем лице написано яснее некуда, потому что он, потянувшись, махнул рукой со словами:
– Говорят, если кхузд хочет – получает. Значит, недостаточно сильно я хотел.
Нет, беру назад свои слова. В благородных воинах что-то есть. Например, великодушие отдать интересующую тебя женщину другому, а потом еще и служить этому самому другому, защищать его, идти за ним. Не знаю, как к этому относиться. Знаю, что такого мужчину раньше не встречала.
