Текст книги "Cure Te Ipsum (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Надо было оказаться в другом мире, чтобы окончательно осознать бренность бытия и неизбежность рока. Я – медик, и в аду лечить мне чертей.
– Позвольте добавить к словам уважаемого господина Нориона. У нас есть почти восемь бочек отличного фиксирующего состава. Призываю использовать его экономно, но не скупиться на сложные переломы. Будьте внимательны при наложении лангеты. Не берите древесину хрупких пород.
Гномы чесали бороды. Я сама не заметила, как стала выкладывать палочками на земле перед собой количество необходимых заготовок для лангет. Заодно стоит примерить первую пробную партию, строение костей отличается у пациентов весьма значительно. Интересно, здесь есть какие-нибудь атласы по анатомии, пособия? Хотя о чем я. Типографий точно нет, а драгоценные рукописные книги никто с собой на войну не повезет.
Другая Лара внутри меня в полном оцепенении пыталась примириться с происходящим. Эпическое фиаско. Малиновое варенье на даче. Максимыч со своими генераторами. Эля и ее нарощенные ресницы. Как, черт возьми, мы отсюда будем выбираться? Мне точно нечего делать в этом мире. Чем я смогу помочь, знанием дозировок лекарств, которых здесь нет, и санитарных норм – которые тем более никому не сдались?
– Предлагаю собрать все медикаменты на складе и пересчитать, – это вдруг вступил Саня, – господин – простите, запамятовал? – из Эсгарота готов предоставить часть своей спасенной из огня алхимической посуды для хранения особо ценных…
– Очень вовремя! – раздались одобрительные голоса.
– Как я понял, препарат ацеласа не хранится иначе как в свежем виде дольше двенадцати часов…
– Давайте еще перераспределим нагрузку, – недовольный эльфийский голос, как будто слегка охрипший, – уважаемый коллега… Саннэ?
– Александр.
– Э… уважаемый коллега предложил приобщить к уходу за больными и помощи грамотных молодых людей из Эсгарота. Не могу не сообщить, что мне его предложение кажется чрезвычайно рискованным. Почему бы господам гномам не обратить внимание на свою молодежь из Железных Холмов, которой очевидно нечем заняться и уже не терпится начать праздновать триумф…
Я закрыла уши руками. Вовремя. Запал был подожжен: гномы и эльфы сцепились между собой, правда, в отличие от своих сородичей-солдафонов, что я уже наблюдала, чрезвычайно вежливо и изысканно. Со словами «осмелюсь высказаться» и «позвольте добавить критики». Правда, наряду с этим точно несколько раз звучали слова вроде «остроухий хрен» и «тормознутый коротышка».
Летучка закончилась. Точно так же, как заканчивалась каждая моя летучка последние десять лет. Переругиваясь и дружно понося начальство, врачи разбредались по вверенным им палатам, сменять ночных дежурных. Навстречу двигались носилки с теми, кто ночи не пережил, и почему-то ноги сами ускоряли шаг при виде них.
Я шла искать Саню, чтобы обсудить возможность вернуться в родной Энск и забыть наше сомнительное приключение, но мысли об этом вылетели из головы. Включился автопилот, бороться с которым я давно перестала. Так или иначе, работа от меня никуда не делась.
– Давай, Ларка, отрабатывай карму! – выкрикнул с самого утра заряженный Саня и махнул рукой, – на шатрах теперь номера. Твой номер восемнадцатый!
– Джя криго, – вяло отозвалась я.
На каждого целителя после переклички получилось по тридцать стационарных пациентов – так мы обозвали тех, кто не мог сам за собой ухаживать от слова «никак» и был прикован к койке. Коек, кстати, достало не всем – половину больных устраивали на земле. Посчитать целителей получилось тоже не с первого раза. Гномы беспрестанно ссорились с эльфами, эсгаротские целители нужны были и в Дейле, и в полевом госпитале, а деления на средний медицинский персонал и врачей здесь не существовало, и каждый занимался всем подряд, чем приходилось.
Сплошной бардак, в общем. Да еще и больные вполне могли попасться характером вроде гномьего короля и запросто отказаться от лечения доктором неугодившей расовой или половой принадлежности.
Сначала я грешила на гномье упрямство, но эльфы тоже не разочаровали. Особо запомнился юный лучник с очевидным внутренним кровотечением. Его можно было снимать на рекламный щит с надписью «Минздрав предупреждает». Бледный до синевы, он упрямо отказывался разоблачаться передо мной и разрешать до себя дотрагиваться. Мне пришлось поклясться какими-то неведомыми явлениями вроде падения Дориата и воскрешения Лютиэн, что я никак не посягну на его невинность и обязательно забуду все, что увидела. Смотреть там было не на что, а источником кровотечения оказалась язва желудка. Возможно, закровила после сильного удара. Я смылась прочь, стоило появиться эльфам из «хирургии»: не хотела даже случайно услышать, каковы шансы паренька.
Иногда лучше не знать, чем закончится та или иная история.
В полдень подошла к концу дегтярная мазь – мы с Саней обозвали ее, не сговариваясь, мазью Вишневского. Я умудрилась поскандалить с эльфом, который ее доставлял.
– Нет больше, – скупо бросил он, не оборачиваясь на меня и помешивая что-то в небольшом котелке.
– Что значит, нет? нужно!
– Открывай цех и производство. Я тебе не бездонная бочка.
– Дёготь еще точно есть, я видела.
– Вот сама и колупайся в нём! Мне некогда.
– Что кричим? – Саня, наконец, оторвался от жадного изучения банок с темно-зеленой полосой – я уже точно знала, что так эльфы отмечают все дурманящее.
– У нас кончилась мазь Вишневского.
– А от него тебе что нужно? – эльф и ухом не повел на такое вопиющее нарушение этикета.
– А это сам Вишневский.
Тут уж остроухий не выдержал и обернулся, хмурясь.
– Маэ, нэстон, – буркнул он, очевидно, не зная, как реагировать на присвоение нового имени, – что значит, бишу-неу-ски?
– Это – ты. Ты – Вишневский, – торжественно сообщил Саня, бесцеремонно хлопая эльфа по плечу, отчего тот поморщился, – ничего не поделать, Лара. Бери рецепт и сама, сама.
– Шурдало бузно, – не сдержавшись, прокомментировала я, и по едва уловимому движению ушей эльфа стало ясно, что он внимательно прислушивался.
Языковой барьер сказывался значительно. Множество разных акцентов и диалектные наречия парализовали работу нашей аптеки. Склад был заполнен ящиками с препаратами, названия которых мне ни о чем не говорили. Но, что хуже, половина целителей названий этих также не знала. Когда мне пришла запоздалая элементарная мысль надписать ящики на всех используемых нами языках, я едва не начала биться головой об стену. Меня остановило только то, что стен не было.
Придумать – проще, чем осуществить. Пришлось искать тех, кто знал лекарства, бегать за ними, отволакивать на склад и заставлять надписывать и диктовать. Естественно, нашлись какие-то травы, корешки, жидкости и суспензии, назначения которых не мог указать никто. Когда первые три десятка коробок, коробков, ящичков и сундуков были в очередной раз перепроверены и переписаны, оказалось, что примерно четверть наших врачей не умеет читать. Ни на одном языке.
За день я стояла у стола трижды. Даже запомнила происходящее. Уже вполне отдавала себе отчет в том, что и куда положила, не забыла ли чего, не перепутала ли. На шатре под номером три (отмеченном тремя вертикальными чертами, нарисованными углём) появилась надпись по-русски «Душегубка». Здесь Саня лично проводил полостные операции, пытаясь добиться относительной асептики. Сюда я не подходила даже случайно. Вчерашнего дня было более чем достаточно для душевной травмы на ближайшие лет двадцать.
После обеда (которого не было) неприятности посыпались как из ведра. Все было очень плохо. В палатках было слишком холодно, уплотнять больных – чревато инфекциями, врачей не хватало, оставлять выздоравливающих их друзьям и соратникам не хотелось. Эльфийские снадобья действовали, но только если их не перепутать – потому что чертовы остроухие помечали их пятнадцатью оттенками зеленого, которые различить никто, кроме них, не был в состоянии. С гномами дело обстояло не лучше, а уж когда две эти полярности сталкивались, катастрофа становилась очевидной.
– Оттенок молодой листвы сирени.
– Изумруд? Хризолит? Берилл?
– Э-э… ну нет, ближе к июльской ветви жасмина, пожалуй…
Все, что меня спасало – отсутствие в Средиземье победившего феминизма. Меня хоть немного, но жалели, и по возможности пытались избавить от перетаскивания трупов и работы с совсем уж страшными случаями. Так что на мою долю оставались тихие смерти от лихорадки и кровопотери.
Их по-прежнему было много. Возможно, даже больше, чем вчера. Неужели прошел всего один день?
К трем часам пополудни на складе иссякли ремни. Как известно, хорошо зафиксированный пациент не нуждается в анестезии – которой намечался близкий дефицит. Гномов зафиксировать было сложнее всего, справиться могли только их сородичи, им вязки вовсе не полагалось. Люди были более коварны. Хилый с виду дядька в одиночку рвал ремни как паутину.
К четырем часам я смотрела на нож, который прокаливался в огне после очередной гнойной операции, и размышляла о том, чтобы вскрыть вены. Вот только добьюсь полной стерильности – и сразу.
Еще через час, все еще почему-то живая, кляла Элю на чем свет стоит – она никак не могла принудить Торина к перевязке и, плача, явилась за мной.
– Эля, любовь моя, у нас тут, если ты не заметила, военно-полевая медицина! Уж одну задницу можно как-то оставить без внимания старшего персонала…
На самом деле я была ужасно рада сбежать со склада, совмещенного с операционной, но побухтеть тоже была охота. Отвести душу было больше не на ком.
Торин со спущенными штанами лежал на животе и смотрел на меня, как Берия на врага народа. Несомненно, стадию гнева гномий король уже преодолел и приближался к стадии торга.
– Не болит, – вымученно выдавил он, сверкая бритой ягодицей с аккуратным швом, – а если не болит, что трогать?
– Обработать все равно надо, – я толкнула Элю вперед, а она, как влюбленная десятиклассница, застыла немым изваянием безответной любви, с нежностью созерцая своего подопечного, – эй, не щелкай!
Торин стоически терпел. Я собралась уходить, когда мне пришло в голову кое-что важное. Если кто и мог знать, как нам, пришельцам один Бог знает откуда и из какого времени, выбраться… короли ведь все знают? Нет, спрошу его чуть позже. Когда будет время. Может, к тому времени он слегка оттает, а его седалище подживет достаточно, чтобы Торину криво, но лежать к миру лицом. Как-то неохота обращаться к его величеству в таком неловком положении. Достаточно с него и Эли в качестве воспитательной меры.
***
Солнце уже украсило закатом запад, а Лара все еще не могла навести хотя бы относительный порядок на складе. То и дело приходилось перебегать от койки к койке, от пациента к пациенту. Один хотел пить, другой – строго противоположного. О том, чтобы поесть, мечтать вовсе не приходилось. В неограниченном количестве водился исключительно разносортный алкоголь.
– Эльфийские вина, гномий эль и много-много самогона, – отчитался перед фельдшерицей довольный и поддатый сторож отдельного лабаза, выделенного под спиртное, – чего изволите?
– Домашний ликёр. Можно без хрусталя…
Лара неизменно выбирала самогон, как наиболее мощное средство для обеззараживания. Иногда приходилось и самой отхлебывать из горла, морщась и каждый раз молясь Богу, чтобы не отравиться насмерть.
Ступни жгло даже в удобных кроссовках. Руки вот-вот должны были начать неудержимо трястись, в глаза словно высыпали по камазу песка в каждый. Но пустеющие с каждым часом стеллажи и ящики красноречиво намекали, что о сне и отдыхе предстоит забыть еще на несколько непростых суток.
Собрать медикаменты в одном месте – лишь звучит просто. Но где их искать? У кого? Как они выглядят, и как их классифицировать? Эльфы мало были знакомы с грубой хирургией, зато уважали хилерство и наркологию. У них следовало искать анестезию и всевозможные травы с рецептами – и бесценные лечебники на всеобщем языке в том числе. Гномы ловко останавливали кровотечения и не гнушались полостными операциями – в окружавших их условиях Лара бы не рискнула. У гномов можно было найти минеральные средства и самые лучшие инструменты, правда, без намека на инструкции по применению. Люди везде и всюду одинаковы – здесь тоже были как светила науки, так и поклонники всемогущего кровопускания, шаманских камланий и всевозможной гомеопатии. Именно среди них находились отчаянные смельчаки, готовые спасать безнадежных и лечить неизлечимых.
– Всякую ерунду вроде пиявок тоже возьми, – посоветовал Саня, когда они с Ларой в очередной раз пересеклись – бегом, как передвигались почти все врачи по полевому госпиталю, – во-первых, в них гирудин, а во-вторых, если ничего не помогает, будем пробовать все подряд.
– Что, еще один у тебя? – голос у Лары окончательно сел. Врач только вздохнул.
– Вчерашний. Пока живой. Не дышит, и всё тут. Там брат его… пусть как-нибудь…
Как-нибудь. Вот правильное слово. Лара старательно гнала чувство, что вся здешняя медицина – это именно «как-нибудь», сработанная на авось вариация настоящего дела. Ведь вокруг было лучшее, что мог предложить целый мир. Ничего более совершенного при всем желании невозможно было найти.
И еще постоянно мелькала мысль об прискорбном отсутствии перчаток.
***
Ближе к вечеру эльфийские свежие физиономии, так впечатлившие меня поутру, поистрепались достаточно, чтобы не вызывать у всех остальных комплекс неполноценности. А особо выдающихся гномьих хирургов доблестные соратники по ножу носили из палатки в палатку под руки. Ребята из Эсгаротского Братства Целителей сорганизовались сами. Отлавливали наиболее выпивших, поили тех, кому это было необходимо, гоняли ленивых. У их беспрерывно горевшего костра вполвалку обнаруживались все подряд лекари, уже выработавшие смену до полного изнеможения.
Ну и мы. Эля так и сгинула в уходе за Торином, которого, как выяснилось, перевели в его собственный королевский шатер, и не путалась под ногами. Хотя, как я поняла, кроме него серьезно пострадали какие-то его родственники, и им тоже требовался уход. Для короля, как и для Эли, это был наилучший вариант – многих тяжелых она не вытянула бы одна, была еще неопытна и быстро сдавала. Но, чтобы не расслаблялась, Саня отправил к ней котел и повелел кипятить бинты.
Гномий вариант вип-палаты я разглядела издалека – это был самый потрепанный, самый убогий шатер среди всех, латанный-перелатанный, но над ним выше прочих вился просто-таки гигантский флаг. Стоило, наверное, вспомнить Фрейда. Хотя, если представить обнаженного Торина… опять я завидую Эле! Пока мы тут в грязи и гноище, она снова в шоколаде. Персональная нянечка у красивого мужественного короля, да еще и с такой пикантной раной…
Саня успевал везде и всюду. Только и видно было, как он летит мимо, раздавая указания всем подряд и заражая всех своей энергией, а потом исчезает на десять-пятнадцать минут. И снова появляется. С упорством, достойным лучшего применения, мой друг перестраивал окружающую действительность. Справедливости ради, не все глупые порядки больниц России он попытался привить в нашем новом месте пребывания. Им можно было только восхищаться и ужасаться. Спал ли он, ел ли и когда он это делал, я не знала.
Я осталась на складе и покидать его не намеревалась. На мне было всего лишь десять лежачих, и мы договорились с тем самым блондинистым эльфом – имя я запомнить так и не успела, – что я буду принимать нетяжелых больных, буде таковые явятся.
Но пока что основную массу работы составляли тяжелые, критически тяжелые и безнадежные.
Целый день был посвящен перегруппировке медицинских частей. Все путались. Врачей под конец рабочего дня невозможно было отличить от больных. Идея с белыми халатами увяла на корню. В лагере при всем желании невозможно было найти ничего белее наших лиц (если умыться, окей). Весь мир вокруг состоял из самых разных оттенков серости, крови, свежей и засыхающей, и грязи. Земля под ногами чавкала, истоптанная тысячами пар ног в тяжелой обуви.
Так что халаты лекарей пестрели весьма удручающими пятнами.
Мои джинсы промокли, я чихала, какая-то куцая куртка, снятая с одного из ушедших в мир иной воинов, не грела ничуть. Переставал действовать даже алкоголь. Может, приобщиться к эльфийскому дурману?
У центрального врачебного костра нашелся один подозрительный остроухий типчик. Судя по шальным глазам с почти вертикально стоящими зрачками, дурью сородичей снабжал именно он. Не удержавшись, я захихикала. Я бы узнала эту породу где угодно. Вроде здесь легально употреблять все, что пожелаешь, нет полиции и наркоконтроля, а все равно вороватые и порывистые движения выдают торговца дурью.
– Пс! Пс, – подмигнула я ему, – есть чо?
Эльф прищурился. Сначала я подумала, что он говорит только по-своему, но он тут же развеял мои опасения. Ни малейших следов акцента.
– Тебе поспать или проснуться?
Я даже растерялась.
– Грибы? Синий итилиенский мох? Радужная змейка? Травка? Железнохолмская соль? – буднично перечислял эльфийский барыга, – на серую пыль скидка, берешь гран, даю полтора…
– Так это не бесплатно? – эльф посмотрел на меня, как на умалишенную:
– Ты кто такая, чтоб бесплатно, Галадриэль Лориэнская, что ли?
– Нэстон, – припомнив немногие запомнившиеся мне на синдарине слова, сказала я.
– Да вы в конец охренели, коновалы, – выразился вполне ясно эльф и повернулся ко мне спиной.
Я не нашла ничего лучшего, чем сказать:
– Я главврачу пожалуюсь.
– Я тебя не знаю, – пробормотал эльф, не оборачиваясь.
– Он тебя лихо выпнет отсюда!
– Эй, не приставай ко мне, мне не нужно твое тело. У меня нет денег для тебя. Я не говорю на всеобщем. Я соблюдаю обет целомудрия! – ненатурально повысил голос остроухий и спустя некоторое время недовольно удалился под насмешливыми взглядами наблюдателей. Из чего я сделала вывод, что главный эльфийский врач или кто там был вместо него, употребления веществ действительно не одобрял.
К своим прямым обязанностям я приступила лишь под вечер, уже уставшая и злая как собака. Перетаскивая туда-сюда тяжелючие тюки с бельем и бинтами, ящики со склянками – пластика здесь не знали, конечно, я огрызнулась на троих молодых парней, которые пытались уже вскакивать со своих коек, наорала на пожилого дядьку, получившего удар по голове, и трижды обматерила Элю, невовремя зашедшую по какой-то своей надобности.
При такой нагрузке нервы совсем в клочья… и как-то совсем упустила я тот момент, что не услышала голос гнома, с которым делила тесную койку накануне. А ведь днем он подбадривал меня со своего места и изъявлял самое горячее намерение поскорее подняться и помочь. Я даже имя запомнила, хотя представлялся мне каждый, а были их сотни, наверное.
С самыми нехорошими предчувствиями я направилась в его угол. Сердце сжало ледяными тисками, когда, отодвинув одеяло, я поняла: опасения мои оправдались.
Мужчина лежал на постели ничком. Под лицом его промок свернутый кафтан – или свитер, сложно сказать, чем эта тряпка служила раньше. Наверное, закусывал, чтобы не кричать, очередной терпеливый идиот. Скольких я сегодня похоронила таких! Почему они во всех мирах идиоты, эти благородные воины? И почему в моем мире их осталось так мало? Наверное, вымерли все. Как вот он сейчас умрет.
– Бофур, – я дотронулась до его плеча. Горячее. Жар. Ожидаемо.
– Д-да? – он еще мог отвечать, и это меня заставило снова дышать.
– Поворачивайся, – я сглотнула, – если сможешь сам. Сейчас будем тебя лечить. Потерпишь без меня пару минут? Схожу за остальными.
– Что? – голос больной, голос с трудом удерживающего сознание.
Ну не говорить же ему, что дело швах, и сейчас мы будем отрезать от него по куску, пока не сохраним еще пригодное к доживанию!
– Давай-ка, лежи лучше, как лежишь…
Еще один, последний рывок. Надо. Под тяжелыми, как свинец, ногами плыла земля. Раза два я съехала в какую-то лужу и окончательно вымокла. Нашелся Саня на полпути в свою «Душегубку». Наконец-то я видела в его глазах тень усталости.
– Сделай милость, морэ, посмотри одного…
– Не могу тебе отказать, когда ты меня так зовешь, – вздохнул друг и поволокся нога за ногу за мной. Едва глянув на гнома, он вздохнул без особого сочувствия.
– Резать? – спросил, потирая виски. Я кивнула, потупилась. Напарник хлопнул меня по плечу:
– Тонометр возьми. У гномов нормальное давление на двадцать пунктов выше, учти. Попробуем.
Как-то быстро нарисовались еще два участника процесса: совсем молоденькая девочка с тазиком и седовласый гном, который, увидев Бофура, сразу нахмурился и расстроился. Должно быть, знакомый.
– Почтенный Оин, – Саня перенимал здешние манеры с той же скоростью, с которой когда-то почти выучил после знакомства со мной цыганский язык, – позволите вам ассистировать?
– А? – гном слышал плохо, – девонька, двинься, мы его сейчас…
Никогда не подозревала в старцах его возраста такой силы. Взрослого мужика тягать – совсем не легкая работа. Бофур, находясь на грани потери сознания, тем не менее терпел до последнего. Лишь спросил у Оина что-то сквозь зубы. Услышав ответ, побледнел. Потом кивнул. Снова сделал попытку улыбнуться мне. Получилось так себе.
– Боишься? – сипло спросил он вдруг меня.
– Саня, я на анестезии? – я отвернулась, но Бофур продолжал смотреть все равно. Ну и что. Пускай. Пульс на запястье, под указательным пальцем бьется часто и неровно. Рука твердая и сильная, привычная к работе. Есть ли шанс у него? Есть тут что-то вроде опийного мака, есть много спиртного в качестве дешевого и доступного наркоза. Оно же антисептик. Есть кривые иглы, жгуты и бинты, немного подозрительных мазей – их мы ставили стерилизоваться, но что в том толку… и есть операционный стол, грязный и ненадежный. Вот и все, что есть.
Гарантий на то, что даже после ампутации он останется жить, нет.
– Лара, пульс у них тоже выше. На десять.
– Считаю, – я набрала в грудь воздух и закрыла глаза. Помогало сосредоточиться.
И уйти от такого невыносимо острого и пронзительного взгляда гнома, чью руку я теперь буду держать до конца операции. Или до конца его жизни.
Комментарий к Пёстрые Халаты
Джя криго – Вали, иди вон (цыг.)
Маэ, нэстон – Нет, врач я (синдарин)
Шурдало бузно – Козлище, ругательное (цыг.)
Морэ – Братец, дружок (цыг.)
========== Приглашение в Братство ==========
Бофур очнулся. Некоторое время молча созерцал потолок над собой – матерчатый, колышется от сильного ветра предгорий – потом попробовал повернуть голову. Много он не увидел, койка была теперь отгорожена от остального пространства шатра занавесью. Философски рассудив, что смотреть особо все равно не на что, гном снова уставился в потолок.
Тело до шеи онемело, не чувствовалось почти ничего, кроме далекой подергивающей боли где-то ниже пупка. Ощутимо затекли плечи. Но страшный огонь, еще вчера плавивший его изнутри, исчез, как будто его и не бывало. Следовало приходить в себя. Не очень-то хотелось. Эту часть можно было пропустить. Сразу перейти к той, где он богат и здоров, вокруг полно друзей и родственников, и все празднуют. Только как он будет праздновать? Разве что напьется в слюни. Танцевать с одной ногой уже не получится.
Легкие шаги вернули Бофура в мир здесь и сейчас. Зашуршала занавеска. Это была Лариса.
– Ну как? – она определенно посвежела с прошлого вечера, – попей.
Подала ему ковшик и соломинку.
– Спасибо, – откашлявшись, поблагодарил он больше глазами, чем кивком, – как там? Погодка ничего?
– Погодка гадкая. Голова не болит?
– Нет.
– Не тошнит? Нет мушек перед глазами? Покажи язык. Глаза на меня, теперь в сторону. Если сюда смотришь, не темнеет?
– Нет. А вы долго вчера… резали… – почему-то гному казалось очень неприличным спрашивать, куда дели то, что от него отрезали. Но Лариса только улыбнулась.
– Дольше, чем ожидали. Нога при тебе, Бофур. Я Оину сказала, зря он стращал. Не надо такое заранее говорить. Иногда обходится.
Бофур вдруг резко обмяк. Выразилось это в том, что он никак не мог вымолвить ни слова, даже моргать стало трудно. И дыхание перехватило.
– И не вчера, а два дня тому назад. Тебя, кстати, брат нашел, наконец. Просил передать наилучшие пожелания, но это тебе Ори скажет. Все, кто на ногах, ушли в Гору работать. Так что не спеши, выздоравливай потихоньку. Если вдруг станет хуже, – она наклонилась к нему ближе и строго покачала пальцем перед его носом, – не терпи ни в коем случае! Сразу зови. Скоро придет доктор, осмотрит.
– А ты? – хрипло спросил Бофур.
– А я уже посмотрела, пока ты спал. Ничего, подживёт. Сегодня трубки вынем. Только ты не шевелись, ну и здоровой ногой старайся не двигать.
– Что, правда, не отрезали?
Перед этой девушкой было отчего-то совсем не стыдно задавать такой вопрос. Разве пристало воину бояться ран? Он был к ним готов, знал, на что идет… Но как же радостно было знать, что увечье его обошло!
– Правда. Хочешь, в зеркало… ох, забудь, – Лара махнула рукой, – конечно, как раньше уже не будет, но ходить сможешь, даст Бог.
– Кто даст?
– Неважно. Запомнил, что я сказала? Если что-то заболит, заколет в сердце, засвербит в… в других частях тела, сразу, в ту же минуту, зовешь врача. Бывай.
И она задернула штору.
***
Сутки дома, двое суток в Средиземье – и я отключилась.
Резервы истощились, горючка кончилась, батарейка села. Закончив с ногой Бофура и отправив в тазик последний расширитель, я аккуратно закрыла бессознательного гнома простыней до шеи и сползла на пол. Тоже аккуратно – даже руку под голову подложила.
Заснуть сразу не получалось, как часто бывает после сильной усталости. Но зато я расслабилась. Полностью. Кто-то нес меня куда-то – я не сопротивлялась и не участвовала никак. Звуки отдалились, стали слышны сквозь ватные стены, отключился слух, потом по телу поползли мурашки, и я провалилась в сладостное забытьё. Немного подумала отстраненно о том, что последняя операция была просто мастерски исполненной и ювелирной. Посочувствовала Бофуру, который будет хромать. Порадовалась за него и тут же побоялась сглазить. Черный глаз, цыганский глаз, минуй нас…
Мне ничего не снилось. А с утра я проснулась от запаха чего-то очень вкусного. Такого вкусного, что желудок аж свело. Последние дни я употребляла только спиртное и сигареты – когда они кончились, перешла на табак и трубку. Эльфы еще предлагали какую-то местную разновидность орехового напитка вроде желудевого кофе, но я не рискнула.
А теперь в нос ударил аромат тушеного мяса и… кажется… не знаю, что это, но пахло божественно. Еще не открыв глаза, я села на своей лежанке. И очень удивилась. Во-первых, меня вчера кто-то раздел, и джинсы мои повесил у очага – прямо на первой линии, на ближайшей к огню веревочке.
Во-вторых, меня прикрыли настоящим одеялом. Настоящим – в том смысле, что под ним было тепло, и оно более чем наполовину состояло из ткани, а не из дыр. И, наконец, в-третьих, незримый благодетель озаботился тем, чтобы раздобыть мне одежду – напротив меня поверх одеяла лежали два длинных вязаных чулка (или гольфа? не уверена, как правильно) и теплая шерстяная юбка.
Как мало надо человеку для счастья! Стоит приодеться и учуять завтрак – и уже можно жить.
Одевшись и завернувшись в одеяло на манер иранской чадры, я вылезла из шатра. Впервые увидела средиземное солнце – от земного ничем не отличалось. Тускло пробиваясь сквозь нависшие тучи, оно несколько преобразило окружавший нас унылый пейзаж.
– Доброе утро! – приветствовал меня незнакомый рыжий гном у костерка и поднял кружку, – Нори, к вашим услугам!
– Лариса. Никаких услуг, – пробурчала я и с удивлением обнаружила, что меня у костра ждали – оставили немного того блюда, что источало неземные ароматы. На вид – что-то вроде пшеничной каши с кусочками овощей, отдаленно напоминающими морковь и кабачки. Мяса в котле не оставалось. Не обращая внимания на остальных сидящих у костра, я схватилась за миску с самой себе слышным рычанием. Но, казалось, гномы меня понимают, как никто. С расспросами и разговорами не приставали до тех пор, пока на дне котелка не осталось ничего.
– Это Ори, мой брат, – отрекомендовал уже представившийся гном другого, совсем юношу, – мы его вам отдадим.
Вот это уже неожиданность.
– Зачем?
– Пусть помогает. Он умник у нас, вот пусть вам пригодится.
Умник Ори так очаровательно краснел, что я растрогалась пуще прежнего.
– Э, благородный Нори, спасибо, конечно. Уж не вы ли оставили мне эти чудесные дары? – тут я ничуть не льстила, юбка была в моем стиле и сидела как влитая, а согреться после трех суток промозглости – это вовсе бесценно. Нори хитро усмехнулся.
Взгляд у него был острый, цепкий и внимательный. И он очень напоминал мне моих братьев, движениями ли, повадками. Большой опасности от такого не ждешь, но палец в рот не клади, это точно.
– Нет. Это Бомбур принес. Брат Бофура. Нас Оин позвал. Мы думали, уже не найдем Бофура, ни живым, ни мертвым. Мне вот принести нечего, я Ори привёл… еще Бифура дождётесь, – тут Нори снова подмигнул.
Ага. Значит, за то, что мне повезло случайно оказаться рядом с Бофуром и едва не лишить его ноги, теперь дарят обновки и младших братьев. Занятно. А весь из себя король Торин даже спасибо не сказал.
– Бофур в себя сегодня вряд ли придет, – вздохнула я, – и нескоро встанет.
– Но жить будет! – торжествующе воскликнул Ори и тут же зарделся под коротким взглядом старшего брата, – простите…
– А вы… здесь останетесь?
– Да, – уверенно ответил Нори, делая широкий жест рукой, – у нас норма баланса военного присутствия с эльфами должна сохраняться.
Я ничего не поняла, но это было и неважно. Больше всего на свете хотелось вернуться назад и снова завалиться спать. Однако я уже точно прогуляла утреннее рабочее совещание, и отлеживаться и дальше было как-то совестно.
Потягиваясь, я обошла лагерь, где по сравнению со вчерашним утром и днем было уже значительно меньше бестолковой суеты. У центрального костра госпиталя натолкнулась на знакомую эльфийскую физиономию.
– Вишневский!
Эльф обернулся, неприязненно поджимая губы. Отозвался-таки.
– А где все?
– Работают, как и полагается, и в отличие от некоторых, утренний совет не проспали. Ты не господина Саннэ ищешь?
Саня о себе много возомнит после пребывания в Средиземье, это уж точно. Я кивнула, и эльф снизошел до продолжения беседы:
– Он в четвертой. Кому-то там сплохело. Вряд ли освободится скоро.
– А ты куда?
Он потряс двумя банками:
– Одному нашему другу нужно. Может, глаз еще спасем. Второй день пошел, как владыка его пользует, – тут эльфийский фармацевт тяжело вздохнул.
– О, тогда иди скорее. Вишневский! – крикнула я ему в спину, и он рефлекторно замедлил шаг, – я к тебе на обратном пути за мазью зайду? Оставишь нам?
