Текст книги "Cure Te Ipsum (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
– Даже не думай.
– Даже не пытайся меня остановить.
– Как на твоем языке будет «неизлечимое безумие»? – спросил он уныло. Лара только усмехнулась.
– А как на вашем – «ваше величество, извините, но мне жизненно необходимо помыться, я на минутку, не обращайте внимания»?
***
Подумать только, я еще ругала Элю за кинжал Торина. А теперь стою и уговариваю Вишневского замолвить за меня словечко перед повелителем Леса, дабы мне ополоснуть свое бренное тело в его царской ванне.
Ванна была. Настоящая. Не знаю, из какого металла, но такие я раньше видела только в журналах о ремонте в домах олигархов. Знаете, где лепнина, золотые унитазы, львы, из пастей которых журчит розовая вода. Я узрела ее в щелочку, как орел замечает мышь за километр, и остановить меня мог только прямой залп из танка. И то не факт.
Не знаю, что именно подействовало на Вишневского, но получаса уговоров мне хватило. Я пала ниже некуда. Я цеплялась, как базарная ромни, за его рукава. Я скулила, что наворожу ему красивую жену и много здоровых детей, всемирную славу и уважение. Обещала нагадать богатства, вечную молодость – тут некисло промахнулась, угрожала порчей на паршу и импотенцию. Параллельно предлагала дефицитные склянки со склада вкупе с марганцовкой и зеленкой из наших заветных чемоданчиков. Где-то на между марганцовкой и моим визгливо высказанным намерением повеситься на собственном чулке прямо здесь и сейчас эльф сдался.
– Только веди себя прилично, и умоляю – молчи, – и с видом гладиатора, идущего на арену, Вишневский шагнул в шатер. Я смело двинулась за ним.
А дальше все пошло не так.
Пока я стояла за занавесом и слушала мелодичную речь Вишневского, который что-то вещал, обращаясь к его величеству, все шло хорошо. Звучали тихие смешки эльфийских аристократов, на меня косились две эльфийки, держа у носов надушенные платочки. А вот потом, когда меня впустили внутрь…
Я увидела короля Трандуила.
Ему бы пошел костюмчик из латекса и черной кожи – вот была первая моя мысль. Или вторая, после «Если бы секс ходил на двух ногах по грешной земле – он выглядел бы именно так». Как хорошо, что я такая грязная, иначе бросилась бы под ноги ему и выла что-то вроде «Я твоя, возьми меня, мой господин и повелитель!». Если бы на мне оставались трусы, они промокли бы насквозь.
Я стояла, пялясь на короля эльфов, напрочь забыв, зачем пришла, откуда, и как меня зовут.
В шатре стоял дивный аромат, дымились благовония, а на столе – когда я нашла в себе силы оторвать взгляд от Трандуила, обнаружилась батарея пустых бутылей, какие-то сверточки из тонкой бумаги и не оставляющие сомнений россыпи перетертых трав, лишайников, грибов и серой пыли. Томные эльфийки в платьях с открытыми плечами и спинами по обе стороны от короля довершали картину торжества порока.
Король точно умел развлекаться, неудивительно, что в его королевстве процветает наркоторговля. Но я простила ему все его шумные ночные оргии, когда он перевел на меня – медленно, медленно! – взор своих глаз и принялся разглядывать. Минута такого взгляда – и неминуем оргазм. В этих прозрачных глазах были две тысячи лет разврата. Ну ладно, может, сто лет непрерывного самосовершенствования, а в оставшееся время – разврата.
– Для гномки чересчур хорошо сложена, – сообщил он в пространство, и наваждение на какое-то время схлынуло.
– Я не гномка. Я человек. Из другого мира. Буду благодарна, если вернете назад.
Вишневский слабо застонал позади меня. Короля мой писк немедленно призвал вступить в дискуссию:
– Другой? Ты из Харадрима, дитя?
– Я из такого места, о котором вы не слышали, – ответила я с придыханием, не сводя с него жадных глаз. Трандуил поднял руку – и тут же в ней оказался наполненный прозрачной янтарной жидкостью бокал.
– Я знаю все места, – мне показалось, или он провел языком по нижней губе? Ой, держите меня, держите…
Потом он поднялся из своего кресла. Если у меня оставались силы стоять, то при виде того, как с кошачьей грацией он лениво двигается мне навстречу, полностью иссякли. Длинные, стройные мускулистые ноги, обтянутые ничего не скрывающими лосинами, тело опытного бойца и танцора, искушенного в боях всех сортов, в том числе и постельных… вот уж кто не станет стесняться раздеться даже при толпе народа и свете софитов. Между нами осталось три шага. Кто-то позади меня хмыкнул. Я что, стонала в голос?
– Забавное создание. Как мило, что ты, – тут он произнес что-то на синдарине, обращаясь к Вишневскому, потом снова ко мне, – скажи что-нибудь на своем родном языке, дитя, – сменил тон, кивая в сторону ванны – при виде которой меня резко вернуло в реальность, а сексуальные чары лесного короля потерялись на фоне двухнедельного слоя средиземной грязи на теле. Не рискуя отворачиваться от ванны, я пробормотала:
– Мэ сом кя мэлалы тай гэралы. Тай набут джувалы.
Возникла странная тишина. Эльфы смотрели на Трандуила, он смотрел на меня. Не уверена, что кто-то смертный может распознать, что за мысли вертятся в голове такого существа. А если и распознаешь, что от того толку? У него внутри своя атмосфера, своя логика, а меня от долгожданной ванны отделяет лишь его разрешение.
– Да, пожалуй, это что-то новенькое, – произнес Трандуил, постоял, покачиваясь от пятки к носку, и грациозно стек обратно в свое кресло; обе эльфийки немедленно заняли свои позиции: беленькая слева, темненькая справа, – при случае надо будет показать это, – тут снова несколько фраз на синдарине, и славно, потому что меня взбесило обращение «это». Но отдаться ему по щелчку пальцев я готова была все равно.
Заговорил другой эльф – судя по внешности, близкий родственник владыки:
– Раздевайся и мойся.
Если он думал меня смутить – это зря. Стоило ему произнести «раздевайся» – и я сорвала с себя одежду двумя движениями, а третьим нырнула в ванну, не то что не раздумывая – даже не успев дослушать, аж брызги полетели во все стороны.
Кто там на меня смотрел, что за слова на синдарине звучали – какая разница! Вода почернела мгновенно. Поймав на себе взгляд одного из Трандуилионов – красивый, томный, чуть менее обдолбанный, чем остальные – я беззаботно плеснула в него водой:
– Со ту якха пуравэся? Джа манди!
Он поморщился и отвернулся. Эльфы чокались бокалами и с любопытством посетителей зоопарка разглядывали меня. Я плескалась в едва теплой воде, игнорируя их. Было холодно, мокро и безумно весело. Наверняка простужусь – но плевать!
К тому моменту, как я через минут десять вылезла из ванны, король потерял к моему существованию всякий интерес и увлекся своей постоянной любовью – выпивкой. Если не ошибаюсь, попивал он что-то вроде текилы, потому что закусывал солью с плечика одной из своих барышень, слизывая ее с будоражащей воображение медлительностью… надо бежать, Лара! Глупо было думать удержать его внимание на еще одной голой женщине, пусть даже и из другого мира. Будем надеяться, ни один цыган сюда больше никогда не попадет, потому что на прощание я не удержалась от маленького хулиганства – присела в подобии поклона и произнесла:
– Яв састо-васто, вэшитко молпино!
И была такова. Хорошо, если Эля о моем приключении никогда не узнает…
***
Отмывшись, получив свою дозу проклятий от Вишневского и слегка согревшись в его фармацевтической берлоге, Лара поспешила включиться в работу на складе, хотя безумно хотелось вздремнуть. Выходных не полагалось. Тем более, Саня предупреждал, что уже к вечеру переселенцы окажутся в непосредственной близости от госпиталя.
– Может, пусть ЭБЦ ими занимается? – робко сказала Эля, – у нас же тут боевые раны…
– Какими боевыми ранами ты занимаешься, все мы знаем, Эля. А я считаю, надо валить. И что такое ЭБЦ?
– Эсгаротское Братство, – пояснил Саня, вздыхая, – нет, девчонки. Пока нам никак не сорваться. Если не мы, то кто? – пафосно возвысил голос он.
– Тут и без нас толпа. Даже если гномы в Гору уйдут, в чем я сомневаюсь. Эльфы на что?
– А эльфы здесь только потому, что остается их король.
– Хорошо, тогда почему не уезжает он?
– Ждет от Торина своей доли в золоте.
– Очаровательно: нам грозит из военно-полевого госпиталя превратиться в Красный Крест и Орден Милосердия, потому что их величества никак не попилят бюджет, – Лара схватилась за голову. – Саня! Да сколько ж можно-то! Давай уже как-нибудь вытаскивай нас отсюда!
– Да что я тебе, Гэндальф?
Следующие полчаса ребята потратили на выяснение степени могущества Гэндальфа в масштабах вселенной. Предположения высказывали самые разные. Гномы, сначала молча слушавшие, подключились к беседе.
– Еще Элронд есть, – сердобольно посоветовал Нори, – он, хоть и остроухий, но небесполезный.
– Ты бы еще в Валинор им посоветовал смотаться, – хмыкнул Бофур на слова друга.
Еще минут двадцать пытались выяснить степень удаленности Валинора и возможности туда «смотаться». Лариса наотрез отказывалась безропотно ждать визита Элронда и требовала хоть что-то предпринять.
– Ты пойми, до следующей помывки я просто не доживу! И помывку не переживу тоже.
Спор их был разрешен самой судьбой. Раздались громкие звуки приближавшейся толпы, снаружи шатра началась необычная суета. Медики замерли, прислушиваясь.
– Дейл, – догадался Саня, – беженцы.
На улице происходило нечто, напомнившее первые минуты после битвы. Метались между палатками госпиталя врачи и выздоравливающие. Сновали туда-сюда люди с котлами, котелками и мешками, носилками и ведрами. Поодаль отважные гномьи целители оцепили походную кухню, воинственно выставив топоры и копья. А по дороге на Дейл, огибавшей военную стоянку, змеилась вереница беженцев и телег с добром. Телеги были в меньшинстве. Конца и края тем, кто покидал Дейл, видно не было. Не оставалось сомнений, что первые уже были возле госпиталя, когда последние еще только собирали сумки в городе.
Картина внушала немалое отчаяние. Но и Саня, и Лара, и Эля разинули рты вовсе не потому, что удивились количеству переселенцев, неумолимо, как цунами, надвигавшихся на госпиталь.
– Не могу поверить, – выдохнул Саня.
Запряженный четверкой лошадей, в лагерь гордо въезжал знакомый уазик Максимыча.
Комментарий к О пользе личной гигиены
Мири чхаёри – Девочка моя (цыг.)
Мэллон – Друг (синд.)
Ромни – Цыганка (цыг.)
Мэ сом кя мэлалы тай гэралы. Тай набут джувалы – Я очень грязна и чешусь. И немного вшивая (цыг.)
Со ту якха пуравэся? Джа манди! – Что таращишься? Иди ко мне! (цыг.)
Яв састо-васто, вэшитко молпино! – Будь здоров, лесной пьяница (пьяница-леший)! (цыг.)
========== Забастовка ==========
Когда Максимыч открыл дверцу и спрыгнул на землю, к нему ринулись три тени. Он не успел и шагу сделать, как они налетели на него с радостными воплями, захватили и закружили. И только тогда он узнал свою бригаду – Саня основательно зарос бородой, Эля была одета в что-то совершенно несусветное под стать свадебному платью, а Лару под слоями мешковатых одежек с чужого плеча вообще сложно было разглядеть.
– Максимыч, старый хрен, я люблю тебя! – кричал Саня.
– Мы спасены! Мы спасены! – почему-то подпрыгивала Эля.
– Наша тачка! Мои тампаксы! – и только Лара вела себя как и положено Ларе.
Максимыч переобнимал всех, пожал руку Сане, расцеловал Элю и привычно потискал льнущую к нему Лару.
– Ах вы сукины дети, тудыть вас и растудыть, – ласково побранился он, оглядывая ребят, – я уж думал, пропали с концами.
– Мы про тебя то же думали, – Саня еще раз с чувством потряс руку водителю, – не представляешь, что тут было.
– Да как не представлять, я-то с верхотуры смотрел, – и Максимыч кивнул в сторону видневшегося вдали Дейла, – еще смотрю, главное, и думаю: каково было бы там, внизу? Что, освоились, дохтора?
– Да и ты, как поглядим, – Лара никак не могла оторвать взгляд от родного уазика, – ты откуда лошадей добыл? Они ж дорогие, точно знаю.
Максимыч покачал головой.
– Одолжил. Так, давайте я припаркуюсь по-людски сначала. Где тут наша подстанция нынче обретается?
Игнорируя потрясенные взгляды остальных врачей, бригадные медики, хохоча и спеша поделиться всеми подряд новостями с обретенным четвертым членом своей компании, отвели его к складу. Уазик пришлось оставить метрах в пятнадцати – ближе не могли пройти ни лошади, ни сам автомобиль.
На долгие разговоры времени не было. Как и на короткие.
– Мы б тебя, Максимыч, уважили, – извиняющимся тоном сказал Саня, дуя в рукава и пытаясь согреться, – но у нас тут…
– Сам вижу, не маленький, – привычно заворчал водитель, – скажи, где разгрузиться, да и иди работать. Вечером посидим, побалакаем. Ларка! Погоди ты со своим добром! Никуда не денется!
Лариса, что-то сопя себе под нос по-цыгански, пыталась в одной охапке унести все добытое из уазика. Из рук ее валились упаковки туалетной бумаги и одноразовой посуды.
– Ты просто здешний народ не знаешь, – грозно стрельнула она глазами по сторонам, – сопрут и не покаются. А еще врачи, интеллигенция. Ори! Бегом ко мне! Тащи все на склад, головой отвечаешь…
Ори безропотно таскал в шатер и по настоянию Лары прятал в дальний угол запасы мыла, стеариновых свечей, шампуня, пачки семян и все прочее многообразие дачных запасов. Лара спешно перебирала аптечные припасы, то и дело восклицая радостно при обнаружении находок вроде адреналина и глюкометра.
Саня, куда-то было исчезнувший, внезапно вернулся.
– Присмотришь тут, Максимыч? Ларка, бросай шмотьё, кое-что поинтереснее намечается.
– Что может быть интереснее…
– Получка. Да брось ты все, давай скорее со мной!
Медики удалились. Лариса не переставая бурчала что-то про вороватых гномов и подлых остроухих. Максимыч огляделся и не рискнул оставлять драгоценный уазик без присмотра. К нему уже несмело начали подтягиваться любопытные зеваки. Какой-то молодой гном попробовал ногтем шину, обошел машину, попинал колеса, почесал бороду со значительным видом и сплюнул.
– Говно работа, – с чувством превосходства сказал он, косясь на Максимыча, – я бы такой цельнолитой за неделю забацал. И без зазоров.
Максимыч заинтересовался.
– А сварку могёшь?
– Могём и сварку, – не растерялся гном.
– А припаять на тонкую проволоку?
– Могу. Да что там, показывай, что тебе надобно. Сработаем!
***
У самой помойки собрались почти все лекари. Саня, который силой оторвал Лару от обретенного богатства в виде багажа уазика, быстро пытался ввести ее в курс дела, насколько сам был осведомлен.
Кажется, при виде изрядной толпы переселенцев их коллеги задумались о том, откуда будут брать хлеб насущный, и организовали небольшую стачку с требованием выдать плату за работу немедленно. Инициатором, как поняла Лариса, выступило ЭБЦ, но судя по молчаливому присутствию эльфов, те натуральный обмен своего труда на спиртное тоже не одобряли. Шумная же толпа гномов бесчинствовала, как футбольные фанаты в худшие времена: несколько из них с непонятными целями вовсю расшатывали ни в чем не повинную кабинку эльфийского сортира.
– Золото! Золото за работу! Оплачиваемый световой день на поверхности! – раздавались голоса на всеобщем, но больше звучал все-таки кхуздульский мат. Несколько эльфийских целителей, вступившихся за достижение своей архитектурной мысли, выползли из-под толпы гномов чуть живыми и больше защищать хлипкую постройку не решились.
Внезапно на крышу взгромоздился плотный человек в видавшем виды кафтане и, простирая руки вдаль, возопил с трагическими нотами:
– Братья! Братья-целители! Доколе? Доколе мы будем терпеть?!
– Доколе?! – подхватили эсгаротские коллеги призыв своего друга.
– Доколе мы будем позволять издеваться над собой власть предержащим? Разве не их виной разрушен наш город и стоит пустой Гора? Разве не из-за них мы без крова над головой вынуждены обретаться теперь, надеясь лишь на милость соседей?
– Увы нам! – снова высказались люди.
– Разве можно в невыносимых условиях, – тут целитель-революционер обвел широким жестом помойку и собравшихся на ней, – вести борьбу за жизнь и здоровье наших храбрых воинов? Разве можно славить нашу блистательную победу?
– Нет!
– Потрясающее единодушие, – заметил вполголоса Саня, толкая Лару локтем, – как по писаному чешет, ты глянь.
– Подожди, что дальше будет, – шепнула она, присматриваясь к выступавшему энтузиасту, – сдается мне, весь надрыв лопнет, когда он провалится вниз прямо в очко, крыша там хлипкая.
– Скорее, из лагеря явится местная версия ОМОНа и похерит все собрание, – Саня кивнул через выгребные ямы в сторону воинских стоянок, где уже намечалось некоторое оживление в связи со стихийной стачкой.
Человек на крыше туалета продолжал декламировать, не сдаваясь даже налетевшему ветру:
– А теперь, когда жизни наших славных воинов вне опасности, когда Валар пролили свет своего милосердия… мы узнаём, что нам своими силами предстоит позаботиться о судьбах этих несчастных! – прямым жестом он указал на кибитки беженцев, сгрудившихся точно в центре между выгребными ямами, воинскими кострами и госпиталем, – разве не доля властителей – радеть за судьбы народа?
– Ну и чего надо-то тебе, человече?
И Саня с обреченным вздохом разглядел в центре круга прямо у деревянной кабинки маленькую фигурку своей бесстрашной подруги. Человек из Эсгарота не растерялся:
– Уважения к профессии?
– В чем оно должно быть выражено? – звонкий голос Лары перекрывал и шум ветра, и ропот толпы, – эй, коллеги! Чего хотим от жизни? Чего нам надо?
– Денег! Нормированного рабочего дня! – грянул дружный крик со всех сторон.
– Жилища! Законного вскрытия трупов! Свободы экспериментов! – посыпались предложения со стороны эсгаротских врачей.
– Золота! – не пытались оригинальничать гномы.
– Эля и закусить, – выбился из общего хора чей-то голосок, и все засмеялись.
– И чего кричим тогда в воздух? Требовать надо адресно, – Лара вскинула кулак в воздух, – айда с претензиями к тем, кто платит! Кто платит?
– Владыка Трандуил Ороферион, – слаженно и мелодично спели эльфы.
– Узбад Торин, сын Траина, – немного вразнобой проскрежетали гномы.
– Никто, – голоса эсгаротских целителей звучали совсем уж тускло, хотя их было больше всех.
Лара оглянулась на приятеля с видом «Что я говорила?». Саня только развел руками:
– Что я могу сказать? Бескорыстие – суть человеческой натуры.
– Скорее, тупизна и борзота поровну. Идеалист ты, Саня. А вы что молчали? – вдруг напустилась она на компанию гномов, стоящих чуть в стороне от основной массы подгорных лекарей.
– Мы из Железных Холмов, – тихо сказал самый бородатый.
– И что это значит?
– У нас там узбад Даин.
– Звучит как «у нас там эпидемия холеры», – скептически хмыкнула Лара. Судя по кривым ухмылкам железнохолмцев, от истины она была недалеко.
– Ларка, сворачивай забастовку, – посоветовал Саня, – упомянутый узбад уже на подходе.
В самом деле, раздалась тяжелая поступь нескольких десятков пар гномьих сапог, окованных металлом, и послышался хриплый грозный рык:
– Р-разойдись, медицина!
***
Я во все глаза смотрела на прибывших гномов. Никак не могла определиться с тем, как охарактеризовать их внешний вид – «вооруженные до зубов» или «стальные яйца». На каждом оружия и доспехов было столько, что самого гнома почти не было видно, только и торчали что бороды, косы и носы. Возглавлял их, как я поняла, сам Даин.
Нельзя сказать что зрелище меня радовало. По сравнению с ним Торин казался просто Божьим одуванчиком и миролюбцем. Передо мной в компании двух десятков настоящих головорезов стоял, уперев кулаки в бока, плотный рыжий мужик и криво скалился, поигрывая здоровенным топором в мозолистых руках массового убийцы. Глянув через плечо, я обнаружила, что железнохолмских целителей и след простыл.
Не могу винить. Судя по прищуру на лице узбада, репрессии для непокорных у них в Железных Холмах в полном ходу.
– Эт-то что тут за сходка? – спросил он у гнома справа от себя.
– Хотят платы за работу, ваше-с-ство.
– Нилфи, есть у нас деньги заплатить? – это – у гнома слева.
– Никак нет, ваше-с-ство.
– А ты кто, лепила-недоросток? – это Даин рявкнул мне; я убраться в сторону попросту не успела и вжалась в стенку хлипкого эльфийского «домика уединения».
– Лариса.
Обойдешься без услуг, жадина! Узбад Даин хмуро окинул меня недоверчивым взглядом.
– Из Харадрима, что ли, – буркнул он.
Дался им этот Харадрим. Надо, пожалуй, съездить туда и прояснить обстановку. Тем временем, Даин на кхуздуле резко выговаривал эреборским целителям. Слова он не произносил, а вырубал из воздуха, чем весьма напоминал мне руководителя нашей военной кафедры. Целители хмурились, но слушали, однако убираться прочь не спешили. Иногда кто-то даже отвечал – тогда в ход шли угрозы и натиск свиты Даина с топорами. Коллеги держались стойко, хотя многим прилетало если не дубинками, то кулаками как минимум.
Наконец, прибежавший гномий паренек, по виду ровесник Ори, что-то сказал гневливому королю, и тот, сплюнув, резко свернул разгон митинга. Напоследок окинув толпу внимательным взглядом, точно составляя расстрельный список. Вполне возможно, это он и делал.
– Кхазад! Позорище! Спелись с остроухими и всяким отребьем, – это узбад смачно харкнул в нашу сторону, – давно пора брату взяться за наведение порядка!
– Повесить бы каждого десятого, вашес-с-тво, и дело с концом.
– На каждом десятом вырезать кровавого балрога! – угодливо подпели бравые военачальники Железных Холмов, и вооруженная банда удалилась так же внезапно, как налетела.
Отлепив спину от стенки сортира, я опасливо потянула ближайшего ко мне гнома:
– Что это было?
– Даин Железностоп, – вздохнул тот, – кузен его величества Торина Дубощита.
Ну и семейка! Надо предупредить Элю хорошенько присмотреться к племянничкам. Дурная наследственность берет свое. Я отметила про себя, что познакомилась еще с одним королем – прижимистым диктатором-милитаристом.
А заодно убедилась – метод забастовки не работает и в Средиземье тоже. Так что, пошумев и сбросив напряжение, мы – и как так всегда выходит? – снова возвращались на работу.
Которой – я бросила быстрый взгляд на все возрастающее количество эсгаротских беженцев – нехило так прибавилось.
Вернувшись, я забаррикадировалась на складе, наотрез отказавшись его покидать. Хотела даже нацарапать углём «Приём товара» или «Ревизия», но кто здесь обращает внимание на то, что написано, даже если умеет читать? Так что ограничилась тем, что прямо на входе посадила Нори и велела меня охранять. Не учла особенностей характера этого очаровательного мерзавца: через полчаса его не было нигде в радиусе километра.
Снаружи, судя по звукам, происходила репетиция армагеддона. А может, и сам армагеддон. Всклокоченный и озверевший прибежал Вишневский, требуя себе навесной гномий замок.
– Куда вешать собрался, ушастый? На палатку свою?
Он притормозил немного. Высунулся из шатра, вернулся.
– Что это за металлическая колымага стоит там?
– Уазик. Повозка для лекарей.
– Уа-с-сике? Можно, я там переночую?
Оказалось, король Трандуил в знак добрых намерений снизошел до беженцев и выделил им тридцать два шатра и сорок с чем-то палаток. Беда была лишь в том, что ни палаток, ни шатров не было в таком количестве во всем госпитале, так что эльфы жертвовали уже имеющиеся в добровольно-принудительном порядке, сами расселяясь кто куда. При особом отношении этого народа к личному пространству я понимала трагедию Вишневского – он даже среди своих слыл мизантропом.
На склад въезжать эльф наотрез отказался ввиду наличия там гномов. Громким шепотом я призывала его отказаться от употребления в их адрес эпитета «вонючие». На мой взгляд, никто из нас другого не заслуживал. Гномы, впрочем, гостеприимством также не пылали. Пускать кого бы то ни было в уазик отказался Максимыч.
Путем сложных перестановок мне удалось выделить Вишневскому в шатре пространство между полками с перевязочными и бадьями с маслом. Он мгновенно соорудил что-то вроде балдахина и испарился – спасать свою лабораторию. Я же, глядя на предполагаемое спальное место для эльфа, гадала, как одновременно расположить на крохотном пятачке двухметрового остроухого, Максимыча со всеми его железками и свои дачные прибамбасы.
Саня, зашедший проведать нас на склад в перерыве между обходами, окинул его нехорошим взглядом. Я знала причину его дурного настроя: у него тоже отобрали шатер, и «Душегубка» теперь была совмещена с палатой выздоравливающих.
– Что-то у тебя тут просторно, – зловещим тоном произнес он, – не пора ли уплотняться?
Я огляделась. На оставшихся незанятыми двух квадратных метрах ночью мы раскладывали жаровню, оставляя вокруг мизерное пространство для пожарной безопасности.
– Саня, если ты умеешь открывать пятое измерение, сделай это. Где мне спать, не представляю – там сейчас ящик с нашей земной аптекой.
– А вон в том углу, где какое-то тряпье?
– Это не тряпьё, а Бофур.
– Я всё слышал, – и Бофур выполз на свет Божий, зевая и морщась. Я подошла к нему и уселась на его койку.
– У меня к тебе деловое предложение.
– Весь внимаю.
В его усах запутались сушеные лихолесские грибы, в бороду набилась пыль. Вряд ли я сильно изменю ситуацию с чистотой, если лягу рядом.
– Ты будешь возражать против соседства одной очень грязной женщины?
– А если буду? – гном сделал попытку отодвинуться от меня, но потерпел неудачу – некуда было, – давай ты с Ори поменяешься, а он здесь ляжет.
– Причина возражения – то, что я очень грязная?
– То, что ты очень женщина.
– Помнится, тебя это не смущало, когда мы…
Тут я осеклась, потому что на нас смотрели и жадно впитывали каждое слово Максимыч, Саня, Ори и Нори – паршивец опять дождался, пока мы со всем справимся без него, чтобы явиться.
– Совет да любовь, Ларка, – хмыкнул Максимыч, грохая очередной баул из уазика на мое прежнее место, – вот что значит – без моего присмотра!
– Не дождётесь, – усилием воли я не отодвинулась от Бофура. Ну что, в самом деле, не школьница уже.
Пока беженцев расселяли по конфискованным шатрам – к счастью, метрах в пятистах от нас – мы с ребятами разбирали дары цивилизации из уазика. На улице очень похолодало. Жаровня не особо спасала. Запалив четыре лучины, мы сгрудились на свободном пятачке и принялись раскладывать свои сокровища, параллельно выспрашивая Максимыча о его истории знакомства с нашим новым миром.
Рассказывал он охотно, хотя на наш вопрос о том, куда девался весь бензин, отвечать отказался.
– Никак местную детвору катал? – усмехнулся Саня, – или кумушку какую обхаживал?
– А хоть бы и так!
За две недели в Дейле, на полпути к которому он оказался – всего-то в паре километров от нас, – Максимыч завел дружбу с остававшимися там медиками и с горечью посетовал на отсутствие в городе извозчиков. Оно и понятно: в Эсгароте в них нужды не было, на новом месте предприимчивые владельцы плавучих транспортных средств еще не сориентировались.
Жил Максимыч в уазике, приютил у себя какую-то семью из близлежащей деревни, с удовольствием слушал сплетни горожан о будущих золотых реках, в которые ни на минуту не верил, попивал местную брагу у одной достойной госпожи-повитухи.
– А потом тоска замучала, – признался он нам, – думаю: да как же это, я тут, а вы где? Скука одолела. И решил, будь что будет, подамся под Гору, может, мастеров поищу среди здешнего народа – у меня там перепаять кое-что надо было, думал, может, на спирт движок перевести…
Мы попадали, где сидели, давясь хохотом. В этом был весь Максимыч. Бофур, свесившийся с койки и внимательно слушавший нас, на слово «перепаять» среагировал по-мужски и по-гномски одновременно, подкрутил ус:
– Перепаять – это можно. А металл какой?
– Латунь и медь. Там одну пластинку надо к двум проводкам. Проводки витые. Диаметр маленький, ну я покажу. Да тут один уже предложил, Нилси звать.
– Знаю я этого Нилси, – вступил Нори, – руки из задницы у всей семьи растут. Мы сами лучше…
– Ну ты-то сработаешь, Нори, – ревниво съязвил Бофур, свешиваясь еще сильнее, – а что насчет толщины пластины? А витые проводки – это, наверное, медные, я правильно понял?
– Мы их теряем, – пихнула я Саню, – Бофур! Что и как ты собрался паять? Мы тебе швы только с утра сняли.
Гном вздохнул. Вставать я ему разрешала, ходить – нет.
За суетой мы и не заметили, как стемнело. Подул холодный ветер, вскоре ударил в полог шатра мелким градом. Саня, тяжело вздохнув, отправился на вечерний обход. Эля снова пропадала у гномьих принцев, лелея надежду охмурить их дядю. Вишневский пока не появился, надеюсь, его не сдует по дороге…
На ночь я устроилась перпендикулярно ложу Бофура, где, притиснутый к ящику, с одной стороны спал без задних ног Ори, а с другой, замотавшись в то самое тряпьё, скорчился сам хозяин койки. Ворочался он минут пятнадцать, пока не отчаялся устроиться удобно. Я протянула руку и потрогала его лоб – почти уверена, что он простудился.
– Я в порядке, – стряхнул он мою руку с неудовольствием.
– Это я решу, – отрезала я. Хотя теперь он точно выздоровел: начал упрямиться.
– Смотри, приворожит, не отшепчут потом, – сквозь дрему выдал Максимыч, – она у нас такая, эта Лара.
– О чем он?
– Ни о чем умном, – вздохнула я, поворачиваясь к огню, – о том, что я цыганка.
– А что это значит там, где ты живешь?
– О, ну это многое значит, – я задумалась, – например, люди часто думают, что я должна хорошо танцевать и петь под гитару.
– А ты не поешь? – расстроился гном.
– Пою, но не потому, что я цыганка, а потому, что мне это нравится. Еще постоянно просят погадать по руке. Предсказать будущее.
– Я так и думал, – важно кивнул Бофур, – что ты ведьма.
– Нет-нет, это не так!
– Нечего стесняться, это полезно, ты вон лечишь здорово…
– Бофур! Я лечу не наложением рук, это наука! В нашем мире никто не верит в колдовство.
– Ты сама сказала, что тебя просят предсказать будущее, – резонно заметил тот, – значит, верят.
Я замолчала. Он был прав. А сам Бофур широко улыбался, радуясь, что подловил меня. В полумраке только и видно было, что его задорную улыбку и блестящие темные глаза.
– Ладно, проехали. Так о чем мы? А, ну да. Еще считается, что цыгане хорошо обращаются с лошадьми. Некоторые умеют, некоторые нет. Я лошадей опасаюсь. Больше люблю огород и сад… а еще нас побаиваются. Тоже из-за волшебства, а еще из-за воровства.
– Почему? – тут уж он удивился.
– Ну, так считается, что цыган – это тот, кто всегда стянет то, что плохо лежит, даже без выгоды для себя.
Минуту Бофур смотрел на меня своими большими ясными глазами, потом дернулся в сторону с восхищенным громким шепотом:
– Нори! Нори, ты слышал? Нори, ты цыган!
Что сказал Нори в ответ, я не узнала, потому что заснула.
***
Вчерашняя акция протеста на холодном ветру не прошла даром: я проснулась без голоса. А Бофур, как я и предполагала, подхватил какую-то вирусную заразу. Покинуть склад я не решалась в опасении, что его немедленно разнесут. С утра перед ним уже выстроилась очередь из злых медиков, и мое уныние не знало границ. Все мерзли и злились, огрызались и вели себя так, словно я одна виновата во всех войнах Средиземья, плохой погоде и том, что Гора по-прежнему закрыта для нас.
