Текст книги "Cure Te Ipsum (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Я продумывала все самые страшные обвинения, которые я брошу ему в его заросшую дикой бородой физиономию. Искала нужные выражения, чтобы описать тот кромешный ад, в котором живу последний месяц. Но планы мои потерпели крах, потому что, подойдя к логовищу гномьего повелителя, я вдруг услышала изнутри заинтриговавшие меня звуки.
– А кто это у нас такой пушистый? А кто такой масенький? – голос Торина с трудом можно было признать из-за интонации, – кто такой у меня толстенький, – дальше кхуздул.
И женский тихий лепет с теми же ласковыми нотами. Откашлявшись, я громко сказала:
– Врача вызывали? – и вошла внутрь.
Пожалуй, в том виде, в котором Торин предстал передо мной, он мог составить достойную конкуренцию Трандуилу. Только при виде эльфа хотелось всячески морально разлагаться, а Торин просто-таки олицетворял семейные ценности. Величавой осанки он не потерял, хотя выглядел презабавно. Гномий король в белоснежных кальсонах и шубе на голое тело. Бороду, кстати, он привел в порядок, и вообще выглядел весьма презентабельно. Ради такого зрелища девочки вроде Эли многое бы отдали.
Тем более, если на одном колене под подолом шубы он держит младенца месяцев восьми – клон Торина номер раз, даже хмурится так же, и бороденка уже растет, а с другой стороны обнимает пацана лет семи – клон номер два, точная копия отца и тоже слегка бородат. Три пары синих глаз под одинаковыми густыми бровями.
А из-за его широкой спины показались сначала руки, а вслед за ними осторожно выглянула и мать семейства. Два круглых карих глаза, кудряшки орехового оттенка, веснушки и сердечком сложенные губки – то ли для поцелуя, то ли для улыбки. Я бы не назвала ее даже особо хорошенькой, но с первого взгляда на гномку становилось ясно как день: у грозного Торина Дубощита могла быть только такая жена.
– Порядок, – военным тоном сообщил Торин через плечо, – это женщина-врач. Я ее знаю.
Тут он смерил меня недовольным взглядом. Я подавила ухмылку. Ну еще бы, опасается за свою репутацию. Не дай Бог, я расскажу о страшном ранении его величества в его величественную задницу и о том, как он сопротивлялся лечению.
Гномка высунулась из-за плеча мужчины повыше, рассматривая меня.
– Лариса, к вашим услугам, – улыбнулась я ей, и она несмело улыбнулась в ответ, окончательно выползая из-за широкой спины мужа.
– Дари, к ваши… – она хотела продолжить, но под красноречивым взглядом мужчины закончила, – супруга узбада Торина, сына Траина.
Услуг от нее, очевидно, ждать не предполагалось.
– Мне сказали, вам нужна помощь? – я оглянулась.
– Кое-какие лекарства. А идти я сама не могу. Вот список.
– О… но через весь лагерь…
– Я могу отправить сына с вами, – поспешила продолжить гномка, явно чувствуя неловкость из-за того, что причиняет неудобства, – он принесет их нам, если вы дадите.
– Я сама, – решилась окончательно; не знаю, может, потому, что на ней не было ни намека на корону.
Что-то совсем я теряю стержень. Надо как-то реабилитироваться.
– Эй, узбад! А когда мы переезжаем в Гору? – да, так лучше всего, напрямик и без уверток. Торин свел брови на переносице. Забавно, но вместе с отцом оба гноменка одновременно сделали то же самое.
– Кому там неймётся разворовать мою сокровищницу? Уже и лекарям? – грохнул он, не повышая, однако, голоса, – давно начали подсылать ко мне…
– Дорогой, – мягкий упрёк на кхуздуле мгновенно заставил его перестать хмуриться. Ага. Вот она, слабина сурового гнома.
– У нас там дети замерзают, – я постаралась сделать самое жалобное лицо, на которое только была способна, – плачут, голодные…
Надо было уронить слезу. Почти получилось – при воспоминании о том, что эти самые дети утащили один из наших фонендоскопов. Дари беспокойно посмотрела на мужа еще раз.
– Может, через неделю, – буркнул Торин, не сдаваясь.
– Дорогой.
– А может, и через две! – это он рявкнул, шикнув на жену и стукнув кулаком по кровати.
Дэвла, у него кровать. Настоящая, широкая, мягкая. С подушками, простынями, меховым одеялом. Он в ней спит и не дышит пятками Вишневского и мазутом Максимыча при этом. Скотина какая!
– Мы будем готовы, ваше величество, через три дня, – время умильного лица. Уж не знаю, как получилось. Морщины на его лбу разгладились, он кивнул с видом барина, дарующего вольную крепостному. Дари из-за его спины округлила глаза, делая знак, что я на верном пути. Пятясь со списком в руке и продолжая сладко скалиться, я задом покинула шатер наследника Дурина.
Тот еще дурин этот Торин, скажу я вам. Сплошные ужасы царизма!
***
Саня никогда не думал, что так тяжело ничего не делать. Слегка отоспавшись, он вот уже третий час лежал на месте Лары и с трудом выдерживал свое обещание не вставать весь день. Было это непросто. Зато, наконец, получалось поразмышлять о ситуации в целом и еще раз напомнить себе о том, что вокруг – Средиземье, а госпиталь – не родная больница.
Почему-то вспоминалось земное отделение плохо. А что, собственно, изменилось? Теперь на вызовы он ходит пешком. По палаткам. Те же температуры, рвоты, поносы у детей. Те же приступы одышки у взрослых. Правда, Саня столкнулся сразу с четырьмя разными типами анатомического строения: гномов, людей, эльфов и одного хоббита.
Подумав о хоббите, Саня задумался еще крепче. Кольцо.
Мысли его возвращались к кольцу постоянно. Кольца не было. Кольца не было в одежде хоббита, в которой его нашли на поле битвы. Кольца не было на хоббите. Если бы не уже намечавшиеся сугробы, Саня отправился бы искать его туда, где Бильбо был ранен. А может, на самом деле его и не находили? А вдруг оно вообще никогда не существовало?
Почему-то с Гэндельфом говорить Саня о кольце совсем не хотел. Кто знает хитроумного волшебника – выпустит ли он тогда ребят из Средиземья, даже если знает, как это сделать.
Значит, решено. Искать выход любой ценой. Дорогу домой, а не кольцо. Лечить пенсионерок-колхозниц, а не гномок четырехсот лет. Писать кириллицей, а не тенгваром синдарина. Хлопать по упругой заднице медсестру Марину, а не эльфийку Линуэль.
Дойдя в своих мыслях до эльфийских прелестей, Саня ощутил, как его решимость здорово колеблется.
В шатер ворвалась взволнованная Лара.
– Валерьянку завари, – бросила она Ори и смерила недовольным взглядом Саню, – все еще в горизонте? Ну-ну, лежи, расслабляйся. Товарищи гномы! Если ваш узбад сказал, что переедем в Гору через неделю, то…
– Десять дней, – хором ответили из гномьего кута. Лара взвыла.
– Так я и знала! Зла моего не хватает! Ори, отнесешь ему сам?
– Мои сапоги Тауриэль забрала, – извиняющимся тоном сказал юноша. Лариса фыркнула:
– А что, у нее уже имущество конфискуют? Вот босота эльфийская…
– Это не для нее, – брякнул Ори, и на него зашипели одновременно Нори и Бофур. Но Лара, задав вопрос, вовсе не ждала ответа: она уже бегала по складу, набирая все по списку Дари и бормоча себе под нос.
Саня усмехнулся, услышав ответ. Не было никаких сомнений: Ори выручал своего друга Кили, с которым его дядя обошелся по-гномьи: отобрал обувь, чтобы удержать взаперти. Поговаривали, что так же он поступил с Фили, зная о всегдашнем единстве братьев-неразлучников.
Обувь. А проверял ли он сапоги хоббита? Может, кольцо там? Саня едва не сорвался с койки, но остановило его вовсе не твердое намерение лежать до завтрашнего утра. И даже не то, что у хоббита не было обуви – ее этот народец вообще не носил.
«Да у меня все симптомы, – и врач почувствовал, как его едва не прошиб холодный пот, – я постоянно думаю о нем и ищу его. Самая настоящая болезнь кольценосца!»
***
Ударил крепкий мороз. Бравых вояк погнали на вырубку сушняка едва ли не в само Лихолесье. Мы грелись как могли. На улице остались два или три кострища, все очаги переехали в шатры, отчего после ледяного холода на складе наступила тропическая влажная духота. Даже с меньшей частотой кипячения бинтов и инструментов пара более чем хватало, чтобы Вишневский, задыхаясь, слег с тряпочкой на лбу и дышал через раз, а у любого входящего начинала кружиться голова. Лекарства и травы немедленно переехали в уазик. Чтобы они не перемерзали, мы по сто раз на дню таскали их туда и обратно. Я то обледеневала, то обливалась потом.
В один из прекрасных последних дней перед переездом мне пришло в голову, что именно сейчас у нас есть все шансы устроить постирушки и заодно искупаться, не рискуя заработать чахоточный кашель.
– Сверху аж все обледенело, – сообщил Саня, оглядев шатер со всех сторон, – надеюсь, не рухнет. Дамы вперед?
Дам у нас, хоть Эля и оставалась у Даина, снова было две. Не в силах смотреть на продрогшую рыжую эльфийку, Максимыч сердобольно поделился с ней своим лежбищем. Так она и появилась у нас – замызганная, в какой-то тонкой кофточке, потерянная. Зуб на зуб у бедняжки не попадал от холода.
– Ты, девонька, не горюй, – подбадривал ее наш водитель, – начальник ваш не такой изверг, отойдёт!
У этого самого «начальника» Максимыч проводил по три часа в день и все вечера. Вовремя он догадался сбрехать, что генератор и магнитола нуждаются в постоянном техобслуживании, доступном лишь у гномов. Терпеть гномов даже ради магнитолы Трандуил был не готов, и Максимыч по несколько раз на день мигрировал по лагерю со своей музыкой.
Пока его не было, пригретая им эльфийка, забившись в угол, оттаивала. Приучить ее к нашей атмосфере было непросто, а вредный Вишневский наотрез отказался вступать с ней в личные контакты и упорно продолжал делать вид, что ее нет.
Я много раз видела, как она шатается без дела неприкаянной тенью по лагерю, одинокая и грустная. Мы дали ей куртку, она ее постоянно забывала и мерзла. Я лично от сердца оторвала свою щетку для волос – Тауриэль ее потеряла и слонялась лохматая и нечесаная. В общем, у нас на складе завелась своя идейная страдалица. Позже мне пояснили, что влюбленные эльфы именно так и выглядят, причем в перспективе – столетия подряд. Чуть поодаль от нее я изредка замечала вторую такую же скорбную фигуру – тоже эльфийскую. Красавчик Трандуилион, которому повезло избежать пристального внимания Эли, неотступно следовал за рыженькой, соблюдая почтительную дистанцию. А Тауриэль толклась возле палатки своего гнома – которого, в свою очередь, от нее окарауливал суровый Двалин.
Средиземная Санта-Барбара, одним словом. Сначала мне казалось, что влюбленной эльфийке, раз уж этот процесс у них так болезнен, следовало дать выговориться, но позже обнаружилось, что она еще хуже Эли. Целыми днями и даже ночами она только и могла говорить, что о Кили. К концу дня хотелось выкрасть его и на себе приволочь ей в койку.
– Он такой нежный. Говорят, гномы грубые, но он очень нежен. Знаешь, Ларис, у него тут – на щеке – маленькая родинка. И он играет на скрипке. И любит вот так чесать нос, когда задумается…
Потом дело переходило к поэтическим метафорам – звездному блеску в глазах, шелку волос и прочим нефритовым жезлам, и я, притворяясь, что страшно занята, убегала прочь. Хотя этот метод тоже уже не работал – на улице не лето.
Так что, когда мы затеяли банный день, Тауриэль я из педагогических соображений припрягла по самую макушку. Но трудотерапия не помогла. Смотреть было больно на то, как она со скорбной миной стирает в бадейке, томно вздыхая после каждого движения – рабыня Изаура, не иначе. Я была только рада, что закончив, она куда-то сбежала – догадываюсь, впрочем, куда. Разоблачаться при мне она отказалась – и славно, не стоит плодить мои и без того многочисленные комплексы.
Вернувшись с обхода, я обнаружила, что гномы никак не могут определиться с назначением некоторых банных принадлежностей, в частности, опасливо передают друг другу шампунь. Меня разобрал смех.
– Это не яд, Ларис? – осторожно понюхал Нори открытую бутылочку, – очень уж подозрительно пахнет.
– Этим моют волосы, – я продемонстрировала безвредность шампуня, смело вылив его себе на ладонь, – потом смывают.
– Я буду смердеть, как эльфийский огород, – шарахнулся Нори в сторону, на всякий случай хватаясь за свою голову, – нет уж, благодарю покорно.
Прическа у него, надо признать, могла стать причиной сердечного приступа у сотен панков. Ори неодобрительно поджал губы, косясь на бутылку с шампунем. Поймав мой взгляд, сделал шаг назад, спрятавшись за старшего брата.
Вот еще, стану я настаивать. Бофур, закутавшийся в одеяло у самого очага, болтал ногами в шерстяных носках, беззаботно поглядывая на всю картину.
– Отличный шампунь, – обиделась я, придирчиво внюхиваясь в сладкий запах, – недешевый, между прочим. Бофур! Ты же не боишься шампуня?
Чтобы гном признал, что чего-то боится? Он лишь усмехнулся.
– Разве не хочется расчесать чистые волосы? – продолжала я соблазнять его шампунем, – помыть голову. Хочешь, я?..
И удивилась упавшей на гномью компанию мертвой тишине. Ори икнул и что-то выронил. Нори расплылся в похабнейшей из ухмылок. Бофур смотрел прямо на меня, и я не могла понять, о чем он думает. Казалось, он даже не дышит. Только глаза горят нездешним огнем, и алеют щеки и губы.
– Не робей, братец, – кажется, Нори выдавил это из себя через силу. Пинком выгнал Ори из шатра и сам последовал за ним.
Ну что за народ. Замороченный до предела.
– С шампунем лучше, – пояснила я, подходя к неловко застывшему мужчине, – сам намочишь или мне?
– Сам.
В этот раз он уже не прятался от меня. Смело скинул рубашку, размял плечи, как будто готовясь вступить в бой. Задержав дыхание, зажал нос и мокнулся головой в тазик – я не сдержалась и засмеялась. Наградой мне стал немного смущенный взгляд совершенно мокрого гнома. Смешно обвисли усы.
– Ты косы никогда не расплетаешь?
Он мотнул головой. Мокрые пряди поддавались плохо, я надеялась распутать их, не выдрав хотя бы половину. Бофур молчал. Я намылила ему голову, наклонив ее чуть вперед – он поддавался с трудом, как будто ждал от меня удара в спину. Пришлось использовать щетку, иначе не получалось.
Он вздрогнул, когда я потянула его назад.
– Извини. Запутались. Смывать буду руками.
– Да, Ларис, это было бы просто великолепно, – каким-то бесцветным речитативом отчеканил Бофур, и я немедленно принялась за дело.
Я не боялась причинить ему боль, волосы у него были жесткие, даже жестче, чем у меня самой. И торчащие уши, которые так и хотелось потрогать, за которыми так тянуло почесать. Представляю, какое это блаженство – чистота после долгих недель полной невозможности помыться. Или больше – до этого вряд ли у него много было возможностей пожить в нормальной обстановке. Поход, трудности, битва, рана… Очень хорошо представляю.
За этими размышлениями я как-то потерялась. Руки делали свое, я думала о постороннем. Только этим можно объяснить, что я упустила прорву деталей, которые следовало отметить. Дыхание Бофура. Вздрагивающие плечи. Не от щекотки, а порывисто, судорожно. Сжатые кулаки, вздувшиеся вены, напряженные, закаменевшие мышцы. Тот, кто казался мне самым безобидным существом, был всего лишь миро дукхано, под моими руками вдруг превратился в настоящего… мужчину?
Возбужденного мужчину. Я могла остановиться. Мне следовало это сделать. А вместо этого, как завороженная, продолжала. Отмечала сквозь странный туман, мутивший взор, как струйка пота стекает по его широкой спине. Проделывает путь под волосами, вдоль линии лопатки, вдоль позвоночника, через ямку у поясницы… еще одна. Еще одна. Еще.
А он подается вперед, прогибается, замирает. С беззвучным рычанием, которое я угадываю в его груди. Под моими пальцами горит его кожа от прилившей крови. Что натворила, понять не смогла, пока Бофур не вздрогнул всем телом, как будто натолкнувшись на стену, и дрожь уже было не унять. Дрожь, которая передавалась мне через пальцы, как ток по цепи. Только тогда я сообразила, что мужчина дышит слишком уж прерывисто. Увидела вдруг выступившую испарину на его мощных плечах. Мне стало ощутимо не по себе. Ноги почему-то подгибались, и слабость привела к тому, что я лишь крепче вцепилась пальцами в его волосы.
– О-ох, – вдруг раздался откуда-то из-под моих рук вибрирующий, гортанный звук. И звук треснувших в его руках краёв пластикового ковшика.
Я бы его ни с чем не перепутала. Но рук убрать уже не решилась.Затаила дыхание, глядя, как подрагивают его плечи, ходуном ходит грудь, слушая сопение и против воли млея, млея от сознания того, что происходит.
Какая-то странная близость у нас получилась. Незапланированная, помимо прочего. Немного нечеловеческая. И от души могу поклясться, что это у меня было в первый раз – чтобы кто-то кончил лишь потому, что я мыла ему голову.
Осторожно, как будто выходя из клетки с тигром, я убрала руки, но гном оказался ловок и проворен – молниеносным движением схватил за правую и впился жадным поцелуем в запястье. Хорошо, что я не видела его лица. Хорошо, что не отдернула руку и не опрокинула таз с водой. Хорошо было… хорошо.
– Палсо ту чамудэс, камло, палсо, – вырвалось у меня, – мэ ту мангав…
Горячие губы и такие незамысловатые ласки – лишь обещание, лишь мгновение, поддайся на минуту, на две, Лара, – как мне этого не хватало!
– Ничи мэ тутэр на мангава – инке!
Он понял.
Счастье, что рядом не было никого, кто мог бы слышать те звуки, что вырывались у меня из груди, пока он целовал мою руку. От запястья до локтя, ладонь, пальцы – все вместе, каждый по отдельности. Прижимая к лицу и щекоча мокрой бородой и усами. Целовал так, что мне пришлось ткнуться ему в макушку носом, левой схватиться за его плечо – ноги не держали…
***
Первый гром грянул, едва я на ватных ногах выползла наружу отдышаться. Слава Богу, Вишневский сотоварищи провожали Максимыча от Трандуила и, услышав их, Бофур ослабил хватку – не знаю, до чего бы я дошла, если бы этого не произошло.
Ори, столкнувшийся со мной у уазика, довольно демонстративно отвернулся в сторону, задрав нос. Я не придала этому значения. Я пыталась отвлечься. Залезла в машину, переложила веники лаванды, календулы и петрушки. Перебрала непослушными пальцами упаковки с катетерами. Пять раз перечитала идиотскую надпись на месте рядом с водителем «Ищу стюардессу». Вышла. Бездумно побрела вдоль госпитальных шатров, дошла до «Душегубки» и повернула назад. Дошла до шатра Трандуила и эльфийской стоянки – тишина, пустота, бессмыслица.
Пошлялась еще какое-то время без цели и уперлась в самую помойку и лагерь беженцев. Снова повернула, на этот раз в сторону гномов.
Вернулась, лишь когда завидела вдалеке Тауриэль и ужаснулась своей с ней схожести. Нет, ни в коем случае, я слишком стара для этой хрени.
На складе было полно народу: друзья Вишневского никак не могли отлипнуть от Максимыча с магнитолой. У того вид был уже довольно измученный. Ручаюсь, еще неделя – и он излечится от пристрастия к блатной музыке навсегда.
– Лара, будешь обедать? Приглашаем к нам! – дружелюбно обратились эльфийские гости ко мне. Я отказалась, невольно кося взглядом в угол Бофура. Его не было видно. Может, спит. А может, расхаживается где-нибудь. С мокрой головой в такие холода…
Забыть, забыть, забыть. Не было ничего. Просто у него давно не было секса. Просто я себя зачем-то накручиваю. Просто мне нравится чувствовать себя желанной, как и всякой женщине. Хоть немножечко, хоть иногда.
Отвлечься помог не аутотреннинг, а Ори. Он, когда я на него посмотрела, снова отвернулся с видом оскорбленной в лучших чувствах невинности. Так. Это уже что-то интересное. Ревность? Но когда юный гном трижды подряд сделал вид, что не услышал меня – бинты, кипячение, раскладка пилюль – стало ясно, что назревает производственная драма. Я только укрепилась в своей мысли в последующие несколько часов. Только этого нам сейчас и не хватало.
Вдобавок к горячке Бофура, в которой он непременно сляжет, если через час не вернется с мороза.
Нори я поймала за рукав, когда он уже растворялся в пространстве, пытаясь ускользнуть – и откуда он всегда знает, когда я иду по его душу?
– А ну стой! Что это такое?
Нори кисло скривился, понимая, что именно меня интересует.
– Почему Ори смотрит на меня, как на падшую личность?
Нори произнес витиеватую фразу на кхуздуле. Я напряглась.
– Это не переводится, – сжалился гном, – поговорка. Про волосы и бороду гнома. Что-то вроде…
– Не разводи мне теоретическую лингвистику! Где я накосячила? Что еще в ваших гномьих законах нарушила, и чем мне это грозит, кроме разочарования твоего братца? Где Бофур бродит, и что происходит вообще?
– Есть у вас такое, что некоторые женщины стесняются делать своим мужчинам, даже если мужчинам это нравится, и они много лет женаты?
– Тебе списком? Есть.
– Ну так это оно. То, что ты сделала Бофуру, – Нори ухмылялся так, что мне захотелось выдрать ему его патлы.
А следовало – себе.
Комментарий к О гномьей эротике
миро дукхано – мой больной (цыг.)
Палсо ту чамудэс, камло, палсо – Зачем целуешь, милый, зачем (цыг.)
Мэ ту мангав… – Прошу тебя… (цыг.)
Ничи мэ тутэр на мангава – инке! – Ни о чем не прошу – ещё! (цыг.)
========== Костры и лирика ==========
– А может, ты его выронил? Где-нибудь на поле? Не помнишь? А где это было? Ну ты не ругайся, я тебе серьезно, дело важное…
Главное, что понял Бильбо, это то, что странный целитель, говоривший на неизвестном наречии, хочет кольцо. И почему-то уверен, что Бильбо знает, где оно.
Последнее, что помнил хоббит – это собственную кровь, хлынувшую из горла, толчками выливавшуюся с каждой попыткой вдохнуть и выдохнуть. И кольцо, которое покатилось перед ним из ладони. Голоса не было позвать на помощь, и понимая, что это конец – домой, как хочется домой, спрятаться в нору и никогда не покидать! – Бильбо загадал одно, последнее желание: пусть бы кто-нибудь спас его. Кто-нибудь, только не Гэндальф, ни в коем случае…
А очнувшись, увидел, что оно сбылось. А кольцо исчезло. Целитель, однако, не успокаивался. Далось ему это кольцо…
Саня же, убедившись, что Бильбо или не знает, или не желает признаваться в обладании кольцом, потерялся окончательно. И очень удивился, услышав едва уловимые слова хоббита:
– Оно исполняет желания…
Захотелось встряхнуть как следует его и потребовать объяснений, но Бильбо уже замолчал. Даже и эти слова дались ему с огромным трудом. Саня взял себя в руки.
Кольцо исполняет желания. Точно, так и есть. Оно существует – уже это хорошо. Оно где-то неподалеку, под сугробами, возможно, в братских орочьих могилах – тут врача пробрала нервная дрожь. Как же его искать-то? Как объяснить свои поиски?
***
Долгожданный переезд в Гору почему-то меня больше не радовал. Я пребывала в мутном тумане, собирая тюки и сумки. Если бы Саня не пребывал в той же прострации, он непременно заметил бы мое состояние. Но он пропадал в «Душегубке» и на вызовах, пока я паковала наш склад. Максимыч уже устал отбиваться от эльфов с их меломанией. Мы извели весь самогон, заправляя генератор. Вишневский, возвративший себе милость Трандуила, на радостях загулял.
Так что на меня никто не обращал внимания. Я погрузилась в работу: собирала инструменты и лекарства перед переездом. Смутная надежда, что количество народа поубавится, рассеялась очень быстро. Трандуил все еще ждал своего золота и драгоценностей, и готов был ждать хоть вечность – благо, она у него в запасе имелась. Бард вообще бродяжничал вместе со своими погорельцами, и деваться ему было некуда. Даин представлял собой что-то вроде миротворческой силы. Хотя миротворец из него был хреновый.
– Добро должно быть с кулаками, – поучал меня Оин, которому я тоже помогала собираться, – иначе бардак.
– Он давно настал, – пробурчала я.
– Ась?
– Настал бардак давно.
– Да, буран перестал.
– Бардак! Настал! Давно!
И в самом деле, настал. С Бофуром я не разговаривала иначе как в присутствии множества свидетелей, каждый раз спиной чувствуя глумливую улыбочку Нори и молчаливое возмущение ханжи Ори. И то спасибо, что не разболтали никому о моем позоре, не знаю, как ходила бы по госпиталю и лагерю.
Но скрыться от гнома мне не удавалось все равно. В тесном шатре, заваленном барахлом, это было вовсе невозможно. Я занимала себя любой ерундой, лишь бы только не начинать неизбежный разговор о различиях в понимании пределов нравственности. Не рассказывать о том, что на Земле у меня, вообще-то, приличная репутация. Что все произошло случайно и повторения не предвидится.
Что было правдой – в Горе гномы, в отличие от нас, могли рассчитывать на нормальное отдельное жилье. А значит, еще три дня, и пытка закончится, Бофур съедет, я останусь.
Если бы не моральная составляющая, однако, о своем приключении я бы вспоминала с большим удовольствием. Особенно, когда постоянно ловила на себе взгляд темных глаз Бофура. Хотелось надеть футболку «Держи Дистанцию!», причем и на него тоже, потому что отношения наши стали, как у каких-то идиотов-подростков. Мы не разговаривали, но наши руки то и дело встречались на узлах мешков с вещами, на матрасах, на вылетевших кольях шатра, даже на дне котелка с супом. И как бы я ни пыталась скрыться, все равно мы постоянно сталкивались в чисто физическом смысле – то влечу в него под ворохом стиранных тряпок, то он меня поймает, поскользнувшуюся…
Да что ж творится-то со мной. Со манца, со манца…
Напряжение натянулось, как гитарная струна, в то утро. Я перебрала все оставшиеся ампулы анальгина. Перестелила тряпочками пиалы Вишневского и упаковала в отдельный ящик его реторты, колбы и прочее мудреное алхимическое барахло. Написала четыре рецепта. Забрала кучу изувеченных пинцетов и зажимов у мастера Боргунда. Приняла трех эсгаротцев с отравлением. Одного – с запором. Осмотрела одного ревущего ребенка. Добежала до гномьего лагеря и проведала бабулю с давлением.
На выходе столкнулась с Бофуром. Лобовое, не уйти, и я на его территории.
– Ты меня избегаешь, – глядя в глаза, сказал мужчина. Отступать было некуда.
– Тебя, пожалуй, избежишь…
– Я стал неприятен тебе?
– Что несешь-то, сам подумай.
– Это потому, что я гном?
Нет, это потому, что ты – идиот. У тебя мягкий взгляд и мягкие губы. Глаза, в которых я тону. Я хочу с тобой целоваться, сидя у ночного костра. Хочу твои руки на моем теле. Хочу потушить тобой жар, которым полыхает всё внутри, который ползёт от колен выше и заставляет сходить с ума от желания. Я хочу транквилизаторов, чтобы не думать об этом день и ночь.
– Давай не будем. Я не знала, что… ну, про волосы у гномов.
– А, это, – Бофур как-то выдохнул, с облегчением улыбнулся, – Ларис, только не подумай, что… в общем, я просто не хотел тебя смутить отказом.
Ах ты сучонок, вот оно как, да?
– Я очень тебе благодарен, Ларис, – легкий полупоклон, уголок губы ползет вверх чуть криво, – я не знал, не знаю, как выразить эту благодарность… и буду помнить о том, что ты для меня сделала, всегда.
Похоронный звон все еще звучал у меня в ушах, когда он раскланялся и ушел, прихрамывая. Свалил, скотина, поимев меня в самую душу.
– К твоим услугам, – прошипела я вслед, твердо вознамерившись вечером напиться.
***
Выпившей Саня Лару видел нередко. Пьяной, как сейчас, никогда. Уже тот факт, что она пришла за ним в «Душегубку», шатаясь и падая по дороге, говорил о том, что состояние подруги далеко от нормального.
Выпившая Лара любила иногда повыяснять отношения. Пьяная – очевидно нарывалась на скандал, мордобой и разборки. На отказ Сани немедленно отправляться в Ривенделл искать Элронда среагировала она бурно.
– Я тебя не упрекаю, я прошу подумать непредвзято.
– А в чем предвзятость?
– В том, что тебе здесь нравится.
– А тебе – нет?
– Саня! Посмотри на меня! – Лара нервически рассмеялась, – я сплю в двадцатиградусный мороз в тряпичной палатке! Бог знает, чем рискую заразиться по сто раз на день! Отлично, мы – попали, и ты считаешь, нам повезло. Мы всех спасли. Ура нам. Но теперь ты хочешь большего. Тебе надо быть героем. На скоряке-то мало геройствовали, правда?
Саня скручивал сигарету.
– Саня, я домой хочу. На дачу. Я наприключалась по самое не хочу, ни один психиатр никакими нейролептиками не вернет мне нормального сна до конца дней моих. Я не ропщу, слава Богу, мы попали сюда после боя, а не во время. Я в окопы не рвалась. Если пурано магари Гэндальф говорит, что можно прямо сейчас отправиться домой, я собираю шмотки и валю.
– Он просто однажды упомянул такую возможность. Гэндальф не дает гарантий.
– Их никто не дает, – отрезала Лариса, – тебе нравится жить в юрте, как бомжу?
– В юртах казахи живут.
– Казахи живут в Алма-Ате, а мы сейчас именно бомжи. Мне надоело, я ухожу!
– Элю прихвати, – чужим голосом сказал Саня, не поднимая глаз.
– Я тебе по морде прихвачу конкретно, если не перестанешь валять дурака. Подумай хорошенько. В любой момент тебя отсюда вынесет без предупреждения. Ты собрался спасать мир? А если тебя отправит назад прямо от стола?
– Не делай вид, что тебе есть дело до того, кто там будет на столе, Лара. Не передо мной. Ты пьяна, иди и проспись.
Она замолчала. Сжала зубы и скривилась.
– Ну спасибо, друг. Это ты здесь Склифосовский, великодушный спаситель всея Средиземья. А мы, ничтожные, лишенные дара эмпатии врачи-убийцы, неблагодарно недовольны тем, что нам досталось редкое счастье обслуживать столь сиятельную персону. Говном ты был, им и остался, и никакие эльфы этого не изменят.
– Да, я говно! – взорвался врач, вскакивая и роняя почти завершенную скрутку, – я, как и ты, годами рассекаю на говенном уазике по адресам, тоже бухаю на дежурствах и второй раз в разводе! Скажи мне, куда возвращаться. В съемную однушку на окраине? С видом на свинофермы и комбинат? Лечить бабусек и мамашек, которые с жиру бесятся? А может, я хочу начать все сначала? Здесь я нужен. Любая женщина, любые деньги, всё…
– Покажи мне эти деньги и эту женщину. Пообещай, что через год не откинешь копыта во время эпидемии какого-нибудь местного дерьма похлеще чумы и Эболы. Можешь? Ты тут сдохнешь, Саня.
– Нет, это ты там, без меня. От скуки. Хочешь, возьми кого-нибудь вместо меня. Того же Вишневского. Приклеишь эльфу бороду, напоишь хорошенько – и вперед, повышать квалификацию…
Ссора оборвалась так же резко, как началась – оба засмеялись. Лара вытерла слезы, оставив на лице грязные разводы.
– Я серьезно домой хочу.
– Я знаю. Ты выпила лишка, я дурак, мы все на нервах с этим переездом. Время, Лара, работает на нас, и надо терпеть. Здесь по-другому нельзя. Давай, давим истерику в зародыше. У нас еще полно работы.
– Ее всегда полно, – вздохнула Лара.
***
Однажды мужчина мне отказал. Мне было немногим больше двадцати, четыре года работы в травме висели на шее, тянули ко дну, я уцепилась за него, как утопающий за соломинку.
Он соломинкой быть не захотел. Некрасиво отказался: прилюдно, изощренно дал мне от ворот поворот, и я ушла. Собрала себя по кускам, сшила кое-как заново. Потом, как в плохом кино, он приходил и просил прощения, говорил, что все понял, что никто и никогда его так – ну и все в этом духе.
