Текст книги "Душа неприкаянная (СИ)"

Автор книги: Flikey_ok

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– А нахрен ему труп?! – Санчо уже не кричал. – Мы уехали и труп не взяли. Куда он делся, мы не знаем, понял?!

– Нет, так нельзя. Его надо похоронить по-человечески, – попытался возразить Алехандро.

– Иди в жопу! Урод тупой! – снова заорал Санчо. – Ещё скажи священника позвать, дебил. Тебе шмаль последние мозги проела. Ты не соображаешь совсем. Мы закопаем Родригеса и смоемся на фиг. Если кто узнает, что ты его прибил за косяк, нас порежут на лоскуты.

Алехандро отвернулся к окну и снова заплакал. Не смотря ни на что, он любил своего брата. Во всём мире у него было только два близких человека – Санчо и Родригес.

Он был ещё совсем ребёнком, когда они бежали из дома. Их мать, наркоманка и алкоголичка, притащила в дом любовника, и тот бил их нещадно. Особенно доставалось ему. Он ещё помнил, как их отчим, нажравшись дешёвой текилы и придя домой после работы, вытаскивал его из постели, швырял на пол и избивал тяжёлыми ботинками. Мать никогда не заступалась за него, зато Родригес, хоть и был ещё подростком, всегда вступался за брата. Он вдруг вспомнил, как однажды Родригес, услышав его крики и плач, влетел в комнату и огрел отчима табуреткой по спине. Тот медленно повернулся и со всей силы двинул Родригесу по лицу. Алехандро вспомнил хруст, с которым сломался нос брата, вспомнил, как тот со стоном рухнул на ковёр рядом с ним. Отчим поднял табуретку и швырнул её в угол, а потом вышел из комнаты. Ночью Родригес собрал минимум вещей, и они втроём бежали из дома.

Алехандро никогда не узнал, почему отчим тогда не убил Родригеса, не знал и Санчо. Свою постыдную тайну Родригес хранил в секрете и умер вместе с ней. Его отчим, когда их мать отрубалась, шёл в комнату к Родригесу и грубо насиловал мальчика, а Родригес тихо плакал, уткнувшись лицом в подушку, зная, что эту жертву он приносит ради своих младших братьев. Ночью перед побегом это снова случилось, Родригес снова плакал, отчим же наслаждался своей силой и властью, заставляя парня делать мерзкие вещи. А когда пытка закончилась, и отчим, довольный, засыпал на его кровати, он сказал, что теперь Родригес уже не нравится ему. Со сломанным носом, он больше не возбуждает его и, пожалуй, маленький Алехандро будет отличной заменой. Когда отчим уснул, Родригес взял большой кухонный нож и перерезал ему горло. Но ни Санчо, ни Алехандро этого не знали.

Они не знали многого из прошлого, не могли знать будущего и даже не знали того, что в эту самую минуту справа от них через дорогу в тени деревьев стоял призрак девушки в белом платье и беззвучно, только губами, произносил молитву. Да если бы и знали, то непонятны бы были им слова её:

Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый! Сам Господи, упокой души усопшего раба Твоего Родригеса, в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Всякое согрешение, содеянное ими, словом, или делом, или помышлением, яко Благий Человеколюбец Бог прости, яко несть человек, иже жив будет и не согрешит, Ты ибо един, кроме греха, правда Твоя правда во веки, и слово Твое истина…

Они не могли видеть её: Санчо смотрел вперёд на дорогу, думая о том, как ему вести машину, когда всё ветровое стекло заляпано кровью, а Алехандро смотрел в другую сторону. Зато он заметил Круспе, который выбежал из-за деревьев, размахивая руками, а за ним следом бежал голый по пояс Шнайдер.

– Газуй, быстро, – закричал Алехандро.

– Что?! Что случилось?!

– Быстрее, они здесь.

– Кто? – Санчо уже заводил машину.

– Шнайдер с Круспе, они нашли нас.

Санчо сорвался с места, круто развернул машину и понёсся прочь, оставив позади музыкантов и призрака. На душе скребли кошки, в горле стоял комок, и ему не было дело до каких-то музыкантов: он знал что им, с единственным теперь братом, предстоит тяжёлая ночь.

========== Глава одиннадцатая. ==========

Шнайдер первым заметил девушку, он как раз собирался сказать Рихарду, что лучше всего пойти в ту сторону, куда уехала машина, когда заметил е`.

– Рихард, она здесь, – тихо сказал он и медленно попятился.

Круспе посмотрел по сторонам и удивлённо спросил:

– Кто?

– Мертвячка, – сказал Шнайдер и указал рукой на деревья через дорогу.

Девушка уже не пряталась, она медленно вышла на дорогу и пошла к ним. Она выглядела как живая. Рихард всегда думал, что приведение – это что-то бестелесное, некий сгусток энергии, меняющий очертания и плавно скользящий над землей. Девушка же была вполне реальна, он прекрасно видел её ноги, обутые в белые мокасины, видел, как покачиваются округлые бёдра под платьем, видел маленькую родинку на щеке, струящиеся светлые локоны; она улыбнулась, и он заметил, что у неё не хватает переднего зуба. Если бы несколько часов назад он не видел её в ванной, то наверняка решил бы, что Шнайдер сошёл с ума и принимает вполне симпатичную, молодую и совершенно обыкновенную девушку за призрака, но он видел, и прекрасно помнил, как она смотрела на него из отражения.

– Надо бежать, – тихо сказал он.

– Куда? Это бесполезно, Рихард. Она же неживая.

Это был странный аргумент, но Рихард принял его без вопросов.

Тем временем, девушка подошла к ним на расстояние вытянутой руки и остановилась. От неё веяло могильным холодом, словно её тело было вырезано изо льда. Они замерли на месте, боясь пошевелиться, и смотрели прямо на неё. Наконец, Шнайдер не выдержал и спросил:

– Что тебе надо от нас? Оставь нас в покое, пожалуйста. Отпусти нас домой, мы ничем тебе не поможем, мы не понимаем, что ты хочешь.

Девушка по-прежнему молчала и смотрела на них.

– Я прошу тебя, отпусти нас, – Шнайдер сделал шаг, приблизился к ней вплотную, нерешительно протянул руку и коснулся её плеча. Она была холодной и неживой, борясь с отвращением, он провёл пальцами по её плечу и вниз по руке. Она не шевелилась и улыбалась одними губами. Шнайдер убрал руку. Девушка немного наклонила голову и сказала:

– Вы избрали правильный путь, так идите.

– Куда? – Шнайдер сделал шаг назад и вернулся к Рихарду.

– По карте, – сказала она и повернулась, чтобы уходить.

– Да не можем мы идти по твоей карте, дура. Там ягуар! – неожиданно закричал Рихард. Шнайдер вздрогнул и испуганно посмотрел на девушку. Она остановилась и снова повернулась к ним лицом.

– Я говорила тебе, твоя вера сильна – это правда. Я говорила тебе, чтобы ты покаялся – ты сделал это. Но я не сказала тебе, что, прежде чем сражаться с врагами вокруг тебя, тебе нужно победить своих личных демонов, и теперь я говорю. О, многоликий Рихард, ты слаб, потому что сам не знаешь себя.

Она снова отвернулась от них и медленно пошла по дороге.

– Куда ты уходишь? – тихо сказал Шнайдер.

– Есть грешные души, которым я должна помочь. Здесь, несколько минут назад, умер человек, и его душа ищет спасения. А вы должны помочь мне, так идите. Ягуара больше нет, Бог усмирил зверя, и ваш путь свободен. Но знайте, что у вас только один путь, ибо другие – дорога в ад.

***

Через час они добрались до аэродрома. В темноте было очень сложно ориентироваться, и они долго бродили кругами, несколько раз возвращаясь на трассу. Рихард молчал, погружённый в собственные мысли, Шнайдер пытался его разговорить, но у него ничего не получилось. Кристоф очень замёрз и старался идти побыстрее, чтобы согреться, но Рихард всё время отставал, и Шнайдеру приходилось возвращаться и подгонять его. Наконец, Шнайдер увидел, что деревья редеют, и вскоре они вышли к аэродрому. Рихард остановился и всмотрелся в темноту. Аэродром не был освещён: ни фонарей вокруг, ни сигнальных огней на посадочных полосах, казалось, что здесь уже много лет не приземлялся ни один самолет. Только одиноко светилось маленькое окошко домика диспетчерской.

– Пойдём быстрее, Рихард, умоляю тебя, я замёрз ужасно, – Шнайдер обхватил себя руками.

– Подожди, мне не нравится этот аэродром. Где огни? Как здесь самолеты садятся ночью?

– Не знаю я, может, он не работает по ночам.

– Шнайдер, что за бред. Аэродром не может не работать по ночам. Я за свою жизнь видел сотни аэродромов и никогда, я уверяю тебя, никогда не видел, чтобы они закрывались на ночь. Это же не продуктовый магазин.

– И что? Может, у них сегодня нет полётов.

– Я с утра сюда прилетел, если помнишь.

– Помню, – Шнайдер растирал руками озябшие плечи.

– Ты говорил, что в записке пилот писал, что он возил наркотики из Нью-Йорка в Лиму, может, этот аэропорт существует только для этих целей. Бандитское логово? Логово зверя? И мы пришли сюда сами.

– Да мне уже всё равно, пускай там хоть все бандиты Южной Америки соберутся, я сейчас околею от холода. Ты что, совсем не замёрз?

– Замёрз, но это не так важно. Нам нужно решить, что делать дальше. Не можем мы вот просто так без всякого плана ломиться в этот дом.

– Какого плана, Рихард?! Я умоляю тебя, идём уже.

– Шнайдер, нас там пристрелят, если мы скажем лишнее. Надо решить, чего будем говорить, – Рихард посмотрел на Шнайдера. – Хочешь, я тебе отдам свою футболку?

– Да не нужна мне твоя футболка, мне нужно срочно выпить горячего чая, сесть в такси и поехать домой.

– У нас только один путь, – тихо сказал Рихард и посмотрел на дорогу. – Всё остальное – дорога в ад.

– Да хоть бы и в ад, если там тепло. Идём уже, скажем, заблудились в лесу, поломалась машина, попросим вызвать нам такси.

Но Рихард не торопился, он, казалось, полностью ушёл в себя.

– Что она имела ввиду, когда говорила про моих демонов? – тихо спросил он, не поворачиваясь к Шнайдеру.

– Рихард, – Шнайдер уже почти кричал, – мне реально холодно, идём быстрее. Какие демоны? Я вообще не понимаю половину из того, что она говорит.

– Но, подожди. А если этот путь неправильный? Если, прежде чем идти туда, – он указал рукой на освещённое окно, – мне нужно сделать что-то важное, что-то такое, о чём я сам не догадываюсь? Убить этого демона.

– Нет, я больше не могу. Ты меня убиваешь, а не демона. Я ухожу, а ты как хочешь, – Шнайдер обошёл Круспе и быстро пошёл по дороге. Рихард обернулся, с тоской посмотрел на густые деревья позади, которые в темноте казались чёрной непроходимой стеной, и пошёл вслед за другом.

Мерзкие запахи никуда не делись, чем ближе они подходили к проволочному ограждению, тем сильнее и невыносимей они становились.

– Чем тут воняет? – сказал Шнайдер, закрывая нос рукой.

– С утра то же самое было, но сейчас, кажется, усилилось, – Рихард тоже прикрыл нос ладонью.

– Как будто кто-то умер и разлагается, а это пытаются замаскировать, – предположил Шнайдер.

– А может, так и есть? – сказал Рихард и снова остановился.

Шнайдер продолжал упрямо идти.

– Шнай, может, не нужно, здесь что-то нечисто.

Барабанщик обернулся:

– Да здесь всё нечисто, вся страна такая, на каждом шагу что-то да случается. Если нас там убьют, это будет не самым плохим исходом. Я пойду туда, и мне наплевать на этот запах.

– Хорошо, идём.

В домике горел свет, и тихо играла музыка. Окно, как и утром, было приоткрыто, и Рихард почувствовал запах жареного мяса. Они не ели с самого утра, и рот его наполнился слюной, несмотря на то, что этот приятный запах перемешивался с невыносимой вонью самого аэродрома. Шнайдер подошёл к двери и громко постучал. Рихард вздрогнул и отошёл на пару шагов. Никто не отозвался, тогда Шнайдер стал колотить в дверь кулаками и кричать:

– Эй, есть кто дома?! Помогите нам, мы заблудились, на нас напал ягуар, пожалуйста, откройте!

Через несколько секунд Рихард увидел, как шторка на окне отодвинулась, и за ней показалось сморщенное старческое лицо, а уже через минуту дверь открылась. На пороге стоял сутулый седой старик с всклокоченными волосами и огромной бородавкой на мясистом красном носу, он недоверчиво смотрел на них. Его лицо было похоже на высушенное яблоко, и Рихард даже побоялся предполагать, сколько ему может быть лет.

– Чего вам надо? – на удивление у старика оказался чистый и приятный голос. Он говорил на английском с сильным акцентом.

– Мы заблудились в лесу, – повторил Шнайдер историю, которая частично была правдой. – У нас машина поломалась на дороге, и мы пошли в лес и заблудились.

– А на черта вы пошли в лес? – старик не доверял им.

Шнайдер растерялся, не зная, что ответить. Рихард выступил вперёд и сказал:

– Да там ягуар был, мы от него убегали, он у него футболку стащил. Нам холодно, и мы хотим убраться отсюда побыстрее. Не могли бы вы вызвать нам такси, мы заплатим, – он полез в карман и достал оттуда смятую бумажку, даже не посмотрев, сколько там, он протянул её старику. Тот поглядел на Шнайдера, потом перевёл взгляд на Рихарда и отошёл от двери.

– Да не надо мне ваших денег, проходите.

Шнайдер тут же зашёл внутрь, Рихард ещё пару секунд помялся на пороге, но потом тоже вошёл.

Они оказались в небольшой убого обставленной гостиной. Посредине стоял низкий столик, на нём лежала раскрытая газета. В углу на двух поставленных друг на друга деревянных ящиках стоял старый маленький телевизор. Ни кресла, ни дивана в комнате не было, лишь один низкий табурет, на котором сейчас стояла металлическая тарелка с аппетитным, хорошо прожаренным куском мяса. Шнайдер сглотнул и с трудом заставил себя отвернуться. Старик закрыл дверь и вернулся в гостиную.

– Так вы говорите, на дороге был ягуар? – спросил он и, взяв тарелку в руки, переставил её на низкий столик. Шнайдер упорно старался не смотреть на мясо.

– Да, не на дороге, он вышел из леса и кинулся на нас.

Старик сощурился:

– И как же вы убежали?

– Он взял мою футболку и утащил её, а мы убежали в другую сторону.

– Как взял? Прямо стянул с тебя?

– Нет, я её в руках держал. Долго рассказывать: она мокрая была, и я её снял. Да это всё не важно, вызовите нам, пожалуйста, такси.

– Такси сюда не поедет, вам надо на дорогу вернуться и машину там ловить.

– Ну, пожалуйста, мы не можем опять идти, там страшно и холодно. Может, у вас есть машина, и вы нас подвезёте? – Шнайдер повернулся к Рихарду и увидел, что тот, не отрываясь, смотрит на небольшую дверь напротив входа. Его словно не волновал весь разговор, его, казалось, вообще ничего не волновало, кроме этой маленькой деревянной двери в другую комнату.

– Я не вожу уже много лет, я слеп и стар. Ничем я вам помочь не могу. Идите пешком по дороге и выйдете на трассу, – старик сел на табурет, вытянув перед собой ноги, и Шнайдер обратил внимание на то, что его домашние тапочки продрались на больших пальцах, и в эти дырки были видны кривые жёлтые ногти.

– У вас нет сердца. Неужели вы не понимаете, что я уже не в состоянии идти, мне холодно, меня знобит, я, в конце концов, голоден, – Шнайдер не удержался и посмотрел на мясо в тарелке. – Я хочу выпить горячего чая. Вы можете дать нам хотя бы это? Мы заплатим вам, у нас есть деньги.

– А что это с твоим другом, чего это он уставился на дверь в мою спальню? И почему у него губы разбиты? Ягуар двинул в челюсть? – спросил старик, проигнорировав просьбу Шнайдера.

Кристоф снова повернулся к Рихарду, тот, как и минуту назад, не отрываясь, смотрел на дверь.

– Рихард, чего ты там стоишь? – позвал он, но Круспе даже не пошевелился. Глаза его были полузакрыты, руки плотно сцеплены в замок на груди. Поза была такой неестественной и странной, что Шнайдер испугался, не случилось ли с Рихардом чего-нибудь ужасного. Он сразу подумал о девушке-призраке, огляделся, но никого не увидел. Тогда он подошёл к Круспе и потряс того за плечо.

– Рихард, что с тобой?

Круспе не отвечал и не поворачивался.

– Рихард, – крикнул Шнайдер, продолжая трясти его за плечо. Наконец, Круспе, словно очнувшись от глубокого сна, медленно повернул к нему голову.

– Что? – спросил он.

– Что ты там увидел?

Круспе снова посмотрел на дверь, но на этот раз она уже не завораживала его. Он провёл рукой по лицу, словно стряхивая невидимую паутину, и, повернувшись к Шнайдеру, глупо улыбнулся.

– Нет, ничего. Задумался просто.

– Да он у вас чокнутый совсем, – сказал старик и, с трудом поднявшись с низкого табурета, пошёл к двери в спальню. – Я сделаю вам чаю, вы выпьете его, съедите мясо и уберётесь из моего дома вон. И меня больше ничего не интересует. И, между прочим, у меня ещё есть сердце, что бы ты не думал, – он повернулся к Шнайдеру и ткнул в него кривым пальцем. – Нечего меня обвинять.

Старик скрылся за маленькой дверью, оставив Шнайдера и Рихарда.

– Он сказал, мы можем есть его мясо? – тихо спросил Шнайдер и, оторвав взгляд от тарелки, взглянул на Рихарда. Фраза получилась неоднозначной, но лидер-гитарист не обратил на это внимания.

– Мне тоже так показалось. Так может нам… – Рихард не договорил; сглотнув слюну, он медленно подошёл к столику и наклонился над тарелкой. Запах сводил с ума.

– Думаешь? – Шнайдер стоял у него за спиной и тоже с вожделением смотрел на аппетитный кусок.

– Тьфу ты, Шнайдер. Какого чёрта, мы что, нищие совсем или голодные? Не станем же мы объедать старика.

– Так мы же заплатим. И к тому же я действительно очень голоден, зверски просто, – словно в подтверждение его слов желудок издал протяжный стон.

Рихард посмотрел на Шнайдера, потом на тарелку, потом снова на Шнайдера и, не выдержав, взял тарелку в руки.

– Пополам, не смей всё сжирать. Я тоже голоден как пёс дворовый. Не думал я, что когда-нибудь до такого дойду. Ходим по домам и попрошайничаем.

– Вилки нет, – Рихарду было уже глубоко наплевать на сомнения, терзающие барабанщика.

– Так, может, подождём его, – Шнайдер кивнул головой на дверь, куда ушёл старик.

– А если он передумает? Нет, не буду я его ждать, – Рихард взял кусок одной рукой и откусил.

– Я же сказал, мне оставь!

– Я оставлю половину, – Рихард говорил с набитым ртом, и оттого его речь стала малопонятной.

– Я не буду надкусанное тобой есть, что за хамство, Круспе?! Оторви кусок и дай мне.

– Как я его оторву?! На, сам рви, тоже мне, брезгливый какой! – Рихард протянул Шнайдеру кусок, не выпуская его из руки. Кристоф взялся за краешек и потянул, но мясо было жирным, и пальцы соскользнули.

– Так ничего не получится. Дай мне его в руки, и я разломлю.

– Нет.

– Что значит «нет»?!

– Ты его уронишь, – Рихард под шумок откусил ещё раз.

– Да хватит жрать уже, это, между прочим, я уговорил его отдать нам мясо, пока ты любовался его дверью. Если бы не я, ты бы этого куска не получил, – Шнайдер протянул руку и снова ухватился за краешек. На этот раз Рихард решил не препираться и отпустил руку. Мясо выскользнуло из пальцев Шнайдера и плюхнулось на грязный деревянный пол, прямо им под ноги.

– Ну, что я тебе говорил?! – сказал Рихард.

– Чёрт, – Шнайдер нагнулся и аккуратно поднял кусок с пола, оглядел со всех сторон, отряхнул налипший сор и, немного подумав, откусил.

Мясо было жилистым и жирным, песок скрипел на зубах, но Шнайдеру показалось, что ничего вкуснее он за свою жизнь не ел.

– Ты же не хотел надкусанное мною есть, – Рихард огляделся в поисках салфетки или полотенца, но ничего подходящего не было.

– Жрать хочу, сил нет, отстань.

В комнату вошёл старик, неся в одной руке чайник, а в другой – сковороду, полную жареной картошки с мясом. Шнайдер вздрогнул и убрал руку с куском за спину, сам не понимая, зачем он это делает. Рихард подошёл к ударнику, встал рядом и загородил собой. Старик с сомнением посмотрел на Шнайдера, пытавшегося воровато спрятать обгрызанный кусок, на пустую тарелку на столе и вдруг громко расхохотался. Всё ещё смеясь, он поставил чайник и сковороду на газету, взгляд его снова упал на пустую тарелку, и он засмеялся пуще прежнего.

– А что вы смеётесь? – не выдержал Рихард.

– Вы что, сожрали его? Вы его сожрали?

– Ну, да, извините, конечно. Но вы же сами сказали, что мы можем съесть ваше мясо.

– Моё мясо?! – старик согнулся пополам от хохота. – Да откуда же у меня мясо, вон кости одни да кожа, – он оттянул дряблую кожу на руке и отпустил.

– Ну, в смысле мясо, которое вы пожарили.

– Нет, я не могу, – старик уселся на табурет, всё ещё сотрясаясь от хохота. Рихард со Шнайдером переглянулись.

– Да что всё-таки случилось? – Шнайдер положил недоеденный кусок на тарелку.

– Это мясо для пса! Оно плохое. А вы его сожрали, – старик снова засмеялся и принялся стучать ладонями по бёдрам. – Мясо для моего пса. Вот для вас, – он указал рукой на сковородку. – Я же пошёл греть, зачем же вы, – он не смог договорить, потому что очередной приступ безудержного смеха согнул его пополам.

– Нормальное мясо, вполне свежее, – Рихард был растерян.

– Да нет же, я же его специально для собаки покупаю.

– А, простите, зачем вы его жарите? Собакам вредно жареное. Да и где, собственно, этот пёс? – Шнайдер не верил старику, хотя последний кусок всё равно застрял у него в горле.

– Да любит этот паршивец жареное мясо, варёное не жрет, поганец такой, приучил сын, вот и жарю. Пёс с сыном уехал, скоро вернётся. Кстати, вам нужно убраться до того момента, когда он приедет. Сын не обрадуется незваным гостям, – старик уже не смеялся.

– Ваш сын на машине? – Рихард был рад сменить тему.

– Да, но не смейте его ждать, он всё равно не повезёт. Ешьте и проваливайте. Сейчас я вилки и кружки принесу, – старик посмотрел на грязные, вымазанные жиром руки барабанщика и с улыбкой добавил, – и салфетки. А ты, вообще, иди лицо умой, а то на разбойника похож, – сказал он, снова повернувшись к Рихарду, и указал рукой на маленькую дверь, рядом с входом.

========== Глава двенадцатая. ==========

***

Иисус всё ещё сидел за компьютером, изучая биографии участников Rammstein, когда позвонил Санчо. Он ждал звонка от Родригеса, поэтому, когда увидел номер, сразу почувствовал неладное.

– Да?

– Иисус, у нас тут жопа полная. Родригес убит.

– Что значит «убит»? Кто его убил? – Иисус посмотрел в окно, на яркие огни ночного города, ожидая услышать, что на его ребят вышли ФБР, он уже начал продумывать план побега, подсчитывая в уме, сколько денег у него есть в наличности и сколько он успеет перевести в наличность до отъезда.

– Шнайдер. Его убил этот Шнайдер.

– Шнайдер?! Он же музыкант! – Иисусу ожидал услышать что угодно: детективы из Америки, конкуренты из Мексики, но не фамилию того, кто добродушно улыбался ему с фотографии на мониторе. Под фотографией он прочёл: «Кристоф Дум Шнайдер, родился 11 мая 1966 года в Берлине, рос в многодетной семье, отца своего не видел…».

– Они заметили нас. Шнайдер выстрелил в Родригеса, попал в голову и убил.

– Они?! Их что, там много? Вся группа?

– Нет, только Шнайдер и ещё их гитарист.

– Какой точно, их трое! – Иисус смотрел на монитор, гадая, какой же из трёх гитаристов помог Шнайдеру.

– Рихард Круспе.

Иисус усмехнулся и провёл пальцем по фотографии лидер-гитариста.

– Босс, вы слышите меня?

– Прекрасно слышу, где вы?

– Мы на дороге в Лиму, а эти двое отправились на аэродром. Мы сбежали, когда Шнайдер начал палить.

– А где Родригес?

– Он умер, – голос Санчо звучал растерянно.

– Я не идиот. Где труп?

Иисусу с трудом удавалось сдерживать раздражение и не перейти на крик.

– Мы его там оставили, – ответил парень тихо.

Теперь к растерянности добавился страх, и это особенно злило Иисуса. Он ненавидел страх, хотя и пользовался им как отличным оружием. Страх вонял его прошлым, а прошлое он не любил вспоминать.

– Трусы проклятые. Вы что, не могли пристрелить этих музыкантов и забрать своего брата, чтобы похоронить, как полагается?

– Так вы же сами сказали, что их нельзя убивать.

– Всё, заткнись, сучонок, – гневно бросил он, и, чуть подумав, добавил. – Я отлично знаю, что говорил. На аэродром, говоришь, пошли.

– Да, мне так показалось.

– Так пошли или показалось?

– Ну, там больше некуда идти, эта дорога только на аэродром ведёт.

– Стойте там, я скоро буду. Если полицию увидите, звоните тут же, нас кто-то подставляет.

Иисус положил трубку и ещё раз взглянул на монитор:

– Музыканты, значит.

Немного подумав, он выключил компьютер и, подняв трубку, стал набирать номер: для такого дела ему нужны были надёжные ребята, и их должно было быть много.

***

Старик принёс им две вилки и пару кружек с отбитыми ручками и ушёл, всё ещё посмеиваясь. Рихард уже успел умыться. В ванной комнате он нашёл маленькое зеркальце и посмотрел на своё лицо. Всё было намного лучше, чем он предполагал. Небольшая ссадина на нижней губе, чуть содрана кожа на верхней и чуть заметное покраснение на щеке. Он предполагал, что завтра там будет небольшой синяк, но всё это было сущими пустяками.

Пока он умывался, Шнайдер разлил чай, и они нормально поели; правда, пришлось сидеть на полу: единственный табурет был до того неудобным, что они не рискнули садиться на него. Старик вернулся минут через десять и принёс старый растянутый свитер и, положив его на табурет, сказал Шнайдеру:

– Вот тебе одежда, чтобы голым не бегать. Доедайте и проваливайте. У вас не больше десяти минут.

– А у вас только один свитер? – осторожно спросил Рихард и добавил. – Я могу заплатить.

– Да что же ты заладил: «заплачу, заплачу»? Я что, похож на нищего? Нет у меня больше ничего.

Но, несмотря на это, старик ушёл и вскоре вернулся с ещё одним свитером. Этот был ещё хуже предыдущего – рукава изъедены молью, на локте здоровая красная заплатка, горло вытянуто, один рукав длиннее другого.

– Вот, держи. Купите себе одежду уже, туристы хреновы. Тоже мне, привыкли, небось, на машинах разъезжать. На ночь глядя в одних майках из дома выходят, – старик добавил ещё что-то на испанском, и Рихарду показалось, что он оскорбил его род до пятого колена, но он предпочёл благоразумно промолчать.

– Ешьте и проваливайте! – повторил старик и поплёлся в другую комнату.

Рихард обернулся и проводил его взглядом, а когда старик скрылся из виду, он поднялся, коротко взглянул на Шнайдера, приложил палец к губам и пошёл следом.

– Ты куда? – Шнайдер то ли не понял знака Круспе, то ли не захотел понимать.

– Т-с-с, – Рихард даже не оглянулся, он подошёл к неплотно прикрытой двери, той, которая не так давно завораживала его, и тихонько потянул за ручку. Дверь легко поддалась, и Рихард заглянул в комнату. Шнайдер с недоумением смотрел на Круспе. Постояв пару секунд, Рихард прикрыл дверь и тихонько вернулся на место.

– Я так и думал, – сказал он.

– Что ты там делал?

– Я именно эту комнату и видел.

– Что?! Какую комнату, что там?

– Спальня, посредине стоит широкая кровать, укрытая оранжевым пледом, в углу тумбочка, на ней старый патефон. В изголовье кровати висит какая-то картина, на ней лес и речка, а вдали мост. Плохая картина, дешёвая. А вот за картиной есть тайник, я уверен, он всё ещё там.

– Рихард! Очнись, наконец! Ты всё это увидел за пару секунд? Там же темно, свет не горит.

– Я видел всё это раньше, её глазами, – Рихард внимательно посмотрел на Шнайдера, – а сейчас я лишь убедился, что всё – чистейшая правда, только пледа уже нет.

Шнайдер собрался что-то спросить, но замолк, услышав шум подъезжающей машины. Через пару секунд они услышали заливистый лай.

– Его сын вернулся, надо проваливать, – Шнайдер поднялся с пола.

Старик влетел в комнату, он выглядел напуганным и растерянным. В руках он держал маленькое кухонное полотенце.

– Быстро выметайтесь, сын не должен вас видеть. Сын не должен… – старик заметался по комнате, схватил со стола сковороду с недоеденной картошкой, попытался другой рукой ухватить обе кружки, но не смог, чертыхнулся и бросился вон.

Шнайдер и Рихард пошли к двери, но старик вернулся:

– Куда?! Куда?! Болваны неотесанные! Идите за мной, выйдете с заднего хода, и кружки свои прихватите, быстрее уже.

Рихард посмотрел на Шнайдера и тихо сказал:

– Странный дед, словно от жены любовницу прячет. Чего это он?

– Не знаю, пошли. Может, его сын – псих. Давай поживей, – Шнайдер взял с табурета оба свитера, перекинул их через руку, взял кружки и пошёл вслед за стариком. Рихард усмехнулся и быстро пошёл следом.

========== Глава тринадцатая ==========

***

Иисус ехал на переднем сидении рядом с молодым молчаливым водителем и равнодушно смотрел на дорогу. За ним быстро и бесшумно ехали ещё три машины. В первых двух, дорогих и абсолютно одинаковых джипах, сидели его головорезы. Крепкие, высокие, неразговорчивые, коротко стриженые ребята, те, кого Иисус нанимал специально для таких дел – кровавых и малоприятных разборок. А позади в старом чёрном «Форде» ехали Санчо и Алехандро. Иисус встретил их на дороге, они сидели в машине и о чём-то горячо спорили. Иисус даже не остановился, он лишь подал знак водителю, чтобы тот посигналил и промчался мимо. Братья поехали следом.

Чёрная беспроглядная мгла за окном, и полная тишина, иногда нарушаемая редкими и тревожными вскриками диких зверей или шелестом крыльев ночных птиц. Иисус никогда не слушал музыку. Он считал это слабостью, считал, что любой, кто слишком увлечён чем-то, будь то музыка, женщины, азартные игры, живопись – обречён до конца своих дней быть рабом своего хобби, и это рабство делает его слабаком. Он не считал музыкантов за людей. Их глупое и недостойное мужчины занятие Иисус презирал, поэтому его особенно задевало то, что именно Шнайдер влез в его дела, и именно Шнайдер нарушил порядок и спокойствие в созданном им мире; в мире, где до этого дня каждое действие согласовывалось с ним, и каждое противодействие должно было быть непременно им одобрено.

– Ты любишь музыку? – спросил он у водителя.

– Иногда.

– Rammstein, знаешь таких?

– Слышал, – отозвался водитель и немного помолчав, добавил. – «Du Hast», нормальная песня.

– Ты знаешь, что барабанщик этой группы и один из гитаристов влезли в мой бизнес, грохнули Родригеса и теперь пошли на наш аэродром.

– Нет.

– Ты думаешь, если мы прикончим этих говнюков, это нам чем-нибудь грозит?

– Я просто шофёр, незачем мне об этом думать, босс.

Иисусу ухмыльнулся, ему нравился этот парень, ему всегда нравились простые парни, не задающие лишних вопросов и не сующие нос в чужие дела.

– Молодец, правильно мыслишь. Далеко пойдёшь, – сказал он и снова отвернулся к окну.

Они съехали с трассы на грунтовую дорогу к аэродрому. Этот аэродром был здесь уже много лет, и вот уже как лет пять он перестал приносить всякую прибыль. Раньше, когда предшественник Иисуса стоял у руля, его использовали для перевозки наркотиков в разные уголки Южной Америки. Но Иисусу это не нравилось, он предпочитал понятные и ясные схемы, он не доверял самолётам, и в особенности пилотам, поэтому прекратил все перевозки, поручив это дело другим людям. Он не продал самолёт лишь потому, что иногда использовал его, чтобы тихо и незаметно покинуть страну или переправить кого-нибудь через границу, кого-нибудь без документов и права покидать город.

Самолёт был оформлен на выжившего из ума старика, живущего в лачуге на территории аэродрома. Когда-то в былые времена этого старика знали под прозвищем Инквизитор, предшественник Иисуса использовал его для расправы над неугодными, но, когда Иисус пришел к власти, старик был уже слаб и беспомощен. Целыми днями он сидел в своей лачуге и разглядывал старые фотографии, а ночами просыпался от кошмаров, в которых его жертвы преследовали его. Иисус узнал всё это от его сына – Аарона. Большого, глупого, трусливого, но очень амбициозного человека, который работал на него и выполнял мелкие поручения, но чаще сплетничал и рассказывал обо всех тех, кто имел неосторожность с ним пооткровенничать. Сам Аарон называл себя информатором босса и очень этим гордился. Именно от него Иисус узнал, что старую Сессну иногда используют для перевозки туристов из Колумбии в Лиму, зарабатывая на этом огромные деньги. Он собирался разобраться с этим, но потом плюнул и оставил всё как есть. Туристов было совсем мало, и они никоим образом не могли помешать его делу, а человек в Колумбии, занимавшийся этим, был надёжным, и такой маленький грех он мог ему простить. Но сейчас он намеревался раз и навсегда прекратить это. Иисус хотел уничтожить аэродром, потому что в свете новых событий аэродром стал слабым звеном в его цепи, и он готов был пожертвовать им ради дела.