Текст книги "Творческий кризис продолжается (СИ)"
Автор книги: ficwriter1922
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Но спокойно закончить завтрак Локхарту было не суждено. Причина находилась двумя этажами выше, и нет, это был не Том Риддл, который мирно спал прямо за столом, уронив голову на ворох бумаг. Обстоятельства вынудили его снова заняться политикой со всем ее коварством, беспринципностью и скукой. Секретные министерские донесения и еще более запутанные финансовые отчеты разъедали мозг не хуже сифилиса. Под утро Риддл позволил себе на минуту прикрыть уставшие глаза и не заметил, как отключился. Брошенное на свитки воронье перо едва заметно колебалось от его беспокойного дыхания. Снившийся ему сон походил на лекцию профессора Флитвика – такой же запутанный и бесконечно длинный. Во сне Том ловил заговорщиков, собиравшихся разогнать министерство. Они носили красные треуголки и прятали в своих желудках осколки шумерской глиняной таблички, на которой древние боги записали заклятие, побеждающее смерть. Но хранители секрета вечной жизни не хотели с ним расставаться и набивали желудки бюрократическими бумажками, в мешанине которых Том уже ничего не мог найти.
Впрочем, намного интереснее было то, что творилось не в голове Тома Риддла, а над его головой. Паутина колебалась и дрожала, серебристые нити натянулись, ноша, которую им требовалось удержать, уже давно стала непомерно тяжелой. А в последнее время демоны все прибывали и прибывали… Опутавшие их толстые коконы выглядели как уродливые опухоли, нити потеряли свой лунный блеск и стали грязно-серыми.
Пленники, еще не до конца обернутые плотным саваном, почувствовали слабину, начали грызть оковы зубами и пилить их когтями. Паутина сопротивлялась и на свой лад молила о помощи, отвечая на каждое их движение резкими, рвущими барабанные перепонки звуками. Обитателям лаборатории приходилось несладко, менее стойкие сбежали через неделю, но кое-кто остался. Хотя каждый из них жил с чувством, будто нерадивый взломщик перепутал его голову с банковским сейфом, который теперь отчаянно пытается вскрыть, ковыряя отмычкой в ухе.
Впрочем, стоило Риддлу переступить порог, как демоны замирали и визгливая какофония прекращалась. Они прекрасно понимали, что, как только темный маг посмотрит вверх, их мечты о свободе тут же отправятся в область несбыточного. Но Том был слишком занят, чтобы оглядываться по сторонам. И вот случилось то, что должно было случиться. Паутина растянулась, и в ней появилась прореха, первый демон вырвался на волю. Из всех он был самым маленьким, вот и выскользнул, как головастик через крупную сеть, оставив больших рыб томиться дальше. Шлепнувшись на пол, он исчез быстрее, чем первая капля дождя, упавшая на растрескавшуюся от жары почву.
Том проснулся резко, будто уличный кот, который даже во сне всегда готов врезать кому-нибудь лапой. Мозг еще не до конца осознал, что вокруг творится, а пальцы уже начали выводить в воздухе защитные магические знаки. Паутина волновалась, заключенные в ней монстры шипели, рычали и брызгали едкой слюной. От нее на деревянном полу оставались темные язвочки. Каждая из них слегка дымилась, дымок был тоньше, чем от сигареты для пикси, но, так как демоны на плевки не скупились, скоро пол скрылся под густой желтой пеленой. Запахло горчицей и паленым деревом.
Риддл выставил защитные чары, и, повинуясь движению его руки, колдовской ветер разогнал дым и затащил его остатки с собой в один из тех странных колодцев в полу. Когда разноцветный витраж вернулся на место, Том хриплым после сна голосом начал читать заклинания. Ему не нужно было задумываться или копаться в памяти – раз и навсегда вызубренные слова сами появлялись у него в голове с такой скоростью, с какой обычно вылетают из автомата шары с выигрышными лотерейными номерами.
Нити паутины вспыхнули ярким светом, ее пленники дико взвыли. Невыносимая боль лишила их возможности призывать проклятия на голову ненавистного чернокнижника, они могли лишь вопить на высокой ноте, да так, что стеклянные колбы и сосуды задрожали, хотя и были сделаны из колдовского стекла. Свет становился все ярче, Риддлу пришлось закрыть глаза, но и под веками вместо спасительной темноты полыхало алое марево. Впрочем, хорошему колдуну зрение не нужно, он должен чувствовать магию кончиками пальцев. И пальцы Тома занемели, будто он прижал свои ладони к ледяным ладоням старухи зимы. Но чем длиннее становилась нить заклятия, чем больше слов-бусинок на нее нанизывалось, тем дальше отступал холод.
Риддл кожей чувствовал тепло льющегося сверху сияния, твари смолкли. Они бессильно висели, опутанные нитями, которые поблескивали, будто их покрыли сахарной глазурью. Парочка демонов еще пыталась трепыхаться, но подергивания их жилистых конечностей со множеством суставов и когтей напоминали агонию, а не последнюю отчаянную попытку сбросить с себя ненавистные оковы. Вся их сила ушла в паутину, и та стала крепче железных решеток.
Паутина в последний раз вспыхнула ярким светом, Том едва успел заслонить глаза рукой. По чердаку пронесся горячий ветер, будто великан дунул. Исписанные листы и свитки слетели со стола, скелет у двери завалился на бок, брякнув своими старыми костями, за ним последовала парочка колб, чары прочности спасли их от печального конца. В целом лаборатория выстояла, а ветер, сделав круг, исчез, оставив висеть в воздухе тучу пыли.
Том потер глаза пытаясь прогнать цветные пятна, зажмурился, моргнул пару раз. Ему не составило труда разобраться с пылью, заклинание соткало из нее гигантскую змею, которая, повинуясь воле хозяина, заползла в огромную, синего стекла бутылку с длинным горлышком.
Потом Риддл прошелся по чердаку и нашел черное пятно, оставленное на полу сбежавшим демоном. Своими очертаниями оно напоминало Африку. Демон был средней поганости и не мог натворить больших бед. Будто желая возразить, дом вздрогнул.
Беглец хоть и был мал, но в своем черном деле толк знал. Он перевернул столовую вверх дном. Осколки посуды рассыпались по полу, ветер свободно проникал через разбитое окно и трепал разодранные занавески. Стол лежал на боку, и за этой неустойчивой преградой прятался храбрый Гилдерой. При этом он активно участвовал в разворачивающейся битве, забрасывая Макдура ценными указаниями и советами. Но тот, увы, оказался не достоин свалившейся на него мудрости и, не сумев ею воспользоваться, медленно, но верно отступал к столу, который в этой войне служил последним рубежом. Его противник был меньше, но намного злее, впрочем, Макдур думал, что сумел бы его одолеть – раздробить меж своих клыков, как слова «быз-хво-сты быс», если бы хозяин заткнулся хотя бы на пару минут. Но Локхарт, видя, что их положение с каждой секундой становится все хуже и хуже, распинался с еще большим энтузиазмом, и Макдуру, связанному договором, приходилось до последней буквы выполнять все им сказанное.
Напольные часы с грохотом рухнули вниз, и это был последний раз, когда они смогли разродиться чем-то похожим на «бом», потому что уже через секунду шар синего пламени, вылетевший у беглеца из-под хвоста, обратил их в дым. Демоненок повернулся к противникам задом и выпустил еще один шар, тем самым очень ясно показав свое к ним отношение. Как и многие его собратья, он напоминал козла, научившегося скакать на двух ногах, еще в нем было что-то от Панча. Он так же залихватски скалил свои острые зубы, похожие на ощерившийся строй пик. Макдур присоединился к хозяину, в дуэлях он никогда не блистал, так что пришло время Гилдерою продемонстрировать свой хваленый героизм.
Воняло серой, да так, что Локхарт давно бы задохнулся, если бы не разбитое окно да дырки в стенах. За дырки благодарить следовало демона – он их наделал ради забавы и теперь носился под потолком, хохоча как безумный. Типичное демоническое поведение, как сказал бы Том Риддл. Макдуру даже стало стыдно за вопиющее – демон между приступами хохота во всю глотку орал всякие непристойности – отсутствие стиля у своего собрата. Впрочем, не стоило винить беглеца, ужас жертв опьянил его, как жертвоприношение девственной козы, и от наслаждения он совсем потерял хвост.
На очередном заходе этот самый хвост – мощный, утыканный шипами и в два раза больше самого демоненка – сбил люстру. Та полетела на пол, и Гилдерой, уже решившийся бежать к выходу, тут же юркнул обратно под ненадежную защиту стола. Демон покатился со смеху и едва не спикировал вслед за люстрой. И снова захохотал, раскатисто, будто в его хилой груди прятался весь Ниагарский водопад.
Растопырив когти, отчего за его спиной распласталась огромная черная тень (здесь точно не обошлось без дешевой магии), он приготовился коршуном рухнуть на своих беззащитных жертв. И неожиданно повис в воздухе внутри зеленого прозрачного шара, похожего на перекати-поле, но сплетенного не из сухих колючек, а из слов магического заклятия. Грозная тень скукожилась до цыплячьих размеров, Гилдерой и Макдур решили высунуть головы из-за стола, причем первый прижимал к носу надушенный платочек, ведь вонь, в отличие от тени, ничуть не стала меньше.
В дверях стоял Том Риддл – взъерошенный, сонный и злой, лицо испачкано в чернилах, одно пятно темнеет прямо на кончике носа (заметив его, Локхарт не удержался и фыркнул), еще один размазанный след от чернил, будто шрам, пересекает левую бровь. Его одежда была в беспорядке: мантия помята, верхние пуговицы рубашки расстегнуты, не говоря уж об отсутствии галстука.
А вот Макдур веселья Гилдероя не разделял – как и все демоны, он первым делом смотрел человеку в глаза. Глаза Риддла потемнели от гнева и походили на два сапфира, сверкавшие в глазницах проклятого идола. И слуга возблагодарил адское пламя за то, что он находится по эту сторону светящейся клетки. Он бы немедленно аппарировал, если бы не боялся привлечь внимание господина.
Том прошептал заклинание, и от его ладони к демоненку протянулся темно-красный луч, пленник взвыл, тонко и пронзительно, как один из наводящих страх приборов в кабинете дантиста, только сверлящего не зуб, а мозг. Бес не мог придумать более изощренной мести для своего мучителя, Риддл проснулся с головной болью, и та, будто проклятый змееныш, собирающийся вылезти из яйца, раскалывала его череп на куски. Поэтому он не стал церемониться и наложил на клетку заклятие тишины, пленник продолжал корчиться, но уже беззвучно. И хоть демон демону человек, но Макдур не мог не посочувствовать собрату, таким жалким и несчастным тот выглядел.
И вот тогда Гилдерой понял, что пришло его время.
– Похоже, Том не справится без моей помощи.
– Сэ-ырр… – попытался возразить Макдур, но Локхарт уже встал в полный рост и, расправив плечи, направил палочку на демона.
– Не смей, идиот! – Риддл оборвал заклинание на полуслове, вот теперь из чувства противоречия Гилдерой обязан был запустить в демона Ступефаем. Зеленый шар распался, освободившийся пленник снова оскалил клыки в панчевской улыбке, которая была настолько широкой, что едва умещалась на лице. Никто бы не удивился, если бы она вдруг спрыгнула со щетинистой хари и повисла бы в воздухе.
Демон застыл, в одной ладони он, будто шарик, подбрасывал риддловское заклятие. А в другой – локхартовское. Том сообразил, что сейчас тварь устроит ему пакость, и даже понял, какую именно. Но он слишком много работал и слишком мало спал, чтобы отреагировать вовремя. Ему не хватило доли секунды, если бы только одна малюсенькая песчинка в больших вселенских часах чуть помедлила, прежде чем упасть вниз, он бы точно успел и защитные чары отразили бы летящее в него заклятие. Но время шло своим чередом, и заклятие ударило его промеж глаз. И перед тем, как потерять сознание, Риддл успел подумать, что его голова все-таки раскололась.
========== Глава 13 ==========
На голову Локхарту лилась холодная вода, часть попала в ухо, и он рефлекторно дернул головой. Но тут же об этом пожалел – любое движение отдавалось резкой болью в затылке. «Ох», – простонал он. Открывать глаза не хотелось, хотя невидимый мучитель продолжал поливать его, будто увядшую герань.
– Не жалейте воды, Макдур, – сказал голос, который показался Гилдерою смутно знакомым. Интонация говорившего не обещала ничего хорошего. И обещанного не пришлось долго ждать, на голову Гилдероя обрушился поток леденеющей воды, он взвизгнул и сел. Проморгавшись, он снова охнул, его глаза стали величиной с тарелки, причем не суповые, а те, на которых летают пришельцы. Перед ним стоял второй Гилдерой Локхарт, его точная копия, начиная от золотистых кудрей и заканчивая одеждой. Пока настоящий Гилдерой разглядывал пышноволосых павлинов, искусно вышитых золотой нитью на жилете его двойника, тот скривил рот в мерзкой усмешке и произнес:
– Спящая красавица соизволила очнуться. – Самозванец разговаривал отрывисто, тоном, который дружественным назвать было нельзя. Определение «ледяной» тоже не совсем подходило, этот тон был не просто ледяным, он вполне годился для того, чтобы делать из саламандр замороженные полуфабрикаты. Гилдерой отметил, что в устах самозванца его чудесный голос потерял все свои певучесть и сладкозвучие. – Ты уже догадался, что произошло?
Локхарт сжал виски ладонями, голова гудела, мыслей было много. Может, перед ним стоял злобный доппельгангер, или он сошел с ума и тихо грезит себе в одной из унылых обитых войлоком палат в Мунго, или… Двойник не дал ему времени, чтобы выбрать одну из множества безумных версий, он сцепил руки за спиной, будто инквизитор, допрашивающий нечестивого колдуна, и прошипел:
– Мы поменялись телами.
Гилдерой как раз пытался собраться с силами и встать, его раздражало, что этот самозванец таращится на него сверху вниз, но после этих слов он растерял всю решимость. И подумал, что лучше пока сидеть на полу, вдруг ноша из дурных новостей окажется слишком тяжелой для его ослабевших ног. А его ли? Локхарт принялся ощупывать лицо и мокрые волосы. Его щеки и подбородок срочно просили бритвы, а шелковистые кудри превратились в паклю. Тогда он потянулся к валяющемуся на боку кофейнику, правое колено вляпалось в лужицу остывшего кофе, но Гилдерой этого не заметил. Трясущимися руками он приблизил к глазам добычу, ее начищенный до блеска пузатый бок отразил бледное перекошенное лицо.
– Том, – прошептал Локхарт внезапно севшим голосом. – Ты – это я.
Риддл стоял, чуть ссутулившись, и с беспристрастным лицом наблюдал за собственным телом. Казалось, ему абсолютно все равно, что оно оказалось в полной власти Локхарта. И только стиснутые челюсти выдавали бушующие внутри него чувства, и те были очень далеки от радостных.
– Так и будешь молчать? – Кофейник вывалился из рук Гилдероя, и ладони тут же сжались в кулаки. Он подскочил, как подброшенный, но замер, не рискнув перейти через невидимую границу, которой Том отделял себя от других людей. Чувство собственной важности определенно переместилось в чужое тело вместе с Риддлом.
– Что я должен сказать? Похвалить твои выдающиеся магические способности?
– Нет, извиниться за мой испорченный завтрак. А потом немедленно вернуть нам наши тела.
Макдур, державшийся чуть в стороне от хозяев, заметил, как Том стиснул ладони за спиной, причем с такой силой, что пальцы побелели. И, хоть это было не в его правилах, демон решил вмешаться, пока ему не пришлось искать себе новых хозяев.
– Чы-у, сэ-ырр ы гос-подъ-ын? – на свой страх предложил он.
– Я не хочу чая, – рявкнул Гилдерой. – Я хочу назад свое тело. Сегодня самый важный день в моей жизни, и я не допущу, чтобы из-за криворукого недоучки с его профанской абракадаброй мой триумф отправился псу под хвост. Вечером я должен быть в министерстве и получить свой орден Мерлина. И я собираюсь там быть.
Том в ответ не съязвил, не фыркнул, не бросил едкое оскорбление. Он молчал, и его молчание было тяжелее бестиария, на котором бы сидели все описанные в нем твари. Локхарт почти физически ощущал, как это молчание сдавливает ему грудь, мешая дышать. Он оборвал фразу на полуслове, и тогда Риддл тихо произнес:
– Макдур, принесите два чарометра и успокоительное зелье для сэра Гилдероя, – а потом отвернулся от своего любовника и подошел к валяющемуся на боку столу.
Не иначе как чудо, не распознав темного мага, помогло ему обойти осколки стекла, разбросанные по всей комнате. Один взмах руки должен был поставить стол на место, но тот даже не шевельнулся. Риддл выругался и принялся шарить по карманам в поисках палочки. Пока он возился, успел вернуться Макдур. В одной лапе он держал чашку с дымящимся зельем, а в другой – два невысоких стеклянных цилиндра из плоского стекла. Поставив их на стол, демон по собственной инициативе принялся наводить порядок в комнате. Гилдерой попытался уследить за ним взглядом, и впервые у него получилось. Глаза Тома Риддла видели намного больше, чем его собственные.
Пыльный смерч носился по комнате в дикой пляске. Сначала он подобрал все битое стекло, поставил на место тяжелые часы, поднял с пола стулья. Ни один из них не вышел из схватки целым: у первого была разбита спинка, второму не хватало ножки, у третьего на месте сиденья осталась дырка. Макдур их починил и заботливо расставил вокруг стола. Окно засверкало новеньким стеклом, а покореженные вещи, сорванные картины и люстра прыгнули на расстеленную скатерть, та завязалась узлом и исчезла. Оставались лишь дырки в стенах, они требовали более кропотливой работы, Макдур уже примеривался к одной из самых больших, но Том остановил его и жестом отослал прочь. У них с Гилдероем была проблема поважнее, чем пробитые стены.
Локхарт сел и постарался удобно устроиться, его крестец ныл, шея и плечи будто подверглись заклятию одеревенения. Но он попал не под проклятие, а под действие закона вселенской справедливости в одной из его многочисленных вариаций. Она гласила, что и для простого магла, и для темного мага ночь в кресле наутро аукнется ломотой в спине. Гилдерой пошевелил плечами, досадуя на Риддла, который пренебрегал такими нужными для каждого колдуна занятиями, как акупунктура и массаж. Он посмотрел на свое тело, сидящее напротив. Оно было совсем рядом, но в то же время так далеко. Разве Том сумеет должным образом о нем позаботиться? Конечно же нет, вот уже между бровями появилась складка, и еще одна намечалась в правом уголке рта. Сердце тревожно ёкнуло, Гилдерой не мог спокойно смотреть, как хмурится его безупречно гладкий лоб, и поспешно перевел взгляд на чарометр.
Цилиндр был заполнен прозрачной жидкостью, внутри плавали стеклянные шарики тоже с жидкостью внутри, но разноцветной, на каждом болтался небольшой грузик. Красный шарик держался у самой поверхности, синий, зеленый и черный находились в нижней половине сосуда. Локхарт знал основные принципы работы чарометра: каждый шарик отвечал за определенный вид магии, если сжать сосуд в руках, то через некоторое время шарики начали бы перемешаться, показывая изменения магического фона. По шкале на сосуде определялись показатели. Затем, имея под рукой сборники специальных таблиц и формул, а в голове – достаточное количество мозгов, можно было вычислить тип заклятия, его длительность, а также различные нежелательные последствия, включая косоглазие внуков и горбатость правнуков. Гилдерою эта сложная наука оказалась не по зубам, и он милостиво оставил ее горстке высоколобых зануд.
Локхарт нервно стиснул чарометр, от волнения во рту пересохло, и он, не имея лучшего варианта, отпил успокоительного зелья. Оно пахло мятой, но на вкус, как это обычно бывает с зельями, оказалось хуже свежевыжатого сока из хрена. Больше Гилдерой к нему не прикасался, хотя чашку держал поблизости. Запах помогал расслабиться и перебивал легкий душок серы, который стойко держался в комнате даже после блиц-уборки Макдура. Секундная стрелка его золотых карманных часов (Том отцепил их от жилета и положил на стол) должна была пятнадцать раз пройти по кругу, и Локхарт нетерпеливо вытягивал шею, чтобы узнать, сколько еще осталось. В глубине души он рассчитывал, что от его пристального внимания время побежит быстрее. Он пробовал закрыть глаза и даже принимался рассматривать сад за окном. Но тогда ожидание становилось еще невыносимее, и его взгляд снова обращался к часам.
Гилдерой ничего не смыслил в чарометрах, но это не мешало ему верить, что стоит ему увидеть выстроившиеся шарики – и на него тут же снизойдет гениальное озарение. Риддл сидел напротив и пялился в стену, куда-то чуть повыше его плеча. Не раз и не два Локхарт открывал рот, чтобы попросить Тома не хмуриться и не кривить губы, но ему так и не хватило смелости столкнуть слова с языка. Лучше уж мысленно пинать медлительные стрелки часов. Гилдерой начал притоптывать ногой, за что получил злобный взгляд. Усилием воли он заставил себя прекратить, не стоило забывать, что с ним за одним столом сидит не благовоспитанный колдун, а бесчестная и бессовестная помесь дракона с мантикорой. И под мантикорой Гилдерой имел в виду совсем не Сеси – безобидный бурдючок на толстых лапках, опасный лишь для копченной селедки, – а ужасающие чудовище из древних легенд.
Пятнадцать минут истекли, Локхарт пристально уставился на чарометр. Черный шарик плавал вверху, синий и зеленый опустились вниз почти на самое дно, красный держался почти в середине, однако стремился вверх. Гилдерою эта диспозиция ничего не говорила, и он пренебрежительно хмыкнул. Том мог бы найти более надежное устройство, от этого толку столько же, сколько от гадания на кофейной гуще. Риддл записал показания в блокнот, который ему услужливо принес Макдур. Демон всеми силами старался умаслить господина. Если бы от него потребовали усесться голым задом на церковный шпиль, он, пожалуй, и это бы сделал, лишь бы хозяин не начал швыряться куда попало испепеляющими молниями.
Том деловито обошел стол, склонился над вторым чарометром, записал результаты и стремительно вышел за дверь. Локхарт даже не успел возмутиться.
– Том ведет себя, как обиженный мальчишка, – пожаловался он Макдуру – слушателю более благодарному и менее опасному, чем Риддл. – Хотя обижаться следует мне, ведь он испортил мой праздник. И это после всего того, что я для него сделал. Я выбрал его своей музой, позволил греться в лучах моей славы. И что я получил взамен – неблагодарность цвета самой чернейшей египетской тьмы. Нет, я определенно заслуживаю лучшего!
Макдур не знал, что ответить. На месте Гилдероя он был бы счастлив, если бы, вернув свое тело, Том Риддл не стер бы его в порошок. Но это он – умудренный бесконечно долгой жизнью демон, а люди никогда не умели довольствоваться малым.
Впрочем, Локхарт не нуждался в его советах, выговорившись, он отправился в ванную, приводить себя в порядок. Горячий душ пошел на пользу и его голове, и ноющей пояснице, а проторчав еще час в своей гардеробной, он окончательно повеселел.
Выбрать мантию, цветом подходящую под бледное лицо Риддла, было трудно, но Гилдерой блестяще справился с вызовом. Он облачился в безупречно белые сорочку и брюки (Макдур, не дожидаясь приказа, подогнал их по размеру), надел ботинки из кожи бледной виверны, жилет цвета топленого молока и, наконец, снял с вешалки ее – мантию чудесного фисташкового цвета. Рядом снова возник Макдур, услужливо укоротил рукава и тут же исчез, оставив хозяина перед большим напольным зеркалом в громоздкой оправе из самшита. Она представляла собой одни сплошные завитушки, из которых выглядывали насупленные мордочки пухлых купидончиков.
Гилдерой покрутился, разглядывая свое отражение, и почти умиротворенно вздохнул. Все-таки одно достоинство у Риддла было – он мог есть что угодно, когда угодно и как угодно и все равно оставался худым как жердь. А лучше оказаться в теле, похожем на жердь, чем на жирного борова. Конечно, Тому не мешало бы проявлять чуть больше вкуса в выборе одежде, но что поделать, в мире редко встретишь совершенство. Тем более сразу два в одном доме. При помощи геля Локхарт соорудил себе кудрявый чуб и небрежным жестом поправил прическу. «Получилось эффектно», – бросил он зеркалу, но ничего не услышал в ответ. Риддлу не потребовалось много времени, чтобы хорошо выдрессировать все зеркала в доме, уже через неделю они не решались даже пискнуть в его присутствии.
– Да он мне еще спасибо скажет, не так ли, Макдур?
Тот явился прямиком от Тома Риддла и, спотыкаясь о проклятые звуки человеческой речи, сказал:
– Ыэст нъ-во-сты, сэ-ырр.
– Так почему ты молчишь? Выкладывай быстрее!
– Господин говорит, что заклятие исчезнет само после полуночи.
– К черту полночь! – Локхарт всплеснул руками. – В шесть я уже должен быть в Министерстве.
Злость поборола осторожность. Не боясь града темных проклятий, от которых его надежно защищало чужое тело, Гилдерой помчался на чердак. Одно время он пытался называть риддловское логово мансардой. Но это слово за ним не закрепилось, как не закрепилась бы табличка с надписью «Добро пожаловать!» на двери тролльего паба. Локхарт без проблем попал внутрь – гримуар прятался за сундуком и тихо страдал от подпалин на обложке. Он не узнал в чужом теле хозяина и честно попробовал исполнить сторожевой долг, за что получил проклятием прямо по форзацу.
В лаборатории никого не было, и Гилдерой спустился обратно вниз, все еще полный решимости во что бы то ни стало найти мерзкого чернокнижника. Ему не потребовалось стаптывать семь башмаков – с Томом он столкнулся в коридоре второго этажа и остолбенел, будто зашел в родительскую спальную тогда, когда следовало бы подождать по ту сторону двери. Риддл тоже изменил облик: помылся, расчесал волосы на прямой пробор, переоделся в коричневую мантию. Сколько-то секунд колдуны таращились друг на друга, подсчитывая нанесенный ущерб, первым не выдержал Гилдерой:
– Что ты со мной сотворил?! Я похож на министерского клерка!
– Я тебя отмыл.
– Зачем? Я ведь принимал душ утром.
– И не один. – Том ухмыльнулся. – Первый был обычный, а второй из парфюма. Поэтому мне пришлось принимать третий, чтобы избавиться от удушливого запаха фиалок.
– А о завивке ты подумал? Мои локоны нельзя мочить, – Гилдерой перешел на хриплый шепот. – Мы должны немедленно все исправить, иначе мне не будет покоя. Макдур!
Слуга осторожно выскользнул из стены, но далеко от нее не отошел, готовый юркнуть обратно, как только полетят первые громы и молнии.
– Немедленно принеси мне гель и щипцы. Будешь завивать Тому волосы.
На морде демона появилось выражение безмерного ужаса, а его оранжевые глаза молили хозяина о снисхождении: «К гарпиям! Отправьте меня к гарпиям, я лучше стану их вечным демоном для развлечений, чем совсем лишусь хвоста».
– Макдур, стой. – Между золотистых бровей идеальной формы пролегла жесткая складка. Для Локхарта это отвратительное зрелище стало последней каплей, и его голос сорвался на крик:
– Макдур, неси!
– Макдур, оставайся на месте, – прошипел Том, немного подавшись вперед, будто ворон, примеривающийся, в какой именно глаз лучше клюнуть свою жертву.
Взгляд слуги метался от одного колдуна к другому, сам он нерешительно потоптался на месте, отбивая копытами нервную дробь.
– Господин, формально я подчиняюсь тому колдуну, чья магия скрепляет договор. И боюсь, что теперь его приказы главнее. – Он мотнул головой в сторону Гилдероя.
– Ха! – торжествующе воскликнул тот и бросил на Риддла снисходительный взгляд.
– Я бы на твоем месте, Макдур, подчинялся хозяину, который знает десять способов превратить жизнь демона в рай.
Слуга призадумался и, как ему показалось, нашел выход из своего незавидного положения.
– Чэ-ый?
Господа ответили враждебным молчанием и злыми взглядами, но демон решил считать их молчание за согласие и выпалил:
– Тык я шас пры-гны-фу.
Он исчез, не дожидаясь, пока его снова втянут в колдовские разборки.
– Я никогда не прощу тебе, что ты превратил меня в скучную посредственность. Именно сегодня, когда я должен получить орден Мерлина!
– Хватит вопить, как обесчещенная сирена. Мне досталось ничуть не меньше.
– Судьба дала тебе шанс побыть великим Гилдероем Локхартом, в то время как мне подсунула тухлый лимон. Ты должен быть ей благодарен, а не высказывать претензии.
Однако благодарным Риддл не выглядел, и весь его вид говорил о том, что лимон не первой свежести достался именно ему. Причем судьба не была настолько любезна, чтобы преподнести угощение на блюдечке с голубой каемочкой, она засунула его прямо колдуну в глотку. Том даже не успел сказать презрительное «фе». Теперь ему очень хотелось взять реванш и, наплевав на сдержанность, в самых красочных выражениях послать подальше и судьбу с ее лимонами, и Гилдероя с его орденом. Тем более тот так и нарывался на хорошую взбучку.
– Надеюсь, ты заметил, как я облагородил твой внешний вид…
– Заметил. – Том спрятал руки за спину. Он боялся, что если они поговорят еще пару минут, то пелена ярости окончательно закроет его глаза и ему станет наплевать, чье лицо бить. – Твой идиотский наряд не заметить трудно.
– Да будет тебе известно, мой безвкусный друг, что эту мантию прекрасного фисташкового оттенка для меня сшил сам Кальянос. Причем за половину ее настоящей цены. Ну, и какой я после этого идиот?
– Тот, который выглядит, как фисташковое мороженое.
– Ты бы лучше промолчал, если ничего не смыслишь в моде.
– А ты ни черта не смыслишь в магии, но это не мешает тебе болтать и швыряться направо и налево заклятьями. Из-за твоего раздутого самомнения мы оказались по уши в том, что жуки-навозники считают за высшее счастье. И вот еще что, мой бездарный друг, не мог бы ты уйти с дороги, чтобы я мог вернуться в свою лабораторию и вытащить нас из всего этого?
Как-то незаметно разговор перешел на повышенные тона, и собеседники пустили в ход весь арсенал устрашения: испепеляющие взгляды, зловещие ухмылки и угрожающее рявканье.
– Бездарный! – прорычал Гилдерой. – Ты называешь бездарем меня – автора двенадцати книг о борьбе с монстрами?
– Твои жалкие книжонки доказывают лишь одно – что у тебя руки заточены под перо, а не под палочку. – Взгляд Риддла сулил чуму и холеру. Левый глаз отвечал за чуму, а правый за холеру. Однако Локхарт слишком разъярился, чтобы его можно было смутить какими-то взглядами. Он эффектно взмахнул рукой и вздрогнул, когда его вены будто заполнились электрическим током. Магия сорвалась с кончиков пальцев и раскаленной добела молнией врезалась в стену. На месте картины с посредственным морским пейзажем появилась большая дырка, через которую можно было просунуть голову прямо в спальню Гилдероя.
В конце коридора показался Макдур с чашками на подносе, оценил ситуацию и поспешно пробасил:
– Звы-ны-те, гс-по-да, за-был сы-хр, – и растворился в воздухе.
