Текст книги "Троцкий и заговор в Красной Ставке"

Автор книги: eva-satis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

16 января 1919 г.

ИНСТРУКТОР ПРОКОПОВИЧ

С подлинным верно: делопроизводитель А. Борисович, 24/I.1919 г.

РГВА. Ф. 6. Оп. 10. Д. 14. Л. 74 с об. – 75. Заверенная машинописная копия.

№ 2.10

Доклад врид инспектора пехоты при Полевом штабе Реввоенсовета Республики А. Андерсона помощнику начальника Полевого штаба Г.Н. Хвощинскому

№ 5, г. Серпухов

22 января 1919 г.

Помощнику начальника Полевого штаба при РВС Республики

16 сего января в городе Москве, в то время как я уехал на Курский вокзал, я был арестован МЧК и доставлен на Лубянку 14, где пробыл более двух суток под арестом, после чего, не предъявив мне никаких обвинений, был освобожден. Как выяснилось из дознания, мотивы и обстоятельства, при которых произошел арест, следующие: Приехав с Вашего разрешения в Москву на несколько часов за покупками и на примерку пальто к портному, я остановился на Елоховской ул., дом № 1/12, кв. 5 у Шатрова (родители бывшего моего шофера, когда я служил начальником штаба 5-й армии). Примерка была назначена портным к 2-м часам дня, до этого времени я сделал несколько дел, в том числе был у начальника снабжения Республики[327]327
  Так назван главный начальник снабжений.


[Закрыть] И.И. Межлаука, у которого просил принять в отделе снабжения в Москву моего знакомого, по просьбе его матери, сын и муж которой служат в настоящее время в отделе снабжения 5-й армии[328]328
  Фактически Андерсон просил о переводе знакомых с фронта в тыл.


[Закрыть]. У Межлаука я пробыл до 2,5 часов дня, потом пошел к матери моего знакомого, за которого я хлопотал у Межлаука, сообщил ей результат и через несколько минут, сев в трамвай «В», я поехал на Елоховскую ул. Времени до отхода поезда оставалось не более 1,5 часов, за это время я предполагал успеть побыть у портного, пообедать и поспеть к поезду (портной живет в 75 шагах от квартиры Шатрова). По дороге трамвай испортился, мне пришлось пересесть на другой. Приехав к портному, имея уже не больше 50 минут времени до отхода поезда, я узнал, что портной только через 10 минут сможет начать примерку, я почти бегом отправился на квартиру к Шатровым, где меня ждал обед, и через 12–15 минут, взяв извозчика ехать на вокзал уже с вещами, я решил не делать примерки, а только заехать к портному – сказать, чтобы он привез пальто в Серпухов; подъезжая к портному, я его встретил уже готового идти ко мне, я посадил портного на извозчика, и (т. к. квартира Шатрова в 75 шагах расстояния и по дороге на вокзал) я решил примерить у Шатрова. Подъезжая к квартире, не дожидаясь полной остановки извозчика, я на ходу соскочил, вбежал в подъезд дома, где живут Шатровы, за мной не менее поспешно бежал портной – через 5 минут я уже снова был на улице, сел на извозчика, которому приказал торопиться на вокзал. Времени оставалось еще около 20–25 минут до отхода поезда. Проехав шагов 100, я был остановлен окриком: «Стой, ни с места»; оглянувшись, я увидел человека, одетого в защитного цвета бекеш, который, держа в одной руке направленный на меня револьвер, другой поднимал полость саней, приказывая: «Немедленно в Чрезвычайную комиссию на Лубянку 14» и сел со мной. Догадавшись, что это был агент МЧК, я предполагал, что ему нужен спешно мой извозчик, сказал ему: «Я тороплюсь на вокзал», но агент повторил приказание, после чего я спросил, не арестовывает ли он меня, на что агент ответил: «Да, Вас»; тогда я предложил показать ему мой документ, предупреждая, что он, несомненно, ошибся, на что агент ответил: «Там разберут». На Лубянке 14 в МЧК у меня были отобраны все мои вещи и документы, просмотрены дежурным. Вещи, за исключением перчаток лайковых, бритвы, рамки для фотографической карточки и дрожжей, были мне возвращены, также возвращены деньги и часть бумаг, оставленное все было передано коменданту, затем дежурному следователю Когану. Все это продолжалось с 5 часов до 9 часов вечера, в 9 часов вечера меня посадили в общую камеру под арест, в 3 часа ночи с меня был снят допрос следователем Коганом, который, по окончании допроса, сказал, что «Вы, по-видимому, арестованы по ошибке, так как агент, видя ваш суетливый вид, Вы куда-то торопились, соскочили с извозчика, ехали с каким-то господином, потом снова один – все это навело на мысль агента заподозрить Вас в том, что Вы от кого-то убегали, и он арестовал Вас». На это все я следователю сказал, что из моего показания ясно видно, почему я торопился, где был, все это легко проверить – следователь обещал к 11 часам 17 января 1919 г. мое дело кончить, при опросе мне были предложены еще следующие вопросы:

1) Служил ли я в 16-м корпусе; 2) Кто такой Володя; 3) Где я служил с момента Октябрьской революции и 4) Есть ли у меня знакомые в Москве.

Первый вопрос был мне, по-видимому, предложен потому, что в числе документов была копия моей аттестации начальника штаба 17-й пехотной дивизии, представляемой начальнику штаба 19-го армейского корпуса. Второй вопрос потому, что в числе бумаг было письмо от бывшего моего ученика гимнастики, 14—15-летнего мальчика, которое было подписано: «Ваш Володя».

Просидев двое суток, еще более убежденный в недоразумении, я предполагал, что вся задержка моего освобождения происходит благодаря проверки адресов, которые я называл при опросе.

18 января 1919 г. вечером я был освобожден, мне вернули мои бумаги, но за оставленными вещами было предложено прийти в понедельник 20 января 1919 г., т. к. общая канцелярия была уже закрыта, вещи находились там. 20 января я пришел на Лубянку 14 за моими вещами, оказалось, что переписка уже переслана в Военный отдел ВЧК[329]329
  Так назван Особый отдел ВЧК.


[Закрыть] на хранение, а чтобы получить мои вещи, мне надо было взять записку от следователя, который вел мое дело, для чего потребовалось узнать номера дела, вещевой квитанции и протокола. В канцелярии хранилищ я нашел переписку по моему делу и сделал выборку нужных мне номеров.

Не имея возможности ознакомиться с протоколами и всей перепиской моего дела, я все же успел прочесть записку, приколотую к синей обложке дела, и бегло прочесть заявление, по которому я был арестован. На приколотом к обложке дела листке было напечатано приблизительно следующее: «т. Андерсон, по заключению следователя, должен быть освобожден, как занимающий ответственный пост в Красной армии, дело передать на хранение в Военный отдел ВЧК и установить наблюдение за деятельностью».

Первый лист переписки был «заявление», которое я также бегло прочел. Заявление было сделано каким-то солдатом 152-го пехотного Владикавказского полка, в котором я служил еще до командирования меня в Академию Генерального штаба в 1916 году. Этот солдат писал, что он меня встретил на Моховой ул. на трамвае, считает нужным заявить, что «в то время когда Андерсон служил в 152-м пехотном полку, он никогда не поддерживал демократических принципов и вообще был нелюбим солдатами, потом, будучи начальником штаба 19-го армейского корпуса (таковым, между прочим, я никогда не был), тов. Андерсон сдался немцам в плен, немцами был командирован на Украину, а оттуда в Россию в качестве шпиона». Вот приблизительно в какой редакции было составлено заявление солдата 152-го пехотного Владикавказского полка.

Совершенно не считаю необходимым давать более подробные объяснения по поводу голословного и глупого доноса бывшего моего, может быть, подчиненного, считаю нужным доложить, что в плену у немцев я был действительно около двух месяцев, попал в плен, будучи начальником штаба 17-й пехотной дивизии, в период, когда немцы перешли в наступление после перемирия на г. Двинск. 17-я дивизия стояла тогда на позициях в верстах 11–12 впереди Двинска. В плен попал тогда не только я один, а все штабы не только дивизий и корпуса, но даже армии, находящейся в Двинске – все это произошло потому, что когда накануне было уже известно в штабе армии и армейском комитете о том, что немцы переходят завтра в наступление, от корпусного комитета была получена телеграмма с приказанием всем оставаться на своих местах, не производить ни одного выстрела и т. д. Через несколько дней пребывания в плену немцы начали отправлять пленных офицеров из Двинска в лагерь военнопленных. Русских, на Украине заявивших себя украинцами, причем никаких документов не требовалось для доказательства своего украинского происхождения, и в прибалтийский край прибалтийцев из 2,5 тысячи офицеров и около 9 тысяч солдат, которые были собраны в крепости Двинск, почти 2/3 офицеров и половина солдат заявили, что они украинцы, и немцы отправляли таких «украинцев» не в лагерь военнопленных, а в Киев, продержав в карантине до 40 дней. В числе таких был и я с товарищем по Академии Генштаба Львом Александровичем Светловым, который служил в штабе 19-го корпуса. По прибытии в Киев через 2–3 дня, узнав о том, что с Украины выселяют великороссов, большая половина прибывших в Киев (в то время там были уже немцы) отправилась в Великоросское консульство заявить о желании отправиться возможно скорей из Киева в Великороссию. Светлов уехал с эшелоном на 3-й день, а я на 4-й день догнал его в Москве. По прибытии в Петроград мы явились к начальнику Академии Генерального штаба[330]330
  А.И. Андогский.


[Закрыть], который предложил нам ехать в Екатеринбург, куда только что была переведена академия, для поступления на старший класс. Этим и исчерпывается весь период нахождения в плену. Уже будучи начальником штаба 5-й армии под Казанью, на станции Свияжск я подал подробный доклад с приложением документов наркомвоен Троцкому, который в своем поезде в этот период стоял также на станции Свияжск. От наркомвоена Троцкого я получил 2500-рублевое пособие, а переписка оставлена в поезде у казначея поезда наркомвоен Троцкого. Что касается непровождения демократических начинаний в бытность мою в старой армии, мне непонятно, о чем говорит писавший донос: давно известно, что требовательные и очень строгие начальники всегда были ненавистны всему худшему солдатскому элементу в части, вероятно, благодаря этому и у меня были такие подчиненные; так, никогда не скрывая говорю, что в полку я был всегда одним из самых строгих начальников. Что касается нелюбви солдат, позволю себе указать на следующий факт. В первые дни революции, когда я временно исполнял (тотчас по окончании младшего класса академии) должность начальника штаба 38-й пехотной дивизии, когда однажды начальник дивизии бывший генерал Буковской поехал в 152-й пехотный Владикавказский полк, стоящий в резерве, во 2-м и 3-м батальонах, которыми я командовал в первый период войны, с которыми я получил Георгиевский крест и Георгиевское оружие, при посещении начальником дивизии – заявили, что «они просят, чтобы Андерсон остался на все время начальником штаба дивизии, т. к. мы его знаем по боям». В период октябрьской революции я исполнял должность наштадива 17-й пехотной дивизии а в период выборного начала в армии я находился в Петрограде в отпуску, тем не менее был выбран как всеми командами, так и исполнительным комитетом дивизии начальником штаба, оставаясь в этой должности до полной демобилизации.

Излагая факт моего ареста или по подозрению, или по доносу, не могу не высказать своего удивления постановке этого вопроса. Если бы даже донос был сущей правдой, то и в том случае, МЧК, получив такое заявление, узнав, где я служу – казалось бы, обязано было довести до сведения моего прямого начальства, которое уже вправе принять то или другое решение; если же я был арестован, как заявил следователь Коган, только потому, что агенту МЧК показалась подозрительным моя суетливость и поспешность, то такой способ надо признать прямо недопустимым, подрывающим совершенно престиж не только старших начальников в Красной армии, но вообще лиц командного состава, когда кого угодно могут арестовать, нарушая декрет, без ведома начальства, не предъявляя ордера на арест и не спрашивая документов. Отмечая вполне корректное и вежливое обращение всех служащих в МЧК, с которыми мне пришлось сталкиваться, не могу умолчать о недопустимом безобразии в комнате, где сидят арестованные.

В маленькой комнате с 3–4 стульями и 2-мя скамейками находятся от 25–35 человек, мужчины и женщины вместе, уборку производят сами арестованные, нет даже нар, спят прямо на голом полу, обед приносят в ведре, но ни тарелок, ни ложек нет, так что приходится пользоваться любезностью часового, который дает свою ложку по очереди арестованным. Пища – отличная[331]331
  Со слов «Излагая факт…» до этого места напротив текста подчеркивание красным карандашом.


[Закрыть].

Прошу рапорт мой доложить начальнику Полевого штаба и члену Венно-революционного совета Республики т. Аралову.

А. Андерсон

Резолюция Ф.В. Костяева: «С.И. Аралову – для соответствующих распоряжений о недопустимости таких арестов. Костяев. 23/I.1919».

Резолюция С.И. Аралова: «Выписки пошлите в Особый отдел. Аралов. 25/I»[332]332
  Примечательно, что в посланной 26 января 1919 г. Особому отделу ВЧК выписке касались лишь ситуации с арестом вследствие «суетливости» и положения в общей камере МЧК (РГВА. Ф. 6. Оп. 10. Д. 11. Л. 106).


[Закрыть].

РГВА.Ф. 6. Оп. 10. Д. 11. Л. 104–105 об. Автограф синими чернилами.

№ 2.11

Доклад заведующего отделом военных сообщений Полевого штаба А.М. Арнольдова военному комиссару Полевого штаба С.И. Аралову о стиле работы управления с предложениями по упорядочению системы военных перевозок[333]333
  На документе имеется помета: «К сведению. 20.II.1919».


[Закрыть].

№ 1583, Москва, Гранатный пер., д. 13

17 февраля 1919 г.

ЧЛЕНУ РЕВОЛЮЦИОННОГО ВОЕННОГО СОВЕТА РЕСПУБЛИКИ ТОВ. АРАЛОВУ

ДОКЛАД

При моем вступлении в должность военного комиссара Упвосоревсовет было обнаружено, что вся работа, в том числе и экстренные перевозки, велась очень неаккуратно и вяло. Во всем управлении царил форменный хаос[334]334
  12 февраля 1919 г. А.М. Арнольдов направил С.И. Аралову телефонограмму, в которой сообщал: «рабочий день» в Центральном управлении военных сообщений продолжается с 10 до 17 часов, причем «…с 15 часов начинается обед. Такое распределение рабочего дня ненормально, так как в период от 15 до 17 часов обедающие в столовой практически не работают, проводя это время в обеде, в сборах к нему, хождении на Никитскую и в ожидании его. Получающие же продукты на руки работают все время от 10 до 17 часов. В целях большей продуктивности работы и равномерности ее для всех служащих ЦУВС желательно было бы такое распределение рабочего дня: с 10 до 16 часов работа и с 16 до 17 обед. Жду указаний или подтверждения» (РГВА. Ф. 6. Оп. 2. Д. 19. Л. 56. Машинописный текст расшифрованной телефонограммы).


[Закрыть]. Помощники комиссара и комиссары отделов были бездеятельны и ограничивались только «штемпелеванием» бумаг.

Какая бы то ни было инициатива с их стороны отсутствовала. Я немедленно отчислил всех военкомов от должностей. Некоторых перевел в Упвософронтов, некоторые же остались совсем за бортом. На их место вызвал новых работников, работу которых я знал.

Как выяснилось, в бытность военным комиссаром тов. Фоминова все специалисты, в том числе и занимающие ответственные должности, работали очень вяло. Канцелярщина и бюрократизм глубоко запустили свои корни. Все справки и сведения никогда не проверялись как в самом Упвосоревсовет, так и в Упвосо фронтов и округов.

Так, на днях мною получены сведения от специалистов о том, что между некоторыми станциями Южного фронта движение паровозов прекращено и будет возобновлено не ранее как через 4–5 дней. Из сведений же, полученных по прямому проводу от военкомов, выяснилось, что между теми же станциями движение уже возобновлено. Это явление недопустимо, и я принял меры, чтобы в будущем это не повторялось, с применением к виновным самых строгих мер.

Несмотря на все мои усилия иметь непосредственное наблюдение и руководство работой всех отделов Упвосо, что особенно важно при экстренных перевозках и проч. распоряжениях оперативного характера, я фактически лишен этой возможности ввиду того, что отделы Упвосоревсовет находятся в разных помещениях и даже на разных улицах. Мною это неудобство и немаловажный тормоз в работе было своевременно замечено, и я возбудил ходатайство перед тов. Склянским о предоставлении Упвосоревсовет д. № 19 по Пречистинке, на что Наркомпрос не согласился и до сих пор это помещение нам не предоставлено. Но на днях, надеюсь, этот вопрос будет решен в положительном смысле, и работа пойдет успешнее.

Все-таки я должен констатировать тот факт, что, несмотря на всякие препятствия, работа Упвосоревсовета намного продвинулась вперед, а именно:

1) Всюду красной нитью проводится система, при которой назначаемые комиссары являются не простыми «штемпелевальщиками» бумаг, а усваивают работу с тем, чтобы после полной подготовки в любой момент каждый из них мог бы заменить специалиста и безболезненно работать без ущерба для дела. Сами специалисты признали, что комиссары начинают работать и работают, а не остаются прежними безынициативными контролерами.

2) При диспетчерах Упвосоревсовет и округов установлено дежурство военкомов, которые имеют непосредственную связь с Полевым штабом и Упвософронтов и округов. От них я в любой момент быстро получаю любую справку по перевозкам.

3) Для более успешного выполнения воинских перевозок Упвосоревсоветом образован запас теплушек и равномерно распределен между Упвософронтов и округов.

4) Вся внешняя охрана железных дорог подчинена Упвосоревсовету.

5) Разрешен вопрос в Особом совещании об оставлении санитарных поездов за военным ведомством.

6) Увеличен штат комиссариатов Упвосоревсовета, Упвософронтов, округов, военных представителей на дорогах и комендантских управлений.

7) По мере возможности все лучшие силы из состава военных комиссаров привлекаются на технические должности.

8) Выработаны и вводятся в жизнь маршрутные карточки для начальников эшелонов.

9) Разрешен вопрос о проезде служащих, командированных по разным случаям в санитарных поездах по маршруту их следования.

НАМЕЧЕНО К ОСУЩЕСТВЛЕНИЮ:

1) Принимаются общие меры к борьбе с простоем эшелонов в узлах и на станциях и кражей печей.

2) Вырабатывается план во всероссийском масштабе о порядке предоставления мест в штабных вагонах.

3) Предполагается образовать особый военный резерв классных вагонов.

4) Будет пересмотрен вопрос об инспекциях путей сообщения, о необходимости включения личного состава инспекции в состав Упвософронтов и округов с расформированием их, как отдельных учреждений.

5) Предположено дополнить положение об управлениях начальников военных сообщений согласно изменившихся штатов и ходатайств с мест.

6) Выработать штат Упвосо отдельных армий и входящих в состав фронта.

7) Об образовании особых отделов путей сообщения при Упвосо фронтов и округов.

Военный комиссар Арнольдов

Секретарь Ж.А. Стигге

РГВА.Ф. 6. Оп. 2. Д. 19. Л. 63 с об—64.

Подлинник – машинописный текст с автографами.

№ 2.12

Телефонограмма генштабистов 1918 г. выпуска В.И. Ленину, Л.Д. Троцкому, И.И. Вацетису, С.И. Аралову с повторной просьбой сообщить о ходе расследования дела арестованного Г.И. Теодори.

Серпухов. 17 апреля 1919 г.

22 час. 45 мин.

Председателю Совета обороны Ленину

Предреввоенсовресп Троцкому

Главком Вацетису

Предреввоентрибунал Республики Аралову

Копия: начальнику штаба реввоенсовресп Костяеву

Не получив до сего дня никакого ответа на нашу просьбу от 24 марта за № 111 /б. о спешном разборе дела Генерального штаба Теодори и в то же время имея, с одной стороны, сведения о предъявлении Теодори тяжкого и позорного обвинения в шпионаже, а с другой стороны, сведения о том, что ему до сих пор не предъявлено никаких обвинений, по уполномочению выпуска 1917 г. нижеподписавшиеся обращаются с повторной просьбой не отказать в распоряжении поставить через них выпуск в известность о тех конкретных данных обвинения, подтвержденных документально, на основании коих выпуск мог бы обоснованно исключить Теодори из своей среды и войти с ходатайством об исключении его из Корпорации Генштаба. В том же случае, если таковых данных не имеется, то выпуск не может спокойно относиться к факту беспочвенного ареста одного из своих членов, коему выпуск доверял и который занимал один из ответственных постов в Республике, т. к. подобное явление не дает гарантию в будущем спокойной работы военным специалистам, как не застрахованным от арестов без предъявления обвинения и ставит в то же время их в ложное положение сверх еще непрочно установившихся взаимоотношений с политическими работниками армии, а потому и обращаемся в случае последнего за распоряжением об освобождении Теодори и выяснении причин недоразумения. № 112/17.

По уполномочию выпуска 1917 г. Генерального штаба: Исаев, Моденов, Кузнецов, Малышев, Виноградов, Косач, Юршевский, Кутырев, Зиверт, Стульба, Чинтулов, Маттис, Срывалин, Цейтлин, Максимов, Дубинин, Самойлов, Пирог, Доможиров, Сысов, Стасевич, Скворцов, Тарасов, Кадников, Баранович, Дулов, Майгур, Кук, Петров, Полозов, Васильев, Бардинский, Захаров, Штрихар-Шило, Ус, Яковский.

Передал Страковский

Принял Ершов

17/IV.1919 г. 22 ч. 45 м. из Серпухова по прямому проводу.

Резолюция В.И. Ленина: «Склянскому на отзыв».

РГАСПИ. Ф. 2. Oп. 1. Д. 9325. Л. 1–1 об.

Рукописный текст расшифрованной телеграммы.

Резолюция В.И. Ленина – автограф.

№ 2.13

Письмо Л.Д. Троцкого А.И. Акулову о необходимости улучшения взаимоотношений И.И. Вацетиса и Полевого штаба с другими учреждениями и лицами

1 апреля 1919 г.[335]335
  Датируется по окружающим документам.


[Закрыть]

ТОВАРИЩУ АКУЛОВУ

Я с Вами бегло говорил по телефону по поводу некоторых телеграмм и телефонограмм Главкома с жалобами на ЦУС и Всероглавштаб. Сейчас я с некоторым запозданием нашел у себя телеграмму Главкома и Вашу по поводу «самочинных действий» товарища Раковского. Должен Вам прямо сказать, что эта телеграмма меня чрезвычайно огорчила во всех отношениях. «Самочинные действия» товарища Раковского состояли в том, что он проездом справился о состоянии 8-й армии и затем в телеграмме товарищу Ленину высказал свои соображения и возможности из 8-й армии выделить часть для подкрепления Украинского фронта. Никаких распоряжений Раковский, разумеется, не отдавал. Более того, он очень любезно сообщил копию своего обращения к Главкому, чего, конечно, не обязан был делать, так как в случае, если бы правительство сочло необходимым пойти навстречу пожеланию председателя Украинского советского правительства, то Главком был бы извещен и от него были бы запрошены соображения по этому поводу. Но, повторяю, Раковский очень любезно сам сообщил копию своей телеграммы. Никакого решительно вмешательства с его стороны при этом не было, ибо никто серьезно не станет называть «самочинными действиями» телеграмму главы украинского правительства, заключающую в себе пожелания о посылке подкреплений и соображения, правильные или неправильные, о возможности такой посылки из состава 8-й армии. Ведь на этом основании с гораздо большим правом можно было бы назвать «самочинными действиями» все заявления Главкома, касающиеся Воснархоза, политического Украинского правительства или Наркомпрода. Но так как Главком, естественно, заинтересован под оперативным углом зрения в вопросах хозяйственных, политических и т. д., то его неоспоримым правом является обращаться к правительству со своими по этому поводу соображениями, предложениями, требованиями. Не меньшим правом главы Украинского правительства является обращение к правительству федеративной республики с предложениями, соображениями военного характера. «Самочинные действия» имели бы место в том случае, если бы Раковский приказал откомандировать бригаду из 8-й армии на Украинский фронт, но об этом, конечно, не было и речи.

Нормальная работа возможна при нормальных отношениях. Между тем эти последние между Серпуховым и всеми учреждениями постепенно портятся. Так, отношения с Восточным фронтом, с Южным фронтом, с ЦУСом, с Всероглавштабом, с Украинским командованием, а теперь и с Украинским правительством принимают неприязненный характер. Это обстоятельство тревожит меня в высшей степени, ибо оно может чрезвычайно затруднить задачу центрального командования. Я бы очень просил в соответствующих случаях, поскольку Вам или товарищу Аралову приходится подписывать заявления Главкома, обращать его внимание на то, что, отстаивая интересы и права командования, необходимо считаться с правами и интересами других учреждений и лиц. Вы понимаете, что я считаю необходимым вернуться к этому вопросу по новому, весьма острому поводу именно потому, что ценю высоко работу Главкома и считаю необходимым устранить совершенно лишние и вредные моменты, которые, как сказано, грозят чрезвычайно затруднить работу.

РГВА.Ф. 33987. Оп. 2. Д. 32. Л. 46 с об. – 47. Отпуск – машинописный текст.

№ 2.14

Докладная записка президиума Серпуховского совета Реввоенсовету Республики об обстановке в Полевом штабе и его вмешательстве в дела совета[336]336
  На документе имеются пометы: 1) карандашом: «На бюро» (Л. 62 сверху справа); 2) ручкой: «в архив. 27/V.1919».


[Закрыть]

19 мая 1919 г.

В РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ВОЕННЫЙ СОВЕТ РЕСПУБЛИКИ

Президиума Серпуховского совета рабочих и крестьянских депутатов

Докладная записка

Серпуховской уездный совет рабочих и крестьянских депутатов с первых дней переселения в Серпухов Полевого штаба был стеснен в своей внутренней деятельности.

Не говоря о том, что переселение в небольшой уездный город столь громоздкого учреждения, как Полевой штаб, крайне ухудшило квартирный вопрос, благодаря чему совет вынужден был на долгий срок отложить всякую мысль об улучшении жилищных условий рабочих, оставшихся жить по-прежнему в подвалах, так как все хорошие квартиры были уплотнены штабными, – на местный исполком выпала задача снабжать Полевой штаб топливом, которое поглощалось и Полевым штабом, и отдельными сотрудниками штаба в неимоверном количестве, производить по требованию штаба работы по расчищению шоссе и т. п. В то время, как в помещениях Полевого штаба и в квартирах сотрудников штаба в течение всей зимы температура поддерживалась в 16 градусов и выше – рабочее население мерзло из-за недостатка дров, и в рабочих квартирах температура стояла ниже 0. Дровяной кризис минувшей зимы в г. Серпухове, несомненно, был вызван, главным образом, пребыванием в Серпухове Полевого штаба (а также связанных с Полевым штабом воинских частей), поглотившего огромные запасы местного топлива. Равным образом строительные и другие работы, производившиеся по требованию Полевого штаба, не оплачивавшиеся из местных средств, ухудшили финансовое положение Серпуховского совета.

Несмотря на все это 40-тысячное рабочее население Серпуховского уезда, в лице своего совета, охотно взяло на свои плечи все тяготы, вызванные пребыванием в Серпухове Полевого штаба, понимая ответственность и важность работы, производимой мозгом Красной армии, каковым является Полевой штаб.

К сожалению, не ограничиваясь чисто оперативной работой, ответственные сотрудники Полевого штаба – генштабы – с самого начала стали вмешиваться во внутреннюю жизнь советских учреждений, возбуждая ходатайства о предоставлении льгот серпуховской буржуазии, в квартирах которой им были отведены помещения. Как только тот или иной серпуховской фабрикант, торговец, домовладелец и т. п. привлекался в тыловое ополчение и к отбыванию трудовой повинности, как сейчас же начинали поступать настойчивые ходатайства отдельных генералов об освобождении его от трудовой повинности.

Мало этого, целый ряд лиц, принадлежавших к крупнейшим миллионерам – самым яростным эксплуататорам рабочего класса, справедливо заслужил ненависть со стороны серпуховского пролетариата, были приняты на службу в Полевой штаб. Эти лица отнюдь не являются военными специалистами и во многих случаях едва грамотны, и тем не менее им были предоставлены должности в Полевом штабе – нарядчиков, заведующих столовой, письмоводителей, курьеров и т. п.

В то время как серпуховские рабочие голодали, получали 1/4 хлеба, а то и ничего не получали по месяцам, все эти примазавшиеся к штабу бывшие капиталисты и эксплуататоры пользовались красноармейским пайком и другими льготами, чем бравировали перед местным населением.

Серпуховский исполком неоднократно обращался как к комиссару Полевого штаба, чтобы очистить это высшее учреждение Красной армии от эксплуататорских элементов, однако все эти просьбы остались безрезультатными.

Наоборот, с течением времени серпуховская крупная буржуазия, сближаясь все тесней и тесней с генштабами, проникала в высшие военные учреждения: в Москве – в Главный штаб, в Регистрационное управление и проч.

Все это вызывало сначала недоумение, а потом возмущение в рядах пролетарской массы, определенно указывавшей на укрывательство Полевым штабом Серпуховской крупной буржуазии.

Но, не довольствуясь покровительством буржуазии со стороны отдельных генштабов, Полевой штаб как учреждение начал вмешиваться в дела местного совета, обращаясь к местной власти с требованиями и наставлениями, выходящими за пределы компетенции Полевого штаба. Достаточно указать на то, что, когда у одного местного спекулянта было конфисковано 14 пудов соли, начальник Административно-учетного управления, генштаба Даллер потребовал, чтобы совет расследовал этот случай, привлек к ответственности милиционеров, производивших конфискацию по предписанию местной Советской власти, а соль вернул спекулянту. Равным образом местный отдел финансов получил предписание за подписью того же Даллера приостановить взыскивание чрезвычайного налога с местного предпринимателя, поступившего на службу в Полевой штаб. Можно было бы привести целый ряд фактов вмешательства Полевого штаба в (…)[337]337
  Заключительный фрагмент отсутствует.


[Закрыть]

ЦАОПИМ.Ф. 3. Oп. 1. Д. 148. Л. 62–62 об.

Фрагмент – машинописный текст.

№ 2.15

Рапорт бухгалтера Канцелярии Полевого штаба А.Ф. Лимонникова начальнику Административно-учетного управления штаба о переводе на другую должность в связи с бестактными действиями начальника канцелярии С.С. Харитонова

№ 17, Серпухов

23 мая 1919 г.

РАПОРТ

Начальнику Административно-учетного управления Полевого штаба РВС Республики

23 мая с.г. начальник канцелярии С.С. Харитонов в 11 часов 30 минут позволил себе кричать на меня в кабинете, говоря, что я плохо отношусь к своим служебным обязанностям и бухгалтерское дело исполняю хуже какого-либо письмоводителя. Поводом к таким указаниям со стороны т. Харитонова послужило то, что начальником разведывательного отделения были возвращены препровожденные канцелярией в это отделение документы на расходы на разведку, но эти документы велел отослать в разведывательное отделение сам начальник канцелярии, и, следовательно, я, исполнив названную работу, только исполнял его приказание.

Ввиду того что начальник канцелярии позволял себе и ранее неоднократно незаслуженно оскорблять меня – якобы за неумелое исполнение моего дела, к которому я назначен – прошу Вашего ходатайства перед начальником штаба о переводе меня на должность одного из помощников начальника отделения Полевого штаба или, в крайности, делопроизводителя.

К сему докладываю, что на канцелярской службе я состою 16 лет. В мирное время состоял делопроизводителем воинского начальника Варшавской местной бригады (Управления Ласского воинского начальника высшего разряда). Во время войны с Германией с 25 июля 1914 г. по 20 апреля 1918 г. состоял на службе в канцелярии Главного начальника снабжений Западного фронта – сначала помощником, а затем начальником хозяйственного отделения названной канцелярии. С 20 апреля по 20 мая 1918 г. состоял заведывающим денежным отделением Тамбовского губернского военного комиссариата, с 17 мая 1918 г. по настоящее время состоял на службе сначала в Управлении при Штабе Высшего военного совета, а затем в Полевом штабе.

За свою службу в канцелярии снабжения Западного фронта имею отличную аттестацию.

Бухгалтер Канцелярии Полевого штаба Революционного военного совета Республики Лимонников

Резолюция В.В. Даллера[338]338
  Л. 368 – простой карандаш.


[Закрыть]: «Секретно. В инспекторское отделение – т. Воробьеву и Вилькову. Вследствие повторяющихся заявлений предлагаю произвести расследование, в котором необходимо выяснить, каковы взаимоотношения между начальником Канцелярии и служащими. Даллер. 19.VI.1919»[339]339
  Рядом – автограф-виза военного комиссара: «Семенов».


[Закрыть].