Текст книги "Первое задание (СИ)"

Автор книги: Edelven

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Потому что никому, кроме него, я не писала стихов.

Я сидела за письменным столом своей комнаты и листала альбом. Почти заполнен. Остались две последние страницы.

Я выудила из ящика ручку и начала писать давно крутившиеся в голове строчки.

Хорошо только с ним вслед за хвойной тропою

Провожать вечера в медно-рыжий закат.

Затопило шаги прошлогодней листвою.

Жаль, что нам никогда не вернуться назад.

Все, что сделано – цепь. Все, что сказано – память

Для себя и других. Не разрубишь узлы.

Не спрошу у него, что теперь будет с нами –

Без того попадутся стальные углы.

Лишь друг другу дарить остается молчанье

В такт с уставшим дождем, в замирающий лес.

Знаю, ты никогда бы не смог меня ранить.

Мне с тобой хорошо. Хорошо до небес.

Перечитав написанное, я вздохнула. Мне было хорошо с ним до небес. Я была на этих небесах, он показал мне свой мир… Как много бы я отдала, чтобы просто увидеть его. Хотя бы издали. Улыбнуться. Но…

Я перевернула страницу. Последняя. Жаль.

Хоть на вечер – но будешь моим,

Хоть на миг – но его я запомню.

Нас накроет туманом седым,

Потеряешь последнюю волю.

Право ждать и влюбляться на час,

Право верить смущенным признаньям

Лишь мое. Это грустно: сейчас

Жизнь считается по расставаньям.

Далеко? Да не все ли равно,

Если сердце уже не пустое,

Если светит в темнице окно,

Когда я один вечер с тобою?..

Я захлопнула кожаную обложку и убрала альбом в шкаф. Надо будет купить еще тетрадь. Ибо мое графоманство заканчиваться не собирается.

Пора собираться, сегодня мое дежурство.

Чтобы ночь в нашей веселой больничке прошла спокойно? Да что вы, мы приличные люди! Никакого спокойствия, только треш! Началось все со сложной автодорожки, где мы с Сэмом извернулись, но сохранили девочке ногу, а закончилось веселым пареньком, выпавшим с пятого этажа. Еще с родителями этого чуда поговорить надо.

Я лечу по коридору, на ходу натягивая халат. Пообщаться с родственниками, написать протокол операции – и можно ехать. Сэм обещал профу, что справится один. А я сегодня хочу встретить рассвет отнюдь не в больнице.

– Родственники Джеймса Дилана здесь?

Ко мне бежит заплаканная женщина, за ней – мужчина, видимо, муж и папа пациента.

Я предлагаю им присесть и вглядываюсь в лица. Измученная бессонной ночью и ожиданием, женщина никак не может остановить слезы.

– Меня зовут доктор Агата Ларсен, я лечащий врач вашего сына.

– Доктор, как он? Он… он жив.

– Да, операция прошла успешно. Нам осталось только ждать – он сейчас в реанимации. Как только проснется – мы вам позвоним.

– То есть как, в реанимации?

– Все пациенты после операции переводятся в отделение анестезиологии и реанимации, так нужно.

– Я хочу его увидеть!

– В данный момент это невозможно.

– А когда?

– Когда он проснется после наркоза.

– А он проснется?

– Миссис Дилан, я понимаю ваше состояние, но ваш сын получил серьезную травму. Я не буду лукавить, скорее всего, у него останутся последствия. Пока не могу сказать, какие. Мы сделали все, что смогли, и сохранили целостность костного мозга. Также была произведена операция на поясничном отделе, и установлена титановая конструкция, чтобы перелом сросся правильно. Прогноз у него позитивный.

– Он будет ходить?

– Если не будет лениться и лежать на диване, – я улыбаюсь родителям, стараясь придать своей уставшей физиономии максимально дружественное выражение.

Женщина кидается мне навстречу, хватая за руки и заливаясь слезами. Так, вот истерики мне только не хватало.

– Миссис Дилан, успокойтесь. Все уже кончилось. Там, – я беру ее под руку и указываю на боковой коридор, – можно выпить кофе. Если хотите, я дам вам успокоительное. Поезжайте домой. Сейчас вы ничего не сможете сделать, нам нужно просто подождать, пока Джеймс проснется. Идемте.

Изнасиловав кофейный автомат и заставив его выдать три стаканчика эспрессо, я вернулась в ординаторскую и занялась документами. Ненавижу бумажную работу, но надо.

Управившись, я переоделась и вышла в начинающий светлеть воздух пустой стоянки. Оседлав мотоцикл, я оглянулась – никого. А кажется, будто кто-то за мной пристально наблюдает. Да, мать, так совсем крыша поедет, и без того не очень устойчивая.

В очередной раз поставив Ворона «в козла», я вырулила со стоянки и направилась в сторону набережной. Рассвет над заливом и большая кружка латте из Старбакс со сливками и двумя кусочками сахара. Именно это мне сейчас и нужно.

Я стояла, положив руки на парапет и пристроив между ними стакан кофе.

Мне скоро тридцать. Жизнь перейдет за половину, как говорил один поэт… Что у меня есть? Работа, на которой я делаю успехи. Три месяца назад я прошла предзащиту и получила должность помощника заведующего отделением. Шуточки Сэма на эту тему опустим… У меня есть все, кроме… кроме того, с кем можно просыпаться по утрам. Кого можно ждать домой. И никто из тех, кого я встречала, не вызывает у меня такого желания. Кроме Локи.

Прошло уже почти два года. Два года моей жизни. А кажется, что только вчера я играла ему на рояле, читая стихи Рождественского, лохматила пальцами его волосы, получая за это ядовитые замечания и ухмылочки… Локи… Да, я скучаю.

Я втянула носом воздух, в котором смешались запахи воды и кофе, и опустила голову, почти коснувшись лбом стаканчика.

Да, я скучаю. Я сама себе в этом призналась. И буду скучать. Дура. Но я не жалею, что не согласилась удалить этот кусок из памяти. Это моя жизнь и любая ее часть ценна. Особенно – эта.

Я подняла голову и сделала глоток, ощущая, как горячая жидкость наполняет меня теплом. Ветер принес горьковатый, терпкий запах, заставивший меня оглянуться. Никого. Как знакомо… Найти бы такой парфюм…

Выдохнув, я сделала еще глоток и выпрямила спину, наблюдая за тем, как солнце лениво вылезает из-за вод залива. Надо будет все-таки поискать. Вдруг найду?..

Как тихо… даже Нью-Йорк, огромный неспящий город, замирает перед рассветом.

По обе стороны от меня опустились руки, затянутые в черно-зеленую кожу, и я ощутила, как меня обволакивает своим теплом терпкий аромат, сводящий меня с ума и заставляющий замереть. Невозможно, нет. Нет!

– Ты скучала?

Голос за спиной заставляет вздрогнуть и выронить стакан. Он летит вниз, в воду, кувыркаясь в воздухе.

– Это ты?

– Повернись, увидишь.

Я разворачиваюсь медленно, словно в замедленной съемке, и упираюсь носом в ту самую, черно-зеленую кожу куртки.

– Ты!.. – почти выдыхаю я.

– Я. Ты скучала?

– Я… Да.

Локи смотрит на меня сверху вниз, улыбаясь уголками рта.

– Почему ты вернулся? Я думала…

– Потому что я хочу видеть женщину, ради которой отказался от бессмертия.

– Ты? Отказался от бессмертия? Но как… зачем?

– Норны перерезали твою нить.

– И ты…

– Да. И мне очень интересно посмотреть на результаты.

– Какие? Чего?

– Ты давно болела? – в глазах Локи танцуют смешинки, гипнотизируя меня.

Давно. За эти два года – ни разу. И четыре сломанных ребра всего за два месяца срослись.

– И… я не понимаю, я что, я кто теперь?

– А кем ты сама хочешь быть?

– А у меня есть выбор?

– Выбор есть всегда. Я пришел за тобой.

– Зачем? Куда?

– Сколько вопросов, – Локи улыбается мне, и от этой улыбки хочется подпрыгнуть, повиснуть у него на шее…

– Локи, я…

– Я читал твои стихи, Агата. И теперь можешь делать что угодно, но я не поверю, что все ваши человеческие чувства – это просто химия.

– Откуда ты…

– Можешь побить Сиф, я разрешаю.

Сиф? А у нее-то они откуда? Ведь альбом лежит дома!

Локи берет мой подбородок пальцами и приподнимает мне голову, глядя в глаза.

– Я скучал по тебе. Поехали домой.

В голове словно пролетает тайфун, и я обнимаю его за шею, поднимаясь на цыпочки и прижимаясь всем телом. Локи вернулся. Этого просто не может быть.

Его руки ложатся мне на талию и спину, сжимая кожу комбинезона, дыхание щекочет шею… Невозможно, просто невозможно.

– Я смотрю, ты подружилась с моим мотоциклом.

Я отстраняюсь, пряча пунцовое лицо. Властная, такая родная рука ложится мне на щеку, и он ловит мои губы своими. Как в первый раз – медленно, невыразимо нежно…

Он разворачивает меня, держа за талию, и мы направляемся к стоянке. Рядом с Вороном я вижу точно такой же Фаер. Два одинаковых мотоцикла смотрят на меня хитрым прищуром фар, словно спрашивая: «Ну что, дождалась?».

Я сажусь на байк, пряча улыбку, и выворачиваю вслед за Локи навстречу расцветающему дню.

*Серебряная звезда – персональная военная награда США, основанием для награждения которой служат мужество и отвага, проявленные в бою. Гражданские лица, в том числе иностранцы, также могут быть награждены Серебряной звездой.

**Цитата. Осип Мандельштам.

***Вертебрология – это отдельный раздел ортопедии, который занимается диагностикой и лечением заболеваний позвоночника.

====== 58. Послесловие. “В глазах матери – зеркало истины”. ======

По переливающемуся всеми возможными цветами полотну шествует женщина. Одна из самых прекрасных женщин Девяти миров, великая богиня. Великая царица. Мать.

Фригг, супруга Одина, хозяйка облаков и туч. Она подходит к краю Бивреста и останавливается рядом с гигантом в золотых доспехах, вглядываясь в бездну.

– Приветствую тебя, моя царица. – Гигант склоняет голову в почтительном поклоне.

– Здравствуй, Хеймдалль. Ты наблюдаешь за ней?

– Как вы и приказывали.

– Как она?

– По человеческим меркам – хорошо.

– А не по человеческим? – златоволосая женщина улыбается, кладя ладонь на плечо гиганта.– Покажи мне ее, Хеймдалль.

– Что вы хотите увидеть, моя царица?

– Покажи, что она делает сейчас.

– Как прикажете.

Воин проводит рукой над бездной, создавая туманную пелену, видимую только им двоим.

Комната освещена огоньками камина и приглушенным светом светильников, пряча углы в легкой тьме. В комнате две девушки.

Одна – смешливая, русые волосы подстрижены под длинное каре и в художественном беспорядке обрамляют доброе лицо с румяными пухлыми щеками, задорной улыбкой и смешинками в зеленых глазах, вторая – черноволосая, светлокожая, длинные, прямые волосы распущены по спине и плечам, и лежат тяжелым пологом, укутывая ее почти до талии. В темно-карих глазах отражается пламя камина, и кажется, что от этих отблесков они вспыхивают багрово-красным.

Они сидят на ковре у огня и пьют вино, периодически чокаясь высокими стаканами.

– С днем рождения, подруга! Давай... давай за то, чтобы все было хорошо! Чтоб нашелся тот, кто, наконец, тебя успокоит, и я таки буду нянчить мелких!

– За то, чтобы все было хорошо – давай! А за остальное... Брит, я же рассказывала тебе. Никто меня не успокоит. Упокоит, если только.

– Тебе разве не хочется семью? Детей?

– Не знаю. Хочется, наверное... Только в моем случае – лучше быть одной, чем с кем попало.

– Ничего себе! Да вокруг тебя столько парней вьется! Уже из байкеров своих нашла бы кого-нибудь! Когда мы с тобой катались, только ленивый шею не свернул, на нас глядя!

– Да не хочу я кого-нибудь, Брит.

– Все о парне том страдаешь, как его, Локи, да?

– Да, Локи. Только я не страдаю. Я просто никого не хочу.

– Интересное имя...

– Интересное.

– Не понимаю я тебя, Агата. Я б уже давно...

– А мне можно. Я ж загадочная русская душа! – черноволосая девушка грустно улыбается подруге.

– Да дура ты!

– Тоже верно. Кстати, помимо моего дня рождения сегодня еще один праздник. Не менее грустный.

– Чего это – грустный? Так, а ну, не киснуть! Что за праздник?

– В этот день перестала существовать страна, в которой я родилась*.

– Подожди, Россия же никуда не делась.

– Я родилась в Советском Союзе, Брит. Здесь, в Америке, не любят эту страну. Но я ее помню из детства. Какой бы не была эта страна – она была великой. И знаешь, мне жаль, что она развалилась.

– Агата, но там же была цензура! Не было демократии!

– Не больше, чем здесь, Брит. Вот тут можешь мне поверить.

– Ладно, давай сегодня не про политику, а? А то тебя не переспоришь.

Агата улыбается подруге, и полыхающий огонь красит ее глаза в багровый оттенок.

– Всегда с тобой так.

– Сыграй лучше что-нибудь. А еще лучше – спой.

– Петь я не умею. Чего тебе сыграть?

– Не прибедняйся, а? В прошлый раз ты отлично спела, даже Сэм оценил!

Агата заливается смехом, выговаривая:

– Сэм? Ну, если он оценил, тогда конечно...

– Чего ты так?

– Брит, я этого чудика четыре года знаю! Ладно, черт с тобой, что тебе сыграть?

– Ну... не знаю. А сыграй что-нибудь русское!

– Ну, блин... а конкретнее? Чайковский пойдет?

– Не, не то... Знаешь... а ты можешь сыграть что-нибудь такое, чтобы без перевода понятно было? Мне просто нравится, когда ты по-русски поешь...

– Без перевода, песни... – Агата одним пальцем чешет макушку, вызывая улыбку у подруги.

– И чтобы я их еще не слышала!

– Издеваешься?

– А то!

– Ну, озадачила... хотя, в принципе... я могу сыграть, только это песни от мужского лица и исполнялись они изначально под гитару и вообще по стилю ближе к року...

– Ну-ка, ну-ка!

– Я, когда маленькая была, дома часто слышала эти песни. Это был папин любимый певец – Игорь Тальков. Мне лет шестнадцать было, и я на папин день рождения выучила несколько его песен, а когда все собрались – сыграла. Я первый раз видела, как мой отец плакал... – Агата взяла бутылку и наполнила бокал до краев, пряча лицо за волосами. Когда она подняла голову, стало видно, как блестят ее глаза от влаги.

– Эй, не плачь! Если не хочешь – ладно, я сейчас принесу еще чего-нибудь с кухни...

– Нет, Брит. В смысле – с кухни тащи, а я пошла за рояль.

Они поднимаются с ковра, и Агата усаживается за рояль, открывая крышку клавиш и пристраивая свой бокал рядом с подставкой для нот.

– Только ногами сильно не пинать – я вправду петь не умею.

– Играй уже!

– Не так быстро, сейчас подберу, – она перекручивает волосы жгутом и закидывает за спину. – Ладно, начнем...

Она начинает играть, постепенно подбирая, вспоминая мелодию. Движения становятся увереннее и точнее, и она начинает петь с легким акцентом. Мелодия льется, постепенно укрепляясь, и акцент, заставляющий Агату морщиться, исчезает:

Однажды ты пройдешь бульварное кольцо,

И в памяти твоей мы встретимся, наверно,

И воды отразят знакомое лицо,

И сердце исцелят и успокоят нервы.

Чистые пруды, застенчивые ивы,

Как девчонки, смолкли у воды,

Чистые пруды, веков зеленый сон,

Мой дальний берег детства,

Где звучит аккордеон**.

Она выводит последние ноты, заставляя рояль утихнуть, и поворачивается к Бритни, беря в руки бокал. Та сидит в кресле и смотрит завороженным взглядом куда-то в угол.

– Ну как?

– А можешь еще?

– Могу. Про что? Про любовь или про родину? – Агата лукаво улыбается, наклоняя голову.

– Это же про любовь было, да?

– Ну да.

– Давай теперь про родину!

– Ну, хорошо.

Она пробегает пальцами по клавишам и начинает говорить низким, чуть хриплым голосом в такт музыке. Это не похоже на пение, скорее, на какой-то плавный и торжественный речитатив, от которого по коже пробежал холодок, а горло сжало спазмом.

Листая старую тетрадь расстрелянного генерала

Я тщетно силился понять, как ты могла себя отдать

На растерзание вандалам?

Из мрачной глубины веков ты поднималась исполином

Твой Петербург мирил врагов высокой доблестью полков

В век золотой Екатерины...***

Ее голос становится выше, не теряя хрипотцы, и выводит слова, даже не понимая которые, сидящая в кресле русоволосая девушка сжала руками подлокотники и уставилась в спину подруге.

Агата прошептала последние слова песни и выпрямилась. Повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в камине.

– Слушай, это... потрясающе. Это как гимн.

– Это и был своеобразный гимн.

– Сыграй еще, а? Это потрясающие песни... я понимаю, о чем ты поешь, хотя не знаю этого языка... Агата, ну пожалуйста!

– Про родину больше не буду.

– Не хочешь?

– Не знаю просто.

– Тогда давай про любовь.

– Одну песню. Горло болит.

– Ладно.

Агата поворачивается обратно к роялю и начинает играть, вдруг резко обрывая музыку.

– Что такое?

– Нет, ничего.

Она начинает снова, скользя пальцами по клавишам, и шепчет первые строчки, делая голос все громче и почти срываясь на крик в припеве.

Всё как будто шло своим путем, медленно и верно.

Успех в делах, семья и дом лечили раненные нервы.

Не будили звездные дожди моего воображения,

И превратились виражи в плавное скольжение.

Скажи, откуда ты взялась, моя нечаянная радость,

Несвоевременная страсть, горькая осладость,

Нарушив мой земной покой ты от какой отбилась стаи,

И что мне делать с тобой такой, я не знаю.

Вздрогнул как от выстрела мой дом, стены закачало,

Когда в окно твоим крылом счастье постучало.

Понимал ли дом, что он для меня стал тесен,

Оставив незакрытой дверь и окна не завесив.

Скажи, откуда ты взялась и опоздать не испугалась,

Моя неведомая страсть, моя нечаянная радость.

Нарушив мой земной покой, ты от какой отбилась стаи,

И что мне делать с тобой такой, я не знаю.

Мой уютный замок из песка стал как-будто ниже,

И заменили облака рухнувшую крышу.

Ты смотрела. как под крышей той разгорались страсти,

Сказав, что на беде чужой мы не построим счастье.

Да, я бы мог, конечно, отпустить тебя, но это не поможет

Чужому горю, ведь простить меня мой дом уже не сможет.

Расстаться можно и любя, боль рассосётся понемногу,

Но только обманув себя, мы обмануть не сможем Бога.

Скажи, откуда ты взялась и опоздать не испугалась,

Моя неведомая страсть, моя нечаянная радость.

Нарушив мой земной покой, ты от какой отбилась стаи,

И что мне делать с тобой такой, я не знаю.****

Черноволосая девушка прошептала последние слова, с усилием закрыла крышку над клавишами, залпом осушила бокал и уронила лицо в ладони, не давая непрошенной влаге потечь с подбородка.

– Агата? Агата, ей, ты чего!

– Ничего, сейчас пройдет. Прости, Брит, я сегодня больше не буду играть.

– Ты ведь ему играла?

– Брит...

– Да ему, понятно это! Знаешь, я по-русски не понимаю ничерта, но... Это потрясающе. Если ты так поешь... то я понимаю, почему тебе не нужен никто. Ты любишь этого Локи.

– Не говори ерунду, Брит!

– Мне только не рассказывай, ладно! Ты знаешь, куда он уехал?

– Нет.

– Нда... ты пыталась его найти?

– Нет. Это бессмысленно.

– Агата, ты...

– Дура, знаю. Ладно, хватит об этом. Я есть хочу!

Бритни укоризненно качает головой, обнимая за плечи сидящую за роялем девушку.

– Я достала пиццу. Разогреть?

– Давай.

Агата поднимается, и обе девушки скрываются в дверях кухни.

Туман над бездной рассеивается, и двое – златоволосая женщина и огромный воин – вновь смотрят в мерцающую мириадами звезд пустоту.

– Признаю, моя царица, я имел неверное мнение об этой смертной.

– Не такой уж и смертной, Хеймдалль, – женщина улыбается сама себе.

– Моя царица?

– Мой сын отдал за ее жизнь свое могущество. Это просто так не проходит, – она разворачивается и шествует по мосту обратно, оставляя воина удивленно смотреть ей вслед.

Прошло несколько дней с того момента, как царица стояла на краю Бивреста.

Стояло прохладное туманное утро, отражавшее настроение Фригг, когда она направилась в покои младшего сына.

Он успокоился. Принял свои силы и многое понял. Пришло время поговорить.

Остановившись перед дверями, она взмахнула рукой, и резные волки учтиво склонили головы, пропуская свою царицу.

В покоях было тихо, только из-за дверей кабинета доносилась приглушенная возня. Женщина подошла к ним и подняла руку, чтобы постучать, но дверь резко раскрылась.

– Мама! Зачем ты пришла?

– Нам надо поговорить, Локи.

– Это срочно? Я...

Фригг заглянула через плечо сына и увидела на краю стола, заваленного книгами и заставленного пробирками, альбом в кожаном переплете с тиснеными золотыми рунами.

– Сиф уже отдала тебе альбом, как я вижу.

– Откуда ты...

– Это я дала его ей. А она... она все сделала правильно.

– Его создала ты, этот альбом?! Это подделка?! – кулаки Локи сжимаются, заставляя костяшки пальцев побелеть от напряжения.

– Нет. Я просто забрала его из ее комнаты, оставив такой же. Разве ты не чувствуешь, как страниц касались ее руки?

– Чувствую... Почему ты отдала его Сиф, мама? Почему не сразу мне?

– Тебя не было в Асгарде, а она тоже скучает, Локи. Ведь там и для нее были стихи.

– А остальные?

– Для тебя.

– Почему ты так уверена?

– Потому что все это время я наблюдаю за ней. Она тоже скучает.

– Я не пойду в Мидгард.

– Почему?

– Потому, что она права. Я не хочу смотреть, как она стареет.

Улыбка Фригг становится хитрой, в голубых глазах зажигаются озорные огоньки, и она снизу вверх смотрит на сына.

– Мама? – он ещё не верит, но надежда уже разгорается в его глазах.

– Да, Локи. Да.

– Это невозможно!

– Ты отказался от своего бессмертия ради нее.

– И что? Мое могущество и мое бессмертие осталось при мне!

– В тебе две сущности, мальчик мой. И они обе практически бессмертны. Вспомни об этом.

– Ради чего все это было, мама? Ведь она выполнила клятву, почему ко мне тогда не вернулась магия?

– Она бы вернулась к тебе с ее смертью.

– Но отец сказал...

– Отец дал тебе выбор, мой мальчик. И ты все сделал правильно. Я горжусь тобой, Локи.

– Она знает?

– Нет.

Локи кидается навстречу матери, хватает её в охапку и начинает кружить по комнате, сшибая плащом и взлетающим подолом платья книги со стола.

– Мама! Я...

– Я тоже люблю тебя, Локи. Иди.

– Да. Спасибо тебе.

Локи опускает улыбающуюся женщину на пол и пулей вылетает из комнаты. Фригг выходит следом за ним, махнув волкам на закрывающихся за ее спиной дверях, и с довольной улыбкой шествует по коридору.

– Жена моя!

Она останавливается, глядя на приближающегося к ней статного мужчину, один глаз которого прикрывает золотая пластина.

– Да, Один.

– Зачем ты это сделала?

– Потому, что считаю это правильным. Не ты один такой умный, милый, – она поднимает руку и гладит его по щеке, пробегая пальцами по волоскам седой бороды.

– Фригг!..

– Давай поговорим об этом после?

Она смотрит снизу вверх, прищурившись, и на губах мужчины начинает играть улыбка.

– Ты слишком торопишься.

– Ой ли?

Он предлагает руку супруге, и они скрываются за поворотом дворцового коридора.

*имеется в виду дата 19 августа 1991 года – начало августовского путча в Москве.

**Игорь Тальков – Чистые пруды.

***Игорь Тальков – Россия.

****Игорь Тальков – Моя любовь.