Текст книги "Первое задание (СИ)"

Автор книги: Edelven

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Кожа бьющейся в моих руках девушки начала синеть, на ней проступили темные полосы, белки закатившихся глаз окрасились ярко-красным. Она громко, страшно, хрипло закричала и обмякла, окончательно потеряв сознание.

Перед моими глазами снова возникло видение сморщенного лица, медленно перетекшее сначала в лицо средних лет, а затем в молодое. Девушка задорно улыбнулась и подмигнула мне.

– А ты не дурак, принц. Теперь я вижу будущее этой человеческой женщины. Ты отдал ей долг. И теперь можешь получить свое.

Видение рассеялось, и я увидел, что все еще прижимаю к себе тело Агаты. Она дышала. Дышала! Неровно, рвано, но дышала, и умирать не собиралась!

Я аккуратно уложил ее на землю и снял с головы расколотый шлем. Расстегнул куртку, убирая щитки экипа и давая возможность вдохнуть глубже.

Ты будешь жить девочка. Я никуда тебя не отпущу.

– Отпусти ее, Локи! Встань и подними руки! – в нескольких шагах стоял темнокожий мужчина с повязкой на одном глазу и недвусмысленно направлял на меня здоровенную пушку.

– Рад видеть, Фьюри. Я только что спас ее, – я поднялся на ноги, отбросив полу плаща, и поднял руки в примирительном жесте.

Что?! Полу плаща?!

– Ты только что устроил смерч, а перед этим взорвал поезд метро. Один раз мы уже отпустили тебя. Но на этот раз...

– Это не он, – позади меня появился Тор и встал рядом. – Он не взрывал метро. Это сделала Эмла, безумная ведьма из моего мира. Она мертва. Локи оказал вам всем услугу.

– Тор, мы не можем...

– Фьюри, вы хотите познакомиться с нашим отцом? Мы с Локи сейчас уйдем. Возможно – вернемся, но вас это не будет касаться.

– Это невозможно.

– Я сказал, что вас это не будет касаться, – голос Тора разносится над покореженным парком, словно раскат грома, воздух вокруг начинает уплотняться, как перед сильной грозой. – Позаботьтесь об этой девушке. Ее нужно доставить во Второй госпиталь скорой помощи. Дальше я разберусь сам.

– Тор, я буду вынужден...

– Мне что, разнести еще пару небоскребов, чтобы вы поняли, что мой брат не шутит? – я улыбаюсь уголками рта, и вокруг вспыхивает огненное кольцо. Надо же, получилось. – Позаботьтесь о ней, Фьюри. Нам пора.

Я извлек из одного из многочисленных карманов осколок тессеракта, отданный мне Агатой, и кивнул Тору. Перед глазами замелькали радужные круги, мир вокруг исчез, а через несколько секунд мы стояли на Радужном мосту.

*автор извиняется за некоторую путаницу в мифологии, совершенно сознательно смешивая роли норн и мойр.

====== 56. Эпилог. Часть первая. “Ему никто не писал стихов”. ======

– Транспортную бригаду в четвертый оперблок, – мужской голос звучит из динамика рации, искажаясь помехами.

Паренек на посту приемного покоя потягивается и отключает обратную связь, не переставая жевать гамбургер.

– Перерыв у меня, отстаньте. Сами отвезете, не переломитесь.

– Транспортная бригада, нужно срочно отвезти пациента, – продолжает говорить рация.

– Ага, бегу, – паренек забрасывает ноги на соседний стул.

– Транспортная бригада, бегом в четверку, или я вас самих в реанимацию укатаю!!! – динамик рации снова оживает, на этот раз женским голосом, спорить с которым желания не возникает даже у меня.

Паренек торопливо хватает черную коробочку и подносит к губам.

– Да, доктор Ларсен! Летим! – он срывается с места и вприпрыжку бежит в сторону оперблока, бурча себе под нос: – Предупреждать, блин, надо, что она в четверке.

Я стою у поста и, усмехаясь, смотрю ему в спину. Я не видел ее почти два мидгардских года. Не хотел напоминать себе об этой смертной. После того, что было, я заставил себя забыть о ее существовании.

Когда ко мне вернулась сила, я не смог какое-то время ее контролировать, и Один отправил меня в Утгард, дабы я ничего не смог разрушить. Я ушел оттуда по темным тропам, идущим по междумирью, и блуждал там, убивая тварей настолько мерзких, что ни в одном человеческом языке нет слов, чтобы их описать.

Я очистил свои мысли и сознание, растворившись в силе и ощущая себя освобожденным от скверны прошлого, родившимся заново. Теперь я понял смысл данного мне знака и мысленно возблагодарил Вишну. Бабочка была дана мне как символ перерождения, как его итог. Точно так же, как гусеница превращается в куколку, а из той появляется бабочка, я отпустил свою ненависть, обретя свою силу заново и поняв, что суть ее не в разрушении, а в созидании. Магия огня и холода, дарованная мне, может не только убивать и сметать все на своем пути, но и греть тех, кто в этом нуждается, создавать величественные ледяные узоры и здания, которые я видел, путешествуя по Ётунхейму.

По возвращении в Асгард меня приняли с гораздо большим радушием, нежели прежде. На минуту мне показалось, что все стало так, как было до похода Тора в Ётунхейм, но... Нет. Изменился я. Я многое понял, через многое прошел и многое оставил.

Я много раз порывался уйти в Мидгард, но каждый раз выбирал другую тропу, уходящую максимально далеко от этого мира. Я пытался преодолеть себя, отгораживая ту часть памяти, которую занимала она. Один раз она уже чуть не умерла. Я не хочу, чтобы ей угрожала опасность, неизбежная при моем присутствии.

В один из теплых вечеров, когда заходящее солнце золотит крыши благословенного города, я сидел на балконе дворца и пытался читать. В Мидгарде сейчас начало мая...

– Не помешаю?

– Что тебе, Сиф?

– Да так, увидела тебя здесь, решила поговорить.

– О чем?

– Когда мы вернулись...

– Я не настроен говорить об этом.

– Почему?

– Тебя это не касается.

– Локи, я тоже скучаю.

Я молчу, не глядя на сидящую напротив воительницу.

– Ладно. Вот. Я забрала его из комнаты Агаты, оставив ей такой же. Думаю, тебе это будет интересно, – она встает, кладёт на перила небольшой альбом в кожаной обложке, с тиснеными золотом рунами, и тихо уходит.

Я смотрю на такой знакомый мне предмет. Подаренный альбом. Что мне может быть в нем интересно? Смахнуть его вниз! Я резко заношу руку… и бережно поднимаю его с перил. Внутри ее рукой выведены строчки. Дневник? Нет...

... Люблю тебя? – Люблю, наверное.

Но если и скажу – не верь.

Запомни глаз тепло неверное

И улыбнись, захлопнув дверь...

Ее стихи? Кому она их писала? Неужели?..

Рыжей охрой обсыпано зеркало

Тротуара под тихим дождем.

Неужели и впрямь исковеркала

Безразличье в покое твоем?..

Неужели вдруг стала бессонницей

Для твоей черно-белой судьбы?..

Перепало бездомной любовнице

Жалких крох от чужой ворожбы.

Показалось... Как утро туманное,

Все рассеется. Буду, как встарь,

Принимать, словно правду, обманное,

Превращаясь в застывший янтарь.

Будет снова стучать за окошками,

По карнизам стихающий дождь.

Рыжей охрой облитой дорожкою

Ты когда-нибудь тоже уйдешь...*

Интересно, Сиф это читала? Читала, раз сказала, что мне это будет интересно. Зачем она дала мне этот альбом? Эти стихи... Этот язык... Неужели это правда, и эти строчки написаны мне? Эти прекрасные стихи написаны смертной женщиной?

У тебя бесстыжие глаза.

Ну и пусть. Ведь я по ним скучаю.

В них шальная светится гроза,

Закрывая капельку печали.

У тебя бесстыжие глаза...

У тебя по-детски светлый смех

И, как грипп, заразная улыбка.

От тебя – похожая на всех.

От тебя – грусть снова станет зыбкой.

У тебя, как в детстве, светлый смех...

У тебя бесстыжие глаза.

Только почему-то грустный голос.

Веришь мне? – рассыплется гроза,

Будет время разноцветных пОлос.

У тебя бесстыжие глаза...*

Она говорила, что скучает... И говорила, что любви нет, это просто химия… Но – так писать и ничего не чувствовать она не могла. Даже боги этого не могут.

Нужен был – заполнить пустоту,

Скоротать замешкавшийся вечер,

Высветлить немую темноту,

Поддержать измученные плечи.

Нужен был – вновь научить дышать,

Собирать расколотые сутки,

И глазам напомнить, как сиять,

Сделать сердце, как и прежде, чутким.

Нужен был осеннею листвой,

Вдоль по волосам остывшим ветром,

И ночной безлунной синевой,

И свечи ванильной теплым светом.

Нужен был, как воздух для огня,

Как вода в безжизненной пустыне,

Морякам – далекая земля,

Королеве – грешная гордыня.

Как теперь тебя благодарить

За мое минувшее ненастье?..

Памятью я буду дорожить:

Лишь тебе обязана за счастье.*

Я встал, отбросив так и не начатую книгу, и вихрем вылетел с балкона, сжимая в руке кожаный томик.

На креслах в коридоре приемного отделения сидят двое. Заплаканная пожилая женщина и мужчина, обнимающий ее. Кого-то ждут.

Проходит еще около часа бездействия. Женщина порывается встать и пойти к белым стеклянным дверям, ведущим внутрь это храма медицины. Своеобразного, конечно, храма... Но сидящий рядом мужчина не дает ей уйти, плотнее прижимая к себе и уговаривая не плакать.

Открываются и хлопают створками двери, и я вижу, как стройная молодая женщина летит по коридору, на ходу накидывая халат на зеленый медицинский костюм. Длинные черные волосы, еще более темные, чем тогда, затянуты в высокий хвост, отброшенный за спину. Выбившиеся пряди небрежно обрамляют бледное, уставшее лицо с большими карими глазами. Она стала еще тоньше. Еще легче. И сильнее. Эта сила чувствуется в каждом ее движении.

Агата.

Она подходит к ограждению поста, и раздается спокойный властный голос:

– Родственники Джеймса Дилана здесь?

Заплаканная женщина вскакивает и бежит к ней. Мужчина, из рук которого она вырвалась, еле поспевает за своей спутницей. Выйдя за ограждение, она кивает на ряд кресел рядом с постом, стоящих друг напротив друга.

– Давайте присядем.

Она садится и несколько секунд вглядывается в лица сидящих напротив людей.

– Меня зовут доктор Агата Ларсен, я лечащий врач вашего сына.

Где-то это я уже слышал.

– Доктор, как он? Он… он жив? – женщина сжимает руку своего мужчины побелевшими от напряжения пальцами.

Агата наклоняет голову и грустно улыбается уголками рта.

– Да, операция прошла успешно. Нам осталось только ждать – он сейчас в реанимации. Как только проснется – мы вам позвоним.

– То есть как, в реанимации?

– Все пациенты после операции переводятся в отделение анестезиологии и реанимации, так нужно.

– Я хочу его увидеть!

– В данный момент это невозможно.

– А когда?

– Когда он проснется после наркоза.

– А он проснется?

– Миссис Дилан, я понимаю ваше состояние, но ваш сын получил серьезную травму. Я не буду лукавить, скорее всего, у него останутся последствия. Пока не могу сказать, какие. Мы сделали все, что смогли, и сохранили целостность костного мозга. Также была произведена операция на поясничном отделе, и установлена титановая конструкция, чтобы перелом сросся правильно. Прогноз у него позитивный.

– Он будет ходить?

Агата распрямляет плечи и улыбается шире:

– Если не будет лениться и лежать на диване.

Женщина вскакивает и кидается навстречу, хватая девушку за руки и прижимая их к своей груди:

– Доктор, спасибо вам! Девочка моя милая, руки твои золотые, ты мне сына спасла, пусть тебя бог благословит! Счастья тебе, как благодарить тебя, не знаю!.. – по щекам женщины катятся лихорадочные слезы, губы прыгают, изгибаясь от волнения. Ее муж застыл столбом позади, то ли испугавшись эмоциональности жены, то ли переваривая сказанное Агатой.

– Миссис Дилан, успокойтесь. Все уже кончилось. Там, – Агата указывает на боковой коридор, – можно выпить кофе. Если хотите, я дам вам успокоительное. Поезжайте домой. Сейчас вы ничего не сможете сделать, нам нужно просто подождать, пока Джеймс проснется. Идемте.

Она высвобождает руки и жестом приглашает следовать за ней. Возвращается уже в одиночестве, задумчиво вертя в руках стаканчик с кофе и напевая что-то себе под нос.

– Линда, я уеду через час. До послезавтра меня не искать.

– Доктор Ларсен, а профессор в курсе?

– Конечно, в курсе, куда он денется.

Она подмигивает медсестре и дергает ее за прядь волос.

– Приходи попозже в ординаторскую. Я вкусных печенек принесла.

– Обязательно!

Развернувшись и скользнув взглядом по пустому приемному покою, Агата двинулась обратно в сторону ординаторской.

– Было б всегда так тихо, а!

– Мы б со скуки засохли, Линда! – она машет медсестре рукой и скрывается за дверями.

Я отхожу от поста и направляюсь к выходу. Для смертных так легко стать невидимым. Даже для нее.

Я прождал на стоянке еще около двух часов.

Она вышла, одетая в черный кожаный комбинезон со щитками защиты и ботинки с широкими тяжелыми каблуками. Подойдя к одиноко стоящему спортбайку, отстегнула шлем и оседлала мотоцикл. Повернув ключ в замке, она провела пальцами по баку.

– Привет, Ворон. Я скучала.

Оригинальное имя ты дала мотоциклу.

Она завела байк, немного порычала двигателем и, выкрутив ручку газа, рванула с места, оторвав переднее колесо от земли.

Ну, ничему жизнь не учит.

Я усмехнулся про себя и выехал со стоянки вслед скрывшемуся за поворотом мотоциклу.

*Стихи, отмеченные звездочкой, принадлежат моей подруге, Елене Недостоевой и используются с разрешения автора. ЗЫ: Ленка, талантище ты мое, я тебя обожаю.

====== 57. Эпилог. Часть вторая. Хроники. ======

Коридор – Прерванный полет.

Я медленно просыпалась, чувствуя, как раскалывается голова, и тело болит так, словно по мне танцевал слон.

Мамочки, что вчера было? Я что, напилась? С чего бы?

Я приоткрыла один глаз, оценивая обстановку, и распахнула оба, обнаружив, что лежу далеко не на родном диване.

Я лежала на больничной кровати, в отделении травматологии родного госпиталя, не в состоянии пошевелиться. Мои конечности были перехвачены ремнями, и в венах обеих рук стояли иглы капельниц. Какого?..

Воспоминания нахлынули на меня подобно потоку воды, сметая на своем пути все барьеры из сарказма и вечного ехидного цинизма, оглушая сознание и заставляя совершать рефлекторные попытки подняться.

Я разбилась на мотоцикле. У меня была пробита артерия. Я не должна была выжить.

Локи. Я сшибла Эмлу. Я сшибла ведьму, которая хотела его убить. На кой я в это полезла вообще?

Локи... Жив ли он? Как он сейчас? Где?..

– Лежи, тебе нельзя шевелиться.

Знакомый до дрожи голос раздается прямо передо мной, и я вижу Локи, опирающегося на спинку кровати.

– Локи... Давно я здесь?

– Третьи сутки.

– Что случилось?

– Ты не помнишь?

– Кусками.

– Тебе какую версию, официальную или как было?

– Обе.

Локи усмехается. Эта усмешка, так бесившая меня, сейчас заставляет лишь слабо улыбнуться.

– Ты снесла Эмлу на мотоцикле и спасла мне жизнь. Ты рискнула собой и этим выполнила данную тобой клятву. Ты разбилась. У тебя был сломан позвоночник и обе ноги – на них упал мотоцикл. Была пробита шея, ты истекала кровью.

– Почему я здесь, а не в морге? И ноги у меня вполне ничего себя чувствуют, и шея...

– Потому что я не дал тебе умереть.

– К тебе вернулась магия?

– Да. Я пришел сказать спасибо. И попрощаться.

– Попрощаться? Ты уходишь?..

– Я пока не могу сдерживать свою силу. Боюсь, натворю дел похуже Эмлы, пусть и непреднамеренно.

– Локи, я...

– Помолчи. У меня мало времени. Я уйду. Ты сама прекрасно знаешь, что рано или поздно это бы случилось. Я не хочу уходить, Агата. И не хочу ничего рушить в этом мире. Когда я покину Мидгард, ты не будешь ни в чем нуждаться. Тебе не придется возвращаться в ту квартиру, где ты жила. И... я могу стереть твою память. Ты забудешь меня, будешь жить жизнью обеспеченной американки, занимаясь любимым делом...

– Нет.

– Агата...

– Нет. Я не хочу тебя забывать. Я не хочу ничего забывать.

– Агата, ты всю жизнь будешь...

– ...тебя помнить. Я хочу все помнить. И плохое, и страшное... и хорошее. Я однажды уже пыталась угробить свою память, Локи, мне не понравилось.

– Я могу...

– Тебе еще раз повторить? Нет!

– Почему?

Как же пусто внутри... Почему? Дурак ты, Локи, какой же ты дурак...

– Потому, что, когда я стану старой теткой-профессоршей и слегка выживу из ума, покрашусь в блондинку и буду курить, как паровоз, я хочу рассказывать своим студентам о том, как в молодости встречалась с совершенно божественным парнем!..

Я смотрю ему в глаза и пытаюсь улыбнуться, но не получается. В уголках глаз появляется совершенно непрошеная влага, и я мысленно приказываю себе не реветь.

– Не плачь.

– Я и не собираюсь.

– Вижу, как ты не собираешься. Агата, как только я обуздаю свою силу, я...

– Не надо ничего мне обещать, Локи. Мы с тобой в разных весовых категориях. Сколько мне еще отмерено времени? Ты вернешься… и кого ты увидишь? Лучше запомни меня такой, какая я сейчас. Какой была рядом с тобой. И я запомню тебя...

– Каким?

– Какой ты есть. Я запомню тебя чудом, случившимся в моей жизни. Данным мне шансом.

– Шансом на что?

– Шансом родиться заново. Отпустить все, что меня мучило, и улыбаться в зеркале самой себе. Я не хочу, чтобы ты уходил... Но, если ты уходишь – лучше сейчас.

В голове царила звенящая пустота. Лучше сейчас. Пока все еще свежо. Пока я привязана к больничной койке. Судьба у меня такая – терять дорогих мне людей, валяясь в больнице... И дорогих мне богов. А ведь с момента нашей первой встречи прошло около двух месяцев... Всего около двух месяцев...

Я набираю воздуха столько, сколько могу, и выдыхаю, морщась. Больно. Больно отбитые, видимо, легкие и сломанные ребра. Больно там, внутри.

Так надо. Просто так надо. Я не ровня богу. Я и так получила свой кусочек чудес – путешествие в другие миры, воскрешение… и время. Два месяца рядом с тем, кто дал мне возможность понять саму себя. С тем, кого я так хочу держать за руку и которого отпускаю… Сама. Так надо. Это правильно.

– Моя мать сказала мне, что ты мудрая. Сейчас я вижу, что она не ошиблась, – он подходит к краю кровати и присаживается, отбрасывая назад полы плаща.

– Я очень умело прикидываюсь, – я грустно улыбаюсь ему в ответ. Ненавижу прощаться.

Он наклоняется и касается губами моего лба. Я выдыхаю и прикрываю глаза, чтобы не видеть жилку, бьющуюся на шее, золотой нагрудник доспеха… Я навсегда запомню тебя, Локи. Твои глаза, твои руки, твой запах… теплый, терпкий, чуть горьковатый, обволакивающий…

– Прощай, Локи.

– До свидания, девочка моя…

Я не смогла разобрать последнее сказанное им слово и резко распахнула глаза. В палате никого не было.

В следующую секунду заверещали контролирующие мое состояние приборы, и в палату ворвался бледный, измученный проф.

– О, бог мой, Агата, девочка, наконец-то ты очнулась!

– Что, испугала я вас, шеф?

Профессор смотрит на меня строгим взглядом поверх очков и внезапно начинает смеяться, усаживаясь на край кровати.

– Агата, ты не представляешь, как тебе повезло! Пролететь пять метров и отделаться всего лишь переломами ребер и ссадинами!

Ничего себе! Это Локи меня так починил?!

– Эм… да, повезло…

– Ты вообще в курсе, что ты у нас теперь героиня?

– Чего?

– Ты геройски рискнула жизнью, сбив мотоциклом преступницу, террористку, пытавшуюся расстрелять людей, уцелевших после взрыва на станции метро.

– Э…

Значит, из Эмлы сделали террористку? Ну да, у нас и 11 сентября тогда террористы шалили…

– Короче, жди гостей.

– Да… натворила я дел…

– Ты о чем вообще думала?

– Да ни о чем, просто рванула в ту сторону, и все…

Профессор одобрительно хлопает меня по ладошке.

– Ты молодец. Я горжусь, что в нашем госпитале есть такие люди.

Я смотрю на шефа снизу вверх и начинаю улыбаться возникшей в голове мысли.

– Сэр, а вы меня в аспирантуру возьмете? Я знаю, что вы девочек не берете, но в качестве исключения, как героиню?

– Агата, ты мелкая корыстная девчонка!

– Ну, не отрицаю!

– Возьму, поправься сначала!

Ха! Теперь шансы стать профессоршей у меня значительно выросли!

Шеф ушел, оставив меня наедине со своими мыслями. Локи ушел. Что ж, это должно было случиться. Мне не больно. Ну, почти. Буду жить дальше. Радоваться солнцу. Готовиться к кандидатским экзаменам. Залижу раны и куплю другой мотоцикл. Напьюсь вместе с Брит. И… да. Я это сделаю. Обязательно.

Город 312 – 213 дорог.

Меня наконец-то выписывают. Послезавтра. Да аллилуйя же! Я уже видеть не могу родную больничку! Как я теперь понимаю своих пациентов – три недели на больничной койке – тут и безногий запрыгает.

Я сидела на диванчике в коридоре отделения и читала притащенный Сэмом журнал.

– Мисс Ларсен?

Я подняла глаза и увидела перед собой невысокую рыжеволосую девушку с обаятельной улыбкой.

– Да, чем могу помочь?

– Я агент Романофф, ФБР. Давайте пройдем в палату.

ФБР? Этим-то я с какого лешего понадобилась? А, точно, я ж типа героиня.

Мы вошли в мою обитель, и я предложила агенту присесть на единственный стул, сама приземлившись на кровати.

– Мисс Ларсен, правительство Соединенных Штатов высоко оценивает ваш поступок. Поэтому было принято решение о присвоении вам Серебряной звезды*.

Я мысленно присвистнула. Нифига ж себе.

– Также вам полагается денежная премия и ежемесячные выплаты, как кавалеру названной мной награды. Мне поручено спросить, есть ли у вас какие-нибудь просьбы или пожелания?

– Да, есть.

– Я слушаю, – девушка склоняет голову, изучая меня глазами. Не хотела бы я столкнуться с ней при других обстоятельствах… Милая, доброжелательная, спокойная… Но от нее так и веет опасностью.

– Я хотела бы получить гражданство США в ускоренном порядке, если это, конечно, возможно. Я врач, и работа по Зеленой карте здорово связывает мне руки, не давая развиваться.

– Это все?

– Да.

– Я думаю, мы решим эту проблему. Вас выписывают послезавтра, не так ли?

– Да, не могу дождаться, честно говоря.

– Понимаю. Вас будет встречать куча прессы. Что вы им скажете?

– Агент Романофф, а это обязательно? Я имею в виду прессу? Я, честно говоря, не знаю, что им говорить…

– Просто помашите им рукой.

– Ну, я постараюсь не опозориться.

Девушка улыбается мне, поднимаясь со стула.

– Была рада с вами познакомиться, мисс Ларсен.

– Взаимно, агент.

Я вышла из дверей больницы под вспышки камер и села в такси.

– Куда ехать, мэм?

А куда мне ехать? В мою прежнюю квартиру? Я не заплатила за прошлый месяц, не брала трубку, и поэтому хозяйка, скорее всего, уже выбросила остатки моих вещей на помойку…

– Мэм?

– Простите, я задумалась, – я назвала таксисту адрес пентхауса. Ну, хотя бы вещи соберу. Не думаю, что эта квартира мне по карману, даже с учетом того, что я теперь кавалер государственной награды. Кавалер, тьфу. Звучит-то как, самой смешно.

Я поднялась в квартиру и застыла у закрытой двери. Держа ключи в руке, я не могла набраться смелости, чтобы ставить ключ в замок.

Промучившись минут двадцать, я, наконец, открыла дверь и вошла, бросив у порога рюкзак с больничными вещами.

Квартира встретила меня тишиной, пустотой и идеальным порядком. Я обошла все комнаты, начиная со своей и заканчивая кухней. На круглом деревянном столе я обнаружила черную кожаную папку. В ней оказалось свидетельство о собственности на эту квартиру, оформленное на мое имя, банковская карта и ключ с черным металлическим брелком в виде значка Хонды.

Ключи от мотоцикла Локи.

Я вылетела из квартиры быстрее пули и спустилась на стоянку. Он стоял на своем обычном месте, огромный черный спортбайк с насмешливыми и хищными раскосыми глазами, будто спрашивая: «Ну что, новая хозяйка, осмелишься сесть на меня пилотом?»

Я перекинула ногу, поставив ее на водительскую подножку, и легла грудью на бак, обнимая его. Заныли еще незажившие ребра, но я перетерпела боль. По щекам потекли слезы. Я глубоко вздохнула, оперевшись лбом в крышку бензобака. Осмелюсь. Еще как осмелюсь. Ребра только заживут, да придумаю еще, как обеими ногами до пола достать. И осмелюсь.

В банке меня встретили с распростертыми объятьями. На счете оказалась сумма с семью нулями. Он был зарегистрирован на мое имя и, как мне сказал управляющий, не требовал от меня никаких усилий. Только деньги всей кучей из банка не забирать. Да я теперь завидная невеста! Квартира, мотоцикл, куча денег, да еще и героиня! Застрелиться можно.

Следующий месяц прошел в постоянной суматохе – я через день ездила в госпиталь к шефу официально – на осмотр, а реально – на беседу о том, на кой мне нужна эта аспирантура. В итоге он махнул на меня рукой и подписал заявление, дав добро на сдачу экзаменов.

Вручение моей персоне награды вместе с американским паспортом показали в выпуске новостей, вызвав у профа приступ гордости за ученицу, а у Брит – истерику, что это надо отметить. Ну, мы и отметили, сначала полночи протанцевав в клубе, а когда моя не до конца восстановившаяся тушка заявила, что хватит, завалились к ней домой и потом танцевали уже на крыше под дождем. После этих плясок подруга схватила ангину, и мне пришлось еще и к ней заезжать каждый день.

Коридор – Ветер странствий.

– Ну что, готова к труду и обороне? Выходишь в понедельник? – голос шефа в трубке сверкает оптимизмом. Соскучились, гады. Знаю, что соскучились. Я тоже. Руки так и чешутся.

– Готова. Только… сэр, вы мне дадите еще неделю?

– Зачем?

– Хочу кое-куда съездить.

– Далеко?

– Очень. На ту сторону Атлантики.

– В Россию?

– Да. Хочу навестить могилы родителей.

– Лети.

– Спасибо.

Я стояла в зале прилета Пулково и смотрела на стекающие по стеклу капли. Вечный Питерский дождь… Я специально не полетела через Москву, решив, что не стоит проходить второй раз по одному маршруту. На табло высветился мой рейс. Полетели.

Родной город встретил меня теплой погодой и солнцем, играющим на опадающих листьях. А тут уже осень. Золотая, красная, багряная… Я влюблена в это время года.

Я стояла у окна гостиничного номера и с высоты десятого этажа смотрела, как приходят и уходят поезда на железнодорожном вокзале, едут машины, куда-то, по своим делам, бегут люди… В голове звучали знакомые строчки: «Я вернулась в мой город, знакомый до слез, до прожилок, до детских припухших желез…»**

Завтра. Я приду к вам завтра, родные мои.

Я пришла на кладбище утром, неся в руках огромный букет красных роз. Мама любила эти цветы. Я просидела почти весь день, рассказывая каменным надгробиям обо всем, что со мной было. Как я жила после того, как уехала на другой конец света. О своей работе, о друзьях. О Локи. О своих чувствах. Читала стихи, написанные ему. Я говорила и плакала, не пытаясь вытирать слезы. И мне казалось, что они сидят передо мной и внимательно слушают, одобрительно улыбаясь.

Я уходила навстречу заходящему солнцу с улыбкой на губах. На душе было легко и светло. Хотелось петь.

Не знаю, вернусь ли я когда-нибудь сюда еще раз. Может быть, да, а может, и нет. Могилы – это всего лишь символы. Главное – это наша память. И, пока мы помним, пока мы любим, ушедшие в тень будут жить в сердце и улыбаться нам во снах. Я наконец-то поняла это. Я буду помнить вас всегда, родные мои. Вы всегда рядом, потому что я вас люблю.

Я улетела в Петербург через день, устроив себе прогулку по городу. Я ела мороженое, гуляла по паркам, обойдя пешком весь центр города. Пинала опавшие листья и слушала, как в полдень часы мэрии играют незамысловатую мелодию.

Земфира – Нахер мне город, в котором больше не встретить тебя?

Вернувшись в Нью-Йорк, я с головой окунулась в работу и учебу, успешно сдав все экзамены. Я летала от ощущения того, что становлюсь на новую ступень в своей профессии. Становлюсь сильнее. Я выбрала вертебрологию***, как молодую, сложную и безумно интересную мне отрасль науки.

Мы стали часто видеться с Бритни. Я познакомила ее с Сэмом и с удивлением наблюдала, как из этих двоих складывается пара. И пара весьма неплохая.

Мы отмечали Рождество у меня дома все вместе, разоряя на ковре перед камином пудинг, приготовленный Брит, и блюдо моих пирожков. Утром под елкой я нашла здоровенный сверток, в котором оказался кожаный мотокомбинезон и потрясающий матовый шлем, в который я вцепилась, радостно повизгивая.

– Ты же все равно не успокоишься и будешь ездить. А так мы хоть будем уверены, что на тебе хорошая экипировка!

– Ребята, я вас обожаю! – я прыгала по комнате в обнимку со шлемом как кошка, перепившая валерьянки.

Осталось только дождаться, когда потеплеет, и можно будет выезжать. И таки придумать что-то с обувью.

Облазив все специализированные магазины, я поняла, что дело плохо. Ни один производитель не шьет обувь для тех, кто не достает ногами с седла. Можно было, конечно, сменить мотоцикл, но продать Фаер у меня даже мысли не возникало. В конце концов я купила Гриндерсы до колена с тяжелыми, толстыми каблуками и притащила их в ателье с просьбой укрепить. Результат оказался отличным, а я перестала напоминать беременную утку при передвижении на своих двоих.

Впервые выехав в город, я испытала странное, новое для меня ощущение, как будто не я веду мотоцикл, а он контролирует мои движения.

Я стала ездить на сборища спортбайкеров, познакомившись с кучей интересных людей. Тут же нашлись желающие приударить за мной, но после нескольких попыток я стала отшивать всех. Нет, не потому, что мне не нравились молодые люди. Стоило кому-то из них меня обнять – мне становилось мерзко, словно я вляпалась во что-то гадкое, грязное, липкое. Любая попытка поцеловать меня вызывала почти тошноту. За спиной меня стали называть Черной птицей – за черный мотоцикл, черную экипировку и холодность, приправленную цинизмом и медицинским юмором. Впервые услышав это прозвище, я усмехнулась и рассказала об этом мотоциклу. Это стало моим маленьким персональным безумием – я разговаривала с Фаером, как с живым, рассказывая о значительных событиях дня, здороваясь и прощаясь, даже скучая по нему. Он отвечал мне ухмылкой раскосых фар, и мне иногда казалось, что она похожа на ухмылку Локи.

В какой-то момент я дала ему имя, назвав Вороном. Раз уж я Черная птица, то почему бы и нет?

Освоив езду в городе, я записалась в школу экстремального вождения, начав учиться выполнять трюки на мотоцикле. Байк словно ждал этого, по одному моему движению становясь на заднее колесо и не теряя равновесия. Я научилась поднимать его, отпускать руки, удерживая руль коленом, и ехать так по прямой метров триста-пятьсот. Научилась проходить повороты, касаясь коленом земли. Это было безумно страшно, но так захватывающе!

Я заполнила свою жизнь до отказа, не оставляя свободного времени. Но… не помогло.

Каждый день я просыпалась и засыпала с его именем. Я исписала весь альбом, подаренный мне потрясающей девушкой из другого мира.

Мне не хотелось больше никого. Частенько я садилась за рояль и играла, играла до одурения, представляя, что он сидит в кресле за спиной и слушает.

И каждый раз, вспоминая о нем, я улыбалась. Мне не было больно. Только как-то пусто и светло. Я оставила его комнату ровно в том виде, в каком она была, когда нас в этой квартире было двое. Я не захотела переезжать, хотя денег для этого было достаточно.

Может быть, через несколько лет я остыну и смогу сменить жилье, может быть, найдется мужчина, который сможет пробиться в мое сознание и сердце… но не сейчас.

Локи был прав – всю мою жизнь за моей спиной будет стоять его тень. И лучше него не будет никого. Не потому, что он бог и вообще сверхъестественное существо, а потому, что этот мужчина научил меня смотреть в глаза своим страхам, заставил принять себя, научил этому, и научился сам.