Текст книги "Не по своей воле или желание (СИ)"

Автор книги: E_L_I_Z_A

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– А у тебя есть сомнения? – Он опять подходит ближе ко мне, так что я вижу его ботинки в малейших подробностях. Дорогие такие, темно-коричневые, наверняка брендовые, а на них грязь, копоть и даже несколько капель моей крови. Невольно сжимаюсь, опасаясь нового пинка. Огромным усилием заставляю себя выгнуть шею и смотреть ему в лицо.

– У меня не сомнения, а твердая уверенность, что, пойди Матиас на сговор с вами, меня бы сейчас тут не было. Я бы вам просто не понадобилась.

Ну, еще бы, ведь я показывала ему схему Велша, и он ориентировался здесь достаточно хорошо, чтобы сразу опознать место, помеченное на рисунке. Так что, перекинься Терч к ним, меня бы просто грохнули без лишних усилий с этим дурацким допросом.

Фраммо наклонился и сжал мою шею, лишая воздуха.

– Считаешь себя охрененно умной? – прорычал он. – На что ты, мать твою, рассчитываешь? По-твоему, это, типа, кино и скоро будет сраный хеппи-энд? Думаешь, кто-то придет и спасет тебя?

– Да, придет! – просипела я. – Нейл разорвет тебя на части, ублюдок! – И, выдавив это, я, несмотря на весь ужас, вдруг поверила в собственные слова. И в то же время тут же отчаялась так, как, наверное, никогда в жизни. Ну почему я была такой недальновидной и тупой? Почему я не рассказала Северину все?! Все! И что влезла в это по самые уши, и что дико хотела верить в него, и что на самом деле хочу, отчаянно желаю надеяться, что у меня могло все с ним получиться. Что ревную его, как последняя дура, что не могу справиться с тоской, лежа без него в постели, что нуждаюсь в его прикосновениях, в его самодовольной улыбке, нахальных подколках, выводящих из себя мгновенно… Только теперь уже для всего этого поздно. Захотелось так отчаянно разреветься. Не от страха перед этим человеком, что собирается причинить мне боль и лишить жизни. И даже не от мыслей о реальности этой самой смерти, хотя жить мне хотелось. И хотелось даже в тысячу раз сильнее, чем когда-либо раньше. Просто мне так жаль стало той меня, которой так и не будет, если сейчас все вдруг закончится. Я так и не смогу узнать, достойна ли я счастья сама и смогу ли сделать счастливым Северина. А мне сейчас этого так захотелось, так безумно, просто абсолютно дико. Господи Боже, Монтойя, как же ты нужен мне! Не потому, что хочу, чтобы спас, и цепляюсь за надежду, как за последнюю соломинку, а потому что НУЖЕН! Почему сейчас, когда тьма уже буквально заглядывает в душу, именно в этот самый момент, там, в самом центре этой самой души, вдруг высветилось нечто самое важна, единственное, что имеет значение, то, ради чего нужно и стоит жить?

Я задыхалась, дергалась, в глазах уже стало темно, сознание ускользало, когда агент отпустил меня. Как же мне хотелось разорвать эти долбаные цепи и впиться ему в горло!

– Не так быстро, – холодно сказал он. – Итак, где мне искать эти чертовы записи, ты, тупая сука?

Он наклонился и привязал веревку, которую закрепил на дереве, к цепи, соединяющей мои оковы. Дернул пару раз, проверяя надежность.

Я лежала и наслаждалась тем, что воздух снова поступает в мои горящие легкие, и отчетливо понимала, что буквально через минуту буду опять лишена возможности дышать. И в этот момент моя чертова волчица наконец решила почтить меня своим возвращением в мир живых. Дернувшись внутри, она вместе с судорожно втягиваемым воздухом поймала и хорошо знакомый запах, наполняя мой мозг надеждой. Помощь шла! Все, что нужно, – это время.

– Можно вопрос? – торопливо спросила я, и Фраммо молча уставился на меня, не выпуская из рук веревку. – Вы это делаете за деньги или вас тоже шантажируют какой-то хренью? Хотя нет, вы сказали «дела семейные». Значит, угрожают кому-то в вашей семье. Но если это шантаж, вы сможете освободиться, если обличите того, кто принуждает вас. Разве вы не хотите обрести свободу и к тому же стать героем, открыв миру имя высокопоставленного маньяка-педофила?

– Ты на самом деле считаешь себя такой умной, сучка? – цинично рассмеялся Фраммо. – Так вот тебе для информации: девичья фамилия моей матери Кардифф. Так что тот, кого ты называешь маньяком-педофилом, приходится мне родным дядькой.

– И что? Разве это меняет сущность того, что он творил? Вы же давали какую-то там чертову клятву! Вы обязаны обличать и привлекать к ответу таких, как он! Пусть даже после смерти и невзирая на положение и родство! – не выдержав, выкрикнула я.

– Идиотка! Кому это все, на хрен, нужно? Тем мелким отбросам, что здесь сдохли? Они никому не были нужны! Даже собственным родителям!

Похоже, большим запасом терпения агент не обладал, и эти разговоры мгновенно выводили его из себя. Он бросил конец веревки и шагнул ко мне, явно трясясь от гнева.

– Дети! Они были прежде всего дети, которые хотели и имели право жить, а не умереть, узнав, что такое ад, перед смертью!

– Дети? И кем бы они выросли? Алкашами, уголовниками и наркоманами, как их гребаные родители? Сдохли и сдохли, меньше грязи на улицах! Никто о них и не пожалел. И на кой хрен это вытаскивать на свет сейчас? У дяди Питера выборы через два месяца, а тут вы со всем этим давним дерьмом! – Фраммо орал, и его руки сжимались в кулаки, как будто он безумно хотел просто удавить меня.

– Так вот в чем дело, – кашляя, рассмеялась я. – Он ведь наверняка знал все про своего братца. Знал и покрывал его! Иначе никак не могла случиться эта фальсификация с причиной смерти! Нэта Кардиффа убил здесь Велш! И это есть на тех записях. А ваша чудная семейка подчистила концы, и вы жили столько лет, думая, что ваша гребаная репутация в полном порядке. А тут такой конфуз! Единственное, чего я не пойму, – почему вы Велша-то не прикончили вовремя?

Минуты шли, и помощь все ближе. Только будь осторожнее.

– Маленький гаденыш тогда словно сквозь землю провалился, и все записи с ним. Только когда его поймали в том же доме, спустя столько лет, мы поняли, что это он. Больше быть некому. Но при первой же попытке узнать, где старые записи, этот урод намекнул, что если он случайно умрет в тюрьме, то они увидят свет. И мы отступили, решили действовать тоньше.

– Ну да, наняли ему лучшего адвоката, который может затягивать дело до бесконечности, посылали мозгоправов в надежде, что он расколется. Вот, даже встречу со мной организовали… – ухмыльнулась я, борясь с желанием повернуть голову в том направлении, где слышала тихие, крадущиеся шаги.

– Ты, твою мать, не понимаешь своим скудным умишком, сучка, что могут сделать эти чертовы пленки с нашей семьей?! – Фраммо навис надо мной, вытащил пистолет и с силой упер его в мой висок. – Дядя Нэт был, конечно, чокнутым извращенцем, но он уже умер, и его не коснется, если это дерьмо всплывет на поверхность. Пострадаем мы, те члены семьи, кто жив сейчас. Разве мы заслуживаем это?

Фраммо опять приблизил свое покрасневшее от гнева потное лицо вплотную к моему, вдавливая сталь еще глубже. Я видела в его глазах желание убить меня прямо сию секунду и закончить все это.

– И это спрашивает мужик, который собирается вынести мне мозги? Да все ваше гребаное семейство заслуживает тотального истребления хотя бы за то, что вы не просто покрываете такого подонка, как твой дядька, но и готовы пойти ради этого на любые подлости и новые преступления!

– Все!! – заорал мне в лицо агент. Что-то словно щелкнуло в нем, и я поняла, что никаких пыток не будет. Желание просто убить победило. – Меня это уже все достало! Хочу, чтобы это все закончилось! Столько лет это висит над нами! Полицейский сдох. Не будет тебя – никто и не станет искать эти гребаные пленки! Все! Конец истории!

Звонкий щелчок возвестил о том, что пистолет снят с предохранителя, и у меня вырвался невольный стон от того, как сильно давила сталь. Низкое глухое рычание раздалось у меня из-за спины, отвлекая внимание Фраммо от меня.

– Что за на хер? – пробормотал он, вскидывая пистолет в направлении звука. – А ну пошла отсюда, дворняга!

Рычание стало ближе и громче.

– Ах ты ж… – Его палец на курке пришел в движение, и я рванулась вперед, толкая его головой, не обращая внимания на то, как снова рвется плоть на запястьях от этого рывка. Грохот выстрела оглушил меня. Большая рыжая тень промелькнула прямо надо мной, сбивая вскочившего на ноги агента. Я извернулась, желая видеть, что происходит, но это было почти невозможно. Крик мужчины, наполненный ужасом и болью, яростное рычание, и опять сразу три выстрела подряд. Вой, полный дикой боли и отчаяния, и жуткая тишина, разрываемая только моим дыханием и протяжным стоном мужчины, сталкивающим с себя неподвижное тело большого рыжего волка.

– Кир! Кир! – в отчаянии закричала я.

Ни ответа, ни малейшего движения. Кира! Бедный добрый Кир, почему ты оказался здесь в одиночку? Это много позже я узнала, что он появился здесь первым просто потому, что определил мое местонахождение при помощи какой-то суперкрутой шпионской программы, которая позволяла отследить даже выключенный телефон, если только не вытащена батарея. И, сообщив остальным, прочесывающим город в поисках меня, он понесся сюда, потому что по расстоянию был ближе всех. Серин приказал ему наблюдать и дождаться всю стаю. Но увидев, как Фраммо уперся мне в висок стволом, он не смог справиться со зверем, рвущимся на спасение члена стаи. Инстинкты оказались сильнее, и он не сумел сдержать собственное обращение и напал, следуя на тот момент единственно возможной мотивации своего волка – защитить свою семью любой ценой. Кир был быстрым и сильным, но мыслить адекватно в тот момент не мог, и в этот раз удача была не на его стороне. Первый же выстрел раздробил его нижнюю челюсть, и ранить Фраммо фатально у него не получилось.

Но прямо сейчас я не могу отвести глаз от окровавленного рыжего меха. Боль и ужас потери такие сильные, что рвут меня на части, выходя наружу надрывным воем! Моя волчица прет наружу, чтобы заставить ответить за смерть члена своей стаи, своей семьи. И я и не думаю теперь ее держать! Фраммо поднимается, кряхтя и стеная. Его правая рука покалечена и в крови. Но он берет пистолет в левую и ковыляет ко мне.

– Не знаю, что за проклятая чертовщина тут происходит, но все, пора этот цирк кончать.

Моя боль потери превращается в первобытную, неукротимую ярость, и я чувствую, как плывет мое тело, изменяя форму, и оковы, тихо звякнув, валятся на траву. Ненавижу! Убийца! Урод! Мои эмоции перестают быть человеческими. Это огромное горе зверя, его бешенство и желание отомстить, забыв даже об инстинкте самосохранения.

– Какого… – Глаза агента становятся огромными, в них читается не просто страх и шок. Это то самое примитивнейшее отвращение и неприятие, которое разделяет наши виды целую вечность. Вот почему мое племя никогда не сможет жить открыто среди людей. Желание убить все, что непонятно, – вот первейшее желание большинства людей.

Медленно, очень медленно я припадаю к земле, и черный зрачок ствола следует за моим движением, лишь слегка подрагивая, оставаясь нацеленным прямо между моих глаз. Мы смотрим в глаза друг другу – волк и человек с оружием. И каждый понимает, что, скорее всего, второй попытки не будет. Мое тело напружинивается, готовясь к смертельному полету, и в этот самый момент словно из ниоткуда сбоку в агента врезается огромная серая туша. Все случается за долю секунды. Так, словно и нет никакой борьбы. Жуткий хруст костей и короткий булькающий хрип. Мои лапы вдруг почему-то разъезжаются, словно я крошечный щенок, я не могу подняться и просто ползу к неподвижному телу Нести. Мокрый нос утыкается в мою морду, а родные золотистые глаза заглядывают в душу, умоляя заверить его, что со мной все в полном порядке. Эмоции скручиваются внутри в огромный смерч, снося во мне все стены и оборонные укрепления, что я строила вокруг своей души столько лет, оставляя беззащитной и одновременно освобождая. Все мои страхи и сомнения и каменные стены для борьбы с ними превращаются в кучу ненужного хлама и оказываются мгновенно сметены одним этим пронизывающим до самой глубинной сущности взглядом. В нем все. Любовь, тоска, поддержка, забота, страх потери, которая была так близко. Миллион признаний, которые никогда не смогут быть сказаны словами. Клятвенное обещание, что я больше никогда не познаю страх и одиночество. В этих глазах я отражаюсь, как центр мира для моей пары, как истинная причина жизни. И это взрывается во мне гигантским огненным шаром моих собственных чувств. Я больше не боюсь! Не боюсь ощущать любовь, близость, потребность в тепле родной души. Мой страх и неверие вымыло волной чистого пламени, и я к нему больше никогда не вернусь. Я могу любить моего невозможного волка, могу и люблю! И мне теперь совсем не страшно. В этот момент ребра рыжего волка едва заметно судорожно дергаются, и тихий хриплый стон прерывает исповедь наших взглядов, но дает надежду, что не все еще потеряно для Кира. И пробуждает во мне глубокое и всепоглощающее чувство вины. Я, сходя с ума от дикой смеси облегчения, благодарности, радости и душевной боли, облизываю огромную серую морду в ответ и позволяю катиться бесконечному потоку слез из моих волчьих глаз.

Серин

Как выразить словами счастье? Счастье от того, что любимая наконец принимает и признает тебя. Я прочитал это в ее волчьих глазах и в ее человеческой душе, куда мне так неожиданно открылся доступ. Я буквально слышал, как рушатся все барьеры между нами, обнажая для меня хрупкое, драгоценное сердце моей пары. И это наполняло меня ликованием, от которого хотелось запрокинуть морду к небу и послать всему миру радостный вой. Один взгляд моей волчицы вымыл и страх за нее, и все упреки, что копились внутри те часы, что мы отчаянно искали ее. Забылось и уязвленное ее побегом самолюбие, и то, как хотелось найти и наказать так, чтобы присесть долго не могла, а потом содрать одежду и вбивать в любую подходящую поверхность, рыча и облизывая, утверждая свои права. А как рассказать о чувствах, что выворачивали меня наизнанку, когда мне позвонила какая-то незнакомая женщина и сказала, что к ним в реанимацию поступил некто Матиас Терч с тремя пулевыми ранениями, и каждый раз, когда он ненадолго приходит в себя, он требует связаться со мной и сказать, что какую-то Лесли похитили. Впервые в жизни я познал, что такое настоящий животный ужас, такой, от которого стучат, как от смертельного холода, зубы и сознание мутится, а человеческий облик удается удержать лишь чудом. Волк рвался наружу, раздирая меня в клочья, выл и стенал, упрекая, обвиняя и проклиная за бессилие сделать хоть что-то. Злость снова вскипела на Лесли за то, что поступила столь недальновидно и глупо, убежав и подвергнув собственную жизнь опасности. Я задыхался от ненависти к тем, кто посмел посягнуть на мою пару. Когда позвонил Нести и сказал, что, кажется, нашел ее, я несся по городу и потом по трассе, насилуя движок и выжимая из него все возможное и в то же время проклиная за то, что все равно недостаточно быстро. Едва свернув с шоссе, заглушил байк и решил, что дальше помчусь пешком, так чтобы приблизиться незаметно. А потом были выстрелы и мучительный вой Кира,от которого внутри все замерзло, и дикий ужас, когда я рвал мышцы, толкая свое тело вперед с максимально возможной скоростью, истерически боясь не успеть. Самого момента обращения я ни за что не вспомню, настолько быстро все случилось. Словно я в одно мгновение перепрыгнул из человеческой формы в животную. Сомкнув челюсти на горле посмевшего посягнуть на мою любимую и причинившего вред члену моей семьи, я не сразу смог успокоиться. Волк требовал больше крови и желал еще битвы, не в состоянии унять ярость так просто. Он хотел еще метаться и разить всех вокруг, кто хоть отдаленно напоминал врага. Но никого больше не было. И все это оказалось забыто и стерто, стоило лишь посмотреть в глаза моей паре. Ничего не было важнее того, что я увидел и почувствовал в тот момент. Такое долгожданное и все же неожиданное узнавание по-настоящему родной души. И простое, но неоспоримое осознание, что, какую бы боль ни причинила мне моя неуемная пара, каких бы еще глупостей ни совершила и какой бы страх за себя ни заставила пережить, я все и всегда прощу ей. Буду прощать вечно и принимать такой, какая есть. Только пусть будет жива и смотрит так, пуская в свою душу и безмолвно крича о любви, которую я уже и не чаял увидеть. И пусть никогда не признает это вслух, пусть упрямится, ругается со мной и даже и не помышляет о подчинении. Не нужно мне ни слов, ни спокойствия, ни ее покорности. Пусть только любит и никогда не перестает это делать, а со всем остальным мы справимся, потому что это просто неважно.

Кир судорожно вздохнул, возвращая меня из момента погружения в мое болезненное счастье и напоминая о том, что, возможно, еще не все закончено. Лесли подалась ближе к нему, и ее чувство вины и горе стали физически осязаемы. Она, наверное, даже еще и сама не осознает, что приняла не только меня, но и всю мою стаю, признав себя частью семьи. Иначе она, обратившись, первым делом пожелала бы убежать как можно скорее, следуя инстинкту и спасая свою жизнь. Но сразу перед броском я видел ее решимость напасть на стрелявшего в Кира. Ее желание отомстить и защитить Кира с легкостью перебороло страх собственной смерти. А такое возможно, только если стая поселяется в твоем сердце. Изменяющие облик никогда не станут сражаться за то, что им не дорого и что они не считают своим.

Быстро обнюхав Кира, я не почуял запаха приближающейся смерти, хотя он и был очень слаб. Бросил еще один взгляд на Лесли и рванул осматривать окрестности на предмет еще какой-нибудь затаившейся опасности. Когда я вернулся, убедившись, что никого больше нет в округе, и обнаружив автомобиль агента, спрятанный за домом, Лесли уже обратилась и стояла на коленях перед Киром, осматривая его раны. Она почти перестала плакать, но еще вздрагивала и шмыгала носом. Один только беглый взгляд на те повреждения, что были видны на ее бледной коже, пробудили во мне желание убить снова и снова. Я обратился, подошел к ней, опускаясь на колени за спиной, и осторожно взял за тонкие запястья, стараясь не коснуться ран. Лесли, не раздумывая ни доли секунды, прижалась ко мне, открыто показывая, как нуждается во мне в этот момент. Несмотря на ярость при взгляде на ее травмы и тревогу за Кирина, мне стало легко и тепло от этого доверчивого стремления быть ближе. Между нами больше не будет расстояния. Никогда.

– Кровотечение остановилось, – пробормотала Лесли, вздрагивая напротив моей груди. – Это хорошо. Значит, силы на регенерацию у него есть. Все ранения сквозные, и это тоже хорошо.

Конечно, потому что наше тело не выталкивает свинец как по волшебству, как показывают в дурацких человеческих фильмах, а оперировать Изменяющего облик просто нереально. Мало того, что Кир может просто обратиться в момент операции, так еще и если доктора станут свидетелями того, как практически на глазах будут срастаться ткани, то будут, мягко говоря, удивлены. Мы всегда надеемся на природу, и она нас обычно не подводит. Если Кир не умер сразу, значит, будет жить. Я аккуратно поднял моего рыжего Омегу на руки и понес к обнаруженной машине. Не хочу, чтобы Юлали находилась дольше рядом с мертвым телом. Какими бы ни были обстоятельства, но факт убийства существа разумного, каким бы скотом оно ни являлось по своей сути, для любого Изменяющего облик является тяжелой травмой. Мы любим и ценим жизнь, и поэтому ее резкое прекращение отзывается внутренним протестом, даже если это случается для сохранения собственной жизни или для защиты близких. Смерть – это окончательный приговор, и после нее уже ничего не исправить, не выбрать другого пути. Я нисколько не сожалел о том, что пришлось убить, но не хочу, чтобы моя женщина соприкасалась с этим больше, чем необходимо. Назовите меня старомодным упертым болваном, но охота и война – не то, с чем должны сталкиваться женщины и дети.

Положив Кира на капот, я дернул закрытую дверцу в машине, буквально выдирая ее, и стал обыскивать салон. Отыскал кнопку, открывающую багажник. Там обнаружилась сменная одежда, обувь, бутылки с водой, веревки, лопата и жидкость для розжига. Мерзавец хорошо подготовился. Мне претила сама мысль, что кожи Лесли будут касаться вещи этого урода, но не ходить же ей из-за этого голой, тем более парни явно должны подтянуться с минуты на минуту. Мой телефон потерялся где-то между тем местом, где я бросил мотоцикл и обратился на бегу. А оставлять сейчас Лесли и Кира, чтобы отыскать его, я не хотел. Я не обнаружил ни одной живой души поблизости, но местность незнакомая, чем черт не шутит. Найдя мою жену при таких обстоятельствах, я больше не готов выпустить ее из виду. Не в ближайшее время уж точно.

Я надел на мою девочку рубашку агента. Ее начало потряхивать, хотя явно не от холода, а просто, наконец, стало выходить наружу нервное напряжение. Расфокусированным взглядом она уперлась мне в грудь и все пыталась обхватить себя руками. Застегнув все пуговицы, я прижал ее к себе, согревая и желая заслонить от всего мира. Ничего, все пройдет.

– Это был шокер, – почти бессвязно пробормотала она. – Он ударил меня током, и я отключилась. А когда очнулась, то была скована… А волчица все не хотела приходить… Я не могла с ним драться…

– Ну и не надо. – Я целовал ее лоб и виски, гладил спину и руки, стараясь унять крупную дрожь, бившую ее. – У тебя теперь есть я, чтобы драться за тебя. Ты только больше не убегай и позволь мне это. Хорошо?

Лесли быстро закивала.

– Хорошо… Хорошо… – Моя жена снова всхлипнула. – Я хотела тебя увидеть… когда думала, что уже умру… Хотела сказать…

– Тише, моя хорошая. – Мое сердце больно сжалось и тут же расширилось от дикой смеси чувств. – Ты мне все скажешь. Все-все. Когда мы будем дома и в безопасности. Обещаю, мы теперь станем говорить днями и ночами напролет. Долго-долго. И я буду слушать тебя и понимать. А если окажусь слишком твердолобым и тупым, ты не станешь больше убегать. Ты наорешь на меня или стукнешь чем-нибудь, чтобы лучше доходило, но больше никогда не уйдешь. Обещаешь?

– Обещаю, – смиренно согласилась Лес.

Я понимаю, что обещания, данные в такие моменты, ничего не стоят, но мне все равно жутко приятно. Потому что знаю, что все между нами поменялось, и даже когда вернется моя жесткая колючка, такой она будет для всех, а для меня отыщется моя личная тропинка к ее душе там, где для других непролазные шипастые дебри. А у нее к моей и подавно шестиполосная прямая трасса.

Вдалеке послышался звук мотора, и я сразу узнал «Порше» Камиля, а Лесли перестала дрожать, испуганно замерев.

– Тихо. Это свои, – успокоил ее я.

Камиль вывалился из машины едва ли не прежде, чем она остановилась. При виде Лесли в моих объятиях на его лице отразились радость и облегчение, но потом, рассмотрев, в каком она состоянии, и заметив Кира, он буквально запылал гневом.

– Кто? – прорычал он, подходя и кладя вздрогнувшую руку на морду Кира. Камиль резко выдыхал и смотрел себе под ноги, словно боялся убить кого-то, просто подняв глаза.

– Уже не важно, – ответил я, теснее прижимая к себе Лесли и стараясь не дать ей распять себя чувством вины. – Нужно просто теперь спрятать все концы.

– Просто?! – вскинулся Камиль, и Лесли дернулась, как от удара. – Просто! Если бы она не сбежала, то этого бы не случилось!

– Не смей! – угрожающе прорычал я своему Бете. Не важно, что случилось и как я сам горюю при виде боли Нести. Но я никому не позволю затронуть мою Лесли. – Здесь нет ее вины!

– Есть! – неожиданно жестко произнесла моя жена, стараясь освободиться из моих рук, словно говоря, что готова принять на себя весь, по ее мнению, заслуженный гнев Камиля. Как бы не так, моя хорошая. Не бывать этому. – Я виновата. Перед тобой, Серин, перед Кирином, перед Камилем. Перед всеми. Я должна была понять, что мы одна команда, что вы мои защитники, а не тюремщики. Я должна была попросить о помощи. А я просто не смогла… потому что не умею полагаться ни на кого. Простите меня.

– Нечего прощать! – отрезал я. Камилю не понять, что у Лесли с ее прошлым не было ни единой гребаной причины верить кому-либо во всем белом свете. Или надеяться, что хоть кто-то в целом мире захочет помочь. Годы обид, наносимых самыми близкими людьми, и сформировавшийся стереотип поведения одиночки сложно изменить за пару дней. И то, что она решила сбежать и сделать все по-своему, во многом вина моя и моих репрессивных и необдуманных запретов. Та дурацкая попытка защитить ее волевым и насильственным решением вынудила ее желать вырваться на свободу. – Лесли не обязана была доверять нам просто потому, что автоматически стала членом стаи, связавшись со мной. Я не в восторге от того, что здесь случилось, но у нее были все основания поступить так, как она поступила.

Камиль упрямо сжал челюсти и смотрел в сторону, подчиняясь мне, но не признавая мою правоту. Лесли хотела мне возразить, но я прижал ее лицо к своей груди, заставляя замолчать, и она не стала спорить.

– Ты прекрасно осознаешь, Камиль, – продолжил я, – что никто не может нас заставить встать под пули, тем более в животном облике, если только мы не видим прямой и неизбежной угрозы для того, кто нам дорог. И если Кир бросился на защиту Лесли, то это было его решение, к чему бы оно ни привело. Мы защищаем семью любой ценой. Все, говорить тут больше не о чем!

Плечи Камиля опустились, и он, наконец, посмотрел прямо на мою жену слезящимися глазами.

– Вот именно. Слова неважны. Любой из нас, Лесли, любой сделал бы для тебя то же, что сделал Кир. Потому что ты наша. И надеюсь, ты, наконец, поймешь, примешь это и перестанешь ранить нас своим недоверием и отчужденностью. Это реально больно.

– Я понимаю это, – прошептала Лесли. – Теперь понимаю. Прости.

– Нечего прощать, – вздохнув, повторил мои слова Камиль. – Главное, что все живы. Если бы мы потеряли тебя, то это разрушило бы Серина, а значит, и всех нас. Помни об этом в следующий раз, когда захочешь приключений. Теперь нужно, чтобы Кир выкарабкался. Микаэль и Бастиан уже на подъезде.

Мы с Камилем осторожно погрузили Кира в его машину, и он выдал мне запасную одежду, которую обычно каждый на всякий случай возил с собой. В этот момент подтянулись парни на двух машинах. Они, как и Камиль, сначала радовались, но, вникнув в ситуацию, помрачнели.

– Я повезу Кира, – сказал мне Камиль. – А вы езжайте с кем-нибудь из парней. Твой мотоцикл я видел с дороги. Он валяется в кустах.

– Да, там где-то еще телефон и все мои тряпки. Нужно будет собрать все, чтобы не оставлять никаких следов, – кивнул я.

О том, что нужно что-то делать с телом и машиной агента, я не стал говорить при жене. Это больше не ее забота, так что нечего и напоминать в очередной раз.

Камиль понял меня без слов и, мотнув головой Бастиану, приказывая следовать за ним, скрылся за углом дома. А я попытался усадить Лесли в машину к Микаэлю, чтобы побыстрей увезти отсюда.

– Давай уезжай с ним домой, я приеду, как только мы тут все подчистим. Нельзя оставлять никаких следов, которые приведут к тебе. А потом дома ты мне все нормально и спокойно объяснишь.

Но Лесли неожиданно уперлась.

– Я не могу уехать! – возразила она, несмотря на то, что едва не падала от изнеможения. – Мне нужно кое-что тут найти и забрать! Иначе все это напрасно!

На какой-то момент мне захотелось зарычать и запихнуть эту упертую женщину в машину насильно, а потом уже разбираться со всем. Но так нельзя поступить, и если она хочет что-то искать, пусть ищет, а я вместе с ней.

– Хорошо, – смирился я. – Говори, что и где мы ищем.

Моя жена бросила на меня быстрый удивленный взгляд. Чем она смущена? Тем, что я не стал упираться и настаивать на своем, или ей пока трудно привыкнуть, что если что-то мы и будем отныне делать в этой жизни, то всегда только вместе. Знаю, ей понадобится время на то, чтобы сменить в своем мышлении и восприятии все с «я» на «мы». Но она справится, я это точно знаю.

Лесли покрутилась, явно стараясь сориентироваться на месте, словно у нее в голове хранилась некая карта. Подумав с пару минут, она довольно уверенно двинулась в сторону достаточно далеко отстоящего от основного горелого дома здания. Оно, на мой взгляд, напоминало заброшенную конюшню.

– Нам нужна конюшня, – подтвердила мою догадку жена. – Матиас говорил, что южная стена…

Сказав это, она вдруг остановилась и посмотрела на меня широко распахнутыми глазами.

– Матиас… – прошептала она. – Фраммо сказал, что он мертв.

Не скажу, что не испытал укол ревности из-за того, что моя женщина так обеспокоена судьбой полицейского. Но после того, как я увидел, что она признала нашу связь и узнал ее истинные чувства ко мне, это уже казалось незначительной мелочью.

– Он соврал тебе, моя хорошая. На Матиаса напали, но он не робкий мальчишка и не дилетант и смог постоять за себя. Да, он тяжело ранен и сейчас в реанимации, но это по его просьбе медсестра позвонила мне и рассказала, что тебя похитили. До этого мы просто прочесывали город, надеясь, что ты просто зла на меня и появишься где-то, когда нагуляешься.

Лесли покраснела и опустила глаза.

– Прости, Серин. Я вела себя как натуральная дура, и мне нет оправданий.

– Ты в них и не нуждаешься, – обнял я ее, успокаивая. – А теперь давай-ка шевелиться. Мы ведь реально рискуем, находясь здесь в непосредственной близости от трупа государственного спецагента. Мало ли какие сюрпризы у них в запасе. А то как нагрянет сейчас группа захвата, как будем выкручиваться?

– Нет, – замотала головой Лесли. – Не нагрянет. Они больше всего боятся именно огласки.

Не знаю пока, кто эти загадочные «они», но, думаю, узнаю в ближайшее время.

Но Лесли вдруг остановилась, словно на стену налетела, и неожиданно подняла испуганный взгляд на меня.

– Постой! Тебе нельзя помогать мне! Если ты будешь знать, то тоже станешь мишенью. Такие люди не прощают ничего! – сказала она, упираясь ладонями мне в грудь, будто желая запретить идти с ней. Ага, как же!

– А ты хотела бы иметь эксклюзивные права на то, чтобы быть единственной жертвой на охоте? – ухмыльнулся я. – Не выйдет, родная. У нас с тобой теперь все на двоих, так что даже не пытайся меня остановить.

– Ты не понимаешь, как это серьезно, – умоляюще посмотрела она на меня.

– Вот тут ты права. Пока почти ни черта не понимаю. Но мы сейчас заберем то, что ты хотела, а потом поедем домой, и ты мне и всем остальным все-все расскажешь. Потому что, если ты считаешь, что есть опасность, мы должны решить, как ей противостоять. Сообща. Согласна?

Лесли задумалась, закусив губу.

– Ты ведь все равно не отступишь? – спросила она.